Глава шестая

Монвид

Пересвет дивился погоде, стоявшей на побережье Куршского залива. Февраль только начался, а в окрестных лесах и на лугах уже начал таять снег. С моря, до которого было не более трех верст, веяло теплым влажным ветром. Воздух, напоенный запахом сосновой хвои, светло-голубое небо, горячие лучи солнца – все это радовало Пересвета, ощущавшего раннее дыхание весны. Здесь, на Балтике, зимняя пора была короче, нежели в Брянском полесье.

«У нас на Руси в феврале еще морозы трескучие стоят, без рукавиц из дому не выйдешь, – переговаривались между собой гридни из брянской дружины, – а тут, глядите-ка, теплынь, ручьи вот-вот побегут! Дивное место эта Пруссия!»

Однако «дивная» Пруссия встречала литовско-русские полки неприветливо. Деревни немецких поселенцев, мимо которых проходило войско Ольгерда и Кейстута, стояли пустые. Жители этих сел прятались в лесах или укрывались за стенами близлежащих замков. За более чем столетнее пребывание крестоносцев на здешних землях пруссы, коренное население этих мест, было почти полностью истреблено. Немцы под стягами Тевтонского ордена проводили насильственную христианизацию язычников-пруссов, тех, что уцелели после длительных войн и Великого восстания. Участь немногочисленных уцелевших пруссов была незавидна, в немецкие города их не пускали, им приходилось работать в каменоломнях, на валке леса, гнуть спину на мельницах и в хозяйствах немецких колонистов.

Крестоносцы победили гордых пруссов после упорнейших и жесточайших войн, пролив реки крови. Завоевывая Пруссию шаг за шагом, тевтонские рыцари повсюду первым делом строили крепости как оплот своего владычества. Некоторые из немецких крепостей пруссы сумели разрушить во время Великого восстания, которое было подавлено крестоносцами с большим трудом. Восставшие пруссы взяли и Рудавский замок, превратив его в руины. Со временем крестоносцы не только восстановили крепость на реке Рудаве, но и значительно ее расширили.

Центральная цитадель Рудавского замка возвышалась на обрывистом мысе над рекой Рудавой, воды которой омывали подступы к ней с трех сторон. С восточной стороны к цитадели примыкали каменные стены и башни Новой крепости, возведенной тевтонцами после подавления восстания пруссов. Перед стенами и башнями Новой крепости был проложен глубокий ров, заполненный водой из Рудавы. Проникнуть в Рудавскую крепость можно было только через единственные ворота, устроенные в чреве огромной башни, к которым вел широкий мост через ров. Этот мост на ночь поднимался с помощью железных цепей и подъемного механизма, установленного на верхнем ярусе воротной башни.

Литовское войско подступило к Рудавскому замку на исходе дня. Уже в вечерних сумерках Ольгерд погнал своих воинов на штурм Рудавской крепости, даже не дав им перевести дух после долгого дневного перехода. Ольгерд прекрасно сознавал, что времени на взятие Рудавского замка у него совсем немного. Через день-два сюда нагрянут конные и пешие отряды крестоносцев, которые приложат все усилия, чтобы уничтожить полки Ольгерда и Кейстута до последнего человека. Тевтонским рыцарям, приученным к строгой дисциплине, не потребуется много времени, чтобы собраться в поход. Это Ольгерд знал по собственному опыту.

Литовско-русская рать навалилась на Рудавскую крепость сразу с трех сторон. Это была обычная уловка Ольгерда. Таким образом, идущие на штурм полки Ольгерда вынуждали неприятеля бросить на отражение приступа все свои силы, оставляя практически без присмотра, казалось бы, самую неприступную стену замка. Но именно по этой неприступной стене, как правило, вскарабкивались в осаждаемую вражескую крепость самые ловкие из литовских ратников, используя лестницы, веревки, железные крючья и клинья. Случилось так и на этот раз. Покуда защитники Рудавского замка отбивались от наседающих русичей и литовцев на стенах Новой крепости, в это самое время в цитадель замка поднялись по выщербленной стене Южной башни три десятка жемайтов. Эти смельчаки подобрались к подножию угловой Южной башни по льду реки Рудавы. Перебив немногочисленную стражу, тридцать жемайтов выбрались из цитадели в Нижнюю крепость и открыли ворота для полков Ольгерда и Кейстута.

Почти все защитники Рудавской крепости пали в неравной схватке, среди них оказались не только дружинники Монвида, но и немецкие рыцари, их слуги и кнехты. Израненный Монвид был взят в плен.

Когда литовские воины подвели истекающего кровью Монвида к Ольгерду, тот торжествующим голосом произнес:

– Как видишь, племяш, я все-таки добрался до тебя! Славное убежище ты себе подыскал, племяш, но ни каменные стены, ни германские мечи не защитили тебя от моей мести. Вот ты передо мной. Что хочешь сказать мне перед смертью? Ты много вреда мне причинил, племяш, поэтому пощады не жди.

– Сожалею, что не мой меч тебя прикончит, дядя, – хрипло промолвил Монвид, без страха глядя в глаза Ольгерду. – Пусть я умру сегодня, но и ты, дядюшка, сдохнешь уже завтра. Скоро к Рудавскому замку подступит войско крестоносцев. Путей к отступлению у тебя нет, ты сам сунул голову в петлю. Помолись своим языческим богам, дядя, чтобы они с честью приняли твою тень в царстве мертвых.

Монвид торжествующе расхохотался, обнажив белые крепкие зубы.

– Ах ты собака! – Ольгерд замахнулся на Монвида плетью, но сдержался и не нанес удара. Он сделал знак своим дружинникам: – Ну-ка, братцы, повесьте этого негодяя повыше!

Во внутреннем дворе крепости возвышался могучий дуб. Воины Ольгерда закрепили веревку с петлей на конце одной из узловатых нижних ветвей дуба, затем они усадили Монвида в седло, подведя коня под веревочную петлю. Кто-то накинул удавку Монвиду на шею, чья-то рука огрела плетью коня. Жеребец рванулся вперед. Монвид вылетел из седла и повис на раскачивающейся веревке. Он дико вращал глазами и яростно скалил зубы, как волк, угодивший в ловушку. Монвид был могуч телом, к тому же на нем были надеты тяжелые доспехи – веревка не выдержала и оборвалась. Монвид со стоном упал на землю.

Ольгерд выругался и приказал своим телохранителям снова повесить Монвида.

Дружинники расторопно исполнили приказ Ольгерда. Однако веревка опять не выдержала, и израненный пленник вновь оказался на земле.

Когда воины Ольгерда стали вешать Монвида в третий раз, уже сняв с него доспехи, тот изловчился и выхватил из-за пояса у одного из Ольгердовых гридней небольшой нож, резанув им себя по горлу. Мигом хлынула кровь, по телу Монвида пробежали судороги. Он скончался прямо на руках у своих палачей, которые так и не успели опять посадить его в седло и накинуть ему петлю на шею.

Разъярившийся Ольгерд набросился на своих дружинников, награждая их зуботычинами и хлесткими ударами плети. При этом Ольгерд осыпал гридней самой грубой бранью, мешая в кучу литовские и русские ругательства.

Такое поведение Ольгерда невольно покоробило Пересвета, видевшего все это вместе с несколькими тысячами русских и литовских воинов, столпившихся на центральной площади вокруг дуба. Но еще более неприятное впечатление произвело на Пересвета то, что Ольгерд, не владея собой от ярости, стал пинать ногами бездыханное тело Монвида, после чего он повелел вздернуть мертвого племянника на дубовом суку.

Глава седьмая

Винрих фон Книпроде

– Возьми двадцать конников из своей полусотни и отправляйся по дороге прямиком на запад к деревне Логдау, – повелел Пересвету гридничий Ердень. – Пошарь там хорошенько, друже. В дружине нашей ествы осталось всего ничего, а нам еще из Пруссии до дому добираться надо не один день. Для лошадей корма тоже почти не осталось. Действуй живее, молодец, а то ведь ратники из других полков растащат все зерно и сено из окрестных немецких деревень.

Подобное поручение гридничий Ердень дал не только Пересвету, но и своему сыну Кориату, который состоял сотником в дружине Корибута Ольгердовича. Кориату предстояло домчаться с отрядом всадников до селения Веллин, расположенного на берегу реки Рудавы в нескольких верстах к юго-западу от Рудавского замка.

Утро только-только занялось, когда Пересвет во главе двадцати конных гридней выехал из стана на проселочную дорогу, вьющуюся среди холмов, поросших лесом. Пересвета одолевала зевота. Гридничий разбудил его ни свет ни заря. Пересвет гнал коня быстрой рысью, вглядываясь в косогор, к которому уходила дорога, покрытая ледяной коркой после ночных заморозков. Пересвет смотрел на дорогу, на лес и холмы, а перед глазами у него стояли картины вчерашнего кровопролития. Во вчерашней быстротечной сече от меча Пересвета пало четверо врагов, причем один из них был еще совсем мальчик, а другой был седобородый однорукий старик. В душе Пересвета сидело досадное недовольство самим собой, ведь он же мог взять в плен того старика и мальчишку, но не сделал этого, действуя в каком-то свирепом угаре. Жестокость, вообще-то не присущая характеру Пересвета, очень редко брала в нем верх, подавляя добрые стороны его нрава. Из-за этого Пересвет всякий раз какое-то время пребывал не в ладу со своей совестью. Так было и на этот раз.

Селение Логдау состояло примерно из тридцати добротных домов. С одной стороны к селению примыкало обширное заснеженное поле, с другой – мрачная лесная чаща. Деревня была пуста. Судя по следам тележных колес и по отпечаткам лошадиных копыт, местные жители ушли отсюда еще вчера вечером по двум дорогам: на запад и на северо-запад. Спасаясь от вражеского вторжения, селяне угнали с собой и весь скот.

– Они даже свиней забрали с собой, не иначе, погрузили их на повозки и увезли, – молвил гридень Пустовит, обежав подряд несколько дворов. – В домах ни души и в хлевах тоже пусто. Одно слово – немчура! Ни курицы, ни теленка, ни поросенка нам не оставили мордастые бюргеры!

– Чему удивляться, немцы – народ бережливый, – усмехнулся Пересвет, подтягивая подпругу у своего седла. – Немцы токмо говорят, что сражаются против язычников-литовцев за веру Христову. На деле же германцы испокон веку пускают в ход оружие, дабы отнять чужое добро и земли. Сначала немцы воевали с пруссами и куршами, покуда не извели тех почти поголовно, прибрав к рукам их землю. Теперь же немцы с тем же пылом взялись истреблять жемайтов, латгалов и литовцев.

Беглый осмотр деревни показал, что поживиться тут русичам особо нечем. Дружинники, собравшись вокруг Пересвета, ожидали от него дальнейших распоряжений.

– Вот что, други, – сказал Пересвет, – пошарьте по деревне еще раз, во все погреба загляните, на все чердаки. Все съестное складывайте в мешки, не брезгуйте и сухарями. Я проедусь по лугам и перелескам вокруг села, поищу копны заготовленного на зиму сена. Не могли же здешние селяне и все сено за собой уволочь. Со мной поедут Пустовит и Ярец, поскольку у них кони самые резвые.

Выполняя повеление Пересвета, дружинники привязали своих лошадей к деревянной изгороди и рассыпались по всей деревне.

Пересвет, вскочив на своего гнедого скакуна, выехал за околицу, направившись к лесной опушке. От него не отставали гридни Пустовит и Ярец, знавшие Пересвета с детских лет, так как оба выросли на одной улице вместе с ним. Пустовит ехал на длинногривой соловой кобыле, укрытой красной попоной. Ярец крепко сидел на темно-рыжем поджаром коне степной породы, который грыз удила, порываясь перейти в галоп.

Увидев след от санных полозьев на рыхлом подталом снегу, Пересвет направил своего коня по этому следу. Кто-то из жителей Логдау совсем недавно ездил за сеном в лес, сообразил Пересвет. Значит, в лесу должны быть скирды с заготовленным сеном.

В лесу стояла глубокая тишина.

Черные стволы древних осин, бурые ветвистые буки, белоствольные корявые березы, редкие стройные ели стояли по склонам низких холмов то густо, то редко. Санный след тянулся по низине среди колючих кустов и молодых вязов, минуя упавшие деревья и непролазную чащобу. Оказавшись на лесной поляне, Пересвет свесился с седла, разглядывая следы ног на снегу, пучки сухого сена, разбросанные тут и там. В центре поляны явственно виднелись круги от недавно стоявших здесь стогов.

– Крестьяне из Логдау орудовали тут недавно, – проговорил Пустовит, не отстававший от Пересвета ни на шаг. – Дело ясное! Сгрузили сено на сани и увезли в глубь леса. Вон куда санный след тянется! – Пустовит указал рукой на черные ольховые дебри и мрачный густой осинник.

– Не могли они далече сено увезти, – заметил Ярец, похлопывая по шее своего горячего скакуна. – В лесу дорог нет, и времени на это тоже явно не было. Ведь наше войско нагрянуло в эти края нежданно-негаданно!

– Ладно, братцы, пошарим в том осиннике и за ним, – сказал Пересвет, – может, и будет нам удача.

Три всадника углубились в Черный лес, так в Пруссии называлась густая чаща из осин, кленов и ольхи, где не то что конному, но и пешему пробраться было весьма непросто. Местные жители, прятавшие в лесу свое сено, пробирались по Черному лесу со своими лошадьми и гружеными санями по еле заметной тропе, заботливо очищенной от упавших полусгнивших деревьев. Это было сразу видно. Кто-то из местных крестьян хорошо знал эти лесистые места.

Сено было обнаружено в укромной лощине на краю болота, заросшего густым, шелестящим на ветру тростником высотой в человеческий рост. Два небольших стога стояли под высокой липой, заботливо укрытые сухими ветками.

– Я же говорил, что не могли местные селяне далече сено спрятать, – торжествующе обронил Ярец, с громким хрустом переломив длинную ветку липы, ткнувшуюся ему прямо в лицо. – Видите, я был прав!

Ярец придержал коня, оглянувшись на Пересвета и Пустовита, ехавших следом за ним.

Пересвет не успел открыть рот, чтобы похвалить гридня, разглядевшего в буреломе две копны сена, как вдруг в воздухе что-то просвистело. Ярец резко вздрогнул и боком стал валиться с седла. На его молодом румяном лице застыло выражение растерянности и боли. Его шея была пробита навылет стрелой из арбалета. Упавший на снег Ярец еще корчился в предсмертных судорогах, а уже другая арбалетная стрела поразила Пустовита, вонзившись ему в глаз почти по самое оперение. Пустовит умер почти мгновенно, еще сидя в седле.

Пересвет быстрым движением выдернул из чехла щит и надел его на левую руку. В следующий миг в верхний край щита с коротким глухим стуком вонзились две арбалетные стрелы. Невидимый, неведомый враг сидел в засаде где-то совсем рядом. Прикрываясь щитом, Пересвет вгляделся цепким взором в тростниковые заросли, ибо стрелы прилетели именно оттуда. Над лохматыми метелками тростника показались металлические блестящие шлемы, круглые, с широкими полями и горшкообразные с узкими прорезями для глаз. Различил Пересвет и длинные копья с узкими треугольными флажками, закрепленными на древке чуть пониже железного острия. Флажки были белого цвета с черными крестами.

«Немцы! – мелькнуло в голове у Пересвета. – Не иначе дозорный отряд!»

Догадка Пересвета подтвердилась уже через минуту. На заснеженную поляну из тростниковых зарослей с шумом и треском выехали пятеро конных тевтонцев в железных латах с ног до головы, в белых плащах с черными крестами. Следом за конными рыцарями на узкую луговину из тростниковых дебрей выбежали полтора десятка пеших кнехтов, которые мигом рассыпались широкой цепью вокруг Пересвета, отрезав ему пути к отступлению. Судя по тому, что немцы опустили заряженные арбалеты, было ясно, что они намерены взять русича в плен. Однако сдаваться без боя Пересвет не собирался. Выхватив меч из ножен, он погнал своего коня прямиком на рыцаря в рогатом шлеме, вороной жеребец под которым был защищен железным налобником и нагрудником. Рыцарь направил свое тяжелое копье в грудь нападающему Пересвету, но тот ловким ударом меча отрубил у копья острый железный наконечник. Тевтонец отшвырнул ставшее бесполезным древко копья и обнажил свой длинный меч.

Четверо прочих рыцарей отъехали в сторону, уступая место для поединка между своим соратником в рогатом шлеме и русским витязем.

Два мощных коня сошлись грудь в грудь, повинуясь воле своих седоков, которые, привстав на стременах, яростно наносили удары мечами друг другу. Два клинка, сталкиваясь, звенели и лязгали. Если немец в рогатом шлеме не успевал отразить удар клинка Пересвета своим длинным мечом, тогда он умело прикрывался треугольным щитом, на белом поле которого грозно раскинул крылья черный орел с изогнутым клювом. Так же действовал и Пересвет, используя как защиту свой красный овальный щит с заостренным нижним краем.

Кружась на месте, два жеребца раскидывали копытами рыхлый снег, под которым виднелась желтая сухая прошлогодняя трава вперемешку с опавшими бурыми листьями.

Немец оказался на редкость опытным рубакой. Пересвету никак не удавалось подловить его на какой-нибудь оплошности. Ни рубящие, ни колющие удары не причиняли немцу вреда, хотя Пересвет вкладывал в них всю свою силу, стараясь молниеносно переходить от защиты к нападению. На немце было более тяжелое вооружение, и Пересвет ожидал, что его противник не сможет долго быть стремительным в движениях. Однако рыцарь в рогатом шлеме оказался еще и на удивление выносливым. Он одинаково расторопно успевал отражать удары Пересвета, разворачивать своего коня для нужного угла атаки и орудовать своим мечом.

И все же удача улыбнулась Пересвету.

Во время очередного замаха меч рыцаря зацепился за толстый древесный сук и вылетел у него из руки. Пересвет моментально воспользовался этим, рубанув немца по шлему и по правому плечу. Вдобавок Пересвет ударил мечом наотмашь рыцарского коня по голове. Жеребец так резко осел на задние ноги, что рыцарь в рогатом шлеме, потеряв равновесие, вывалился из седла, запутавшись одной ногой в стремени.

Издав торжествующий возглас, Пересвет повернул коня к лесу, намереваясь прорваться из окружения силой. У него на пути выросли сразу трое кнехтов с дротиками и небольшими круглыми щитами в руках. Одного из кнехтов Пересвет сбил с ног конем, другого рубанул мечом так, что рассек круглый тарелкообразный шлем на его голове. Оглушенный немец, как сноп, повалился на снег. Третий кнехт метнул дротик в Пересвета, но копье угодило в щит. Свесившись с седла, Пересвет успел достать мечом и третьего из кнехтов, ранив его в руку пониже локтя.

До спасительной чащи было совсем близко, когда жеребец под Пересветом с хрипением свалился на бок, запнувшись передними копытами за торчащую из-под снега корягу. Оказавшись на земле, Пересвет не выронил меч из руки. Он стремительно вскочил на ноги и первым бросился на кнехтов, которые со всех ног мчались на него, продираясь сквозь кусты и перескакивая через упавшие древесные стволы.

Немцы вновь взяли Пересвета в кольцо, отогнав от него коня, который без всяких повреждений поднялся с земли. Пересвет очень скоро понял всю безнадежность своего положения. Ему было очень непросто сражаться с наседающими врагами среди деревьев, кустов и переплетений свисавших сверху древесных ветвей. У Пересвета не было никакой возможности ни размахнуться мечом, ни толком отразить им удар топора или дротика. Немцев же было слишком много против него одного. Навалившись скопом на храброго русича, кнехты повалили его наземь и связали ему руки за спиной ремнями от колчана.

Когда связанного Пересвета с разбитым в кровь лицом кнехты поставили на ноги, то взглянуть на пленника пришли пятеро спешенных тевтонских рыцарей. Все они были без шлемов, поэтому Пересвет хорошо разглядел их надменные лица.

Тевтонцы негромко о чем-то переговаривались между собой на немецком языке. Пересвету довелось в прошлом дважды побывать в Смоленске, где он видел купцов из Германии, поэтому услышать немецкую речь не стало для него в диковинку. Рыцари, все пятеро, были довольно молоды. Все они были длинноволосы и безбороды, кроме одного, имевшего небольшую светло-русую бороду и усы. Бородатый рыцарь держал в руках рогатый шлем. Этого рыцаря Пересвет рассматривал особенно пристально, ведь это с ним ему пришлось скрестить меч несколько минут назад.