Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Анна Невиль (№3) - Замок на скале

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Вилар Симона / Замок на скале - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Вилар Симона
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Анна Невиль

 

 


Действительно, многим из того, чему бывшая принцесса научилась за эти годы, она была обязана Молли – вдове одного из погибших в стычках ратников Майсгрейва, которую Анна приблизила к себе, сделав наперсницей и советчицей.

– Ты задержалась, и я велела все приготовить. На завтрак будет телятина с грибами и овощами, жаренная на углях свинина, пироги с рисом и яйца с беконом. На сладкое – распаренный чернослив и шотландский овсяный пудинг с изюмом. Между прочим, я заметила, что наш высокородный гость, хоть и не ладит с шотландцами, все же отдает должное их кухне.

Поистине Молли была правой рукой баронессы! Анне оставалось лишь достать сахар и специи из встроенного в стену шкафа, ключ от которого, по традиции, мог находиться только у хозяйки замка.

После этого баронесса поспешила наверх, в детскую. Малышей уже подняли, но они еще были сонными. Дэвид даже дремал на руках у кормилицы, которая, по обычаю, до сих пор еще давала ему грудь, и маленький вояка, всюду следовавший за отцом и больше всего на свете любивший проводить время в казармах, в кузнице или на конюшне, не отказывал себе по утрам в удовольствии отведать материнского молока, разнежившись на руках у дюжей молодой няньки. Кэтрин, уже одетая, улыбнулась матери и покорно подставила головку, когда та принялась заплетать ее роскошные, пепельно-русые, совсем как у отца, волосы.

Потом их отвели в парильню, где также было еще холодно, поскольку Филип редко приказывал греть для себя воду, когда мылся. Маленький Дэвид добровольно следовал примеру отца и стойко позволял мыть себя из бадьи, в которой плавали льдинки. Кэтрин же, как и мать, любила теплую воду и душистое венецианское мыло.

Страшно вспомнить, что в первое время, когда они поселились в Нейуорте, Анне приходилось пользоваться едким щелочным мылом, от которого кожа грубела и шелушилась. Еще в ту пору Анна дала слово, что добьется того, чтобы их дому не было обременительно тратиться на мыло, притирания и духи для хозяйки, и она этого достигла

Когда баронесса спустилась в большой зал, она выглядела как истинная леди. Ее густые длинные волосы были искусно заплетены и лежали короной, руки поражали снежной белизной и шелковистой мягкостью, несмотря на то, что она приучила их к любой работе. Что ж, она вовсе не желала терять того лоска, какой придала ей жизнь при дворе.

И когда до нее доходили слухи, что госпожу Нейуорта считают самой обворожительной леди Пограничья, ее это только радовало и она старалась не слышать слов Филипа, твердившего, что не стоит привлекать к себе столько внимания. В таких случаях она не забывала напомнить барону, что ее таинственное появление в родовом поместье Майсгрейвов и их попытка поначалу жить скрытно и замкнуто вызвали несравненно больше толков и пересудов.

В ту пору вдоль всей границы от Карлисла до Башборо пронесся слух, что рыцарь Бурого Орла прячет в своем имении некую таинственную и прекрасную леди, однако болтуны умолкли, когда Майсгрейвы стали навещать соседей, а вскоре посетили и самого графа Нортумберленда в Олнвике.

Здесь, среди Чевиотских гор и болотистых долин, королевский двор казался недосягаемо далеким, а чиновники Эдуарда не осмеливались казать сюда и носа. Лишь когда Ричард Глостер был поспешно назначен наместником Севера Англии, барон и баронесса были не на шутку обеспокоены. Но их спасло тайное противоборство между Глостером и Перси. Ричард, посетивший немало замков вдоль границы, не пожелал побывать в Мидл Марчез и миновал земли Майсгрейва стороной.

А уж после Ноттингемского договора Ричард и вовсе не часто заглядывал в Восточное Пограничье, так что тайну Анны Невиль удалось сохранить. Даже лорд Бэкингем, глядя на восседающую во главе стола хозяйку замка, не рискнул бы предположить, невзирая на некоторые странности в ее вчерашнем поведении, что на самом деле любуется младшей дочерью Делателя Королей.

Анна не могла не замечать, что герцог не сводит с нее глаз. И хотя ей нравилось его восхищение, внимание пэра Англии не могло вскружить ей голову, как наверняка случилось бы с любой другой сельской леди. Однако в Нейуорте у нее давно не было столь образованного и утонченного собеседника, и она всегда слушала речи знатного гостя с улыбкой. В них звучало обворожительное удальство, зачастую перемежаясь глубокими умозаключениями и тонкими наблюдениями, отчего светская болтовня не казалась такой уж легковесной и наполнялась смыслом.

К тому же Анну забавляло, что этот высокородный покоритель сердец готов на любые уступки в отношении этикета, лишь бы вызвать ее одобрение. И она находила его красивым, очень красивым и получала удовольствие, глядя на столь совершенные черты лица, лучистые, как у женщины, глаза, сильную шею, небрежно-грациозные жесты.

Анна замечала, что почти все женщины, обитавшие в замке, подпали под обаяние юного герцога и старались найти любой предлог, чтобы заглянуть в башню, где ему отвели покои, или подольше остаться в зале, когда он засиживался там. Тем не менее, Генри Стаффорд ни разу не был фамильярен ни с одной из них. Сказывалась ли в этом гордость аристократа, пренебрегающего неровней, но скорее всего он чересчур часто смотрел на баронессу, чтобы замечать кого-либо еще.

Ноттингемский договор был заключен между Перси и Глостером. В соответствии с ним первый оставался правителем Восточных марчей (марок) и Нортумберленда, то есть земель, где располагался Нейуорт, а второй правил Западными марчами, Уэстморлендом и Камберлендом. При этом номинально Ричард оставался владыкой Севера и Перси должен был признавать его верховенство.

И, невзирая на это, Анна после завтрака задержала мужа и решительно заявила, что уж слишком демонстративно он не замечает внимания герцога к ней, о чем уже шепчутся во всех переходах замка. Филип странновато взглянул на жену.

– Мне кажется, тебе по душе его любезности. Анна, улыбнувшись, пожала плечами.

– Скорее, они меня забавляют. Сиятельный лорд в недоумении, отчего его ухаживания не дают ожидаемого результата. Однако он не выходит за пределы дозволенного.

Филип промолчал. Но, когда Анна взглянула на него, лицо его было напряжено. Это ее лишь позабавило, но все-таки польстило.

– Ага, ты наконец ревнуешь! Поделом тебе! Я еще не забыла, как ты был обходителен с графиней Нортумберлендской, когда в прошлом году мы ездили в Олнвик на праздник Богоявления.

Она расхохоталась, но потом внезапно стала серьезной и обняла мужа.

– Я хочу, чтобы ты ревновал. Фил… – прошептала она. Ее губы почти касались его губ. Она еще была до краев полна сегодняшней ночью, и ей было легко говорить так.

Филип едва заметно улыбнулся.

– Я хочу верить тебе, – ответил он, однако, увидев, что она недовольна его ответом, добавил: – О, я ревную! Я страшно зол! Клянусь небом, когда герцог поправится, я его, как Искристого Джо, вызову на поединок.

Вот тут Анна не на шутку испугалась. Она помнила, как несколько лет назад ее муж вызвал на поединок одного из своих ратников, который двусмысленно повел себя с нею. Тот тоже был хорош собой, всегда рядился в яркие одежды и так нравился женщинам, что почувствовал себя вольно и хозяйкой замка. И тогда ее муж убил его. У Анны стояло перед глазами его тело, завернутое в оранжевый плащ, которое солдаты увезли из замка. Нет, она вовсе не хотела, чтобы ее муж сразился с Бэкингемом.

Заметив ее волнение, Филип рассмеялся:

– Я не пойму, чего ты хочешь, но успокойся. Генри Стаффорд – благородный рыцарь, однако он воспитан при дворе Эдуарда IV и не может удержаться, чтобы не выказать свое восхищение прекрасной дамой.

Через полчаса, когда Анна успела побывать в прядильной и ткацкой, она увидела из окна, что ее муж и герцог вместе отправились на хозяйственный двор – осмотреть Молнию. В это время Филип нередко объезжал молодых лошадей, и Анна привыкла слышать возбужденные мужские голоса, наблюдать, как барон возится со стройными длинногривыми двухлетками. Сейчас же он вывел на длинном поводе вороного жеребца с белыми, почти до колен, чулками на стройных ногах, благодаря которому так неожиданно попали в Нейуорт герцог и его оруженосец.

Это был великолепный берберийский конь, стоивший, наверное, целое состояние. Высокий и нервный, с рельефными, атласно отливающими мускулами, он поражал благородной грацией и мощью движений. Двигаясь на корде по кругу, он высоко нес свою узкую длинную голову, и дворня, побросав дела, столпилась вокруг, восхищаясь этим сказочным существом, из ноздрей которого валил пар, словно дым из пасти дракона, а невесомые ноги будто и не касались земли.

Анна залюбовалась конем. Она видела, как муж притянул его к себе за повод и ласково похлопывает по крутой шее, успокаивая. Потом принесли седло. Конь вновь рванулся, словно никогда не носил на себе всадника, но Майсгрейв повис на его морде, заставляя смириться. Люди вокруг загомонили.

В это мгновение кто-то окликнул Анну. Она с неудовольствием отвернулась от окна.

– Ну что там опять, Агнес?

Перед нею стояла невысокая некрасивая девушка – рот слишком велик, нос вздернутый, мясистый, хороши были лишь глаза, огромные, карие, под длинными мохнатыми ресницами. Угольно-черные волосы девушки были небрежно прибраны, фигурка оставалась еще почти детской, но живот уже заметно выпирал. В замке ее прозвали Агнес Постоялый Двор, ибо она частенько сбегала из женских горниц и проводила ночи в башне для солдат.

Тем не менее баронесса неизменно брала ее под свое покровительство. Агнес, дочь одной из кухарок, была поразительно похожа на своего отца, беспутного Гарри Гонда, зарубленного мечами в Ньюгейтской тюрьме в Лондоне, когда Анна и Филип бежали во Францию. Агнес же, унаследовав облик Гарри и живость его нрава, унаследовала и его страсть к противоположному полу. Но если Гарри был мужчиной, воином и ему все сходило с рук, то с Агнес были постоянные хлопоты. Так и теперь, в свои неполные пятнадцать, она была беременна, причем клятвенно утверждала, что отец ребенка – Оливер Симмел.

– Вы поговорили с ним, миледи?

– Да, но он заявил, что далеко не уверен в том, что имеет отношение к твоему животу.

– Он, это он! – горячо закивала Агнес. Анна вздохнула. Она многое прощала этой беспутной девчонке ради памяти об ее отце. Незаконнорожденная дочь Гарри хотела заполучить в мужья ближайшего помощника владельца замка.

Агнес привыкла, что хозяйка к ней благосклонна, и сейчас клялась и божилась, что с Матвеева дня после Оливера никто ее и пальцем не касался и именно от него она и забеременела. Лгала, как обычно, и баронесса об этом знала, потому что поговорила и с Оливером. Разговор оказался не из приятных. Однорукий воин был так угрюм и нелюдим, что Анне подчас казалось, что он вообще не замечает женщин. Однако, когда Анна заговорила с ним об Агнес, он лишь усмехнулся.

Да, разумеется, я спал с ней. Как и почти все ратники в замке. И скорее соглашусь лишиться второй руки, чем поведу эту потаскушку под венец.

– Оливер, – Анна теребила шнуровку рукава, почему-то будучи не в силах поднять на воина глаза, – Оливер, но ведь это дочь Гарри, и я…

– И вы позволили ей вертеть собой, как ей заблагорассудится, – со злостью закончил Симмел. – Тогда, видит Бог, вам пора начать нянчиться с доброй дюжиной остальных его ребятишек, которых добрый Гарри наделал по всей округе – упокой. Господи, его резвую душу.

У него было такое страдальческое лицо, что Анна, оставив разговор об Агнес, невольно забеспокоилась – не болен ли он. Но Оливер, ничего не сказав на это, вышел.

После этого ничего не оставалось, как сказать Агнес, что ее брак с Оливером Симмелом невозможен и что она обеспечит девушке приличное приданое, если та выберет ребенку в отцы любого, кто пожелает жениться на ней.

Но дочь Гарри вдруг заупрямилась и стала слезно молить Анну не разбивать ее сердце и еще раз поговорить с Оливером, ведь законным отцом малютки должен стать его подлинный отец. И вот теперь девушка ждала ответа.

– Он наотрез отказался. Послушай, Агнес…

– Да ведь вы и не говорили с ним! – вскинула та голову. – Я знаю, я следила за вами!

«А ведь она не только порочна, но и зла, – подумала баронесса. – Я сама в этом виновата, я попустительствовала ей все эти годы».

Она постаралась взять себя в руки. Голос Анны звучал мягко, но непререкаемо:

– Оливер не женится на тебе. И в этом ты сама виновата. Если же станешь упорствовать – родишь вообще без мужа. Поэтому поищи для себя кого-нибудь из твоих прежних возлюбленных, а приданое ты получишь такое, какого, пожалуй, и не заслуживаешь.

Анна повернулась к окну, давая понять, что разговор окончен. Агнес выбежала, сердито хлопнув дверью. Анна вздохнула. Девчонка слишком похожа на Гарри…

Молнию уже оседлали, и герцог Бэкингем легко вскочил в седло. Анна, впрочем, считала, что его светлости не помешало бы поберечься, но Генри Стаффорд всякий раз начинал кипятиться, когда она упоминала о том, что он еще не вполне здоров. Отцу Мартину это удавалось лучше, но священник с утра отправился в дальнюю деревню исповедовать умирающего, и теперь герцога некому было приструнить.

Однако когда Генри тронул коня и, сначала шагом, а потом переходя на рысь, двинулся по периметру двора, Анна вдруг перестала думать о его здоровье. Он был поистине хорош, этот любезный вельможа с лучистыми, по-кельтски голубыми глазами и смуглым лицом. Наблюдая, как ловко он заставляет повиноваться горячего коня, почти не прибегая к помощи удил, а правя лишь коленями и корпусом, Анна невольно поймала себя на том, что любуется им, и тут же одернула себя. Силы небесные, с каких это пор ее стали интересовать придворные вельможи?

Весьма недовольная собой, она поднялась в свой любимый покой, где трое горничных теснились у окна, тоже глазея, как герцог управляется с конем. При появлении баронессы все трое разом смиренно уселись в уголке и как по команде склонились над вышиванием. Анна, обычно строгая к тем, кто бегал от работы, на этот раз промолчала.

В этой комнате было очень тепло, так как, помимо небольшого облицованного мрамором камина, тепло исходило еще и от стены, за которой находился большой камин главной залы. Здесь было три больших окна с частыми переплетами, застекленными прозрачными стеклами. Мебель – орехового дерева, натертого благоухающим воском, на, полу лежал прекрасный ковер с мягким ворсом, а стены покрывали арраские гобелены ярких расцветок.

Это был самый изысканный покой в замке, и даже герцог Бэкингем не мог скрыть удивления, когда впервые вошел сюда. Он заявил, что эта комната нисколько не хуже, чем покои знатных дам на Юге, и Анна невольно усмехнулась, соглашаясь с ним.

Одно из окон располагалось в нише стены. Здесь стояли резная конторка и удобное складное кресло, в котором леди Майсгрейв работала в предобеденное время. С первых дней, когда ей пришлось взять хозяйство замка в свои руки, она привыкла справляться с этим сама и не держала ни замкового бейлифа, ни приказчика, собственноручно ведя счета арендаторов. Ее никогда не учили этому, и, возможно, она вела свои записи не по правилам, однако она хорошо ориентировалась в них, всегда зная, что и когда следует закупить, с кого получить плату или долг, когда и на что потратить деньги.

Сейчас она собиралась заняться списком товаров, которые предполагалось вскоре приобрести в Йорке. Разумеется, большая часть необходимого для замка производилась в нем самом и в окрестных деревнях, но такие вещи, как пряности, вино, свечи, а также легкие ткани, гобелены и духи – маленькая слабость хозяйки – требовалось привозить. К тому же городские изделия всегда были изготовлены тоньше и изящнее.

Ничего не скажешь – кузнец в Нейуорте был столь замечательным мастером, что его кованые решетки, подсвечники и розетки были не хуже венецианских, однако толстые сальные свечи, изготовляемые в замке, не шли ни в какое сравнение с белыми или витого розового, воска, что продавались в Йорке, и ни один башмачник в Нейуорте не мог сшить столь изящные, подбитые мехом и украшенные золотыми пуговками сапожки, как те, что барон привез баронессе к Рождеству. Анна снова обвела взглядом покой. Здесь пахло яблоней от душистых дров, каминная полка была украшена резным узором в виде гирлянды виноградных лоз, на ней стояла пара бронзовых канделябров. Все свидетельствовало о достатке, однако Анна помнила, что еще недавно здесь был глинобитный очаг, голые стены покрывали потеки, из щелей в окнах дуло так, что свечи гасли, едва отворялась дверь.

Анна отложила перо и задумалась. Она многого добилась за эти годы, хотя ей и пришлось трудиться не покладая рук и экономя каждый пенни. Что ее жизнь здесь будет непростой, она поняла, едва они миновали Адрианов вал[8] и оказались в совершенно диком краю, где люди были одеты в шкуры, всегда носили оружие и враждебно косились друг на друга.

Здесь не было придорожных харчевен, как, впрочем, не было и виселиц на перекрестках, однако, хотя они и ехали с большим отрядом, на них напали, едва они оказались в гуще леса, и завязалась самая настоящая битва, окончившаяся, к счастью, благополучно. Нейуортцы не потеряли ни одного воина и даже отбили у неведомого противника нескольких лошадей. Филип был доволен и вскоре отправил Освальда Брука продать добычу в Олнвитон, где велся торг скотом меж шотландцами и англичанами.

– Напавшие на нас были англичане, мои соседи из Норт-Тайн. Поэтому их лошадей я продам шотландцам. Если бы напавшие были шотландцами, я торговал бы здесь.

Анна все еще была в ужасе после стычки, а Филип посмеивался.

– Мне нужны деньги теперь, когда я обзавелся семьей.

Так Анна оказалась в краю нескончаемых войн и наконец увидела Гнездо Бурого Орла. Это была надежная крепость, скорее неприступная, чем богатая, в чем Анна и убедилась вскоре, когда им пришлось выдержать настоящую осаду. Хозяин долго отсутствовал в Нейуорте, в его землях царили разруха и запустение, и, когда Анна стала задавать Филипу вопросы о хозяйстве в его владениях, он лишь пожимал плечами, честно признаваясь:


– Мне все время приходилось воевать. Из-за этого многое ускользнуло от меня. Я плохо знаю свои земли и привык добывать деньги в набегах, а не с арендаторов. В краю сейчас так туго, что вряд ли я смогу получить с них арендную плату. После двух лет неурожая в деревнях остался лишь общинный скот, но, если его забрать за недоимки, людям нечем будет обработать свои поля.

Нейуорт не был домом, или Гнездом, как называли его в округе. Больше всего он походил на разбойничий вертеп, где шатались толпы немытых и грубых ратников, которые признавали лишь власть Майсгрейва, а на новую госпожу смотрели скорее с насмешкой.

Когда Филип и Анна въехали в ворота замка, наемники и челядь высыпали во двор встречать их и принялись по стародавнему, еще языческому обычаю колотить мечами по щитам, отчего поднялся грохот, как в аду. Анна готова была заткнуть уши и бежать.

Однако, отдав должное выбору своего господина, обитатели Нейуорта постепенно стали смотреть на молодую хозяйку без особого почтения. Анна прибыла в Нейуорт без приданого, что для брачного союза в то время было неслыханной вещью. Супруга считалась едва ли не опозоренной, если не вносила своей доли в хозяйство, и нейуортцы, памятуя, какое богатство получил их господин в браке с Мод Перси, разочаровались в новой хозяйке, хотя она и была настоящей леди, что ни говори.

В обращении с нею начала сквозить дерзость, и, хотя Анну учили в монастыре, что со слугами следует говорить спокойно, не повышая тона, все же вначале случались дни, когда она, срываясь, хватала со стены хлыст, чтобы наказать нерадивых. Однако она никогда не жаловалась мужу на строптивость дворни. К тому же в замке помнили, как барон зарубил злополучного Джо, когда тот облапил леди Майсгрейв прямо посреди двора. А ведь Джо был отличным воином и стрелком, каких поискать.

Время шло, и постепенно в Нейуорте стали ощущаться перемены. Многим в замке понравилось, что молодая леди старается навести порядок, что она сама следит за ведением дел. Анна старалась избавиться от нерадивых слуг, но награждала тех, кто был ей предан.

Она начала сама выплачивать месячное жалованье, и теперь даже те, кто ворчал, вынуждены были смириться. Сама работая не покладая рук, она заставляла работать в полную силу и обленившихся за годы безделья слуг.

Анна велела побелить зал, починить дымоходы, вычистить и отполировать полы в главном зале и, наконец, усадила девушек за плетение циновок, в которые для аромата вплетались душистые травы. Она сумела поладить и с буйной ватагой ратников мужа, заставить их уважать и почитать себя. Со временем она забросила хлыст, ибо ее признали и ей повиновались. Она понимала, что ее супруг принимает как должное многое из того, что вовсе не нравилось ей в замке. Он был слишком юн, когда умерла его мать, и отвык, чтобы хозяйством заправляла женщина.

Его первая жена не в счет, так как она почти не бывала в Нейуорте, предпочитая ему Йорк, а старуха-экономка, что следила за кухней и порядком в покоях, была уже слишком древней, чтобы справиться с делом как должно. Зато теперь все пойдет по-иному – Гнездо Бурого Орла должно стать настоящим домом. Чужая северянам принцесса-бесприданница стала леди Нейуорта, к тому же она ждала первого ребенка.

Это был самый трудный год в Нейуорте. Анну поддерживала лишь любовь Филипа, который всячески старался ей помочь. Чтоб хоть мало-мальски устроить их быт, он решился продать унаследованный им после первой жены дом в Йорке. В замок перевезли резную мебель, гобелены, пуховые перины, и Филип мог больше не впадать в отчаяние, когда по утрам, поднимаясь с соломенного, покрытого овчиной тюфяка, Анна начинала отчаянно чесаться. На оставшиеся деньги барон собирался накупить дорогих тканей и украшений для супруги, но неожиданно эта легкомысленная принцесса проявила поразительную предусмотрительность, потребовав от мужа закупить на Юге как можно больше муки, солонины и бобов.

– В этом году была сильная засуха, – сказала она. – Я говорила с крестьянами, они боятся нового голода. Третий подряд неурожайный год на Севере может иметь ужасающие последствия. Я обещала людям, что в Нейуорте голода больше не будет, и не хочу, чтобы твою жену. Фил, считали болтуньей. К тому же зимой в замке появится дитя, а следовательно, мы с малышом не должны ни в чем нуждаться.

Последний аргумент перевесил. И хотя Анна продолжала щеголять в домотканых платьях и грубых башмаках, зато клети и кладовые были полны, как давно уже не бывало в Нейуорте. Она сама следила за работой в коптильнях, за тем, чтобы амбары были полны сена, ежедневно посылала служанок за грибами и сама солила их впрок. В тот же год она сошлась с Молли, дочерью старого Джонсона, которая многому ее научила, помогла поднять из праха замок и стала ближайшей подругой и помощницей на многие годы.

Анна отыскала ее в ту пору своей жизни в Нейуорте, когда у нее все валилось из рук. Ей нужна была помощь. Ее никогда не учили вести большое хозяйство, но она решила, что какая-нибудь опытная крестьянская женщина могла бы многому ее обучить. Размышляя об этом, она вспомнила некоего Патрика Лейдена, воина Майсгрейва, убитого людьми кровожадного Мармадьюка Шенли. Тот всегда был поразительно опрятен и расторопен даже в суровых условиях походной жизни. Сидя у костра, он рассказал мальчишке Алану Деббичу о своей подружке Молли, на похвалы которой не скупился, и теперь Анна решила, что эта женщина должна быть под стать чистюле Патрику.

Она расспросила слуг и узнала, что действительно в деревне есть некая Молли, к которой часто захаживал молодой воин. Анна сама отправилась к ней в сопровождении нескольких ратников. Домик Молли, маленький, увитый цветами барвинка, находился на дальнем краю долины, у водяной мельницы. Едва разглядев его, Анна поняла, что не ошиблась: чистый двор, выбеленные стены, ровные капустные грядки вдоль ограды – все говорило о любви к порядку, трудолюбии и в то же время о бедности.

Едва они приблизились, до них донесся страшный шум и дверь домика распахнулась. Во двор вылетел здоровенный светловолосый детина. Это оказался ратник из Нейуорта, некий Гарольд, которого Анна помнила еще со времен Барнета. Это был веселый малый, один из тех, кто с самого начала принял сторону новой хозяйки замка, однако между Анной и Гарольдом велись постоянные перепалки из-за религиозных убеждений. Как добрая христианка, она не могла смириться с тем, что этот воин готов поклоняться кому угодно – начиная от сидов[9] и кончая кельтской Махой[10] и скандинавским Одином[11].

Теперь же этот безбожник стоял перед Анной, чертыхаясь и клянясь Валгаллой, горными духами и дьяволом, а на лбу его зрела огромная шишка. Минутой позже на крыльце показалась маленькая женщина, гневно сжимающая в руке кочергу. Казалось, она готова снова кинуться на Гарольда, но, увидев новую баронессу, женщина остановилась, отбросив кочергу, и низко поклонилась, а сопровождавшие Анну ратники, сообразив в чем дело, расхохотались.

Анна в первую же их встречу сказала Молли, что собирается сделать ее своей помощницей. Та была ошарашена подобным предложением.

– Почему же вы выбрали меня, госпожа? Ведь вы меня совсем не знаете.

Баронесса оглядела ее убогий домишко с чисто выметенным земляным полом, с обложенным валунами очагом и маленькими, затянутыми бычьим пузырем оконцами. Бедно, но уютно, а котелок над огнем сверкает как новенький.

– Я тебя немного знаю, Молли. Мне говорили о тебе много хорошего.

– Кто же?

Анна не отвечала. На скамье у окна сидела девочка лет пяти, худенькая, в застиранном платьице из холстины. Она очень походила на мать, зато ее длинные, соломенной желтизны волосы были точь-в-точь, как у Патрика. Перед глазами Анны предстала картина: барон Шенли, держащий в руках голову отца девочки.

Молли, заметив, что баронесса пристально смотрит на девочку, почему-то заволновалась.

– Это моя дочь, миледи. Подойди сюда. Патриция.

Патриция! Необычное имя для крестьянского ребенка. Молли напряженно смотрела на баронессу, словно чего-то ожидая. Но Анна промолчала. Зачем этой славной женщине знать, как погиб человек, которого она любила?

Вечером того же дня Молли Джонсон с маленькой Пат перебралась в замок. Гарольд угрюмо поглядывал на нее, но ничего больше не предпринимал. Молли же для Анны оказалась настоящим кладом. Она вскоре сообразила, чего ждет от нее молодая хозяйка, и стала помогать ей во всем. Они подружились настолько, что даже стали делиться секретами.

Молли рассказала госпоже, что ее выдали замуж в тринадцать лет, а в шестнадцать она уже овдовела. Ее мужа убили во время набега, дом сгорел, и ей некуда стало податься. И тогда ей помог один из ратников барона.

– Он был из благородных, хоть и простой наемник. И моя Пат его дочь. Он очень помог нам, но однажды уехал и больше не вернулся. Оливер Симмел говорил, что его убили, упокой. Господи, его душу. Я любила его так, как, наверное, никогда никого не полюблю. Порой мне кажется, что он готов был жениться на мне, хоть я ему и не ровня.

Анна вспомнила, что на этот счет у Патрика были Другие планы, но не стала ничего говорить Молли. Только спросила о Гарольде, но женщина вспыхнула:

– О, миледи, у них одно на уме! Только молодой Симмел добр и помогает мне, а эти всего лишь хотят занять место Патрика под моим одеялом. И Гарольд точно такой же.

– Ты не права. Гарольд приходил ко мне и сказал, что у него вполне честные намерения. Подумай, Молли. Он неплохой парень, а женщине надо кого-то любить.

– У меня есть кого любить, – отрезала вдова, глядя на сидевшую у огня с рассеянным видом Патрицию.

У Патрика и Молли родилась странная девочка, задумчивая и мечтательная. В отличие от неугомонной и шумной Агнес Постоялый Двор, она росла тихой и неприметной. Она во всем была послушна, выполняла любую работу с усердием, но ее мысли всегда витали далеко. Оживлялась она, лишь когда вечером все собирались в большом зале и под мерный стук дождя в окна начинались рассказы о бесах, эльфах и привидениях. А поскольку именно Гарольд знал их неимоверное количество, то маленькая Пат питала к светловолосому гиганту куда более теплые чувства, чем ее мать.

Анна надеялась, что со временем такая привязанность девочки к Гарольду заставит Молли благосклонней относиться к преданному поклоннику, который раз за разом получал непреклонный отказ.

Вскоре в Нейуорте случилось происшествие, едва не завершившееся плачевно, но в итоге приведшее к окончанию вражды Майсгрейвов с шотландским родом Баклю и насмерть рассорившее барона с соседями из Норт-Тайна – семьей Доддов.

В некий вечер к стенам Гнезда Орла приблизился внушительный отряд всадников. Филип, узнав, в чем дело, велел немедленно опустить мост, хотя время было уже позднее.

– Это Мердок Додд, самый лихой парень в Пограничном крае. Немало скота угнали мы с ним у наших соседей из-за Тевиота[12].

У Анны было свое мнение по поводу забав времен юности ее супруга, но она ничего не сказала и, надев единственное нарядное платье с подбитыми лисьим мехом широкими рукавами, с улыбкой вышла к гостям.

«Самый лихой парень в Пограничье» оказался грузным, но необычайно подвижным сорокалетним мужчиной с огненно-рыжей гривой волос. С ним прибыла вся его семья: жена – маленькая, столь же бойкая, как и ее муж, лихо сидевшая в седле по-мужски, двое подростков-сыновей и старшая дочь от первого брака.

Анна разглядела их, лишь когда все они оказались в большом зале. Это были первые гости в Гнезде Орла, и Анне хотелось, чтобы они заметили, как у нее поставлено хозяйство и какой повсюду царит порядок. Однако семейство Доддов если и заметило это, то не подало виду. От них разило конским потом, их сапоги были грязны, и сами они были по шею забрызганы грязью, что, правда, не помешало им обнять и расцеловать Анну и барона словно близких родственников. По крайней мере, это сделали Мердок Додд и его жена Ребекка. Мальчишки же, Питер и Этрик, тотчас плюхнулись за стол и стали вопить, что они невыносимо голодны, и стучать рукоятями мечей по доскам, пока служанки не вынесли еду. И лишь после этого Анна увидела дочь Мердока Урсулу и несколько минут была не в силах отвести от нее глаз.

Никогда ничего подобного она не видела. Девушка была рослой, статной, длинноногой, мужская одежда не скрывала, а только подчеркивала ее фигуру. Все ратники Майсгрейва глядели на нее, словно остолбенев.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5