Аааааааа! Ночь. Нескончаемая ночь. Вечная темнота.

Расалом поворачивается в заполненной жидкостью оболочке, он с наслаждением купается в свежих волнах страха, идущих сверху, из погрузившегося во тьму мира. Теперь тьма воцарилась везде. Его господство становится неоспоримым. Это совершившийся факт.

За исключением единственного, крохотного островка надежды– дома Глэкена. Но это не просчет, островок оставлен сознательно. Он тоже исчезнет скоро – когда его обитатели поймут, что все их наивные попытки вновь собрать оружие напрасны. Слишком поздно – слишком поздно для чего бы то ни было. И сок, выжатый из этих раздавленных надежд, будет сладким нектаром.

Все, что нужно сделать теперь Расалому, – это подождать, пока закончится Перевоплощение, которое должно завершиться завтра к утру– к утру, которого не будет, и тогда он вылупится из своей скорлупы и открыто заявит о господстве над этим миром. Его миром.

Можно считать, что он уже там. Он чувствует, как Перемены вокруг него и в нем самом идут по последнему витку. Когда все это закончится, он поднимется наверх и даст Глэкену возможность полюбоваться новым Расаломом, заставит его съежиться от ужаса и изумления перед его великолепием, прежде чем жизнь начнет медленно покидать тело старика. Осталось совсем немного. Этот момент вот-вот наступит.

Конец игры

Манхэттен

Где они могут быть?

Кэрол понимала, что уже начинает всем надоедать, что никто – ни Сильвия, ни Джеффи, ни Ба, ни Ник, ни даже сам Глэкен – не в силах ответить на вопрос, который за последний час она задала не меньше дюжины раз, но все равно не могла сдержаться.

– Я знаю, нельзя поддаваться страху, именно этого и ждет Расалом, но ничего не могу с собой поделать. Я смертельно боюсь, что с Биллом что-то случилось. И с Джеком тоже.

– Это не страх, – сказал Глэкен. – Это тревога. Между этими двумя чувствами огромная разница. Страх, который насылает на нас Расалом, парализует, заставляет бояться и испытывать недоверие ко всем окружающим, побуждает бросаться на каждого в пределах досягаемости или заползти в какую-нибудь щель и затаиться там, в одиночестве, в темноте, чувствуя свое ничтожество. Этот страх сродни панике. Он отнимает у нас надежду, разоблачает нас – вот какой страх насылает на нас Расалом. Вы же, Кэрол, испытываете волнение, а оно берет свое начало в любви.

Кэрол кивнула. Конечно, все это прекрасно...

– Но все-таки, где же они?

– Они пропали, – сказал Ник.

Кэрол, у которой перехватило дыхание, обернулась к нему. Глэкен тоже напряженно посмотрел в его сторону.

Ник ни разу не ответил ей, когда она перед этим задавала ему тот же вопрос. Почему именно теперь?

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.

– Они пропали, – повторил он дрогнувшим голосом. – Их там больше нет. Отец Билл и тот, другой, – оба они исчезли.

Кэрол с ужасом заметила, как слеза покатилась по щеке Ника. Она повернулась к Глэкену:

– Что все это значит?

– Он ошибается, – сказал Глэкен, но в глазах его не было уверенности. – Иначе быть не может.

– Но он видит то, что скрыто от нас, – возразила Кэрол – И он еще ни разу не ошибался. О Боже!

Она не смогла сдержать рыданий. Прошлой ночью, лежа в объятиях Билла, она впервые после смерти Джима почувствовала себя полноценным, живущим нормальной жизнью человеком. И теперь потерять его – это было невыносимо.

Неужели это тоже запланировано?

Она подавила рыдания и вытерла слезы.

– Это что, очередная выходка Расалома? – снова обратилась она к Глэкену. – Дать нам небольшую надежду, дать почувствовать ее вкус, заставить нас помечтать о будущем, а потом оглушить, отобрав все это?

Глэкен кивнул:

– Да, это в его стиле.

– Да пошел он...

Последние слова потрясли ее саму. Она никогда раньше их не употребляла. Они вообще выходили за рамки ее словарного запаса. Но сейчас вырвались и пришлись кстати. Они отразили всю силу ее гнева. Она посмотрела в ту сторону, где Джеффи с Сильвией читали иллюстрированную книгу.

Она приблизилась к большому резному дивану и взяла журнал. Но страницы дрожали в руках и слезы застилали глаза.

Киноканал.

(Прерванная трансляция.)

– Наверное, это из-за тех штук на заднем сиденье, – сказал Джек хриплым голосом.

Билл ничего не ответил. Затаив дыхание, он отстранился в сторону от бокового стекла, по которому скользили бесчисленные щупальца.

Надо спешить! Огромный слизняк преградил им путь на Бродвее, заползая на Тридцать седьмую стрит. Джек мысленно побуждал его ползти дальше и освободить им путь.

– Такое со мной уже случалось однажды, – продолжил Джек, – когда я имел дело с ракшасами. Пока я носил одно из ожерелий, они не замечали меня. Одна из тех штук, которые нам отдал Хаскинс, а может, и обе сделаны из ожерелий. И должны обладать теми же самыми свойствами. Я имею в виду этого червяка. Он не обращает на нас внимания, как будто мы вообще не существуем. – Джек сверкнул улыбкой. – Разве это не здорово?

– Да, конечно, – ответил Билл, – очень здорово.

Вся поездка была как сон, как непрерывный ночной кошмар. Чудовища из трещин выбрались на поверхность. Их движения потеряли торопливость и напористость прошлых ночей. Они стали непринужденными, и чудовища теперь походили не на захватчиков, а скорее на оккупантов.

Билл и Джек ехали с острова, пробираясь сквозь тучи жуков и ползающих чудовищ – больших и маленьких, – но оставались незамеченными. Какие-то твари ударялись о стекла, налетали на дверцы, на бампер, но непроизвольно. Однако продвигались они довольно медленно, а подъехав к Мидтаунскому туннелю, обнаружили, что он весь забит огромными сороконожками. В конце концов им удалось проехать через Бруклинский мост, который до сих пор оставался неповрежденным, и еще немало времени ушло на то, чтобы добраться до Бродвея, расположенного в верхней части города. В прежнее время это была оживленная платная магистраль, связывающая эту часть города с Мидтауном, предназначенная для автомобилей, а не для ползающих чудовищ, но сейчас, похоже, некому было продавать билеты.

Наконец хвост гигантского слизняка освободил на мостовой достаточно места, чтобы можно было ехать дальше. Еще минут пятнадцать им пришлось маневрировать между брошенными автомобилями и крупными ползающими монстрами, пока наконец они не подъехали к дому Глэкена.

Билл отпер дверцу и потянулся к ручке, пока Джек парковал машину.

– Лучше не выходите с пустыми руками, – предупредил Джек, – а то, чего доброго, не доберетесь до двери.

– Правильная мысль.

Билл взял один из свертков, тот, что покороче, и выскочил из машины. Джулио ждал у входной двери, держа ее открытой.

– Откуда вы, ребята? – спросил он у Билла, когда тот влетел в коридор. – Мы тут здорово за вас испугались.

Билл, проходя, похлопал его по плечу.

– Лифт все еще работает?

– Медленно, как дерьмо, но двигается.

Билл влетел в лифт, но подождал Джека. Было бы просто хамством оставить его внизу. Потребность увидеть Кэрол была до боли сильной, просто невыносимой. Ему так хотелось обнять ее, успокоить, сказать, что с ним ничего не случилось. Наверное, она измучилась от волнения.

Как только лифт остановился, Билл побежал, обгоняя Джека, к квартире Глэкена. Кэрол была там, и Билл сразу понял, что это ему предназначен взгляд, полный изумления и радости, смешанной с облегчением. Он обнял Кэрол одной рукой, во второй был сверток. Она заплакала, и Биллу захотелось тут же отнести ее в спальню, но он знал, что с этим придется подождать.

– Ник сказал, что тебя нет в живых!

Билл выпрямился и посмотрел на нее:

– Он так сказал? Что я мертв?

– Нет, не мертв. Что ты исчез. Что тебя больше нет.

– С чего он взял?

И тут Билла осенило. Наверное, они стали невидимы не только для жуков, но и для Ника.

Он осознал вдруг, что они с Кэрол оказались в центре внимания: Сильвия, Джеффи, Ба, Глэкен – все, кроме Ника, наблюдали за ними.

– Мы все сделали. Малыши, о которых вы говорили, оказались на месте. Они забрали у нас ожерелья, а вернули вот это.

Глэкен не взял у него сверток, а показал рукой на кофейный столик.

– Пожалуйста, разверните его и положите туда.

Билл долго разворачивал одеяло, пока рука не коснулась чего-то холодного. Это был металлический предмет. Билл вытащил его и поднял кверху.

И тут же у него вырвался крик удивления, а вслед за ним и у всех остальных.

– Крест! – произнесла Кэрол охрипшим от волнения голосом.

Да. Это был крест. Точь-в-точь такой, какие украшали стены замка в Румынии. Но больше всего Билла поразил цвет. Он ожидал увидеть что-то железное, тускло-серое, как ожерелья. Но взору его предстало сверкающее золотом основание и серебристого цвета поперечная пластина, в которых прыгали, отражаясь, отблески огня, пылающего в камине.

Билл с трудом отвел глаза от сверкающей поверхности и посмотрел на Глэкена:

– Это то, что нам нужно? Крест?

Глэкен покачал головой и отступил назад, к дивану.

– Это не крест. Но здесь кроется причина того, почему крест приобрел во всем мире такое значение, почему стал символом. На самом деле это рукоятка меча.

Джек подошел ближе и стал внимательно рассматривать рукоятку. Потом дотронулся до нее пальцами.

– А что случилось с железом, из которого были сделаны ожерелья?

– Они перед вами, – сказал Глэкен. – Малыши умеют работать с металлом.

– Я вижу, – сказал Джек и принялся разворачивать тот сверток, что подлиннее.

– А что же тогда здесь?

– Вторая составная часть инструмента, – ответил Глэкен. – Осторожно, она может оказаться очень острой.

И снова у всех захватило дыхание: из развернутого одеяла появилась пластина с гравировкой.

– Клинок, – произнес Джек, переведя дыхание.

Мускулы его руки напряглись, когда он взял клинок и поиграл им в воздухе, так что блики света запрыгали по всей его исписанной рунами поверхности.

Клинок выглядел восхитительно. У Билла потеплело на душе, но одновременно с этим закрался холодок сомнения. Что-то чужое, тревожное таилось в этих рунах. Он обнял одной рукой Кэрол, прижал к себе, другой рукой все еще сжимал рукоятку. У ее основания, точно по центру, он заметил отверстие – как раз такой формы, чтобы в него можно было вставить клинок.

– Сложим их вместе? – обратился он к Глэкену.

Старик покачал головой:

– Нет. Пока нет. Пожалуйста, положите рукоятку на стол.

Когда Билл выполнил эту просьбу, Джек опустил клинок.

– И это тоже?

– Воткните его в пол, если сможете.

Джек бросил на него вопросительный взгляд, пожал плечами. Он опустил клинок острием вниз, взялся за него обеими руками и, проткнув ковер, вонзил его глубоко в доску пола. Клинок еще какое-то время вибрировал, а потом застыл в неподвижности.

Глэкен обернулся к Сильвии. Глаза его потускнели, лицо стало серьезным и печальным.

– Пора, миссис Нэш.

Сильвия, не отрываясь, смотрела на отливающий золотом и серебром крест, лежавший на столе, и чувствовала, как силы стремительно покидают ее.

Все происходило, все менялось слишком быстро. Прошлой ночью она заснула, уверенная, что ей не надо будет принимать никаких решений. Джек вернулся только с одним ожерельем, а этого было недостаточно. Инструмент не мог быть собран, и значит, нельзя было забрать у Джеффи Дат-тай-вао.Она страшилась того, что их ожидало в ближайшем будущем, но при этом, к своему стыду, чувствовала облегчение – по крайней мере не надо будет рисковать разумом сына.

Но проснувшись утром сегодня, она обнаружила, что все переменилось. У Глэкена в руках теперь были два ожерелья, и его план по-прежнему оставался в силе.

Сильвия весь день готовила себя к этому моменту, но ничего не получилось. Да и как вообще можно к такому приготовиться?

Ей не надо было оглядываться, чтобы знать, что за спиной у нее стоит великан Ба и что он поддержит ее, какое бы она не приняла решение... Но остальные... Она обвела всех взглядом. Кэрол, Билл, Джек, Глэкен – их напряженные взгляды были прикованы к ней.

Как они могут ее об этом просить? Она уже потеряла Алана. Как они могут просить ее рисковать Джеффи?

Но они могут. И просят. И не могут не просить, если учесть, как много поставлено на карту.

Кажется, Джеффи тоже заметил эти пристальные взгляды. Он отвернулся от рукоятки, с которой не сводил глаз с тех пор, как Билл ее развернул, и взглянул на Сильвию.

– Почему они так смотрят на нас, мама?

Сильвия не сразу ответила:

– Они хотят, чтобы ты кое-что сделал, Джеффи.

Он вопросительно посмотрел на всех:

– Что именно?

– Они хотят, чтобы ты... – Она обратилась к Глэкену: – Что он должен сделать?

– Только дотронуться, – ответил Глэкен. – Больше ничего.

– Они хотят, чтобы ты дотронулся до этого креста, – пояснила Сильвия. – И тогда он...

– А, конечно!

Джеффи вырвался из ее рук, ему не терпелось потрогать блестящий предмет. Но Сильвия схватила его за руку и потащила назад.

– Подожди, мой дорогой. Сначала ты должен узнать... эта вещь может тебе навредить.

– Но ведь с этим дядей не случилось ничего плохого.

Джеффи указал на Билла.

– Да, это так. Но с тобой все может быть по-другому. Крест заберет у тебя кое-что, и после того, как ты это потеряешь, ты, возможно, будешь не таким, как сейчас.

Он посмотрел на нее озадаченно.

– Ты станешь таким, как раньше, каким был очень давно, ты и не помнишь уже. – Ну как еще объяснить явление аутизма девятилетнему ребенку? – Ты тогда не умел разговаривать, даже с трудом вспоминал свое имя. Я не хочу, чтобы ты снова стал таким.

Он улыбнулся светлой, почти ослепительной улыбкой:

– Не беспокойся, мамочка, со мной все будет в порядке.

Сильвия очень хотела позаимствовать у него хотя бы частицу этой уверенности, но она не испытывала ничего, кроме страха. Но если она сейчас силой удержит его, не даст ему подойти к рукоятке, то ради чего тогда погиб Алан? Он пошел на смерть ради нее и Джеффи, и как же она может обречь Джеффи и всех остальных на мучительное умирание в Царстве вечной тьмы?

Но ведь может случиться так, что глаза Джеффи снова станут пустыми и он опять погрузится в состояние аутизма.

Если он не сделает этого, всех их, без сомнения, ожидает вечная тьма, если сделает – в темноту может погрузиться он сам.

Что же делать?

Она отпустила его, разжав руки, и сказала быстро, чтобы не передумать:

– Иди, Джеффи, сделай это. Дотронься до нее.

Мальчик бросился к столу, ему не терпелось потрогать эту поблескивающую металлическую штуку. Мгновенно преодолев расстояние до стола, он протянул руку и не раздумывая обхватил рукоятку своими маленькими пальчиками.

В какой-то момент показалось, что его ладони засветились, потом он вскрикнул тонким голосом. Судорога пробежала по его телу, и он замер в неподвижности.

– Что это?

Что-то потревожило Расалома. Какая-то неприятная волна пробежала в его сознании, нарушив то наслаждение, которое он испытывал, окунаясь в потоки страха и мучений.

Что-то случилось.

Расалом посмотрел наверх, стараясь понять причину. Есть только одно место, откуда это может исходить, – дом Глэкена.

Именно там находится источник беспокойства.

Глэкену все-таки удалось снова его собрать. Он возродил его к жизни. Это и почувствовал только что на себе Расалом.

Но теперь все это ровным счетом ничего не значит.

Сколько надежд зреет в этой комнате – даже трудно себе представить. И здесь же берут начало их будущие страдания. Как сладостно будет видеть осколки их несбывшихся надежд, уносимые ледяным потоком ужаса, когда они поймут, что поражение их окончательное.

Потому что они опоздали. Безнадежно опоздали. Этот мир отрезан от силы, с которой Глэкен находился в союзе. И пусть он соберет здесь хоть сотню, хоть тысячу штук такого оружия, это не будет иметь значения. Бесконечная ночь опустилась над миром. Темная, непроницаемая преграда. Глэкен не сможет вступить в контакт и объединиться с противоборствующей силой.

Пусть попытает счастья. Пусть его полные пафоса единомышленники питают надежды. От этого их поражение станет еще более мучительным.

Ну вот и все. Неприятная волна отступила, поглощенная покровами ночи.

Расалом продолжил свой отдых в ожидании сумерек.

~~

–Джеффи?

Ее мальчик стоял неподвижно, как каменное изваяние, сжимая рукоятку и не сводя с нее глаз. Сильвия бросилась к нему, услышав, как он закричал. Она подошла к Джеффи вплотную, но не решилась к нему прикоснуться.

– Джеффи, с тобой все в порядке?

Он не двинулся с места, не заговорил.

Сильвия почувствовала, как сердце сковывает страх.

– Нет, прошу тебя, Господи, только не это! Не допусти, чтобы это произошло!

Она обхватила его за плечи и встряхнула, потом схватила за подбородок, повернула лицом к себе. Заглянула ему в глаза. А в его глазах...

– Джеффи! – вскрикнула она. – Джеффи! Скажи что-нибудь! Ты знаешь, кто я? Кто, Джеффи, кто?

Взгляд Джеффи соскользнул с ее лица, задержался на миг на плече, потом стал блуждать по комнате. Глаза его были пусты. Пусты.

Она помнила это выражение лица. Она старалась побороть отчаяние. Аутизм. Джеффи постепенно возвращался в свое прежнее состояние. Слишком много лет она видела его таким чтобы не понять, что случилось.

– О нет! Нет! – простонала Сильвия, обхватив его руками. – О нет... о нет!

«Это не должно было случиться! – подумала она, прижимая к себе безвольное тело Джеффи. – Сначала Алан. Теперь Джеффи... Не может быть, чтобы я потеряла обоих! Не может быть!»

Она перевела взгляд на Глэкена, который наблюдал за ней, потрясенный. Она никогда не чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой, глубоко несчастной в своей жизни, и все это по его вине.

– Так вот, к чему все это должно было привести? – спросила она, плача. – Вот к этому! Я потеряла все! Почему? Почему именно я? Почему Джеффи?

Она взяла Джеффи на руки и понесла вон из комнаты, пригвоздив к месту Глэкена и всех остальных последним вопросом:

– Почему не вы?

Тяжесть в груди Глэкена нарастала по мере того, как он, стоя в противоположном углу комнаты, смотрел на Сильвию, уносящую своего вновь пораженного болезнью ребенка.

«Потому что это война, – мысленно ответил он на вопрос, заданный ею напоследок, – каждая война требует жертв как победителей, так и побежденных».

Даже если он выиграет эту войну, что маловероятно, он станет другим. Навсегда. Никто не может выйти из всего этого невредимым.

Но эти соображения не могли унять его скорбь по мальчику, потерявшему разум.

В мертвой тишине гулко, как выстрел, прозвучало короткое рыдание Кэрол. Билл порывисто обнял ее. Джек стоял, засунув руки в карманы, глядя в пол. А Ба выглядел просто... потерянным. Трудно передать, как он страдал. Боль его госпожи отзывалась в нем еще более мучительной болью. В его глазах, исполненных муки, отражалась происходящая в нем борьба – он не знал, то ли уйти вместе с Сильвией, то ли остаться с остальными.