— Оба? В одном доме?

Она кивнула, его улыбка отразилась на ее лице.

— Только они еще сами об этом не знают. — Она явно заглядывала вперед, представляя себе, что произойдет, когда эти два заклятых врага столкнутся друг с другом сегодня вечером.

— О, это будет очень забавно! — смеясь, сказал он, поднялся с кровати и поцеловал ее в губы. — Вот за что я люблю тебя, Сильвия.

Сильвия ничего не ответила ему. Она знала, что в действительности он совсем не любил ее. Просто ему импонировало ее стремление строить козни.

Она встретила доктора медицины Чарльза Эксфорда в Фонде Мак-Криди, куда привозила Джеффи для всестороннего обследования. Чарльз был и оставался сейчас руководителем нейрологического отделения Фонда. Он не проявил особого интереса к Джеффи, но зато очень заинтересовался ею. Вот уже три года у них продолжались более или менее регулярные отношения.

Сильвия сама не знала, что именно привлекало ее в Чарльзе, или Чакки, как она называла его, когда хотела проникнуть в глубины его души. Это, разумеется, не было любовью. И уж во всяком случае, не потому, что он так уж неотразимо красив.

Проще говоря, он покорил ее, потому что она никогда не встречала никого похожего. Чарльз Эксфорд умел найти в каждом что-то неприятное и заслуживающее недоверия. В каждом! Это в сочетании с тем, что он нисколько не считался с тем, что думают о нем другие, делало его самым саркастичным, циничным и словесно агрессивным человеком на свете. Благодаря своему ядовитому остроумию, подчеркнутому британским акцентом, он казался настоящим оводом. Для него не было ничего святого, он не щадил ничего — ни верований, ни священных коров, ни религиозных, моральных и политических принципов. Чарльз не верил ни во что, ничего не ценил, кроме своей работы, да и то мог под настроение обругать и ее. В редкие минуты он раскрывался, как однажды, когда выпил слишком много, тогда он сказал Сильвии, что человек, не имеющий иллюзий, никогда не разочаруется.

«Возможно, именно в этом суть дела», — подумала она, освобождаясь от его объятий. Возможно, именно поэтому он по малейшему поводу набрасывается на любого, кто оказывается в пределах досягаемости. Никто не мог чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Даже Джеффи, даже она сама. Он был похож на редкостную лесную лягушку, которую как-то показывали по телевизору, — она выглядит вполне безобидно, пока вдруг не плюнет вам в глаза ядовитой слюной. Сильвия находила, что чувство постоянной опасности, вызываемое его близостью, добавляло интереса к жизни.

— Надеюсь, тебя не обижает, что ты будешь не единственным доктором сегодня?

— Едва ли. Врачи — это самые чертовски скучные существа на земле, кроме меня, конечно.

— Конечно. Другие двое — оба врачи широкого профиля. И они привыкли быть партнерами.

— Правда? — В его глазах мелькнул огонек, и губы скривились в лукавой улыбке. — Хорошо, что я пришел сегодня.

— Я говорила тебе, что будет интересно.

Она выглянула в окно — там послышался шум подъехавшей машины. Начали прибывать первые гости. Она взглянула на себя в большое зеркало, вделанное в дверь туалета. Ее черное платье было как раз то, что нужно: откровенно большой вырез спереди, глубокий вырез сзади, и облегающее на бедрах. Оно вполне соответствовало ее образу.

Она взяла Чарльза под руку.

— Пойдем?

— Это «роллс-ройс», Алан? — спросила Джинни, когда они подъехали к дому Сильвии Нэш.

Алан, скосив глаза, бросил взгляд на серебристо-серую машину, стоявшую у подъезда.

— Да, похоже. А рядом с ним стоит «бентли».

Джинни чисто по-женски проворчала:

— И мы туда же на своем жалком драндулете.

— Но «торонадо» — это все-таки не грузовик, Джинни. — Алан хорошо знал, куда клонит Джинни. Подобные разговоры у них возникали уже много раз, и он хорошо изучил их всевозможные обороты. — Ты ездишь на нем в магазин и на теннисный корт, он удобен и престижен.

— Да, но я же имела в виду тебя, а не себя. Вместо этого ужасного «бигла»...

— Это «игл», а не «бигл», Джинни.

— Не важно. Это убогая машина, Алан. Никакого шика.

— Вспомни, в январе, когда мы были на сорокалетнем юбилее Джози, тебе очень нравилось, как мы подлетали к подъездной площадке, пробиваясь сквозь снежную бурю и делая виражи.

— Я и не говорю, что от этой машины нет прока. Я знаю, что на ней ты всегда, в любую погоду сможешь добраться до больницы или до своей приемной (и Боже упаси, чтобы кто-нибудь другой взял на себя заботы о твоих пациентах!), но для подобных целей сгодился бы и трактор. И это вовсе не означает, что ты должен ездить по городу на такой машине. Почему бы тебе не купить маленькую красивую спортивную машину, вроде той, что недавно приобрел Фред Ларкин?..

— Давай не будем говорить о Фреде Ларкине. И мне вовсе не нужен автомобиль за девяносто тысяч долларов, даже если бы я и был в состоянии его приобрести.

— Ты можешь купить в рассрочку.

— Нет, не могу! Ты знаешь, что у нас нет таких денег!

— Что ты кричишь, Алан!

Он спохватился, что действительно начал кричать. Он сжал губы.

— Обычно вопрос денег тебя не волнует так сильно. Что это с тобой?

«Мне самому хотелось бы это знать», — подумал Алан, вслух же сказал:

— Прости. Просто я не собирался на вечеринку сегодня. Мне кажется, я говорил тебе, что не хочу идти.

— Ты просто расслабься и попытайся получить удовольствие. Вик прекрасно подежурит за тебя, так почему бы тебе не выпить немного и не отдохнуть?

Алан улыбнулся и вздохнул.

— Хорошо.

Он, пожалуй, выпил бы немного, но вряд ли ему удастся расслабиться и получить удовольствие. Слишком уж много у него на душе. В особенности после сегодняшнего телефонного звонка.

Звонил Мюррей Раскин — нейрохирург, он получил электроэнцефалограмму Сони Андерсен и расшифровал ее. Он сразу же позвонил Алану домой, кипя от возбуждения. Обычная энцефалограмма Сони в последнее время всегда давала отрицательный результат: типичные для эпилепсии отклонения в левой лобной области. И это отклонение наблюдалось в течение последних пяти-шести лет. Та же энцефалограмма, которую Алан заказал вчера, оказалась совершенно нормальной.

Не осталось никаких следов эпилепсии.

И вот теперь Алан был как на иголках. Он понимал, что отныне у него не будет покоя до тех пор, пока он не разберется со странными случаями Андерсен и Вестин и не поймет, в чем тут дело.

Но в данный момент не только это мучило его. Просто он не хотел ехать сюда. Он не хотел оказаться в обществе Сильвии Нэш в таком положении, когда он вынужден будет выступать уже не в роли «доктора Балмера». Ему придется сбросить профессиональную маску и быть просто «Аланом». И он боялся, что в подобной ситуации Сильвия и все остальные сразу же поймут, какие чувства он к ней питает.

— А это, наверно, машина миссис Нэш? — спросила Джинни, указывая на ярко-красный автомобиль, блестевший отраженным светом фонаря.

— Да, конечно.

Алан припарковал свой «торонадо», и они направились к парадному подъезду.

— Раз у нее так много денег, почему бы ей не купить что-нибудь более красивое и современное вместо этой развалины?

— Шутишь? — усмехнулся Алан; проведя рукой по покрытому блестящим красным лаком удлиненному капоту, заканчивающемуся наклонной хромированной решеткой. Ему нравилась эта решетка с вертикальными хромированными прутьями, блестевшими как зубы. — Это полностью реставрированный «грахэм» модели 1938 года с акульим носом. В свое время эта машина считалась экономичной. Посмотри внутрь — в салоне даже устроен бар.

— Но к чему этот ужасный красный цвет? Он больше подошел бы для пожарной машины.

— Красный — любимый цвет мистера Тоада.

— Не поняла.

— Помнишь детскую книгу «Ветер в ветвях»? Это место называется Тоад-Холл. А помнишь, что мистер Тоад воровал автомобили? И его любимый цвет был красный. А автора зовут Кеннет Грэхэм... улавливаешь?

Джинни посмотрела на мужа с удивлением; и у нее на лбу обозначились морщины.

— С каких это пор ты стал интересоваться детскими книжками?

Алан умерил свой энтузиазм.

— Это была одна из моих любимых книжек в детстве, Джинни. Пойдем же в дом.

Он не стал ей говорить, что купил эту книжку после того, как узнал, что усадьба Сильвии называется Тоад-Холл.

«Нет, — все больше и больше убеждался Алан, когда они подходили к подъезду, — вряд ли это будет приятный вечер».

— Ага! Вот идет особый гость! — воскликнула Сильвия.

Чарльз Эксфорд взглянул на нее, потом осмотрел холл, затем опять взглянул на нее. Сильвия оживилась. Это ему пришлось не по вкусу.

К ним приближался человек заурядной приятной наружности, под руку со стройной, спортивного вида блондинкой. Чарльзу подумалось, что она не намного моложе его по возрасту. Женщина излучала восторг, мужчина выглядел удрученным.

— Кто же это из них такой особенный?

— Он. Один из тех врачей, о которых я тебе рассказывала.

— Но я ведь тоже врач.

— Он — лечащий врач Джеффи.

— Я тоже одно время лечил Джеффи.

Сильвия скривила губы:

— Ты всего лишь ставил на нем эксперименты. А Алан — настоящий доктор.

— Два очка в твою пользу, дорогая.

Сильвия улыбнулась.

— Я выиграла пять очков, и ты это знаешь.

— Сойдемся на трех, и то только потому, что я именно такой врач, каким хочу быть. Но пойдем же встретим этого особенного гостя. Я так давно не разговаривал с настоящим врачом.

— Ну что ж, пойдем, только постарайся, чтобы количество проклятий, на которые ты так щедр, не превышало десяти в минуту.

Сильвия представила их друг другу. «Особенного» человека звали Алан Балмер. Выглядел он прилично. Спутница его была бойкой, жизнерадостной женщиной с манящими зелеными глазами. Она накинулась на Сильвию и стала изливать свой восторг по поводу дома и сада.

Чарльз принялся изучать доктора, пока он и его жена обменивались любезностями с хозяйкой. Казалось, тот чувствовал себя не в своей тарелке, как будто что-то принуждало его лезть из собственной кожи. Взгляд его, то и дело останавливавшийся на Сильвии, затем как будто отбрасывало в сторону — словно пули, рикошетом разлетавшиеся по разным направлениям.

«Что это с ним, черт побери?» — подумал Чарльз.

В это время какая-то другая разряженная дама подошла к жене Балмера. Обе взвизгнули и стали обниматься, обращаясь друг к другу «дорогая!».

Чарльз отвернулся. «Чертова докторша!» Как он хорошо знал женщин такого типа! Он сам был женат на такой же целых восемь лет, и вот уже четыре года как наконец-то освободился от нее. И вот теперь эта дамочка напомнила ему его бывшую жену. Вероятно, она была когда-то просто хорошей девушкой, но теперь ей, как жене доктора, необходимо блюсти свое положение.

Мимо прошел Ба в белом пиджаке с крахмальной манишкой, с черным галстуком-бабочкой. Он нес поднос с высокими стройными бокалами, полными шампанского. Некоторые гости, видимо устрашенные его видом, побоялись взять у него бокалы. Чарльз подал ему знак.

Передавая бокалы тем, кто стоял рядом, он успел заметить испуганное выражение на лицах жены Балмера и ее подруги, смотревших на Ба. Другая хозяйка постаралась бы не показывать гостям такого слугу, как Ба, но Сильвия была иного склада — ей нравилось, что он производил такое смятение среди тех, кто приходил сюда впервые.

Чарльз решил, что нужно завести дружеский — для начала — разговор с Балмером и попутно выяснить, из чего сделан этот «настоящий доктор». Он слегка толкнул его локтем и кивнул в сторону удаляющегося Ба.

— Хорош парень, правда?

Балмер кивнул.

— Напоминает мне Лерча из «Семьи Адамсов».

— Лерч? Кто такой? А, вы имеете в виду дворецкого из этого телевизионного шоу? Да, действительно, немного похож, хотя, мне кажется, физиономия у Лерча более выразительна.

— Возможно, — согласился Балмер с улыбкой. — Мне думается, высокий рост доставлял Ба неприятности в детстве. Средний рост вьетнамского мужчины равен пяти фунтам трем дюймам, а Ба по крайней мере на фут выше.

— Гипофизарный гигантизм, не так ли?

Балмер не замедлил с ответом:

— Да, да. Приостановлен в подростковом возрасте, я полагаю. Не осталось никаких признаков акромегалии.

"Пять очков в твою пользу, док, — подумал Чарльз, мысленно улыбнувшись. — У этого парня уже диагноз готов. Неплохо для врача широкого профиля".

— На каком языке вы общаетесь между собой? — спросила Сильвия.

— Это язык врачей, дорогая, — ответил Чарльз. — Мы пользуемся им, чтобы морочить голову пациентам.

— Но вы упоминали Ба. Что вы о нем говорили?

Похоже, она была искренне заинтересована.

— Мы говорили, что, по всей вероятности, этот малый в детстве страдал гиперактивностью гипофиза, может быть даже, у него была опухоль гипофиза. И поэтому он на целый фут выше роста среднего вьетнамца.

Балмер сразу же согласился:

— Но когда он достиг зрелости, его гипофиз затормозился в развитии — об этом свидетельствует то, что у него ни на лице, ни на руках нет следов акромегалии, какие встречаются обычно у людей с гипертрофией гипофиза.

— Ему повезло, что развитие гипофиза остановилось само собой. В таких случаях возможен летальный исход, если вовремя не оказать больному помощь.

— А что, он никогда не улыбается? — спросил Балмер. — За все те годы, которые я знаю его, мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он хоть раз улыбнулся.

Сильвия немного помолчала.

— У меня есть фотография, где он улыбается.

— Я видел эту фотографию, — сказал Чарльз. — Она похожа на рекламу зубной пасты — «Как избавиться от желтизны зубов».

Сильвия вызывающе проигнорировала его шутку. Глаза ее были устремлены на Балмера. В них горел огонек, которого Чарльз никогда раньше не замечал.

— Хотите посмотреть фотографию?

Балмер пожал плечами.

— Разумеется.

— Хорошо, — улыбнулась Сильвия и игриво подмигнула. — Она наверху, в моей спальне... там же, где японские эротические гравюры.

Чарльз прикусил губу, стараясь удержаться от смеха, наблюдая за Балмером, который едва не уронил свой бокал и начал заикаться:

— Я... хорошо... по правде сказать, я не знаю...

Сильвия повернулась к Чарльзу и, прямо взглянув ему в глаза, сказала:

— Чарльз, ты не мог бы показать Виржинии и Аледи комнаты первого этажа, ведь ты знаешь тут все не хуже меня.

Чарльз почувствовал укол ревности.

— Конечно, дорогая, — сказал он, стараясь казаться как можно более безразличным. — Буду рад им служить.

Он повел женщин осматривать дом. При этом жена Балмера с удивленным выражением лица смотрела через плечо, как Сильвия, взяв под руку ее мужа, повела его наверх по широкой винтовой лестнице. Чарльз также наблюдал за ними.

Что-то происходит между этими двумя, но будь он проклят, если понимает, в чем тут дело.

«Неужели Сильвия влюбилась в этого доктора?»

Алан чувствовал себя как овца, которую ведут на убой. Если бы Сильвия хитростью и украдкой затащила его, то не было бы проблем — он мог бы отказаться. Но она делала это совершенно открыто, умыкнув его прямо на глазах у Джинни. Что он мог поделать?

Она вела его через холл, как в четверг, но на этот раз они миновали комнату Джеффи и прошли дальше, все больше удаляясь от собравшихся внизу гостей. И на этот раз она не была обернута с головы до ног во фланелевое платье, а одета во что-то тонкое черное, и белоснежная кожа ее спины и плеч находилась в непосредственной близости от него.

Еще один поворот, и они оказались в спальне. Слава Богу, в ней не было темно — в углу горела лампа. Взору Алана предстала изящная, со вкусом обставленная спальная комната. Здесь стояла широкая кровать, и рядом с нею — низкие полированные ночные столики; длинные атласные шторы обрамляли окна. Все было по-женски изящно, но без излишней жеманности. И никаких японских гравюр на стенах. Одни только зеркала. Много зеркал. В одном из углов спальни зеркала отражали друг друга, и он видел бесконечное множество Аланов, стоящих рядом со множеством Сильвий в бесконечном числе спален.

Она подошла к комоду и взяла цветную фотографию размером 8 на 10 в изящной рамке и, не сказав ни слова, протянула ему.

На фотографии был снят Ба — в более молодом возрасте, в тропическом костюме, рядом с рыжеволосым американским солдатом; Оба в военной форме — обняв друг друга за плечи и улыбаясь во весь рот. Очевидно, тот, кто снимал, сказал им: «Улыбнитесь!», они послушно исполнили эту просьбу. У Ба были действительно желтые и очень плохие зубы. Неудивительно, что он никогда не улыбался.

— Кто этот солдат?

— Покойный Грегори Нэш. Снимок сделан в 1969 году где-то неподалеку от Сайгона.

— Извините. Я его не знал.

— Не нужно извиняться.

Она взяла фотографию у него из рук, взглянула на нее еще раз и снова поставила на комод. Алан почему-то подумал: «Часто ли она вспоминает о муже?»

— А я и не знал, что они были знакомы, — я имею в виду Ба...

— Да, действительно. Ба появился здесь лишь спустя четыре года после смерти Грега. Это было чистой случайностью. Несколько лет тому назад я просматривала вечерние газеты с сообщениями о непрекращающемся потоке беженцев из Вьетнама. Показывали фильмы, снятые на Филиппинах, и в одном из них фигурировал человек, который сумел провести рыбачью лодку со своими друзьями и соседями через Южно-Китайское море. Я сразу узнала его — это был Ба.

— И вы взяли их к себе?

— Конечно, — ответила она просто. — Его жена была тяжело больна. Я поехала туда и забрала их с собой. Я тогда подумала, зачем нужны эти проклятые деньги, если нельзя использовать их для того, чтобы помочь одному из друзей Грега? Остальное вам известно — о Нун Тхи и о прочем.

О жене Ба Алану действительно было известно: она оказалась больна серьезнее, чем можно бы было предположить. Ему захотелось перевести разговор на менее тяжелую тему. Он выглянул в окно и увидел во дворе, освещенным электрическим светом, два дерева в полном цвету.

— Это новые посадки?

Сильвия подошла вплотную к нему.

— Только одно — то, что справа.

Алан удивился.

— Я бы подумал, что, наоборот, то, другое, на котором так много цветов.

— Это благодаря какому-то специальному удобрению, которое применяет Ба. Что бы там ни было, это новое дерево отлично растет.

Она была так близко к нему. Слишком близко. От запаха ее духов у него закружилась голова. Не сказав больше ни слова, Алан быстро вышел в холл и подождал там Сильвию. Она вышла вслед за ним, и они возвратились обратно к гостям. Сегодня Сильвия была необычно покорна; Алан никогда еще не видел ее такой.

Он подождал, пока Сильвия тихонько, на цыпочках сходила в комнату Джеффи, чтобы посмотреть, спит ли тот.

— Все в порядке? — спросил Алан, когда она вернулась.

Сильвия кивнула, улыбнувшись:

— Спит как дитя.

Они вышли на лестничную площадку и обратили свои взоры вниз, где в это время волновалось разноцветное море человеческих лиц, блестящее и переливающееся всеми оттенками радуги, устремляющееся то в одну, то в другую комнату, образующее отдельные ручейки беседующих друг с другом людей. Алан узнал среди них массивную фигуру одного из известнейших защитников футбольной команды «Джетс». Промелькнуло также лицо комментатора нью-йоркского телевидения. Еще Алан услышал голос своего любимого утреннего диск-жокея, но так и не смог разглядеть его лица.

Мимо прошел приятель Сильвии, Чарльз Эксфорд.

«Интересно, кем он доводится Сильвии, — подумал Алан. — Наверно, очередной ее любовник. У нее, должно быть, много любовников».

Потом он увидел человека, которого знал по фотографиям в газетах.

— Это ведь Эндрю Каннингхэм, правда? — спросил он у Сильвии.

— Да. Я говорила вам, что здесь будет несколько политических деятелей. Где-то здесь должен быть Свитцер, — ответила она.

— Вы знаете Майка?

— Я поддерживала его избирательную кампанию в прошлом году. Надеюсь, он не будет слишком разочарован, когда узнает, что на этот раз не получит моих денег.

Алан улыбнулся:

— Он плохо вел себя в Вашингтоне?

— Не в этом дело. Просто у меня есть правило: я никогда не поддерживаю тех, кто остается на второй срок. — Ее глаза сузились. — Как только люди прочно обосновываются в должности, они становятся опасны. Я считаю, что их нужно поддерживать в состоянии неуверенности.

Алану показалось, что он услышал в ее тоне ту самую нотку озлобленности, о которой сообщил ему вчера вечером Тони.

— Почему? — спросил он.

Ее лицо стало непроницаемым.

— Из-за этих политиканов, воссевших на тепленьких местечках, Грега отправили во Вьетнам, и он вернулся оттуда в уверенности, что может все. Это-то и убило его.

Алан прокрутил в памяти историю гибели Грегори Нэша. Когда все это случилось, он еще не жил в Монро, однако позже ему приходилось не раз слышать подробности происшедшего. Ветеран вьетнамской войны, Грегори Нэш, пикетировал помещение местного профсоюза №7 — 11, когда какой-то тип, направив револьвер на служащую, велел ей достать деньги из кассы. По свидетельству очевидцев, Нэш вошел в помещение и ловко обезоружил грабителя. К сожалению, он не знал, что у бандита был сообщник, который и убил его выстрелом в затылок. Нэш был доставлен в больницу уже мертвым...

Тут Алан вновь увидел внизу Каннингхэма и вспомнил о их с Майком Свитцером вражде.

— Боже, Сильвия! Если Свитцер и Каннингхэм сегодня встретятся, тут черт знает что начнется! — прошептал он. Сильвия в испуге прикрыла рот рукой.

— О Бог мой! Я совсем не подумала об этом!

Сильвия решила положить конец разговору о политиках, чтобы побеседовать с Аланом о нем самом. Она давно уже была знакома с этим человеком, однако до сих пор у нее не было случая поговорить с ним, что называется, по душам. Теперь же, когда он был целиком в ее распоряжении, она не хотела упускать эту возможность.

Положив руку ему на плечо, Сильвия почувствовала, как доктор вздрогнул. Неужели она так волнует его? Сердце у нее забилось. Может быть, он неравнодушен к ней?.. Нет, это уже слишком, об этом даже не следует и думать.

— Знаете, я все время хотела спросить вас, почему вы не стали педиатром? У вас ведь есть подход к детям.

— По той же причине, по которой я не специализировался ни в одной из врачебных отраслей. Мне необходимо разнообразие. Я должен встречаться в своей врачебной практике как с коликами у пятидневного ребенка, так и с увеличением простаты у столетнего старика. Это заставляет меня держаться «на уровне». Но что касается педиатрии, то у меня есть особые причины не специализироваться в ней. Я имел дело с врачами-педиатрами на последних курсах медицинского института, что и побудило меня отказаться от карьеры в этой области. — Лицо Алана выражало неподдельное страдание. — Слишком много органически больных детей. Я понял, что несколько лет такой работы превратят меня в эмоционально ущербного человека. А кроме того, при той подготовке, какую я получил, трудно заниматься чем-либо помимо практики «семейной медицины».

— Почему же? — Сильвия наклонилась вперед, опершись локтями на перила. Ей было приятно слушать Балмера, пытаться заглянуть в те уголки его души, которые были до сих пор скрыты от нее.

— Ну, дело в том, что меня учили в соответствии с той философией, согласно которой нужно знать все о каждом органе человеческого тела, но никогда не следует забывать, что это — лишь отдельные части единого организма. Мои учителя постоянно повторяли одну старую мудрость — весь организм это нечто большее, чем сумма отдельных его частей. Задача наша не в том, чтобы лечить сердечное заболевание у такого-то пациента, а в том, чтобы лечить человека, страдающего сердечной болезнью.

— Это похоже на софистику.

— Да, я тоже вначале думал, что это просто игра слов. Но когда апробируешь эти два разных подхода на практике, оказывается, что между ними существует целое море отличий. Однако, если вернуться к вопросу о педиатрии... Я убедился, что могу более успешно заниматься педиатрией в качестве семейного врача, нежели просто как педиатр.

Сильвия рассмеялась. Среди педиатров, которых она знала, мало кто мог бы с этим согласиться.

— Я говорю серьезно. Вот один из наиболее ярких примеров, который я мог бы вам привести. Несколько месяцев тому назад ко мне привели девятилетнюю девочку с болями в желудке. Она теряла в весе и стала получать плохие отметки в школе. Если бы я был педиатром, я назначил бы ей кучу анализов, а в случае если бы они ничего не прояснили — рентген желудка. Но я не стал этого делать.

— Вы доверились своей интуиции? — спросила Сильвия, вспомнив недавний разговор и боли в желудке у Джеффи.

— Совсем нет. Ибо за этот год я трижды видел на лице ее матери ссадины и кровоподтеки. Каждый раз она говорила, что упала, но я-то знаю, как это выглядит, когда человека бьют по физиономии. Я расспросил ее, и она призналась, что ее муж за последние годы стал крайне агрессивен. Я послал их на консультацию по семейным вопросам. Когда же через некоторое время я осматривал девочку вновь, боли в желудке у нее прошли, она восстановила свой вес, и ее успеваемость в школе заметно улучшилась.

— А вы не предполагаете, что педиатр смог бы достичь того же?

— Конечно. Я не хочу сказать, что являюсь лучшим педиатром. Говорю лишь о том, что в силу того, что мне приходится лечить всю семью, я больше осведомлен о том, что происходит у них дома, и это открывает передо мной такие перспективы, которых не имеет ни один из специалистов.

Сильвия разглядела внизу в холле Вирджинию Балмер и Чарльза. С чувством удовлетворения она отметила, что, увидев ее и Алана, стоящих у всех на виду, они явно успокоились.

К ним подошел Лу Альберт — дядя Сильвии и бывший партнер Алана.

Алан, по-видимому, тоже заметил их.

— Мне кажется, будет лучше, если я провожу вас вниз, к вашим гостям, — сказал он.

Не прозвучала ли в его голосе нотка сожаления?

— Если это необходимо... — грустно улыбнулась Сильвия, глядя ему в глаза.

Алан подал ей руку.

Она вздохнула и позволила ему свести ее вниз. Действительно, пора было возвращаться к гостям: Свитцер и Каннингхэм вскоре должны были вцепиться друг в друга, а она никак не хотела пропустить это зрелище.

Не успел Алан соскочить с последней ступеньки лестницы, как его подхватил под руку Майк Свитцер.

— Алан! — воскликнул он. — Ты победил!

— Что? О чем ты говоришь? — растерянно переспросил Алан. Сильвия улыбнулась, пожала ему руку и отошла в сторону.

— Законопроект о «Своде норм»! Его возвратили в комитет на доработку.

— Это хорошо?

— Ну конечно же! Это означает, что он не будет включен в систему медицинского социального обеспечения и, таким образом, о нем на некоторое время вообще позабудут.

Настроение Алана вновь упало.

— Значит, все же он еще жив.

— Да, но сильно ослаблен. И в настоящее время это самое лучшее, на что мы можем надеяться. — Майк хлопнул Алана по спине. — И ты, приятель, помог нанести ему главный удар!

— Я и сам получил от этого большое удовольствие.

— Великолепно! Только не выступай теперь против меня в моем округе.

— Не беспокойся, — сказал Алан совершенно искренне. — Я намерен никогда больше не появляться в помещении комитета.

— Мне приятно это слышать! — Свитцер вдруг протрезвел. — Но смотри — остерегайся прихлебателей сенатора. Они будут виться вокруг тебя и наверняка предложат тебе войти в команду, чтобы максимально эксплуатировать твои бесценные способности. Они будут предлагать тебе должности в каких-нибудь исследовательских группках и всякое, такое в этом роде. Не поддавайся на их уловки.

— Но почему? У меня, естественно, нет времени для всего этого, но почему же я должен игнорировать их в принципе?

— О, это старый трюк! — перешел Майк на нарочито таинственный шепот. — Сначала ты сбиваешь с толку своих самых ярых врагов, делая вид, будто открыт для их новаторских идей, затем включаешь этих самых врагов в свои исследовательские группы, суб-субкомитеты, мозговые тресты и тому подобное. В конце концов хоронишь их в горах бумаг и бюрократических форм.

— В хорошеньком же местечке ты работаешь, ничего не скажешь!

Майк пожал плечами.

— Если тебе известны правила, то можно играть в эти игры, не опасаясь за последствия.

— Когда отголоски этой чертовщины достигают моего приемного покоя, — отрезал Алан, — то выясняется, что это уже далеко не игры.

Конгрессмен Свитцер отошел в сторону, чтобы потолкаться с другими гостями, а к Алану снова приблизился Эксфорд.

— Итак, в какой же области медицины вы работаете?

Алан попытался завязать с Эксфордом светский разговор. В действительности же ему было интересно поближе узнать человека, сумевшего заинтересовать Сильвию Нэш.

— Исследования в области нейрохирургии.

— В институте? В фармацевтической компании?

— Нет. — Эксфорд покачал головой. — В частном заведении. Фонде Мак-Криди.

— О Боже!

Эксфорд лишь улыбнулся в ответ.

Алан не сумел скрыть кислого выражения своего лица.

— Но Мак-Криди... Люди подобного типа выманили из Англии множество хороших врачей.

Эксфорд развел руками.

— Пресловутая утечка мозгов? Не знаю, и будь я проклят, если меня это волнует. Программа оздоровления нации уже существовала, когда я поступал в медицинский институт... Да и вообще, в жизни я всегда иду туда, где платят деньги.

Алан почувствовал, что в нем пробуждается инстинктивная враждебность по отношению к собеседнику.

— Следовательно, вы отошли от традиции расценивать врачей как государственных служащих. Тогда вам удобно работать на Мак-Криди. Вы когда-нибудь встречались с ним лично?

— Конечно.

— И какого же вы мнения о нем?

— Мне кажется, что его мозговые сосуды забиты фекалиями.

Алан расхохотался. Эксфорда никак нельзя было назвать приятным человеком, но его остроумие и прямолинейность подкупали. Алан еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так изящно высказывался в адрес своего шефа.