Они обработали мою рану без комментариев, без удивления. Возможно, они видели много подобных ран. Я спокойно лежал, думая о том, что мог сказать Натазе, если бы он сразу не ушел, не зная, рад я или огорчаюсь тому, что ничего не сказал.

Я все еще лежал в полудреме под регенерационной лампой, когда в палату вошли два начальника смены. Насторожившись, я приподнялся на локтях, наблюдая за ними. Одной из вошедших была начальница той самой смены, которую я предупредил сегодня о кармане с газами. Другим был Фенг, начальник моей смены.

— Он? — спросил Фенг, указывая на меня.

— Да, он самый, — кивнула женщина. — Урод. Как в вашу смену попал урод?

Я замер. Неужели я ошибся насчет кармана с газами? Это значило, что я опять влип в беду.

— Он новенький. Возможно, это эксперимент. Никто мне ничего не говорил, — пожал плечами Фенг, глядя на меня, но не видя. Он не был садистом, но и хорошим парнем его назвать было тяжело. Мне бы не хотелось оказаться в его черном списке. — Икспа говорит, что он хороший ныряльщик. — Икспа была главой техников фазового поля. Наконец Фенг посмотрел прямо мне в глаза. — Это ты сказал Розенблам, что они могут задеть карман с газами на своем участке?

— Мы проверили. Ты был прав, — сказала Розенблам. — Как ты узнал об этом?

— Почувствовал. — Я снова лег. Меня охватила слабость от облегчения. — Я могу чувствовать рифы. — Я замолчал, увидев, как они смотрят на меня и переглядываются. Это не казалось мне странным, пока я не заметил, что это показалось странным им.

— Что ты делаешь здесь? — спросила меня наконец Розенблам. Я понял, что она имеет в виду, что я делаю на разработке, а не в больничной палате.

— Исполняю епитимью, — сказал я.

Лицо Фенга помрачнело:

— Я не люблю шутников и уродов. Отвечай ей.

— Не знаю, — пробормотал я, опуская глаза. Я даже и не думал рассказывать всю правду двум людям, которые уже и так косо смотрели на меня.

Они постояли еще минуту, почесывая за ухом, переминаясь с ноги на ногу. Затем Розенблам пожала плечами:

— Ладно, это не имеет значения. С этого момента ты — наша канарейка на раскопках, парень. Каждый день ты будешь обходить их, переходить от одного участка рифов к другому. «Чувствуй» их или что ты там делаешь. Проверяй, безопасна ли работа с ними.

Я подумал, что значит канарейка — не то ли, что и мебтаку?

— Хорошо, — ответил я. Чем больше здесь людей, заинтересованных в том, чтобы я был жив, тем лучше.

— Думаешь, руководство даст добро? — скептически спросил Фенг. — Позволят ли они уроду свободно разгуливать по всему комплексу?

— Он — наш урод, — сказала Розенблам и рассмеялась. Она постучала по клейму на моем запястье. — Кроме того, уже пришло распоряжение от Натазы.

— От шефа безопасности?

— От его жены. Она приходила и спрашивала меня, что сделал он сегодня.

Фенг присвистнул сквозь зубы.

— Когда он выходит отсюда? — спросил он у медицинского техника.

— Вечером, — ответил он.

— Тогда ты можешь приступить к новой работе завтра, — сказал мне Фенг, — Я все устрою.

Он переключил свое внимание на Розенблам. Никто из них не спросил, что случилось со мной. Возможно, они слышали, возможно, их это не волновало. Они пошли к двери и скрылись за нею. Никто из них не поблагодарил меня за то, что сегодня я спас жизнь людям.

Но Линг Натаза, возможно, поблагодарила.

После этого я проводил свое рабочее время, переходя от одной точки раскопок к другой, пробираясь по очередному обнаженному участку рифа, слушая, чувствуя, ощущая незнакомые настроения водопада грез, перепроверяя спектрографические и биохимические анализы, дюжины других показаний, которые самостоятельно получала каждая команда. Время от времени я наталкивался на опасный карман, время от времени я находил что-то хорошее, что-то такое, интерпретировать которое не могло никакое оборудование. Ничего особенно такого очевидного, как то, что я заметил по пути в офис Натазы.

Казалось, никто не задумывается ни над чем, пока предполагает, что находится в безопасности. Я был рад обнаружить, что аномалии, достаточно большие, чтобы уничтожить всю рабочую смену, очень редко оказывались незамеченными, даже при том, что их пытались найти смены, загруженные работой, не имеющие достаточного оборудования и которым постоянно говорили, что они должны делать все возможное в поисках чудес, которые могут принести прибыль.

Я не собирался все время бегать от участка к участку. Я проводил больше времени в утробе мыслей облачных китов, мире, который я делил с Мийей, мире, который по-настоящему может почувствовать только гидран. Куда меньше времени я проводил с людьми, которые рассматривали рифы как нагромождение различных составляющих и ничего больше — химические побочные продукты, которые нужно разобрать по частям и использовать. Они не испытывали благоговения, не чувствовали присутствия чего-то неведомого. Настоящая природа рифов казалась им такой же несуществующей, какими они сами понемногу начинали казаться мне. Я проводил большую часть дня с шепотом рифов в голове, но когда я выходил из них в реальный мир, заполненный человеческими лицами и человеческими мыслями, мой мозг становился каменно-мертвым, и нити пси-энергии застывали, словно схваченные морозом.

Я ел, потому что надо было есть, и спал, так как надо было спать. За исключением этого мир вне рифов медленно исчезал для меня. Я лежал на своей койке, поглощенный образами, которые я вынес из своей дневной работы, давал им превратиться в сладкие воспоминания о Мийе — воспоминания, коснуться которых я не позволял себе, находясь в рифах, где внимание стоило жизни. Водопад грез заполнял мои мысли незнакомым морем, приглушающим человеческие голоса.

Рабочие расступались, когда я проходил мимо них, глядя на меня, словно на привидение. Я говорил только по необходимости, и это случалось нечасто, потому что у людей не было того, что я хотел бы получить. Все, что нужно было мне, я находил в рифах.

Так продолжалось до того дня, когда я начал работу на участке Синей команды. Проходя сквозь меняющуюся плотность и бледные оболочки вакуолей, я внезапно нашел смертельную ловушку. Такую, что на вкус казалась кислотой, пахла ядом, чувствовалась как путь в собственную могилу.

— Канарейка! Выходи, — ворвался в мои уши искаженный бестелесный голос Искпы, техника.

Я дотронулся подбородком до переговорного устройства в шлеме.

— Что? — спросил я хрипло, не веря своим ушам.

— Выходи, — повторила она.

— Нет. Я нашел тут кое-что. Большое и вонючее. Собираюсь идти глубже.

— Выходи, раб, сейчас же! — сказал кто-то. Кто-то другой: Икспа никогда не называла меня иначе, нежели Канарейка, после того, как Фенг представил ей меня. — Моя маленькая мертвая птичка, — ответила она, и хихикнула, словно удачно пошутила.

Я выругался, когда внезапная силовая волна от костюма причинила боль, поднимающуюся по позвоночнику. Это был первый шоковый удар, который достался мне с того дня, как я впервые надел костюм.

— Черт! Икспа! — крикнул я.

Вместо ответа последовал еще один удар, такой сильный, что у меня заболели зубы. Я снова выругался, и позволил ей вывести меня из рифа.

Я вышел, моргая, в слепую пустоту комплекса.

— Проклятье, — пробормотал, отыскивая глазами лицо Икспы, ее униформу в группе служащих, ожидающих снаружи. — Почему… — Я запнулся.

С инструментами корректировки данных в руках стояла не Икспа. А кто-то другой, незнакомый мне, и рядом с ним Протс, очень взволнованный. Я никогда не мог бы представить его себе таким оживленным. Его сопровождали легионеры, но Натазы не было видно.

— Снимай костюм, — сказал Протс.

— Что? — помотал я головой.

— Сейчас же, — повторил он. Легионеры подняли оружие.

— Где Икспа? — спросил я у техника. — Я нашел опасное место…

— Заткнись и снимай костюм, — сказал техник. Я заткнулся и снял костюм.

— Осторожнее, черт побери, — рявкнул Протс. — Он стоит целое состояние.

Я аккуратно положил костюм в контейнер.

— Что происходит? — спросил я, но он не ответил мне. — Что такое? — крикнул я технику, чувствуя, как мое ощущение реальности ускользает все дальше. Меня куда-то повели, а техник только пожала плечами, глядя нам вслед.

Протс и легионеры провезли меня на трамвайчике, а потом повели по незнакомым коридорам, мимо помещений, похожих на склады. Наконец мы остановились перед закрытой глухой комнаткой. На дисплее, в кодах, которые я не мог прочесть, указывалось, что хранилось в ней.

Протс все время оглядывался через плечо. Один из стражников положил руку на дверной замок — дверь скользнула в сторону. Я уставился в темноту, которая, должно быть, отражала мои мысли. До того, как я успел что-либо сообразить, кто-то втолкнул меня внутрь. Я повернулся и увидел парализующий пистолет, наставленный на меня Протсом.

И все потемнело.

Когда я очнулся, в комнате было все так же темно. Мою грудь стянуло паникой, когда я сообразил, что даже не знаю, нахожусь ли я все еще там, где они меня оставили. На ощупь я нашел дверь, мои руки были все еще ватными и тяжелыми, как и мозг.

Я поднялся и ударил кулаками по стене. Звук отразился эхом. Когда эхо исчезло, тишина снова стала абсолютной, как темнота. Не было даже полоски света из-под двери. Ни звука не доносилось ко мне из-за стены. Быть может, никакой мной произведенный шум не проник сквозь стены.

Я обшарил стены рядом с дверью в поисках выключателя, который выпустит меня отсюда или хотя бы даст немного света. Стены у дверей были без швов, восковые, они казались гладкими и холодными как лед. Не было ни выключателя, ни сенсорного датчика.

— Свет? — сказал я наконец, не ожидая удачи.

Зажглись лампы и осветили комнату десять на двадцать метров, заставленную сейфами и заваленную оборудованием, неизвестным мне. Я хрюкнул, не зная, что чувствую: отупение или облегчение.

Прохладный воздух был свежим, хоть я и продрог. Выходит, меня оставили здесь не для того, чтобы я задохнулся или замерз до смерти. Я прислонился к холодной стене, пытаясь представить, с какой целью было это сделано.

Почему Протс появился тут? Кто-то прослышал, что после всего этого Натаза не убил меня, и послал Протса позаботиться об этом? Но Протс? Это было глупо. Протс был карьеристом, умеющим лишь лизать задницы. Мне с трудом верилось, что у него хватило храбрости выстрелить в меня из парализующего пистолета.

— Черт, — выругался я, внезапно сообразив, в чем дело: Протс прибыл сюда со специальной инспекцией ФТУ. Натаза говорил, что она не собирается снова появляться здесь. Но это были не обычные инспектора. Что если они были достаточно умны и изменили свой маршрут без предупреждения? Протс должен был доставить их сюда, и Протс должен был заставить меня заткнуться, чтобы быть уверенным, что я не доберусь до них, а они — до меня.

Я сел на пол, обхватив колени, сжавшись в комочек. Мои нервные окончания горели. Я не знал, сколько времени прошло. Все, что я знал, — это то, что инспектора были здесь и уже ушли. Должно быть, оба Натазы держали рты на замке, слишком боясь за Джеби, чтобы рисковать. Меня не заперли бы здесь без ведома службы безопасности.

Глухая дрожь пробежала по полу. Огни замерцали, потускнели, потухли, что-то тяжелое обрушилось на пол в двух метрах от меня. Я вскочил на ноги, призывая на помощь. Мой голос отражался от сотни поверхностей, в то время как я бился о стену темноты.

Лампы снова загорелись — и остались включенными, только чуть более тусклыми.

— Что за чертовщина? — крикнул я. Только эхо ответило мне. Больше не дрожал пол, не мерцали лампы, не раздавалось ни звука, кроме моего сбившегося дыхания.

Я тихо выругался, увидев узкий промежуток между запертой дверью и обломком оборудования, перегородившим склад пополам. Взрыв. Только взрыв — и большой — мог объяснить то, что здесь произошло.

Возможно, что прошло не так уж много времени, как казалось. Но вот кто-то открыл дверь. Я был на ногах с первым же звуком, моргая от внезапно яркого света, со сжатыми кулаками.

Я ожидал увидеть кого угодно, но не Бурнелла Натазу, одного, с пустыми руками. Его лицо и униформа были перепачканы чем-то неописуемым. Мои кулаки разжались.

Он выругался, увидев меня, но в глазах его было облегчение.

— Пойдем, — произнес он, указывая кивком на коридор за своей спиной. — Ты нужен мне.

— Да, сэр, — пробормотал я, машинально опуская взгляд.

Он окинул меня удивленным взглядом, словно рассчитывал, что я отреагирую как человек. Словно он забыл, где я находился с тех пор, как он видел меня в последний раз.

— Пожалуйста, — сказал он неловко. — Кот.

Я последовал за ним из комнаты и вниз по коридору.

— Что такое? — спросил я. — Что случилось?

— Взрыв, — он шел, не останавливаясь, мрачный, как смерть.

— В секторе рифа 3F. Синяя команда работала на раскопке. Они повредили карман с газами. Большой карман.

Он внезапно остановился и уставился на меня.

— Как ты узнал?

— Я нашел его как раз перед тем, как Протс вытащил меня из рифа и запер. Инспектора здесь?

Он снова пошел вперед, еще быстрее. Я догнал его.

— Инспектора были как раз там, когда произошел взрыв, — ответил он. — И моя жена.

— Боже, — выдохнул я. — Они…

— Не знаю, — сказал он тяжело. — Никто не знает. В рабочую зону нет доступа. То, что случилось, вызвало что-то вроде обратной связи с нашей энергосистемой. Но вся эта проклятая инфраструктура полетела к чертям. Снаряжение не действует: все надо сначала перепрограммировать, чтобы полученные нами данные имели какой-нибудь смысл. Мы не сможем обнаружить выживших до того, как снова не запустим системы. Но только Богу известно, сколько это займет времени. Вот почему ты нужен мне.

Я покачал головой, не понимая. Он схватил меня за руку, слегка встряхивая.

— Потому что ты… — Урод. Он проглотил это слово. — Телепат. Псион. Проклятье, ты знаешь почему! Ты можешь найти ее… их… — Он снова запнулся. — Я хочу, чтобы ты спас мою жену.

— Я не могу… Я больше не могу делать это. — Мой голос упал, когда я увидел безнадежность в его глазах. — Внутри меня не осталось ничего. Тебе нужен настоящий псион. Тебе нужна Мийа.

— У меня нет Мийи! У тебя ее тоже нет! Ты тоже был в монастыре. Дженас говорил, что он повлиял и на тебя: ты помогал Джеби по дороге в Ривертон. У Джеби что-то осталось, что-то должно остаться и у тебя! — Он встряхнул меня, словно мог таким образом встряхнуть мои пси-способности. — Моя жена видела это — то, как ты можешь читать рифы.

— Это совсем другое. Я…

— Она верила тебе Бог знает почему после всего того горя, что ты причинил нам. Она заставила меня поверить тебе. Сейчас ты можешь отплатить ей, ты, урод, или ты умрешь, пытаясь… — Внезапно в его руке оказалось оружие, направленное на меня. Его рука дрожала.

Я посмотрел на пистолет. Перевел взгляд на него. Он стоял тихо и неподвижно, пока наконец его рука с пистолетом не опустилась, а с ней — и его взгляд.

— Извини, — пробормотал он. Он посмотрел на оружие, словно не понимая, что делает, словно человек, которого много раз побеждали в битве. И убрал оружие.

— Попытаюсь, — пробормотал я. Это все, что я хотел сказать. — Я сделаю все, что в моих силах. Я просто не знаю, получится ли у меня. — Я снова посмотрел на него. — Если бы раньше один человек не приставил к моей голове пистолет, я мог бы остаться телепатом.

Я пошел вперед, и на этот раз ему пришлось догонять меня.

Мы дошли до трамвайной линии, где нас ждал трамвайчик, чтобы отвезти обратно через весь комплекс. Он не говорил ничего во время поездки. Он не спросил меня, что было со мной там, где он нашел меня. Возможно, он знал, как я туда попал. Я не мог представить себе, как это знание влияет на то, что он чувствует сейчас.

Я снова пропустил его вперед, пока мы шли к точке, где я работал, к тому, что осталось от нее. Целая секция армированного коридора, ведущего к раскопкам, обрушилась. Уже работали смены рабочих, разбирая завал, но я понял из их ругани и споров, что взрыв, разрушивший программы, вывел из строя снаряжение по всей линии.

— Протс, — выдохнул я. Он стоял на открытом пространстве за морем пыли, где копошились наемные рабочие, и указывал на дымящиеся обломки. Я стал пробираться к нему.

— Протс! — выкрикнул я. Он поднял глаза, я увидел выражение его лица, когда он узнал меня.

Кто-то схватил меня за руку, чтобы я не успел дойти до Протса. Это был Фенг, мой бывший начальник смены.

— Какого черта ты делаешь здесь? — спросил он. — Где ты был?

— Я был заперт в клозете.

— Что? Предполагалось, что ты будешь здесь. Ты должен был предотвратить это, черт тебя побери!

— Спроси у него! — Я вырвался из рук Фенга, указывая на Протса. Окружающие того чиновники подняли головы. — Спроси у него! — крикнул я.

Натаза подскочил ко мне, отодвигая Фенга, в то время как начальники двинулись к нам навстречу. Протс остался на месте. Я заметил, что он вытер пот со лба, наблюдая, как они приближаются к нам.

— О чем вы? — Это был Сандаски, шеф управления всей разработки. Я помнил его еще с того времени, как был здесь с первой инспекцией. Он посмотрел на Натазу, затем на Фенга, а после на меня, не узнавая. — Почему ты не был на своем объекте?

Я открыл рот — и замер, пытаясь придумать, как заставить их поверить мне или хотя бы как мне объяснить им, что произошло.

— Протс приказал оторвать его от работы как раз тогда, когда он нашел аномалию. — Натаза запнулся, словно подумав о том же, что и я. — Суарез и Тимеб подтвердят, что им было приказано забрать его и изолировать там, где его не найдут инспектора.

— Зачем? — удивленно спросил еще кто-то.

Натаза глубоко вдохнул.

— Об этом вам надо спросить Протса, сэр. — Он взглянул на меня, его рот сжался в узкую линию, взгляд его говорил мне, чтобы я держал свой рот на замке.

Все повернулись, словно в самом деле собирались спросить об этом. Я увидел панику в глазах Протса.

— Хорошо, — сказал мне Натаза. — Что тебе надо, чтобы сделать это?

Использовать свои пси способности. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что он имеет в виду. Я взглянул сквозь шум и движение и не увидел ничего, кроме людей, неотличимых от своего оборудования, когда попытался рассмотреть их глазами мозга.

Я заставил себя посмотреть на них более ясным взглядом, чем тот, который выработался у меня с того момента, как я попал в это место, отупевший от горя, потерянный в рифах. Они сражались, спорили, безнадежно делали все возможное, чтобы спасти друзей и незнакомцев, которые, возможно, уже давно погибли. И затем я попытался выкинуть их из своей головы, чтобы помочь проникнуть в развал, пройти через темноту и найти далекую звезду сознания, коснуться другого человеческого мозга.

И я понял, почему мой дар стал мертвым, как камень, когда я появился здесь, хотя Мийе было легко проникнуть в мой мозг, в мое сердце. Ничто так не удерживает от использования дара, как страх или чувство вины. Как они, земляне, другие твердолобые, забывшие меня, продавшие, отказавшиеся от меня и столкнувшие в пропасть, предавая снова и снова. Немногие из тех, кто с уважением или добротой относились ко мне, с уважением или добротой относились ко всем. Человечность просто сделала и их легкими жертвами.

Гидран во мне всегда будет стремиться чувствовать себя живым, связанным с кем-то так безнадежно, что какая-то часть меня всегда будет желать оставить все, вытерпеть что угодно, лишь бы снова обрести дар.

Но Мийа была права, говоря, что землянин во мне никогда не станет полностью доверять другому человеческому существу, даже человеческой части меня — то, что давало мне силы выживать даже тогда, когда у меня не было на это права или причины…

Я поднял глаза, и Натаза опять сказал что-то, возможно, задал вопрос.

— Не могу, — пробормотал я, качая головой. — Не здесь. Не так.

— Тогда где? — спросил он нетерпеливо. — Что тебе надо?

Что угодно, чтобы стать другим. Я смотрел на него, сквозь него. Мой мозг был пуст, как мозг мертвеца.

— Полевой костюм, — сказал я наконец. — Мне надо войти в риф.

— Снаряжение не в порядке… — сказал он. Терпения у него оставалось все меньше.

— Ты хочешь сказать, что костюмы не работают?

— Они должны функционировать, но ты не сможешь связаться с техником, а они не смогут снять данные с твоего костюма. Никто не сможет направлять тебя и в случае чего вытащить из беды.

— Мне не нужен техник. Мне нужно… — Я взглянул в сторону развалин человеческой техники и инопланетного водопада грез, слившихся подобно любовникам перед смертью. — Мне нужно быть внутри. — Нужно быть там, где мне хочется быть.

Он взглянул на меня с недоумением, словно внезапно у него пропала уверенность, что я просто урод, а не сумасшедший.

— Ладно, — сказал он наконец, решив, что хуже все равно не будет. — Я достану тебе костюм. Оставайся здесь. — Он поднял руки, словно накладывая на меня чары, благодаря которым я не исчезну.

Я ждал, наблюдая, как чиновники окружили Протса, не слыша слов, не в состоянии прочитать их мысли. Я не знал, за что сейчас крепче держалась кейретсу: свалят ли все на Протса, который явился причиной этого несчастного случая, или же попытаются скрыть свои промахи? Я надеялся, что Натаза вернется раньше, чем они сообразят, что к чему.

Натаза вернулся с полевым костюмом. Он почувствовал облегчение, обнаружив меня на том же месте. Я надел костюм. Мы подошли с ним к стене, через мерцающую поверхность которой мог пройти только я. Пока мы стояли перед обвалом, он взял меня за руку. Я обернулся. Он поколебался и отпустил меня, ничего не сказав, потом кивнул в сторону стены и отошел.

Я сделал глубокий вдох, оставляя позади его лицо и мир, которому принадлежало оно, и подошел к обвалу вплотную. Я приказал костюму активироваться, увидел, как перед моими глазами замелькала бессмысленная смесь случайных символов и цифр: включились дисплеи.

Нет. Это костюм. В мою голову прокрались сомнения, когда я понял, что внутренние системы костюма неисправны. Но Натаза говорил, что поле генерировать костюм может, прервалась лишь его связь со вспомогательной системой. Я понадеялся, что он знал, о чем говорил.

Я протянул руку, глядя, как она мерцает, проходя внутрь рифа. И только я коснулся рифов, как они послали по моей руке сигнал прямо в мозг. Я оглянулся в последний раз. Пространство за мной стало неестественно тихим. На всех лицах, которые я видел, было написано ожидание.

Я вошел в царство обрушившихся мыслей.

Плоть и кости органической и неорганической материи окружили меня. Здесь была подлинная тишина, а не тишина сдерживаемого дыхания, давление было настоящим, а не просто весом чьих-то надежд или страхов. Я продвигался глубже в матрицу, медленно нащупывая путь, поскольку продвигаться в этой мешанине хаоса и порядка было гораздо сложнее, чем прежде. Я уже воспринимал дикую непредсказуемость рифов как данность, стал ощущать полевой костюм как вторую кожу. Это была такая свобода, когда не знаешь, что ждет тебя в следующий момент, чистая, как восторг, который временами охватывал меня, когда я соприкасался с тайнами, говорившими со мной голосами, неслышными никому другому.

Но на этот раз путь в неведомое был перегорожен барьерами из обломков коридора, заблокирован молистилом — неорганическим материалом, плотность которого выходила за пределы мощности моего костюма, материалом непроходимым даже для меня. Было трудно поверить, что он был разворочен взрывом, не таким уж мощным, если не превратил весь комплекс в дымящуюся воронку. Материалы, использованные для постройки комплекса, не были специальными, и их не проверяли перед началом строительства. Это была еще одна роковая для многих ошибка Тау.

Я переместился вверх, к разломанной плите потолка, продвигаясь как пловец в мерцающем желе распыленных облачных рифов. Я снова остановился, проникая глубже в матрицу, позволяя ее тишине и силе окружить меня, забрать меня из мира, оставленного мной позади. Присутствие рифа стучалось в мой мозг, как камешки об окно, с того самого момента, как я коснулся его. Сейчас, наконец, я был почти в безопасности, и открыл настежь все окна моего мозга. Мое тело расслабилось, я выбрасывал из своего сознания все мысли, которые принес с собой, пока у меня не остались лишь ощущения.

Тишина была наполнена светом, я с каждым вздохом вдыхал музыку, мои глаза видели трансцендентную плотность потока излучения с непредставимой длиной волны. Все мои чувства вливались в матрицу рифа.

Тут было очень просто потерять себя, оставить зудящее беспокойство, впивающееся в кожу как песок. Усилием воли я остановил распыление своего сознания и вынудил себя вспомнить тех, кто остался ждать моего возвращения:

Джеби. Джеби потеряет мать, если я собьюсь с пути. Инспектора, которых прислал сюда Испланески, чтобы они докопались до корня лжи Тау, никогда не смогут рассказать кому-либо о том, что они обнаружили. И я никогда не смогу спать нормально, если буду знать, что из-за своих предрассудков, из-за своей накопившейся горечи я не найду выживших.

Если выжившие были. Я медленно сканировал толщу завала сеткой своей пси-энергии, чувствуя, как растет мой контроль над нею, пока я отыскивал в этом затемненном мире слабый отблеск человеческой мысли. Но эта затемненная комната была сумасшедшим домом, где все было не так, как обычно, где лестницы сложных гидрокарбонатов вели к непроницаемым пластико-керамическим потолкам, двери открывались в пустоту или в стены: смертельная ловушка иллюзий для любого искателя, чье внимание рассеется хоть на миг.

Но я продолжал свое дело, и зашевелились старые воспоминания, воспоминания о том времени, когда я был настоящим телепатом — хорошим телепатом, одним из лучших. Если вообще кто-то может найти их, то я их найду. Если тут еще остался кто-то живой, он должен быть где-то здесь… где-то… Там.

Я поймал серебристый отблеск мозга, лучащегося болью. Я бросился к нему, когда контакт прервался, последовал за ним сквозь вихрь странных ощущений, не давая нити исчезнуть совсем. Я не мог позволить себе сейчас потерять ее, когда я так близко.

Там. Мои чувства уловили контакт, пси-нить изогнулась дугой, когда мой мозг соприкоснулся с другим… еще одним… и еще: ужас, боль, горе.

Трое. Только трое? Сколько человек зашло туда? Наверняка больше трех. Я не знал внутреннего ощущения этих сознаний, никогда в них не был и не мог сказать, принадлежали ли они тем людям, которых я ранее встречал, потому что ни в одном из них сейчас не было четких мыслей. Их чувства стоном врезались в мой мозг, и я понял, что их время истекало.

Я не стал входить с ними в телепатический контакт, зная, что они только запаникуют. Я уцепился за хрупкую нить энергии, которая связывала меня с их местонахождением, в то время как мозг мой тянулся обратно по лабиринту распыленной субстанции рифа, чтобы завершить круг, соприкоснувшись с мозгом снаружи, который, как якорь, сможет удержать меня, к которому я смогу двигаться, словно наматывая на себя якорную цепь.

Я наткнулся на Натазу. Возможно, он стоял ближе всех, возможно, он один желал, чтобы я нашел его. Я почувствовал, как он ответил, словно контакт был физическим. Следуя, как по компасу, по нити его удивления, я снова проложил тропу через техноорганический лабиринт, и вскоре вывалился на открытое пространство.

Натаза подхватил меня и крепко держал, пока костюм дезактивировался. Он все еще был в моей голове, не по собственному выбору, разрушая чары рифа, требуя ответа.

— … нашел их? — спрашивал он. — Ты нашел их?

«Нашел их, нашел их, нашел…» — Я потряс головой, пытаясь избавиться от эха, поднял руки и энергично закивал головой, увидев выражение его лица. Я расстегнул шлем и снял его. — Живые. Только трое.

— Трое? — повторил он. — Трое? Проклятье, там было двадцать семь человек!

Я опустил глаза.

— Моя… моя жена?

— Не знаю, — пробормотал я. — Я не мог. — Я запнулся, чувствуя, как горе его превращается в гнев. Я оборвал контакт между нами, выбрасывая его из своих мыслей. — Ты хочешь сказать, что если бы твоя жена была мертва, ты не стал бы заботиться о спасении остальных, запертых в рифе?

Он моргнул, и лицо его изменилось.

— Нет, — сказал он. — Нет, конечно нет. Насколько они далеко?

— Минутку, — сказал кто-то за ним. Те самые чиновники, которые разговаривали с Протсом, когда я углублялся в риф, окружили нас. Протс все еще был с ними. — Как насчет людей из ФТУ? Они все мертвы?

Мне не нужно было быть телепатом, чтобы понять, о чем они на самом деле спрашивают. Если все инспектора убиты взрывом, это сулит Тау мало хорошего, но корпорация в состоянии вывернуться. Если инспектора живы, то нет никакой надежды на то, что ошибки останутся незамеченными — маленькие ли, большие ли.

— Я не знаю, кто выжил, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Я знаю только то, что там есть люди, которые до сих пор живы.

— Как ты можешь быть в этом уверен? — пробурчал один из служащих Тау.

— Он знает, — ответил Натаза тяжелым от подозрения голосом. — Он телепат.

Вокруг нас стала собираться толпа, по большей части из легионеров и рабочих, ждущих указаний.

— Он искалечен, черт возьми! — сказал Протс. — Он не может читать мысли.

— Он может читать рифы, — сказала Икспа. Я с удивлением повернулся и увидел, как она проталкивается к нам через толпу. — До него у нас не было ни одного подобного человека. Какого черта вы забрали его отсюда, как только он успел обнаружить аномалию? — Рабочие вокруг нас зашептались, но я не смог угадать их настроение. Икспа отвела от Протса глаза, словно не ожидая ответа. — Как, по-вашему, мы должны действовать в таком случае, сэр? — Она адресовала этот вопрос Сандаски, сопроводив его кивком головы в мою сторону.

— Мы делаем все, что возможно, — Сандаски сделал такой жест, словно сам копался в дымящихся развалинах. — Ничего больше мы сделать не сможем, пока снаряжение не будет подготовлено к работе. — Он взглянул через плечо на рабочих, пытающихся разобрать завал со снаряжением, которое делало то, что им было нужно, с третьего раза. — Это займет часы.