А Лоренцо, извиваясь змеей и пытаясь высвободиться, визжал как боров, который ждет, что его вот-вот охолостят. И все-таки при этом умудрялся, дергаясь как паяц, трахать принцессу! А та висела в воздухе, уцепившись обеими руками за люстру, и, не в силах сдержать нахлынувшие на нее чувства, визжала как миниатюрная мартышка, которую дерет гигантский орангутан! И это еще не всё! Весь фокус состоял в том, что каким-то непостижимым образом дюжей подружке принцессы, одной рукой удерживавшей Лоренцо на весу, другой – удавалось почесывать ему крестец. Собственно, от этого-то он и орал как умалишенный!

Когда Лоренцо, достигнув вершин ужаса и блаженства, исторгнул из себя огненную лаву и окатил ею с ног до головы обеих мерзавок, то рев, став совместным и поэтому утроившимся, взорвал пространство опочивальни. Затем этот рев как-то сам собой упорядочился, голоса разрозненных солистов слились в единую мелодию, и скоро пространство спальни огласилось стройным пением.

Для исполнителей это пение могло бы приобрести значение какой-нибудь идиотской клятвы, если бы они в эти мгновения вообще могли что-то соображать…

…Лоренцо лежал и думал, вот бы посмотреть на всё это со стороны! Да, девочки что надо! Не то, что его вынужденный партнер по нетрадиционным половым отношениям, сонноглазый Карл, этот угрюмый баварец с сообразительностью болотной жабы и сноровкой «весельчака Пита».

Верзила Карл трахается, если его сперва до отвала накормить гигантскими греческими бобами с жареным беконом и глазуньей из пары страусовых яиц.

Карл говорит, что эта еда особенно полезна, ибо содержит полный набор питательных веществ, необходимых для восстановления сил, подорванных тяжелой физической работой. И что это излюбленная пища рудознатцев и гробокопателей, изнурительный труд которых требует, как известно, высококалорийной и сытной жратвы.

Он говорит это таким тоном, будто только что вернулся с лесоповала, где крушил топором исполинские дубы. На самом деле Карл, закашивая под астматика, целыми днями валялся на диване и так опух от безделья, что стал походить на гигантскую подушку.

Дюймовые греческие бобы с жареным беконом и страусовые яйца, если съесть их в достаточном количестве, со значительным видом втолковывал Карл своему любовнику, вполне отвечают его гастрономическим и сексуальным потребностям, они чрезвычайно бодрят его и придают дьявольскую силу перед ночью любви.

Ночь любви! Какая там, к черту, ночь любви, если этот долбаный засранец, налопавшись своих проклятых бобов, сразу засыпает, а если и приступает к чему-то, то лишь прочитав сначала какую-нибудь галиматью из Святого Писания. И трахается он с таким унылым, отрешенным видом, будто не предается какой-никакой любви, а действительно разгружает тачку с железной рудой или детской лопаткой в мерзлой земле самому себе роет могильную яму…

Нет, всё, кончено, больше он в эти педерастические игры не играет! Отныне и вовек он будет иметь дело только с этими милыми созданиями с бархатистой кожей и мягкими губами, которые пахнут малиновой пастилкой… Пусть даже барышни и используют в любовных состязаниях запрещенные приемы, напоминающие пытки в гестаповских застенках…

Лоренцо бросил взгляд в угол, где темнела устрашающая громада приспособления для опасных занятий любовью. Забавная штука! Если он вернется в Америку, так сразу и займется изготовлением такого же устройства, решает он. От девок отбоя не будет.

Америка, Америка… Страна самых невероятных, самых немыслимых возможностей. Так говорили все, кто завидовал его отъезду. Страна, где все миллионеры разбогатели, начав с того, что надули чистильщика сапог на два серебряных доллара…

Страна безграничных возможностей… Что-то ничего такого Лоренцо там не заметил. Вспоминается только унылый объедала Карл, трахающийся, как пораженный ревматизмом рудокоп, вспоминается хромая страхопыдла Сара Беровиц, которая обожала маршировать на своем протезе в одном строю со студентами… Приходит на ум и многое другое.

Так стоит ли возвращаться в Америку? Тем более что это путешествие, как станет понятно чуть позже, могло оказаться для Лоренцо предприятием совсем не безопасным…

…Он вспомнил, что уже глубокой ночью неутомимые подружки на десерт, так сказать, предложили ему совсем уж невероятную забаву!..

Сначала они связали полусонного Лоренцо веревками, сплетенными из разорванных на полосы шелковых простыней. Как же он брыкался, когда понял, что его, по всей видимости, намереваются предать какой-то изощренной казни! Вопить он не мог, так как рот ему заткнули его же грязными носками. Это едва не убило его! Он мычал, делал страшные глаза, пытался брыкаться… Порывался, перекатившись, уползти с кровати. Но все было тщетно. Девицам опыта было не занимать, и через короткое время спеленатого Лоренцо положили в заранее приготовленный гроб. От ужаса он чуть не спятил и даже перестал сопротивляться. Ну, всё, подумал он, сейчас закроют крышкой, заколотят…

Он почувствовал пронизывающий холод. В гроб полилась густая жидкость. Лоренцо скосил глаза и увидел, что его заливают белым раствором гипса. Все понятно, подумал он, сначала зальют, прошмандовки, этой белой дрянью, подождут, пока вся эта гадость застынет, затвердеет, понаблюдают за его страданиями, а когда насладятся, вот тогда-то и крышечку положат… И похоронят, скинув с моста… Черта с два найдешь! Он слышал, что так любят расправляться со своими бывшими друзьями сицилийские мафиози.

Через несколько минут он почувствовал, что раствор схватывается. Он на себе ощутил, так сказать, цементирующие свойства гипса. Ему показалось, будто сто чертей разом навались на него и принялись когтями стягивать и растягивать кожу по всему телу. Орать, повторяем, он не мог. Он посмотрел на мучительниц. А те, спокойно ожидая чего-то, безмятежно закурили и, будто его здесь нет, заговорили о погоде и завтрашней поездке в загородную королевскую резиденцию, к отдыхающей там матери Агнии.

Лоренцо не был так безмятежен. От перенесенных переживаний он впал в буйство, которое выразилось в мелком, почти незаметном для стороннего глаза дрожании гроба вместе со всем, что в нем находилось. Вдруг свет стал меркнуть в его глазах. А потом на неопределенное время действительность перестала для него существовать.

Когда Лоренцо пришел в себя, то первое, что он увидел, это свой торчащий, как флагшток от знамени, посиневший член с набухшим набалдашником и слепящие вспышки фотоаппарата, которые тут же заставили его вновь закрыть глаза.

Спустя мгновение он почувствовал мягкие удары чего-то тяжелого. Это молотками истязательницы разбивали застывший гипс. Слава Богу, подумал тогда Лоренцо, казнь откладывается! Удары следовали один за другим. Девицы работали споро, деловито и умело. В соответствии с задумкой, они должны были успеть употребить его член, пока он был в рабочем состоянии…

Вспоминая все это, Лоренцо поеживается…

И все-таки, надо было честно признать, это куда приятней, чем потные объятия громилы Карла.

Если он надумает вернуться в Америку, будет о чем рассказать друзьям, этим военизированным заморским педикам. От его рассказов у них глаза на лоб полезут!

Вообще, всё у Лоренцо в последнее время складывалось как нельзя лучше.

Его отец, сеньор Роберто даль Пра, разбогател на поставках армии соли и спичек, которые вагонами закупает в соседней Нибелунгии. Подсчитав на пальцах убытки при транспортировке и взятках на таможне, старый плут Роберто вышеупомянутые спички и соль втридорога перепродает министерству обороны Асперонии.

Заместитель министра генерал Свирский имеет с этого хороший гешефт… Да, по слухам, и сам Закс не в накладе.

В прошлом году процветающий и удачливый родитель расщедрился и отправил сынка учиться в Штаты. Ему хотелось, чтобы сын высшее образование получил за границей.

В Америке Лоренцо в общем понравилось. Если вести себя осмотрительно и не зарываться, то там можно делать все что угодно. Страна огромная, и, если что и натворишь, затеряться в толпах разношерстных эмигрантов, без передышки прибывающих в Америку со всех концов света, не представит никакого труда. В этой Америке такой бардак, что Лоренцо первое время просто за голову хватался, так ему было всё непонятно. Например, в любой аптеке можно было купить не только аспирин и мазь для выведения мандавошек, но и классно пожрать и даже выпить.

Сошелся он там с коммунистами. Вот это парни! Только совсем не моются, и от них страшно несет потом и мочой! Но зато все при марихуане и оружии. У кого пистолет, у кого германский штык времен Второй Мировой, у кого граната, у кого противотанковая мина, у кого даже «Калашников»… И с железом у них полный порядок, у каждого что-нибудь да проколото: у кого язык, у кого уши, у кого ноздри или пупок… И все в татуировке, как уголовники. У них на уме было одно: как бы что-нибудь взорвать!

И чтобы грохота было побольше!

Самым главным и самым вонючим у них был Эдолфи Маркус. Этот, видно, вообще никогда не мылся. Всех своих исторических предшественников, идеологических, так сказать, предтечей, даже Ленина и Сталина, называл говнюками, просравшими мировую революция и своими ревизионистскими фокусами извратившими саму марксову идею светлого коммунистического завтра, заключающуюся, по мнению Эдолфи, в построении бесклассового общества без руля и без ветрил, где если и будут какие-то руководители, то командовать они будут канализационными сливами, скрипом открываемой двери и запахом грязной задницы. Не больше и не меньше…

«Зачем, – с пафосом восклицал Эдолфи, гремя железными болтами, булавками, цепями, кольцами и браслетами, – зачем надо было устраивать какую-то социалистическую революцию? Куда проще разом взорвать всю эту капиталистическую и аристократическую сволочь, и дело с концом! Надо просто собрать побольше взрывчатки… Хорошо бы добраться до водородной бомбы. Вот было бы здорово! Начать надо с Европы. Рвануть где-нибудь в центре Армбурга, в королевском дворце, например. Там со страху все обделаются, а ты, пока суд да дело, сходу захватишь власть в стране…»

Перед самым отъездом в Асперонию Лоренцо имел с лидером коммунистической банды весьма продолжительную и продуктивную беседу… Они тогда пропили почти все деньги Лоренцо, и ему едва хватило на дорогу.

Именно Эдолфи снабдил Лоренцо совершенно уникальными взрывными устройствами, как две капли похожими на засохшее лошадиное дерьмо… Это были чрезвычайно мощные мины, управляемые на расстоянии. В сложенном виде они умещались в кармане пиджака. Мины Лоренцо без проблем пронес через таможню и мимо пограничников, лишний раз убедившись, что всем везде на всё насрать.

Одно из устройств Лоренцо испытал перед самым отъездом.

Мина сработала четко. Всей операцией Лоренцо управлял из укрытия. С миниатюрным пультом дистанционного управления он залег на чердаке спального студенческого корпуса и в слуховое оконце наблюдал за внутренним двором училища. С чердака как на ладони были видны все вспомогательные постройки, включая кухню со столовой, спортзал, кинозал, крытый тир и конный манеж, вход в который был крест-накрест заколочен старыми горными лыжами. По другую сторону заасфальтированного двора, который каждодневно использовался как плац, расположились баскетбольная площадка, четырехэтажный учебный корпус и несколько небольших зданий с квартирами, в которых жили холостые преподаватели. Отдельно стояли два домика – начальника училища и его заместителя.

Взрывное устройство ЛД («Лошадиное дерьмо») Лоренцо подложил у входа в коттедж начальника училища полковника Бриггза. Куча дерьма ни у кого не вызвала подозрений: по территории учебного заведения день и ночь разгуливал тучный полковничий мерин по кличке Сив, у которого от обжорства вечно бывало расстройство желудка.

Примерно в пять утра в дверях коттеджа полковника появилась широкоплечая высокая женщина, сильно припадавшая на правую ногу.

Лоренцо ухмыльнулся и надавил кнопку…

…Когда Сара Беровиц, ни от кого не скрываясь, ранним утром вышла от полковника Бриггза, на ее лице играла победительная улыбка.

Еще бы! Наконец-то чертов солдафон уступил ее домогательствам. Вчера, поздним вечером, оказавшись со старым полковником один на один в спальне, Сара принялась гоняться за ним до тех пор, пока тот, совершенно обессиливший, не повалился вместе с ней на кровать.

Она так отделала несчастного полковника, что тот к утру уже не мог не только двигаться, но и говорить. Вместо слов из его рта вырывалось какое-то жалобное блеяние.

Сара была довольна. Ночью она показала Бриггзу практически все, чему научилась в молодости, во Вьетнаме, во время передышек между боями, когда ей ненадолго удавалось вырваться в Сайгон, где в роскошной гостинице «Мажестик» очень весело развлекались находившиеся в краткосрочных отпусках офицеры шестой армии США.

Вот где были настоящие мастера по части ебли! Например, майор Фишер, царствие ему небесное, он умер в военном госпитале незадолго до вывода американских войск весной 1975 года. У майора обнаружили рак яиц. Яйца не выдержали нечеловеческого напряжения. Фишер трахался почти безостановочно. Это была какая-то адская сексуальная машина.

Причем ему было совершенно безразлично, кого трахать, где трахать и как трахать. Подвернется узкоглазая сучка из гостиничной обслуги, он тут же расчехлял орудие. Подвернется уличная проститутка, он взгромождался на проститутку.

Он дошел до того, что стал нападать на девок прямо на улице, средь бела дня. Затащит приглянувшуюся бабешку в подворотню и там отдерет… И возраст для него не был помехой. Не брезговал старухами. И даже солдатами-новобранцами. Для разнообразия. А то всё бабы да бабы, жаловался майор. Устаешь от этого бабья…

Когда он увидел Сару Беровиц, он даже позеленел от вожделения. Таких капитальных женщин у него еще не было. Тогда, до ранения и ампутации ноги, Сара была хоть куда, и выглядела как легкий танк «Уокер Бульдог», поставленный на попа.

Время было военное – не до разговоров. Предаваться блуду они начали сразу, как только увидели друг друга. Сначала в ресторанном туалете, причем в отделении для мужчин, потом в лифте, когда поднимались к нему в номер, потом, не дойдя до номера, в каморке коридорной служащей.

Потом надолго застряли в самом номере, решив для начала приспособить под занятий любовью могучее кресло на колесном ходу. Кресло, не выдержав, рассыпалось. Оно рассыпалось не потому, что было ненадежно сработано, а потому, что такой силы был напор майора Фишера, который вложил в процесс ебли всю свою мощь и выстраданную за время войны ненависть к врагу.

«Напалмом его, ублюдка, напалмом!», – истошно вопил полусумасшедший майор, принимая Сару за «чарли», вьетнамского повстанца, и норовя дотянуться до пистолета.

Продолжили они в ванной комнате. Бравый фронтовик подолгу держал голову сержанта Беровиц под водой, уверяя ее, что такая разновидность любовным отношений вполне в духе военного времени.

Когда Саре удавалось вынырнуть, она слышала спокойный, размеренный голос майора, который, попыхивая зажатой в зубах сигарой, любезно объяснял ей, что это новый тип аквасекса, который он изобрел, когда долгими фронтовыми ночами мечтал о чистой, светлой любви.

Этот способ на практике он применяет впервые, тем самым выказывая Саре особое расположение. И полагает, что Сара как настоящий профессионал оценит по достоинству его доверительную обходительность. Он также серьезно рассчитывает на то, что этот способ любви позволит ему не кончать нескольку часов кряду… А это чрезвычайно важно!

При этом Фишер, осведомившись у Сары, как ей все это нравится, погружал ее голову опять под воду…

При воспоминании о сексуальных зверствах майора Сара заулыбалась еще шире.

Эта улыбка какое-то время круглила ее губы.

Сара продолжала улыбаться даже тогда, когда, оглушенная ужасным грохотом, запрокинула голову и увидела стремительно удаляющийся в поднебесье и вертящийся в полете крепкий солдатский башмак, из которого торчал острый осколок берцовой кости.

В то утро герою вьетнамской войны сержанту Саре Беровиц, с победой возвращавшейся от полковника Бриггза, взрывом оторвало вторую ногу.

Лоренцо удалось беспрепятственно покинуть училище, хотя расследование началось спустя считанные минуты после взрыва. В этой Америке такой бардак, усмехаясь, вспоминает он…

Удачное испытание утвердило Лоренцо в мысли, что его друг, коммунист Эдолфи Маркус, в своих революционных устремлениях стоит на правильном пути.

…Когда девчонки вдосталь насладились сексуальными забавами и уснули, Лоренцо осторожно встал с кровати, достал из внутренних карманов пиджака две ЛД и, проскользнув мимо посапывающей служанки, вышел в коридор… Вернулся он через пять минут. С этого момента план Маркуса и Лоренцо даль Пра начал претворяться в жизнь…

Ах, если бы в этот момент Лоренцо сам себе задал вопрос, зачем он все это делает…

Логики в его действиях было немного. Кстати, как читатель узнает позже, этим он мало отличался от принцессы.

…Лоренцо нежился в мягкой постели и предавался размышлениям. Да, все действительно складывалось прекрасно. Кто бы мог представить себе такое?.. Он в опочивальне принцессы… Незабываемая ночь с королевской дочерью… «потеряла в эту ночь честь девичью ваша дочь», – пропел Лоренцо еле слышно.

«Ну, с честью у нее, положим, отношения сложные. Но на это мне плевать, – Лоренцо разглядывал спящих девушек, особенно долго разглядывал он отливавшую золотом головку принцессы, – и я еще подумаю, стоит ли мне вообще возвращаться в Америку…»

Лоренцо вдруг представил себе, как он, в полном королевском облачении, при звездах и лентах, в форме полковника полка королевских гвардейцев, восседает на троне, а перед ним стоит на коленях весь народ Асперонии…

А где-то, далеко-далеко от торжеств, около мусорной свалки, в грязном углу, небрежно закопаны останки бывшего короля Асперонии Самсона Второго, этого слабого, жалкого и безвольного правителя, которого давно было пора отправить к праотцам.

Видение было настолько ярким и соблазнительным, что Лоренцо даже тихонько захихикал от удовольствия: он представил себе, какие огромные территории, отвоеванные у соседей, он засеет коноплей и маком.

И как будет счастлив его друг Эдолфи, когда приедет в гости к новому королю Асперонии Лоренцо Второму…