2. Территория племени Хаммар

Ветер играл сухой травой, шорох саванны менял тональность, будто пытался рассказать что-то путнику. Келле, притаившийся у куста, следил за антилопой. Небольшое животное робко перешагивало с копытца на копытце в поисках травы повкусней.

Настали странные времена – Хаммар приходилось охотиться, чтобы добывать себе пищу. Все коровы погибли. Да и от самого племени осталось не больше сотни человек.

Когда земля вздрогнула и стала проваливаться, вода в реке, тысячелетиями дарившей жизнь Хаммар, исчезла. Им ничего не оставалось, как идти туда, где земля все еще держалась на своем месте. Шли долго, многие умерли – воды не было нигде. Пили кровь коров, но животные тоже не могли обходиться без воды. Сюда не дошла ни одна корова.

Вопреки ожиданиям, их никто не пытался прогнать или убить – белых людей уже не было в этих краях, те, кто не погиб сразу, уехали после первых толчков. Местные племена, однажды высказав свое неудовольствие, больше не трогали Хаммар, обосновавших на этом, не самом привлекательном, клочке уцелевшей земли. Хаммар, которые ушли жить в города, Келле нигде не встречал – никаких городов в этой части Африки больше не было.

После того как в реке Омо закончилась вода, землю трясло еще много раз. Старик Кеффер, что жил здесь задолго до Хаммар, рассказывал, что долины Омо теперь нет. Там теперь море.

Шур-шур. Шур-шур-шур. Размеренное шуршание вывело Келле из раздумий – антилопа медленно приближалась к чахлому кустику, за которым сидел охотник.

Келле, невысокий, худой юноша, еще не был маза. Ему только предстояло пройти обряд укули и стать настоящим мужчиной. Тогда он сможет выбрать себе жену и завести семью. Но он понимал, что на его плечи ляжет обязанность обеспечить семью необходимым – едой, водой, одеждой. На стадо, что должно было перейти к нему по наследству от отца, надежды не было – не было теперь ни стада, ни отца: Афа пытался сберечь хотя бы несколько коров, но ему было не суждено дойти до новой родины Хаммар.

Тетива послушно легла в правую руку, стрела потянула упругую жилу назад, готовая вырваться вперед и сразить назначенную Келле жертву. Нет, еще рано – убойная сила лука невелика, а антилопа не подобралась достаточно близко. Да и промахнуться можно с такого расстояния.

Старик Кеффер рассказывал, что на антилоп нужно охотиться совсем по-другому: бежать за ней, пока животное не устанет, а потом… Потом с нею можно было делать все, что угодно, – на сопротивление у антилопы сил не оставалось. Но Келле не умел бегать так долго, как Кеффер – маленький, худощавый, созданный, казалось, из одних только жил, не знающих усталости. Кеффер мог бежать несколько дней, ни разу не остановившись.

Для Келле этот способ не подходил – он начинал задыхаться раньше, чем антилопа успевала понять, что за ней кто-то гонится. Оставалось ждать удачи в засаде с самодельным луком, в надежде, что глупое животное само пойдет навстречу собственной погибели. Дважды Келле уже удавалось добыть мясо таким способом. К сожалению, вылазок, когда он возвращался с пустыми руками, было намного больше.

Те два раза, что стрела, выпущенная неумелыми руками Келле, вонзалась в шею убегающей антилопе, происходило что-то еще. Юный охотник чувствовал, что действует не в одиночку, кто-то помогал ему, будто невидимая длань направляла руку, посылая кривоватую стрелу точно в цель. Совершенно точно это был дух кого-то из предков Келле. Скорее всего – Афы, отца молодого человека.

Обряд провода духа предков, не дошедших до этих уцелевших во время землетрясений мест, не выполнили. Не было коров, не было коз, необходимых для проведения обряда. А того, что мужчины Хаммар добывали охотой, едва хватало, чтобы не умереть от голода. Иногда и не хватало.

Поэтому Келле был убежден, что мир вокруг них полон духов. Кулфу, их колдун, говорил, что духи могут быть злыми, они недовольны, что не могут перебраться на другой берег. И чем дольше предки будут оставаться здесь, вместе с живыми, тем большее недовольство это у духов вызовет. Келле в этом сомневался – хотя бы потому, что другого берега теперь не существовало. Река Омо, на западном берегу которой обитали духи, дождавшиеся достойных проводов, затерялась на дне нового моря.

Глаза охотника неотрывно наблюдали за приближающейся добычей. Антилопа до сих пор не учуяла молодого человека. Сегодня удача была на стороне Келле – легкий ветерок дул прямо ему в лицо и ни разу не поменял направления.

Зубы животного ритмично пережевывали пожухлую траву. Вот уши поднялись, челюсти остановили свое движение. Что-то потревожило ее. Только бы не убежала – догнать антилопу Келле точно не сможет.

Но нет – антилопа подергала коротеньким хвостиком, удобрив саванну порцией навоза, и снова принялась дергать траву, выбирая наиболее сочные стебли.

Вот она, совсем рядом. Еще чуть-чуть и будет достаточно близко для выстрела. Рука охотника медленно двигалась назад, натягивая тетиву. Хрум – антилопа оторвала очередной пучок, брм-брм – едва слышно отозвалась натягиваемая тетива. Ничто не должно испугать жертву, антилопа не должна слышать охотника, он для нее не существует.

Келле почувствовал, как кто-то или что-то нежно поглаживает его руку. Ту, что держала стрелу. Он осторожно опустил глаза, но ничего не прикасалось к коже. Откуда тогда это странное ощущение?

Антилопа сделала еще несколько шагов к кусту. Можно стрелять! Теперь главное – не промахнуться. Взгляд Келле был неотрывно направлен на ничего не подозревающее животное. Внезапно перед глазами заплясали яркие точки и круги. Келле тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение, но круги не исчезали. Антилопа приблизилась еще немного и остановилась, напряженно прислушиваясь. Возня охотника в близких зарослях могла ее напугать. Больше медлить нельзя.

Рука, прямая и твердая, резко потянула тетиву назад. Тихий, но ясно различимый в утренней тишине звук растягиваемой жилы достиг ушей антилопы. Животное встрепенулось, подобралось, задние ноги уперлись в сухую землю и…

Яркие круги, что мешали Келле видеть добычу, резко метнулись в одну точку, сойдясь точно над пульсирующей на шее животного жилкой. В следующее мгновение кто-то сильный резко потянул Келле за запястье, рука рванула тетиву, и стрела, молнией метнувшаяся из кустов, вонзилась в шею жертве, когда та, резко оттолкнувшись, парила в воздухе, надеясь уйти от удачливого охотника.

Приземление антилопы нельзя было назвать мягким – передние ноги подогнулись, нос с размаху воткнулся в траву, стрела выскочила из раны, разбрызгивая по желтому густым красным, и, теперь уже просто туша, кубарем покатилась, поднимая облако пыли. Небольшое стадо собратьев незадачливой жертвы, пасшееся невдалеке, встрепенулось и мигом ретировалось.

Келле в испуге бросил нехитрое оружие на землю, выскочив из кустов. Глаза его расширились, приоткрытый рот судорожно втягивал воздух. Никого не было: ни в кустах, ни в траве. Никто не прятался там, в этой части саванны остались только Келле и туша поверженной антилопы. Кровь продолжала толчками вырываться из маленькой ранки на шее, задняя нога слегка подергивалась, но было очевидно, что животное мертво.

Молодой человек посмотрел на свои руки – пальцы еще дрожали. Как он мог попасть в прыгнувшую антилопу трясущимися руками?! Как он вообще мог попасть в летящую мишень? Это снова был дух его отца! Это он направил руку нерадивого охотника, он показал его невидящим глазам, куда нужно стрелять! Отец заботился о Келле и после смерти. Но Келле было страшно – слишком хорошо запомнились рассказы Кулфу о духах. Он боялся гнева отца, который из-за него, Келле, никак не мог попасть на другой берег. Пусть теперь берег оказался на дне моря.

Охотник приблизился к затихшей антилопе. Трава вокруг была залита кровью, быстро подсыхающей под лучами набирающего дневную силу солнца. Это было неправильно, кровь не должна расходоваться просто так. Тем, что разбрызгалось по траве, можно было напоить нескольких маза. Возможно, что-то еще осталось?

Келле приподнял голову антилопы. Глаза ее подернулись белесой пленкой, язык выпал изо рта, за ним от травы тянулась тонкая ниточка слюны. Из аккуратной дырочки, что оставила на шее стрела Келле, медленно стекала начавшая густеть кровь. Поток уже не пульсировал – сердце антилопы остановилось.

Охотник снял с пояса небольшую бутылочку и приставил узкое горлышко к ране. Бутылочка не наполнилась и наполовину, когда кровь перестала вытекать. Келле убрал бутылочку и, взвалив обмякшую тушу на плечо, пошел обратно, к своим.

Приходилось спешить – сюда, в окрестности горы Кения, стеклись все уцелевшие племена из канувших в пучину океана окрестностей. Вернее, остатки племен, те, кому посчастливилось выжить. Еды на всех не хватало, и, если Келле встретится кто-нибудь из Сумбуру, с тушей придется распрощаться. Хорошо, если его самого не тронут. Масаи отчего-то боялись трогать Хаммар.

В деревне его встречали как героя. Добычу удалось донести в целости и сохранности.

– Дух отца снова помогал мне охотиться, – сказал Келле, зайдя в хижину Кулфу.

Колдун смотрел на молодого человека, нахмурившись. Волосы его были густо выкрашены охрой и ниспадали на плечи оранжевой гривой. Глаза, казалось, наполненные злобой, буравили Келле. Кулфу был недоволен. А может быть, он пытался спросить совета у предков – на то он и шаман.

– Ты уверен, что это был твой отец? – спросил он наконец.

– Да… – начал было Келле, но осекся.

Действительно, кто еще мог помогать юному Келле, если не отец? Хотя с чего это он взял, что пришедший на помощь дух – именно Афа? Он ничего не чувствовал, никакого родства, ничто не тронуло его душу. Скорее, наоборот – напугало. Почему тогда он уверен, что это отец?

– А кто это мог быть?

– Сейчас я спросил тебя! – отрезал Кулфу.

Келле опустил глаза.

– Нет, не уверен, – сказал он.

– Ты! – воскликнул колдун, уткнув указательный палец в грудь молодому человеку. – Ты ничего не знаешь о духах! Они живут вокруг нас. Белые люди потревожили их, духи неспокойны. Они коварны! Они жаждут отмщения и могут выбрать нас, чтобы восстановить справедливость! Мы не можем умилостивить их, нам нечего предложить духам! Будь осторожен, когда принимаешь помощь. Духи хитры.

– Но ведь дух моего… этот дух помогал мне!

– Возможно, он хочет завладеть твоим сердцем, приблизить тебя к себе, чтобы ему было проще с тобой справиться потом, – будничным тоном сообщил Кулфу и отвернулся. Разговор был окончен.

Келле повернулся, чтобы выйти. Снаружи в полумрак жилища колдуна врывалось яркое солнце.

– Завтра ты пройдешь обряд укули, – бросил парню в спину Кулфу, не оборачиваясь.

Келле на секунду замер. Завтра? Но как же кровь, которой надо напоить гостей, где взять быков? Чтобы стать взрослым, он должен пробежать по спинам быков. Но у Хаммар теперь нет ни одного быка.

Бона, двоюродный брат Келле, старше его на несколько лет, прошедший обряд укули до того, как их родина опустилась на дно моря, взялся помочь юноше.

Келле пребывал в смятении. Он переживал, правильно ли он все сделал, достоин ли он стать взрослым. Но больше его мучил вопрос, кем был тот дух, который уже в третий раз помог на охоте.

Бона принес чан с забродившим пивом, которое требовалось смешать с бычьей кровью. Быков взять негде, но на кожаном ремешке, перетягивающем бедра Келле, висела бутылочка с кровью антилопы. Как жаль, что он замешкался и набрал так мало крови! Если бы он не испугался, бутылочка могла быть полной. Может быть, он недостоин пройти обряд?

Келле вспомнил взгляд Кулфу – злой, колющий и вместе с тем полный страха перед неизвестным – и решил, что имел полное право испугаться. По крайней мере, он не бросил добычу, не убежал со всех ног, опасаясь, что дух может преследовать его. Он принес антилопу, и теперь колдун Кулфу согласен провести обряд укули. Раз колдун сказал, что обряд пройдет завтра, значит, он знает, как справиться с отсутствием быков.

Кровь была смешана с пивом и оставлена дображивать. Цвет напитка получился слабо-розовым, но все же в нем была кровь. Настоящая, добытая от животного, благодаря его, Келле, силе и умению. И духи помогали ему. Значит, духи хотели, чтобы Келле стал маза.

После того как напиток был готов, юноша вместе с маза Бона спустились в низину за стеблями тростника, для того, чтобы ими можно было высечь сестер и теток Келле. Стебли выбирали самые лучшие, прочные с острыми краями. Такие оставят больше шрамов на коже женщин – подобные украшения их порадуют.

– Ты хороший охотник, – сказал Бона, когда они вошли в заросли тростника.

Келле помотал головой. Он так не считал. Если бы не дух, он ни разу не смог бы добыть антилопу.

– Нет, Бона, – ответил он. – Духи помогали мне, сам я бы не справился.

Губы старшего брата расплылись в улыбке.

– Мир полон духов, они живут вокруг нас. Иногда они бывают недовольны. Но ты пришелся им по душе.

Келле с непониманием в глазах смотрел на Бона.

– Теперь о добыче можно не беспокоиться, если с нами на большой охоте будет такой маза, как ты, – духи не станут смеяться над нами, они помогут.

Келле пожал плечами. Может быть, Бона и прав, а Кулфу ошибается и ему нечего опасаться. Но ведь Кулфу – колдун…

Листья тростника, качающегося на ветру, щекотали затылок юноши. Келле непроизвольно поднял руку и почесался. Пальцы наткнулись на твердую, немного выступающую над кожей головы полоску, размером в полпальца. Откуда у него взялась эта штука, Келле не помнил. Но до того, как земля начала дрожать и провалилась на дно моря, ее не было. Ни у него, ни у Бона, ни у остальных.

Штуковина эта из головы не вынималась, и отодрать ее было невозможно. Она совершенно не мешала, а после того, как Кнеши, который попытался расковырять такую же штуковину на своем затылке ножом, вдруг упал, забившись в судорогах, и спустя сутки умер, Кулфу заявил, что это дары хитрых духов и трогать их нельзя.

– Пойдем, – Бона протянул руку, помогая брату выбраться из раскисшей грязи, – нам нужно пригласить всех маза на праздник.

3. Один из островов Кенийского архипелага

Яркие лучи африканского солнца настойчиво пробивались под прикрытые веки. Гамми перевернулся на другой бок и попытался зарыться лицом в согнутую в локте правую руку. Разбитое лицо сильно саднило. Рука – меньше. Все равно теперь не уснешь. Сколько сейчас – полпятого, пять? Удастся ли в этой жизни когда-нибудь выспаться? Да и сколько ее, жизни-то, осталось?

Гамми со стоном потянулся, в спине хрустнуло, призывно заурчало в животе. Немного поднапрягшись, удалось немного разлепить опухшие от недосыпания и жарящего каждый день ультрафиолета глаза. Как же хотелось жрать! Живя в современном мире, придумавшем синтетическую еду, он не то чтобы забыл, а вообще не представлял себе, что может так сильно проголодаться. Даже будучи в том мире заключенным номер, мать его, один-три-семь-шесть и еще куча данных, зашитых в штрихкод.

Он приподнялся на локтях и осмотрелся. Кругом одно и то же – ссохшаяся, похожая на песок земля и редкие чахлые кустики. Из глаз потекли слезы. Чего же тут так ярко в этой Африке? Не ходите, дети, в Африку гулять. Эх, прав был старикан Чуковский.

Впереди, метрах в двадцати ниже по склону, размахивал руками Бублик. Вот уж неугомонный. Зарядку делает.

Бублик получил свое прозвище за округлость форм, но за почти два года, прошедших со времен катаклизма, его телосложение сильно изменилось. Арестантская роба, выданная на прежний размер, болталась, как балахон. Интересно, Бублику жрать так же хочется или он на жировых запасах живет и особенно не страдает? Вид у него, во всяком случае, бодрый.

Гамми, кряхтя, сел на еще прохладный камень. Единственная прелесть раннего утра – саванна не успела нагреться, и нет ощущения, что попал в бесплатную сауну, выхода из которой не подразумевается.

Руки непроизвольно выдернули клок травы, неуверенно растущей из-под камня, и засунули в рот. Механическими движениями Гамми пожевал и, матерясь, выплюнул горькое сено. Голод, блин, не тетка. Скоро землю жрать начнем.

– Как самочувствие? – крикнул Бублик, заметив, что Гамми проснулся.

Интересовался он не зря: вчера ребята из жополизов Моралеса здорово отметелили парня. Гамми ощупал лицо – распухло вроде не сильно. Но болело все.

– Ничего, жив пока, – прохрипел Гамми. Неизвестно, услышал ли его Бублик, но махать руками перестал и энергичной походкой направился к приятелю.

Странно, что Бублик, уголовник, отбывающий срок в Африке за убийство четверых человек, выбрал себе в друзья именно его, Гамми. Правда, после того как Гамми спас его от расправы уголовников.

До Африки Гамми звали Сергей Аполлинарьевич Звездецкий, жил он в Анклаве Москва и занимался совершенно безобидным делом – заведовал редакцией детских развлекательных и обучающих программ. Кто бы мог подумать, что человек столь мирной профессии может угодить за решетку, и не куда-нибудь, а в Африку – в ту самую, которой пугают детей. «В Африке гориллы», – подумал Гамми, потирая все еще ноющее при перемене погоды плечо, которое два с половиной года назад ему сломал надзиратель Ушенко. Горилла и есть, как его еще назовешь?

Бублик был немного чокнутый. Наверное, оттого и довольный. Но Гамми он выбрал в друзья раз и навсегда. И когда вдруг долбануло, и небо на какое-то время поменялось местами с землей, Бублик не мучился вопросом, на чьей он стороне. А выбор поначалу был богатый.

Так у них и сформировался своеобразный симбиоз. Лишайник, мать его, они, а не люди. Так и есть – грибы с водорослями, растут себе, друг другу помогают. Бублик мужик здоровый, не смотри, что исхудал, центнер с лишком все еще будет. Трогать его боялись. Даже головорезы Моралеса опасались Бублика. Но умом великана бог обидел, так что самому ему было никак не выжить. А Бублик, хоть и туповатый, но выгоду свою понимал – выбрал в друзья Гамми: умного и не по месту пребывания доброго к людям.

Бублик подошел вплотную, нависнув в обычной своей манере. У него никак не получалось разговаривать, не наседая на собеседника. Казалось, еще чуть-чуть – и здоровенный увалень полезет целоваться.

Огромный, под два метра (может статься, что и за) ростом, непропорционально худоватый, словно медведь-шатун в феврале, с редкими перепутанными волосами, едва прикрывающими бордово-коричневую лысину, на которой красовался номер ноль-шесть-семь-два и лейбл, он стоял, закрывая собой висящее недалеко от горизонта солнце, и улыбался во весь рот. Руки теребили истрепанный подол износившейся робы, ноги нетерпеливо переступали. Ботинок у Бублика уже давно не было. Гамми не знал, куда он девал обувь, скорее всего, просто изорвал.

– Скажи, а тебя почему зовут Гамми? – пробубнил он и тихо засмеялся.

Этим вопросом начиналось каждое утро. Бублик не то хотел пошутить, не то на самом деле никак не мог запомнить объяснения. Гамми этот странный ритуал давно перестал раздражать.

– Мишки такие были, – проворчал он и, сжав зубы от боли, поднялся на ноги.

– У-у, – понимающе промычал Бублик. Хотя ни хрена он не понял.

– На помощь спешили, – тихо добавил Гамми, осматривая окрестности. До горизонта пейзаж не изменял своей однотипности: желтоватая рассохшаяся земля, редкие островки пожухлой травы и одиноко торчащие колючие кусты. – Вот и доспешились. Жратва сегодня есть?

Громила улыбнулся жутковатой редкозубой улыбкой и показал змею, зажатую в огромном кулачище.

– Отлично! – похвалил Гамми, забирая поверженную рептилию. – А ты? – спросил он, заметив, что змея целая.

– Я две поймал.

– Молодец!

Гамми высмотрел камень поострее, отрубил им змее голову, выдавил себе в рот кровь и аккуратно освежевал тушку. Можно, конечно, изжарить, но это долго и с костром возиться не хотелось. Змеи и сырые вполне съедобны.

Если бы три года назад ему кто-нибудь сказал, что змею можно есть вот так… Нет, он знал, что змей едят, суп вроде из них варят. Но чтобы сырую, вытягивая из еще теплой тушки кровь – достаточно было бы просто рассказать Звездецкому о подобном безобразии, чтобы его желудок вывернулся наизнанку. А вот Гамми вполне освоился со змеиной диетой. Выбирать особо не приходилось – и змею удавалось добыть не каждый день.

– Ну что, дружище, – вытирая измазанные змеиной кровью руки, выпросил Гамми, – пойдем в родные пенаты?

– Пойдем, – согласился Бублик.

Что такое пенаты, Бублик не знал, ему и не было это интересно. Он привык, что Гамми называет так место, где они жили – небольшая пещерка, затерявшаяся в скалистом нагромождении в глубине пустыни.

Груда камней, развалины того, что носило сухое официальное название «Исправительное учреждение №123 Центрального филиала СБАТ». Арендодатель – Всемирная рудная компания, а в простонародье именовалось «Африкой», теперь принадлежала Моралесу.

Большому сытому миру было невдомек, что Африка – это огромный континент, и он далеко не ограничивался границами тюрьмы Службы Безопасности Анклавов. «Африка» была символом, олицетворением силы и власти корпораций, стоящих за Анклавами и СБА. «Африка» была синонимом смерти. Но не быстрой и явной, а медленной и непонятной. «Сгинул Иванушка в дальних странах», – как говорили в старину в сказках. Все, кто попадал когда-либо в «Африку», сгинули. Даже тот, кто вернулся – существование, что влачили они после пребывания в «Исправительном учреждении №123», жизнью назвать было нельзя.

А потом в один прекрасный день – они тут, считай, все прекрасные, солнце шпарит, не останавливаясь – земля вздрогнула так, что на какое-то мгновение поменялась местами с небом. От построек «Исправительного учреждения № 123» камня на камне не осталось. Выживших искать смысла не было – в том крошеве, в которое превратились стены тюрьмы, выжить не мог никто. Такая же участь постигла и городок, где обитали работники «Африки» с семьями: все сидели дома, наслаждались комфортом под кондиционерами, когда мир сошел с ума.

Вот так и получилось, что в живых остались только заключенные, которые вкалывали на каменоломне, размахивая кирками, да трое охранников, присматривающих за ними. Труд, как говорится, облагораживает. И, как выяснилось, помогает выжить. Тупой, ненавистный труд, придуманный не из необходимости, но в наказание.

В каменоломне тоже произошел обвал. Половину невольных камнетесов завалило оползнем. Но около трехсот уголовников и нарушителей спокойствия Анклавов, грязных, раненых и перепуганных, выбрались наверх. После того как толчки прекратились.

Выжили только те, кто был потрусливей: смельчаки и заводилы рванули прочь из каменоломни сразу, когда поняли, что догонять их никто не будет. Они теперь вообще на хер никому не были нужны.

Толчки продолжались три дня. Или два – Гамми точно сказать не мог: было настолько страшно, что следить за восходами и закатами, наслаждаясь багрянцем, рассеянным в поднятой в воздух пыли, не имелось ни малейшего желания. Потом трясло еще несколько раз, но уже не так сильно. Спустя несколько месяцев толчки прекратились.