§ 1.1. Историко-правовые аспекты службы в органах прокуратуры

В российской истории период конца XVI – начала XVII веков был отмечен значительным ростом преступности, должностных злоупотреблений, казнокрадства и взяточничества. Естественное стремление Петра I к ограничению произвола на местах наталкивалось на отсутствие какой-либо законодательной регламентации прав и обязанностей, дисциплинарной и административной ответственности должностных лиц. Как правило, все служебные наказы основывались не столько на доверии к чиновникам, сколько на убеждении в том, что пресечь поборы практически невозможно и бороться надо только с теми, кто «не по чину берет».[1] Это вызывало насущную потребность в создании государственного органа по борьбе с этими негативными явлениями. Указом Петра I от 2 марта 1711 года в России учреждается фискальная служба, назначение которой состояло в том, чтобы «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, также сбор казны и прочего».[2] В очередном указе от 5 марта того же года Правительствующему сенату Петр предписывал «выбрать обер-фискала, человека честного и доброго, из какого чина ни есть», полномочия фискалов, процессуальные средства их деятельности был определены в Указе от 17 марта 1714 года «О фискалах и о их должности и действии».[3] В Указе получила четкое разграничена компетенция оберфискалов, провинциалфискалов, городских низших (рядовых) фискалов. Фискал должен был не только обнаруживать нарушения закона, но и обвинять преступников непосредственно в Сенате. Вознаграждение ему должно было выплачиваться в размере 1/2 штрафа, наложенного на подсудимого. Если же обвинение не удавалось доказать, то это не только не ставилось в вину фискалу, но даже «досадовать» на него за это запрещалось под угрозой «жестокого наказания».[4] Институт фискалата с первых дней своего существования вызвал всеобщую неприязнь, фискалов часто оскорбляли, били, иногда арестовывали и даже убивали.

Надежды, возлагаемые императором на фискалов, не оправдались в полном объеме. Первым шагом к созданию института прокуратуры в России стал Указ Петра I о реформе Сената от 12 января 1722 года, один из пунктов которого предусматривал: «быть при Сенате генерал-прокурору и обер-прокурору, также во всякой коллегии по прокурору, который должен рапортовать генерал-прокурору». Немного позже, а именно 27 апреля 1722 года Император издал Указ «О должности генерал-прокурора». В данном документе прокурор ставился над Сенатом и в прямое подчинение императору. «Генерал-прокурор должен сидеть в Сенате и смотреть накрепко, дабы Сенат свою должность хранил и во всех делах … истинно, ревностно и порядочно без потеряния времени по регламентам и указам отправлял».[5] Генерал-прокурор наделялся полномочиями и в сфере правотворчества, предлагал Сенату принимать решения по вопросам, не урегулированным правом. Ему подчинялись обер-прокурор Синода, прокуроры коллегий Сената и провинций. В Табели о рангах прокурорам были присвоены высокие классы: генерал-прокурору – третий, соответствующий генерал-лейтенанту, обер-прокурору – четвертый, коллежским прокурорам – шестой, прокурорам надворных судов – седьмой.

Указом Петра I «О должности генерал-прокурора» заложены основы централизации прокуратуры, которые в дальнейшем оказали существенное влияние на формирование служебно-правовых отношений. С момента своего возникновения прокуратура являлась государственным органом. Сущность прокурорской деятельности заключалась в широком осуществлении контрольного начала, воплощаемого в лице монарха.[6] Генерал-прокурору были подчинены все прокуроры в коллегиях и судах. Все нижестоящие прокуроры действовали от его имени, под непосредственным его наблюдением и покровительством, получали наставления и указания. Прокуроры назначались на должности Сенатом по предложению Генерал-прокурора. За те или иные проступки они могли быть наказаны только Сенатом. Сам же Генерал-прокурор или обер-прокурор несли ответственность только перед императором. Проведенный исторический анализ свидетельствует, что никаких особых личных требований для службы в прокуратуре в тот период не определялось: велено было избирать «из всяких чина», но «лучших».

При Екатерине I сужается государственное значение прокуратуры и возглавляющего ее Генерал-прокурора. Во главе правительства был установлен Верховный тайный совет, что привело к существенному ограничению полномочий Сената. В большинстве коллегий были упразднены должности прокуроров. Некоторые обязанности генерал-прокурора стали выполнять обер-прокуроры, однако его правами они не обладали, а занимались больше вопросами делопроизводства. В своей деятельности обер-прокуроры полностью подчинялись распоряжениям Верховного тайного совета, от надзора за Сенатом они были устранены.[7]

Возрождение прокуратуры происходит при императрице Анне Иоановне. В 1730 году императорским указом восстанавливалась должность Генерал-прокурора. Указ констатировал, что состояние законности в стране ниже всякого уровня: «…в государственных делах слабое чинится управление и челобитчики по делам своим справедливого и скорого решения так, как указы повелевают, получить не могут, и бедные от сильных утесняемы, обиды и разорения претерпевают».[8] Прокуратура надворных судов была формально восстановлена в октябре 1730 года. Фактически же на основе этого закона 1 ноября 1730 года Сенат по предложению Ягужинского постановил, что прокурорам надлежит быть «в губерниях», а в начале 1731 года они были назначены, «в губернии» Московскую, Белгородскую, Смоленскую, Новгородскую, Архангельскую и Нижегородскую. Генерал-прокурор и губернские прокуроры за необоснованное, но и не заведомо ложное доношение не подвергались ответственности, но за умышленный ложный донос прокурор подвергался наказанию по принципу талиона. За систематические ошибки на прокурора мог налагаться штраф. За корыстные должностные преступления прокурорам грозила смертная казнь или вечная каторга. Если же выяснится, что «оплошкою просмотрел» какое-либо дело, «то за первую вину на полгода жалованья, а за другую на год вычтено будет, а за третью лишить чина, и половина имения движимого и недвижимого взята будет, и на десять лет на каторжную работу сослан будет».[9]

В результате реформы Сената (1764 год) данный орган был разделен на шесть департаментов. Соответственно, увеличилось и количество обер-прокуроров, за первым департаментом, выполнявшим функции правительства, надзирал, непосредственно, генерал-прокурор.[10]

Важным этапом в развитии прокуратуры стала губернская реформа 1775 года. Она привела к изменениям как организации, так и функций прокуратуры, но сущности и главных задач этого института она не изменила. Организации губернской прокуратуры посвящена глава XXVII «Учреждений для управления губерний» от 7 ноября 1775 года.[11] В связи с изменениями в административно-территориальном устройстве была упразднена только что созданная провинциальная прокуратура, на смену ей приходят губернские и уездные помощники прокурора – стряпчие и прокуроры и стряпчие сословных судов: верховного земского суда, губернского магистрата и верхней расправы. Задачи губернского прокурора и губернских стряпчих устанавливались единые: во-первых, как и раньше, это надзор за порядком делопроизводства в губернских учреждениях; во-вторых, защита интересов императорского величества. В соответствии со статьей 77 указанного нормативного акта все прокуроры губерний назначались Сенатом по представлению Генерал-прокурора. Стряпчие также назначались Сенатом, но согласие Генерал-прокурора для этого не требовалось. Исключение составляли уездные стряпчие, которых назначало наместничье правление. Губернскому прокурору присваивался чин шестого класса, уездному стряпчему – одиннадцатого. Губернские стряпчие обязаны были выполнять все указания прокурора, но статья 406 гарантировала им определенную процессуальную независимость: они могли вести дела и без согласия губернского прокурора, однако, они были обязаны выслушать его заключение.

В «Учреждениях для управления губерний» определялось, что в России при наместническом управлении и при судебных палатах создавались должности губернского прокурора и губернских стряпчих и уголовных дел. Такие же должности вводились при верхнем земском суде, при губернском магистрате и верхней расправе. В каждом уезде (округе) учреждалась должность уездного стряпчего. Так, губернский прокурор становился отныне руководителем небольшого коллектива: 3 прокурора, 8 губернских стряпчих и, как правило, не меньшее число уездных. Но его власть по отношению к подчиненным была ограничена и с процессуальной стороны, и с дисциплинарной, так, губернскому прокурору не было предоставлено право не только налагать взыскания на своих подчиненных, но ему даже не рекомендовалось приглашать к себе в губернский город для устных объяснений уездных стряпчих. Взыскания могли налагаться только губернским правлением, а объяснения от уездных стряпчих предлагалось требовать в письменном виде.

Во второй половине XVIII века назначение и служба прокуроров и стряпчих регулировались общими правилами о гражданской службе. Так Ю.М. Горчаковская отмечает, что при уходе прокурора в отпуск его обязанности должен был исполнять тот стряпчий, который старше чином, а при равенстве чинов, кто раньше его получил. Прокуроры и стряпчие увольнялись в отпуск Сенатом по представлению не губернского прокурора, а наместничьего правления. Другим нововведением, существенно повлиявшим на независимость прокуроров, было закрепление их двойного подчинения генерал-прокурору и губернатору.[12]

При Павле I в 1796 году с закрытием верхних земских судов, верхних расправ и губернских магистратов были ликвидированы и все должности стряпчих и прокуроров этих судов. Вскоре были упразднены и должности уездных и губернских стряпчих. Штаты прокуратуры губернии были возвращены в состояние, существовавшее до начала екатерининского царствования.

Во время правления Александра I (1801–1825 гг.) прокуратура была возрождена. С созданием в 1802 году Министерства юстиции министр юстиции одновременно стал занимать должность Генерал-прокурора, а губернские прокуратуры стали входить в состав органов юстиции на местах.[13] В первой половине XIX века обычным чином губернского прокурора был надворный, реже – коллежский советник (т. е. седьмой-шестой класс), тогда как губернатор был не ниже действительного статского советника (четвертый класс). Разница в чинах имела и чисто материальное выражение. Губернаторы в то время получали жалование –1800 рублей, вице-губернаторы – 1200 рублей, а губернские прокуроры – только 600 рублей в год. П. А. Зайончковский провел анализ социального положения губернских прокуроров на 1 января 1853 года по 52 послужным спискам. Он установил, что прокуроры относились в основном к чинам V–VIII классов. Так, среди них статских советников было 13, коллежских – 15, надворных – 12, коллежских асессоров – 14, коллежских секретарей – 1. Один из прокуроров имел придворное звание камер-юнкера. По возрасту прокуроры были моложе, нежели другие представители губернской администрации: от 20 до 25 лет – 2; от 26 до 30 лет – 14; от 31 до 40 лет – 8; от 41 до 50 лет – 8; от 51 до 55 лет –13; от 56 до 60 лет – 3; от 61 до 65 лет – 4. По сословиям состав прокуроров несколько отличался от других представителей администрации. Так, выходцев из потомственных дворян было 35 человек, или 67,3 %, тогда как, например, среди вице-губернаторов – 88,2 %), из духовного звания и обер-офицерских детей – 5 человек, из купцов – 1, почетных граждан – 2, канцелярских служителей – 1, кантонистов – 1, из ученого звания – 1; 6 принадлежали к разночинцам. Земельной собственностью владели 22 прокурорских работника, или 43,1 %, домами – 7 человек, а 23 прокурора (44,2 %) не имели собственности. Процент помещиков среди прокуроров был меньшим, чем среди других категорий губернской администрации.[14]

Следует отметить, что профессиональный и моральный уровень прокурорского надзора возрастал по мере увеличения в его рядах лиц, получивших высшее юридическое образование. В середине XIX века прокуратура становится одним из наиболее образованных отрядов русского чиновничества, более половины прокуроров имели специальное юридическое образование, а лица, получившие высшее и среднее образование, составляли 78,8 %. Основная же масса остальных чиновников не имела даже среднего образования.

В результате исторического анализа С. В. Русаков приходит к выводу, что обер-прокуратура в начале XIX века была связана с губернской прокуратурой лишь подчинением Генерал-прокурору.[15] Обер-прокуроры управляли канцелярией сената, о неправомерных действиях чиновников за обер-прокурорским столом и обер-секретарей, заведующих каждый особой экспедицией, обер-прокуроры доносили министру юстиции, остальных чинов за упущения по службе подвергали взысканию собственной властью.[16]

Новый этап в развитии прокурорской системы наступил во второй половине XIX века. 29 сентября 1862 года в Царском Селе император Александр II утвердил «Основные положения», в которых определялись строжайшая подчиненность нижестоящих прокуроров вышестоящим, несменяемость прокуроров, независимость прокуроров от местных влиянии при принятии ими любого решения.[17] «Основные положения» предусматривали учреждение при каждом суде прокурора и при необходимости его товарищей, в соответствии со статьей 48 прокуроры окружных судов и их товарищи утверждались министром юстиции по представлению прокурора судебной палаты; прокуроры судебных палат и их товарищи назначались высочайшей властью по представлению министра юстиции. Верховный надзор за прокуратурой осуществлял Генерал-прокурор – министр юстиции. По его представлению именными указами царя назначались обер-прокуроры Сената.

Составной частью судебной реформы 1864 года стало преобразование прокуратуры. В Учреждениях судебных установлений от 20 ноября 1864 года прокурорскому надзору посвящен раздел третий, озаглавленный «О лицах прокурорского надзора», согласно которому прокуроры учреждались при всех судебных палатах и окружных судах. Обер-прокуроры состояли при кассационных департаментах и общем собрании Правительствующего Сената. Закон подчинял прокурору полицейское дознание, возлагал на него обязанность вести наблюдение за производством предварительного следствия, в котором сочетались руководство действиями судебного следствия и надзор за законностью его действий и решений.[18]

Во второй половине XIX века органы прокуратуры составляли единую, централизованную и достаточно стройную систему. В соответствии с законом вышестоящие прокуроры имели право давать нижестоящим обязательные для исполнения указания и согласно статье 131 указанного нормативного акта заменять нижестоящих прокуроров в суде гражданском и уголовном, но не могли требовать от последних, чтобы они действовали вопреки своему внутреннему убеждению, сложившемуся у них на основе изучения конкретного дела. Это была существенная гарантия прав нижестоящих прокуроров. Государственный совет решил повысить авторитет прокуратуры в империи и установил назначение их высочайшей властью по представлениям министра юстиции (статья 221 Учреждения судебных установлений). Для лиц прокурорского надзора государство требовало как политической благонадежности, так и профессионального опыта, поэтому для занятия этой должности был установлен не только образовательный ценз, но и различные сроки службы по судебному ведомству. Причем, если норма, устанавливающая в качестве ценза высшее юридическое образование, имела альтернативный характер, поскольку, те же должности разрешалось занимать лицам, «доказавшим по службе свои познания по служебной части» (статья 202), то сроки службы устанавливались для всех без исключения чинов прокурорского надзора: для товарища прокурора окружного суда не менее 4 лет; для прокурора окружного суда и товарища прокурора судебной палаты – не менее 6 лет; для прокурора судебной палаты и товарища обер-прокурора – 8 лет; для обер-прокурора – не менее 12 лет (статья 210). Срок полномочий чинам прокуратуры определен не был.

З.И. Амиров отмечает, что к 90 годамxix века в структуре прокуратуре окончательно сформировались две подсистемы: губернская и судебная прокуратура,[19] подобная организация органов прокуратуры просуществовала до свержения царского режима.

После Октябрьской революции органы прокуратуры были ликвидированы. В Декрете о суде № 1, принятым СНК 24 ноября 1917 года, отмечалось «Упразднить ранее существовавшие институты судебных следователей, прокурорского надзора, а равно институты присяжной и частной адвокатуры».[20] Дореволюционная прокуратура, таким образом, упразднялась без замены ее новой советской прокуратурой.

Для всех регионов страны была типичной ситуация, характеризующаяся последовательным ростом преступности, что создавало почву для разного рода злоупотреблений, нарушений законности. Вот один из подобных примеров: после того, как Екатеринослав заняли части Добровольческой армии, активную работу развернули органы контрразведки «и началось хватание людей на улицах, в вагонах трамваев, в учреждениях…». Были арестованы несколько известных присяжных поверенных и товарищ прокурора окружного суда за то, что «какая-то баба узнала их на улице и сказала казаку, что они при большевиках в каком-то учреждении в чем-то ей отказали». Нередко по таким заявлениям наступала немедленная расправа. Упрощенный порядок судопроизводства в военных и военно-полевых судах нередко приводил к самым вопиющим нарушениям.[21]

По мнению В. Д. Ломовского, причины отсутствия прокуратуры в указанный период связаны с объективными и субъективными факторами. Главная из них – экономические условия политики военного коммунизма, централизация политической, хозяйственной и культурной деятельности, свертывание гражданского оборота, централизованное распределение. В этих условиях, когда в руках центральной власти находились почти все вопросы законодательства и управления, создание прокуратуры было бы преждевременным, а обеспечение полного единства социалистической, а точнее революционной законности невозможным. Среди других причин отсутствия прокуратуры в тот же период можно назвать стремление Советской власти обеспечить активность в политической жизни всего населения и в первую очередь рабочих. К причинам субъективного свойства можно отнести имевшийся в это время юридический нигилизм, отсутствие кадров.[22]

Ю.М. Понихидин отмечает, что переход к нэпу потребовал не только укрепления правовых основ государственной и общественной жизни, но и создания специальных органов надзора за законностью. В период «военного коммунизма» необходимости в таком органе не было, поскольку не существовало права как такового, а законодательство прямо провозглашало подавление классовых противников, использовало террор в качестве цели и средства государственной политики.[23] При обсуждении вопроса о создании прокуратуры в комиссии ВЦИК возникли разногласия об организационных основах строительства прокуратуры. Было решено положить в ее основу принцип двойного подчинения (то есть подчинения местным Советам и центральному отраслевому органу). Однако, В.И. Ленин в своем письме к ЦК РКП(б) «О „двойном“ подчинении и законности» потребовал положить в основу строительства прокуратуры принцип централизации – подчинения прокурорских органов только по вертикали. Свое мнение Ленин обосновывал тем, что прокурорский надзор никакой административной власти не имеет. Прокурор имеет право и обязан делать только одно: следить за установлением действительно единообразного понимания законности во всей республике, несмотря ни на какие местные различия, вопреки каким бы то ни было местным влияниям.[24]

28 мая 1922 года ВЦИК РСФСР утвердил Положение о прокурорском надзоре,[25] в котором принцип централизма был проведен весьма непоследовательно, а ленинские идеи оказались практически не востребованными. Местные прокуроры назначались действительно из центра прокурором республики, но прокурор республики был одновременно наркомом юстиции. Сама же прокуратура учреждалась на правах отдела НКЮ (статья 3). Более того, местные прокуроры были подотчетны не только прокурору республики, но и местным губисполкомам (статья 16).

Сочетание в деятельности прокуратуры двух основных функций (надзора за соблюдением законов и обеспечения правильной постановки борьбы с преступностью) составляло одно из принципиальных отличий ее от дореволюционной российской прокуратуры и прокуратуры других буржуазных стран.[26]

Как уже было отмечено выше, прокуратура учреждалась в составе Народного комиссариата юстиции, т. е. возрождалась в качестве одного из составных частей системы исполнительно-распорядительных органов государственной власти. Ее возглавлял в качестве Прокурора республики нарком юстиции, в непосредственном заведовании которого находился центральный аппарат Прокуратуры республики – отдел прокуратуры НКЮ. Помощников Прокурора республики в отличие от других ответственных работников НКЮ утверждал Президиум ВЦИК. Прокуроры на местах и их помощники назначались и отзывались Прокурором республики, который руководил их деятельностью, давал указания и разъяснения по всем возникающим в их деятельности вопросам. Однако принцип централизованного руководства в системе прокуратуры был выдержан не до конца: статья 8 Положения предусматривала, что прокуроры автономных республик назначались и отзывались ЦИК автономных республик, подчиняясь Прокурору РСФСР по вопросам «общефедерального законодательства».

11 ноября 1922 года IV сессия ВЦИК приняла Положение о судоустройстве РСФСР. В нем говорилось: «Для надзора за общим соблюдением законов, непосредственного наблюдения за производством предварительного следствия и дознания, поддержания обвинения на суде действует государственная прокуратура» (статья 6). 7 июля 1923 года Положение было дополнено главой XII «О государственной прокуратуре», которая в основном повторила Положение о прокурорском надзоре 1922 года.[27]

23 ноября 1923 года ЦИК СССР утвердил Положение о Верховном Суде Союза Советских Социалистических Республик.[28] В Положении определялись функции, правомочия, структура и штаты Прокуратуры Верховного Суда Союза ССР. Прокурор Верховного Суда СССР и его заместитель в соответствии со статьей 46 Конституции СССР назначались Президиумом ЦИК Союза ССР и были подотчетны Президиуму. В статье 21 указывалось, что Прокурор и его заместитель состоят при Верховном Суде. Однако Прокурор Верховного Суда СССР занимал самостоятельное положение.

В составе Верховного Суда СССР, согласно статье 46 Конституции СССР 1924 года, учреждался пост Прокурора Верховного Суда СССР, однако правом назначения на эту должность обладал Президиум ВЦИК, т. е. высший законодательный, исполнительный и распорядительный орган власти СССР (статья 29). При Прокуроре Верховного Суда СССР состояли два помощника, утверждаемые по его представлению ЦИК СССР: один – по военной прокуратуре, другой – по надзору за ОГПУ. Увольнение и назначение военных прокуроров осуществлялось приказом Прокурора Верховного Суда СССР по представлению прокуроров соответствующих союзных республик. Вопросы организации и деятельности прокуратуры, подчинения и подотчетности в других советских республиках законодательно оформлены примерно в том же плане, что и в РСФСР.[29]

Прокурор Верховного Суда СССР руководил деятельностью всех военных прокуроров и возглавлял в союзном масштабе надзор за законностью деятельности ОГПУ. В ноябре 1930 года Прокурору Верховного Суда СССР было передано непосредственное руководство деятельностью прокуроров железнодорожного транспорта. Это было еще одно из важных мероприятий по созданию единого центра прокурорского надзора. Прокурор Верховного Суда получил право вмешиваться по некоторым отраслям надзора в деятельность прокуроров союзных республик, но не объединял всю их деятельность, а тем более не подчинял себе органы прокурорского надзора союзных республик.

С годами органы прокуратуры набирали силу, приобретали опыт, все более расширялась их компетенция. На данном этапе возникала необходимость определения статуса прокуратуры как самостоятельного государственного органа. Этому было посвящено Постановление ЦИК и СНК СССР от 20 июня 1933 года «Об учреждении Прокуратуры Союза ССР».[30] Впоследствии Прокуратура Верховного Суда СССР была ликвидирована. Прокурор Союза ССР утверждался ЦИК СССР и был подотчетен ему и его Президиуму. Одновременно он был подотчетен также и СНК СССР. Так в 1933 году в центре была допущена «двойная» ответственность прокуратуры. Но это в значительной мере обеспечивало Прокуратуре СССР независимость от каких-либо государственных органов. Однако, организацией Прокуратуры Союза СССР еще не была завершена централизация: прокуроры союзных республик оставались в системе республиканских народных комиссариатов юстиции и в большинстве своем являлись заместителями народных комиссаров юстиции, подчинялись соответствующему народному комиссару, что создавало известную сложность во взаимоотношениях Прокуратуры ССР с прокурорами союзных республик.