Введение

От автора

В книгах предпринята попытка обрисовать состояние европейской культуры, цивилизации в XVII–XIX вв., взирая с рубежа тысячелетий. Как известно, уже само понятие «цивилизации» не имеет единой трактовки. Автор исходил в восприятии этого феномена из культуроведческого видения Европы как некоего региона, которому присущ единый тип цивилизации. Хотя древние греки постепенно расширяли границы Европы по мере роста знаний о мире и границ колонизации. Границы эти простерлись от Гибралтара до Кавказа (VIII в. до н. э.), а в VI в. до н. э. ионийцы распространили название «Европы» на все страны к северу от Средиземного моря. Пройдет не так уж и много времени и границей между Европой и Азией станет не река Фасис (Риони) в Закавказье, а Танаис (Дон), а затем новая линия, между Азовским морем и Северным Океаном. Иначе говоря, с ходом истории наши представления о географических рамках Европы значительно расширились. Но ведь это же самое (и еще с большим основанием) можно сказать и о европейских культурных границах. Хронологически автор ограничил свое повествование тремя веками (XVII–XIX вв.).

Европа дала миру множество ярчайших проявлений гения и таланта. Какой бы области творчества, науки, образования, культуры вы не коснулись, везде присутствуют великие европейские имена… Подобно тому как ночной небосклон трудно представить себе без звезд, если только его, конечно же, не застилают темные тучи, так невозможно представить себе образованного и культурного человека, который был бы вовсе чужд европейского влияния (даже если речь идет о ее пороках). Вот что говорил о той общечеловеческой значимости, что содержит в себе европейская цивилизация, историк Ф. Гизо в книге «История цивилизации в Европе»: «Следовательно, куда бы мы ни обратились, всюду обнаруживается господствующий характер современной цивилизации. Он, без сомнения, имеет тот недостаток, что развитие всех проявлений человеческого ума, порознь взятых, уступает соответствующей стороне развития в древних цивилизациях; но зато, рассматриваемая в общем, европейская цивилизация несравненно богаче всякой другой. Она существует уже пятнадцать столетий и постоянно прогрессирует: она подвигалась вперед далеко не так быстро, как греческая цивилизация, но зато прогресс ее никогда не прекращался… Европейская цивилизация приближается, если можно так выразиться, к вечной истине, к предначертаниям Провидения. В этом заключается ее неизмеримое превосходство над всеми другими цивилизациями. Весьма желательно, чтобы… вы постоянно имели в виду этот основной, отличительный характер европейской цивилизации».[1] Была ли свобода главным элементом?

Придется сделать существенные оговорки: 1) говорить о «неизмеримом превосходстве» европейцев или американцев над другими народами нельзя никоим образом; 2) будучи сложным явлением, процесс развития европейской цивилизации носит не только прогрессивный, но на протяжении большей части истории откровенно захватнический и регрессивно-застойный характер; 3) в то же время заслуги видных европейских мыслителей и мастеров перед человечеством огромны, что делает их вклад в культуру мира бесценным.

Мы хотим (и надеемся, что наши желания совпадают с Европой), наконец, опровергнуть и то трагически-роковое противостояние, что вот уже много веков извращает весь ход европейской, да и мировой истории и политики. Именно в области науки, экономики, образования, культуры между Россией и Европой, безусловно, найдется немало точек соприкосновения. Время показало и другое. Нет и не может быть никакого превосходства Европы над другими частями мира (уж в особенности над Россией). Более того, утверждаю, что по большому счету не было, нет и никогда не будет Европы без России, как, впрочем, и России без Европы… Позиция евразийца Н. С. Трубецкого, – «романо-германский мир со своей культурой – наш злейший враг», – если и не лишена определенного смысла (то, что это зачастую бывало, есть и будет так, а не иначе, подтверждает вся сложная история российско-европейских отношений), все же пережила свой век и должна быть решительным образом и в корне изменена. Разумеется, эти перемены не должны быть насильственными и идти в ущерб России, славянско-евразийскому миру (как и в ущерб Европе).

Карта Европы. 1630 г.

Включение в книгу всех народов Земли поставило бы нас в положение фараонов, создателей пирамид, которые зачастую так и не успевали увидеть окончания строительства своего «творения». Это могло бы перегрузить книги избыточным материалом. В результате, не выдержав тяжкого груза, они канули б в воды забвения, словно застигнутые бурным штормом древние галеры.

Автор не считает необходимым жестко разграничить западную и восточную цивилизации. Здесь я не вполне согласен с Бертраном Расселом. В эпилоге к книге «Мудрость Запада» тот так объяснил разделение этих тем: «Нас могут спросить, почему в такой истории, как эта, мы не оставляем места для того, что обычно называют мудростью Востока. На это можно дать несколько ответов. Прежде всего, эти два мира развивались обособленно друг от друга, так что самостоятельное изложение западной мысли позволительно. Кроме того, это довольно трудновыполнимая задача и мы решили ограничить себя данной темой. Но есть другая, более существенная причина нашего решения. В некоторых важнейших отношениях философская традиция Запада отличается от спекуляций восточного ума. Ни в какой другой цивилизации, кроме греческой, философия не развивалась в такой тесной связи с наукой. Именно это придает греческим начинаниям их особый характер; именно эта двойная традиция, философии и науки, сформировала цивилизацию Запада».[2] Конечно, если только не принять во внимание, что и история Европы совершенно немыслимы вне связи с историей Азии.

Скажем, на территории Англии и Шотландии по сей день разбросаны сотни каменных колец диаметром от двух до ста и более метров. Время их создания – начало II тыс. до н. э. Это своего рода погребальные курганы, что в переводе с кельтского означает «плакальщики» и, по мнению некоторых ученых, являются смысловым соответствием каменным курганам – «жальникам» на северо-западе России. Их создателями, как и создателями легендарного астрономического комлекса Стоунхенджа (1900–1500 гг. до н. э.) на Британском архипелаге, грандиозной древнейшей обсерватории мира, вероятно, были кочевые племена индоевропейского мира из евразийских степей, «с центром на юге Урала». Этой версии придерживается российский историк А. В. Гудзь-Марков, который и пишет: «В ведических гимнах отражено учение о сотворении мира и его космических законах. Мегалиты Стоунхенджа, установленные выходцами из степей юга России, Урала, Сибири и Средней Азии, еще долго насыпавшими в Англии те же круглые курганы, что и в степях Евразии, выразили космогонические знания своих создателей, глубина которых сопоставима разве что с отдельными гимнами Веды».[3] Факты вторжения племен из глубин Азии на Восток и в Европу общеизвестны.

Америка попала в книгу также не случайно, ибо она – законный отпрыск англо-саксонской и европейской цивилизаций, живой сколок Европы, привязанный корнями к европейской жизни. Оттуда янки будут черпать людей, идеи, книги. Как заметил О. Уайльд, «Америка до сих пор не может до конца простить Европе, что открытие ее произошло исторически несколько позже. Вместе с тем, сколь много мы отдали ей! Сколь огромен ее долг перед нами!»[4] Судя по всему Америка всё время испытывает соблазн избавиться от кредитора.

Попытаемся взглянуть на историю цивилизации через призму деяний отдельных личностей и народов (оставив в стороне кланы и партии). А. С. Хомяков считал социологию служанкой истории. Жизнь людей и народов, то, как они воплощают их замыслы и чаяния, куда интереснее. Решение подобной задачи потребует от нас не повторять традиционных схем книг и учебников. Мы хотим воссоздать историю народов в стройном «ансамбле» ярких личностей, идей и событий, бережно сохраняя драгоценную «печать народов» (как говаривал И. Г. Гердер).

Жизнь народов и личностей, находит воплощение в мировой истории и литературе. Без этого не обойтись…. Французская писательница Сталь как-то заметила: «Литература является выражением общественного строя». Привлекая литературу, мы исходим из того, что лишь образы запоминаются. Мыслям свойственно ускользать, рассеиваться, подобно туману. Философ Ф. Степун называл образы литературы «силовыми центрами истории». Ничуть не менее исторических работ нас интересуют «мемуары Челлини, послания апостола Павла, застольные речи Лютера и комедии Аристофана. Уже в наше время элитарный писатель Франции К. Симон выдвинул тезис: «История как роман, роман как история». В великой литературе прошлого порой больше правды и жизненности, чем во всех творениях некоторых ученых вместе взятых. Хотя автор и не склонен утверждать, что изучение литературы «переродит историю» (И. Тэн), но вот придать ей больше убедительности и образности она, литература, в состоянии. Мы будем опираться на факты и фрагменты из истории науки, литературы, искусства, политики. Конечно, культура не может жить «чистыми идеями» (Ф. Бродель). Но ведь и цивилизация не может питаться одним лишь сухим, материальным началом.

Автору наверняка бросят упрек в «горячности» и «политизации». Природа не наградила его талантом бесстрастного ученого, пишущего «добру и злу внимая равнодушно». C другой стороны стоило бы вспомнить слова Гегеля: «Бесстрастием нельзя создать ничего великого». Редко удавалось следовать и путем великого Монтеня, говорившего: «Я люблю слова, смягчающие смелость наших утверждений и вносящие в них некую умеренность: «может быть», «по всей вероятности», «отчасти», «говорят», «я думаю» и тому подобные». Конечно, эти смягчающие обороты и оговорки, безусловно, облегчили бы жизнь, дали бы автору симпатии людей деликатных, сдержанных, нерешительных (но и откровенно слабых и трусливых!). Только трусов и так предостаточно. Ученых и литераторов такого рода хватает с избытком повсюду (в том числе, разумеется, и в нынешней России).

Сто лет назад знаменитый профессор Московского университета Н. И. Кареев говорил об абсолютной правомерности того, чтобы политическая и культурная жизнь народа и общества воспринималась «через призму нашей субъективности». Конечно, в теории полная объективность является высшим идеалом ученого и художника. Но поскольку он – человек, он соткан из нитей прошлого, в то же время воплощая надежды и чаяния будущего. Личностей вполне объективных в природе не бывает. А те, кто себя так называют, «заслуживают нелестный эпитет безличных».[5] Ничего они не дадут ни России, ни миру.

Педро Берругете. Испытание огнем.

Есть порода людей, что никогда не вмешивается в ход истории… Они привыкли выступать циничными созерцателями и приспособленцами… Мы же обращаем свой глас к борцам и созидателям, которые, забыв о собственных интересах и страхах, выйдут на смертный бой за Родину! Конечно, пути народов, как и жизни отдельных людей, не безошибочны. Всем свойственны заблуждения и просчеты. Пусть книга наша станет «Книгой назидательных примеров», ибо представленные тут Народы и Герои любят, страдают, делают роковые ошибки, ненавидят, борются, побеждают, воплощая в жизнь свои идеалы. Если кем-то может быть определен ход цивилизации, то прежде всего Народами и их Героями. Их жизненный порыв в конечном счете должен привести человечество (по крайней мере лучшую, разумную его часть) к счастью и гармонии. Наконец, мы увидим проблеск того Мира, что организован «как гармоническое целое» (А. Бергсон), во всём великолепии и разнообразии его форм.[6]

Глава 1

Что такое «цивилизация»?

Согласно мифологии, богиня мудрости Афина вышла из головы Зевса сразу во всеоружии, во всем великолепии красы. Подобного не бывает с цивилизациями. Требуются усилия поколений, веков, тысячелетий, прежде чем сложится та или иная устойчивая и многообразная культура. В то же время достаточно ряда лет (а то и дней), чтобы превратить её в пепел. Два эти понятия – «цивилизация» и «культура» – не разделяются нами. Близость двух этих понятий заставила философа Ж. Маритена (1882–1973), глашатая идей интегрального гуманизма, заметить: «Цивилизация не заслуживает своего названия, если она одновременно не является культурой».[7] Различия между этими терминами носят скорее этимологический характер… «Культура» (лат. cultus) у древних римлян была близка по значению к русскому понятию «почва», «обрабатывать». Отсюда и переход к «культу», то есть к почитанию богов. Со временем сюда стали относить поступки людей, вкусы, манеры, одежды, образование. В основе понятия «цивилизация» лежит латинское слово «civis» (гражданин) – жизнь, права и обязанности жителей городов.

Понятие «цивилизация» возникло в Европе только в середине XVIII века. В различных контекстах им пользовались Гольбах, Мирабо, Фергюсон, Вольтер, Дидро, Гумбольдт, Фурье, Гизо и др. Во французских текстах оно встречается примерно с 1734 года Мирабо выпустил книгу «Друг людей, или трактат о народонаселении» (1756), в котором этот термин рассматривался в контексте древнего понятия «полис». По мнению ряда американских историков, слово «культура» появилось в английском языке примерно за три века до слова «цивилизация». Якобы, ещё в XV в. оно употребляется в смысле «земледелие» или «поклонение богам». Есть свидетельства, что слово «цивилизация» довольно прочно вошло в обиход тех народов, что говорили на английском (до 1772 г.). Перед этим в Шотландии, в Эдинбурге, выходит труд историка А. Фергюсона «Очерк истории гражданского общества» (1767), в котором сам процесс цивилизации понимается как движение от варварства к более зрелому состоянию («Не только индивид продвигается вперед от детства к зрелому возрасту, но и сам род людской от варварства к цивилизации»). В общественном сознании впервые оно закреплено к концу XVIII в., появившись в «Словаре Академии» Франции («цивилизаторская деятельность, или состояние того, кто цивилизован»). Замечу, что и прославленные французские светила (Дидро и др.) не стали включать слово «цивилизация» в «Энциклопедию» как объект исследования.[8] Фактом признания возрастающей популярности данного термина стало и обращение Наполеона к участникам Восточного похода в Египет. 22 июня 1798 г. Бонапарт обратился к воинам со словами: «Солдаты! Вы все – принялись за завоевание, последствия которого для мировой цивилизации и торговли неисчислимы».[9] Уже тогда здесь обозначился и некий скрытый мессианский смысл, за которым проявились идеологические, колониально-торгово-экспансионистские интересы держав (так называемых цивилизаторов).

Говоря о «цивилизациях», мы нередко рассматриваем их в контексте понятия «культуры». Фурье подверг безжалостной критике порядки буржуазного строя (с его «цивилизацией»). Тем не менее, и он признавал: «…цивилизация занимает в лестнице движения важное место, ибо именно она создает движущие силы, необходимые для того, чтобы открыть пути к ассоциации: она создает крупное производство, высокие науки и изящные искусства». Философ Фридрих Шлегель (1772–1829) сформулировал два важнейших свойства национальной культуры. С одной стороны, было бы совершенно бессмысленным, писал Шлегель, если бы, вдруг, литература, искусство, наука, образование стали, подобно идее замкнутого торгового государства, вводить «принцип замкнутой и изолированной национальной культуры». Ведь, любые знания сами по себе – достояние всех наций. С другой, он считал вредным и гибельным для развития народов и другую крайность. Никоим образом нельзя допускать, чтобы в итоге чуждого культурного проникновения, вторжения иной культуры утрачивались и предавались забвению «самобытное начало духа и языка, сказания и образы мыслей народа».[10] Нация сильна ее самобытностью. Романтики правы, говоря: цивилизация переходит в культуру, а культура прорастает цивилизацией. Немецкий писатель Т. Манн утверждал, что для немцев слова «культура» предпочтительнее слово «цивилизация», ибо оно звучит более человечно и менее политизированно. Что же касается американцев, то для них это слово («цивилизация») стало едва ли не квинтэссенцией самой американской жизни. Классики американской исторической науки Ч. и М. Бирд заметили: «В ходе многолетних исследований мы пришли к твердому убеждению, что ни одна из бытующих идей (такие как демократия, свобода, американский образ жизни) не выражают столь ясно и исчерпывающе системно «американский дух», как идея цивилизации. «Дух» понятие неуловимое. Но таковы ведь все неясные, неопределенные проявления человеческого «я», что мы пытаемся зафиксировать в тех или иных словах, ничуть не сомневаясь в их наличии».[11]

Исаак Сваненбург. Выделка шерсти и холста.

Ныне же в понятие «цивилизация», как в некую тайную книгу судеб, заносятся совокупные деяния людей и народов, их образы жизни и деятельности, их институты и верования. Сюда мы отнесли греко-римскую, китайскую, индийскую, арабско-испанскую, германскую, русско-славянскую, скандинавскую, французскую, иудейскую, мусульманскую цивилизации.… В то же время иные народы, четко запечатленные на скрижалях истории, внесшие в прошлом немалый вклад в мировую культуру, так и не сумели еще выделиться в прочную и стабильную цивилизацию.

История по праву считается первейшей из наук, ибо она (со времен Геродота и Плутарха) наиболее популярная и понятная людям. Правда, отсутствие макрокультурных обобщений делали и делают труд историков во многом уязвимым. Бокль критически высказывался их адрес: «Во всех других великих сферах ведения, необходимость обобщения признана всеми и всюду сделаны были благородные попытки возвыситься над отдельными фактами и открыть законы, управляющие этими фактами. Но историки так далеки от подобного взгляда, что между ними преобладает мысль, будто все дело их рассказать события, оживляя по временам этот рассказ нравственными и политическими размышлениями, которые могут им показаться полезными. Вследствии такого взгляда, каждый, кто, по лености мысли или по природной тупости, неспособен ни к какой из высших отраслей знаний, может, посвятив несколько лет на прочтение известного числа книг, сделаться способным написать историю великого народа, и книга его станет считаться авторитетом в предмете, которому посвящена».[12]

История народов – это книга, в которую записаны как успехи, так и неудачи культуры, науки и просвещения. Скажем, главная заслуга эпохи Просвещения не в том, что она открыла путь к образованию народов (тем более, что и успехи были незначительны). Гораздо большее значение имело и имеет возведение на трон Культуры, понимаемой как «история духа». Человеческий род воспринимается нами через призму совокупных культурных достижений. Кстати, именно так и делали Геродот, Цицерон, Гердер. Вряд ли стоит давать дефиниции понятию «культура». И все же наиболее близкую (в контексте целей и задач книги) трактовку феномена дал в 1871 г. английский ученый-эволюционист Эдуард Тайлор (1832–1917), определявший культуру как некую совокупность знаний, искусства, морали, права, обычаев, привычек и нравов в обществе, усвоенных человеком как членом этого общества.[13] Но культура это еще и учет былого опыта. Карлейль говорил, что опыт – это учитель, дорого берущий за свои уроки, но зато никто не научает нас лучше его.

У человечества – общая судьба. Все накопленное человечеством, передается потомкам. Поэтому интересна всеобщая история цивилизации. Ф. Гизо отмечал: «…сущность цивилизации заключается в двух фактах: в развитии строя общественного, и в развитии строя интеллектуального; в улучшении внешнего, общего положения, и в улучшении внутренней, личной природы человека; одним словом, в усовершенствовании общества и человека…».[14] Ф. Бродель сравнивал цивилизацию со «старцем», «патриархом мировой истории». Нам это сравнение не кажется удачным… Если это и «патриарх», то обладающий неким волшебным «эликсиром юности», ибо он одновременно молод, как молодо и само человечество. Цивилизация может нравиться или нет, её можно любить или яростно ненавидеть, но никому не дано избежать её чар. Чары эти чем-то напоминают безумно обожаемую, хотя и, увы, довольно порочную женщину, которой свойственно пленять, соблазнять, порабощать. Но, даже исчезая, она оставляет в памяти следы греховного великолепия.

Любая цивилизация – не застывший феномен. Она предполагает наличие перемен и сдвигов. Хотя попытки древних покорителей мира (Дария, Александра Македонского, Чингисхана) завершались неудачами, они имели важное значение для развития Цивилизации в целом, расширяя круг познания народов, знакомя людей с иными обычаями, нравами, культурами, порядками и религиями. В ходе сложнейших процессов этносы вступали во взаимодействие и противоборство, смешивались, таяли, поглощались друг другом. История знает примеры, когда вымирали не только доисторические ящеры, но и целые народы при резком изменении условий бытия. Пять тысяч лет тому назад на американском континенте возникли яркие цивилизации майя и «народа красной краски».

Что ожидает нас? Вавилонское смешение народов или взаимное насыщение культур? Возможно, покорение имперского Рима варварами представляется столь же закономерным, как и последовавшее затем завоевание испанцами Южной и Центральной Америки, или (если обратиться уже к нашим дням) вторжение масс латиноамериканцев, китайцев, турок, африканцев в такие страны, как США, Германия, Франция, Италия, Великобритания, Голландия, Австралия. Видимо, миграция племен и народов, помимо решения конкретных экономических или военно-стратегических задач, способствует осуществлению более глобальной цели – готовит человечество к будущему восприятию некой общецивилизационной культуры и модели развития. Urbi et orbi (на весь мир)! Местные же культуры вливаются, как реки в моря и океаны, в различного рода цивилизации. Может выйти иначе: каждый народ, узнав злобу мира, более полюбит себя.

Западная цивилизация распространила экономическую систему по всему миру, способствуя определенной унификации регионов, утверждая общую культурно-политическую модель развития. Обладая военной силой, мощной культурно-научной доминантой, экономической притягательностью, эта модель по сей день остается закрытой и враждебной для остального мира. Она неприемлема для большинства народов, культур, религий, идеологий. Ее представители агрессивны, лживы, безжалостны. Подавляя, покоряя, подкупая, она безнравственна, порочна и неубедительна. Тойнби был прав, сказав: «Западное общество провозглашается, тем не менее, цивилизацией уникальной, обладающей единством и неделимостью, цивилизацией, которая после длительного периода борьбы достигла наконец цели – мирового господства. А то обстоятельство, что ее экономическая система держит в своих сетях все человечество, представляется как «небесная свобода чад Божиих»… Тезис об унификации мира на базе западной экономической системы как закономерном итоге единого и непрерывного процесса развития человеческой истории приводит к грубейшим искажениям фактов и к поразительному сужению исторического кругозора».[15] Тем не менее Запад уверяет нас, что эта модель экономики и политики верна. Мы же считаем ее гибельной для народов мира.

Глубокое противопоставление мира культуры и мира хозяйства имел в виду немецкий философ О. Шпенглер, работая над «Закатом Европы» (1911–1918). Среди главных черт «западной цивилизованности» он называл: все более явное растворение народного тела, предрасположенного теперь главным образом к жизни в больших городах и бесформенных массах; деление населения на обитателей мирового города и провинциалов; укрупнение ядра слепого четвертого сословия (толпы или массы); заметное усиление в идеологии народа неорганического или космополитического начала; ну и воцарение на Западе так называемой «демократии», то есть почти абсолютного господства мира денег, различных монетаристских и хозяйственных сил, пронизавших все существующие политические формы и структуры власти.[16]

В основном, эти пять—шесть категорий («блага», «истины», «здоровье», «благополучие», «красота», «вера») на Западе определяют весь строй жизни и ход цивилизации. Хотя, разумеется, найдется еще множество сопутствующих черт, признаков и оттенков, которые относят к широчайшему пониманию «цивилизованности». Скажем, де Кюстин в известной книге о России писал о ней (в плане этики): «Недоцивилизация везде создает формальности; цивилизация утонченная уничтожает их; это как высшая учтивость, которой чужда всякая натянутость» (1843).[17] Он не сказал лишь, что эта самая «высшая учтивость» Запада зачастую оборачивается наивысшим зверством.

Ученый-эмигрант С. И. Гессен, уточняя различия между понятиями «культура» и «цивилизация», указывал на то, что нужно непременно различать внешние признаки цивилизованности (добротные здания, транспорт, быт, связь, дороги, пресса, современная техника) и признаки внутренние, или, говоря иначе, духовное содержание того или иного общества (как и всякой личности). Города наделены всеми благами внешней (бытовой) культуры. Однако Гессен вынужден внести уточнение: «Вы не сможете отказать такому городу в названии «цивилизованного», но «образованным» вы его, конечно, не назовете. Это значит, что слово «цивилизация» вы резервируете для низшего или, во всяком случае, для более внешнего слоя культуры, для того, что скорее всего поддается пересадке, что не требует для своего роста долговременной местной традиции. Сюда же относят хозяйство и технику».[18] Это – некий флёр нашего бытия.

У русских на первом месте стоят нравственно-духовные начала общества и личности. Поэтому историк Н. Я. Данилевский и считал важнейшим свойством «цивилизации» то, что она должна активно проявлять себя в жизни всего общества, в практическом осуществлении «идеалов правды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния». Русское понятие «цивилизации», на наш взгляд, более емко, духовно и содержательно… Западник говорит «цивилизация» – и при этом тут же в уме судорожно прикидывает суммы сбережений в банке, число машин, стоимость особняков, драгоценностей, картин, любовниц. Истинный же русак, человек духовный, честный и бессребреник, по большому счету, на всё это обратит мало внимания. Хотя не всегда это равнодушие к материальной стороне бытия и является достоинством. Но все же, глядя на земные богатства, пиршества нынешней челяди, как-то не испытываю восторга от данного «типа», утверждающего себя нынче в России. Для русских сто крат важнее: связь с характером народной жизни, правдой, совестью, верой и т. д.

С другой стороны, нельзя воспринимать и западную цивилизацию в сугубо мрачных тонах. Ученый Г. Могилевцев утверждает, что, якобы, вся европейская секуляризированная культура – «дьяволоцентрична». У него «цивилизация» скорее некий змий-искуситель, нежели светоносный ангел. Тут он следует прямо за Шпенглером, называвшим оную культуру «фаустовой культурой» («цивилизацией»), ибо та, по мнению немца, даже и свое вдохновение позаимствовала у человекоубийцы Мефистофеля. Российский богослов пишет о том, как под дьявольский хохот гётевского персонажа по мере «прогресса» всё и вся обращается в свою противоположность: религия неприметным образом претворяется в антирелигию («католицизм-протестантизм»), история вливается в русло антиистории, искусство преобразуется в антиискусство. Метаморфозы эти крайне опасны. Конечный пункт такой антиэволюции – «антиприрода», то есть ад… По всем признакам выходит, что ад уж недалече… «Цивилизация – попытка воплощения сатанинского духа на Земле…»[19]

Российский ученый Н. Я. Данилевский дает более полный сбалансированный образ цивилизации: «Цивилизация есть понятие более обширное, нежели наука, искусство, религия, политическое, гражданское, экономическое и общественное развитие, взятые в отдельности; и цивилизация все это в себе заключает. Я говорю, что даже и религия есть понятие, подчиненное цивилизации».[20] Эту же мысль почти дословно повторил французский историк Ф. Бродель: «Я утверждаю, в конце концов, что нет цивилизаций вне крепкой политической, социальной и экономической арматуры, которая воздействует на моральную, интеллектуальную… и даже религиозную жизнь общества».

Человек был и остается основой цивилизации. Французский философ-идеалист Анри Бергсон (1859–1941), видимо, был прав, когда заявлял в работе «Творческая эволюция», что «в последнем анализе» человек и есть смысл «всей организации жизни на нашей планете»… Персоналистская нота все время звучит у нас на фоне могучего оркестра народных масс, в хоровом воплощении коллективной воли народов, этой соборной симфонии этносов. Время ясно показало, что ряд сложнейших процессов, происходящих на Земле и в Космосе, делают жизнь землян все более взаимозависимой и взаимообусловленной.[21]

В то же время сегодня, когда обозначилось не только сближение миров, культур и экономик, но и их противостояние, важно установить разумный баланс между локальными и мировой цивилизациями. В локальных цивилизациях сокрыто все немыслимое богатство жизни и деятельности народов. Попытка установления в мире господства одного типа «цивилизации» (капиталистической; одной веры католической, мусульманской, иудейской или иной; одной культуры – массовой; одной страны – США) следует считать реакционным актом. Пример тому – США и НАТО, развязавшие войну против Югославии, стали главной угрозой цивилизации.

Монистический взгляд на историю – прямой путь к созданию «цивилизации монстров»… Власть одной формации (капитализма) ничуть не лучше господства, скажем, марксизма или клана мировых правительств. Это неизбежно ведёт к обеднению, ослеплению, а в итоге и к гибели человечества. Такая цивилизация изначально убога. Она обречена, ибо в итоге останавливается в своем развитии, совершенствовании и росте. Мир же – слишком сложная и тонкая система, чтобы доверять его одной идее, органу, классу, капиталу, одной группе стран или экономик. Пусть же расцветают все культуры, все народы, все формации и цивилизации. Это и есть, по нашему глубокому убеждению, движущая сила или «первопричина» здравого исторического процесса. Уникальность человека и всех народов – вот истинная и сокровенная тайна мира, завещанная нам предками и Всевышним, бережно лелеемая и хранимая во веки веков.

Выражу надежду, что частью этой очищающей веры, деянием одухотворенного разума и станет эта книга. Подобно английскому поэту М. Арнолду, я говорю: «Если во что и верю, то только в культуру». Культура в её высших, нравственных проявлениях органически связана и тесно взаимодействует с религией. Завязь истинной человечности, или «бутон культуры», говоря словами отца Павла Флоренского, нередко как раз и произрастает из зерна религии. Однако и этого недостаточно для обретения силы. Сочетание знаний и веры, веры в людей, в отечество, в лучшие способности народов, в науку «является самой лучшей, прочной, самой светлой опорой в жизни, каковы бы ни были ее превратности» (К. А. Тимирязев). Каждый народ, как мы видим, внес значимый вклад в сокровищницу европейской культуры и просвещения. С Карла Великого, задавшегося целью возродить ученость древнего мира и собравшего в г. Ахене многих знаменитых ученых, культурно-образовательная доминанта занимает все более заметное место в жизни европейских народов. «Историю цивилизации можно выразить в шести словах: чем больше знаешь, тем больше можешь» (Э. Абу).

Хосе Клементе Ороско. Боги современности. Фреска.

Своего рода рубиконом средневековой истории стал Карл Великий (Carolus Magnus), король франков, основатель Священной Римской империи (742–814 гг.). Кульминацией его политической деятельности стало «возрождение Римской империи» («renovatio Romani imperii»). Его имя с почтением и восторгом произносили и помнили немцы и французы, испанцы и англичане, арабы и греки. Немцы называли его «Karl der Grosse», французы – «Charlemagne» Народы оспаривали друг у друга право называть его «основоположником» их национальной истории. Чем же был столь велик этот франк? Почему знаменитый халиф Харун ар-Рашид искал с ним союза, а римский папа Лев III вручил ему свою судьбу? Тем, что он впервые после эпохи могущественных римских императоров создал все предпосылки для развития будущей Европы. Без него не было бы эпох Возрождения и Просвещения. В этом направлении все шло. Уже дед Карла майордом Карл Мартелл остановил ислам в его стремлении покорить Европу и подчинить ее своему влиянию. Этот политик, по прозвищу «Молот», если и не разбил, то ослабил тесные узы феодально-местнических отношений. После тридцати лет непрерывных войн он составил огромную империю, куда вошли, наряду с Франкским государством, Италия, Саксония, Бавария, Бретань, Аквитания, Северная Испания, ряд областей на юго-востоке. Это государство многие уже величали «христианской империей». По размерам своим оно было чуть меньше бывшей Западной Римской империи. Таким образом, уже в 799 г. были созданы геополитические и военные предпосылки для возложения Римом на Карла Великого императорской короны. Текст Анналов воспроизвел решение римского собора от 25 декабря 800 года: «Поскольку в настоящее время в стране греков нет носителя императорского титула, а империя захвачена местной женщиной (ред. – Речь шла об императрице Ирине), последователям апостолов и всем святым отцам, участвующим в соборе, как и всему остальному христианскому народу, представляется, что титул императора должен получить король франков Карл, который держит в руках Рим, где некогда имели обыкновение жить цезари». Уже это определение говорит в пользу того, что и сам Карл, и его окружение видело в себе продолжателей дела римских цезарей. Этим актом Западная Европа фактически возвращала себе пальму первенства после того, как в 476 г. была упразднена Западная Римская империя, а знаки императорского достоинства были отправлены в «новый Рим», Константинополь. Католическо-протестантские страны тем самым восстанавливали статус кво, а с этим и восточная ветвь христианства должна была, по мысли Карла Великого, отойти на второй план. Правда, он мечтал о бракосочетании с византийской императрицей, что могло бы воссоединить Восток и Запад под эгидой одного государя. Брачный договор так и не состоялся, но Европа обрела в его лице выдающегося лидера, ознаменовавшего собой начало расцвета крупнейших европейских государств. С него и начиналась современная Европа. О его культурной роли писал современник Эйнгард в «Жизни Карла Великого»: «Был он красноречив и с такой легкостью выражал свои мысли, что мог бы сойти за ритора. Не ограничиваясь отечественной речью, Карл много трудился над иностранною и, между прочим, овладел латынью настолько, что мог изъясняться на ней, как на родном языке; но по-гречески более понимал, нежели говорил. Прилежно занимаясь различными науками, он высоко ценил ученых, выказывая им большое уважение… Проникшись с детства христианскою верой. Карл следовал ей свято и неуклонно…[22] Как бы там ни было, одной из его заслуг стало создание мира, в котором зародилось Новое Время.

Глава 2

Цивилизация Нового Времени

Заря капиталистической эры взошла в Европе. Это важное событие относят к началу XVI века (хотя уже в XI–XII веках в итальянских городах-республиках заложены основы будущей капиталистической цивилизации). Для успешного вызревания побегов «цивилизации» нужны условия. Прежде чем появиться на свет хорошему сорту вина, надо найти плодоносные сорта винограда и должным образом их возделать. Для этого нужны опытные и одаренные «виноделы»… К тому же многое зависит и от наличия более совершенных технологий, форм выделки «сортов» и их сохранения. Ведь, еще в Евангелии (Лука, 23, 24) было сказано: «И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие, а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое».

Идея объединенной Европы вскоре нашла новых продолжателей… Фридрих II Гогенштауфен (1212–1250), сын немецкого императора и сицилийской принцессы, попытался создать «ядро» единой европейской цивилизации, силой воссоединив земли Италии и Германии. Образованнейший человек своего времени, он живо интересовался науками, активно поддерживал переписку с христианскими, мусульманскими и еврейскими учеными, читал в подлинниках греческую и арабскую литературу. Блестящий дипломат, он заполучил у египетского султана Иерусалим со святыми местами, где у гроба Господня возложил на себя корону Иерусалимского королевства. В 1250-м Фридрих умер, но, хотя династия его исчезла, идея единства и общности наследников Священной Римской империи погибнуть, конечно же, не могла.

Приход к власти в Европе Карла V (1519), унаследовавшего короны четырех династий (Бургундии, Австрии, Кастилии и Арагона), стал важным политическим и социокультурным интеграционным фактором. Один из ярких поэтов той поры (Эрнандо де Асуна) так, в частности, определил программу «наднациональной» империи Карла: «Один монарх, одна империя и один меч». Сам же император (любитель рыцарских романов и хорового пения) нередко подумывал о gesta Romanorum, то есть о подвигах в духе древних римлян.

Император «Священной Римской империи» Карл V (1500–1558), пытавшийся создать «мировую христианскую державу».

Во всеевропейском «хоре народов» ему должна была бы принадлежать ведущая роль. О серьёзности намерений свидетельствовало его выступление в Вормсе (1521), где им дословно было сказано следующее: «Для защиты христианского мира я решил прозаложить мои королевства, владения и друзей, мою плоть и кровь, душу и жизнь». Характерным показателем направленности политики Карла V стал его герб – Геркулесовы столбы, символизирующие новые географические открытия, и девиз – «все дальше» (plus ultra). Разумеется, речь шла тогда не о какой-то мифической «единой Европе», а о рождении некоего центра власти, который мог бы создать неплохие предпосылки для дальнейшего материального, экономического, образовательного, научного и культурного развития.[23] Возникновение империи Карла V почти совпало с началом применения трех важнейших изобретений того времени: компаса, с помощью которого стали возможны величайшие географические открытия, освоение новых торговых путей, утверждение власти европейцев на необъятных территориях Нового Света; книгопечатания, сыгравшего исключительно важную роль в распространении науки и просвещения; а также революционных перемен в технике и военном деле.

Основой буржуазной системы является Капитал… Вопрос о роли денег и чудовищной власти тех, кто ими обладает, чрезвычайно острый, деликатный и, прямо скажу, актуальный вопрос. Хотя он лежит вне плоскости сего исследования, но в той мере, в какой волнующие темы денег и коммерции затрагивают развитие культуры, науки и просвещения, да и любые стороны жизни народов, трудно будет полностью избежать упоминания о них и их слугах.

С незапамятных времен возникли определенные средства человеческого взаимодействия (язык, письмо, право, деньги, узы семьи, обмен товарами, рынок). Кстати говоря, как ни странно, современная археология доказывает, что торговля древнее земледелия или любого другого вида производства (Leakey). Признаки её встречаются, якобы, уже в эпоху палеолита (30 тысяч лет назад). Знаменательно, что даже великий Гомер не считал постыдным для богини Афины выступать в роли некой «торговки» (в «Одиссее» она везла «груз железа»).

Конечно, торговля не бог весть какая новость. Уже первобытные народы в той или иной форме вынуждены были прибегать к элементарной коммерции (включая обмен продуктами труда, охоты, ремесел). Это вполне разумный и эффективный способ обеспечения жизнеспособности своих семей, рода, да и цивилизации в целом. Однако уже тогда с ее ростом выявились и некоторые опасные последствия господства крупных собственников. Вспомним историю о том, как мифический предок израильского народа Иаков, известный библейский персонаж, ещё в юном возрасте вынудил хитростью своего старшего брата Исава пойти на весьма выгодную для него сделку – за чечевичную похлебку уступить Иакову право старшего сына наследовать имущество отца, заодно и положение главы рода. Дети Иакова (Бог дал ему имя «Израиль») вскоре однако превзошли в ловкости и изворотливости даже своего папашу. Особенно заметную лепту внес в практику и теорию экономики Иосиф, затем ставший министром и научившийся самым ловким способом обманывать народ.

1

Гизо Ф. История цивилизации в Европе (фрагменты). // Европейский альманах. История. Традиции. Культура. М., 1990, с. 66–67.

2

Рассел Б. Мудрость Запада. М., 1998, с. 462–463.

3

Гудзь-Марков А. В. Индоевропейская история Евразии. Происхождение славянского мира. М., 1995, с. 96.

4

Уайльд О. Избранные произведения в 2-х томах. Т. 2. М., 1993, с. 144.

5

Кареев Н. И. Историко-философские и социологические этюды. Спб., 1895, с. 121.

6

Бергсон А. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. М., 1992, с. 33.

7

Цит. по: Гуревич П. С. Философия культуры. М., 1994, с. 115

8

Beard Ch., Beard M. The American Spirit. A study of the idea of Civilization in the United States. N. Y., 1962, p. 63.

9

Найдыш В. М. Цивилизация как проблема философии истории. М., 1997, с. 8.

10

Шлегель Ф. Эстетика, философия, критика. Т. 2. М., 1983, с. 298.

11

Beard Ch., Beard M. The American Spirit. A study of the idea of Civilization in the United States. N.Y., 1962, p. 7.

12

Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии. Т. 1. С. – П. – М., 1873, с. 3.

13

Тайлор Э. Первобытная культура. М., 1989, с. 18.

14

Гизо Ф. История цивилизации во Франции. Т. 1. М., 1877, с. 12.

15

Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1990, с. 81.

16

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки мифологии мировой истории. Т. 1. М., 1993, с. 199.

17

Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году. Т. 1. М., 1996, с. 343.

18

Гессен С. И. Основы педагогики. Введение в прикладную философию. М., 1995, с. 26.

19

Могилевский Г. Торжество православия. // Образ. № 3 (7), 1996, с. 94.

20

Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. Изд. 6-ое, С. – П., 1995, с. 108.

21

Мунье Э. Что такое персонализм? М., 1994, с. 3.

22

Левандовский К. Карл Великий. М., 1999, с. 69, 172.

23

История дипломатии. Под ред. В. П. Потемкина. М., 1941, Т. 1, с. 141–143.