Их переписка, хорошо представленная в RA и в Jabotinsky Archives (Jl), свидетельствует об этом достаточно красноречиво. Душевно-человеческая близость усиливалась пусть не полным, но все-таки ощутимым сходством политических позиций и ключевых концепций строительства еврейского государства, не идентичыми опять же, но во многом сотрудничающими формами и способами решения проблемы межнациональной арабо-еврейской распри, вообще – близкими по духу подходами к многообразному спектру происходящих в Палестине событий.

При всем том, что Рутенберг был «центрист» и в Эрец-Исраэль за ним закрепилась репутация человека надпартийного (a man above party), стремившегося занять место в стороне от борьбы, «над схваткой», знавшие его люди подчеркивали преобладание в нем ориентации Жаботинского («правых», ревизионистов), нежели противоположного ему по взглядам лидера рабочей партии, «левых» («мапайников») Бен-Гуриона (Dikovskii 1986: 68-9). В 1934 г. Рутенберг предпринял попытку их, Жаботинского и Бен-Гуриона, примирить (см., напр.: Schechtman 1961, И: 247-51), – не его вина, что достигнутое соглашение не было одобрено референдумом Гистадрута (профсоюза).

Позднее, в 1939 г., Рутенберг поддержал деятельность подпольной вооруженной организации ЭЦЕЛ (Irgun tzvai leumi – Национальная военная организация; создана весной 1931 г.), давал на нее деньги (Shaltiel 1990, И: 518). 19 мая 1939 г. он должен был встретиться в Хайфе с руководителем ЭЦЕЛа Д. Разиэлем, арестованным в аэропорту Лода в тот момент, когда он собирался вылететь на эту встречу (Sefer toldot Hahagana 1954-64, III/l: 57; Niv 1965-80, II: 237). Встречу инициировал сам Рутенберг через два дня после публикации Белой книги М. Макдональда, опасаясь, что она вызовет у ЭЦЕЛа законное негодование и приведет к яростному террору против англичан.

Разиэль летел на самолете, принадлежавшем компании Хеврат ха-хашмаль и специально присланном за ним Рутенбергом. Занимая в это время (вторично) пост председателя Ва’ад Леуми, Рутенберг был заитересован в том, чтобы действия ЭЦЕЛа против англичан не переходили определенной черты – об этом он и хотел договориться с Разиэлем. Самолет за главой ЭЦЕЛа был послан, чтобы избежать многочисленных проверок на дорогах, пока тот добирался бы на машине из центра страны до Хайфы и рисковал быть арестованным английской полицией.

Встреча Рутенберга и Разиэля все-таки состоялась. Произошла она через некоторое время в иерусалимском отеле King David, куда по просьбе Рутенберга англичане доставили Разиэля. Рутенберг полагая, что при всех тяжелейших условиях, в которые мандатные власти поставили еврейский ишув в Белой книге, Великобритания в целом играет важную роль в борьбе с гитлеровской Германией, и сейчас не время сводить с ней счеты. Разиэль ответил согласием.

Некоторые из биографов Рутенберга считают, что его политический центризм был связан с усталостью и разочарованием от участия в общественной жизни. Это было своего рода сильнейшей реакцией на революционное прошлое, раскаяние в нем. В результате в Палестине произошло как бы естественное ослабление бурления крови в жилах: принятие политических решений давалось с величайшим трудом, отсюда – сосредоточение в основном на прагматической, деловой стороне и почти полное забвение «словаря политической жизни» (vocabulary of political life) (Lipsky 1956: 127). Центризм Рутенберга, пишет тот же автор, позволял разным политическим силам держать его в своем резерве как «темную лошадку», которую можно будет использовать в подходящий момент.

Если это и так, то следует сказать, что «центристская» позиция оказалась по-своему далеко небезуязвимой, поскольку вызывала двойной огонь – и слева, и справа. Если непростые отношения с «левыми», мапайниками и сионистской Экзекутивой (Вейцманом и пр.) объяснялись тем, что Рутенберг не мог смириться с их чрезмерно уступчивой и соглашательской политикой, то «правые» нередко упрекали его за то же самое, но с более радикальных позиций. Поэтому стремившийся к некоей политической уравновешанности и сбалансированности, в особенности в роли председателя Ва’ад Леуми (Национальный комитет – высший исполнительный орган еврейского ишува в подмандатной Палестине), Рутенберг нередко становился объектом беспощадной критики с обеих сторон.

В бурную политическую жизнь было вовлечено едва ли не все взрослое население ишува. При этом резкость высказываний в жарких спорах никого не смущала – дипломатическая сдержанность и изысканные манеры приживались в Палестине с трудом. Временами нелицеприятная критика исходила от людей, по-житейски крайне Рутенбергу симпатичных – крайне незаурядных лично и социально. Так, принадлежавший к «правому» лагерю известный адвокат и общественный деятель доктор Авраам Вейншал (1893–1968), обозревая годовой срок пребывания Рутенберга на посту председателя Ва’ад Леуми, атаковал его в довольно острой статье, хлестко названной «Живой мертвец» («Hamet ha-hay»):

Попытки «центриста» Рутенберга найти выход из глубоких противоречий политической жизни ишува далеко не всегда приносили желаемый результат. Временами складывались ситуации, когда критиковавший «левых» за уступчивость англичанам, Рутенберг, с точки зрения «правых», проявлял ничуть не меньшую слабость и политическую аморфность. Показательно в этом смысле отношение к нему Жаботинского после публикации англичанами Белой книги (июль 1937)²¹, в которой, на основании выводов королевской комиссии под председательством В.Р. Пиля, принципиально был одобрен план раздела страны на два государства – еврейское и арабское. Посетивший Палестину в августе– октябре 1937 г. Д. Кнут так рассказывал в «Альбоме путешественника» (1938) о том, какую крошечную территорию получали евреи в результате этого дележа:

Жаботинский, который не разделял оптимизма английского парламентария, считал, что по отношению к деятельности комиссии Пиля Рутенберг проявил странную и несвойственную ему нерешительность и легковерие в обещания англичан о еврейском государстве. Называя эти обещания «ребяческими расчетами», он писал Рутенбергу 9 августа 1937 г. из Лозанны (RA):

Несмотря на разногласия, Рутенберг в особенности ценил в Жаботинском, называвшем его лидером «несионистской партии в сионизме», бескорыстно-человеческое, «внеидеологическое» к себе отношение. Но главное – покоряли его ум, талант, врожденное благородство и тот масштаб личности, которого Рутенбергу, по-видимому, недоставало в прочих. Следует думать, что будь на месте вождя ревизионистов какой-нибудь узкий доктринер, сама идеология этой партии потеряла бы для Рутенберга половину своей привлекательности.

Их доверительные отношения выражались, в частности, в отношении к президенту Всемирной сионистской организации X. Вейцману, которого тот и другой ставили не очень высоко. Узнав, что Рутенберг намерен сопровождать Вейцмана в его поездке в США, Жаботинский изо всех сил пытался воспрепятствовать этому. В письме к Рутенбергу, специально написанном по данному поводу, он внушал тому мысль, что такая поездка не добавит ему славы в кругах американских сионистов (RA):

Из лагеря мапайников ближе всех к Рутенбергу был, пожалуй, Б. Кацнельсон, и тоже по чисто личным причинам. Однако столь свободных и доверительных интонаций, как в письмах к Жаботинскому, мы нигде более у Рутенберга не найдем. Вот один – не из самых ярких, но типичных примеров: письмо середины 30-х гг., в котором он информирует Жаботинского о ходе местных дел – репатриации евреев из Германии, новых идеях британского Верховного комиссара, арабской организованности и дезорганизованности евреев и пр. (RA, недатированная копия):

В мае 1921 г. арабы устроили новый погром – на сей раз эпицентром стал район Тель-Авива-Яффы. Во время беспорядков погиб выдающийся еврейский писатель Иосеф Хаим Бреннер (1881–1921). Рутенберг стал во главе обороны Тель-Авива. О его деятельности в этом качестве существуют воспоминания Мани Вильбушевич-Шохат, упоминавшейся в I: 3. М. Вильбушевич-Шохат еще с российских времен подозревала Рутенберга в неправедном суде над Гапоном и играла роль едва ли не «палестинского Манасевича-Мануйлова», знаменитой «Маски», автора версии о том, что в деле убийства священника-провокатора замешаны какие-то «темные» расчеты – сведение счетов с нежелательным свидетелем или конкурентом. В воспоминаниях о днях кровавого арабского разгула в мае 1921 г. она писала о Рутенберге:

Помимо общей – на фоне смерти Гапона – нелюбви к Рутенбергу, в столкновении с ним в мае 1921 г. сыграл свою роль конфликт хаганы и ее предшественника ха-шомер – организации, созданной репатриантами 2-й алии и выполнявшей в 1909–1920 гг., до возникновения хаганы, функции еврейской самообороны. Ха-шомер фактически основал и возглавлял муж Мани Исраэль Шохат (1886–1961), принявший также участие в организации хаганы, но затем из-за несогласия с теми принципами, на которых основывалась ее деятельность, вышедший из состава руководства. Одним из тех, кто в наиболее острой форме противостоял И. Шохату, был молодой и напористый Элиягу Голомб (1893–1945), руководивший в хагане группой милиции, набранной из наиболее отчанных и стойких еврейских ребят. Э. Голомб принадлежал к поколению «детей» палестинского ишува. В Палестину он был привезен ребенком, в 1913 г. окончил первую еврейскую школу в Тель-Авиве – гимназию Герцлия. Невзирая, однако, на возраст, Голомб, как и члены его группы, и в вопросах идеологии, и по основным проблемам военной тактики расходился с И. Шохатом, требовавшим для группы ха-шомер условий автономного подразделения внутри хаганы.

По-разному относясь к организационным проблемам, те, кто создавал хагану, были едины в одном – молодой еврейской обороне недостает опыта и оружия; первое – дело наживное, для приобретения второго следует сделать все возможное и невозможное. Широко известной стала присказка Голомба:

Неприязненные отношения сложились и между группой ха-шомер, с одной стороны, и Рутенбергом как руководителем обороны Тель-Авива – с другой. Ревностно относившегося к тому, когда наряду с его мнением существовало чье-либо другое, Рутенберга, конечно, приводила в ярость независимость поведения супругов Шохат и их группы. Кроме того, он явно проигрывал им, проведшим в Палестине уже несколько лет, в знании местных условий. О неприятии его «руководящих указаний» или по крайней мере молчаливом сопротивлении ему красноречиво свидетельствует приведенный фрагмент из Маниных воспоминаний (см. также: Sefer toldot Hahagana 1954-64, II/l: 123; И/2: 1274). Однако личной неприязнью дело не ограничивалось.

За майскими 1921 г. событиями последовала довольно запутанная история, в которой отразились многие противоречивые стороны жизни молодого еврейского ишува вообще и характера Рутенберга, занявшего в нем лидирующие позиции, в частности. Речь идет о понаделавшей много шума поездке Мани Шохат в США с целью сбора денег для покупки необходимого хагане оружия.

По прошествии лет Маня говорила, что сама эта поездка была официально санкционирована Рутенбергом:

Далее Маня рассказывала о том, как Рутенберг, с чьим мнением американо-еврейские круги серьезно считались, просил из «политических соображений» на время прервать деятельность по отправке оружия.

Маня, по ее словам, была потрясена: ей казалось, что Рутенберг сошел с ума. А спустя некоторое время выяснилась причина отказа Г. Сольд от ее предложения. Как считала Маня, когда Рутенберг, вернувшись в Эрец-Исраэль, узнал о том, что обошлись без него и что не он будет главным распорядителем фонда, его обиде и раздражению не было границ. И тогда он решил вмешаться и нарушить своим авторитетным словом налаженное дело. Рутенберг, заключает Маня,

Изложенная здесь версия Мани Шохат, как вообще всякая версия, должна быть, безусловно, принята во внимание. Однако поскольку в ней правда переплетена с полуправдой, а некоторые истинные мотивы ее деятельности аккуратно замалчиваются и основное обвинение ложится на ненавистного ей Рутенберга, следует придать этому рассказу более панорамный и более объективный характер.

Официальной целью Маниной поездки в США, куда она должна была отправиться не одна, а вместе с Берлом Кацнельсоном, был сбор денег для организовавшегося в Эрец-Исраэль Рабочего банка (Bank ha-poalim) и финансирования экономики, которая находилась в крайне плачевном состоянии. Одним из главных инвестиционных центров была поднимаемая Рутенбергом гидроэнергетика (Shapira 1984: 117).

В США Маня уже однажды побывала, это было в 1907 г., когда она предприняла поездку из Палестины для аналогичного сбора средств на оружие, но в тот раз не для обороны ишува, а для еврейской самообороны в России.

Кацнельсон сначала отправился в Прагу, где 10 июля участвовал в заседании Комиссии Поалей-Цион.. Среди других там, между прочим, обсуждался вопрос о строительстве Рутенбергом электростанции на реке Яркон. В сентябре Берлу предстояло участвовать в 12-м Сионистском конгрессе, который должен был состояться в Карлсбаде. Находившаяся в Париже и потерявшая с ним связь, Маня стала разыскивать Кацнельсона через Палестину. С этой целью 23 июля 1921 г. она написала письмо помощнику Рутенберга Икутиэлю Багараву²⁹, в котором с дальним тактическим прицелом, понимая, что для американского вояжа ей понадобится поддержка, передает горячий привет его всесильному боссу (Shochat 2005:106). К самому Рутенбергу, однако, Мане пришлось обратиться гораздо раньше, чем она предполагала. Уже через несколько дней, 4 августа, безнадежно застрявшая в Париже из-за ограниченного въезда в Америку, Шохат была вынуждена просить его о помощи:

Последняя фраза о привязанности была чистым блефом: ничего подобного к Рутенбергу Маня, конечно, не испытывала. Тот наверняка это хорошо чувствовал, однако в интересах дела («так надо») умел становиться выше личных симпатий или антипатий. Так или иначе Маня в Америку попала.

Несмотря на то что Рутенберг способствовал этой поездке (а по словам Мани, был даже ее инициатором), впоследствии он действительно попытался дискредитировать Шохат в глазах американо-еврейской общественности, и для этого имелись веские причины. Помимо тех, что упоминает Маня: официальной – не дать англичанам повода для недовольства перед решением Лиги Наций об утверждении их мандата на Палестину³¹, и той, что она выдвигает в качестве основной: ревностное отношение Рутенберга к чужим успехам, якобы оттесняющим его на задний план, была еще одна, о которой Шохат умалчивает. Но именно эта причина главным образом и вынудила Рутенберга пойти на беспрецедентный шаг: лишить кредита доверия лицо, выполнявшее по существу общее и нужное дело. Он подозревал Маню (и ее мужа), и не без основания, в сепаратистских настроениях – в том, что под маркой сбора пожертвованных американскими евреями денег на оружие для хаганы Шохаты фактически закупали оружие для ха-шомер. Эти подозрения возникли не у одного Рутенберга, их разделял и Э. Голомб, который находился в состоянии острой полемики с супругами Шохат и их товарищами по ха-шомер как по вопросам идеологическим, так и по вопросам, связанным с обороной ишува (Shochat 2005:107).

Одним из поводов, усугубивших подозрения Голомба, послужил так называемый инцидент с ульями. Оружие отправляли в Палестину в ульях с двойными стенками. Партии прибывали на пароходе в Хайфу, и их разгрузкой занимался кооператив «Кармель», которым руководил бывший член ха-шомер Ицхак Розенберг. Груз предназначался для Йегуды Вольфзона, в прошлом также члена ха-шомер. Во время одной из разрузок, 17 декабря 1921 г., ящик, в котором находились улья, упал со спины рабочего-араба на землю, разбился, его содержимое вывалилось на землю. Разразился шумный скандал – о нелегальной транспортировке евреями оружия узнали и арабы, и англичане. 300 пистолетов и 17 000 патронов были конфискованы. Розенберга арестовали, но за отсутствием доказательств его замешанности в этой незаконной акции вскоре отпустили. Однако главное заключалось в том, что Голомб о прибытии партии оружия ничего не знал, и о ней ему фактически стало известно только благодаря этой случайности (см. об этом: Sefer toldot Hahagana 1954-64, II/l: 130; Shochat 2005: 108).

Чтобы воспрепятствовать сепаратистской деятельности супругов Шохат, Голомб послал в Вену (закупка оружия для Эрец-Исраэль осуществлялась через Вену) доверенных ему людей – Моше Шертока³² и Дова Хоза³³, проследить за происходящим на месте, а затем, во второй половине декабря 1921 г., отправился туда сам.

Сепаратизм Исраэля и Мани Шохат проявлялся и в дальнейшем: так, в 1925 г. Исраэль вел тайные переговоры с Москвой

о сотрудничестве своей группы с советской разведкой (эти переговоры не увенчались успехом), а собственный оружейный склад «ха-шомерники» хранили в тайне вплоть до 1929 г. (см.: Краткая еврейская энциклопедия 1976–2005, IX: 737, X: 304), хотя сама эта организация официально прекратила свое существование еще в 1920 г.

Именно желанием сорвать планы сепаратистов объяснялось то, что Рутенберг, лично знавший Г. Сольд, напрямую обратился к ней с просьбой прекратить оказывать какую-либо помощь Вильбушевич. Его письмо к Сольд обнаружить не удалось, однако в RA имеется ее ответ:

Из этого письма трудно, да и, как кажется, невозможно заключить, что первоначальный отказ Г. Сольд стать казначеем фонда по приобретению оружия как-то был связан с Рутенбергом и его обращением к ней. Скорее напротив, Сольд, хотя и в лаконичной форме, но достаточно внятно дает ему понять, что Маня внушает ей «глубокое восхищение» («deep admiration»). Ее отказ, судя по всему, действительно был вызван опасением, что эта история может приобрести огласку и в таком случае иметь для нее неприятные последствия: как отнесутся, если узнают, к акции закупки оружия в руководимой ею «Хадассе», основная цель которой состояла в содействии здравоохранению и просвещению в Эрец-Исраэль?

Однако через некоторое время, когда в ноябре 1921 г. в связи с 4-й годовщиной Декларации Бальфура арабский террор вспыхнул вновь, президентша «Хадассы» свое решение изменила: чувство еврейского патриотизма возобладало в ней над всякими иными чувствами, и уж во всяком случае над теми личными распрями, какими ей могли представляться отношения Рутенберга и Шохат. Нужно полагать, что именно этот смысл имеют ее слова о произошедшей в ней революции.