Я покинул долину на несколько недель, а когда вернулся, все были мертвы. Их убила оспа.
      Только самый старый из... из нас был еще жив, на удивление. Болезнь не тронула его, хотя именно он хоронил трупы. Он умирал теперь не от болезни, а от пережитого кошмара. От него я узнал, как все случилось. Через несколько дней после того, как я ушел, наши охотники принесли маленького ребенка, украденного у семьи кочевников, зачем-то забредшей в горы. Он-то и стал причиной гибели последних хранителей.
      С тех пор минуло уже больше 70 лет, сейчас мне 90 с лишним.
      Не удивляйся, древние умели продлевать жизнь очень надолго, хотя смерти не могли избежать и самые могучие из их волшебников.
      Я не знал, как мне жить дальше, думал даже о самоубийстве. Потом попытался возродить тень хранителей. В одной деревне я украл девчонку, увел ее сюда, стал кое-чему учить. Она стала моей женой.
      Но оказалось, что у меня не может быть детей. А вскоре она умерла. Тогда-то я и узнал - не спрашивай откуда и как, что все должно кончиться на мне.
      Ничто не может и не должно жить вечно.
      И я ушел из долины.
      Жил среди людей и как все люди.
      Мне иногда приходило в голову рассказать все властям, но я не смог решиться. В сохранении тайны была моя жизнь, и, раскрыв ее, я утратил бы и смысл жизни.
      Но сейчас я чувствую, что очень скоро умру. И я, последний из хранителей, решил, что тайна, сберегающаяся почти 12 тысяч лет, не должна умереть вместе со мной.
      Голос Хоора вдруг прозвучал сурово и торжественно.
      - Тебе суждено будет открыть ее миру. Почему именно тебе?..
      Достаточно будет того, что я счел, что ты достоин этого. И еще одно... может быть ты и удивишься, но было время, и я был в чем-то похож на тебя...
      ...Там, в храме, много золота и драгоценных камней. Ты возьмешь себе, сколько захочешь и сможешь унести. Потом ты расскажешь все людям. Ты будешь богат и прославлен как никто. А обо мне не беспокойся и не говори вообще ничего. Пусть думают, что ты сам обнаружил святилище. Я же хочу просто умереть здесь... Теперь пойдем - Хоор тяжело поднялся. - Ты увидишь то, что берегли мои предки.
      6.
      Они вплотную приблизились к храму.
      Стало видно, что пирамида и в самом деле стоит тут уже очень давно.
      Величественные стены, сложенные из базальтовых блоков каждый величиной с двух-трех этажный дом - рассекало множество широких трещин, в которых кое-где росли деревца.
      Поверхность камня, когда-то гладкая, ныне мало чем отличалась от окружающих скал, и была покрыта пятнами бурого лишайника.
      Мысль, что храму этому и в самом деле больше десяти тысяч лет, наполнила дуну Алексея благоговейным удивлением.
      Они вышли под невысокую арку - единственное отверстие в глухих стенах. Путь им преградили небольшие ворота, сколоченные из грубо отесанных досок. "Очень давно, - как бы про себя пробормотал Хоор, - эти ворота были бронзовыми... Время сжирает все".
      Старик толкнул створки плечом. Что-то хрустнуло, и ворота рухнули внутрь, подняв тучу пыли. Гулкое эхо от их падения унеслось в темноту. Хмыкнув, старик шагнул в черный провал, за ним Багненко.
      У входа они сбросили поклажу и, засветив фонари, зашагали по проходу, плавно загибавшемуся влево. По обе стороны от него отходили широкие коридоры. "Наверху мы задерживаться не будем, пояснил Хоор. - Тут были когда-то склады продовольствия, а в самом здании - жилища первых хранителей. Там уже давно нет ничего. Нам следует спуститься ниже на девять уровней".
      Изумившись (хотя куда уж дальше изумляться) грандиозности творения умерших невесть сколько столетий назад людей, Алексей шел вслед за Хоором.
      Они проходили мимо тоннелей, уводивших во мрак, мимо покрытых непонятными надписями и барельефами стен. Воздух был свежим, временами Багненко ощущал на лице слабый ветерок, едущий из невидимых вентиляционных отверстий. Отшлифованная монолитная скала чередовалась с циклопической кладкой, камни которой были идеально подогнаны друг к другу.
      Миновав арку с полукруглым сводом, украшенную стершейся резьбой, они прошли нешироким коридором еще сотню шагов и, наконец, попали в само хранилище.
      ... В начале его строители храма расположили нечто вроде картинной галереи. Стены узких залов украшала мозаика, выложенная разноцветной яшмой и нефритом; и фрески, ничуть не потускневшие за века и века.
      Холодом несчетного числа минувших лет повеяло вдруг в душу Алексея от этих картин, запечатлевших жизнь народа, от которого не осталось ныне даже памяти.
      Вот люди, занимающиеся повседневными делами, - убирающие урожай, сажающие деревья.
      Вот рядами, одетые в доспехи, с оружием в руках идут куда-то горной дорогой.
      Вот, собравшись во множестве, обсуждают нечто, судя по выражению лиц, весьма для них важное.
      Большинство изображенных здесь были невысокими людьми с черными волосами и темной кожей, но много было и других чернокожие, высокие африканцы; светловолосые и голубоглазые; медно-красные индейцы.
      В нишах стен, выложенных синей и изумрудной смальтой, стояли сосуды из чистейшего горного хрусталя, инкрустированные самоцветами, изящные керамические вазы ярко-алого и зеленого цветов, золотые кубки и чаши, покрытые филигранной чеканкой.
      Сюжеты картин менялись: увиденный сверху человек несется над мастерски изображенной землей на треугольном крыле точь-в-точь современный дельтаплан.
      Летающий ящер влечет в ночном, залитом ярким лунным светом небе что-то похожее на крылатую ладью.
      Большие корабли, одновременно похожие и непохожие на известные ему суда морских народов древности.
      Мамонт с всадником на лохматой спине.
      Странные растения и невиданные животные, которых Алексей не встречал даже в палеонтологических справочниках, но выполненных так, что не оставалось сомнений - художник видел их воочию.
      Виды городов со странно притягательной архитектурой.
      И вновь люди - женщины в окружении детей, нагие девушки, празднично танцующие вокруг лесного высокого костра.
      Большой - почти во всю стену - портрет седого старика, разглядывающего звезды с помощью какого-то приспособления ...
      Багненко не мог не поразиться удивительному искусству творцов того, что он видел.
      Неведомым мастерам удалось сделать изображения почти живыми. Они сумели передать даже мельчайшие движения мышц тел, даже радужное сияние брызг, поднятых дельфином, несущим на спине молодую женщину, даже то, как легкий ветерок развевает ткань одеяний и колышет листву!
      Затем пошли обширные залы, полные книг: стопы тонких золотых листов, с рядами выбитых на них знаков, свитки асбестовой ткани, покрытые письменами, начертанными огненно-рыжей киноварью и охрой. Те кто составлял эту библиотеку, видимо, заранее позаботились, чтобы ее содержание могло пережить тысячелетия.
      Буквы (а может быть, иероглифы) исчезнувшего народа были даже отдаленно не похожи ни на что, знакомое Багненко.
      Дальше перед ними предстали связки пластин мамонтовой кости, штабеля грубых глиняных табличек с коряво нацарапанными знаками - то были летописи, относящиеся ко временам после гибели материка.
      - Все это можно будет без особого труда прочесть, - бросил Хоор, отвечая Алексею. - Тут есть множество переводов с древнего языка на нынешние. Есть и на русский. Некоторые из них делал я сам.
      В десятом или пятнадцатом по счету книгохранилище всю стену занимала выложенная цветным камнем карта. На ней был изображен лежащий в окружении мало напоминающих очертаниями нынешних берегов Евразии и Америки континент.
      Он занимал больше половины Северного Ледовитого океана и формой своей был подобен сплюснутому с боков диску с изрезанными краями.
      На карте были явственно обозначены горные цепи, идущие вдоль побережий, глубоко вдававшиеся в берег обширные заливы, россыпь островов вокруг.
      В центре громадной земли, примерно там, где находится Северный полюс, располагалось большое озеро, целое внутреннее море. Четыре реки вытекали из него, деля материк на четыре примерно равные части.
      В двух местах - где-то в Канадском архипелаге и на месте нынешнего Таймыра - исчезнувшая суша соединялась узкими перешейками с Азией и Северной Америкой.
      Поверхность материка густо покрывали маленькие треугольники из дымчатого кварца, с подписью рядом.
      Несомненно, то были города. Несколько треугольников было разбросано по азиатским просторам, по одному в Канаде и Гренландии.
      Багненко постарался как можно точнее запомнить их расположение, но тут же усмехнулся про себя. Зачем? - Ведь сюда все равно придут люди.
      Он вспомнил вдруг греческий миф о Гиперборее. "Благодатная страна за спиной северного ветра" так, кажется, говорилось в нем? Может быть, то были отголоски смутных преданий о сгинувшей в полярном океане земле.
      И вновь потянулась бесконечная паутина переходов, тоннелей, крипт; анфилады залов и хранилищ. Там и тут стены были покрыты барельефами,или рядами символов - то идеально начертанных, то грубо выбитых в неподатливом камне неумелой рукой.
      Двигались они в глубоком молчании, нарушаемом только звуком их шагов.
      Очень редко Багненко отваживался задать вопрос, на который следовал немногословный ответ. Еще реже Хоор начинал разговор первым.
      Они спускались все ниже по исполинской, многоярусной спирали.
      Геолог попытался хотя бы приблизительно определить размеры подземелий. Выходило, что он увидел ничтожнейшую часть.
      "Тут работы десятку Академий на десятки лет", - мелькнула мысль у Алексея.
      Он подумал о давно умерших людях, чьи руки построили все это, о тех, чьи мысли и чувства, вся жизнь принадлежали храму. В течение многих, непредставимо многих поколений.
      Старик показал ему коридор, заваленный грудами истлевших книг.
      Написанные от руки и печатные, на множестве языков, со страницами из пергамента и пожелтевшей бумаги ...
      Среди всего этого Багненко увидел несколько ветхих томов с портретом Ленина на картонной обложке.
      Видимо, с помощью этих книг последние хранители пытались понять, что происходит во внешнем мире.
      Увидел он и обещанные сокровища - целые горы золотых самородков; алмазы, изумруды, рубины в каменных горшках.
      Не удержавшись, Алексей наполнил ими карманы, чувствуя себя при этом довольно глупо.
      Его провожатый как будто вовсе и не стремился показать своему спутнику как можно больше. Он равнодушно проходил мимо кладовых, наполненных шедеврами, подобных которым по красоте Багненко не видел ни в одном музее, или книгами. И, бывало, подолгу задерживался в каком-нибудь тупике, где не было ничего, кроме нескольких надписей или полустершихся изображений, содержание которых Багненко не мог даже понять толком.
      В одном из таких мест стену украшала весьма странная картина, написанная на вмурованной в стену плите чем-то вроде расплавленного стекла.
      Она одновременно напоминала современную абстрактную живопись, замысловатые индейские орнаменты, и арабески.
      Переплетения извилистых линий и многогранников, какие-то изломанные геометрические фигуры, переходящие друг в друга под немыслимыми углами ...
      Все это производило впечатление полной бессмыслицы, но одновременно, явно подчинялось некоему, пусть и непонятному закону.
      Прихотливый узор властно пленял его своей завораживающей и одновременно математически-стройной красотой.
      ... Алексею вдруг показалось, что изображение расплывается, отодвигаясь куда-то вглубь картины, что непонятный рисунок продолжается во все стороны, там, за гранью изображения.
      Все это одновременно и притягивало, и вызывало некое смутное беспокойство в душе.
      Хоор тронул его за плечо:
      - Пойдем, на нее не надо слишком долго смотреть.
      - Что это такое? - спросил Багненко, не без труда отрывая взгляд.
      - Это... очень странная вещь. Неведомо, откуда она взялась, но известно, что она старше, чем этот храм. О ней говорили как о большой загадке уже тогда... В храме есть не только то, что создано народом хранителей мудрости, - добавил он. - Многое взято из Атлантиды, из государства, лежавшего в центре Азии, с давно погибшего материка в Тихом океане. Там можно было встретить много того, перед чем бессильны оказались лучшие умы северян. У них были свои тайны...
      Геолог не стал расспрашивать, о каких странах говорит Хоор.
      ... И вновь груды вещей - на каменных столах, в нишах, прямо на полу...
      Зеркала из полированного обсидиана и платины. Статуэтки фантастических животных, игры, похожие одновременно на шахматы и китайскую головоломку, с сотнями разноцветных клеток и фигурок.
      Агатовые и малахитовые статуэтки фантастических созданий: получеловек - полуосьминог, женщина - дракон, обнимающая юношу, какие-то совершенно непредставимые существа, сражающиеся друг с другом.
      Странные, действительно, странные приборы и механизмы кажущиеся нелепыми нагромождения дисков, передач деталей сложной вычурной формы.
      Среди всего этого во множестве валялись большие и маленькие шары из горного хрусталя - Багненко вспомнил, что точно такой же он в свое время видел у Хоора. Тот в часы досуга иногда рассеянно вертел его в руках.
      Попадались и предметы вообще не похожие ни на что. Быть может, они были предназначены для колдовского искусства? Проходило время и на Алексея все сильнее наваливалась усталость, начинало клонить ко сну. Колени его подгибались, долгий путь через подземелья давал о себе знать.
      Желудок сводило спазмами голода - с утра он ничего не ел кроме нескольких галет, очень хотелось пить.
      Хоор, тоже сникший, вдруг неожиданно приободрился. Его движения стали увереннее, шаг тверже, словно он приблизился к некоей конечной цели своего пути.
      Несколько раз свернув, они оказались в широкой галерее.
      Опустившись очень длинным наклонным коридором, где вперемешку лежали предметы, добытые, как пояснил Хоор, обитателями долины за тысячелетия во время вылазок в мир каменные и бронзовые топоры, почерневшие серебряные браслеты и ожерелья, ржавые сабли и кремневые ружья, они через узкий проход вступили в огромный зал.
      Он был настолько велик, что свет фонаря, хотя он и повернул переключатель на полную мощность, не достигал ни сводов его, ни противоположной стены.
      Геолог невольно вздрогнул, ему на мгновение почудилось, что он стоит на берегу океана бесконечной темной пустоты.
      Преодолев секундную слабость, он прошел за Хоором туда, где неподалеку от входа стоял высокий - в два человеческих роста четырехугольный камень.
      На его зеркально отполированной поверхности не было ни узоров, ни письмен, ничего.
      Он хотел спросить старика, зачем они здесь, но не успел...
      Сильнейший удар обрушился на его голову, и окружающий мир исчез в ослепительно-алой вспышке.
      7.
      Алексей очнулся...
      Он не сразу вспомнил, где он и что с ним случилось.
      Когда сознание прояснилось окончательно, он обнаружил, что стоит крепко привязанный к тому самому камню, который вроде бы только что рассматривал.
      Вся его одежда, варварски разрезанная, и сапоги валялись у его ног. Его замечательный фонарь лежал тут же. Рассыпанные по полу драгоценные камни бессмысленно искрились в его свете.
      - Э-эй! - заорал Багненко, рванувшись со всей силой.
      Тщетно: густо оплетавшие его тело ремни были затянуты на совесть.
      Страшная догадка молнией пронзила мозг: Хоор хочет принести его в жертву каким-то древним демонам забытого всеми народа.
      Боже!!! Именно за этим заманил его старый безумец в эту проклятую долину, как наверняка заманивал до него, обещаниями богатства и славы еще многих и многих.
      Он кричал, извивался, пытаясь освободиться, проклинал все на свете, в отчаянии бился затылком о камень...
      - Не кричи, это глупо и бесполезно, - донесся до него вдруг усталый спокойный голос. - Тебя некому услышать.
      Хоор, неслышно появившийся из темноты, стоял прямо напротив него. Он был совершенно голый, как и Багненко, и старческой своей худобой жутко напоминал ожившую мумию. Обеими руками он сжимал длинный каменный нож.
      При звуках его голоса геолог вдруг со всей ясностью понял, что обречен - спастись нет даже малейшего шанса.
      Он что-то сбивчиво говорил, выкрикивал угрозы и посулы, в чем-то убеждал старика...
      Тот не обращал внимания на его слова, и Багненко сквозь душащий страх чувствовал, как истекают последние минуты жизни.,
      - ... Я взорвал тоннель, - донеслось до Алексея словно издалека. - Теперь в долину можно попасть только по воздуху. Люди найдут хранилище не скоро. Может быть, через сто, или даже тысячу лет...
      Багненко в ответ, в бессильной ярости, разразился потоком самой гнусной матерной брани, какую только смог вспомнить.
      Хоор замолк и внимательно, словно впервые увидя, посмотрел на него.
      - Прошу, не надо, не кричи, - повторил он. - Сейчас ты поймешь ... Я говорил, есть множество миров рядом с нами. Существуют подобные нашему - миры косной материи, а есть и совсем другие... И я решил уйти в один из таких миров, я знаю, как это сделать.
      Прежние мудрецы могли совершить подобное, оставаясь живыми в нашем мире... мне это не дано.
      Но, чтобы перейти из мира в мир, одной моей силы недостаточно. Мы уйдем вместе с тобой.
      Не бойся, это совсем не страшно, ведь твоя душа не умрет.
      Хоор вдруг мягко улыбнулся.
      Лицо старика окаменело, веки опустились. Он медленно поднял обеими руками нож до уровня груди Алексея.
      Парализованный надвигающейся гибелью, Алексей смотрел, как каменное лезвие чертит прихотливые фигуры в воздухе. Затем вдруг загремел, выкрикивая ритмичные слова неведомого языка, ставший звучным и сильным голос, отражающийся от невидимых стен.
      Хоор сделал шаг к нему, тускло блестящее острие мелко дрожало ... Осталось пять шагов ... три шага ... два ... Геолог зажмурился в предсмертном ужасе.
      В следующую секунду жгучая боль пронзила его тело, и тот, кого звали Алексей Багненко, перестал существовать.
      Абсолютный мрак, черное Ничто поглотило его, растворило, оставив одно только неизбывное бесконечное страдание...
      Но это длилось только краткий миг, и вот Алексей вновь ощутил себя.
      Он медленно поднимался вверх к куполу зала. Под ним, у подножия камня с распростертым на нем человеческим телом из рассеченной груди которого лилась кровь, навзничь лежал Хоор.
      Его правая рука судорожно сжимала рукоять каменного ножа, которым он за несколько мгновений до того пронзил свое сердце.