Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Человек, который ненавидел Маринину

ModernLib.Net / Иронические детективы / Волкова Ирина / Человек, который ненавидел Маринину - Чтение (Весь текст)
Автор: Волкова Ирина
Жанр: Иронические детективы

 

 


Ирина ВОЛКОВА

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ МАРИНИНУ

Любое совпадение имен (за исключением Александры Марининой, Григория Явлинского, Геннадия Зюганова и Бориса Березовского) и событий этого произведения с реальными именами и событиями является случайным.

* * *

— П-простите, м-моя п-рекрасная леди, — заплетающимся языком произнес Гоша Крестовоздвиженский. — Эт-то не я. М-меня т-толкнули.

Оля Кузина недоуменно уставилась на совершенно незнакомого небритого мужчину, расслабленно сидящего у нее на коленях. Еще мгновение назад его там не было. В этом она была совершенно уверена. Исходящий от мужчины запах алкогольного перегара мог запросто продезинфицировать хирургическое отделение небольшой провинциальной больницы.

— Я вас прощу, — вздохнула Оля, — но только в том случае, если вы немедленно уберетесь с моих колен. Вы хоть представляете, сколько вы весите?

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — “Водный стадион”, — сообщил механический голос.

Двери вагона захлопнулись, как створки испуганной устрицы. Поезд дернулся и, набирая скорость, потащил Олю и Гошу в темное жерло тоннеля.

— О м-милая Офелия, о н-нимфа! Как х-хоро-ши твои б-большие г-груди! — взвыл пьяный, обвивая руками Олину шею.

Оля скрипнула зубами и попыталась спихнуть с себя лирически настроенного алкоголика, но это было все равно что попытаться сдвинуть с места Елоховский собор. Другие пассажиры, не делая ни малейшей попытки вмешаться, с любопытством следили за развитием событий. Девушка начала раздражаться.

— Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову милицию, — решительно пригрозила она.

— 3-зови! — радостно откликнулся Гоша. — Я т-тут к-как т-тут!

Сняв правую руку с Олиного плеча, он неловко потыкал ею себя в грудь, нашаривая карман рубашки. Сконцентрировавшись, Гоша извлек из кармана удостоверение сотрудника милиции и тут же уронил его на пол.

— Уй! Уп-пало! — страдальчески наморщив лоб, пожаловался Крестовоздвиженский.

— Ну так подними! — посоветовала Оля не без задней мысли.

Гоша медленно и аккуратно снял с ее шеи левую руку и, тихо постанывая от напряжения, наклонился.

В этот момент Оля изо всех сил толкнула его в бок.

— 3-злюка, — обиженно сказал больно ударившийся об пол Гоша. — Т-ты п-преступница!

— Ну так арестуй меня, — предложила Оля. Гоша вяло пошевелился на полу и, пошарив под собой рукой, извлек изрядно помятый детектив Александры Марининой.

— Отдай! Это мое! — протягивая руку к книжке, потребовала Кузина.

Крестовоздвиженский расфокусированным взглядом уставился на лилово-красную обложку с изображенными на ней песочными часами. Верхнее отделение часов было заполнено книгами и долларовыми купюрами. Вместо песка вниз стекала вязкая красная жидкость, напоминающая то ли кровь, то ли томатный сок. Скорее всего это была все-таки кровь.

— Уй! — восторженно произнес Гоша. — Ась-ська К-каменская! М-мы с ней к-кореша, н-не р-разлей в-вода! М-мы с н-ней…

Олю не интересовало, чем занимался милиционер-алкоголик с Анастасией Каменской, героиней нетленных произведений Марининой. Выхватив у него из рук детектив, она выскочила из вагона.

* * *

Марина Буданова с ненавистью посмотрела на стоящий перед ней руккола-салат с зобной железой теленка и черными трюфелями. Ненависть буквально сочилась из ее пор. Она вибрировала в ее груди и заставляла спазматически сжиматься и без того напряженные мышца живота.

На самом деле Марина ничего не имела против совершенно безобидного салата или зобной железы теленка, а уж к черным трюфелям, доставленным непосредственно из Италии, она всегда питала пристрастие. Бушующая в ней ненависть была адресована мужчине, сидящему напротив нее за покрытым хрустящей белоснежной скатертью столиком модного и дорогого ресторана “Русская вендетта”.

Буданова боялась поднять взгляд от тарелки и посмотреть ему в лицо. Ей казалось, что она не выдержит и с размаху всадит вилку прямо в светло-голубой нагло усмехающийся глаз своего визави. Марина была девушкой здравомыслящей, и совершать убийство, пусть даже непредумышленное и в состоянии аффекта, ей не хотелось.

— Что-то у меня аппетит разыгрался. Пожалуй, я закажу еще филе морского языка, фаршированное лососем, — задумчиво произнес мужчина, жестом подзывая официанта. В отличие от Марины, он был весел, непринужден и расслаблен. — Дорогая, ты совсем ничего не ешь. С твоей великолепной фигурой вовсе не обязательно сидеть на диете.

— Еще бы у тебя не разыгрался аппетит. Ты всегда был не прочь набить брюхо за мой счет, — прошипела Марина.

— Любовь моя, ну зачем же так грубо, — ни капли не обидевшись, произнес мужчина. — Мы же с тобой одно целое в болезни и в здравии, в горе и в счастье. Так какая разница, кто заплатит за обед?

Марина глубоко вдохнула и, крепко сжав в кулаке вилку, подняла взгляд на собеседника.

— Проклятый жиголо!

— Тс-с-с! Не так громко! — приложил палец к губам Егор Буданов. — Веди себя прилично. Мы же все-таки в общественном месте!

К их столику с достоинством приближался официант с переплетенным в кожу блокнотиком и перекинутой через согнутую в локте руку салфеткой.

— Филе морского языка, фаршированное лососем, и бутылку “Куве Равентос”, — заказал Егор.

— Осмелюсь порекомендовать вам сухой “Бенд-жамин” или “Гран Кодорню”, — почтительно произнес официант. — Они лучше сочетаются с морским языком. “Куве Равентос” обычно подают к икре или паштету.

— Отлично! — бодро потер руки Егор. — В таком случае принесите нам еще две порции икры, бутылку “Гран Кодорню” и бутылку “Куве Равентос”.

— Негодяй! — скрипнула зубами Марина, когда официант удалился. — Учти, я не собираюсь за это платить.

— А ты и не будешь за меня платить. Я же не какой-нибудь альфонс. Ты просто вычтешь эту сумму из доли причитающегося мне имущества.

— Причитающегося тебе имущества? Да у тебя никогда не было ни гроша! Ты всегда жил на мои деньги!

— Я и впредь собираюсь жить на твои деньги, — пожал плечами Егор. — Все очень просто. Тебе нужен развод, а мне нужна некоторая сумма, чтобы избежать унизительной нищеты. Каждый даст другому то, что ему нужно, и мы оба будем счастливы, совсем как в старые добрые времена.

— Ну уж нет. Ты не получишь ни копейки. Детей у нас нет, так что добиться развода для меня не будет проблемой.

— Зато у тебя возникнет другая проблема. Возможно, ты и получишь развод, но наслаждаться вновь обретенной свободой тебе придется на тюремных нарах.

— И не надейся, — покачала головой Марина. — Тебе это не удастся.

— Удастся, можешь в этом не сомневаться, — убежденно произнес Егор.

Марина снова уставилась в салат, прикидывая, сколько ей дадут за убийство в состоянии аффекта. Хотя она была не слишком сильна в уголовном праве, по ее прикидкам выходило, что не меньше пяти лет. Кроме того, тюрьма означала конец ее бизнеса, забвение и, как говорил ее муженек, унизительную нищету.

— Ну так как? — поинтересовался Егор. — Услышу ли я твое нежное “да”, как в тот счастливый день, когда я сделал тебе предложение?

Марина положила вилку на стол и глубоко вздохнула. Она приняла решение.

— Ты ничего от меня не получишь, грязный блудливый кобель!

С шумом отодвинув стул, она резко поднялась из-за стола и решительно зашагала к выходу из ресторана.

— Эй! А кто же заплатит за обед? — растерянно крикнул ей вслед Егор.

* * *

Оля Кузина села в следующий поезд и, аккуратно разгладив смявшиеся страницы книги, с головой окунулась в расследование, которая вела сотрудница уголовного розыска Анастасия Каменская.

Детектив назывался “Стилист”. Сюжет был закручен — дальше некуда. Сволочи-издатели убили жену талантливого переводчика, а потом жестоко избили его самого, так что он стал парализованным инвалидом, и все ради того, чтобы он не поехал работать за границу, а продолжал самозабвенно вкалывать на них, как раб на кофейных плантациях.

В довершение всего соседом парализованного переводчика оказался маньяк, похищающий и убивающий стройных черноволосых юношей, чтобы отомстить бывшему любовнику своей жены.

Перевернув последнюю страницу, Кузина удовлетворенно вздохнула. Детективы были ее страстью. Проглотив в числе прочего всего Чейза, Рекса Стаута с его страдающим от ожирения, но гениальным Ниро Вульфом и Эрла Стенли Гарднера с его блистательным адвокатом Перри Мейсоном, Оля, за отсутствием непрочитанных зарубежных детективов, с легкой грустью переключилась на детективы отечественные. И тут она сделала весьма любопытное открытие.

Значительная часть русских авторов в своих детективных романах рисовала издателей самыми что ни на есть черными красками. Создавалось странное впечатление, что российские издатели все как один были жуликами, ворами, убийцами, алкоголиками или в лучшем случае извращенцами.

Зарубежные авторы относились к своим издателям с большей снисходительностью, признавая, что и среди них встречаются весьма уважаемые и достойные личности. Бывало, конечно, что один издатель убивал другого, но, в конце концов, такое с каждым может случиться.

На мгновение Оле стало обидно за своих соотечественников. Она как никто другой представляла, как трудно быть честным в российских условиях. Даже не трудно, а просто невозможно. Российская система налогообложения словно специально была рассчитана на то, чтобы ни одно предприятие, работая честно, не продержалось на плаву больше года. Кроме того, помимо налогов, отчисляемых государству, веселая московская братва тоже жаждала получить свою долю, а обмануть мафиозные группировки было гораздо труднее, чем налоговое управление. Плюс взятки, без которых невозможно обойтись…

"Россия превращается в страну всеобщей ненависти, — с грустью подумала девушка. — Те, кто может, отрывают от пирога куски пожирнее, но на всех все равно не хватает. Лгут и воруют практически все — издатели, политики, бизнесмены, рабочие, члены правительства, а тот, кто не может ничего урвать или украсть, страдает от голода и нарастающих как снежный ком зависти и ненависти к более удачливым согражданам. Впрочем, кое-кому удается-таки обеспечить себе приемлемый уровень жизни, не поступаясь при этом своими принципами. Мне повезло, что я отношусь именно к этой категории людей”.

Окна вагона осветились. Поезд въезжал на станцию “Павелецкая”. Сунув помятую книжку Марининой в сумку, Оля поправила воротник элегантной блузки из японского шелка и направилась к двери.

* * *

Сергей Вермеев, владелец самого дорогого и престижного в России журнала “Bay!”, в качестве названия для своего детища выбрал восклицание при помощи которого раскрепощенные американцы обычно выражают восторг или радостное удивление. Он не промахнулся. Это название наиболее точно отражало профиль толстого отпечатанного в Финляндии на глянцевой бумаге издания. При одном взгляде на сочные яркие фотографии, заполняющие страницы журнала, читатель хотел возопить: “Bay! Bay! Bay!” — и так восклицать до тех пор, пока не будет перевернут последний лист.

На страницах “Bay!” российские граждане могли полюбоваться блистающим свежей краской “Феррари-550-Маранелло”, развивающим скорость до трехсот двадцати километров в час и стоящим двести тысяч долларов, украшенным бриллиантами купальником от Диора за миллион долларов и стремительно восходящей к мировой славе пятнадцатилетней российской моделью Машей Бирюсенко, ночь с которой стоила пять тысяч долларов.

В журнале “Bay!” были фотографии известных бизнесменов, кинозвезд и деятелей искусства. Здесь рассказывалось о картинных галереях и ночных клубах, концертах классической музыки и казино, злачных местах и тусовках московского бомонда.

Цена одного номера была почти неслыханной — пятнадцать долларов, естественно, в пересчете на российские рубли, а подписной тираж в тридцать тысяч экземпляров при подобных расценках поражал воображение и вызывал острую зависть у издателей подобных журналов, стоящих от силы полтора-два доллара. По правде говоря, никто из конкурентов не понимал, каким образом Вермеев ухитряется продавать журнал в таких количествах, даже не рекламируя его, разве что чуть-чуть, и то в самом начале. Это казалось мистикой. Впрочем, подобные вещи иногда случаются. Люди готовы заплатить несоразмерную цену за то, что считается модным. Пришейте к индийским джинсам фирменную американскую этикетку — и их уже можно продавать в два раза дороже. “Bay!” был модным журналом. И это — очевидный факт. Единственное, что оставалось непонятным, — это как журнал ухитрился стать модным почти без рекламы.

В гостиной своей просторной четырехкомнатной квартиры на Кутузовском проспекте Сергей Вермеев неторопливо расстегнул ширинку и бережно вынул оттуда свой сморщенный, до смешного маленький член. Он аккуратно сжал член рукой, с грустью подумав, что при виде его “нефритового стебля” ни одна женщина не воскликнет “Bay!”, если ей, конечно, за это не заплатить. Впрочем, деньги для преуспевающего издателя не были проблемой. Его проблема, к сожалению, была совсем иного свойства.

Сергей принялся ритмично массировать член, с отвращением глядя на картину, висевшую на стене напротив него. Эту картину он приобрел за две с половиной тысячи долларов в галерее “Экстази”, которую он активно рекламировал в каждом номере своего журнала. Картина с малоприятным названием “Отрыжка самопознания” была выполнена в стиле экзистенциального псевдопримитивизма. Что такое экзистенциальный псевдопримитивизм, похоже, никто толком не знал, кроме создательницы этого направления Лили Ужик. Вермеев картину ненавидел. Он выбрал ее лишь потому, что другие шедевры Лили, выставленные в галерее “Экстази”, были еще хуже, а покупать ее картины для Сергея было жизненной необходимостью. Остальные произведения основательницы экзистенциального псевдопримитивизма Вермеев хранил вместе с дровами для камина в подвале загородного дома.

"Ничего, через пару часов я сниму эту пакость”, — подумал издатель.

Обычно на месте “Отрыжки самопознания” висел полный мягкого света акварельный рисунок, изображающий виллу Тиволи, который Сергей пару лет назад приобрел в Риме на площади Испании.

Причина, по которой Вермеев был вынужден любоваться “Отрыжкой самопознания”, была очень проста: за резной антикварной ширмой красного дерева снимала с себя дорогое французское белье Лиля Ужик — худая, как голодная щука, обесцвеченная перекисью блондинка с суперкороткой стрижкой и по-негритянски полными губами.

Освободившись от узких, благоухающих духами “Опиум” кружевных трусиков, Лиля провела ладонями по впалым бедрам и с тяжелым вздохом подняла со стула ослепительно оранжевый комбинезон пожарного. Затянув потуже пояс, она всунула узкие босые ступни в грубые, пахнущие ваксой черные ботинки и в довершение натянула на голову сверкающий, как новая монета, латунный шлем. Затем создательница экзистенциального псевдопримитивизма прикоснулась наманикюренным пальчиком к клавише музыкального центра.

"В лесу родилась елочка, в лесу она росла…” — весело зазвучала детская новогодняя песня.

Сергей Вермеев вздрогнул и напрягся, крепко сжав член в руке. В этот момент из-за ширмы появилась Лиля Ужик с большим бронзовым колокольчиком в одной руке и блестящим латунным ведерком в другой.

— А-ах! — судорожно вздохнул издатель. Сердце испуганной малиновкой затрепыхалось в его узкой грудной клетке.

Громко звоня в колокольчик и высоко задирая ноги в грубых вонючих ботинках, художница, весело подпрыгивая, принялась носиться взад-вперед по просторному салону пятикомнатной квартиры Вермеева.

Член в руках Сергея зажил самостоятельной жизнью. Подрагивая, он наполнялся кровью, становясь все больше и тверже. Впрочем, даже в свои лучшие моменты мужские достоинства издателя не удостоились бы искреннего и непритворного возгласа “Bay!”.

Бодро насвистывая в такт музыке, Лиля принялась вздымать высоко вверх латунное ведерко, а потом резко опускать его вниз.

Вермеев застонал и мелко затрясся всем телом. Горячая остро пахнущая сперма беззвучно выплеснулась на персидский ковер.

— Боже! — промычал Сергей. — Это было просто потрясающе! Ты неподражаема.

— Я знаю, — без особого энтузиазма кивнула создательница экзистенциального псевдопримитивизма.

Дверной звонок заверещал пронзительно и требовательно.

Издатель жестом руки попросил Лилю выключить музыку.

— Кто там? — раздраженно крикнул он.

— Это я! Твоя мама! Открой! — послышался из-за двери сочный гренадерский бас.

— Мама?!! — упавшим голосом повторил Сергей.

Сердце глухо бухнуло в его груди и провалилось куда-то вниз, то ли в желудок, то ли в пятки.

Именно Аглая Тихомировна, любимо-ненавистная мамочка Вермеева, была виновата в сексуальных проблемах известного издателя. Сергей предпочел бы навсегда позабыть о ее существовании, но, увы, это было невозможно. Несгибаемая, как железный Феликс, и невыносимо энергичная, как розовый заяц с батарейкой “Дюраселл”, Аглая Тихомировна достала бы его и со дна Марианской впадины.

Росший без отца Сережа Вермеев с раннего детства мечтал быть пожарным, однако у оператора башенного крана Аглаи Тихомировны были совершенно другие планы относительно будущего ее Драгоценного обожаемого сыночка. Сереженька должен был стать как минимум академиком и изобрести что-нибудь покруче, чем водородная бомба или искусственный интеллект, чтобы любимая мамочка могла им гордиться.

Сережа не жаждал учиться, а уж изобретать водородную бомбу ему бы и в голову не пришло. Он был равнодушен почти ко всему, кроме иногда проносящихся по улицам города мощных ярко-красных пожарных машин. Сирены тревожно завывали, глаза слепили вращающиеся, как суфийские дервиши, огни фиолетовых мигалок, а решительные сильные мужчины отважно вступали в схватку с огнем и побеждали.

К пяти годам Сережа понял, что свои мечты лучше было держать в тайне. Скорая на руку Аглая Тихомировна могла запросто надрать ему задницу ремнем за рисунки пожарных машин или горящих зданий. Он не имел права даже на мечту.

Когда Сереже исполнилось одиннадцать лет, Аглая Тихомировна отвела его на детский утренник-маскарад во Дворец пионеров. Естественно, в душе маленький Вермеев мечтал о наряде пожарника, но Аглая Тихоновна выбрала для него костюм Эйнштейна, и мальчик чуть не упал в обморок, увидев в зеркале отражение худенького, одетого в мешковатый черный пиджак и серые клетчатые штаны гнома в курчавом седом парике и огромных пластмассовых очках с прикрепленным к ним отвратительно розовым носом и густыми седыми усами. Сережа хотел заплакать, но сдержался. Он ведь будущий пожарный, а пожарные не плачут ни при каких обстоятельствах.

Вермеев шел на утренник как на казнь, жалобно кривя губы и хлюпая носом. Актовый зал Дворца пионеров сиял огнями люстр и гирляндами огромной новогодней елки. Массовик-затейник что-то кричал, а пестро разряженные дети весело неслись в хороводе.

Сережа с отвращением смотрел на пролетающих мимо него зайцев, кощеев, принцесс и жирафов. Общее веселье лишь раздражало его. Вермеев уже хотел было притвориться, что у него смертельно разболелся живот, и вернуться домой, как в хороводе мелькнуло что-то оранжево-красное и до боли знакомое. Костюм пожарного! До чего же он красив! Сережа, затаив дыхание, следил, как пожарный с латунным ведерком в одной руке и колокольчиком в другой, весело подпрыгивая, приближается к нему.

Вот он подпрыгнул еще выше, тряхнул головой, и шлем, сделанный из папье-маше и покрашенный бронзовой краской, соскользнул с головы пожарного и подкатился к ногам Сережи. Мальчик машинально поднял его.

— Отдай! — попросила его красивая светловолосая девочка с короткой стрижкой и очаровательно пухлыми губами.

Сережа не двинулся с места. Его горло сжал мучительно-сладостный спазм. Он хотел вздохнуть, но не мог. Неожиданно он понял, что знает о своем организме далеко не все. С той частью его тела, которую Аглая Тихомировна презрительно именовала “пипкой”, творилось что-то совершенно невообразимое. Она набухала, как сухая губка, опущенная в воду, отдаваясь мучительно-сладостной болью в бедрах, груди и пояснице. Когда эта боль достигла сердца, Сережа понял, что еще чуть-чуть — и он потеряет сознание.

Девочка звонко рассмеялась и, выхватив у него из рук свой шлем, умчалась, взмахнув на прощание латунным ведерком.

Сережа охнул и содрогнулся всем телом, с удивлением ощутив, что его трусики увлажнились.

К великому разочарованию Аглаи Тихомировны, Вермеев так и не стал ни академиком, ни знаменитым ученым. К его собственному великому разочарованию, он даже не стал мужчиной. Женщины неизменно напоминали ему мать и вызывали у него внутреннюю дрожь. Получить сексуальное удовлетворение Сергей мог только одним путем — представив себе звонящую в колокольчик и взмахивающую ведерком тоненькую светловолосую девочку в оранжевом костюме пожарного.

Непреодолимое желание сбежать из-под ига властной и напористой мамочки стимулировало Сергея зарабатывать деньги. Неожиданно прорезавшийся финансовый талант за два года превратил его в очень богатого “нового русского”. Три тысячи долларов в месяц, которые Вермеев выделял Аглае Тихомировне на мелкие расходы, слегка примирили ее с тем, что ее сын купил себе квартиру на противоположном конце Москвы, а на ее звонки отвечал автоответчик.

Впрочем, долгожданный покой длился недолго. Неожиданно Аглаю Тихомировну осенило, что если сын не оправдал ее надежд, то уж внук-то наверняка станет выдающимся ученым. Дело оставалось за малым — обзавестись внуком, но для этого требовалось живое и непосредственное участие Сергея.

Аглая Тихомировна подстерегала сына дома и на работе, выясняя, почему он до сих пор не женился, и даже иногда делала оскорбительные намеки на то, что он “голубой”, а может быть, даже и импотент.

Справиться с матерью Сергей не смог бы даже физически. Грузная и рослая Аглая Тихомировна была на голову выше и на полцентнера тяжелее сына, и решимости ей было не занимать. Для того чтобы успокоить разбушевавшуюся мамочку, потребовалось бы воспользоваться услугами как минимум чемпиона Японии по сумо.

Звонок снова задребезжал. Его звук показался издателю отвратительным. Затем послышались удары кулаками в дверь.

— Интересная у тебя мама, — заметила Лиля. — Терпение явно не входит в число ее добродетелей. Ты собираешься открывать?

— Собираюсь, — буркнул Сергей.

Дверь была бронированной, и фирма, устанавливающая ее, гарантировала, что она выдержит даже взрыв. Однако Вермеев не был уверен, что дверь сможет долго сопротивляться напору Аглаи Тихомировны.

На всякий случай, а скорее подсознательно желая оттянуть момент встречи, он посмотрел в глазок, лихорадочно соображая, как объяснить матери наличие в квартире одетой в костюм пожарного блондинки. Если сказать, что Лиля — его невеста, возможно, мать даже не обратит внимания на несколько экстравагантный костюм художницы. Впрочем, если мужчины сплошь и рядом носят пятнистые армейские куртки, то почему бы девушке не нарядиться в оранжевый комбинезон? Или лучше соврать, что они готовятся к маскараду?

Увидев в глазок надвинутую на лоб необъятную бледно-зеленую шляпку, украшенную искусственными цветами, фруктами и птичьими перьями, Сергей тихо застонал от отчаяния. После того как он разбогател, его мать решила, что она должна выглядеть как настоящая светская дама. Единственным минусом в этом в общем-то вполне разумном решении было то, что ушедшая на покой бывшая крановщица даже отдаленно не представляла, что такое светская дама и как она должна выглядеть. Длинные переливающиеся платья с прозрачными кружевными вставками, которые она натягивала на свое широкое бесформенное тело, могли бы доставить невыразимую радость папуасам Соломоновых островов, но далеко не всякая манекенщица решилась бы выйти в них на подиум, разве что за очень большие деньги. А уж шляпки… Нет, о шляпках лучше не думать.

Обреченно вздохнув, издатель набрал код на электронном замке и распахнул дверь.

Лиля услышала приглушенный вскрик, а затем что-то упало.

"Они что там, дерутся?” — подумала девушка и выглянула в коридор.

Пожилая женщина исполинских размеров в снежно-белом кружевном балахоне и совершенно неописуемой шляпке наклонилась над телом распростертого на дубовом паркете прихожей издателя.

— Что с ним? — встревоженно спросила Лиля, делая шаг к Сергею. — Ему плохо?

Женщина подняла на нее выпуклые рыбьи глаза. Ее ладони мягко легли на голову художницы — одна на челюсть, а другая на затылок.

Прежде чем Лиля успела сообразить, что происходит, руки женщины дернулись, с сухим хрустом переламывая ей шейные позвонки.

* * *

Задержавшись у лотка с книгами, Оля Кузина купила новый детектив Марининой и, озабоченно посмотрев на часы, ускорила шаг. Она немного опаздывала.

Мужчины инстинктивно оборачивались ей вслед, сами не понимая, почему. Оля ничем не напоминала изнуренную диетой и упражнениями манекенщицу. Более того, она даже не была блондинкой. Полноватая, но в меру, она вся состояла из грациозно покачивающихся при ходьбе аппетитных округлостей, при взгляде на которые у представителей сильного пола чисто рефлекторно, как у собаки Павлова, начинала выделяться слюна. Ее лицо, обрамленное вьющимися каштановыми волосами, тоже было круглым, а маленький изящно вздернутый носик покрывали задорные веснушки.

Один рост в 152 сантиметра льстил всякому мужчине, поскольку рядом с ней даже пигмей мог почувствовать себя Голиафом. Возможно, из-за маленького роста, но скорее всего из-за наивно-веселого, почти детского выражения лица Кузина казалась очаровательным подростком, которого хотелось приласкать и угостить конфеткой.

Было трудно поверить, что ей уже исполнилось 26 лет и что она была талантливым и преуспевающим адвокатом.

Внешность Оли и ее тихий мелодичный голос принцессы из “Бременских музыкантов” помогали ей и в работе. Ни в судьях, ни в свидетелях, ни в подзащитных, ни в работниках милиции или прокуратуры она не вызывала подсознательной агрессивности, азарта борьбы или желания сопротивляться просто из упрямства. Мужчины, которые на любую чересчур уверенную в себе, напористую деловую женщину смотрели как на наглую феминистку, которую нужно поставить на место, таяли как воск при виде обаятельной Олиной улыбки. Они говорили Кузиной комплименты, назначали ей свидания и дарили цветы.

Даже ее подзащитные с малоприятным криминальным прошлым в присутствии Оленьки переставали материться и плеваться сквозь зубы, а в их приблатненно-простонародной речи начинали появляться намеки на поэтичность.

Детство Оли было столь же спокойным и безоблачным, как и ее характер. Ее родители знали друг друга чуть ли не с ясельного возраста и жили душа в душу, без типичных для большинства советских семей скандалов и мелочных взаимных придирок.

Они оба хорошо зарабатывали, имели просторную трехкомнатную квартиру в Москве и дачу в Переделкино, так что материальный вопрос тоже никоим образом не отравлял их совместного существования. Оля росла среди красивых игрушек, веселых породистых собак, интересных книг и многочисленных друзей ее родителей, которые тоже были спокойными, остроумными и приятными людьми.

Скорее всего именно счастливое детство и стало для нее мощным противоядием против всеобщего хаоса и озлобленности, в которые погрузилась Россия после того, как Советский Союз как государство перестал существовать. С легкой грустью наблюдая, как некогда братские народы СССР с восторженным энтузиазмом уничтожают друг друга, а политики с не меньшим энтузиазмом обворовывают страну, окончательно добивая и без того на ладан дышащую экономику, Кузина, вопреки здравому смыслу, ухитрилась сохранить наивную детскую веру в гуманность, добро и справедливость.

Ко всем своим клиентам Оля относилась терпимо и доброжелательно. Даже если она и не одобряла их действий, то, по крайней мере, старалась понять мотивы их поступков. Но ее внешняя мягкость и уступчивость не имели ничего общего со слабостью или бесхарактерностью.

Интуитивно Оля выбрала для себя идеальную тактику поведения, и на заседаниях суда она побеждала сильных и уверенных в себе противников, точно так же, как маленький и недостаточно сильный боец “мягкого” стиля кунг-фу плавными и округлыми движениями укладывает на землю агрессивного и рослого качка-каратека.

Кузина еще раз посмотрела на часы. Без пяти три. Все в порядке. Она не опоздала.

Вприпрыжку взбежав по ступенькам, Оля открыла тяжелую дверь под вывеской “Юридическая консультация” и, войдя в холл, привычным взглядом окинула нахмуренные лица клиентов, ожидающих своей очереди. Ничего примечательного. Вряд ли сегодняшнее дежурство будет интересным.

Кузина вставила ключ в замок своего кабинета, когда скрипнула входная дверь. Увидев входящего в холл мужчину, Оля судорожно вздохнула и позабыла обо всем на свете.

* * *

Мапота Тамба в кроваво-красной набедренной повязке и белом галстуке-“бабочке” стоял перед зеркалом. Жалюзи на окнах были опущены, не пропуская дневной свет, и комната освещалась четырьмя галогеновыми светильниками, расставленными на полу. При такой подсветке почти двухметровое мускулистое тело Тамбы казалось скульптурой Микеланджело, высеченной из сверкающего черного обсидиана.

Мапота прикоснулся к пульту дистанционного управления, и комнату заполнила тревожно-яростная мелодия, причудливо сочетающая в себе стремительный говор африканских барабанов, переливы испанской гитары и пронзительную жалобу флейты. Резко и высоко подпрыгнув, Тамба жестко приземлился на широко расставленные ноги и, сильно изогнув назад корпус, отдался пластичному и стремительно-резкому ритму танца.

Он репетировал свое ночное выступление в стриптиз-клубе “Содом и Гоморра”.

Если бы десять лет назад кто-нибудь сказал Мапоте, что он будет зарабатывать на жизнь, обнажаясь перед сексуально озабоченными старушками, молодой аспирант философского факультета МГУ рассмеялся бы ему в лицо. Но жизнь — вещь непредсказуемая. Иногда она выкидывает штучки и похлеще.

Светлана Одинцова, мать Мапоты, как многие девушки, чья молодость пришлась на времена брежневского застоя, мечтала выйти замуж за иностранца и уехать жить за рубеж. Ее мечта осуществилась. Светлана стала законной супругой Сомалийского студента Теодора Мбанги Тамбы и даже родила от него ребенка.

Теодор был высок, мускулист и красив, как арап Петра Великого. Черты его лица, как, впрочем, у многих сомалийцев, были скорее арабскими, чем негроидными. Полная радужных надежд, Светлана улетела с мужем и сыном в прекрасную страну Соомаал, что на языке местных жителей означает “Молочная страна”.

Пролетая над бескрайней Нубийской пустыней, Светлана пыталась представить свою будущую жизнь в Могадишо. Она почему-то была уверена, что все столицы более или менее одинаковы и Могадишо — это почти Москва, но только немножечко поменьше. О том, что письменность в Сомали была введена около года назад и что ни газет, ни телевидения, ни высотных домов там нет и в помине, Теодор как-то забыл упомянуть.

Кое в чем столица Сомали все-таки напоминала Москву. Местное время там совпадало с московским. Но на этом сходство кончалось, и начинались сплошные различия. Могадишо состоял из крытых соломой хижин. Некоторые хижины были побольше, а другие поменьше. Хижина Теодора Мбанги Тамбы была по сомалийским меркам просто огромной — по меньшей мере восемьдесят квадратных метров.

Светская жизнь сомалийского бомонда протекала в многочисленных чайных. Народ рассаживался на табуретках, расставленных в тени деревьев, и, лениво потягивая чай с верблюжьим молоком, часами слушал радио. Радиоприемники в Сомали тоже были роскошью, доступной очень немногим.

Встреча с Могадишо стала для Светланы подлинным шоком. Но еще большим шоком для нее оказалось то, что у ее любвеобильного мужа уже было две жены. Унылой жизни в гареме гордая душа русской женщины выдержать не могла. Добравшись с маленьким Мапотой на руках до советского посольства, Светлана пала на колени, со слезами на глазах умоляя отправить ее на любимую родину. Ребенок был вписан в паспорт Светланы, так что с этим проблем не возникло, и она, загоревшая, похудевшая и порядком напуганная, вновь оказалась в Москве.

В школе ребята дразнили Мапоту, обзывая его ваксой, бабуином и бананом. Маленький мулат начал усиленно качать мускулы и вскоре с помощью грубой силы добился всеобщего уважения. Закончив школу, он поступил на философский факультет МГУ, блестяще защитил диплом и в начале перестройки, полный радужных надежд, сдал экзамены в аспирантуру.

Закончить аспирантуру ему так и не пришлось. Страна стремительно катилась в пропасть экономического хаоса, и философия в России стала предметом, пользующимся наименьшим спросом. В научно-исследовательском институте, где работала его мать, произошло сокращение штатов, и Светлана оказалась на улице.

Мапота начал “челночить”, но было уже поздновато. Конкуренция была слишком велика, а тут еще ввели таможенные пошлины. Конечно, он зарабатывал на жизнь, но денег все равно хронически не хватало. И тут у Светланы случился инсульт. Следствием был паралич левой половины тела.

Мапота не мог неотлучно находиться с матерью. Срочно потребовались деньги на сиделку и лекарства. Просматривая газету в поисках работы, он наткнулся на объявление стриптиз-клуба “Содом и Гоморра”, приглашающее на собеседование высоких, мускулистых и сексуальных мужчин. Зарплата предлагалась вполне приличная, в любом случае на сиделку для матери должно было хватить, а если учесть чаевые, то получалось и вовсе неплохо.

При виде эбенового тела мулата менеджер клуба присвистнул от восхищения. Мапота понял, что он принят.

Освоить стрип-данс для него было несложно. Мапота много лет занимался рукопашным боем, так что растяжка и координация движений у него были превосходные, а чувство ритма и удивительная кошачья пластика у него, как у всех негров, были в крови.

Мулат-философ начал с сольных выступлений и приват-танцев по крейзи-меню только для дам, а затем стал принимать участие в театрализованных представлениях “Страсть по оргазму”, “Страсть по эрекции” и “Страсть по розовой страсти”. Утомившись от некоторого однообразия “страстей”, Мапота предложил администрации создать спектакль “Страсть по импотенции”, но его предложение почему-то не приняли.

И все-таки денег хронически не хватало. Помимо сиделки, Мапота нанял для матери массажистку, понимая, что пролежни для паралитика чреваты развитием гангрены. Он покупал для нее самые лучшие зарубежные лекарства и комедийные видеокассеты, пытаясь хоть как-то развеселить мать и облегчить ее страдания.

Жить в однокомнатной квартире вместе с сиделкой и лежачей больной было невозможно, и Мапота снял для себя квартиру в соседнем доме. На это ушли его последние сбережения. И тогда Мапота опубликовал в журнале “Bay!” это объявление. Он сам не понимал, почему он это сделал, вернее, понимал, но хотел убедить себя, что это не более чем игра, что он просто поддался внезапному импульсу.

Сегодня номер “Bay!” с его объявлением появился в печати. В глубине души Мапота надеялся, что никто по нему не позвонит.

Звонок телефона среди грохочущей музыки был почти неразличим, но все-таки Тамба услышал его. Выключив музыкальный центр, он смахнул рукой пот со лба и поднял трубку, надеясь, что звонит сиделка его матери. Но это была не она.

— Это вы давали объявление в журнале “Bay!”? — без лишних предисловий поинтересовался надменный, но приятный и мелодичный женский голос.

— Я, — ответил Мапота.

— А вы действительно уверены, что годитесь для этой работы?

— Если я скажу “да”, вряд ли это вас убедит, — улыбнулся мулат. — К тому же я хотел бы удостовериться, что вы годитесь для того, чтобы я на вас работал.

— Ответ наглый, но разумный, — заметила Марина Буданова. — Мы можем встретиться сегодня вечером?

— Да, — сказал Мапота.

Как раз сегодня у него был выходной.

— Вы знаете, где находится клуб “Черная лужа”?

— Вы имеете в виду этот дешевый приют нечесаных хиппи? — удивился Мапота. — Там, где выступает группа “Умка и Красные Кхмеры?”

— Я и сама знаю, что это жуткая дыра, — поморщилась Марина, — Зато там я наверняка не встречу знакомых.

— Ладно, — со вздохом согласился Мапота. — А как я вас узнаю?

— Я сама вас узнаю. Как вы выглядите?

— Я надену канареечно-желтый галстук с алым восклицательным знаком. Как раз в стиле “Черной лужи”. Вы не ошибетесь.

— Кстати, вы так и не представились, — напомнила Марина. — Как вас зовут?

— Вы тоже не представились, — заметил Мапота. — Думаю, будет лучше, если мы познакомимся при встрече.

— Хорошо. В девять вас устроит?

— Устроит.

В трубке раздались короткие гудки.

"Вот зараза! Даже не попрощалась”, — подумал Мапота.

* * *

Оля Кузина пребывала в состоянии, близком к трансу. С трудом сосредотачиваясь на том, что она говорит, она объясняла благообразной старушке с кокетливо уложенной вокруг головы седой косой, что невозможно подать в суд на укусившую ее соседку, поскольку факт нанесения телесных повреждений не был официально зарегистрирован, а теперь следы укуса исчезли и останется только ее слово против слова соседки.

Старушка отказывалась понимать и страшно сердилась.

— Но ведь она меня укусила!

— Вы должны были сразу обратиться ко мне, не через месяц, — вздохнула Оля. — Сейчас уже ничего не сделаешь. Вот если она снова вас укусит, немедленно обращайтесь в милицию и к врачу, чтобы он выдал вам справку о том, что вас укусили и о степени тяжести нанесенных повреждений.

— В следующий раз я сама ее укушу! — раздраженно сказала старушка. — А вы, девушка, вообще ни на что не годитесь. И не надейтесь, что я заплачу вам деньги за то, что вы отказываетесь выполнить свой долг.

— Вам и не надо платить, — вежливо сказала Оля. — Очень жаль, что я не смогла вам помочь.

Старушка сердито фыркнула и удалилась, громко хлопнув дверью кабинета, но Оля уже ничего не слышала. Она опять погрузилась в дурманящие мечты, источником которых был высокий брюнет, вошедший в юридическую консультацию в тот момент, когда она отпирала дверь.

Кузина любила читать романы о любви с первого взгляда, но не особо верила в то, что нечто подобное случается на самом деле. Она не томилась подобно многим молодым девушкам в ожидании мужчины своей жизни. Еще со школьной скамьи ее окружали поклонники. Их было так много и они были такие симпатичные, что было почти невозможно выбрать кого-то конкретного. К тому же Оле не хотелось обижать остальных.

Благодаря веселому и общительному характеру Кузина всегда была душой компании, а работа адвоката располагала к многочисленным знакомствам. У нее было несколько серьезных увлечений, были романтические встречи, поцелуи и не только поцелуи, но все как-то само собой сходило на нет. Если бы Оля захотела, она в любой момент могла выйти замуж, но интуитивно она чувствовала, что это не то, что еще не пришло ее время.

И вот сейчас при одном взгляде на незнакомца она поняла, что он предназначен ей самой судьбой. Эта внутренняя уверенность была совершенно иррациональной и необъяснимой, но никто не смог бы уверить ее в обратном. Мысль о том, что он, следуя общей очереди, может попасть в кабинет к другому юристу, доводила Кузину до отчаяния, но внутренний голос успокоительно нашептывал ей, что это невозможно. Судьба привела его именно к ней. Иначе просто не может быть.

— Билл Клинтон! — неожиданно донеслось до Оли. — Этот негодяй! Я не могу допустить, чтобы подобный преступник был крестным отцом моего сына! Ради бога, сделайте что-нибудь!

"При чем тут Билл Клинтон?” — мелькнуло в голове у Оли.

Тряхнув головой, она вернулась к действительности.

На стуле перед ее столом сидела худощавая женщина лет тридцати с изможденным лицом и загрубевшими от работы руками.

— Простите, — улыбнулась несколько ошарашенная Оля. — Я слегка задумалась и не совсем поняла, о чем именно вы говорили. Какой еще преступник собирается стать крестным отцом вашего сына? И при чем тут Билл Клинтон?

— При том, что Билл Клинтон и есть крестный отец моего сына! — раздраженно произнесла посетительница. — Я же вам все объяснила! Вы что, совсем меня не слушали? Чем вы вообще тут занимаетесь?

Оля заинтересованно посмотрела на женщину. Она была одета в дешевое польское платье с вещевого рынка и стоптанные темно-коричневые туфли. Было трудно поверить, что перед ней сидит мать крестника американского президента.

— Простите, кажется, я задумалась. Не могли бы вы повторить все с самого начала?

Женщина укоризненно покачала головой.

— Я же все объяснила! Сколько можно повторять одно и то же? Надеюсь, что в этот раз вы будете слушать, что я говорю.

— Буду, — подтвердила Оля.

— Так вот. Я всегда мечтала, что мой сын будет сыном президента, но, к сожалению, я вышла замуж за рабочего консервного завода. Когда я забеременела, то твердо решила, что мой ребенок заслуживает самого лучшего крестного, и пообещала ему, что, раз уж его отец оказался простым рабочим, его крестным непременно станет президент. Я отправилась к священнику и спросила, обязательно ли, чтобы при крещении присутствовали двое крестных — крестная мать и крестный отец и как происходит обряд крещения.

Священник объяснил, что присутствие крестной матери обязательно, а если крестный отец по каким-то причинам не может присутствовать на крещении, будет достаточно в нужный момент как следует представить его себе, и тогда он будет считаться крестным отцом ребенка. Так что теоретически я могла выбрать любого хорошего человека и сделать его крестным отцом. Я долго размышляла и после мучительных колебаний выбрала Билла Клинтона. В тот момент он показался мне наиболее достойным кандидатом. Так Билл стал крестным отцом моего Павлика.

— Отлично, — улыбнулась Оля. — Я рада за вашего сына. Так в чем же ваша проблема?

— В том, что Билл — сволочь, — наклоняясь к ней, злобно прошипела женщина. — Этот подлец недостоин быть крестным моего ненаглядного ангелочка!

— Но почему? — опешила Оля. — Что он вам сделал? Неужели вас так возмутила его связь с Моникой Левински? В конце концов, согласно статистике, 98 процентов мужчин изменяют своим женам. Так почему же американский президент должен быть исключением?

— Если бы дело было только в Монике, возможно, я и простила бы его. А как насчет войны в Югославии? А бомбардировки сербских городов? На совести этого убийцы миллионы жизней наших братьев-славян!

— Действительно, с войной в Югославии как-то нехорошо получилось, — согласилась Оля. — Мне тоже кажется, что в этом Клинтон слегка переборщил. Так что именно вы хотите от меня?

— Как что? Конечно же, я хочу другого крестного для моего сына!

— И поэтому вы решили обратиться к адвокату?

— А что еще я могла сделать? Я отправила письмо лично Биллу и в сенат США, но прошло уже три месяца, а я так и не получила ответа! Эти американцы совсем совесть потеряли!

Несколько мгновений Оля с любопытством созерцала фанатичное выражение на лице посетительницы. Случай был настолько нетривиальным, что она даже на время позабыла о предназначенном ей судьбой незнакомце.

— Знаете что, — произнесла наконец Кузина. — Ваш случай не такой сложный, как может показаться на первый взгляд. Если вы представили, что Билл Клинтон стал крестным отцом вашего сына, с таким же успехом вы можете представить, что увольняете его, и берете на роль крестного другого, на этот раз действительно достойного человека.

— И все? — недоверчиво посмотрела на нее женщина. — Так просто?

— Так просто, — подтвердила Оля. Лицо посетительницы перекосила странная гримаса. Она тихо всхлипнула и на мгновение поднесла к глазам платок. Затем ее лицо озарила счастливая улыбка.

— Вы не представляете, что вы для меня сейчас сделали, — с чувством произнесла она. — Вы сняли невыносимую тяжесть с моей души! Сколько я вам должна?

— Нисколько, — ответила Ол. — Я тоже била против войны в Югославии.

— Ну, это уже слишком, — Пробормотала Кузина, когда женщина вышла из кабинета.

Дверь слегка приоткрылась:

— Можно? — послышался мягкий мужской баритон.

Оля судорожно вздохнула, а ее руки взметнулись вверх, поправляя прическу. Кузина ни секунды не сомневалась в том, что это был ОН — мужчина ее мечты.

Дверь растворилась, и на пороге нарисовался стройный высокий брюнет с широко расставленными темно-синими глазами. При взгляде на его породистое, четко очерченное лицо Олю пронзило чувство необъяснимой тревоги. Выражение этого лица было каким-то необычным и трудноопределимым — то ли печальным, то ли усталым, то ли отрешенным.

— Здравствуйте, — сказал брюнет.

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, — дрогнувшим голосом предложила Оля, мысленно посылая ЕМУ эманации пламенных чувств, бушующих в ее груди, чувств, которые, Как и следовало ожидать, должны были немедленно пробудить в незнакомце ответную страсть. В этот момент Кузина почти верила в то, что телепатия существует и истинная любовь способна творить чудеса.

Однако поведение посетителя явно опровергало эту теорию.

Брюнет опустился в кресло и окинул Олю оценивающим взглядом лишенного эмоций аналитика. Под этим взглядом ее светлая вера в телепатию и магические силы любви увяла, как орхидеи в безводной пустыне. Впервые в своей жизни Кузина столкнулась с мужчиной, который смотрел на нее с таким же безразличным выражением, как он посмотрел бы, скажем, на письменный стол или на рулон туалетной бумаги.

Только сейчас Оля получила возможность внимательно рассмотреть одежду брюнета и убедилась, что, во-первых, она была безукоризненно подобрана, но при этом не бросалась в глаза, а во-вторых, она была запредельно дорогой. Запястье мужчины ее мечты украшал стальной швейцарский хронометр фирмы “Кротон” за пять тысяч долларов. Кузина видела часы этой марки в журнале “Вог”.

Обычный “новый русский”, желающий потрясти воображение сограждан своим неожиданно свалившимся богатством, наверняка купил бы здоровенные золотые часы, к тому же украшенные бриллиантами. Истинную цену “Кротона” знали лишь немногие. Кто же он такой? Загадочный богач, пытающийся выглядеть незаметным?

— Я хочу подать исковое заявление в суд, — сказал мужчина. — Вы можете составить его?

— Разумеется, — энергично кивнула головой Оля, надеясь, что он обратит внимание на ее роскошные, сверкающие после мытья каштановые локоны. — В чем именно состоит суть вашей проблемы?

— Я хочу подать в суд на писательницу Александру Маринину, — с расстановкой произнес брюнет.

— На Александру Маринину? — ошарашенно переспросила Оля.

— Именно так, — подтвердил брюнет.

— На эту Александру Маринину? — на всякий случай уточнила Оля, вытаскивая из сумочки мятый томик “Стилиста”.

От одного взгляда на книгу по щеке посетителя пробежал нервный тик.

— Уберите это, — попросил он, и в его ровном голосе прозвучали нотки с трудом подавляемого отвращения.

— Хорошо, — сказала Оля, запихивая “Стилиста” обратно в сумочку и стараясь выглядеть как можно более спокойной и уверенной в себе. — Какие именно претензии вы имеете к Александре Марининой?

— Беззастенчивое вмешательство в мою личную жизнь, — отчеканил брюнет. Было заметно, что он неоднократно проигрывал в воображении свою речь. — Я хочу подать на нее в суд за наносящее мне моральный и материальный ущерб публичное разглашение в ее книгах подробностей моей личной и в том числе интимной жизни.

Оля нервно вцепилась в авторучку. Здесь явно происходило что-то странное. Это что, розыгрыш? Вроде непохоже.

— Вы хотите сказать, что Маринина списала с вас какого-то героя своих книг?

— Она не списала с меня какого-либо героя. Она нагло и беззастенчиво описывает в книгах мельчайшие подробности моей жизни, причем она осмелилась вывести меня в качестве героя под моим настоящим именем. Она даже не погнушалась упомянуть о единственном факте супружеской измены, к сожалению, со всеми совершенно излишними и никому не нужными деталями. Вы представляете, какой ущерб она нанесла моему имиджу? Я уже не говорю о том, насколько подобная популярность вредит моей профессиональной деятельности. Это непростительно. Я хочу поставить точку во всей этой истории. Пусть она знаменитая писательница, пусть мафиозные издатели ее покрывают, но и на нее в конце концов должна быть управа!

"Он женат! — обреченно подумала Оля. — Впрочем, это не имеет значения, — тут же мелькнула другая, утешительная мысль. — Если он изменил раз, изменит и второй. Но если он герой Марининой, то кто же он? Издатель? Милиционер? Мафиози? Наемный убийца? Нет, это просто какой-то бред!”

Оля подвинула к себе лист бумаги, приготовившись писать.

— Хорошо, начнем составлять заявление, — слегка дрогнувшим голосом произнесла она. — Ваши фамилия, имя, отчество.

— Каменская Анастасия Павловна, — совершенно серьезным тоном сказал мужчина ее мечты.

Олины пальцы разжались. Авторучка упала на пол, украсив паркет лазурным разводом чернил.

* * *

— Уй! — с ужасом произнес Гоша Крестовоздвиженский. Люди в милицейской форме двоились и троились у него в глазах. — М-менты!

— Что будем с ним делать? — спросил один из милиционеров. — Он же лыка не вяжет!

— В-вяжу! — неожиданно возразил Гоша. — В-всех п-повяжу!

— Такие, как он, позорят наш милицейский мундир, — укоризненно заметил самый молодой милиционер.

— Р-ребята! — неожиданно вспомнил Гоша. — Я же св-вой! Я же в-ваш к-кореш! М-мы с Ась-ской К-каменской в-вчерась “Ч-черную к-кошку” бр-рали!

— Он имеет в виду издательство? — задумчиво спросил усатый сержант.

— Скорее банду, — покачал головой молодой милиционер. — Только Каменскую он спутал с Жегловым, а себя с Шараповым. Так что будем с ним делать? Доложим начальству?

— Нехорошо своих закладывать, — покачал головой сержант, который сам не прочь был в свободное от работы время отведать даров Бахуса. — Пусть поспит на диванчике, придет в себя, а там разберемся. Мало ли, почему он выпил. Может, у человека горе какое, а ты сразу — начальству доложить, начальству доложить!

— С-стучать н-на св-воих н-нехорошо! — поддержал сержанта Гоша.

* * *

— Лешик! Чистяков! Ты дома? — с порога крикнул Игорь Филимонов, он же Анастасия Каменская, он же красавец-брюнет, поразивший воображение несчастной Оленьки Кузиной.

— Дома, дома, — откликнулась из своей комнаты Марина Буданова. — Я же просила тебя не называть меня Чистяковым! Не забывай, что мы работаем под прикрытием, с другими именами, и все должны думать, что мы с тобой брат и сестра!

— Но ведь в квартире только мы с тобой! — жалобно произнес Игорь. — Ты не представляешь, какое это нервное напряжение — постоянно лгать, прикидываясь кем-то другим. Дай мне возможность хоть здесь побыть самой собой!

— Ладно, — вздохнула Марина. Она вышла из комнаты и чмокнула брата в щеку, привычно вживаясь в роль Алексея Чистякова, мужа Каменской. — Но только дома. Не забывай, что для всех остальных ты — Игорь Филимонов, мой брат. Хочешь есть? Я заказал из ресторана перепелок и свинину по-купечески, обжаренную в лесных орехах.

— Леш! Ты что! Это же страшно дорого! После этого нам придется решать проблему латания дыр в семейном бюджете!

— Не думай об этом. Имею я право побаловать свою любимую женушку?

— Ох, Чистяков! — благодарно вздохнул Игорь. — Что бы я без тебя делала? Сейчас, я только переоденусь. Ты же знаешь, что я не переношу эти дорогие модные тряпки, которые мать привозит мне из Швеции.

— Знаю, Асенька, — кивнула Марина. — При желании ты можешь выглядеть как кинозвезда, но только тебе этого не хочется, потому что это тебе неинтересно. Жду тебя на кухне.

* * *

Оля Кузина, уткнувшись лицом в подушку, плакала горько и безнадежно.

Людмила Алексеевна, Олина мама, услышав из-за стены сдавленные рыдания, вошла в комнату и мягко потрепала дочку по голове.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила она. — Тебя кто-то обидел? Что-то случилось на работе?

Оля помотала головой и, громко шмыгнув носом, зарыдала еще отчаяннее.

— Значит, это мужчина, — пришла к заключению Людмила Алексеевна. — Ведь это мужчина, да?

Оля всхлипнула и кивнула.

— Я влюбилась, — сообщила она, вытирая глаза уголком покрывала. — Это какой-то кошмар!

— Вы давно познакомились?

— Сегодня, — всхлипнула Оля. — Он пришел ко мне на прием в юридическую консультацию.

— Значит, у него просто не было времени оценить тебя по достоинству, — пожала плечами Людмила Алексеевна. — Вот увидишь, все уладится, все будет хорошо!

— Ничего не будет хорошо! — крикнула Оля, поворачивая к матери покрасневшее от слез лицо. — Ты не понимаешь, о чем говоришь!

— Он что, преступник? “Голубой”? Он женат?

— Хуже, — вздохнула Оля.

— Хуже? — удивилась мама. — Интересно, что может быть хуже? Неужели он инфицирован СПИДом?

— Еще хуже. Сядь и держись покрепче за стул. Такого ты еще не слышала. Он — старший оперуполномоченный уголовного розыска Анастасия Павловна Каменская!

— Каменская?

— Она, родимая, — мрачно кивнула головой Оля.

— Та самая Каменская? Ты имеешь в виду невзрачную, холодноватую и совершенно лишенную сексуальности героиню Александры Марининой? — на всякий случай уточнила ошеломленная Людмила Алексеевна.

— Вот именно, — шмыгнула носом Оля.

— Но ведь, насколько я понимаю, Анастасия Каменская — это она, а не он, — осторожно заметила мама.

— Я знаю, — снова заплакала Оля. — Только, похоже, его это ни капли не беспокоит!

— Господи! — охнула Людмила Алексеевна. — Неужто псих? Что же это творится с нынешней молодежью? Ну ладно, пускай он псих, но ты-то нормальная! Как же тебя угораздило влюбиться в такого?

* * *

Переодетый в хлопчатобумажный спортивный костюм и стоптанные войлочные шлепанцы, Игорь Филимонов, он же Анастасия Каменская, не подозревая о страданиях Оленьки Кузиной, с удовольствием уплетал свинину по-купечески. Сам он, как и следовало ожидать, готовить не любил в силу своей патологической лени, но всегда был готов отдать должное хорошей кухне.

Промокнув губы салфеткой, Игорь поднял глаза и встретился со взглядом Марины. Лицо Чистяова было не таким, как обычно. За маской внешнего спокойствия угадывалось почти невыносимое внутреннее напряжение — странная смесь страха, ненависти и решимости.

— Что с тобой происходит? — спросил Игорь.

— Ничего. Все в порядке.

— Лешик! Я знаю тебя двадцать лет. Ты думаешь, что сможешь меня обмануть?

— Сварить тебе кофе? — вместо ответа спросила Марина.

— Не увиливай! — шутливо погрозил ей пальчиком Игорь. — Неужели ты ревнуешь?

— Ревную? — рассеянно переспросила Марина. Все время возвращаясь мыслями к последнему разговору с Егором, она решила, что брат намекает на постоянные и нагло выставляемые напоказ измены ей мужа. Больше они ее не волновали. Егор для нее остался в прошлом. Надо только решить, как избавиться от его шантажа.

— Нет, — ответила Марина. — Я ни капельки не ревную.

— Не притворяйся. Это же очевидно, что у тебя внутри все кипит и болит от страха потерять свою своевольную, непокорную и непредсказуемую Анастасию. Но ведь я не даю тебе поводов для ревности?

— Конечно, не даешь, Асенька, — ласково сказала Марина. — Я же знаю, что ты любишь своего рыжего гения математики. Дело не в ревности. Просто сегодня я здорово поругался с Егором.

— Между прочим, я тебя предупреждала, чтобы ты не имел никаких дел с этим типом, — ворчливо заметил Игорь. — Ты обратил внимание, как он на меня смотрит этим своим мужским взглядом, от которого опускаются руки и мутится в голове? Больше всего на свете я ненавижу самцов — этих самоуверенных мужчин, убежденных в том, что их сексуальная притягательность помогает им властвовать над женщинами. Такие, как он, считают, что предназначение женщины — испытывать оргазм и производить потомство. Но не беспокойся, на меня его чары не действуют. Я никому не позволяю вить из себя веревки и вытирать об меня ноги.

— Я знаю, Асенька, — наливая в чашку брата черный-пречерный кофе, сказала Марина. — Ты не представляешь, насколько мне приятно, что оргазмы и производство потомства интересуют тебя еще меньше, чем модная одежда. Главное для тебя — служить обществу и честно выполнять свою трудную и грязную, но такую необходимую работу. Именно за это я и люблю тебя. А насчет Егора не беспокойся. Это была совершенно глупая пустячная ссора. Не стоило из-за этого расстраиваться.

Игорь с задумчивым и слегка виноватым видом помешивал ложечкой сахар в маленькой кофейной чашке.

— Леш, — неожиданно произнес он. Марина посмотрела на брата.

— Чистяков, я не могу тебе врать, — покаянно сказал Игорь. — Ты талантливый математик, крупный ученый, обладающий четким и свободным от эмоций математическим мышлением. Поэтому ты без труда разоблачаешь любую ложь.

— Верно, — с нехорошим предчувствием произнесла Марина. — Так что ты натворила на этот раз?

— Ох, Лешик! — покачал головой Игорь. — Боюсь, что я чуть не испортила нашу работу под прикрытием.

— А нельзя ли поподробнее?

— Я сама не понимаю, что со мной произошло. Я шла по улице и вдруг увидела вывеску “Юридическая консультация”. Меня прямо как током ударило. Я невыносимо устала от того, что Маринина тиражирует подробности моей интимной жизни миллионами экземпляров. Теперь вся страна в курсе того, что я изменила тебе с бывшим коллегой по работе.

— Ничего, это я как-нибудь переживу, — мрачно сказала Марина. — Так что ты устроила в юридической консультации?

— Я пошла к адвокату и попросила его составить исковое заявление, обвинив Маринину в использовании моего имени и грубом нарушении прав на личную жизнь.

— О господи! — всплеснула руками Марина. — И что сказал адвокат?

— Это была девушка, очень молодая и, похоже, не слишком опытная, — пожал плечами Игорь. — Она заявила, что совпадение моего имени и имени героини романов Марининой скорее всего было чисто случайным и что подавать на нее в суд — это все равно что публично перетрясать свое грязное белье. Мне пришлось бы привести в суд в качестве свидетеля Диму Захарова, с которым я тебе изменила, а ему пришлось бы подтвердить под присягой, что все происходило в точности так, как это было описано в книге. Это причинило бы моральные терзания и Диме, и мне, и тебе. Ты же знаешь, Лешик, что я не выношу причинять тебе боль.

— Очень разумно, — согласилась Марина. — Репортеры всех столичных газет уцепились бы за подобную “клубничку”.

— Я обещала адвокату еще раз подумать, прежде чем подавать заявление.

— Вот и хорошо, — с облегчением сказала Марина. — Ты должна держать себя в руках, как бы тяжело это ни было. Ты же у меня сильная. Поклянись мне, что больше никогда не поставишь под угрозу наши легенды и нашу работу под прикрытием. Для всех ты — Игорь Филимонов, мой брат, а вовсе не Анастасия Каменская, а я не Чистяков, а Марина Буданова. Вспомни, как здорово ты притворялась турчанкой Ларисой, чтобы выйти на след наемного убийцы.

— Этого я никогда не забуду, — гордо усмехнулся Игорь. — Думаешь, мне было легко? Меня чуть не убили! А Маринина взяла и накатала об этом очередной детектив. Ты только представь, сколько она зарабатывает на подробностях моей личной жизни! У нее же совсем другой уровень доходов! Есть некая не правильность в том, как устроена наша сегодняшняя жизнь. Я никак не могу понять, почему я, знающая пять языков и к тому же приносящая пользу обществу своей тяжелой, грязной, но такой необходимой работой, вынуждена жить в крошечной тесной квартирке с совмещенным санузлом, в то время как Маринина заключает договора с иностранными издательствами на астрономические долларовые суммы!

Марина вздохнула. Напоминать брату, что они живут не в тесной однокомнатной, а в роскошной четырехкомнатной квартире с зимним садом и двумя санузлами, было бесполезно. Игорь был уверен, что они просто временно поселились в квартире банкира Саши Каменского, сводного брата Анастасии, который повез жену и ребенка на отдых в Париж.

— Не стоит из-за этого так расстраиваться, — погладила брата по голове Марина. — Можно взглянуть на это с другой стороны. Представь себе, что ты — Шерлок Холмс, а Маринина — твой доктор Ватсон.

— Хотела бы я посмотреть на Шерлока Холмса с его дедуктивным методом в нашем отделе МУРа, — усмехнулся Игорь. — В любом случае без моего разрешения она не имеет права писать обо мне.

— В нашем государстве вообще никакие права не соблюдаются, — заметила Марина. — Так мы договорились? Анастасия Каменская ты только дома и только для меня. Для всех остальных ты — мой брат Игорь Филимонов.

— Договорились, — кивнул Игорь. — Пойду поработаю на компьютере. Хочу составить кое-какие таблицы. У меня такое ощущение, что совершенные за последние месяцы убийства бизнесменов каким-то образом связаны между собой. Но пока это все на уровне интуиции. Возникает какое-то странное ощущение прохлады в животе.

— Иди поработай, — ласково сказала Марина. — Я же знаю, что работа — это единственное, что доставляет тебе удовольствие.

* * *

— Ну, Крестик, ты даешь, — укоризненно покачал головой Юра Демарин, напарник Гоши Крестовоздвиженского.

— Уй! — сказал слегка протрезвевший Гоша, обхватывая руками гудящую как колокол голову. — Что это было?

— Ты напился, причем напился как сапожник, — пояснил Юра. — Милиция подобрала тебя в метро, хорошо хоть ребята попались свои, положили тебя отсыпаться. Потом оказалось, что кто-то нас знает, и позвонили мне, чтобы я тебя забрал. Как это тебя угораздило?

Гоша наморщил лоб, припоминая.

— Я работал над этим делом, связанным с убийствами бизнесменов. А потом появилась она.

— Кто? — заинтересовался Юра.

— Офелия. Нимфа. Прекрасная леди с бездонными серыми глазами.

— Она была связана с убийствами бизнесменов?

— Нет. Она меня ударила. Это было очень нехорошо с ее стороны.

— А при чем тут убийства бизнесменов?

— Откуда я знаю, — пожал плечами Гоша. — Она меня ударила потом.

— Я бы тоже тебя с удовольствием ударил, — рассердился Юра. — Я спрашиваю о том, что было вначале, когда ты расследовал убийства бизнесменов.

— Как ты помнишь, трое из убитых — Хаджамов, Рохлин и Чепурин — регулярно посещали бар “Полосатый лимон”. Я решил проверить на месте, может, бармен или кое-кто из посетителей наведет на какой-нибудь след?

— И что?

— Один парень по фотографиям опознал всех. Более того, он слышал, как Хаджамов и Чепурин шептались о трупе.

— О трупе? Любопытно, — присвистнул Юра.

— Этот тип пообещал мне все рассказать, но только при условии, что я буду ставить выпивку. Он заказал какой-то коктейль, крепкий, как неразбавленная серная кислота. Мы выпили по одному, потом еще по одному, а потом он рассказал, как менты, то есть мы, подкидывали друг другу труп.

— Мы подкидывали друг другу труп? — опешил Юра. — Этот парень в своем уме?

— Уй! — болезненно сморщился Гоша. — Только не кричи. У меня и так голова раскалывается. Что-то я плохо соображаю.

— Мы не подкидывали друг другу труп. Ты что-то путаешь, — твердо сказал Юра. — Может, это убитые бизнесмены его кому-то подкидывали?

— Не путай меня, — взмолился Гоша. — Эти бизнесмены сами трупы. Как они могли что-то кому-то подкидывать? Я сказал “мы” в смысле менты, а не мы с тобой. Милиционеры. Понимаешь, Чепурин и Хаджамов шептались о том, как милиционеры подкидывали труп.

— Чей труп?

— Понятия не имею, — пожал плечами Гоша. — После двух коктейлей я уже плохо соображал. Ты же знаешь, что я не переношу алкоголя. Значит, дело было так. Ночь. Улица. Фонарь…

— Аптека. — подсказал Юра.

— Да нет, это не стихи, — поморщился Гоша. — Я же рассказываю. Ночь. Улица. Фонарь. Граница…

— Государственная? — заинтересовался Юра.

— Граница милицейских участков, — разозлился Гоша. — Ты дашь мне договорить или нет?

— Дам. Договаривай.

— Ночь. Улица. Фонарь. Граница. По одну сторону границы — одно отделение милиции, по другую — другое. Наряд милиции совершает обход. И вдруг при свете фонаря в кустах — труп на их стороне границы. Крови вроде нет, от чего помер — непонятно, а бумажки заполнять придется, не дай бог убили — так еще и расследование, а не найдешь убийцу — процент раскрываемости преступлений понижается. Одним словом, хреново. И знаешь, что делают менты?

— Хватают труп и перебрасывают на другую сторону границы — на соседний участок, — усмехнулся Демарин. — Пусть у другого отделения голова болит. Наряд соседнего участка проходит мимо, обнаруживает труп и, рассуждая точно так же, подбрасывает его обратно. Наутро труп обнаруживается на том же самом месте.

— Откуда ты знаешь? — удивленно выпучил глаза Гоша.

— Обычное дело, — пожал плечами Юра. — Это старая байка. Ты что, вчера на свет народился? Никогда не слышал, как милиционеры трупы друг другу подбрасывают?

— Уй! — сказал Гоша — Ни хрена себе! А ты что, тоже трупы подбрасывал?

— Я — нет. Так что насчет убийств бизнесменов?

— Не помню, — потряс головой Гоша. — Кажется, мы выпили за труп, за границу, за ночь, за ментов, а дальше я ничего не помню. Ты же знаешь, как плохое переношу алкоголь. От рюмки косею.

— Так зачем же ты пил?

— А как же работа под прикрытием? Что ж я, должен был язвенником сказаться? Кто в нашей стране непьющему-то поверит?

— В фикус надо было выливать, — посоветовал Юра.

— Я бы вылил, да фикуса не было, — болезненно скривился Гоша.

* * *

— Алло! — сказала в трубку Марина Буданова.

— Сука! — ей в ответ сказал Егор Буданов. — Ты же прекрасно знала, что у меня не было денег, чтобы заплатить за обед.

— В таком случае чего ради ты приглашал меня в ресторан?

— Ты, знаешь: мне нужны деньги.

— Ну так устройся на работу! — рявкнула Марина и швырнула трубку на рычаг.

Телефон снова зазвонил.

— Иди к черту, — сказала Марина телефонному аппарату, но тот не обратил на это внимания и продолжал звонить.

— Возьми трубку. Это наверняка тебя! — крикнул из своей комнаты Игорь. — Я работаю. Звонки мне мешают сосредоточиться.

С некоторым сожалением отклонив идею разбить аппарат о стену, Марина сняла трубку с таким выражением, словно это была ядовитая жаба.

— Даю тебе неделю на размышление! — раздраженно крикнул Егор. — Потом я пойду в милицию и с потрохами заложу и тебя, и всю твою шарашкину контору.

* * *

Мапота Тамба появился в “Черной луже” за сорок минут до назначенного срока. Он был одет в расстегнутую на груди темно-синюю шелковую рубашку и черные брюки из тонкой кожи, так плотно облегающие его бедра, что был явственно виден бугристый рельеф накачанных мускулов.

Аккуратно свернутый канареечно-желтый галстук с алым восклицательным знаком покоился в заднем кармане его брюк.

При виде мощного торса мулата истощенные вегетарианством и неумеренным потреблением марихуаны хиппи завистливо вздохнули.

Тамба заказал себе апельсиновый сок и сел за столик в дальнем конце зала.

На небольшой сцене пьяно перебирала гитарные струны группа “Умка и Красные Кхмеры”. Солистка группы Алюся Асеева, одетая в мелкоячеистую рыболовную сеть и коричневато-зеленые пятнистые шорты, одна штанина которых была сантиметров на двадцать длиннее другой, судорожно сжимала в руках длинную шею микрофона и покачивалась, хрипловато шепча в него нечто совершенно неудобоваримое.

Пребывающие в экстазе хиппи покачивались в такт с Алюсей, подпевая нестройными голосами.

Две бледные длинноволосые девицы в бесформенных индийских балахонах, похожие друг на друга, как призраки утопленников лунной ночью, игриво покачивая отсутствующими бедрами, подошли к столику Мапоты.

— Эй, шоколадик, хочешь сигаретку с травкой? — предложила одна из них.

Этого еще не хватало! Тамба понимал, что если он вступит с ними в разговор, то уже не отвяжется от прилипчивых девиц. Он судорожно сжал кулаки и, закатив глаза так, что на его угольно-черном лице остались видны одни белки, оскалил зубы и издал приглушенное, но столь яростное рычание, что Алюся на сцене вздрогнула, а анемичные девицы с ужасом шарахнулись в стороны.

— Чем это он так ширанулся? — задумчиво спросила одна из них у другой после того, как они оказались в безопасности за своим столиком.

— Должно быть, что-нибудь синтетическое, — с видом бывалого эксперта поджала губы другая. — Крутая штука!

* * *

Марина Буданова вошла в “Черную лужу” без пятнадцати девять. Она, как и Мапота, хотела незаметно изучить человека, с которым у нее было назначено свидание, а уж потом решить, будет ли она вступать с ним в контакт.

Поморщившись от завывания “Умки и Красных Кхмеров”, девушка огляделась по сторонам. Ни малейших признаков канареечно-желтого галстука. Впрочем, это вполне естественно. Она ведь пришла за четверть часа до назначенного срока.

Единственным человеком, не вписывающимся в антураж заведения, был могучий и потрясающе красивый негр, сидящий за несколько столиков от нее. У него были высокие скулы и почти европейские черты лица, но в то же время его кожа была слишком темной для мулата.

Негр пил апельсиновый сок и с явным отвращением реагировал на протяжные завывания Алюси. Что же он тут делает?

По телу Марины прокатилась горячая волна. Ее бедра судорожно напряглись. Господи, до чего же он сексуален! Буданову саму удивила ее неожиданная реакция. Что с ней происходит? Раньше ее не возбуждала первобытно-диковатая африканская красота. Ее нравились такие мужчины, как Егор, — похожие на древних викингов голубоглазые блондины с молочно-белой кожей, слегка подрумяненной загаром.

Марина никогда не была расисткой, но помимо ее воли белозубые, энергичные и чересчур подвижные африканцы напоминали ей о ком-то из уроков биологии, кто недавно спустился с дерева и еще не успел приобщиться к благам научно-технической революции.

Ей почему-то вспомнился анекдот, который она услышала от одного французского искусствоведа.

— Вы знаете, в чем заключается сходство между женщиной и негром? — обаятельно улыбаясь, спросил француз.

— Нет, — покачала головой Марина.

— Они созданы для того, чтобы служить белому человеку, — сказал искусствовед и весело рассмеялся своей шутке.

Марина вежливо улыбнулась в ответ, но анекдот не показался ей смешным.

Удивляясь самой себе, девушка с трудом отвела взгляд от африканца.

"Вряд ли такой, как он, станет служить белому человеку”, — подумала она.

* * *

Мапота уже знал, что именно эта женщина звонила ему сегодня по телефону, и понимал, почему она пришла раньше назначенного срока. Что ж, он это предвидел.

Она явно не хотела выделяться на фоне разношерстной хиппующей публики и была одета в застиранные голубые джинсы и ничем не примечательную белую майку. Никаких украшений, никакой косметики, только глаза чуть-чуть подведены черной тушью. Но даже в таком виде она была потрясающе красива.

Мулат посмотрел на часы. Девять часов две минуты. Его дама, проявляя явные признаки нетерпения, нервно постукивала пальцами по столу. Допив апельсиновый сок, Мапота направился к ней.

— Вы позволите? — спросил он и, не дожидаясь ответа, опустился на стул напротив Марины.

— Зачем спрашивать разрешения, если вы и так сели?

— Я был уверен, что вы согласитесь.

— Ошибаетесь. Я и не думала соглашаться. Я жду одного знакомого.

— В таком случае, как только он придет, я немедленно уступлю ему место, — улыбнулся Мапота.

В глазах Будановой вспыхнула ярость. Она не выносила, когда за нее принимали решения и ставили ее перед фактом, особенно если инициатива исходила от представителей сильного пола. Еще сильнее ее раздражало то, что этот негр, сидящий напротив нее, все больше притягивал и волновал ее как мужчина. В его глазах читались ум и железная воля, и в то же время в них не было похоти, свойственной большинству задерживающихся на ней мужских взглядов.

— Это уже не имеет значения. Я ухожу, — сказала Марина, поднимаясь со стула.

— Постойте!

— Что еще? — недовольно спросила Марина.

— Канареечно-желтый галстук с алым восклицательным знаком, — как пароль произнес мулат. Девушка застыла на месте.

— Так это вы?

Тамба молча вынул галстук из заднего кармана и, развернув его, положил на стол между ними.

Хиппи с любопытством наблюдали за происходящим.

— Но… Но вы же негр! — неожиданно для самой себя вдруг выпалила Марина.

— Я это знаю, — кивнул Мапота.

— Ой, простите, — спохватилась Буданова.

— Все в порядке.

— Нет, вы мне не подходите! — решительно заявила Марина и, круто развернувшись, бросилась к выходу.

— Черт, какая же я дура! — бормотала Буданова, лихорадочно шаря по карманам в поисках ключей от машины.

— Вы это ищете?

Марина обернулась.

Негр, позвякивая связкой ключей, держал ее высоко в воздухе, словно ожидая, что Марина будет подпрыгивать за ними, как болонка за конфеткой.

— Отдайте!

— Сначала объясните мне, почему я вам не подхожу.

— Это не имеет значения. Не подходите — и все.

— Потому что я черный?

— Цвет вашей кожи тут совершенно ни при чем!

— Тогда в чем же дело?

— Отдайте ключи!

— Нет!

— Просто вы не тот человек, который мне нужен, вот и все. Совершенно не тот тип. А теперь отдайте ключи.

— Вы позвонили мне из-за вашего мужа? — спросил Мапота, протягивая связку девушке.

— Что? — Марина ошеломленно уставилась на него. — Вы знаете, кто я такая?

— Кто же не знает Марину Буданову, владелицу самой популярной в Москве галереи “Экстази”, — усмехнулся мулат. — Ваши фотографии печатаются чуть ли не в каждом номере журнала “Bay!”. Только там вы одеты совсем иначе.

— О господи! — прошептала Марина и, закрыв лицо руками, заплакала горько и безнадежно.

* * *

Клавдия Андреевна Круковская, домработница Сергея Вермеева, позвонила в дверь издателя журнала “Bay!”. На звонок никто не откликнулся, однако в этом не было ничего удивительного: Вермеев заранее предупредил ее, что, сегодня вечером его не будет дома и он вернется лишь к полуночи.

У самой Клавдии Андреевны тоже возникли кое-какие дела, и она отправилась убирать квартиру не в шесть часов, как планировала, а гораздо позже. Впрочем, это не играло никакой роли. Она рассчитывала управиться часа за полтора.

Набрав нужный номер на кодовом замке, она на несколько секунд прижала подушечку большого пальца правой руки к полированной стальной пластине. Замок подмигнул красным огоньком и открылся с тонким комариным писком. Но это было далеко не все. Клавдия Андреевна достала из кармана связку ключей. Богатый издатель заботился о своей безопасности.

Войдя в квартиру, домработница отключила охранную сигнализацию и наконец получила возможность приступить к своим прямым обязанностям.

Проходя из коридора на кухню, Клавдия Андреевна краем глаза заметила на ковре салона что-то большое и ярко-оранжевое. Близоруко щурясь, она достала из кармана очки в дешевой пластмассовой оправе и, нацепив их на нос, приблизилась к заинтересовавшему ее предмету.

Несколько секунд спустя Клавдия Андреевна, широко раскинув руки и ноги, лежала на полу рядом с одетой в костюм пожарного блондинкой и казалась такой же мертвой, как и создательница экзистенциального постпримитивизма Лиля Ужик.

* * *

— Простите, — смущенно пробормотала Марина Буданова. — Сама не понимаю, что на меня нашло.

— Вот, возьмите. Вытрите глаза. — Мапота протянул ей канареечно-желтый галстук с восклицательным знаком.

— Галстуком? — удивилась Марина.

— К сожалению, у меня нет платка, — пожал плечами мулат.

Марина промокнула галстуком глаза и с ужасом заметила появившиеся на нем черные разводы.

— Простите, я испортила ваш галстук.

— Думаю, что я это переживу, — усмехнулся Мапота.

— Не волнуйтесь, я его отстираю.

— Лучше оставьте его себе на память о нашей встрече.

— Я, наверное, кажусь вам полной идиоткой. — Марина подняла на мулата заплаканные глаза. — Сначала позвонила по вашему объявлению, потом заявила, что вы мне не подходите, расплакалась ни с того ни с сего, а теперь еще и галстук ваш испачкала.

— Знаете, а вы совершенно не такая, как я себе представлял, — сказал Мапота.

— Вы тоже совершенно не такой.

— Потому что я черный?

— Я уже говорила, что цвет кожи для меня не имеет никакого значения. Вы… Вы гораздо симпатичнее, чем я думала.

— В таком случае, может, нам стоит прогуляться по Ленинским горам и познакомиться друг с другом поближе?

— А заодно и перейти на “ты”, — улыбнулась Марина.

* * *

Выехавшая на квартиру Вермеева следственная бригада обнаружила там два мертвых тела и одно полумертвое. Мертвые тела принадлежали хозяину квартиры и художнице Лиле Ужик, а полумертвое — домработнице Клавдии Андреевне Круковской, которая, чуть-чуть оклемавшись, доползла до телефона и вызвала милицию.

Гоша Крестовоздвиженский еще не пришел в себя от утренних возлияний и время от времени тихонько икал и хватался за голову. В отличие от Гоши, Юра Демарин, его напарник, был собран и деловит.

— Такое впечатление, что он сам открыл дверь убийце, — сказал Юра. — Домработница утверждает, что отключила охранную сигнализацию, да и следов взлома на двери не видно. Кроме того, камера слежения в прихожей была отключена. Это означает, что он не хотел, чтобы на кассету попало лицо того, кого он впустил.

— Он был дома с любовницей, одетой в костюм пожарного, — пожал плечами Гоша. — Еще неизвестно, чем он с ней занимался в прихожей. Если бы эта кассета попала в чужие руки, у него могли бы быть неприятности. Скорее всего он отключил камеру непосредственно перед приходом мадемуазель Ужик.

— Еще одно убийство бизнесмена, — задумчиво произнес Юра. — И опять все не укладывается в какую-либо приемлемую схему. Хотя окончательно определить причину смерти мы сможем только после вскрытия. На первый взгляд оба умерли от перелома шейных позвонков. Тут видна работа профессионала. В квартире намеренно учинен разгром, имитирующий ограбление. Домработница еще точно не определила, что именно пропало, но, если верить ей, в доме не было особых ценностей. Вермеев предпочитал хранить все ценное в банковской ячейке.

— Но зато из компьютера вынут жесткий диск, — кивнул головой Гоша. — Это в первый раз. В случае остальных убийств компьютеры иногда разбивали, а иногда вообще не трогали. Ноутбуки, правда, уносили с собой.

— Ты все-таки думаешь, что убийства бизнесменов как-то связаны между собой и имеют отношение к компьютерам? Начальство с этой версией не согласно, да и я тоже сомневаюсь.

— Не знаю, — пожал плечами Гоша. — Я и сам сомневаюсь. Просто у меня какое-то странное предчувствие. Вроде бы и почерк преступлений разный, но меня не оставляет ощущение, что есть между ними какая-то связь, хотя я понятия не имею, какая именно. К тому же мне не дает покоя случай Воронина. Его похитили чуть ли не на глазах у жены и детей, а через несколько часов его нашли под железнодорожным мостом. Для начала ему всадили пулю в грудь, а потом сбросили вниз с двенадцатиметровой высоты. Как он ухитрился прожить после этого еще полчаса, не понимают Даже медики. Но перед смертью в бреду он говорил что-то про компьютеры и коды, что именно, свидетели толком не расслышали.

— Фирма Воронина торговала компьютерами, — возразил Юра. — Неудивительно, что он упоминал о них в бреду. К тому же его случай совсем не похож на остальные.

— Голова просто раскалывается, — пожаловался Гоша. — Сейчас я вообще не способен ни о чем думать. Для опроса свидетелей время слишком позднее, так что отложим все на завтра. Заодно послушаем, что скажут эксперты.

* * *

При свете фонарей грязновато-серые воды Москва-реки казались маслянисто-черными, как разлившаяся нефть. Лунный свет просяными зернышками дробился на поднятой теплым южным ветром ряби. Пахло сыростью и травой. В непривычной для города ночной тишине каблуки Марины стучали по асфальту, как копытца крошечного пони.

— Ты совсем не похож на человека, дающего подобные объявления, — сказала Марина.

— А ты не похожа на женщину, которая откликается на подобные объявления, — пожал плечами Мапота. — Зачем тебе это понадобилось?

— Какая женщина сможет устоять перед искушением увидеть “мужчину вашей мечты, который подарит молодой, красивой, умной и очень состоятельной даме самые восхитительные минуты экстаза, любви, духовного и интеллектуального общения”? — усмехнулась Марина. — К тому же в объявлении ты намекнул на такую цену, что мне даже стало интересно.

— Не отшучивайся. Мне действительно хочется понять, почему ты это сделала. Для такой женщины, как ты, найти любовника не проблема.

— Зачем тебе это знать?

— Потому что ты мне нравишься.

Марина резко остановилась и посмотрела в глаза мулату.

— Ты это говоришь, потому что надеешься, что я буду платить тебе за любовь?

— Мне не нужны твои деньги. Даже если бы ты предложила мне их, я бы не взял.

— Почему? Ты же дал объявление! Раз уж ты решил продавать себя, так какая разница, кто тебе заплатит?

— Никакой. Просто я не хочу, чтобы мне платила ты. Я предложил тебе прогуляться вовсе не для того, чтобы затащить тебя в постель. Тебе нужно было немного успокоиться.

— Ты что, жалеешь меня? — вызывающе спросила Марина.

— Скорее сочувствую.

— Мне не нужно твое сочувствие. Ни твое, ни чье-либо еще.

— Изображаешь сильную независимую женщину?

— А я и есть сильная независимая женщина. К тому же я считаю сочувствие унизительным.

— Только закомплексованные и не уверенные в себе люди считают сочувствие унизительным, — заметил Тамба. — Для меня способность к сочувствию — далеко не самое худшее человеческое качество. Ты совершенно напрасно нападаешь на меня. В данном случае тебе не нужно ни нападать, ни защищаться.

— Похоже, ты живешь на другой планете, — вздохнула Марина. — В моем мире нападение — лучший способ защиты, а слово “сочувствие” давно вычеркнули из словарей.

— Вряд ли этим стоит бравировать. Если бы твой мир тебя устраивал, ты не была бы здесь.

— А как насчет того, чтобы продавать за деньги свое тело?

— Это такая же работа, как продавать мазню бездарных художников, которые сами толком не понимают, что именно изображено на их картинах.

— Ну, знаешь, это уже слишком, — возмутилась Буданова. — Можно подумать, что ты разбираешься в искусстве.

— Я бы не осмелился называть искусством современные заменители гобеленов “Пастушка” или “Леда и лебедь”, которые “новые русские” развешивают по стенам, потому что кто-то сказал им, что это модно. Ответь, только честно: у тебя в квартире висят картины, подобные тем, которые ты выставляешь в своей галерее?

— Нет, — со вздохом призналась Марина.

— Вот видишь. Тебе самой не нравится мазня, которую ты продаешь, но ты зарабатываешь на ней деньги. Так что же плохого в том, что я зарабатываю на жизнь своим телом? У меня больная, парализованная мать. Я должен платить сиделке и массажистке, покупать лекарства и снимать квартиру. Работая по специальности, я не оплатил бы даже витамины. В наши времена диплом философского факультета МГУ уже не котируется. Конечно, я мог бы примкнуть к какой-нибудь бандитской группировке или начать приторговывать наркотиками, но вместо этого я танцую в стрип-клубе, возбуждая вульгарно накрашенных дамочек с толстыми задницами и кошельками. То, что я зарабатываю своим телом, еще не означает, что я продаю свою душу.

— Извини, — сказала Марина. — Мне жаль, что твоя мать больна. Я не имела никакого права тебя осуждать. В отличие от тебя, я продаю свою душу.

Мулат мягко обнял девушку за плечи.

— Глупости все это, — сказал он. — Душу невозможно продать. Можно только на время позабыть о том, что она у тебя есть.

— Хочешь, я объясню, почему я позвонила тебе? — неожиданно спросила Марина. — Я сделала это, потому что ненавижу мужчин. Я влюбилась в Егора как последняя дура, влюбилась в этого проклятого жиголо, которого интересовали только мои деньги. Ты не представляешь, через сколько унижений мне пришлось пройти. Эти его постоянные любовницы, пьянки, ссоры из-за денег. В конце концов я почувствовала, что дошла до предела. Когда я увидела твое объявление, меня вдруг охватило почти безумное желание купить себе мужчину, который за плату, как раб, будет выполнять все мои прихоти, выносить унижения, оскорбления, точно так же, как я терпела унижения от мужа. Но, в отличие от Егора, этот мужчина не имел бы надо мной никакой власти и при этом обходился бы мне гораздо дешевле, чем муж.

— Похоже, твой благоверный здорово тебя разозлил, — заметил Мапота. — Ты не производишь впечатления женщины, которая получает удовольствие, унижая других.

— Ты даже не представляешь, насколько здорово.

— Наверное, мой совет покажется тебе примитивным, но почему бы вам просто не развестись? Ты можешь найти себе нормального парня, который будет любить тебя ради тебя самой, а не ради денег? Я тоже на своем веку повидал немало мерзости, но это не означает, что на свете не осталось хороших, порядочных людей. Возможно, их даже больше, чем ты думаешь. Скорее всего ты просто не там искала.

— Я не могу с ним развестись, — покачала головой Марина. — Этот подонок меня шантажирует. Если я не соглашусь на его условия, то потеряю все. Я так ненавижу его, что готова его убить. Возможно, это был бы самый лучший выход.

Мулат внимательно посмотрел на нее.

— Похоже, ты сторонница радикальных решений.

— Если бы я была другой, возможно, сейчас я тоже торговала бы своим телом.

— Тебе приятно напоминать мне о том, чем я занимаюсь? Кстати, ты моя первая клиентка, так что, похоже, моя попытка торговать своим телом оказалась неудачной.

— Извини. Я понимаю, что не правильно переносить ненависть к Егору на других мужчин, но ничего не могу с собой поделать. Мне даже во сне снится, что я его убиваю.

— А ты никогда не задумывалась об альтернативных вариантах?

— Каких, например?

— Ну, не знаю. Припугнуть его или дать ему денег, чтобы он от тебя отвязался. Марина покачала головой.

— Ты когда-нибудь имел дело с шантажистами?

— К счастью, нет. Для шантажистов я неподходящая добыча.

— В таком случае как ты можешь давать советы?

— Не забывай, что я родился в стране Советов, — усмехнулся Мапота. — Лучше расскажи мне, какую игру затевает твой муж. Всегда приятно облегчить душу. Может, мы вместе что-нибудь и придумаем.

— Боже мой, сколько я уже думала над этим! — мрачно сказала Марина. — Какие только способы убийства я не изобретала! Наиболее экзотичным вариантом убийства было натравить на Егора дракона с острова Комодо.

— Дракона? — удивился мулат. — У тебя действительно богатое воображение. Ты что, надеялась, что он слопает твоего мужа?

— Хотя бы укусит, — мечтательно сказала Марина. — Из-за того, что драконы едят всякую мерзость, у них в слюне содержится более пятидесяти разновидностей смертоносных бактерий, так что после их укуса любое млекопитающее умирает от заражения крови.

— Насколько мне известно, в московском зоопарке нет драконов с острова Комодо, — заметил Мапота. — А если везти дракона из Индонезии, могут возникнуть проблемы с таможней.

— Я же не настолько сумасшедшая, чтобы притащить дракона в Москву. Гораздо проще было бы отправить Егора в Индонезию. Его хлебом не корми — дай прокатиться по миру за чужой счет. Вопрос только в том, как науськать на него дракона. Я даже думала о том, чтобы достать немного драконьей слюны, намазать ею зубы собаке и натравить собаку на Егора.

— Собаку жалко, — покачал головой мулат. — К тому же вместо собаки с отравленными зубами было бы проще использовать змею.

— В Москве это было бы подозрительно, — заметила Марина. — Вот в Индонезии — другое дело. Там змей как собак нерезаных.

— Господи, о чем мы говорим! — ужаснулся Мапота. — Перестань наконец думать об убийстве. Наверняка можно найти решение, не входящее в противоречие с Уголовным кодексом.

— Не напоминай мне об Уголовном кодексе, — покачала головой девушка. — Ты еще не все знаешь.

— Только не говори мне, что уже кого-то убила.

— Дело не в убийстве. Извини, что я нагружаю тебя своими проблемами, но мне просто необходимо с кем-либо поделиться, иначе я просто не выдержу. К сожалению, дело не только в Егоре.

— Я в твоем полном распоряжении. Если хочешь, можешь поплакать на моем плече.

— Мой брат — Анастасия Каменская, — всхлипнула Марина. — Это еще хуже, чем муж-шантажист.

— Анастасия Каменская? — удивился мулат. — Но ведь это женское имя. Он что, сделал операцию по перемене пола?

— Разве ты не знаешь, кто такая Анастасия Каменская? — в свою очередь, удивилась Марина.

— Вообще-то звучит знакомо. Это случайно не сподвижница Ленина? Или то была Инесса Арманд?

— Анастасия Каменская — это майор милиции, героиня детективов Александры Марининой, — со вздохом объяснила девушка.

— Я не читаю русские детективы, — покачал головой Мапота. — Постой-постой! Вспомнил! Это случайно не та Каменская из уголовного розыска, которая все время пьет кофе?

— Точно. Значит, ты слышал про нее?

— Еще бы! — усмехнулся мулат. — Наш хореограф во время репетиций вечно орет на танцовщиц: “Ну что вы стоите, как Каменская перед генералом Заточным? Вам бы только кофе пить! Вы же секси-герлз, а не сотрудники правоохранительных органов!”

— Так вот, я с этой Каменской живу в одном доме!

— А сколько лет твоему брату? — осторожно поинтересовался Мапота.

— Двадцать семь. Это не ребенок, который представляет себя великим детективом. Даже психиатры толком не могут определить, что с ним происходит. Какая-то форма шизофрении, раздвоение личности. Это началось несколько лет назад, после того, как в продаже появилась первая книга Марининой. Брат с детства мечтал быть великим сыщиком и работать в милиции. Ни в милицию, ни в армию его не взяли по состоянию здоровья — у него была слишком возбудимая нервная система и какие-то проблемы с кровью. Игорь страшно расстроился из-за того, что его не считают полноценным мужчиной. Тогда-то у него и появились первые признаки раздвоения личности. Сначала я думала, что он просто играет в Каменскую и называет меня своим мужем только в шутку. Но когда я поняла, что все это на полном серьезе, меня чуть удар не хватил.

— Он что, действительно считает тебя своим мужем? — недоверчиво переспросил Мапота.

— Представь себе. Для него я — Алексей Чистяков, рыжий гений математики.

— Не верю, — покачал головой мулат. — Такого просто не бывает.

— Сходи в психушку — не такого насмотришься, — посоветовала Марина.

— А врачи? Они что, ничего не могут сделать?

— Шизофрения не лечится. К тому же в нашей российской психбольнице и здоровый человек шизом станет, а их лекарства годятся только на то, чтобы превращать политических заключенных в законченных идиотов. Я придумала кое-что получше. Если не считать его навязчивой идеи насчет Каменской, во всем остальном Игорь ведет себя совершенно нормально, и, чтобы избежать нездоровых слухов, я убедила его, что мы временно работаем под прикрытием, так что для всех он не майор Каменская, а мой брат Игорь Филимонов, а я — не математик Чистяков, а Марина Буданова, владелица галереи “Экстази”.

— Извини, возможно, мой вопрос покажется тебе нескромным, но я просто не могу удержаться. Если хочешь, можешь на него не отвечать. Как вы решаете проблему секса?

— Какого секса? — опешила Марина.

— Ну, если твой брат уверен, что вы муж и жена, то, вероятно, время от времени он должен проявлять к тебе сексуальный интерес, — пояснил Мапота.

— Ах это! — расхохоталась Марина. — Слава богу, хоть с сексом у нас проблем не возникает. За это я благодарна Марининой по гроб жизни. У Чистякова с Каменской типично советская семья в стиле лубочно-совкового соцреализма: муж готовит еду для любимой жены, а потом занимается любимой работой, а Каменская ест то, что готовит муж, а потом тоже занимается любимой работой, иногда для разнообразия терзаясь мыслью, что она совершенно не способна испытывать нормальные человеческие эмоции. В такой ситуации как-то не до секса. Занятая поиском преступников, Каменская об этом вообще не вспоминает, так что, по идее, инициатива должна была бы исходить от Чистякова, а поскольку он — это я, а я инициативы, естественно, не проявляю, о сексе речь вообще не заходит.

— Хоть в этом тебе повезло, — заметил мулат. — А кем, интересно, твой брат считает твоего мужа?

— Человеком, который по легенде играет роль моего мужа, — пожала плечами Марина. — Честно говоря, ему нет до Егора никакого дела. Люди, не совершающие преступления и не работающие в правоохранительных органах, его вообще не интересуют.

— Но если с Егором что-то случится, например, несчастный случай, твой брат, воображая себя Каменской, немедленно начнет расследовать обстоятельства его смерти?

— Уж в этом ты можешь не сомневаться. Иногда мне кажется, что это основная причина, по которой мой муж еще жив, — мрачно кивнула Буданова. — Нашу милицию нетрудно обвести вокруг пальца. С Игорем этот номер не пройдет. Может, он и шиз, но далеко не дурак.

— То, чем тебя шантажирует муж, очень серьезно? Неужели ничего нельзя сделать?

— О господи! — вздохнула Марина. — Как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном…

* * *

— Доченька, ну нельзя же так убиваться из-за психа, — ласково сказала Людмила Алексеевна. — У тебя глаза красные, как у кролика, и лицо опухшее.

— Ты не понимаешь, — грустно покачала головой Оля Кузина. — Такое случается только раз в жизни!

— Ты имеешь в виду — влюбиться в Анастасию Каменскую? — не удержалась Людмила Алексеевна.

— Я имею в виду — встретить мужчину своей мечты, — обиженно сказала Оля.

— Вряд ли ты всю жизнь мечтала о психе.

— Ты не видела, как он красив. Это было… это было как удар молнии. Я увидела его и сразу поняла, что мы предназначены друг для друга. Как будто на меня снизошло озарение. Это не может быть самообманом.

— Алкоголики в состоянии белой горячки тоже гоняются за чертиками, — заметила Людмила Алексеевна. — И они тоже уверены, что это не самообман.

— Я не алкоголик, — возразила Оля. — Я здравомыслящая деловая женщина.

— Это генотип, — сказала мама. — Тут все дело в генотипе.

— При чем тут генотип? — удивилась Оля.

— Любовь с первого взгляда — это инстинктивный подбор партнера с наиболее подходящим для спаривания генотипом, поскольку в таком случае сводится к минимуму риск генетических заболеваний и дети получаются здоровыми и красивыми, — пояснила Людмила Алексеевна. — То, что ты теряешь способность соображать при виде этого парня, вовсе не означает, что он предназначен тебе судьбой и тебе будет с ним хорошо. У тебя просто взыграло либидо. Это скоро пройдет.

— Только не надо теорий, — взмолилась Оля. — И так голова раскалывается, а в половине первого у меня назначено судебное заседание. Может, работа меня отвлечет.

— Не отвлечет, — решительно сказала мама. — Тебя отвлечет общество другого мужчины. Почему бы тебе не сходить куда-нибудь с тем бизнесменом, который проходил по делу о фальшивых авизо? Он симпатичный, и, похоже, у него в отношении тебя вполне серьезные намерения.

— Именно это меня и пугает, — покачала головой Оля. — В жизни не встречала более занудного типа.

— Может, ему и не хватает оригинальности, но по крайней мере он не воображает себя майором милиции.

— Мама! Прошу тебя! — взмолилась Оля.

— Ладно. Не хочешь бизнесмена — дело твое. Между прочим, вчера, пока ты предавалась горю и отказывалась брать трубку, тебе несколько раз звонил Савелий Лошак, этот лохматый художник, которого бывшая жена обвиняла в изнасиловании. Он приглашал тебя сегодня на открытие выставки современного искусства в галерее “Экстази”. Там будет демонстрироваться несколько его картин.

— В таком случае лучше держаться подальше от этой галереи. Ты представляешь. Лошак пытался всучить мне в качестве гонорара свой шедевр под названием “Маленькая певучая мошка, пролетающая над спорадическими проблесками рассвета”.

— “Маленькая певучая мошка”? — зачарованно повторила Людмила Алексеевна. — Ему что, нравятся насекомые?

— Не имею ни малейшего представления о его отношении к насекомым, — пожала плечами Оля. — Я только знаю, что на картине была изображена огромная женская задница, вылезающая как джинн из горлышка пивной бутылки, обернутой российским флагом.

— А при чем тут маленькая певучая мошка и спорадические проблески рассвета?

— На заднице сидел комар, а пиво называлось “Рассвет”, — объяснила Оля. — Теперь скажи мне, что он не псих.

— Псих не псих — какая разница! Главное, что он не опасен. Эти молодые художники чего только не учудят, лишь бы на них обратили внимание. Рисуют всякую чертовщину и называют это субъективным творческим видением мира. Ты непременно должна пойти с Лошаком в галерею. После эстетического шока, полученного от выставленных там “спорадических мошек”, ты и думать забудешь о своей Анастасии Каменской.

— Может быть, ты и права, — задумчиво произнесла Оля.

* * *

— Вы действительно уверены, что мать Вермеева вошла в его квартиру ровно в половине третьего, а вышла из нее в три? — спросил Юра Демарин.

Иван Аграрный, директор коммерческого банка и сосед Вермеева по лестничной площадке, уверенно кивнул головой.

— Я как раз собирался вывести погулять свою собаку и уже стоял у самой двери, когда раздался крик.

— Крик? — переспросил Гоша Крестовоздвиженский.

— Скорее вопль, — задумчиво уточнил банкир. — Я посмотрел в глазок. Там стояла Аглая Тихомировна, мать Сергея.

— А вопль? — взволнованно спросил Гоша. — Кто вопил и как именно?

— Аглая Тихомировна и вопила, — пожал плечами Иван. — “Это я! Твоя мама! Открой!” — передразнил он.

— Но почему вы утверждаете, что она вопила? Скорее всего Вермеев спросил: “Кто там?”, вот она и ответила.

— Если я говорю “вопила”, значит, она именно вопила, — раздраженно сказал Аграрный. — При звуках ее голоса мой доберман поджал хвост и спрятался за мою спину. А он, между прочим, с отличными показателями окончил курс охранно-защитной службы.

Словно в подтверждение его слов доберман Боря грозно наморщил нос и, задрав верхнюю губу, с тихим рычанием продемонстрировал мощные клыки.

Гоша попятился.

— Хорошая собачка. Умная собачка, — льстиво сказал он.

Доберман облизнулся и лег.

— А что было потом? — спросил Юра.

— Аглая Тихомировна подождала примерно с минуту, потом ее терпение кончилось, и она забарабанила в дверь кулаками. Сергей открыл дверь, она вошла, вот и все.

— Откуда вы знаете, что все происходило именно так? Вы выходили на лестничную площадку?

— Еще чего! Я смотрел в глазок, ожидая, пока мать Вермеева войдет в квартиру.

— Но почему? Вы что, не хотели встречаться с ней?

— Если бы вы увидели ее хотя бы один раз, то тоже больше не захотели бы с ней встречаться, — с чувством произнес банкир.

* * *

— Леш, где ты был вчера вечером? Я легла спать и не слышала, как ты вернулся, — сказал Игорь Филимонов.

— Встречался с коллегами по работе, — ответила Марина. — Надеюсь, ты не забыла, что сегодня в моей галерее открытие выставки современного искусства? Ты должна присутствовать.

— Но, Лешик, ты же знаешь, как я ненавижу эти светские мероприятия, — поморщился Игорь. — К тому же опять придется наряжаться, ехать на машине — прямо барство какое-то. А у меня никак концы с концами не сходятся в деле бизнесменов. Ты уверена, что мне действительно надо быть в галерее?

— Надо, Асенька, — с суровым выражением лица произнесла Марина. — В последнее время о тебе поползли какие-то странные слухи. Мы должны развеять их. Не забывай, что мы работаем под прикрытием, и нужно во что бы то ни стало поддерживать нашу легенду. Тебе придется блистательно сыграть роль моего брата Игоря Филимонова. Я уверен, что ты с этим справишься.

— Справлюсь, — вздохнул Игорь. — Но ты не представляешь, насколько мучительно постоянно лгать и притворяться, когда хочется просто быть самой собой.

— Я представляю это лучше, чем ты думаешь, — грустно улыбнулась Марина.

* * *

— Вскрытие показало, что смерть Вермеева и Ужик наступила примерно между двумя и тремя часами дня. — Юра Демарин взволнованно помахал листочком с заключением патологоанатома. — Если учесть, что издатель впустил в квартиру мать в половине третьего, а в три часа возвращающийся с прогулки Аграрный столкнулся с выходящей из подъезда Аглаей Тихомировной, выходит, что она или убила Вермеева и его любовницу, или была свидетельницей убийства.

— Но зачем ей убивать собственного сына? — спросил Гоша. — Насколько нам известно, мать жила за его счет, и жила очень неплохо.

— А ты можешь понять женщину, услышав голос которой доберманы поджимают хвост? Возможно, ей не понравилось, что она застукала свое чадо с любовницей. Обычная материнская ревность.

— Обычная?

— Ну, может быть, не совсем обычная, — согласился Юра. — Надо будет съездить поговорить с ней. Кстати, ей сообщили о смерти сына?

— Домработница Вермеева собиралась позвонить ей сегодня утром. Вчера было слишком поздно.

— Любопытная дамочка, — заметил Юра. — Бывшая крановщица, превратившаяся в светскую даму. Когда соседи убитого издателя вспоминают о ней, у них начинается нервный тик. Хотелось бы мне на нее посмотреть.

В коридоре послышался громкий топот. С грохотом опрокинулся стул.

— Убийцы! Душегубы! Взяточники! Воры! — загрохотал в узких коридорах следственного отдела УВД сочный гренадерский бас. — Где мой сын? Что вы сделали с моим сыном?

— Что это? — с недоумением спросил Юра. Дверь кабинета распахнулась от мощного удара. В дверной проем боком протиснулась грузная бесформенная фигура двухметрового роста, напоминающая сильно разжиревшего Илью Муромца, наряженного в женскую одежду. Легендарный русский богатырь был одет в ярко-розовое платье, щедро усыпанное блестящими серебряными розочками, и короткий фиолетовый жакет-болеро с золотым шитьем. Лицо Ильи Муромца было прикрыто широкими полями совершенно сногсшибательной розовой шляпки, щедро украшенной бантиками, перьями и бледно-зеленым пластмассовым виноградом.

Богатырь обличающе ткнул толстым, как молочная сарделька, указательным пальцем в грудь Гоши. На широком запястье кандально звякнули золотые браслеты.

— Георгий Христопродавцев? — с вопросительно-утвердительными интонациями рявкнул Илья Муромец.

В этот момент Гоша всей душой разделял чувства добермана Бори. Единственное, чего он хотел, это поджать хвост и спрятаться за спину Юры Демарина. Но, к сожалению, у него не было хвоста. Кроме того, он находился при исполнении служебных обязанностей. Гоша глубоко вздохнул и мужественно произнес почти не дрогнувшим голосом:

— Уполномоченный уголовного розыска Георгий Семенович Крестовоздвиженский. А вы, как я понимаю, мама Сергея Вермеева. Очень хорошо, что вы пришли. Мы как раз хотели задать вам несколько вопросов.

* * *

Марина Буданова аккуратно накладывала на лицо каолиновую маску с клубникой и авокадо. На открытии выставки она должна выглядеть безупречно. Будут богатые иностранцы, телевидение, пресса и, конечно же, представители московского бомонда. Для ее галереи это может означать очень многое.

Впрочем, к черту галерею! Бывали моменты, когда Марина мечтала о том, чтобы быть простой художницей, изображающей на своих картинах не ту бредово-сексуальную чушь, которой она торговала в “Экстази”, а нормальные портреты симпатичных ей людей и пейзажи еще не изуродованных цивилизацией мест. Однако на подобном искусстве денег не заработаешь. Да и технику она подзабыла. Уже несколько лет она не рисовала, а лишь торговала тем, что гордо именовалось “актуальным искусством”.

Марине вдруг безумно захотелось достать с антресолей этюдник, кисти и краски и запечатлеть на холсте фигуру танцующего Мапоты. Она назвала бы картину “Стриптизер”. Девушка представила себе напрягшиеся черные мускулы с блестками пота, классически правильное лицо с высокими скулами и вновь ощутила почти невыносимое сексуальное желание. Она хотела еще раз ощутить удивительную силу, исходящую от мулата, она снова хотела плакать и рассказывать ему о своих проблемах.

Сейчас Марина сама не понимала, почему она отказалась дать Мапоте свой телефон и еще раз встретиться с ним. Вчера ночью она была сама не своя. Она рассказала о себе почти все совершенно незнакомому человеку. Теперь этому негру известно, чем ее шантажирует Егор. А что, если он тоже начнет ее шантажировать?

"Нет, это невозможно, — подумала Марина. — Он не такой человек”.

"Егор когда-то тоже казался тебе благородным и бескорыстным прекрасным принцем, — гнусно прошептал внутренний голос. — Если ты ошиблась однажды, как ты можешь быть уверена в том, что это не повторится еще раз?”

— Нет, — решительно сказала Марина своему отражению в зеркале. — В этот раз я не ошибусь.

Она уже приняла решение. После закрытия галереи она поедет в “Содом и Гоморру” и посмотрит выступление Мапоты. Представив себе, как он в танце снимает с себя одежду, Марина судорожно вздохнула и крепко сжала руками свои тяжелые упругие груди с напрягшимися от вожделения сосками.

* * *

— Мне плохо, — слабым голосом сказал Гоша Крестовоздвиженский. — У меня со вчерашнего дня голова гудит, а тут еще этот монстр в юбке. Поверить не могу, что нашелся герой, который сделал ее женщиной. Будь моя воля, я бы дал ему Медаль за отвагу и повышенную пенсию. Ты можешь представить себе мужчину, который продержался бы рядом с этой гарпией хотя бы сутки?

— Не могу, — покачал головой Юра Демарин. — Скорее всего папаша Вермеева сбежал сразу по окончании полового акта. Наша розовая амазонка никогда не была замужем.

— Но она утверждает, что даже близко не подходила вчера к дому Вермеева. С половины второго до пяти она была в клубе “Хижина дяди Тома” на заседании общества “дам, занимающихся политикой”. Хотел бы я посмотреть на это заседание.

— Может, еще и посмотрим, — усмехнулся Юра, накручивая диск телефона. — Я как раз сейчас звоню в “Хижину дяди Тома”. Если повезет, мы проверим ее алиби по телефону.

— Ладно, ты звони, а я пока сбегаю в аптеку за анальгином. Эта чертова баба меня окончательно доконала.

* * *

Савелий Лошак заехал за Олей в половине пятого. Пока она наводила последний лоск, художник, презрительно прищурив левый глаз, рассматривал книжные полки, забитые детективами.

— Я готова. Можем ехать, — прощебетала Оленька, выпорхнув из комнаты.

— Значит, ты у нас поклонница Анастасии Каменской. — На лице Лошака появилась двусмысленная асимметричная улыбка, которую он сам необоснованно считал совершенно неотразимой.

— Что? — задохнулась от возмущения Оля, бросая на Людмилу Алексеевну пылающий негодованием взгляд. — Мама! Как ты могла?!

— Кажется, я чего-то не понимаю, — с легким удивлением произнес художник.

— Просто Савелий увидел у тебя на полках книги Марининой, — поспешила объяснить Людмила Алексеевна. — Вот он и решил, что тебе нравится Анастасия Каменская.

Олю передернуло.

— Никогда не произноси при мне имя Каменской, — с мрачной решимостью сказала она, — иначе я за себя не ручаюсь.

— Не буду, не беспокойся, — пожал плечами Лошак. — Я тебя вполне понимаю. Я сам не выношу эту постсоветскую макулатуру. Сначала я тоже от скуки попробовал ее почитать, но тут же увял. Я даже написал картину на эту тему. Она называется “Песцы и полевки российской литературы ждут рассвета”.

— “Песцы и полевки российской литературы”? — слабым голосом повторила Людмила Алексеевна, еще не пришедшая в себя после Олиного рассказа о “маленькой певучей мошке, пролетающей над спорадическими проблесками рассвета”. — Я не совсем понимаю, при чем тут песцы? Что вы имели в виду?

— Это мощный художественный образ, — вдохновился Савелий, оседлавший своего любимого конька. — Представьте себе, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета. Кругом снега, мрак, вьюга — словом, срань болотная, и среди этой срани песцы с мрачной решимостью пожирают мышей-полевок.

Мерзнет, значит, чукча в своем чуме и читает книги о том, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета, а кругом опять-таки мрак, вьюга, срань, и среди этой срани песцы пожирают полевок. Одни книги написаны более талантливо, другие — откровенная дешевая халтура, но все равно все они о том, как чукча сидит в чуме, а вокруг песцы знай себе похрустывают полевками. Так вот чукча — это наш постсоветский народ. Улавливаете идею?

— Улавливаю, — радостно кивнула Людмила Алексеевна. — Чукча уже давно осатанел от песцов, пожирающих полевок, и ему хочется почитать что-нибудь про то, как папуас под пальмой в жаркий полдень ждет прохладной ночи, а вокруг игуаны, радостно хрустя, пожирают богомолов.

— Вот-вот, — с удовольствием потер руки Лошак. — У вас потрясающее художественное воображение. Вы никогда не задумывались о том, чтобы посвятить себя современному искусству?

— Пока нет, — покачала головой Людмила Алексеевна. — Но я обязательно над этим подумаю.

— А ведь вы меня вдохновили, — мечтательно закатил глаза Савелий. — Я уже вижу свою новую картину. Я назову ее “Веселая символическая смерть богомола в потной и жаркой ночи” и посвящу ее вам.

— Спасибо, — с серьезным видом произнесла Людмила Алексеевна. — Вы тронули меня до глубины души.

* * *

— Алиби, — мрачно произнес Юра Демарин. — У этого замаскированного под женщину танка есть алиби. Несколько человек подтверди“ли, что Аглая Тихомировна действительно вчера с половины первого и до пяти находилась в “Хижине дяди Тома” с “дамами, занимающимися политикой”.

— Но ведь ее видел не только Иван Аграрный, но и еще несколько человек. Они все не могут врать.

— Значит, это был кто-то замаскированный под маму Вермеева, — пожал плечами Юра. — Гениальная идея. Шляпка полностью закрывала лицо убийцы, а увидев наряд дорогой мамочки, издатель ни на секунду не усомнился в том, что это она. Кроме того, в заключении патологоанатома есть еще одна деталь, которая подтверждает, что Аглая Тихомировна тут ни при чем. Ужик умерла от перелома шейных позвонков, Вермеев тоже, но на груди издателя было обнаружено два миниатюрных ожога — следы воздействия электрошоком.

Это означает, что Вермеева убили не сразу. Преступник отключил издателя с помощью электрошока, а затем убил вбежавшую в холл Лилю Ужик. После этого издатель пришел в себя, преступник получил от него то, что хотел, свернул Вермееву шею, разгромил комнату, будто там что-то искали, а заодно испортил компьютер.

— Логично, — кивнул головой Гоша. — Вопрос только в том, чего хотел преступник от Вермеева и где мы должны его искать.

— Лиля Ужик выставлялась в галерее “Экстази”, — сказал Юра. — Вермеев рекламировал “Экстази” в каждом номере своего журнала. Думаю, нам стоит посетить галерею и побеседовать с ее владелицей. Возможно, это наведет нас на какой-нибудь след.

— Блестящая идея, — восхитился Гоша. — Пожалуй, нам действительно пора приобщиться к актуальному искусству.

* * *

— Боже мой! Что это? — с ужасом спросила Оля Кузина.

— Это “Мастурбатор, еще более великий”, эпохальное творение Селены Далиловой, — поморщившись, ответил Савелий Лошак.

— А почему “еще более”? — заинтересовалась Оля. — Более чем кто?

— “Великий мастурбатор” — это картина Сальвадора Дали, выставленная в Национальном музее Мадрида, — объяснил художник. — Селена Далилова решила переплюнуть знаменитого испанского сюрреалиста. На картине Дали изображена женщина, которая на самом деле является ухом проткнутой рыболовным крючком головы. Женщина с наслаждением нюхает тестикулы облаченного в длинные семейные трусы мужчины. По трещинам в ногах мужчины стекает кровь, а рот головы, ухом которой является женщина, прижат к губам гигантской цикады, брюхо которой пожирают муравьи. Думаю, ты представляешь, о чем я говорю.

— Представляю, — соврала Оля.

На самом деле представить нечто подобное было выше ее сил. Для этого она была слишком нормальной.

— Как видишь. Селена Далилова утерла нос Дали, сняв с мужчины семейные трусы и заменив цикаду и муравьев на совокупляющихся беременных долгоносиков, — закончил Лошак.

— Сомневаюсь, что беременные долгоносики совокупляются, — заметила Оля. — К тому же если они беременны, то теоретически они должны быть самками. Вряд ли долгоносики склонны к лесбиянству. Они же разумные существа.

— Какая разница, склонны долгоносики к однополой любви или нет! — с легким раздражением возразил Савелий. — Смысл сюрреализма в том, чтобы гипнотизировать зрителя, непривычностью образов вызывая у него мощные неконтролируемые потоки бессознательных ассоциаций.

— Глупости все это, — решительно заявила Оля. — Никаких неконтролируемых потоков у меня не возникает. Я уверена только в одном — эту картину я не повесила бы даже в собачьей конуре. Мне было бы жалко собаку.

— Ты лучше посмотри на цену, — предложил Савелий.

— Три тысячи рублей! — не поверила своим глазам Оля. — Неужели найдется псих, который выложит три тысячи рублей за секс беременных долгоносиков?

— Долларов, дорогая, долларов, — с ухмылкой поправил ее Лошак. — Ты не обратила внимания на этот маленький симпатичный значок, проставленный после суммы. И, уверяю тебя, эту картину купят в течение ближайшей недели, а может быть, даже и сегодня.

— Нет, — сказала Оля.

— Да, сказал Савелий. — Хочешь, поспорим?

Оля вздохнула.

— Я, конечно, не слишком разбираюсь в искусстве, но я готова присягнуть на Уголовном кодексе, что эта мазня не стоит трех тысяч долларов.

— Конечно, не стоит, — ухмыльнулся Лошак. — Она и десяти долларов не стоит.

— Но почему тогда ты так уверен, что ее купят за три тысячи долларов?

— В этом-то и заключается секрет галереи “Экстази”. В других галереях дела идут так себе — ни шатко ни валко. А в этой галерее что ни выставляется, то покупается, причем по запредельным ценам.

— Но почему? — удивилась Оля. — Как такое может быть?

— Очень просто, — подмигнул ей Савелий. — Все дело в том, что картины здесь продаются вместе с художниками. Если бы ты видела, какая роскошная задница у Селены Далиловой, ты бы не удивилась, что ее “Мастурбатор, еще более великий” покинет стены галереи в ближайшие часы.

— То есть это на самом деле не галерея, а публичный дом?

— Ну зачем же так грубо! Скорее это можно назвать богемно-художественным борделем. Марина Буданова, владелица галереи, обладает уникальным деловым чутьем. Как, например, в цивилизованных странах народ выбирает президента? Избиратели прекрасно понимают, что все кандидаты вдохновенно врут в своих предвыборных программах, и в основном голосуют за того, кто симпатичнее внешне и умеет красиво говорить. Особенно это касается женщин. Недаром второсортному актеру без труда удалось стать президентом Соединенных Штатов. Ты думаешь, его выбрали за ум? Что может смыслить смазливый актер в политике или в экономике?

То же самое происходит и в искусстве. Отличить качественную картину от халтуры может только специалист, но деньги платят не за качество, а за имя, которое создается рекламой, связями, а иногда даже просто случайно. Вот Буданову и осенило. Она стала выставлять у себя в галерее молодых, красивых и честолюбивых художников, готовых на все, чтобы прославиться. При галерее круглосуточно работает артистическое кафе, где любой покупатель с тугим кошельком может познакомиться с художниками, послушать их глубокомысленные рассуждения о современном искусстве и почувствовать себя причастным к творчеству с большой буквы. Для тех, кто помимо духовной близости с создателями выставленных в галерее шедевров ищет еще более глубокую и проникновенную близость физическую, достаточно лишь купить картину понравившегося художника. Одна картина — одна незабываемая ночь.

— Постой-постой! — перебила его Оля. — Но ведь ты тоже выставляешься в этой галерее! Неужели и ты?..

— А почему бы и нет? Богатые дамочки тоже украшают картинами свои квартиры и загородные Дома. К твоему сведению, “Маленькая певучая мошка, пролетающая над спорадическими проблесками рассвета”, от которой ты отказалась, ушла за полторы тысячи долларов. Половина мне, половина владелице галереи. Неплохо, правда?

— Действительно неплохо, — кивнула ошеломленная Оля. — А почему твоя картина стоила в два раза дешевле, чем беременные долгоносики Далиловой?

— Если бы ты увидела задницу Селены, то сразу бы все поняла, — завистливо вздохнул Лошак. — К тому же говорят, что она просто божественно делает минет. Клиенты называют ее “королевой французского секса”. Да, кстати, вот и она! — воскликнул он, указывая рукой куда-то за спину Оли.

Кузина обернулась с чувством легкой зависти. Ей было любопытно взглянуть на основное оружие создательницы “Мастурбатора, еще более великого”.

— Что с тобой? Тебе плохо? — испугался Савелий, увидев, как лицо его спутницы покрылось смертельной бледностью.

— Кто это? — слабым голосом прошептала Оля, указывая на высокого синеглазого брюнета, беседующего с двумя элегантными стройными дамами.

— Селена Далилова, — пожал плечами Лошак. — Ну, как тебе ее формы? Отпад, да?

— Я имею в виду мужчину. Ты его знаешь?

— Конечно, знаю. Это Игорь Филимонов, брат владелицы галереи Марины Будановой. Кстати, Марина как раз стоит рядом с ним. Пойдем, я тебя представлю.

— Нет, — пискнула Оля, но художник, не слушая возражений, схватил ее за руку и потащил за собой.

* * *

— Где это ты отхватил такой костюм? — завистливо вздохнул Юра Демарин.

— Приятель одолжил, — поправляя галстук, объяснил Гоша Крестовоздвиженский. — Мы же все-таки в картинную галерею идем, а не на Москворецкий рынок. Там на открытиях сплошь тусуются сливки общества.

— Ну и что?

— Как что? Мы тоже должны соответствовать!

— Чему соответствовать?

— Как чему? Уровню! Или ты хочешь, чтобы нас все принимали за ментов?

— Нас и должны принимать за ментов, — напомнил Юра. — Во-первых, мы и есть менты, а во-вторых, мы идем в галерею не для того, чтобы тусоваться со сливками общества, а для разговора с Мариной Будановой о Лилии Ужик и Сергее Вермееве.

— В последний раз я был в картинной галерее, когда мне было двенадцать лет, — мечтательно вздохнул Гоша. — За грубыми серыми буднями милицейской жизни мы совсем забыли о великой очищающей силе искусства. Сейчас нам предоставляется реальная возможность глотнуть из живительного источника…

— Погоди, — прервал его Юра. — В какой именно галерее ты был в двенадцать лет?

— В Третьяковке. И, знаешь, мне понравилось.

— Боюсь, ты немного отстал от жизни, — покачал головой Юра. — Актуальное искусство — это тебе не Третьяковка.

* * *

Прохладные пальцы Игоря Филимонова крепко сжали пылающую жаром ладонь Оли Кузиной.

— Очень приятно, — сказал Игорь.

— Мне тоже очень приятно, — ответила Оля.

— Савелий, хорошо, что ты здесь, — обрадовалась Марина. — Тут кое-кто хочет купить твою картину. Нужно уточнить некоторые детали с покупательницей.

— Ты не возражаешь, если я тем временем покажу Оле галерею? — спросил Игорь у художника. Лошак не возражал.

Пробираясь с Игорем сквозь толпу, Оля не обращала внимания, на то, что он и не думает задерживаться у картин.

"Его зовут Игорь, — думала Оля. — Он совершенно нормальный мужчина, а вовсе не Анастасия Каменская. То, что он устроил в юридической консультации, было самым обычным розыгрышем. Это просто замечательно, что у него есть чувство юмора!”

Игорь открыл небольшую дверь с надписью “Служебное помещение”, и они оказались в маленькой комнатке, где сотрудники галереи могли отдохнуть и выпить кофе.

— Я хочу извиниться перед тобой, — сказал Игорь. — Я не должен был…

— Это не имеет значения, — радостно улыбаясь, прощебетала Оля. — Самое главное, что ты все-таки не женщина!

— Я действительно не женщина, — грустно сказал Игорь. — Я — компьютер на двух ногах, совершенно лишенный нормальных человеческих эмоций. Единственное, что мне нравится, — это решать задачки.

— Прекрати наконец цитировать Маринину! — махнула рукой Оля. — Поиграли — и хватит! В тебе погиб великий актер. Когда ты пришел ко мне в консультацию, я действительно поверила, что ты и впрямь считаешь себя Анастасией Каменской.

— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Я хочу попросить тебя об одной услуге. Случайно из-за моей минутной слабости ты узнала о том, кто я есть на самом деле. Только от тебя зависит, провалится моя работа под прикрытием или нет. Для всех я — Игорь Филимонов, брат Марины Будановой. Пообещай, что никому не откроешь мое настоящее имя.

Оля пристально посмотрела ему в глаза. Она не понимала, что происходит. Он продолжает ее разыгрывать или он все-таки псих? Было ясно только одно: судьба снова свела Олю с мужчиной ее мечты, и ей было наплевать, кем он себя считает.

— Значит, ты живешь по легенде? — уточнила Кузина.

Игорь кивнул.

— А интересно, согласно этой легенде, ты женат?

— Нет.

— А девушка, согласно легенде, у тебя есть?

— Нет.

— Почему?

— Странный вопрос.

— Я выполню твою просьбу, но только при одном условии, — выпалила Оля.

— Какое еще условие? — нахмурился Игорь.

— Согласно легенде, ты сделаешь меня своей девушкой. Мы будем встречаться, гулять, разговаривать, ходить в кино, возможно, даже целоваться.

— Нет. Это невозможно, — решительно заявил Филимонов.

— Почему? — удивилась Оля.

— Потому! Я не могу переступить через свои моральные принципы. К тому же я замужем.

— А как же Дима Захаров?

— Если я и изменила Чистякову, то исключительно под влиянием сильного нервного напряжения. К тому же Дима Захаров как-никак был мужчиной.

— Что ж! — пожала плечами Оля. — В таком случае сейчас я выйду из этой комнаты и объявлю на всю галерею, что ты — Анастасия Каменская, работающая под прикрытием.

— Ты этого не сделаешь!

— Проверь — и убедишься.

— Но это же шантаж!

— Это всего лишь деловое предложение. Не хочешь — не соглашайся. Если тебя так уж смущает моя половая принадлежность, представь, что я, как и ты, не женщина, а еще один компьютер на ногах. Даже священник не найдет ничего предосудительного в отношениях двух компьютеров.

— Ладно, твоя взяла, — вздохнул Игорь. — Я согласен, что по легенде ты будешь моей девушкой.

— Вот и отлично, — обрадовалась Оля. — Теперь поцелуй меня.

— Что? — опешил Игорь.

— Поцелуй меня. Или тебе произнести это по слогам? Надеюсь, ты умеешь целоваться.

— Но не могу…

— Можешь, — убежденно сказала Оля. — Представь, что я — Володя Соловьев и от моего взгляда у тебя опускаются руки и мутится в голове. Если тебе неприятно вспоминать Соловьева, вообрази, что я Дима Захаров.

— Я терпеть не могу самцов… — начал было Игорь.

— Я сама терпеть их не могу, — прервала его Оля. — Хватит болтать. Это тебе не поможет. Поцелуй меня. В твоей тяжелой и грязной милицейской работе наверняка приходилось делать вещи и похуже.

— Ненавижу Маринину, — пробормотал Игорь. Он наклонился к Кузиной и осторожно прикоснулся губами к ее щеке.

— Видишь, — улыбнулась Оля. — Ничего страшного с тобой не случилось.

* * *

— Что это? — спросил Гоша Крестовоздвиженский, с ужасом глядя на совокупляющихся долгоносиков Селены Далиловой.

— “Мастурбатор, еще более великий”, — прочитал на табличке Юра Демарин. — Стоимость картины три тысячи долларов.

— То есть я должен проработать три года, чтобы купить это живописное извращение? — уточнил Гоша.

— Три года и два с половиной месяца, — поправил его Юра. У него всегда были пятерки по математике.

— И это называется искусством? — слабым голосом спросил Гоша.

— Это называется актуальным искусством. Ну как, глотнул из живительного источника?

— Скорее из отравленного водоема, — вздохнул Гоша, переходя к фотомонтажу, выполненному в черно-бело-красных тонах.

Обнаженный мужчина с обритой “под ноль” головой, широко расставив ноги и раскинув руки, стоял на снегу в чистом поле. На горизонте виднелись дымящиеся трубы завода, а в небе кружили голуби. В правой руке мужчина сжимал древко красного знамени — единственного яркого цветного пятна на унылом сером фоне неба. Два крупных кобеля, обхватив передними лапами ноги мужчины, замерли в напряженных позах. Неверно оценив видовую и половую принадлежность нудиста с флагом, зверюги, похоже, тщетно пытались его изнасиловать. Из пасти собак капала слюна. Нудист, повернув голову в профиль, что-то кричал, широко разинув рот.

— Как ты думаешь, что это означает? — спросил Гоша.

— Все, что угодно, — пожал плечами Юра. — Можешь считать, что голый мужик с флагом — это советский народ, а псы — это правительство и Центробанк или голый парень — это российская экономика, а псы — Международный валютный фонд и Организация Объединенных Наций.

Гоша с измученным видом ослабил узел галстука.

— Все, — простонал он. — Хватит с меня очищающей силы искусства. После этой выставки мне неделю будут кошмары сниться.

— Я же предупреждал тебя, что это не Третьяковка, — усмехнулся Юра. — Ладно, давай работать. Пора побеседовать с хозяйкой этого борделя.

С ужасом шарахнувшись от барельефа “Эксгумация интеллекта”, Гоша полуприкрыл глаза с твердым намерением не смотреть по сторонам и печально побрел за сосредоточенным и деловитым Юрой Демариным.

* * *

Оля Кузина оказалась более устойчивой к воздействию актуального искусства. Ее взгляд бездумно скользил с одной картины на другую, но, если бы Олю попросили описать, что она только что видела, она бы не смогла припомнить ни одной детали. Она видела и слышала только мужчину, который вел ее по экспозиционному залу, рассказывая ей о художниках и выставленных картинах. Впрочем, слова Игоря тоже не задерживались у нее в памяти. Оля наслаждалась мелодичностью его голоса, пластикой его движений и просто его присутствием. Она мечтала, чтобы он позабыл о своей странной навязчивой идее и из придуманного Марининой лишенного эмоций компьютера превратился в нормального мужчину из плоти и крови, способного любить и радоваться жизни.

— Ах, вот вы где! Ну как, вам понравились картины?

Стройная и элегантная Марина, улыбаясь, смотрела на Кузину.

— Они производят неизгладимое впечатление, — несколько уклончиво ответила Оля.

— Вы Марина Буданова, владелица этой галереи? — спросил подошедший к ним Юра Демарин.

— Да, — кивнула Марина. — А вы репортер?

— Нет, мы из милиции. — Юра достал из кармана удостоверение и, развернув, предъявил его Марине.

Сообразив, что они наконец разыскали нужную даму, Гоша вышел из-за спины Демарина и, вздохнув, открыл глаза.

— Это вы? — с отвращением произнесла Оля. — Вы что, меня преследуете?

— Ой! — сказал Гоша. — Это она!

— Кто? — спросил Юра.

— Вчерашняя нимфа, — не слишком вразумительно объяснил Гоша, но Демарин его понял.

— Которая тебя ударила? — на всякий случай уточнил он.

— Я его ударила? — возмутилась Оля. — Да этот алкоголик вчера плюхнулся мне на колени прямо в метро, схватил меня за шею и стал говорить непристойности.

— Комплименты, — поправил ее Гоша. — И я вовсе не алкоголик.

— Непристойности, — настаивала на своем Оля. — И еще вы мою книжку помяли.

— Если вы из милиции, арестуйте этого типа, — обратилась к Юре Марина. — Я не потерплю в своей галерее пьяных дебоширов.

— Он мой напарник, — пояснил Юра. — Он тоже из милиции. Нам нужно задать вам несколько вопросов.

"Неужели Егор не стал ждать неделю и уже заложил меня?” — мелькнуло в голове у Марины.

От Юры не укрылось нервное движение губ и бледность, покрывшая лицо Будановой.

"Похоже, у красотки рыльце-то в пушку”, — подумал Демарин.

— Я буду отвечать на ваши вопросы только в присутствии адвоката, — решительно заявила Марина.

— Но мы вас пока ни в чем не обвиняем, — сказал Юра.

— Все равно.

— Я адвокат, — вмешалась Оля. — Ваш брат может это подтвердить. Он приходил ко мне на прием.

— Когда он к вам приходил? — резко повернулась к ней Марина.

— Вчера. Не беспокойтесь. Все в порядке. “Подозрительная компания, — подумал Демарин. — Уж очень странно они себя ведут”.

— Хорошо. Я поговорю с вами, — сказала Марина. — Пройдемте ко мне в кабинет.

* * *

Егор Буданов тосковал на узкой девичьей кровати в маленькой однокомнатной квартире его матери. Она на все лето уехала на дачу, оставив квартиру в полное его распоряжение. Но это обстоятельство не радовало бывшего диск-жокея.

После роскошных апартаментов Марины материнская жилплощадь казалась Егору унылым и тесным сортиром, мрачной тюремной камерой, в которой он вынужден был временно пребывать по причине острого безденежья. Но ничего, скоро он получит все, что ему нужно. Рано или поздно, но он всегда получает то, чего добивается.

Дребезжаще-блеющая трель старого телефонного аппарата заставила его вздрогнуть.

— Это ты! — усмехнулся Егор в телефонную трубку. — Наконец-то! Я уже давно жду твоего звонка. Ну так как? Хорошо. Ровно в двенадцать я буду там. Договорились. Пока.

Аккуратно положив трубку на рычаг, Егор хищно улыбнулся.

— Я был уверен, что рано или поздно ты согласишься, — тихо пробормотал он.

* * *

— Что? Лилю Ужик и Сергея Вермеева убили? — с ужасом спросила Марина.

— К сожалению, это так, — подтвердил Юра Демарин.

— Поверить не могу!

— Вы их хорошо знали? — спросил Гоша.

— Лиля выставлялась у меня, а Вермеев был одним из постоянных покупателей. Кроме того, он рекламировал мою галерею в журнале “Bay!”.

— Вы представляете, кто мог бы желать их смерти?

— Насчет Лили мне ничего не известно, но не думаю, чтобы кто-то хотел ее убить. Скорее всего тут дело в Сергее. Вермеев был богатым человеком, а богатому человеку в России для того, чтобы умереть, совершенно не обязательно иметь врагов. Вы знаете это лучше, чем кто бы то ни было.

— Как это произошло? — неожиданно вмешался Игорь.

— Кто-то вошел в квартиру Вермеева и свернул шею издателю и его любовнице, — объяснил Гоша.

— Как он вошел? — спросил Игорь. — Взломал дверь? Открыл ее отмычкой?

— По-моему, допрос здесь ведем мы, — заметил Юра. — Эти детали относятся к тайне следствия и разглашению не подлежат.

— Но мне-то вы можете сказать, — многозначительно улыбнулся Игорь.

— Игорь! Не забывайся! — прикрикнула на него Марина.

"Только Аськи Каменской мне сейчас не хватает для полного счастья”, — подумала она.

— Почему это вам мы можем сказать? — зацепился за его слова Юра.

— Потому что мы честные и порядочные граждане, готовые помочь следствию, — вмешалась Оля. — Вполне возможно, если вы расскажете нам о некоторых деталях, мы сможем высказать определенные соображения по этому делу.

— Нас не интересуют ваши соображения, — заявил Демарин. — Нам нужны только факты. А уж выводы мы сделаем сами.

Гоша посмотрел на Олю влюбленными глазами. На трезвую голову вчерашняя случайная знакомая показалась ему еще более привлекательной.

— Думаю, что кое-что мы можем рассказать, — сказал он. — Вряд ли тот факт, что мы поделимся информацией с адвокатом и свидетелями, что-либо изменит. Все равно журналисты в ближайшие часы все разнюхают.

— Нет, — твердо сказал Юра.

— Только один вопрос, — попросил Игорь. — У Вермеева наверняка был в квартире компьютер. В каком он был состоянии?

— А почему вы спросили о компьютере? — мгновенно отреагировал Юра.

— Ответьте на мой вопрос, и я отвечу на ваш.

— Компьютер был в порядке, — соврал Демарин. — Так почему вы об этом спросили?

— Просто так.

— Это не ответ.

— Нормальный ответ.

— Не люблю, когда мне врут. — Юра пристально посмотрел Игорю в глаза.

— Я тоже не люблю, когда мне врут, — спокойно ответил тот. — Вы ведь соврали насчет компьютера.

— С чего вы это взяли?

— Догадался по выражению вашего лица. Прежде чем ответить, вы секунду колебались, прикидывая, стоит ли говорить правду или нет. Отвечая, вы неосознанным жестом поднесли руку к лицу. По этому жесту я понял, что вы решили соврать.

— Здорово! — оценил Гоша.

— Может быть, я и соврал. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Я ответил, — упрямо сказал Игорь. — Просто мне нравятся компьютеры. Вот я и спросил, что произошло с компьютером Вермеева.

— Ерунда, — раздраженно сказал Юра. — Наверняка вы это сделали по какой-то другой причине.

— Это всего лишь ваши домыслы, — медовым голоском произнесла Оля. — Вы ведь не можете этого доказать.

— Спасибо за поддержку, — улыбнулся ей Игорь.

* * *

— Говорю тебе, у этой красотки рыльце в пушку, — убежденно произнес Юра Демарин. — Я готов побиться об заклад, что она причастна к убийствам.

— Совершенно с тобой согласен, — кивнул Гоша. — Только убийце может прийти в голову выставлять в своей галерее подобные картины. Меня не удивит, если какого-нибудь старичка-ветерана хватит инфаркт при виде “Мастурбатора, еще более великого” или “Эксгумации интеллекта”

— Я серьезно, — обиделся Юра.

— Я тоже серьезно. Эту Буданову стоило бы запереть в психушку вместе с ее художниками-извращенцами, а ключ выбросить в унитаз. Может, тогда наконец русская культура возродится.

— С тобой явно не все в порядке, — разозлился Юра. — Мы расследуем двойное убийство, а ты, вместо того чтобы соображать, что к чему, изощряешься в остроумии. Если бы ты не пялился как последний идиот на эту пухленькую адвокатшу, то заметил бы, как побледнела Буданова, Узнав, что мы из милиции. Держу пари, что сообщение о смерти Вермеева и Ужик не было для нее неожиданностью.

— Она не пухленькая. Она аппетитная, — мечтательно причмокнул губами Гоша.

— Кто? — не сразу сообразил поглощенный мыслями об убийстве Демарин.

— Адвокатша. Она аппетитная, как свежеиспеченная ватрушка.

— Ты что, издеваешься надо мной? — окончательно озверел Юра. — Ты слушаешь или нет, что я тебе говорю?

Крестовоздвиженский вздохнул, с грустью прогоняя прочь сероглазо-ватрушечный образ очаровательной Оленьки Кузиной. Он чуть ли не насильно всучил девушке номера своего домашнего и рабочего телефонов и теперь безнадежно гадал, позвонит она ему или не позвонит. Сосредоточиться на работе в такой ситуации было крайне трудно, но Гоша сделал над собой усилие, понимая, что еще немного — и его напарник окончательно потеряет терпение.

— Конечно, я тебя слушаю. Тебе показалось, что владелица галереи побледнела, когда услышала, что мы из милиции.

— Мне не показалось, что она побледнела. Она действительно побледнела, и у нее дрогнули губы. Было очевидно, что ей стоило больших усилий взять себя в руки. Только слепой мог этого не заметить.

— Я заметил, — соврал Гоша. — Просто потом я немного отвлекся. Мало ли что она побледнела. Буданова — богатая дама, а слова “богатый” и “нарушитель закона” в русском языке являются синонимами. Было бы нелепо надеяться, что она встретит родную милицию объятиями и пламенными поцелуями.

— Тут все гораздо серьезнее, чем просто нечистая совесть, — покачал головой Демарин. — Она даже не поинтересовалась, в чем дело, а сразу же потребовала адвоката. По странному стечению обстоятельств адвокат, вернее, адвокатша оказалась тут как тут, а брат Будановой заявил, что вчера он был на приеме у Кузиной в юридической консультации. Когда я поинтересовался, по какому поводу Филимонов обратился к юристу, он и Кузина категорически отказались отвечать на этот вопрос, ссылаясь на профессиональную тайну и добавив, что это не имеет ни малейшего отношения к делу, которое мы расследуем. Может быть, Филимонов узнал что-то подозрительное о сестре и решил проконсультироваться с адвокатом.

— Пожалуй, стоит ее допросить, — мечтательно произнес Крестовоздвиженский. — Я мог бы отправиться к ней прямо сейчас.

— Буданову действительно стоит допросить, — кивнул Юра. — Но только позже. Пока у нас нет никаких фактов, чтобы прижать ее к стене.

— Буданову? — удивился Гоша. — Я имел в виду Кузину.

— Кузину? Чего ради мы станем допрашивать адвоката, который вообще не имеет никакого отношения к этому делу? Что с тобой, в конце концов, происходит? Сначала напился, потом влюбился! Какого черта ты вообще пошел работать в милицию?

Гоша виновато пожал плечами.

Юра вздохнул и укоризненно покачал головой.

— Ладно, — сказал он. — Раз уж ты окончательно потерял способность соображать, придется мне взять руководство на себя. Для начала мы проследим за Мариной Будановой. Рано или поздно она сама даст нам в руки оружие, которое мы сможем использовать против нее.

— А что, если… — начал было Гоша.

— Нет, нет и нет! — решительно оборвал его Демарин. — Даже не мечтай. За адвокатшей ты будешь следить в свободное от работы время.

* * *

— Поздравляю. Ты пользуешься успехом, — заметил Игорь Филимонов, когда они с Олей вновь остались одни.

Оля с надеждой подняла на него глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Этот милиционер, Крестовоздвиженский, похоже, по уши влюбился в тебя.

Кузина вздохнула. Она предпочла бы услышать нечто совсем другое.

— Этого еще не хватало! В любом случае надеюсь, что больше никогда его не увижу.

— Не получится, — покачал головой Игорь.

— Почему? — удивилась Оля.

— Он нам нужен. Влюбленность — это нечто вроде временного помешательства. Ты обратила внимание, с каким глупым видом Крестовоздвиженский пялился на тебя? Влюбленный мужчина — как теплый воск в руках умной женщины. С ним можно делать все, что угодно. Для начала ты выудишь у нашего Ромео всю известную милиции информацию по делу об убийстве Вермеева и Ужик.

— Зачем это тебе?

— Как зачем? Ты что, забыла, ведь я работаю под прикрытием? В данный момент я не майор Каменская, а Игорь Филимонов и, к сожалению, не могу воспользоваться своими связями в УВД. Это слишком опасно. Спрут коррупции поразил все слои общества. В наше время никому нельзя доверять, даже сотрудникам правоохранительных органов.

— Спрут коррупции? А чертики тебе еще не мерещатся? — поинтересовалась Кузина.

— Какие чертики? — удивился Игорь.

— Не обращай внимания. Это я так.

— Так ты согласна заняться Крестовоздвиженским?

— За что мне все это? — простонала Оля, закрывая глаза.

Филимонов укоризненно посмотрел на нее.

— Ты юрист, — торжественно произнес он. — Вспомни о своем долге перед обществом и государством, которое тебя взрастило и вскормило. Мы не можем позволить, чтобы убийцы разгуливали по улицам, истребляя невинных граждан. Подумай о страданиях родственников убитых. Если у тебя есть хоть капля гражданской ответственности, ты не должна оставаться равнодушной. Если ты настолько несознательна, что не можешь пококетничать с Крестовоздвиженским в интересах дела, прошу тебя, сделай это ради меня.

Кузина тихо выругалась сквозь зубы.

— Что ты сказала?

— Ничего, — вздохнула девушка. — Так и быть, я сделаю это для тебя, но, учти, я пожертвую собой отнюдь не бескорыстно.

— Я что, снова должен буду тебя поцеловать? — с плохо скрываемым отвращением спросил Игорь.

— Еще хуже, — ухмыльнулась Оля. — Для начала мы с тобой поужинаем в ресторане, а потом отправимся танцевать. Не забывай, что по легенде я теперь твоя подружка со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями.

— Ты шантажистка, — сказал Игорь.

— Возможно, тебя утешит мысль о том, что ты делаешь это ради своей страны, — утешила его Кузина. — Общественный долг и все такое прочее. Ведь Анастасия Каменская — это образец мужества и гражданского сознания как для работников правоохранительных органов, так и для всех граждан нашей необъятной родины.

— Иногда мне хочется об этом забыть, — с легким вздохом произнес Филимонов.

* * *

"Мерседес” Марины Будановой затормозил перед стриптиз-клубом “Содом и Гоморра”, сверкающим неоновыми огнями рекламы.

Поправив перед зеркальцем макияж и прическу, Марина вышла из машины и решительно направилась к дверям порочного заведения. Охранники у входа с одобрением присвистнули при виде искрящегося пурпурного платья от Баленсиага, как перчатка обтягивающего стройное тело владелицы картинной галереи.

После свежей прохлады ночного воздуха атмосфера клуба показалась Марине раскаленной, как сковороды ада. Дело было даже не в температуре. Воздух был настолько наэлектризован зрительскими эмоциями, что казалось, еще чуть-чуть — и по залу поплывут сверкающие золотистые сферы шаровых молний.

На сцене, фальшиво имитируя сексуальный экстаз, резко двигали бедрами трое высоких загорелых культуристов. Их мышцы были перекачаны настолько, что Марине захотелось срезать с них лишние килограммы из чистого сострадания к качкам, вынужденным таскать на себе такую тяжесть. На стриптизерах остались только узенькие полосочки золотистых плавок. Дразнящими движениями культуристы слегка сдвигали их вниз, а затем, к разочарованию зрительниц, вновь возвращали на место, подогревая ажиотаж, царящий в зале.

Женщины за столиками стонали от восторга, неуклюже размахивая руками в такт мелодии. Свист, завывание и улюлюканье дамского контингента почти заглушали бьющую по ушам музыку в стиле “техно”. Наиболее раскрепощенные леди стягивали с себя дорогие кружевные трусики и, раскрутив их над головой, как пращу швыряли на сцену.

Культуристы, не прерывая танца, подбирали разноцветные прозрачные треугольнички и, проведя ими несколько раз по груди, бедрам или ли-ЦУ, бросали предметы дамского туалета обратно в зал.

Буданова, впервые попавшая в заведение подобного рода, быстро оправилась от первоначального шока. Тесное общение с актуальным искусством закалило ее нервную систему. По сравнению с некоторыми шедеврами, выставленными в галерее “Экстази”, даже кровавая оргия садомазохистов показалась бы случайному свидетелю невинным детским утренником.

Осторожно лавируя между потными возбужденными дамами, Марина заняла свободное место за столиком недалеко от сцены.

— “Содом и Гоморра”, — с отвращением сказал Гоша Крестовоздвиженский. — Но ведь здесь показывают мужской стриптиз!

— Говорят, здесь всегда аншлаг, — заметил Юра Демарин.

— А ты-то откуда знаешь? — подозрительно покосился на него Гоша.

— Работа у меня такая, — усмехнулся Юра. — Ну, чего ты ждешь? Выходи из машины!

— Зачем? — спросил с недоумением Гоша.

— Как зачем? — удивился Демарин. — У тебя что, уже начались провалы в памяти? Объясняю: мы следим за Мариной Будановой. Она только что вошла в “Содом и Гоморру”. Мы собираемся сделать то же самое.

— Но ведь это же мужской стриптиз, — слабым голосом напомнил его напарник.

— Ну и что? С каких пор тебя смущает вид обнаженного мужского тела?

— Меня не смущает вид обнаженного мужского тела, — разозлился Гоша. — Но ведь на мужской стриптиз ходят одни только женщины. Как только мы войдем туда, то сразу же станем объектом всеобщего внимания. Да и вообще…

— Что “вообще”?

— Неудобно как-то. Вот если бы это был женский стриптиз…

— На женский стриптиз Буданова бы не пошла. Хотя, с другой стороны, кто ее знает… После посещения ее галереи я уже ничему не удивлюсь.

— Может, лучше подождем в машине, пока она выйдет? — робко предложил Гоша.

Демарин наградил его инквизиторским взглядом.

— Не понимаю, ты милиционер или школьник? Ты вообще представляешь, чем Буданова может заниматься в этом заведении?

— Было бы логично предположить, что она смотрит мужской стриптиз.

— Я видел в журнале фотографию ее мужа, — сказал Юра. — Это рослый белокурый жеребец с голубыми глазами, мускулами Сильвестра Сталлоне и улыбкой Гэри Купера. Ты бы стал ходить на стриптиз, если бы каждую ночь видел нечто подобное в своей постели? Скорее всего она встречается здесь со своим сообщником.

— С каким сообщником? — удивился Крестовоздвиженский.

— Откуда я знаю, с каким! Возможно, с тем самым, который помог ей прикончить Вермеева. Эта Буданова та еще штучка. Вполне вероятно, что она заметила за собой слежку и собирается ускользнуть через служебный выход. Оставит здесь свою машину в качестве отвлекающего фактора, а сама наймет такси. Мало ли что она может сделать, может она еще кого-нибудь прикончит. Пошли! — Но ведь мы будем бросаться в глаза! — сделал последнюю попытку Крестовоздвиженский.

— Не будем! — усмехнулся Демарин. — А ну-ка вытащи рубаху из штанов!

— Зачем?

— Вытащи, тебе говорят!

Недовольно ворча себе под нос, Гоша выполнил его просьбу.

Сделав то же самое, Юра взъерошил жесткие Гошины волосы.

— На мужской стриптиз ходят не только дамы, — пояснил он, — но еще и “голубые”. В “Содоме и Гоморре” никто не обратит внимания на парочку влюбленных гомосексуалистов.

— Ты спятил? — недоверчиво спросил Крестовоздвиженский. — Ты что же, предлагаешь изображать гомосексуалистов?

— А почему бы и нет? Твоя любимая Каменская, например, была готова ради общего дела переспать с наемным убийцей. Так чем мы хуже? Не бойся, дорогая, твоя честь не пострадает. Обними меня — и вперед! Утешайся хотя бы тем, что тебе не придется заниматься любовью с киллером!

— Только этого мне не хватает для полного счастья, — обреченно покачал головой Гоша.

* * *

Егор Буданов вышел из метро на станции “Измайловская”. В довершение всех несчастий у его “Форда” испортилась коробка передач, а Марина, эта проклятая стерва, категорически отказалась платить за ремонт. Ну ничего, он ей еще покажет!

Проходя мимо неоновых огней “Содома и Гоморры”, Егор посмотрел на часы. До полуночи оставалось двадцать минут. Времени хватало с избытком. Приходить на свидание раньше назначенного срока Буданову не хотелось. Это могло означать, что он излишне заинтересован в сделке. Чтобы убить время, он подошел к афишам, расклеенным перед стриптиз-клубом, и стал с любопытством разглядывать фотографии, на которых были запечатлены наиболее пикантные сцены из театрализованных представлений “Страсть по оргазму”, “Страсть по эрекции” и “Страсть по розовой страсти”. В темноте он не обратил внимания на черный “Мерседес” Марины, затерявшийся среди других дорогих иномарок.

Опасения Гоши Крестовоздвиженского оказались необоснованными. Поглощенные представлением дамы не обратили внимания на двух нежно держащихся за руки мужчин с взлохмаченными волосами и рубашками навыпуск. Милиционеры заняли свободный столик в дальнем конце зала.

— Вот это мускулы! — с завистью произнес Гоша, восхищенно глядя на эбеновое тело Мапоты.

— Прямо как в американском кино, — со вздохом подтвердил Юра Демарин. — Ты только посмотри, как он двигается! Это тебе не вечера бальных танцев в клубе работников милиции.

— Вот если бы я походил в спортзал… — задумчиво произнес Крестовоздвиженский.

— Что тогда? — ехидно поинтересовался Демарин. — Переквалифицировался бы из милиционеров в стриптизеры?

— Наверняка Оле понравился бы парень с такими мускулами. А меня она считает дебоширом и алкоголиком.

— И вдобавок дегенератом, — разозлился Юра. — Ты собираешься наконец работать или ты будешь и впредь мечтать об этой чертовой адвокатше?

— Смотри! Ты был прав! Это он! — взволнованно прошептал Гоша, хватая Демарина за локоть.

— Кто? О ком ты говоришь?

— О сообщнике Будановой! Этот негр! Он и есть ее сообщник. Ты заметил, как они смотрят друг на друга?

— Сообщник? Скорее любовник, — разочарованно покачал головой Демарин. — Если, конечно, судить по тому, как они друг на друга смотрят.

— Но ведь совсем недавно ты утверждал, что она встречается здесь со своим сообщником!

— Это было просто предположение, основанное на интуиции.

— И что теперь говорит твоя интуиция? По-моему, все здесь яснее ясного. Никакие они не сообщники. Этот негр — любовник Будановой, а ее присутствие здесь не имеет никакого отношения к убийству Вермеева и Ужик.

— Может быть, ты и прав, — пожал плечами Демарин. — В любом случае за Будановой имело смысл проследить.

Мапота Тамба, не прерывая танца, спустился со сцены в зал. Он уже снял с себя все, за исключением белоснежного галстука-“бабочки” и “тигровой” набедренной повязки.

Женщины за столиками визжали, когда он, резко и ритмично двигая бедрами, проходил мимо их столиков, и тянули к нему руки. Мапота улыбался и ускользал, дразнящими движениями отклоняя туловище в сторону.

Остановившись перед Мариной, он сорвал набедренную повязку и, раскрутив ее над головой, бросил в зал. Теперь на нем остались только узкие черные плавки, в полумраке почти сливающиеся с кожей.

Буданова почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Время замедлило свой ход, а потом и вовсе остановилось. Когда Марина пришла в себя, она поняла, что танцует с Мапотой. Стриптизер крепко держал ее за руку и что-то говорил, увлекая за собой на сцену.

— Пусти! Ты с ума сошел! Что ты делаешь? — попыталась вырваться Марина.

— Продолжай танцевать и веди себя естественно, — тихо сказал Мапота. — Ты знаешь, что за тобой следят?

— Следят? — опешила Марина. — Кто за мной следит?

— Двое мужчин. Они притворяются “голубыми”. Спокойно. Танцуй. Не оборачивайся. Сейчас мы поменяемся местами. Они слева в конце зала. Не фиксируй на них взгляд. Ну как? Ты их заметила?

— Черт! — выругалась Марина. — Это менты!

— Менты? Ты их знаешь? Что им от тебя надо?

— Понятия не имею. Только этого мне сейчас не хватало! Здесь есть какой-нибудь запасной выход?

— И не один, — усмехнулся мулат.

* * *

— Проклятье! — стукнул кулаком по столу Юра Демарин, когда Мапота под свист и улюлюканье зрителей увлек Марину за кулисы. — Прямо как чувствовал! Они нас засекли!

— Ты уверен, что засекли? Может, Буданова сейчас вернется? — с надеждой в голосе предположил Гоша.

— Жди! — усмехнулся Юра. — Теперь мне все ясно. Они точно сообщники. Этот тип запросто мог укокошить издателя и его любовницу. Рост у него, как у мамаши Вермеева. Обмотал талию поролоном, нарядился, как Аглая Тихомировна, надвинул на лоб шляпку с широкими полями, которая прикрывала лицо, позвонил в дверь Вермеева — и готово! Издатель сам открыл ему дверь. Что может быть проще? Вот что значит способность к аналитическому мышлению! Берем преступников тепленькими — и сдаем дело в архив. Может, нам даже благодарность в приказе объявят.

— Но ведь он негр! — запротестовал Гоша. — А мама Вермеева — белая! Соседи-то видели белую женщину!

— Ты меня удивляешь! — покачал головой Демарин. — Что может быть проще — купи в театральном магазине грим телесного цвета и седой парик и отправляйся хоть на заседание ку-клукс-клана! А лицо! Допустим, он изменил цвет кожи, но лицо-то так просто не подделаешь!

— Зачем ему подделывать лицо? От Аглаи Тихомировны даже собаки шарахаются, не говоря уж о соседях. Расчет был просто идеален. Все внимание свидетелей фиксируется на абсурдном наряде и шляпке, а на лицо никто и внимания не обратит!

— Но зачем Будановой и этому негру убивать Вермеева?

— Именно это нам и предстоит выяснить, — решительно сказал Юра. — Уже ясно, что Буданова больше в зале не появится. Надо попробовать перехватить их на улице.

* * *

— Как хорошо, что ты пришла, — сказал Мапота, поспешно натягивая на себя одежду. — Я знал, что рано или поздно ты появишься!

— Ты на редкость самоуверен.

— Но ведь ты здесь. Кстати, почему эти милиционеры следили за тобой?

— Не знаю, — пожала плечами Марина. — Наверное, из-за убийства.

— Из-за убийства?

— Не смотри на меня так. Я тут совершенно ни при чем.

— Рад это слышать, — вздохнул Мапота. — Пойдем. Здесь есть один выход, который ведет прямо в лесопарк.

С трудом оторвавшись от созерцания афиши “Страсти по эрекции”, Егор Буданов перевел взгляд на часы. Теперь пора. Он придет точно в назначенное время.

Взгляд Марины задержался на мужчине в бежевой куртке. Его походка показалась ей знакомой, впрочем, так же, как и куртка. Марина вспомнила, как сама выбирала ее в итальянском бутике на Арбате.

— Это Егор, — сказала Марина. — Я готова поклясться, что это Егор. Интересно, что он тут делает?

— Твой муж? — удивился Мапота. — Где?

— Ты видел там, на дороге, человека в светлой куртке? Прежде чем он скрылся за деревьями, фонарь осветил его лицо. Это был Егор.

— Странное время он выбрал для одиноких прогулок по лесу, — заметил Мапота. — Интересно, что ему здесь понадобилось? Может, он тоже следил за тобой?

— Не похоже. Он спешил. Наверняка он даже не догадывается, что я здесь. Пойдем. Я хочу за ним проследить.

— Зачем тебе это?

— Обычное женское любопытство. Чтобы потом не ломать себе голову, гадая, чем он тут занимался. К тому же, если я застукаю его с очередной дамочкой, у меня будет повод лишний раз высказать этому подонку в лицо все, что я о нем думаю.

— Ты уверена в том, что это хорошая идея?

— Я уверена только в одном — что с удовольствием проломила бы череп этому проклятому шантажисту, — сказала Марина, увлекая мулата к лесу.

* * *

— Там! Они там! — возбужденно воскликнул Гоша, тыкая указательным пальцем в сторону леса.

— Где? — вскинулся Юра Демарин.

— Только что они скрылись за деревьями в том направлении, — сказал Гоша. — Они двигались очень странно, крадучись, пригибаясь, и в то же время достаточно быстро, словно кого-то преследовали и старались остаться незамеченными.

— Ты уверен, что это были они?

— Я узнал силуэты. Буданова была в длинном платье. Она приподнимала подол рукой, чтобы он не путался в траве.

— Отлично, — хмыкнул Юра. — Вспомним детство и поиграем в индейцев.

Знавший Измайловский лесопарк как свои пять пальцев, Егор, несмотря на темноту, с легкостью находил по почти незаметным тропинкам путь к крошечному заросшему ряской пруду, скорее напоминавшему большую, изогнутую в форме полумесяца лужу.

На берегу пруда в ночной тишине вдохновенно квакали лягушки. Шаги Егора спугнули их. Лягушки дружно прыгнули в воду. Раздался плеск воды, сменившийся тишиной.

Егор недовольно посмотрел на светящийся циферблат часов. Он не выносил, когда его заставляли ждать. Сунув руки в карманы, Буданов прислушался. Неожиданно тишина показалась ему зловещей. Это его удивило. Он никогда не боялся ночного леса. Егор сунул руку в карман за сигаретами, когда в кустах тихо хрустнула ветка.

Звук был самым обычным, но сейчас он почему-то встревожил его. Егор осторожно двинулся к кустам, но в этот момент с противоположной стороны послышались чьи-то крадущиеся шаги. Буданов резко обернулся. Он почувствовал движение за своей спиной, но было уже слишком поздно. Боль была короткой и ослепительной, как вспышка молнии. Затем наступила темнота.

* * *

— Ты больше похож на осужденного перед казнью, чем на богатого плейбоя, ужинающего в ресторане с любимой девушкой. Неужели мое общество так мучительно для тебя? — спросила у Игоря Оля Кузина.

Оркестр тихо играл романтическую кубинскую румбу. Просторный прохладный зал привилегированного клуба “Тропическая ночь” был погружен в приятный полумрак. Огоньки расставленных на столиках свечей мерцали, как влюбленные светлячки.

— Не понимаю, что тебе от меня надо? Зачем ты это делаешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты намеренно ставишь меня в неприятную двусмысленную ситуацию.

— Это не правда. Я просто хочу тебе помочь. Ты нравишься мне. Наверное, это звучит глупо, но мне кажется, что я влюбилась в тебя в тот самый момент, когда ты вошел в юридическую консультацию.

— Действительно глупо, хотя меня это нисколько не удивляет, — пожал плечами Игорь. — В некотором роде это мне даже льстит, потому что лишний раз доказывает, что моя маскировка была безупречной. Ты увидела высокого привлекательного мужчину, и нет ничего странного в том, что на мгновение ты увлеклась им. В этом не было ничего противоестественного. Но теперь, когда тебе известно, что я не красавец-плейбой, а скучная деловая женщина, начисто лишенная романтизма, сухая и жесткая, как кусок хлеба двухнедельной давности, чего ты от меня ждешь? Я не способна испытывать трепетные чувства даже по отношению к представителям противоположного пола, а от лесбиянок меня просто тошнит. Так на что ты надеешься?

— Но ведь по легенде ты мужчина, — заметила Оля. — Так что наши отношения гипотетически можно рассматривать как гетеросексуальные.

— Ерунда. Это не более чем маскировка. Ты прекрасно знаешь, что я женщина.

— А как насчет вторичных половых признаков? — с невинным видом поинтересовалась Кузина.

— О чем ты говоришь?

— Держу пари, что ты бреешься по утрам, — усмехнулась девушка. — Хотя, насколько я помню, Маринина ни в одной из своих книг не упоминала о том, чтобы Каменская брила бороду.

— Этого еще не хватало! — разозлился Игорь. — Есть некоторые вещи, которые даже она не имеет права разглашать. Естественно, что я бреюсь по утрам. В данный момент я живу по легенде, согласно которой я мужчина, и моя маскировка должна быть безупречной. Я вживаюсь в новый образ с такой же легкостью, с какой хамелеон меняет свою окраску.

— А первичные половые признаки?

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты делаешь в мужском туалете. Наверняка ты вынимаешь из штанов точно такую же штучку, как и другие мужчины.

— Это тоже маскировка, — пожал плечами Филимонов. — Если бы я в общественных местах использовала женский туалет, это могло бы навести преступников на подозрения.

— То есть, если бы тебе пришлось, естественно, ради общественного блага, изображать в постели мужчину, ни один эксперт не заподозрил бы, что ты на самом деле женщина?

— Естественно. Следственная работа требует жертв. Если уж я в свое время отдала предпочтение милиции, зловонным трупам, плачущим пострадавшим и сомнительным радостям разоблачения преступников, я должна идти до конца. Иначе не может быть.

— Ладно, — вздохнула Кузина. — Раз ты должна идти до конца, так тому и быть. На всякий случай советую тебе говорить о себе в мужском роде, а не в женском. Если нас кто-то услышит, это может навести на подозрения. Маскироваться так маскироваться! Забудь на этот вечер, что ты Анастасия Каменская, и будь просто Игорем Филимоновым, богатым и красивым плейбоем, который назначил свидание обаятельной молодой женщине. Раз уж мы работаем под прикрытием, давай для маскировки наслаждаться жизнью на полную катушку. Для начала мы выпьем еще по бокалу “Божоле”, а потом потанцуем.

— Я не буду пить, — возразил Игорь. — Когда я пью, у меня эмоции эфир забивают, а я должна мыслить стройно и последовательно.

— Почему?

— Что “почему”?

— Почему ты должна мыслить стройно и последовательно? Тебя что, кто-то заставляет? По-моему, ты никому ничего не должна.

— Потому что я такая, какая есть.

— Потому что, когда ты думаешь, ты не способен чувствовать. Чувства ведь редко бывают стройными и последовательными.

— Может быть и так. Я называю это внутренней дисциплиной.

— А я называю это страхом перед чувствами. Чувства ведь могут причинить боль, а мысли — никогда, особенно стройные и последовательные логические построения. Сначала ты подавляешь свои чувства с помощью интеллекта, а потом только и делаешь, что жалуешься на отсутствие нормальных человеческих эмоций и заявляешь, что ты компьютер на двух ногах.

— Мне не нравится думать над такими вещами, — поморщился Филимонов. — Мне это неинтересно.

— Сегодня тебе вообще не надо ни о чем думать, — мягко сказала Оля. — Слишком много думать тоже вредно. От этого на извилинах мозоли появляются. Ты же не на работе. Лучше выпей вина и расслабься, если, конечно, ты хочешь, чтобы я добывала для тебя информацию у этого мерзкого милиционера-алкоголика.

— Знаешь, иногда у меня тоже возникает подозрение, что я слишком много думаю, — задумчиво произнес Игорь, поднося к губам бокал с “Божоле”.

— Черт, кажется, я порвала платье, — расстроено прошептала Марина Буданова. — Куда же он подевался? Прямо как сквозь землю провалился!

— Мы потеряли его. Ничего не поделаешь. Слишком темно.

— Жаль, — покачала головой Марина. — Впрочем, черт с ним! Пропал так пропал. Может, это и к лучшему. При мысли о Егоре у меня катастрофически портится настроение.

— Лягушки, — сказал Мапота. — Слышишь, как поют? В детстве мне всегда нравилось слушать кваканье лягушек. Я воображал, что все они — заколдованные принцы и принцессы.

— Здесь рядом небольшой пруд, — сказала Марина. — Он даже виден из-за деревьев. Я пару раз гуляла тут с Егором. Хочешь, пойдем туда и послушаем лягушачий концерт? Догоняй!

Подобрав подол платья, она побежала по траве к просвету между деревьями, туда, где на воде призывно поблескивала лунная дорожка. Мапота, смеясь, погнался за ней.

При свете луны бежевая итальянская куртка казалась неестественно белой на темном фоне травы.

— Егор?! — сдавленно вскрикнула Марина, чуть не споткнувшись о раскинувшееся на земле тело. — Егор, что с тобой, Егор?

Подбежавший мулат осторожно наклонился и приложил указательный палец к шее Буданова.

— Он мертв, — тихо сказал Мапота. — Пульс не прощупывается.

— Они убили его! — выглянув из-за кустов, взволнованно прошептал Юра Демарин. — Я же говорил тебе, что они сообщники! Помяни мое слово — они и Вермеева с Ужик укокошили.

— Ничего себе! — Гоша тыльной стороной ладони смахнул со лба бисеринки выступившего пота. — Неужто убили? А с виду эта Буданова казалась вполне приличной дамочкой, даже симпатичной. Интересно, за что они его?

— Сейчас мы это узнаем, — торжествующе усмехнулся Демарин.

— О боже! — прошептала Марина, опускаясь на колени. — Он мертв! Егор мертв! Ты посмотри, сколько здесь крови! Нет, этого просто не может быть! Я столько раз представляла, как его убиваю, и вот теперь он лежит передо мной мертвый, а я никак не могу в это поверить!

— Ничего, скоро вы в это поверите, — заявил Юра Демарин, выходя из-за кустов. — Как только окажетесь в тюрьме. Вы арестованы за убийство вашего мужа Егора Буданова.

Обернувшись, Марина с ужасом уставилась на милиционеров. Она все еще не могла поверить в реальность происходящего.

— Но мы его не убивали!

— Вам остается только убедить в этом суд, — пожал плечами Гоша.

* * *

"Бесаме, бесаме мучо”, — звучала ностальгическая латиноамериканская мелодия. Оля и Игорь, прижавшись друг к другу, плавно покачивались в ритме танца. Три бокала “Божоле” сделали свое дело. Кузина чувствовала, как Игорь неосознанно откликается на ее прикосновения учащенным дыханием и напряжением мышц. Сейчас рядом с ней был мужчина. В этом не было никаких сомнений.

"Господи, сделай так, чтобы он выздоровел! — взмолилась про себя Кузина. — Это несправедливо и противоестественно, чтобы такой красавец, как он, воображал себя маниакально зацикленной на работе Каменской. Он должен жить, любить и чувствовать как нормальный человек!”

Девушка улыбнулась и, подняв голову, посмотрела в лицо Игорю.

Впервые с момента знакомства она заметила в его глазах здоровый живой блеск.

— Тебе приятно танцевать со мной? — спросила Оля. — Только не надо думать и анализировать. Просто ответь, что ты чувствуешь.

Игорь нервно облизнул пересохшие губы. На его лице отражалась мучительная внутренняя борьба.

— У тебя никогда не возникало ощущения, что ты хотела бы быть кем-то другим? — вместо ответа спросил он.

— В детстве я мечтала быть жирафом, — улыбнулась Оля. — Возможно, из-за маленького роста. Мне безумно нравились их длинные шеи.

— Я не об этом. В детстве все мы представляем себя героями сказок, мушкетерами или пиратами. Я говорю о том, что происходит с нами сейчас. У тебя никогда не возникает ощущение, что мы все притворяемся теми, кем на самом деле не являемся? Бывает так, что человек, прожив свою жизнь, понимает, что на самом деле он всегда хотел быть кем-то другим. Франц Кафка, умирая от туберкулеза, признался своей любовнице, что он ненавидел писать книги и на самом деле его единственной мечтой было работать официантом, разносящим напитки на пляже Тель-Авива. Гениальный Жан Артур Рембо неожиданно бросил поэзию ради того, чтобы скрыться в дебрях Африки и торговать рабами, оружием и слоновой костью. Убежать от своей славы и от своего “я” в свое время пытались Малькольм Лоури, Гарри Дин Стентон, Толстой и многие другие. Иногда мне кажется, что единственное, что мы делаем, — это убегаем от самих себя, но все наши попытки убежать заканчиваются неудачей.

— Не стоит так обобщать, — покачала головой Оля. — Мне нравится быть такой, какая я есть, и я от себя не убегаю. Говоря обо всех, ты имеешь в виду себя. Мне кажется, ты пытаешься сказать мне, а заодно и самому себе, что в глубине души тебе не нравится быть Анастасией Каменской.

— Слова “нравится” или “не нравится” тут не подходят. Ты есть тот, кто ты есть. Я не могу не нравиться себе. Я делаю то, что считаю правильным, и честно выполняю свою трудную работу. И все же…

— И все же иногда тебе хотелось бы быть кем-то другим, — закончила за него Оля. — Кем именно? Каждый из нас имеет свое второе “я”. Кем на самом деле тебе хочется быть? Мне ты можешь это сказать. Я на твоей стороне.

— Говорят, что гениальные актеры настолько перевоплощаются в своих персонажей, что забывают о том, кто они есть на самом деле, — сказал Игорь. — То же самое время от времени случается и со мной. Моя маскировка столь совершенна, что иногда, когда я бреюсь, мне кажется, что я на самом деле мужчина, но самое ужасное заключается в том, что мне это нравится. Бывают моменты, когда мне хочется быть мужчиной. Не притворяться им по легенде, а именно быть им. В такие моменты я чувствую, что мне чего-то недостает, возможно, нормальных человеческих эмоций, а мысль о том, что я проведу остаток своих дней, составляя бесчисленные схемы и решая задачки, вызывает у меня глубокое отвращение.

— Это значит, что ты не совсем безнадежен, — засмеялась Оля. — Чувствовать себя компьютером, должно быть, не слишком приятно. А чего бы тебе хотелось сейчас? Что говорят твои чувства?

— Быть мужчиной. На самом деле быть мужчиной, а не притворяться им. В этом случае я мог бы сказать, что ты нравишься мне. Ты даже не представляешь, насколько нравишься мне. Наверно, это звучит ужасно, но ты хотела это услышать!

— Это звучит замечательно! — с жаром воскликнула Оля. — Я не понимаю, почему ты этого стыдишься. Знаешь, у китайцев есть притча о Чжао и бабочке. Каждую ночь Чжао снилось, что на самом деле он бабочка, которой снится, что она — Чжао, и он так никогда и не узнал, кто он на самом деле: Чжао, которому снится, что он — бабочка, или бабочка, которой снится, что она — Чжао. У тебя есть выбор: ты можешь считать себя мужчиной, которому снится, что он — Анастасия Каменская, или ты можешь считать себя Анастасией Каменской, которой снится, что она — мужчина. Доверься своим чувствам! Сделай выбор и будь тем, кем ты хочешь.

— Я уже сделал свой выбор. Сегодня я хочу быть мужчиной, и только мужчиной, — прошептал Игорь, наклоняясь к Оле. — К черту Анастасию Каменскую!

"Получилось, — мелькнуло в голове у Кузиной. — Черт возьми, получилось!” Она хотела завизжать и захлопать в ладоши от радости, как актриса, получившая “Оскар”, но сдержалась и, хмелея от захлестнувшего ее ликования, прижалась губами к горячим и требовательным губам Игоря.

— Подожди! Телефон! — сказал Филимонов, с трудом отрываясь от Оленьки.

Достав из кармана сотовый телефон, он нажал на кнопку и прижал трубку к уху.

— Да. Я слушаю. Что? Да-да. Я сейчас приеду.

— Что случилось? — спросила Оля, с тревогой глядя на Игоря.

Влюбленный мужчина исчез. На Олю отрешенно глядели холодные усталые глаза Каменской.

— Марину только что арестовала милиция, — произнес Игорь. В его голосе звучало с трудом сдерживаемое напряжение. — Это какое-то безумие. Ее задержали в лесу недалеко от стриптиз-клуба “Содом и Гоморра” над телом убитого Егора Буданова. Вместе с Мариной был негр-стриптизер. Обоим предъявлено обвинение в убийстве. Срочно требуется адвокат.

— Я адвокат, — машинально ответила Оля, с трудом возвращаясь от грубо прерванных любовных иллюзий к суровой реальности жизни.

* * *

Тамара Безбожная, председательница общества “дам, занимающихся политикой”, впервые в жизни испытывала ощущение полного бессилия. Воинствующая феминистка и пламенный борец за трудовые и сексуальные права женщин, Безбожная двигалась по жизни, как боевая машина пехоты по целине, не обращая внимания на бездорожье и оставляя за собой широкую распаханную колею. При виде Безбожной ни одному мужчине не пришло бы в голову назвать женщин слабым полом.

Злые языки, разумеется, исключительно из зависти, за глаза называли “дам, занимающихся политикой” “дамами, занимающимися политиками”. Впрочем, дыма без огня не бывает. Мужчины, невзирая на протесты феминисток, нагло захватили подавляющее большинство политических постов. Ввиду отсутствия вакантных мест непосредственно у рулей государственной власти, “дамы, занимающиеся политикой” были вынуждены оккупировать места, доселе не занятые. В конце концов, не так уж важно, откуда именно они будут влиять на политическую жизнь страны — из кресел Государственной думы или из постелей членов Государственной думы. Цель оправдывает средства, а интересы родины и миллионов российских граждан важнее, чем их личные интересы. Что может быть более волнующим и достойным восхищения, чем пожертвовать собой ради общественного блага!

К сожалению, не все разделяли подобную точку зрения. Некоторые завистники уверяли, что деятельность дам приносит гораздо большую материальную пользу лично им, чем стране, и даже обзывали дам, совсем как Ленин Троцкого, “политическими проститутками”, но они решительно отметали подобные обвинения. Мало ли что они получают дорогие подарки и приглашения на презентации! В конце концов, голодный человек не способен думать об общественном благе. Раз уж от них зависит политическое и экономическое будущее страны, для начала необходимо обеспечить себе соответствующий уровень жизни, чтобы впоследствии не отвлекаться на назойливые и раздражающие бытовые проблемы.

К счастью для страны, вмешательство дам в политику было скорее воображаемым, чем реальным, но они ни за что не признались бы в этом даже самим себе.

Несколько лет назад Тамара Безбожная завоевала широкую известность в качестве ведущей телепередачи “Мы им еще покажем!”. Под словом “мы” подразумевались мужественные российские дамы, а уж “им”, как нетрудно догадаться, относилось к представителям отнюдь не прекрасного пола.

Женщины, приходящие на передачу, рассказывали захватывающие дух истории в стиле “Как я его!”, “Ах, какие они свиньи!” или “За что он меня так?”.

Тамара комментировала жизненный опыт отважившихся предстать перед камерами женщин с позиций феминизма, делая особый упор на то, что “они”, то есть мужчины, за редкими печальными исключениями, здорово зациклены на сексе и, если правильно использовать эту их маленькую слабость, в жизни можно очень даже многого добиться.

Наибольший восторг телезрительниц бальзаковского возраста вызывал регулярно повторяемый тезис Безбожной: что бы мужчины ни говорили, на самом деле они “западают” не на хилых скелетообразных манекенщиц, а на настоящих полнокровных женщин “в теле”, у которых “есть за что подержаться”, и что свеженькая восьмидесятикилограммовая толстушка одним соблазнительным движением бедра добивается от мужчины гораздо большего, чем фотомодель за час кокетства при помощи своих больших накрашенных глазок. В качестве практического подтверждения данного тезиса весящая восемьдесят два с половиной килограмма Тамара приводила в пример себя.

Книга Безбожной “Мне опять восемнадцать”, в которой она рассказывала о своих сокрушительных любовных победах среди политиков, художников, писателей и музыкантов, стала бестселлером. На самом деле ей было сорок шесть, но какое это имело значение! В душе она всегда оставалась восемнадцатилетней красавицей, которую каждый мужчина мечтал затащить в постель, а вес ее, опять-таки согласно ее субъективным ощущениям, не превышал сорока восьми килограммов.

Организация общества “Дамы, занимающиеся политикой” стала следующим шагом в головокружительной карьере Тамары. Она уже грезила о том, как создаст свою собственную политическую партию, а дальше — кто знает! До сих пор во главе российского правительства стояли только мужчины. Должно же это когда-то измениться!

И вот теперь все летело в тартарары. После стольких лет напряженной борьбы за то, чтобы ее заметили, за свое место под солнцем, она становится всеобщим посмешищем — и почему? Дело было даже не в происках завистников, врагов или политических противников. Если бы это было так, Безбожная знала бы, что делать. Все обстояло гораздо хуже. Ночным кошмаром Тамары Безбожной стала ее самая преданная и фанатичная поклонница, в прошлом — оператор башенного крана, а ныне пенсионерка Аглая Тихомировна Вермеева, не пропустившая ни одной передачи “Мы им еще покажем!”.

Вермеева Тамару боготворила. Для Аглаи Тихомировны Безбожная стала символом всего, чего женщина могла добиться в жизни. Если бы Тамара попросила ее лечь грудью на амбразуру, Вермеева сделала бы это, не задумавшись ни на секунду.

Мать знаменитого издателя ворвалась в открытое для всех российских женщин общество “дам, занимающихся политикой”, как торнадо в теплый застойный уют лягушачьего пруда. Члены общества разбегались, как застигнутые врасплох тараканы, едва заслышав отдаленные раскаты громового голоса бывшей крановщицы, а представители прессы, узрев ее богатырские формы и неописуемые наряды, мигом забывали о Тамаре Безбожной и снимали только Аглаю Тихомировну, вдохновенно позирующую перед камерой с грацией пьяного носорога. При виде этих репортажей вся страна истерически хохотала, тиражи журнала “Bay!” росли, а престиж Тамары стремительно падал.

Безбожная перепробовала все, чтобы избавиться от Аглаи Тихомировны, но все ее попытки оказались тщетны. Казалось, бывшая крановщица то ли вообще не понимает намеков, то ли категорически отказывается их понимать. Она добровольно вносила тройные членские взносы, щедро жертвовала в Фонд поддержки российского женского движения, преданно глядела в рот Тамаре, ловя каждое ей слово, и в ответ на любое прямое или косвенное предложение посвятить свое время другому, не менее достойному занятию отвечала страстной патриотической речью, в которой она заверяла Безбожную, что всегда будет бороться за святое дело феминизма и останется верна своей любимой председательнице до самого последнего вздоха.

"Может, стоит нанять киллера?” — тоскливо подумала Безбожная и тут же отогнала эту мысль. Ей не раз приходилось добиваться своего не слишком чистыми методами, но убийство — это уж было слишком.

Тамара достала из бара бутылку коньяка и, щедро плеснув напитка в граненый стакан, залпом выпила его. Алкоголь огненной волной прокатился по пищеводу. Напряжение слегка отпустило ее.

"А что мне еще остается? — пожала плечами Безбожная. — Вопрос стоит так: или я, или она. Видит бог, я сделала все, что могла. Она сама виновата”.

Тамара задумалась, прикидывая, кто из бывших любовников мог бы порекомендовать ей надежного киллера, не из тех дешевых, которые толком и убить-то не умеют и закладывают нанимателя на первом же допросе. Конечно, это будет дорого. Возможно, даже очень дорого. Но ее карьера стоит гораздо дороже. Карьера — это ее жизнь, это единственное, что поддерживает в ней азарт борьбы и желание двигаться к цели, сокрушая все на своем пути. Ее карьера — это влияние и власть, это восхищение миллионов русских женщин, это внимание прессы, это молодые честолюбивые любовники, рассчитывающие погреться в лучах ее славы и через нее познакомиться с “нужными” людьми. В их объятиях она вновь ощущала себя юной, красивой и желанной.

Отними у нее все это — и что останется? Разжиревшая, стареющая и никому не нужная сорокашестилетняя баба с относительно скромными сбережениями. Нет, она не позволит какой-то полуграмотной крановщице уничтожить ее и дело ее жизни. Приняв это решение, Безбожная расслабилась и с наслаждением выпила еще пятьдесят граммов коньяка за упокой души Аглаи Тихомировны.

"К тому же сейчас на редкость подходящий момент, чтобы избавиться от Вермеевой, — решила Тамара. — Совсем недавно убили ее сына. Если теперь заодно убрать и мамашу, ее смерть наверняка свяжут с убийством Сергея. К счастью, я не имела никаких отношений с издателем “Bay!”, поэтому никто даже не заподозрит, что я могу быть причастна к ее смерти”.

Звонок в дверь заставил Безбожную вздрогнуть.

"Кого еще принесло среди ночи?” — недовольно подумала она, заглядывая в глазок.

— О господи! Только не это! — простонала Тамара.

— Тамарочка! Родная! Открой! — иерихонской трубой взвыла из-за двери Аглая Тихомировна. — Открой! Умоляю! Ты одна можешь мне помочь!

Безбожная сняла цепочку с двери и принялась торопливо отпирать замки. Она боялась, что вопли Вермеевой перебудят всех соседей и кто-нибудь, не сообразив что к чему, сдуру вызовет милицию, а вслед за милицией, чего доброго, пожалуют и репортеры. Только этого ей не хватало для полного счастья!

Аглая Тихомировна, тяжело дыша, ввалилась в прихожую и без лишних предисловий бухнулась на колени. Паркет жалобно скрипнул.

— Тамарочка! Ангел! Помоги, будь другом! Помоги мне, и я сделаю для тебя все, что пожелаешь! Хоть в воду брошусь!

Безбожная с ужасом уставилась на свою книгу “Мне опять восемнадцать”, которую Вермеева вздымала над головой двумя руками, как священник, отгоняющий от себя нечистую силу при помощи Библии.

"Свихнулась! Окончательно свихнулась!” — подумала она.

— Сереженьку убили! — всхлипнула Аглая Тихомировна, поднимаясь с колен. — Эти милиционеры на Петровке вообще ничего не делают. Убийцы разгуливают по улицам, а им и дела нет! Одна фамилия чего стоит — Христопродавцев!

— Какой еще Христопродавцев? — поморщилась Безбожная.

— Да милиционер этот! Смерть Сереженьки расследует, только толку от этого никакого! Тамарочка, душечка, Христом-богом молю! Ты в этой книге про своих любовников пишешь. Хоть имен-то не говоришь, но ведь какие люди! Аж из самого правительства! Сделай милость, позвони кому-нибудь из бывших хахалей, попроси, чтобы похлопотал, позвонил в милицию, генералам ихним. Пусть велит, чтоб Сережиного убийцу нашли! Все, что хочешь, для тебя сделаю!

— Все, что хочу? — машинально переспросила Безбожная.

— Все! — подтвердила Вермеева. — Христом-богом клянусь!

Лицо председательницы общества “дам, занимающихся политикой” неожиданно просветлело;

Она не могла поверить в свою удачу. “Все, что хочешь!” Это же просто невероятно! Никаких тебе киллеров, никаких лишних трат, никаких угрызений совести! Просто позвонить кому нужно и взять обещание с Аглаи Тихомировны, что она больше никогда не приблизится ни к ней, ни к членам ее организации!

— Конечно, дорогая, я помогу тебе, — с плохо скрываемым облегчением произнесла Безбожная. — Как не помочь! Люди ведь на то и существуют, чтобы помогать друг другу!

* * *

Начальник следственного отдела УВД полковник Всеволод Андреевич Ярцев раздраженно смотрел на вытянувшихся перед ним по стойке “смирно” Гошу Крестовоздвиженского и Юру Демарина.

— Есть подозрения, что Марина Буданова может иметь отношение к убийству Вермеева и Ужик, — сказал Юра Демарин.

— Подозрения или факты? — резко спросил полковник.

— Пока только подозрения, товарищ полковник, — вздохнул Юра. — Но мы работаем в этом направлении.

— Мне нужны результаты. И немедленно, — потребовал Ярцев. — Делайте, что хотите, но достаньте мне этого убийцу хоть из-под земли.

— Мы и так делаем все, что возможно, — заметил Гоша, гадая, почему обычно флегматичный и уравновешенный полковник, с философским спокойствием относящийся к низкой раскрываемос-ти подобных преступлений, принимает дело Вермеева так близко к сердцу.

— Так сделайте то, что невозможно! — рявкнул Всеволод Андреевич, нервно закуривая сигарету.

Крестовоздвиженский и Демарин сокрушенно вздохнули.

Ярцев посмотрел на подчиненных и расстроенно покачал головой.

— Черт! — сказал он. — Достали меня с этим делом.

Гоша и Юра сочувственно кивнули, ожидая продолжения.

— Сегодня с утра мне позвонил генерал Зубатин, — брезгливо поморщился полковник, — и устроил мне дикий разнос за плохую работу моего отдела. Он потребовал немедленных результатов по делу Вермеева и Ужик и намекнул, что неудача в этом расследовании может стоить мне должности. Как я понял, на него надавил кто-то из правительства, причем надавили очень круто. Кстати, генерал поинтересовался, работает ли у меня сотрудник по фамилии Христопродавцев.

— О господи! — охнул Гоша. — Это она! Неужели эта психопатка уже и до правительства добралась?

— Он имеет в виду Аглаю Тихомировну Вермееву, — пояснил Юра. — Она почему-то упорно продолжает называть Гошу Христопродавцевым.

— Можешь не объяснять, — махнул рукой Ярцев. — Я сразу понял, откуда ветер дует. Мать Вермеева уже успела побывать у меня с жалобой на Георгия Христопродавцева, который ничего не предпринимает, чтобы разыскать убийцу ее сына.

— Ну и как вам она? — с любопытством спросил Крестовоздвиженский. — Впечатляет, да? До знакомства с ней я и не подозревал, что подобные женщины существуют.

Полковник поежился.

— “Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет”, — ядовито процитировал он. — Глядя на Аглаю Тихомировну, я поймал себя на мысли, что, возможно, для Вермеева было бы лучше умереть при рождении. Так вот. Я уже успел провести свое маленькое расследование. Аглая Тихомировна была активным членом общества “дам, занимающихся политикой”. Наверняка тут не обошлось без этой толстозадой феминистки Тамары Безбожной, перетрахавшей всю мужскую половину Государственной думы. Так что мы влипли. С нас живыми не слезут до тех пор, пока убийца Вермеева не предстанет перед судом.

— А что будет, если мы не найдем убийцу? — встревожился Гоша.

— Об этом, сынок, тебе лучше даже и не думать, — мрачно посмотрел на него Ярцев.

* * *

— Чистяков этого не делал, — уверенно заявил Игорь. — Я знаю его. Он не способен никого убить.

— Чистяков? — вытаращила на него глаза Оля. Она еще не была в курсе подробностей сложной семейной жизни объекта своей любви. — Ты имеешь в виду мужа Каменской? Чего он не делал?

— Ах, извини, ты еще не все знаешь, — вздохнул Игорь. — Марина является моей сестрой только по легенде. На самом деле она — мой муж Алексей Чистяков.

Оля зажмурилась и потрясла головой. Она попыталась представить, что сказала бы на это Людмила Алексеевна. Нет, маме лучше об этом не знать.

— Если Марина твой муж, то кто же тогда Егор Буданов? — взяв себя в руки, поинтересовалась Оля.

— По легенде он играет роль мужа моей сестры, — объяснил Игорь. Кузина вздохнула.

— Давай договоримся, — попросила она. — Раз уж я по легенде адвокат Марины, давай впредь называть всех согласно легенде. Это нам поможет избежать путаницы. Никаких Чистяковых, Колобков и генералов Заточных. Не забывай, что мы работаем под прикрытием. Не стоит рисковать. Нас могут подслушать, и тогда наша легенда накроется.

— Ты права, — кивнул головой Игорь. — Я имел в виду, что Марина никого не убивала. Она не способна на убийство.

— Мне она сказала то же самое. Я верю ей, но, к сожалению, их взяли практически с поличным. Милиции известно, что она не ладила с Егором и собиралась с ним развестись. Ее задержали вместе с негром-стриптизером над свежим трупом Егора. Их руки были в крови, а рядом валялся окровавленный булыжник в женском ажурном чулке от Диора. Подобные чулки стоят пятьдесят долларов пара. Марина сказала мне, что у нее были точно такие чулки, так что я не удивлюсь, если окажется, что чулок, надетый на орудие убийства, принадлежал твоей сестре. В такой ситуации единственный способ спасти Марину — это найти настоящего убийцу.

— Я найду его, — решительно заявил Игорь. — Но для этого мне понадобится твоя помощь.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещала Оля. — Это мой долг как адвоката.

— Этот милиционер, Крестовоздвиженский, он ведь влюблен в тебя, — задумчиво произнес Игорь. — Надо этим воспользоваться. Одни мы не справимся. Ты должна заставить его помогать нам. Имея доступ к информации, которой располагает милиция, мы отыщем убийцу гораздо быстрее.

— Но… — начала было Оля.

— Никаких “но”, — резко оборвал ее Игорь.

* * *

Гоша Крестовоздвиженский выкроил полчаса, чтобы заскочить к себе домой и перехватить пару бутербродов с чашкой черного кофе. На обеды в столовой его скромной милицейской зарплаты явно не хватало.

В полутемном подъезде привычно пахло мочой. Машинально Гоша отметил появившуюся под криво нацарапанным на стене призывом “Удавим гидру жидомасонского правительства” свежую, хотя и устаревшую на восемь десятилетий, надпись: “Да здравствует электрификация всей страны!” Крестовоздвиженский поднял глаза вверх. Лампочка в плафоне отсутствовала.

Вздохнув, Гоша направился к лифту. Там было еще темнее. Он нащупывал впотьмах кнопку вызова, когда от стены с тихим сопением отделилась черная и зловещая, как адский мрак, фигура. При виде тянущихся к его горлу огромных, как свиные окорока, рук с толстыми широко растопыренными пальцами застигнутый врасплох милиционер завизжал, как подстреленный заяц.

— Эй, ты что, успокойся! — трясла Гошу за лацканы пиджака слегка ошеломленная его реакцией Аглая Тихомировна. — Да что с тобой, Христопродавцев? Орешь как блаженный! А еще милиционер. Неудивительно, что убийцы спокойно разгуливают по улицам.

Все еще дрожащий Гоша прижал руки к бешено бьющемуся сердцу.

— Вы что, совсем с ума сошли? — простонал он. — Нельзя же так набрасываться на людей! Так и до инфаркта можно довести.

Аглая Тихомировна неодобрительно поджала губы.

— Кишка у тебя тонка, Христопродавцев. Вот и Сереженька мой такой же был. Умный был, много денег зарабатывал, а все равно — кишка была тонка.

— Хотел бы я посмотреть на вашу реакцию, если бы на вас так же неожиданно напали в темном подъезде.

— А ты попробуй, — усмехнулась бывшая крановщица. — Вот тогда и поглядим, кто кого.

— Сдаюсь, — грустно сказал Гоша. — Заранее признаю свое полное поражение.

— И как таких в милицию берут? — жалостно произнесла Аглая Тихомировна. — Вам же с преступниками надо бороться. У тебя пистолет-то хоть есть?

— Есть, — кивнул Гоша.

— И то хорошо, — вздохнула Вермеева. — Я вот с чем пришла. Найди убийцу моего сына. У меня деньги есть. Сереженька оставил мне много денег. Сколько хочешь тебе заплачу, только найди мне убийцу.

Аглая Тихомировна всхлипнула и, неуклюже нашарив в сумочке платок, прижала его к глазам.

Она сгорбилась, опустила плечи и, казалось, даже стала меньше ростом. Она больше не напоминала Гоше разбушевавшегося Илью Муромца. Перед ним была крупная и очень несчастная пожилая женщина, недавно потерявшая сына.

Гоша смущенно кашлянул и легонько коснулся ее плеча.

— Мне не надо ваших денег, — сказал он. — Я и так сделаю все, что смогу, чтобы найти убийцу. Не беспокойтесь, он не уйдет от правосудия.

Все еще не пришедший в себя от испуга, пережитого в подъезде, Крестовоздвиженский жевал бутерброд с докторской колбасой без всякого аппетита. Он уже не в первый раз подумал, что, возможно, он ошибся, решив посвятить себя уголовному розыску. Для этой работы он был слишком чувствителен. Кроме того, он оказался плохо подготовлен к грубой реальности милицейской жизни. Поступая на службу, Гоша был твердо убежден в том, что добро побеждает зло и справедливость рано или поздно должна восторжествовать.

Приобретенный жизненный опыт упорно убеждал его в обратном. “Плохие парни” почему-то жили намного лучше порядочных и честных людей, а если справедливость иногда и торжествовала, это происходило слишком редко, к сожалению, намного реже, чем на страницах российских детективов. И все-таки, несмотря ни на что, Крестовоздвиженский любил свою работу.

Звонок телефона заставил его вздрогнуть.

"Что-то у меня нервы совсем расшатались”, — подумал Гоша, поднимая трубку.

— Ой, это вы! — блаженно улыбнулся он, услышав мелодичный голос Оленьки Кузиной.

— Мне очень нужно поговорить с вами. С вами и с вашим напарником, — сказала Оля.

— А вы уверены, что присутствие напарника так уж необходимо? — разочарованно поинтересовался Гоша.

— В этот раз — да, — засмеялась Кузина.

— Ловлю вас на слове, — сказал Крестовоздвиженский. — Только, чур, без обмана.

— Договорились, — ответила Оля.

* * *

Отражающиеся в блестящей полированной крышке серебряного портсигара выпуклые серые глаза из-за искажения на изогнутой поверхности казались огромными, круглыми и выпученными, как у морского окуня. Владелец портсигара задумчиво перевернул его и, наверное, в тысячный раз прочитал надпись на обороте: “За 25 лет доблестной службы в Комитете государственной безопасности…” Двадцать пять лет жизни — и серебряный портсигар. Больше ничего, если, конечно, не считать воспоминаний. Очень неприятных воспоминаний.

Нет, он не испытывал угрызений совести. То, что он делал, он делал для своей страны. Он убивал не ради удовольствия, а подчиняясь приказам. Он никогда не задумывался о моральной стороне своих действий. Приказ есть приказ, и его надо исполнить.

Он больше не служил в КГБ, но продолжал убивать, снова выполняя приказы, идущие свыше.

И хотя ему, как и раньше, говорили, что это он делает для блага страны, отставной подполковник КГБ понимал, что все теперь обстоит иначе. Страны больше не было. Советский Союз распался, как бусинки порванного ожерелья. Люди, отдающие приказы, утверждали, что они собираются снова нанизать бусинки на нитку, но он знал, что этого не произойдет. Грязная работа, которую он выполнял, приносила огромные деньги, якобы предназначенные для того, что ОНИ называли ДЕЛОМ. Ему, конечно, тоже кое-что перепадало но по сравнению с тем, что получали ОНИ, это были жалкие крохи.

Он больше не собирался довольствоваться объедками с барского стола. Убийство Вермеева при несло ему 900 тысяч долларов. Неплохо по российским меркам, но для приличной жизни на Западе явно недостаточно. Проблема была в том, что у него не было СПИСКА. Имя Вермеева он получил почти случайно. Еще несколько имен — и он навсегда оставит эту страну и свое прошлое. В том случае, конечно, если ОНИ не поймут, что он начал работать на себя. Что ж, риск есть риск. Он уже давно стал частью его жизни. Он рискнет еще раз — и выиграет. Обязательно выиграет. Иначе просто не может быть.

* * *

— Решительно любовь лишает человека разума, — укоризненно покачал головой Юра Демарин. — Это же очевидно. Кузина собирается убедить тебя, что Буданова не виновна в убийстве. Чего еще можно ожидать от адвоката?

— Но ведь Буданова и Тамба категорически отрицают свою причастность к смерти Егора.

— А ты ожидал, что они сразу так и сознаются? Мы провели обыск и в галерее Будановой, в ее кабинете, нашли второй чулок, точно такой же, как тот, что мы обнаружили на месте преступления.

— Пока еще не установлено, были ли это чулки из одной и той же пары. Но даже если и так, с моей точки зрения, это означало бы, что Марина невиновна. Она далеко не дура, а оставить на месте преступления подобную улику может только последний кретин. Да и вообще, зачем ей портить пятидесятидолларовый чулок, когда гораздо проще купить на рынке за трешку обычные отечественные колготки?

— Может, у нее времени не было. Схватила то, что подвернулось под руку. Скорее всего она собиралась захватить чулок с собой, а потом его уничтожить. Она явно не ожидала, что милиция появится чуть ли не в момент совершения преступления.

— И все-таки мне кажется, что ты должен пойти на эту встречу. Оля просила.

— Ты слышал, что сказал полковник? — раздраженно произнес Юра. — Он требует немедленных результатов по делу Вермеева. Начальству явно не до шуток, так что нам нужно искать убийцу, а ты вместо этого пускаешь слюни, предаваясь мечтам об очередном предмете своей любви.

— Она не очередной предмет. Я знаю, что это навсегда! — торжественно заявил Гоша.

— То же самое ты говорил насчет той грудастой блондинки из универсама. Или ты забыл? А продавщица хомяков с Птичьего рынка, которая проходила по делу об ограблении ювелирного магазина? Насколько я помню, ты напился как сапожник и собирался застрелиться из табельного оружия, узнав, что она намеревается выйти замуж за директора салона автосервиса.

— Это было совсем другое дело, — поморщился Крестовоздвиженский.

— Не вижу особой разницы, — возразил Демарин.

Гоша вздохнул. Он понял, что нужно избрать другую тактику.

— Ты помнишь, как в галерее Филимонов поинтересовался, в каком состоянии был компьютер Вермеева?

— Помню, — кивнул головой Юра. — Я бы многое отдал, чтобы узнать, почему он именно об этом спросил. Ему явно что-то известно.

— Все, что тебе нужно, — это пойти со мной на встречу. Уверен, что в этот раз Игорь окажется более разговорчивым. Для него это будет единственной возможностью помочь своей сестре.

— Только в том случае, если Марина не причастна к убийству Вермеева и Ужик, — заметил Демарин. — А она со своим стриптизером по уши увязла в этом деле. Можешь мне поверить.

* * *

— Они не убивали Егора, — убежденно сказал Игорь. — Вы не можете посадить в тюрьму невинных людей.

Демарин вздохнул. Именно этого он пытался избежать.

— Все улики указывают на них, — пожал плечами он. — Кроме того, присутствует очевидный мотив — ревность, ненависть и деньги.

— Нужно найти настоящего убийцу, — вмешалась Оля. — Это ваш долг.

— Она права, — заметил Гоша. — Если есть хоть малейшее сомнение в их виновности, нужно довести расследование до конца.

— Звучит красиво, как социалистический лозунг, но почти так же нереально, — покачал головой Демарин. — В данном случае все более чем очевидно. К сожалению, у нас просто нет возможности отвлекаться на поиск новых, возможно, несуществующих подозреваемых. Начальство давит на нас со страшной силой в связи с убийством Вермеева и Ужик.

— Если я помогу вам с убийством Вермеева, вы займетесь делом моей сестры?

— Вам что-то известно об этом убийстве?

— Скажем, у меня есть кое-какие соображения.

— Соображения или факты?

— Так мы договорились?

— Договорились! — вмешался Гоша.

— Подожди! — возмутился Демарин. — Я не собираюсь ни о чем договариваться, пока не буду убежден в том, что он не водит нас за нос.

— А какие у нас гарантии, что вы не водите нас за нос? — поинтересовалась Оля. — Хватит торговаться. Мы же не на рынке. Речь идет о жизни людей. Между прочим, у Мапоты больная, парализованная мать. Что станет с ней, если его посадят в тюрьму за преступление, которого он не совершал?

— Перестаньте. Вы не в суде, — поморщился Юра. — Не надо бить на чувства.

— А ты перестань притворяться бесчувственным, — разозлился Гоша. — Оля совершенно права. Ты бы хотел, чтобы твоя парализованная мать осталась одна, без помощи и средств к существованию из-за судебной ошибки?

— Моя мать не парализована, — заметил Демарин.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — не отступал Гоша.

— Ладно. Договорились, — сдался Юра. — Так что вам известно об убийстве Вермеева?

— К сожалению, ничего конкретного, — признался Игорь. — Только мои соображения.

— Так я и знал, — проворчал Юра.

— Дай ему сказать, — вмешался Гоша.

— У меня возникает чувство, что убийства бизнесменов, происшедшие за последние месяцы, как-то связаны между собой, хотя их почерк и не совпадает. Конечно, можно было бы списать эти убийства на устранение конкурентов или на месть мафии, но мафия или киллеры обычно расправляются со своими жертвами на улицах или в подъездах. Они могут подложить взрывчатку в автомобиль или в офис либо пырнуть ножом в темной подворотне. Жертва умирает мгновенно, а киллер скрывается. Однако в нашем случае “новых русских” убивали не сразу, а лишь спустя некоторое время. Некоторых бизнесменов похищали, прежде чем убить, но при этом не требовали выкупа, в других случаях убийцы проникали в их квартиры или офисы и тоже убивали своих жертв не сразу, а лишь получив от них то, что требовалось.

— Вот оно! А ты молодец! — от возбуждения переходя на “ты”, щелкнул пальцами Демарин. — Я же чувствовал, что между этими убийствами есть какая-то связь, но только не мог определить, какая именно! Знаешь, а ведь у тебя неплохое аналитическое мышление.

— Мне об этом уже говорили, — усмехнулся Игорь.

— Продолжай, — попросил Гоша.

— Вы имеете представление о том, сколько стоит номер журнала “Bay!”? — неожиданно сменил тему Филимонов.

— Пятнадцать долларов. По нынешним меркам целое состояние, — ответил Юра.

— А тираж?

— Тридцать тысяч экземпляров. Почему ты об этом спросил? Это имеет какое-либо отношение к убийствам бизнесменов?

— Вполне возможно, что да. Успех “Bay!” совершенно необъясним с точки зрения здравого смысла. Давайте сделаем простые расчеты. Пятнадцать долларов помножить на тридцать тысяч будет четыреста пятьдесят тысяч долларов. Если вычесть затраты и налоги, останется по грубым прикидкам сто пятьдесят — двести тысяч долларов чистой прибыли в месяц. И это после августовского кризиса. А теперь задайте себе простой вопрос: как Вермеев ухитрялся продавать журнал по такой цене, если другие издания подобного типа стоят после кризиса около полутора долларов?

— Понятия не имею, — покачал головой Гоша. — Возможно, он вбухал миллионы в рекламу?

— Ты когда-нибудь видел рекламу журнала “Bay!”? — поинтересовался Игорь.

— Не знаю. Может, и видел. Не помню. Я не слишком обращаю внимание на рекламу. Честно говоря, меня начинает мутить при виде мокрых детских подгузников, потных подмышек и женских прокладок с крылышками.

— Вся загвоздка в том, что Вермеев почти не рекламировал свой журнал, — сказал Игорь. — Теперь я снова повторяю свой вопрос на засыпку: каким образом он ухитрялся продавать “Bay!” по такой цене и в таких количествах?

— Мистика, — вздохнул Гоша. — Полагаю, что его конкуренты много бы дали, чтобы получить ответ на этот вопрос. А ты догадываешься, как он это делал?

— Точно не уверен, но кое-какие соображения у меня есть. Осталось их только проверить. Если я окажусь прав, то связь между бизнесом Вермеева и убийствами бизнесменов действительно может существовать, хоть и косвенная.

— Похоже, тебе доставляет удовольствие тянуть резину, — нетерпеливо произнес Демарин. — Признаюсь, тебе удалось-таки нас заинтересовать. Так как Вермеев провернул подобную авантюру?

— Думаю, что на подписчиков оказывалось определенное давление.

— Давление? — удивился Юра. — Что ты имеешь в виду? Угрозы? Шантаж?

— Скорее нечто вроде шантажа.

— Бред! — покачал головой Демарин. — Шантажировать тридцать тысяч человек ради смехотворной суммы в сто восемьдесят долларов в год! Ты хоть представляешь, что это значит? Даже если предположить, что на сбор информации и шантаж Вермеев тратил в среднем час на одного клиента, получится тридцать тысяч часов, то есть около трех с половиной лет непрерывной работы без еды и сна. Нет, это полный бред!

— Действительно, подобная гипотеза выглядит не слишком реалистично, — с легким разочарованием заметил Гоша.

— И все же эту версию надо проверить, — сказал Игорь. — Я почти уверен, что прав. Возможно, издатель шантажировал не тридцать тысяч, а пять или десять тысяч человек, а остальные подписались из интереса или чтобы не отставать от других. В советские времена, если сосед богатого грузина покупал новый телевизор, грузин немедленно покупал телевизор еще больше и лучше, чем у соседа. Точно так же, по принципу: “мы не хуже других”, поступают и большинство “новых русских”.

— И как, интересно, мы проверим эту версию? — язвительно поинтересовался Юра. — Завалимся к подписчикам и заявим: “Здравствуйте, мы из милиции. Интересно, чем это вас шантажировал Вермеев, что вы подписались на его журнал?”

— Думаю, я смогу это выяснить, — задумчиво сказала Оля. — У меня есть поклонник, который, когда-то проходил по делу о фальшивых авизо. Он выписывает “Bay!” с самого первого номера. Мне будет нетрудно узнать у него, почему он ни с того ни с сего подписался на этот журнал.

— Вот и отлично! — обрадовался Игорь. — Ты не могла бы заняться этим прямо сейчас?

— А как же дело Марины? — удивилась Оля. — Разве я вам не пригожусь?

— Пока нет, — покачал головой Филимонов, — Думаю, что сегодня вечером твоя помощь нам не понадобится.

* * *

Начальник отдела информационной разведки ФСБ полковник Владимир Анатольевич Стернин откинулся на спинку кресла, невидящим взглядом уставившись в потолок. Его пальцы нервно комкали листок компьютерной распечатки. Согласно указанным в распечатке данным, компьютер Вермеева соединился с банком “Барбуда Империал” на островах Антигуа и Барбуда в четырнадцать часов сорок восемь минут пятнадцать секунд, то есть непосредственно перед смертью издателя.

"Нет! Этого не может быть! Только не Сережа! — пронеслось у него в голове. — Его же не было в СПИСКЕ!”

Владимир Анатольевич задумчиво посмотрел на стоящий на столе телефонный аппарат. Всю свою жизнь он принимал разумные и взвешенные решения. Именно поэтому он все еще был жив. Хитрость и осторожность. Вермеев был хитер, но не осторожен, и эта неосторожность стоила ему жизни. Благодаря своему бывшему однокласснику полковник Стернин стал богатым человеком, но об этом не знал никто, кроме Сережи. Все было проделано настолько безупречно, что даже бдительные коллеги из органов не могли заподозрить, что славящийся своей фанатичной честностью начальник информационной разведки имел номерные счета в банках Каймановых островов.

Теперь Сережи не стало, а значит, иссяк и источник, доселе казавшийся неисчерпаемым. Впрочем, Стернину было наплевать на деньги. Владимир Анатольевич привык к аскетичному образу жизни. Он с поразительным равнодушием относился к дорогим спортивным автомобилям и виллам, больше напоминающим дворцы. Он не мечтал о соблазнительных фотомоделях и дорогих винах. Полковник хотел только одного — раз и навсегда оставить позади всю эту мерзость, с которой ему приходилось иметь дело. Он начал работать в органах, потому что по молодости и глупости искренне хотел служить своей стране. Он даже не догадывался, что таким образом он продает душу дьяволу.

После того как Россию потрясли сообщения о взрывах жилых домов чеченскими террористами, Стернина стала мучить бессонница.

Зарубежные средства массовой информации не исключали вероятности того, что взрывы в Москве — дело рук не террористов, а самой ФСБ, чтобы на гребне праведного народного гнева развязать выгодную для российских политиков войну против Чечни, а заодно под шумок прикрыть расследования о миллиардах долларов из западных кредитов, переведенных за границу и бесследно исчезнувших в “налоговых оазисах”. Кроме того, чеченская война стала великолепной платформой, используя которую нужные правительству люди приобрели политический вес. Их власти оказалось достаточно, чтобы дела о коррупции в высших эшелонах власти и разворованных кредитах были прекращены.

Российские дипломаты выражали возмущение подобными недостойными происками Запада, но Стернин имел веские основания подозревать, что иностранные журналисты были недалеки от истины. К счастью для него, он не имел доступа к подобной информации. Но то, что взрывы действительно организованы работниками ФСБ, было вероятно, даже слишком вероятно.

Чеченцы предпочли бы нечто более зрелищное и впечатляющее — взрывы в метро, в кинотеатрах, в коммерческих центрах. Но что может больнее ударить по сердцу русского человека, чем внезапная и бессмысленная смерть, настигшая среди ночи сотни мирно спящих людей, не подозревавших, что они больше никогда не увидят рассвета? Где гарантия, что завтра или через неделю не взлетит на воздух твой собственный дом и что спасатели не будут вытаскивать из-под обломков твой труп или трупы близких тебе людей? Что значат коррупция в правительстве, нищета и голод в стране по сравнению с подобным варварством?

Нечто похожее происходило и со СПИСКОМ. Владимир Анатольевич знал, что имена всех убитых за последние месяцы бизнесменов были в него занесены. Всех — за исключением Вермеева. Он лично составил этот СПИСОК и передал его в нужные руки. Но все-таки полковник не мог с уверенностью утверждать, что убийства бизнесменов были организованы его коллегами из ФСБ. К этой информации он тоже не имел доступа.

Стернин нерешительно протянул руку к телефону. Здравый смысл подсказывал ему, что лучшим выходом для него было бы навсегда позабыть и о Вермееве, и о СПИСКЕ, и об убитых бизнесменах.

"Они убили Сережу”, — подумал Владимир Анатольевич и, послав здравый смысл к чертовой матери, снял трубку и медленно набрал номер.

* * *

— Такса, — недоуменно произнес Гоша Крестовоздвиженский. — Это же такса!

— А ты ожидал увидеть сенбернара? — поинтересовался Игорь, отпирая дверцу своего “Бентли”.

Крошечная шоколадная такса радостно лизнула его руку.

— Ты же говорил — ищейка, — заметил Гоша.

— Я имел в виду, что она отлично берет след. В этом деле с Мойшей никто не сравнится.

— С Мойшей? — переспросил Гоша.

— Так зовут таксу, — объяснил Филимонов. — Я одолжил ее у одного знакомого раввина.

— Все! С меня хватит! — не выдержал Юра Демарин. — Не понимаю, как я позволил втянуть себя в эту авантюру!

— Очень просто, — напомнил Гоша. — Игорь обещал помочь нам с делом Вермеева.

— Да что он вообще смыслит в розыскной работе! — возмутился Юра. — Тоже мне детектив-любитель, новый Шерлок Холмс выискался!

— Нынче Шерлок Холмс уже не в моде, — заметил Крестовоздвиженский. — Дети моей соседки играют в Анастасию Каменскую. Недавно они арестовали кота, который охотился на мух на их балконе, за незаконное вторжение и покушение на убийство.

— Черт бы побрал эту Маринину! — процедил сквозь зубы Игорь.

— Тебе не нравится Маринина? — удивился Гоша. — А я, наоборот, от нее балдею. Ты обратил внимание на рецепт приготовления деликатесного блюда из третьесортной вареной колбасы, о котором вспоминала Каменская? Я попробовал. Получилось вполне прилично.

— А вот это уж чистой воды выдумка, — возмутился Игорь. — Каменская в жизни не готовила ничего из вареной колбасы! Уж я-то знаю!

— Откуда ты знаешь? — изумился Гоша.

— Знаю — и все! — отрезал Игорь.

— Ты не можешь этого знать, — помотал головой Крестовоздвиженский. — Каменская — плод воображения Марининой, так что только она может знать, готовила Анастасия вареную колбасу по этому рецепту или нет.

— Все! Хватит с меня этого цирка! — окончательно разозлился Юра. — Я ухожу.

— Погоди! — Филимонов достал из кармана несколько фотоснимков, сделанных “Полароидом”. — Сегодня утром я побывал на месте происшествия. В кустах, находящихся в двух метрах от места убийства, я обнаружил эти следы кроссовок сорок пятого размера. Вполне вероятно, что убийца прятался там, ожидая появления Буданова.

— Тоже мне, открыл Америку! — усмехнулся Демарин. — Неужели ты думаешь, что наши криминалисты не заметили этих следов? Только толку от этого никакого. Ты знаешь, сколько народу гуляет в этих местах?

— За пару часов до убийства прошел дождь, — сказал Игорь. — Эти следы отпечатались так хорошо, потому что почва была влажной. По тому, как утоптана земля, можно заключить, что убийца провел в кустах не менее получаса, ожидая свою жертву. Вряд ли случайному прохожему приспичило бы прятаться в кустах среди ночи.

— И с помощью этой псины ты надеешься выяснить, куда ведут следы незнакомца? — заинтересованно спросил Крестовоздвиженский. — Здорово! Я еще никогда не работал с ищейками!

— Это не ищейка, — напомнил Юра. — Это чертова сионистская такса по имени Мойша. Если полковник узнает, чем мы тут занимаемся, он с нас шкуру спустит, а ребята из отдела животы надорвут от смеха.

— И все-таки стоит попробовать, — решительно заявил пылающий энтузиазмом Гоша.

* * *

Феликс Рулькин, влюбленный в Олю Кузину бизнесмен, проходивший по делу о фальшивых авизо, нетерпеливо ожидал ее появления за столиком ресторана “Ангеликус”. Он уже восемь раз приглашал симпатичную адвокатшу поужинать с ним, но она всякий раз находила вежливый предлог, чтобы отказаться от свидания. И вот сейчас она позвонила сама. Это был хороший знак. Феликс протянул руку и провел пальцами по ароматным бархатистым лепесткам чайных роз. В букете их было тридцать три штуки — число, которое Рулькин считал счастливым. Он надеялся, что Оле понравятся цветы.

* * *

Мойша мчался вперед, как миниатюрная шоколадная ракета, хрипя от возбуждения и туго натягивая поводок. Игорь и милиционеры, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, неслись за ним. Азарт погони захватил даже скептически настроенного Демарина.

Вынырнув из леса, такса подбежала к помойке, покрутилась вокруг нее и решительно устремилась в глубь массива жилых домов. Следующие остановки Мойша сделал около лавочки в сквере, двух пивных ларьков, продуктовой палатки и винного магазина. После винного магазина энтузиазм сыщиков несколько поубавился. Их рубашки промокли от пота, дыхание было тяжелым, а Мойша с первоначальной бодростью продолжал перебирать короткими кривыми лапками, вновь устремляясь к лесу.

Немного попетляв, такса вбежала на бугорок и, глядя куда-то вниз, разразилась отчаянным лаем.

— О господи! — охнул Гоша.

— Только этого не хватало! — покачал головой Демарин. — Еще один труп!

* * *

— Журнал “Bay!”? — удивился Феликс Рулькин. — Почему тебя интересует журнал “Bay!”?

— Чисто женское любопытство, — кокетливо улыбнулась Оля. — Один мой клиент намекал на то, что выписывает этот журнал по каким-то особым причинам, но по каким именно — не сказал. Да и вообще цена в пятнадцать долларов для обычного ежемесячника явно завышена. Я не понимаю, как издателям удается продавать журнал по такой цене. А почему ты подписался на “Bay!”? Феликс замялся.

— Можно сказать, что у меня тоже были свои особые причины. Но в общем-то журнал действительно неплох, а пятнадцать долларов в месяц для меня не деньги.

— Какие особые причины? Рулькин поморщился.

— По правде говоря, мне бы не хотелось углубляться в подробности.

— Но мне-то ты можешь сказать, — улыбнулась Оля. — Я адвокат, а адвокат как священник. Можешь быть уверен, что я не стану использовать эту информацию против тебя.

— Ладно, — вздохнул Феликс. — На самом деле все было довольно примитивно и даже вульгарно. Меня шантажировали.

— Шантажировали? — удивленно подняла брови Кузина. — Чтобы всучить тебе подписку на журнал? Это что-то новенькое.

— Я получил письмо по электронной почте, в котором мне в очень вежливой форме предлагали подписаться на “Bay!”, намекая, что в случае, если я откажусь, кое-какие факты из моей жизни станут известны кому следует, вернее, кому не следует.

— С ума сойти! А в письме говорилось, какие именно факты имелись в виду?

— В том-то и дело, что да. Иначе я принял бы это за нелепую попытку “играть вслепую” — авось кто-нибудь да клюнет. Любой российский бизнесмен хотел бы скрыть некоторые сомнительные эпизоды своей биографии. В моем случае речь шла о моей связи с женой одного высокопоставленного правительственного чиновника. Это и произошло-то всего один раз — после презентации. Мы оба были здорово пьяны, но, если бы муж узнал, на моей карьере можно было бы поставить крест — с его связями он мигом стер бы меня в порошок.

— Ив письме упоминалось имя этой дамы или ее мужа?

— Нет, но все было описано в деталях, так что нет сомнения — кто бы ни послал это письмо, он знал, о чем говорит. Кроме того, меня попросили в устной форме рекламировать журнал “Bay!” среди своих друзей, уговаривая их тоже подписаться. И знаешь, что самое интересное?

— Нет, — покачала головой Оля.

— Я побеседовал кое с кем из своих приятелей, и выяснилось, что они уже подписались на “Bay!” по той же самой причине, что и я, — получив по электронной почте письмо, в котором намекалось на некоторые реальные подробности их жизни, которые они не хотели бы предавать огласке.

— Спасибо, — улыбнулась Оля. — Ты не представляешь, насколько важно то, что ты мне рассказал.

* * *

— Это те самые кроссовки, — сказал Игорь. — Рисунок совпадает. Молодец, Мойша, не подвел!

Такса гордо тявкнула, прекрасно понимая, что речь шла о ней.

— А крови-то, крови! — простонал Гоша, судорожно прижимая руки к солнечному сплетению. Его мутило.

— Это не кровь, — покачал головой Юра Демарин, прикасаясь к пятну красной жидкости, расплывшейся на боку лежащего ничком в траве мужчины.

Труп засопел и лениво пошевелил рукой, словно отгоняя назойливую муху.

— Он что, жив? — поразился Гоша.

— Пьян, — констатировал Юра. — Бомж. У него в кармане была пластиковая бутылочка с кетчупом. Пробка открылась, кетчуп вытек, и, ворочаясь во сне, он весь перемазался.

— Этот тип не убивал Буданова, — покачал головой Крестовоздвиженский. — Такие, как он, не таскают с собой булыжники в пятидесятидолларовых чулках от Диора.

— Но он мог быть свидетелем убийства, — сказал Игорь. — Кроссовки-то те самые!

— Надо его допросить, — предложил Гоша.

— Для начала его надо хотя бы разбудить, — мрачно заметил Демарин.

* * *

Владимир Анатольевич Стернин задумчиво шагал по набережной Яузы. Он думал о том, что сгоряча совершил ошибку, возможно, самую крупную в своей жизни. В любом случае Сережу уже не вернешь, а в его возрасте и с его опытом качать права и бороться за законность и справедливость более чем смешно. Спецслужбы любой страны мира по уши погрязли в крови и дерьме. Так было, так есть и так будет всегда.

Если он мирился с этим столько лет, то почему именно теперь терпение ему изменило? Только из-за того, что убили друга его детства? С тем же успехом Сергей мог погибнуть в автокатастрофе. Только в сказках герой может противостоять целому войску. В жизни все не так. К тому же он не герой и не собирается на старости лет изображать героя. Похоже, с этим звонком он наломал дров. Потерял контроль над собой и наговорил лишнего. Надо подумать над тем, как исправить положение.

"Пора наконец покончить со всем этим, — решил Владимир Анатольевич. — Со всей этой мерзостью, с этой работой и с этой проклятой богом страной”.

Звук шагов за спиной заставил его насторожиться. В них было что-то знакомое — особенная ритмичная четкость. По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Стернин обернулся.

— Ты? — полувопросительно-полуутвердительно произнес он.

Как в замедленной съемке, пола пиджака его преследователя откинулась в сторону, и из-под нее появилось неестественно длинное дуло пистолета с наверченным на него глушителем. Выстрел был тихим и кратким, как хлопок детских ладоней. Последнее, что увидел Владимир Анатольевич, была неприятная асимметричная улыбка тонкогубого рта и холодный невыразительный взгляд серых, по-рыбьи выпученных глаз.

* * *

— Уб-бийцы! — сонно простонал измазанный кетчупом пьяница. — Из-зыдьте! Н-не т-терз-зайте б-больную д-душу!

— Убийцы! — взволнованно повторил Гоша Крестовоздвиженский. — Вы слышали — он сказал: убийцы! Значит, он все-таки был свидетелем преступления.

— Ничего это не значит, — возразил Юра. — Он же пьян в стельку.

Игорь наклонился и ногтем большого пальца резко надавил бомжу на точки под носом и под нижней губой. Тот взвыл, судорожно дергая руками и ногами, и сел, тупо оглядываясь вокруг. Филимонов взял его руку и, не обращая внимания на протесты своей жертвы, принялся манипулировать с ней. Пьяный дергался и стонал, но взгляд его становился все более осмысленным.

— Что ты с ним делаешь? — заинтересовался Гоша.

— Привожу в чувство, — пожал плечами Игорь. — Слышал когда-нибудь о рефлексотерапии?

— Ты имеешь в виду акупунктуру?

— Скорее акупрессуру. То же самое, но только без иголок. Я стимулирую ему некоторые реанимационные точки, снимающие состояние опьянения.

— Б-больно, — обиженно сказал бомж. — Ты кто?

— Меня зовут Игорь. А ты кто?

— Колян, — представился пьяный, протягивая руку. — Тебе чего надо-то?

— Милиция, — гордо сказал Гоша, доставая из кармана удостоверение. — Вы арестованы по обвинению в убийстве.

— Че? — удивился Колян. — Какое еще убийство? Не, гражданин начальник, мне ты дела не пришьешь. Колян чист, как самогон бабы Шуры, а уж чище самогона бабы Шуры ничего в мире не бывает.

— Где вы были вчера ночью от половины двенадцатого до половины первого? — спросил Юра.

— Там! — Бомж указал рукой в противоположном пруду направлении. — В лесу. М-медити-ровал. П-проще говоря, размышлял о бренности з-земной юдоли. Что есть наша жизнь? Не более чем мутный осадок на дне недопитой бутылки!

— Красиво говоришь, — оценил Гоша. — А свидетели у тебя есть?

— Есть, — кивнул Колян и неожиданно с размаху стукнул себя кулаком в грудь. — Бог мне свидетель. Ты че, мне не веришь?

— Я тебе верю, — вмешался Игорь. — Я знаю, что ты не убивал. Но ты был свидетелем убийства. Нам точно известно, что около полуночи ты прятался в кустах около пруда, как раз в то время, когда там был убит мужчина.

— Бредишь, начальник, — укоризненно покачал головой Колян. — Я к пруду и близко не подходил. Ты бы видел, сколько там лягушек! И все зеленые как черти. Меня от них выворачивает.

— А как ты объяснишь, что там обнаружены следы твоих кроссовок?

— Моих к-кроссовок? Каких еще кроссовок?

— Вот этих, — показал пальцем Игорь. — Тех самых, что у тебя на ногах;

Пьяница с любопытством посмотрел на свои ноги.

— К-кроссовки, — подтвердил он. — И совсем новые! Откуда у меня кроссовки?

— Интересный вопрос, — ухмыльнулся Юра. — Так откуда у тебя кроссовки?

— Вспомнил! — радостно хлопнул себя по лбу Колян. — Вспомнил, гражданин начальник! Я их сегодня ночью из помойки выудил. Жаль только, великоваты, не мой размер, но ничего. Я в них газетки натолкал.

Сняв с ноги кроссовку, он вытащил из носка скомканный обрывок газеты.

— Вот ведь козел! — возмущенно добавил Колян. — Народу опохмелиться нечем, а он такие шузы в помойку кидает! Совсем зажрались, буржуи.

— Ты видел, как кто-то выбросил эти кроссовки? — заволновался Гоша.

— Видел, как не видеть! Как тебя сейчас. Он у помойки под фонарем стоял. Буржуй придурочный. Только подумай — кроссовки снял, а под ними — туфли. Где это видано, чтобы поверх туфель еще и кроссовки надевать! Буржуй, он и есть буржуй! Ну ничего, мы им еще устроим пролетарскую революцию!

— Гениально! — щелкнул пальцами Игорь. — Убийца не рассчитывал, что Марине придет в голову следить за Егором и что подозрение падет на нее. Милиция стала бы искать мужчину, который носит обувь сорок пятого размера, а размер ноги убийцы был гораздо меньше. Ты уверен, что это был мужчина? — обратился он к Коляну.

— Может, и баба, — пожал плечами тот. — Нынче что мужики, что бабы одеваются одинаково. В темноте не различишь. На голове лыжная шапочка была. Я еще удивился: летом — и в вязаной шапке. Буржуй, он и есть буржуй. Я решил, что это был мужик, но вполне могла быть и баба.

— Тебе придется поехать с нами, — сказал Демарин. — Надо будет снять у тебя показания по всей форме.

— Не надо, — взмолился Колян. — П-плохо мне. Опохмелиться надо. Душа горит. Мне б хоть кружечку пива.

— Не беспокойся. По дороге заедем за пивом, — утешил бомжа Игорь.

* * *

— Мы уже осматривали квартиру матери Буданова, — сказал Юра Демарин. — Там не было ничего подозрительного. Теперь квартира опечатана, а ключи Буданова хранятся в сейфе, и получить их сейчас нет никакой возможности. Уже слишком поздно. Мать Буданова вернется с дачи завтра, так что завтра, в ее присутствии, можно будет осмотреть вещи Егора еще раз. Вламываться среди ночи в квартиру, которую мы к тому же уже осмотрели в присутствии понятых, не только бессмысленно, но и незаконно.

— Подумаешь, незаконно! — пожал плечами Гоша. — А давать взятки эксперту, чтобы он вне очереди занялся кроссовками Коляна, — это, по-твоему, законно?

— Это совсем другое дело, — возразил Юра. — К тому же это не взятки, а материальные стимулы. Чтобы механизм работал, его необходимо периодически смазывать.

— Я не хочу осматривать квартиру матери Буданова при посторонних, — сказал Игорь.

— Это еще почему? — насторожился Юра. — Что ты рассчитываешь там найти?

— Пока не знаю, но мне не хотелось бы, чтобы то, что мы найдем, получило официальную огласку. Вам придется пообещать мне, что, если нам удастся что-то раскопать, мы воспользуемся полученной информацией только для раскрытия убийства и больше никто об этом не узнает.

— Не выйдет, — покачал головой Демарин. — Если тебе известно что-то, что может помочь ходу следствия, ты не имеешь права скрывать эту информацию от сотрудников милиции.

— Какую информацию? — притворно удивился Филимонов.

— Кончай изображать умника, — разозлился Юра.

— А ты кончай изображать из себя крутого полицейского, — вмешался Гоша. — В конце концов, мы занимаемся убийствами. Если в ходе расследования всплывет что-нибудь, не относящееся к нашей компетенции, нам вовсе не обязательно нестись сломя голову и докладывать об этом в соответствующий отдел. Без Игоря мы не вышли бы на Коляна. Он помогает нам с делом Вермеева. Так почему бы и нам не пойти на компромисс? Сам-то ты даешь взятки!

— Материальные стимулы, — упрямо поправил Демарин.

— Если тебе так нравится, можешь называть взятки материальными стимулами, — пожал плечами Крестовоздвиженский. — Ну так как?

— Ладно, — недовольно поморщился Юра. — Договорились. Без согласия Игоря я не придам огласке факты, не имеющие непосредственного отношения к убийству.

— Рад это слышать, — улыбнулся Игорь. — Убийцу надо искать среди людей, заинтересованных в смерти Егора. Думаю, что их наберется немало. Похоже, что он занимался шантажом.

— Шантажом? — удивленно вскинул брови Гоша. — А кого именно он шантажировал?

— В частности, мою сестру, — вздохнул Игорь. — Не забывайте, вы пообещали, что, если я вам все расскажу, у Марины не будет неприятностей.

— Если только она не убийца, — напомнил Юра.

— Так вот. Галерея “Экстази” — не обычная художественная галерея. На самом деле ее скорее можно назвать художественным борделем.

— Бордель — слишком слабое слово для определения того, что там выставлено, — заметил Гоша. — А слово “художественный” в сочетании с “Экстази” звучит вообще неуместно.

— Я сказал “бордель” в прямом, а не в переносном смысле. Вы обратили внимание на цены картин? Ниже тысячи долларов там даже эскиз не купишь. Все дело в том, что картины в “Экстази” продаются вместе с художниками. Благодаря рекламе в журнале “Bay!” и усилиям Марины ее салон при галерее стал одним из самых престижных мест Москвы. Художники с каждым днем становятся все более знаменитыми, и неудивительно, что многие “новые русские” жаждут приобщиться к искусству несколько специфичным образом, чтобы потом хвастаться перед друзьями: “Представляешь, вчера я отодрал саму Селену Далилову. Вот это штучка, скажу тебе! Она входит в десятку самых высокооплачиваемых художников России. А как она делает минет!” — и так далее.

— Селена Далилова — это автор “Мастурбатора, еще более великого”? — страдальчески сморщившись, уточнил Гоша.

Игорь кивнул.

— Половина выручки от продажи картин идет художнику, половина — Марине. В документах о продаже Марина указывает сумму в десять раз меньшую, чтобы избежать налогов. Егор требовал от моей сестры деньги, угрожая в случае отказа донести на нее.

— В таком случае у нее был очень серьезный мотив, чтобы избавиться от него, — заметил Демарин.

— Если у тебя есть деньги, нет необходимости убивать кого-либо своими собственными руками да еще оставлять на месте преступления пятидесятидолларовый чулок от Диора. Марина же не дура.

— Согласно версии Коляна, человек, выбросивший кроссовки в мусорный бак, сел в импортный автомобиль и уехал, — сказал Гоша. — Наверняка это был убийца. Вполне возможно, что Егор его тоже шантажировал. Хотя наш бомж не разобрал, какой марки была машина, но похоже, что не из дешевых. Чулок могли подбросить специально, чтобы запутать следствие.

— А кого еще шантажировал Егор? — спросил Юра.

— Он мог шантажировать многих. Я был близко знаком с художниками, выставляющимися в галерее, и, насколько понял из обрывков разговоров, Егор перетрахал не только весь женский контингент, но и значительную часть мужского. При этом он выведывал у своих любовниц имена покупателей картин и подробности о том, как они вели себя в постели. Кроме того, на втором этаже галереи были оборудованы комнаты, в которых женатые клиенты могли остаться с художниками наедине. Нельзя исключить возможность, что Егор незаметно фотографировал их, накапливая компрометирующие материалы. Пока Марина давала ему деньги, он не испытывал необходимости прибегать к шантажу, но как только источник иссяк, он сделал свою первую попытку — и просчитался.

— Ты полагаешь, что компрометирующие материалы он хранил в доме своей матери? — спросил Юра.

— Вполне вероятно. Только наверняка он спрятал их в таком месте, где мать не смогла бы на них случайно наткнуться. Поэтому и милиция при обыске их не обнаружила. Егор ведь был жертвой, а не подозреваемым, так что обыск производился поверхностно.

— Похоже, в квартире Буданова действительно стоит покопаться, — сказал Гоша. — Я тут заныкал у одного домушника универсальную отмычку, так что ключи от квартиры нам не понадобятся.

— Ты прав. Эту версию действительно стоит проверить, — согласился Демарин.

Коробку фотографий и негативов Игорь обнаружил в начинке старого боксерского мешка, заброшенного на антресоли.

— Нашел! Они здесь! — крикнул он, спустившись с табуретки и, как пасьянс, раскладывая снимки на полу.

Юра и Гоша взволнованно склонились над ними.

— Постойте! Но это же сам… — воскликнул Гоша, ткнув пальцем в одну из фотографий. Его голос прервался от волнения.

— Немудрено, что Егора убили, — покачал головой Демарин. — Надо быть полным кретином, чтобы шантажировать подобных людей.

— А этот! Надо же до такого додуматься! — завистливо вздохнул Крестовоздвиженский. — А ведь пару дней назад его показывали по телевидению. Он требовал раз и навсегда покончить с эротикой и порнографией и метал громы и молнии по поводу стремительного падения моральных устоев россиян.

— С ума сойти! — хихикнул Юра, поднимая с пола одну из фотографий. — Вы только посмотрите! Это же наша несгибаемая феминистка Тамара Безбожная. Она что, занимается развращением малолетних?

— Ну-ка покажи, — попросил Филимонов. Юра протянул ему фотографию.

— Это Тарас Денисов, — объяснил Игорь. — Юное дарование из Гусь-Хрустального. В прошлом месяце ему исполнилось восемнадцать. Бисексуал с ангельским личиком и младенческой улыбкой. И он, и его картины в галерее идут нарасхват. По рейтингу он опережает саму Селену Далилову.

— Теперь нам осталось только найти того, кого решил шантажировать Буданов, — подытожил Гоша. Сколько, интересно, здесь фотографий? Одна, две, три… двадцать восемь! Хороший выбор! А если учесть, что большинство из изображенных здесь любителей “клубнички” предпочли бы заплатить киллеру, а не шантажисту, шансов у нас не слишком много.

— Буданов начал заниматься шантажом совсем недавно, после того как Марина отказалась давать ему деньги, — заметил Игорь. — Егор тоже не был дураком и не стал бы без крайней необходимости связываться с чересчур опасными людьми. Скорее всего для начала он выбрал кого-нибудь относительно безобидного, но достаточно денежного. Я даже догадываюсь кого.

— И кого же? — нетерпеливо спросил Гоша.

— Тамару Безбожную, — усмехнулся Филимонов.

— Безбожную? — удивился Юра. — С какой стати? Она только и делает, что трубит направо и налево о своих любовных победах и о всесокрушающей сексапильности толстушек. Тот факт, что ее сфотографировали в постели с молодым привлекательным парнем, будет ей только на руку. По статистике, русские женщины занимают первое место по избыточному весу, обогнав в этом даже американцев. Если Безбожная серьезно рванется в политику, все толстушки страны единодушно проголосуют за нее.

— Ошибаешься, — покачал головой Игорь. — Посмотри внимательно на эту фотографию. Какие чувства ты испытываешь, глядя на этого голозадого розового гиппопотама, почти задушившего жировыми складками несчастного парня? Как насчет сексапильности толстушек?

— Убери это, — с отвращением отмахнулся Юра. — Если бы фотограф специально пытался выбрать самый отвратительный ракурс, вряд ли Тамара выглядела бы хуже. От подобного зрелища любой нормальный мужчина импотентом станет.

— А теперь представь, что эта фотография появится в газетах, — усмехнулся Игорь, — да еще с комментариями, что Безбожная, трубящая на каждом углу о том, как она сражает мужчин наповал одним движением бедра, на самом деле платит за секс едва достигшему совершеннолетия прости — туту-бисексуалу. Где тогда окажется ее карьера?

— Ты прав, — согласился Демарин. — Но почему ты с такой уверенностью утверждаешь, что Егор выбрал для шантажа именно Безбожную?

— Потому что в коробке отсутствует негатив ее фотографии. Наверняка Буданов понес его с собой на свидание, и убийца его забрал.

— Безбожная не могла убить Егора, — возразил Гоша. — По описанию Коляна, человек, выбросивший кроссовки, был среднего роста и нормального телосложения — ни толстый, ни тонкий. Это не Тамара.

— Она могла кого-нибудь нанять, — пожал плечами Игорь. — Или это мог быть сам Тарас Денисов. Тамара вполне могла на него надавить. Тарас был заинтересован в сохранении тайны не меньше Безбожной, иначе — прощай слава художника и баснословные доходы. Кроме того, Тарас ездит на темно-синем “Вольво”, а бомж утверждал, что машина была темная. Как ты думаешь, эксперт уже закончил анализ кроссовок?

— Думаю, да, — кивнул Юра. — Хочешь, чтобы я ему позвонил?

— Попробуй. Вдруг узнаем что-то полезное. Демарин подошел к телефону.

— Иван Захарыч! Это вас Демарин беспокоит. Как там насчет кроссовок? Так. Еще что-нибудь? Благодарю вас, Иван Захарыч. Вы очень нас выручили.

Юра повесил трубку.

— На кроссовках обнаружены следы желтой и розовой пастели фирмы “Мундиколор”. Наборы пастели “Мундиколор” весьма дорогие и в Москве продаются только в двух магазинах, — объяснил он.

— Значит, все-таки Тарас, — сказал Игорь. — Или кто-то еще из художников “Экстази”. Многие из них используют пастель этой марки.

— Сейчас уже поздновато для визитов, — заметил Демарин. — Посетим Безбожную и Денисова завтра прямо с утра.

— А я попробую связаться с Олей. Думаю, что она уже выяснила что-нибудь о подписке на “Bay!”, — сказал Игорь.

* * *

Филимонов подвез Гошу до дома и попрощался с ним, договорившись на следующий день подъехать в управление, чтобы узнать о результатах допросов Денисова и Безбожной, а заодно выработать план дальнейших действий.

В подъезд Крестовоздвиженский входил с некоторой опаской. Лампочка по-прежнему отсутствовала, и в каждом углу Гоше мерещилась затаившаяся в темноте Аглая Тихомировна. Крестовоздвиженский твердо решил, что впредь никому не позволит застать себя врасплох. К некоторому Гошиному разочарованию, в этот раз на него никто не напал, и, добравшись без приключений до квартиры, милиционер неожиданно понял, что не сможет заснуть, несмотря на то, что будильник показывал половину первого ночи.

Гошина душа жаждала деятельности. То, что на первый взгляд казалось примитивным “семейным” убийством, грозило превратиться в крупное дело, в которое были вовлечены очень влиятельные лица. Раскрытие этого преступления могло прославить его. Гоша представил, как он дает интервью корреспондентам крупнейших российских газет, и чуть не задохнулся от переполняющего его восторга. Это было великолепно. Крестовоздвиженский понял, что не сможет уснуть, даже если примет ударную дозу снотворного. В любом случае снотворного у него не было. Схватив пистолет, Гоша сунул его в карман и выскочил за дверь.

Тарас Денисов жил в двух кварталах от Гошиного дома. Милиционер сам не понимал, какого черта его среди ночи понесло к дому подозреваемого. Скорее всего во всем был виноват назойливый, как осенняя муха, внутренний голос, побуждавший его к немедленным решительным действиям. Вламываться ни с того ни с сего среди ночи в квартиру Денисова Гоша не имел права, да и Демарин с полковником Ярцевым не простили бы ему подобных эскапад.

"Просто огляжусь вокруг, — решил Гоша. — Мало ли что я смогу обнаружить!”

Квартира Тараса располагалась на третьем этаже. Вопреки ожиданиям, хозяин квартиры не спал. В дверном глазке виднелся свет, а из-за двери доносилась музыка. Гоша прильнул ухом к замочной скважине, но, кроме музыки, ничего не было слышно. Милиционер вздохнул и, прикинув, куда должны выходить окна квартиры, вышел во двор. Единственное светящееся окно было открыто. Ветер слегка колыхал плотные занавески цвета охры. Гоша отошел подальше и пару раз подпрыгнул, надеясь что-нибудь разглядеть в приоткрываемых ветром просветах в шторах, но его усилия оказались тщетными.

В квартире Денисова кто-то вскрикнул. Раздался грохот, сопровождаемый звоном бьющегося стекла. Крестовоздвиженский еще раз подпрыгнул, но опять ничего не увидел и застонал от собственного бессилия. Затем его взгляд упал на пожарную лестницу. Окно Тараса располагалось недалеко от нее. Если постараться, можно перебраться с лестницы на его подоконник. Восхищаясь собственным мужеством и стараясь не думать о его возможных неприятных последствиях, Гоша решительно полез вверх.

* * *

Дворничиха Мария Семеновна Кашкина изнывала от страсти в знойных объятиях Абдулы Васильевича Евстигнеева, слесаря-сантехника из соседнего жэка, в то время как овчарка Марии Семеновны и карликовый пинчер Абдулы Васильевича с азартом первооткрывателей обнюхивали помойку около черного хода рабочей столовой.

Влюбленные были вынуждены довольствоваться круглой детской беседкой, поскольку дома Марию Семеновну ждал ревнивый супруг, а в однокомнатной “хрущевке” Абдулы Васильевича сонно ворочалась в кровати его толстая, вечно недовольная жена.

Абдула Васильевич, хрипя от нетерпения, расстегивал бесконечные пуговки на блузке любимой, когда Мария Семеновна тихо вскрикнула и, приподнявшись на локте, ткнула пальцем в направлении своего дома.

— Смотри! Грабитель! — хриплым шепотом произнесла она, указывая на Гошу, неуклюже пытающегося перебраться с пожарной лестницы на карниз.

— Какой же это грабитель? — возразил Абдула Васильевич. — Он же лезет в освещенное окно. Небось к бабе своей пробирается.

— Думаешь, к бабе? — усомнилась дворничиха.

— А то! — хмыкнул сантехник, снова принимаясь за непослушные пуговки.

— Да погоди ты! — оттолкнула его руки Мария Семеновна.

Гоше страшно мешал лежавший в кармане куртки пистолет. Во-первых, он не позволял ему как следует прижаться к стене, а во-вторых, он предательски позвякивал, ударяясь при движении о лестницу. Крестовоздвиженский клял себя за то, что поленился надеть кобуру. Он вообще не рассчитывал, что пистолет ему понадобится, но гулять по столице в час ночи без оружия он бы не рискнул. Крепко держась правой рукой за пожарную лестницу, Гоша вытащил пистолет из кармана и попытался засунуть его сзади за брючный ремень. Пистолет словно нарочно упрямо за что-то цеплялся. Гоша шепотом ругался, борясь с непослушным оружием.

— Это не грабитель. Это киллер! — прошептала Мария Семеновна. — Видишь, у него пистолет!

— Ух ты! И впрямь киллер! — восторженно присвистнул Абдула Васильевич. — Во дает! Когда завтра расскажу ребятам в жэке, они не поверят!

— Нашел о чем думать! Он же живого человека собирается порешить! — рассерженно прошипела дворничиха. — Беги в телефонную будку, вызывай милицию, а уж я с этим киллером разберусь!

* * *

Еще немного посопротивлявшись, пистолет наконец сдался и занял положенное ему место чуть пониже правой Гошиной почки. Крестовоздвиженский вздохнул, вытер пот со лба и, прилелившись к стене, с ужасом оторвался от спасительной пожарной лестницы. Его сердце колотилось, как паровой молот, колени подгибались, и он в очередной раз усомнился в правильности выбора профессии. Впрочем, отступать было поздно. Это было бы равносильно признанию в собственной трусости и позорной никчемности.

Два шага, которые ему пришлось сделать, чтобы добраться до окна Тараса, показались Гоше по меньшей мере двумя тысячами километров. Уцепившись за оконный проем, он осторожно отодвинул занавеску и заглянул внутрь.

— Ой! — прошептал Гоша, напрочь забывая о том, что он рискует жизнью, балансируя на карнизе третьего этажа.

* * *

Мария Семеновна вынырнула из-за кустов и заняла позицию за детской горкой. Затем она вынула из кармана свисток, сунула его в рот и, набрав в легкие побольше воздуха, дунула в него изо всех сил.

Свист, пронзительный, как рев паровозной сирены, застал врасплох зачарованно пялящегося в окно Гошу. Он вздрогнул и, потеряв равновесие, с криком ужаса соскользнул вниз, в последний момент чудом уцепившись руками за карниз.

Дворничиха с торжествующим воплем выскочила из укрытия.

— Ваучер! Джульетта! Взять его! Фас! Разорвите на клочки проклятого киллера! — орала она.

От помойки к дому, заливаясь лаем, стремительно неслись овчарка и карликовый пинчер.

Мария Семеновна снова засвистела.

В окне показалась голова Тараса. Не заметив висящего под карнизом милиционера, он с недоумением посмотрел на беснующуюся внизу дворничиху.

— Помоги мне! — взмолился Гоша. Денисов удивленно воззрился на него.

— Ты кто? — поинтересовался он. — Чем это ты занимаешься под моим окном?

— Бей его, гада, киллера! — подпрыгивая от возбуждения, кричала снизу Мария Семеновна. — По башке его, ирода, по башке!

Гоша задергался, пытаясь правой ногой зацепиться за карниз. Пистолет выскользнул у него из-за ремня и полетел вниз, прямо к ногам воинственной дворничихи. С ликующим воплем Кашкина подхватила оружие и, направив его на Гошу, нажала на курок. Пуля впилась в оконную раму в двадцати сантиметрах от виска Тараса. Художник с криком ужаса отпрянул назад и распластался на полу.

Отцепившись от карниза, Гоша с воплем врезался в куст сирени и, скатившись с него, с размаху стукнулся лбом об оскаленную морду Ваучера. Овчарка жалобно взвизгнула и отскочила в сторону. Краем глаза Крестовоздвиженский заметил направленное на него дуло пистолета. Пискнув от ужаса, он кувыркнулся по земле и помчался прочь, петляя, как вспугнутый заяц, чтобы сбить дворничихе прицел. Пули свистели вокруг него, как злобные обезумевшие осы. Слева раздался надрывающий душу вой милицейской сирены.

* * *

— Так ты встречалась с Феликсом! Это просто замечательно! — с жаром воскликнула Людмила Алексеевна. — А я-то волновалась, что тебя так поздно нет дома. Похоже, твое роковое увлечение Анастасией Каменской наконец закончилось.

— Мама! Я же просила тебя больше не затрагивать эту тему, — вздохнула Оля. — Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

— Я бы сама хотела в этом убедиться. Есть кое — что, чего ты пока не знаешь. — Только не говори мне, что ты влюбилась заодно и в Маринину.

— В Маринину нет. Вначале я не хотела об этом упоминать, чтобы не волновать тебя. Дело в том, что вчера я танцевала и даже целовалась с Анастасией Каменской. Кстати, ее зовут Игорь Филимонов. Красивое имя, правда?

Людмила Алексеевна охнула и, прижав руки к груди, расслабленно опустилась на софу.

— Что с тобой? Тебе плохо? — испуганно бросилась к матери Оля.

— Валерьянки, — простонала Людмила Алексеевна. — Нацеди в стакан тридцать капель. Нет, лучше сорок.

— Ну зачем же так реагировать? Подумаешь, поцеловалась!

— А ты подумала о том, каково мне будет на старости лет иметь внуков-шизофреников?

— Какие еще внуки-шизофреники? — удивилась Оля. — Мы же только поцеловались. От этого дети не родятся.

— Только не надо объяснять мне, отчего родятся дети. Мы с твоим отцом вначале тоже только целовались, но он, по крайней мере, не воображал себя женщиной. Кстати, как тебе удалось совратить Каменскую? Насколько я помню, до сих пор она не проявляла склонности к лесбиянству. Или Маринина написала что-то новенькое, чего я еще не читала?

— Я его шантажировала, — объяснила Оля. Игорь считает, что он работает под прикрытием, временно изображая богатого красивого плейбоя. Я угрожала разоблачать его, если по легенде он не сделает меня своей девушкой. Вот ему и пришлось меня поцеловать. Кстати, на какое-то время он даже почувствовал себя мужчиной.

— Мужчиной? И какое-то время? — подозрительно переспросила мама.

— К сожалению, длилось недолго, — вздохнула Оля. — В самый ответственный момент ему позвонили и сообщила что его сестра и негр-стриптизер были арестованы милицией в лесу около стриптиз-клуба “Содом и Гоморра”. Они обвиняются в убийстве. Кстати, сестра Игоря — Марина Буданова, Владелица галереи “Экстази”, только он почему-то считает, что это все часть легенды, а на самом деле Марина — Алексей Чистяков, муж Анастасии Каменской.

Людмила Алексеевна открыла рот, собираясь что-то сказать, да застыла с отвисшей челюстью, тупо глядя на Олю. Ее мозг с трудом переваривал полученную информацию. Сделав усилие, она постаралась выглядеть так, как будто ничего не случилось.

— Валерьянки, — тяжело вздохнув, напомнила она. — Пожалуй, стоит принять как минимум пятьдесят капель.

* * *

Левый глаз полковника Ярцева подергивался от нервного тика. Окончательно сникший Гоша, опустив голову вниз как провинившийся школьник, со смущенным видом ковырял пальцем никелированную пряжку ремня. Его лицо было заклеено пластырем.

— Ты хоть понимаешь, что наделал?! — в пятый раз рявкнул полковник, судорожно сжимая кулаки. — Только представь заголовки в газетах:

"Дворничиха Кашкина обезоруживает киллера, оказавшегося сотрудником правоохранительных органов!” или еще хуже: “Милиционер, подглядывающий в окно за художником-трансвеститом, падает с третьего этажа и разбивает нос овчарке!”

— Но ведь меня не поймали! — возразил Гоша. — Только вы и Демарин знаете, что на самом деле произошло. Журналисты ни до чего не докопаются.

— Не докопаются! — фыркнул Всеволод Андреевич. — А твой пистолет, который остался у Кашкиной? Он ведь номерной, или ты об этом забыл?

— Но теперь-то пистолет у вас! — жалобно произнес Крестовоздвиженский. — Не обязательно объяснять журналистам, кому именно он принадлежал. В конце концов, никто не пострадал. Стрельбу ведь устроила Кашкина. Вот увидите, через два дня об этом никто и не вспомнит.

— Зато я об этом не забуду, — прорычал полковник. — Я же вам ясно сказал: заняться делом Вермеева. А ты что делаешь? Какого черта тебя среди ночи понесло на карниз этого художника?

— Я просто хотел последить за ним. Интуиция мне подсказывала, что он может иметь отношение к убийству Буданова, — в пятый раз объяснил Крестовоздвиженский.

— Какое, к черту, убийство Буданова! Его убийцы арестованы и сидят за решеткой. Предупреждаю в последний раз: или вы займетесь делом Вермеева, или я займусь вами, прежде чем начальство займется мной!

— Постойте! — неожиданно вмешался Юра Демарин. — Насколько я понимаю, весь этот сыр-бор с делом Вермеева заварился из-за того, что Аглая Тихомировна надавила на Тамару Безбожную, та звякнула своему очередному высокопоставленному любовнику, любовник Безбожной попросил об услуге генерала Зубатина, а генерал Зубатин набросился на вас, угрожая снять с должности.

— Лучше не напоминай мне об этом, — скривился Ярцев. — У меня и так чешутся руки свернуть голову твоему напарнику.

— А что, если Тамара Безбожная снова позвонит своему любовнику и попросит его, чтобы он связался с генералом Зубатиным и сказал ему, что дело Вермеева не имеет особой важности и не стоит особо надрываться из-за него? Вам станет легче?

Всеволод Андреевич подозрительно посмотрел на Юру.

— Конечно, мне станет легче, — взвешивая слова, с расстановкой произнес он. — Только с каких это пор у тебя появилась возможность оказывать влияние на Тамару Безбожную?

— Пока я не могу вам всего объяснить, — усмехнулся Юра. — Пожалуйста, доверьтесь мне и ждите звонка генерала Зубатина.

* * *

— Ты что, собираешься шантажировать Безбожную ее фотографией с Денисовым? — недоверчиво спросил Гоша, когда они с Демариным вышли из кабинета начальника.

— А что мне остается делать? — раздраженно произнес Юра. — Не понимаю, как тебя только угораздило так облажаться этой ночью? Какого черта тебя понесло на карниз Денисова? Он же подозревается в убийстве! Ты же мог все испортить, если уже не испортил! Вот и полковника довел до белого каления. Еще немного — и он отправил бы нас патрулировать улицы.

— Но шантаж!.. — восхищенно покачал головой Гоша. — По правде говоря, от тебя я такого не ожидал.

— Я сам от себя такого не ожидал, — махнул рукой Демарин. — Полковника тоже жалко. Он за эту должность зубами и когтями дрался. Не хватало еще, чтобы его сняли с работы из-за того, что извращенцам из Государственной думы нравится толстая задница феминистки Безбожной.

— Я пойду с тобой к Тамаре! — неожиданно вдохновился Гоша. — Это будет то еще развлечение!

— Ну уж нет! Хватит с тебя развлечений. Этой ночью ты и так оттянулся на полную катушку. Я поеду в “Хижину дяди Тома”, а ты останешься здесь и подождешь Игоря и Олю. Они должны подъехать к половине двенадцатого.

— Ладно, — вздохнул Крестовоздвиженский. — Как скажешь. А я пока, следуя примеру Каменской, выпью кофе. После этой ночи голова у меня просто раскалывается.

* * *

Тамара Безбожная улыбнулась и кокетливо повела своим внушительным бедром пятьдесят четвертого размера, гадая, как на это отреагирует молодой светловолосый милиционер с обаятельной улыбкой. Милиционер отреагировал положительно. Его улыбка стала еще шире и обаятельнее. Безбожная томно вздохнула и снова повела бедром.

— Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, — произнес Юра. — Вы позволите пригласить вас в бар на чашечку кофе?

— Разве я могу отказаться от такого приглашения? — игриво улыбнулась феминистка, представляя, как Демарин овладевает ею прямо на стойке бара. На ее щеках выступил румянец. Студенистая белая грудь призывно заколыхалась в глубоком вырезе декольте.

Юра выбрал столик в глубине бара. Они оказались единственными посетителями.

— Не представляла, что мной интересуется милиция, — сказала Тамара. — Вы собираетесь обвинить меня в каком-то преступлении?

— Ну что вы! — засмеялся Демарин. — Мой интерес к вам скорее личного характера. К тому же моя мама была страстной поклонницей вашей передачи. Я хотел попросить вас об одном одолжении.

— Ну так попросите.

Юра вынул из кармана цветную копию снимка, найденного в квартире Буданова, и положил его перед Тамарой.

— Вы необычайно фотогеничны, — заметил он.

Безбожная вынула из сумочки очки и, надев их, поднесла снимок к глазам. Демарин с интересом наблюдал за переменами, происходящими с Тамарой. Метаморфоза была разительной, как в “ужастиках” про оборотней. Ее лицо окаменело, глаза сощурились, а верхняя губа слегка приподнялась в агрессивном зверином оскале, обнажив неровный ряд желтоватых от табака зубов. За несколько секунд игривая сексуально озабоченная толстуха превратилась в разъяренную ведьму. Для полноты картины не хватало только клыков и когтей. На мгновение Юре показалось, что Безбожная бросится на него, но Тамара сдержалась. Как-никак, она готовила себя к политической карьере. Жизнь приучила ее держать удар.

— Откуда это у вас?

— Это не имеет значения.

— Проклятый молокосос! — прошипела Безбожная. — Так вот чем он на самом деле занимается! Значит, у него кишка оказалась тонка, чтобы шантажировать меня, и он прислал вас!

— Вы хотите сказать, что в первый раз в жизни видите этот снимок? — с легким удивлением спросил Юра.

— А вы хотите сказать, что у вас есть конкуренты и кто-то еще собирается шантажировать меня?

"Похоже, Игорь ошибся, — подумал Демарин. — Конечно, она может врать, но мне кажется, что Буданов не входил с ней в контакт”.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Я вижу этот снимок в первый раз. Где вы его достали и что вам от меня надо?

— Неважно, где я его достал. И я вовсе не собираюсь вас шантажировать. Как я уже упомянул, я хотел попросить вас об одном одолжении.

— Теперь это называется одолжением?

— Может быть, для начала вы все-таки выслушаете меня?

Тамара достала из сумочки пачку сигарет и, закурив, с ненавистью выпустила дым в лицо Юре.

— Я вас слушаю.

— Мне известно, что вы позвонили кое-кому. из своих влиятельных друзей и попросили, чтобы милиция немедленно нашла убийцу Вермеева и Ужик. В результате генерал Зубатин вызвал на ковер моего начальника и устроил ему разнос, а заодно намекнул, что неудача в этом деле может стоить ему должности. Делом Вермеева занимаюсь я. Раскрыть его за пару суток, к сожалению, не удастся, а неприятности моего начальства — мои неприятности. Поэтому я вас прошу сновав позвонить своему другу и сделать так, чтобы генерал Зубатин оставил все как есть и больше не давил на моего начальника.

— И это все? — удивилась Тамара. — После этого вы отдадите мне негатив и все существующие фотографии?

— Снимки останутся у меня, но я даю вам слово, что больше не буду к вам обращаться. В конце концов, своим звонком вы нанесли мне вред, и я прошу только исправить этот вред.

— А если я откажусь?

— Думаю, ваших бывших зрителей заинтересует фотография, на которой их обожаемая ведущая забавляется в постели с проститутом-бисексуалом. Кстати, сколько вы ему заплатили?

Безбожная скрипнула зубами. Она не любила проигрывать, но, в конце концов, этот милиционер не так уж много просит. Она обещала Аглае Тихомировне помочь ей с делом Вермеева, и она выполнила свое обещание, так что тут ее совесть чиста. Конечно, в глазах своего высокопоставленного любовника она будет выглядеть глупо, отменяя свою просьбу, но это лучше, чем стать всеобщим посмешищем.

— Если вы так настаиваете, я могу позвонить прямо сейчас.

— Я буду вам очень признателен, — улыбнулся Демарин.

* * *

— А где Юра? — поинтересовался Игорь. — Ну как, вы уже допросили Денисова?

— Хотите кофе? — предложил Крестовоздвиженский.

Меньше всего ему хотелось отвечать на этот вопрос.

— Что у тебя с лицом? — спросила Оля. — Денисов что, сопротивлялся при задержании?

— Голова болит, — пожаловался Гоша. — К тому же я почти не спал.

— Почему? — удивилась Оля. — Так все-таки что у тебя с лицом?

— Ударился, — лаконично пояснил милиционер.

— Обо что?

— Об овчарку, — вздохнул Крестовоздвиженский. Про себя он решил, что всегда будет говорить Кузиной правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Об овчарку? — недоверчиво повторила Оля. — Об какую овчарку?

— Ее звали Ваучер, — грустно вздохнул Гоша. — А может, Джульетта. Я толком не понял.

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросил Игорь. — Может, ты все-таки расскажешь нам, что произошло?

В коридоре управления грохнула дверь, а затем послышались шаги, тяжелые, как поступь Каменного Гостя.

— Христопродавцев! …давцев …давцев! — эхом раскатилось по коридору. Оля вздрогнула.

— Что это?

— Нет! — простонал Гоша, хватаясь за голову и с трудом подавляя недостойный сотрудника правоохранительных органов порыв спрятаться под стол. В любом случае прятаться было уже поздно. В дверь, потрясая газетой, боком протискивалась Аглая Тихомировна, облаченная в лимонно-желтый кардиган, малиновые шаровары, светло-зеленые босоножки и бирюзовую шляпку.

— Христопродавцев! Ты видел это? Ты это видел?!! — тыча Гоше в лицо свернутой в трубочку газетой, басом взвыла Вермеева.

"Журналисты! Неужели пронюхали? Но как?” — мелькнуло в голове у Крестовоздвиженского. “Милиционер, подглядывающий в окно за художником-трансвеститом, падает с третьего этажа и разбивает нос овчарке” — вспомнился ему газетный заголовок, придуманный полковником Ярцевым. Или, не дай бог, “Дворничиха обезоруживает сотрудника правоохранительных органов, причем с указанием имени и фамилии! Гоша тихо застонал.

— Так что ты на это скажешь? — продолжала бушевать Аглая Тихомировна.

— Я не виноват! Так получилось! — промямлил Гоша.

— Ты не виноват? А кто виноват? Кто позволяет преступникам разгуливать по улицам? Сначала Сереженька, а теперь и Володя! Они и Володю убили!

— Какого Володю? — опешил Крестовоздвиженский.

— Как какого Володю? — Вермеева, развернув газету на первой странице, швырнула ее на стол. — Сережиного одноклассника, Володю Стернина.

Игорь взял газету со стола.

— “Вчера вечером на Яузской набережной был убит выстрелом в упор начальник отдела информационной разведки ФСБ полковник Владимир Анатольевич Стернин, — прочитал он. — Преступнику удалось скрыться. Руководство МВД и ФСБ отказывается давать какие-либо комментарии по этому вопросу”.

— Володю убили, — жалобно повторила Аглая Тихомировна.

— Какого Володю? — заинтересованно спросил появившийся в дверях Юра Демарин.

— Думаю, мне стоит сходить к психоаналитику, — печально заметил Гоша, когда Аглая Тихомировна покинула кабинет.

— Зачем? — удивилась Оля. — У тебя что, проблемы?

— Эта женщина, — поежился Гоша. — Она внушает мне страх. Это ненормально. Даже на задержаниях опасных преступников я не испытывал ничего подобного. Не знаю почему, но при виде Аглаи Тихомировны у меня возникает патологическое желание стать невидимкой и забиться в первую попавшуюся щель.

— Странно, — удивилась Оля. — А мне она кажется очень милой. Только одевается немного ярковато для своего возраста.

— Милой? — недоверчиво повторил Крестовоздвиженский. — Она тебе кажется милой? Да это же взбесившийся бульдозер, замаскированный под амазонского попугая! Вот ты действительно милая. — Гоша мечтательно закатил глаза. — Такая маленькая, округлая, нежная…

— Хватит! — прервал его излияния Демарин. — Совершено еще одно убийство, а ты, вместо того чтобы думать о работе, несешь какую-то чушь.

— Это не чушь! — возразил Крестовоздвиженский. — Ты не имеешь права называть мои чувства чушью.

Юра скрипнул зубами.

— Теперь наконец все стало на свои места, — сказал Игорь. — Убийство Владимира Стернина и то, что вчера вечером узнала Оля, окончательно подтвердили мои догадки. Держу пари, что Стернин имел отношение к убийствам бизнесменов. После смерти Вермеева его тоже убрали, скорее всего в связи с тем, что полковник занервничал из-за смерти своего друга детства.

— А кто его убрал? — заволновался Гоша. — И почему полковник позволил убить Сергея?

— Не знаю, — пожал плечами Филимонов. — Именно это нам и предстоит узнать.

— Погоди! — вмешался Демарин. — Перестань говорить загадками и объясни все с самого начала.

— Хорошо, — согласился Игорь. — Вчера Оля выяснила у своего приятеля-бизнесмена, что его и его друзей действительно шантажировали, заставляя выписывать журнал “Bay!”. Феликс, знакомый Оли, получил письмо по электронной почте, в котором ему предлагалось подписаться на “Bay!”, a заодно рекламировать в устной форме этот журнал среди своих знакомых. В противном случае шантажист угрожал предать огласке сомнительные эпизоды его биографии. Некоторые друзья Феликса получили подобные письма. Все они подписались на “Bay!”, и больше их не шантажировали.

— Невероятно, — покачал головой Юра. — Я в это не верю. Я продолжаю настаивать на том, что невозможно шантажировать тридцать тысяч человек, если, конечно, на Вермеева не работали сотни частных детективов и десятки служащих, рассылающих письма шантажируемым, а это просто нереально. Подписка на журнал не окупила бы затрат.

— Их было только двое, — усмехнулся Филимонов. — Стернин и Вермеев. И они шантажировали не тридцать тысяч человек, а гораздо меньше — возможно, пять-десять тысяч.

— Ерунда, — сказал Демарин. — Вдвоем они и на триста человек не набрали бы компромата.

— Не ерунда, а технический прогресс, — усмехнулся Игорь. — Вы когда-нибудь слышали о системе ECHELON?

— О какой системе? — заинтересовался Гоша.

— ECHELON. Это компьютерная система, разработанная NSA — Американским агентством национальной безопасности, способная отслеживать, перехватывать и анализировать телефонные звонки, факсы, послания, отправленные по электронной почте, и соединения с глобальной сетью Интернет во всех без исключения уголках мира. Вначале эта система использовалась исключительно в целях государственной безопасности США, но крупные американские компании, имеющие связи в соответствующих ведомствах, начали применять ее в целях промышленного шпионажа, перехватывая почту и переговоры конкурирующих компаний других стран.

Летом 1998 года разразился грандиозный скандал, когда европейские страны обвинили США в промышленном шпионаже и препятствовании заключению нескольких крупных контрактов между Европой, Азией и Латинской Америкой, благодаря чему американские компании добились серьезного преимущества.

Российские спецслужбы, в частности ГРУ и ФАПСИ, не желая отставать от Соединенных Штатов, начали разрабатывать систему глобального перехвата информации еще во времена “холодной войны”. Щупальца центров информационного перехвата были раскинуты по всему миру. В числе этих центров база Кам Ранх Бай во Вьетнаме, электронный центр “Лурдес” на Кубе и сотни маленьких центров, размещенных в посольствах и консульствах России в других странах. В настоящее время российская система глобального перехвата, называемая СОУД, находится в ведении ФСБ. Как вы помните, убитый полковник Стернин возглавлял отдел информационной разведки ФСБ. Держу пари, что система глобального перехвата была под его началом.

— Вот это круто! — присвистнул Гоша. — Ты хочешь сказать, что ФСБ прослушивает все мои разговоры?

— Запись и прослушивание обычно осуществляются через компьютер, который реагирует на заложенные в него ключевые слова, например, “бомба”, “контракт”, “ликвидация” и т.д. Записи, не содержащие ключевых слов, через некоторое время уничтожаются, а записи с ключевыми словами опять-таки анализируются с помощью компьютеров.

— Гениально! — воскликнул Демарин. — Значит, Вермеев и Стернин объединились. Стернин через систему перехвата собирал компромат на российских бизнесменов, а потом по электронной почте посылал им анонимные письма, предлагая подписаться на “Bay!”. Доходы от продажи журнала друзья детства делили пополам.

— Вот именно, — кивнул Игорь. — Причем Стернину не приходилось слишком надрываться, составляя письма. Это тоже делалось при помощи компьютера, базируясь на данных, полученных от шпионажа. Друзьям оставалось только просматривать и при необходимости слегка корректировать их. При этом Стернин мог сделать так, чтобы ФСБ не получала данных об отправляемых ими анонимках. Материал для шантажа, естественно, не был слишком серьезным — так, мелочи, которые можно было извлечь из факсов, электронной почты и телефонных переговоров, нечто вроде супружеских измен или налоговых махинаций, однако для того, чтобы заставить людей подписаться на журнал, этого было вполне достаточно.

— А адрес электронной почты, с которой отправлялись письма? — сказал Гоша. — По нему можно проследить отправителя?

— Не всегда, — покачал головой Филимонов. — Оля на всякий случай узнала этот адрес у Феликса. Но я не возлагал бы на него слишком много надежд. Наверняка Стернин позаботился о том, чтобы по этому адресу было невозможно выйти ни на него, ни на Вермеева.

— Ну хорошо, допустим, что с подпиской на журнал мы разобрались, — сказал Юра. — А как насчет смерти Вермеева и Ужик? Кто их убил и за что?

— Может, Стернин? — предположил Гоша. — Не поделили деньги или поссорились.

— Вряд ли это он, — возразила Оля. — Его ведь тоже потом убили. Скорее всего убийца был тот же самый.

— А может, это один из подписчиков? Конечно, сумма шантажа смехотворная — 180 долларов в год, но встречаются типы, которые просто из принципа не позволяют себя шантажировать. В таком случае дело плохо — искать подозреваемого среди тридцати тысяч человек примерно то же самое, что разыскивать иголку в стоге сена.

— Вряд ли это подписчик, — покачал головой Психопат, который принципиально не позволял бы себя шантажировать, мог выйти на Вермеева, но не на Стернина.

— Вермеев сам мог рассказать о Стернине перед смертью, — возразил Гоша. — Его же убили не сразу.

— Я бы поверил в это, если бы из компьютера не был вынут жесткий диск, — сказал Филимонов. — Перед смертью издателя кто-то из них — или Вермеев, или убийца использовали компьютер, но без жесткого диска ни один специалист не смог бы выяснить, какие именно операции осуществлялись.

— Но ведь в случаях с другими бизнесменами их компьютеры тоже были повреждены или украдены! — взволнованно воскликнул Гоша. — Значит…

— Это значит, что мы никогда не распутаем это дело, — мрачно сказал Юра. — Нутром чую, что тут замешаны спецслужбы.

— Или мафия, — вдохновился Крестовоздвиженский. — Мафия, сотрудничающая со спецслужбами. С ума сойти! Вот это да! Прямо как в кино!

— Не понимаю, чему ты радуешься, — разозлился Демарин. — Если к этим убийствам причастны мафия и спецслужбы, лучше оставить все как есть, если, конечно, мы сами не хотим стать трупами.

— Ты что, спятил?! — возмутился Гоша. — Мы не можем бросить это расследование. Я обещал найти убийцу!

— Кому это ты обещал? — удивленно вскинул брови Демарин.

— Аглае Тихомировне.

— В таком случае тебе лучше выполнить свое обещание, — хихикнула Оля. — Иначе эта женщина будет преследовать тебя до конца своих дней, а возможно, даже и после смерти. Только представь: ты мирно спишь в своей постели, и вдруг, громыхая цепями, появляется привидение Вермеевой и басом произносит: “Христопродавцев! Найди убийцу моего сына!”

Гоша вздрогнул.

— Нет. Уж лучше мафия и спецслужбы, чем Аглая Тихомировна. Мы просто обязаны раскрыть это убийство.

Юра вопросительно посмотрел на Игоря.

— У тебя есть соображения по поводу смерти Вермеева и других бизнесменов? — спросил он.

— Разумеется, есть, — кивнул Филимонов. — Но вы забыли о том, что в данный момент моя сестра сидит в тюрьме по обвинению в убийстве. Убийца Вермеева от нас не уйдет. Сначала мы должны освободить Марину.

* * *

Глядя на экран телевизора, Тофик Магомаев задумчиво полировал ногти. На экране привычно страдала беременная “просто Мария”. На носу Марии неторопливо чистила лапки крупная зеленоватая муха.

— Кыш! — воскликнул Тофик.

Муха перестала чистить лапки и насторожилась. По лицу “просто Марии” текли большие прозрачные слезы. Трель телефонного звонка заставила муху взлететь. Тофик убавил звук и подошел к телефону.

— Я по объявлению звоню. Это частный детектив? — взволнованным басом взвыла трубка.

Тофик поморщился и слегка отодвинул ее от уха.

— Не просто частный детектив, — сказал он, — а лучший частный детектив в Москве и Московской области.

— Так вы уже допросили Денисова? — поинтересовался Игорь. — Что он сказал?

— Лучше не спрашивай, — болезненно поморщился Гоша.

— Его что, тоже убили?

— Чуть не убили, — усмехнулся Демарин. — А заодно чуть не убили моего напарника. Ну как, ты сам все расскажешь или мне придется сделать это за тебя? — обратился он к Гоше.

— Мы еще не успели допросить Тараса, — со вздохом объяснил Крестовоздвиженский.

— Тебя что, и вправду пытались убить? — заинтересовалась Оля. — Но кто? Мафия? Спецслужбы?

— Дворничиха Кашкина, — хихикнул Юра. Гоша метнул на него яростный взгляд.

— Дворничиха? — изумилась Кузина. — Но за что? Что ты ей сделал? Пытался похитить ее любимую метлу?

— Может, ты все-таки расскажешь нам все по порядку? — внес предложение Игорь.

* * *

— Христопродавцев? — повторил Тофик Магомаев, зачарованно глядя на чучело крохотного крокодильчика, прикрепленное к соломенной шляпке Вермеевой. — Странная фамилия.

— Ну, может, не совсем Христопродавцев, — вздохнула Аглая Тихомировна.

— Как это “не совсем Христопродавцев”? — изумился Тофик. — Одно из двух: или он Христопродавцев, или он не Христопродавцев.

— Да не помню я! — поморщилась Вермеева. — Какая-то длинная религиозная фамилия. Я называю его Христопродавцевым.

— Может, Преображенский?

— Какой еще Преображенский? Христопродавцев, он и есть Христопродавцев. Напарник кличет его Гошей.

— А фамилию напарника вы хоть знаете?

— Кажется, Демарин. Его Юрой зовут. Зачем вам их фамилии? Я же вас прошу убийцу сына найти.

— Без проблем. Не забывайте, что вы обратились к лучшему частному детективу Москвы и Московской области. Считайте, что убийца уже у вас в руках.

— Ух ты! — восхищенно взглянула на Тофика Аглая Тихомировна. — Если бы наша милиция так работала!

— Но мы еще не договорились о гонораре, — напомнил Магомаев.

— Конечно, как я могла позабыть! — воскликнула Вермеева, поспешно расстегивая сумочку. — Сколько вы берете за работу?

Тофик задумчиво посмотрел на сушеного крокодильчика.

— Тысячу долларов задатка и сто долларов в день, — зажмурившись, произнес он.

— Отлично! Договорились! — обрадовалась Аглая Тихомировна, не имевшая ни малейшего представления о том, как оплачиваются услуги частного детектива.

Тофик открыл глаза и недоверчиво посмотрел на нее. Он не рассчитывал на столь легкую победу. Деньги были ему нужны ну просто позарез. На самом деле он был готов согласиться на пятьдесят долларов задатка и десять долларов в день.

— Расходы оплачиваются отдельно, — поспешно добавил Магомаев.

— Разумеется, — с энтузиазмом кивнула крокодильчиком Аглая Тихомировна.

* * *

— Ну ты даешь! — восхитилась Оля. — Как тебе только пришло в голову подглядывать в окно Тараса! Ты же запросто мог разбиться насмерть или, еще хуже, остаться инвалидом на всю жизнь!

— Сам не понимаю, что на меня нашло. В американских фильмах полицейские всегда так делают.

— Они так делают, потому что это кино, а не реальная жизнь, — вздохнула Оля. — В реальной жизни все происходит иначе, чем в фильмах. Уж поверь моему опыту. Я как-никак адвокат.

— И чем занимался Тарас? — полюбопытствовал Игорь.

— Лучше не спрашивай. Он танцевал вальс в обнимку с громадным персидским котом. В жизни не видел такого котяру. Ты только представь: один глаз голубой, другой черный, сам размером с питбуля, белый и пушистый, как песцовая шуба за двадцать тысяч долларов.

— А шум? Ты упоминал о каком-то шуме.

— Ерунда, — махнул рукой Гоша. — Похоже, кот опрокинул на пол вазу с цветами.

— Ради этого стоило рисковать жизнью, — хихикнула Оля.

— Это еще не все, — многозначительно сказал Крестовоздвиженский. — На Денисове был бюстгальтер с блестками, женский пояс, туфли на шпильках и, главное, чулки — один черный, а другой белый. Так вот, черный чулок был точно таким же, как тот, что мы обнаружили на месте убийства. Я как увидел этот чулок, так прямо остолбенел.

— Это уже становится интересным, — вдохновился Юра. — Экспертиза показала, что чулок, найденный на месте преступления, и чулки, изъятые у Марины, разного размера. К тому же странно, что на Тарасе был только один черный чулок.

Хотел бы я его заполучить.

— Денисов тоже не дурак, чтобы оставлять на месте преступления подобную улику, — возразил Игорь. — Хотя иногда люди ведут себя более чем странно. Ты мог бы получить ордер на обыск в его квартире?

— Нереально, — покачал головой Демарин. — У нас нет против него никаких улик, а его фотографию с Безбожной лучше не показывать начальству, иначе нам придется объяснять, каким образом мы ее раздобыли. Впрочем, эта фотография тоже не является уликой.

— А что, если обыскать квартиру в его отсутствие? — робко предложил Гоша. — У меня же есть универсальная отмычка. Еще можно проникнуть через окно…

— Замолчи! — простонал Демарин. — Тебе что, мало было сегодняшней ночи?

— Молчу, — покорно согласился Крестовоздвиженский. — Я же просто предложил…

— Для начала мы поедем к Денисову и выясним, есть ли у него алиби на время убийства, — решил Юра, — а заодно попросим его предъявить нам чулок.

Демарин достал записную книжку, подошел к телефону и набрал номер. Подержав трубку у уха, он положил ее на рычаг.

— Он дома. Поехали.

— Лучше мне туда не соваться, — вздохнул Гоша. — Денисов же сразу меня узнает. Еще не хватало, чтобы он настучал журналистам, что киллер оказался милиционером.

— Пожалуй, ты прав. Пока тебе действительно не стоит встречаться с Денисовым, — кивнул Юра. — Будет трудновато объяснить ему, чем ты занимался ночью на его подоконнике.

— Я тоже не поеду, — сказала Оля. — В два часа у меня назначено судебное заседание.

— Отлично! — вдохновился Крестовоздвиженский. — Ты не возражаешь, если я тебя провожу?

— Между прочим, ты на службе, — заметил Юра.

— Обеденный перерыв, — напомнил Гоша. — Я ведь имею право на обеденный перерыв? К тому же после событий сегодняшней ночи я просто не способен сосредоточиться на работе.

— Если все-таки наступит момент, когда ты будешь способен сосредоточиться на работе, немедленно сообщи мне об этом, — безнадежно махнул рукой Демарин. — Такое событие надо будет отпраздновать.

* * *

— Игорь? — удивился Тарас Денисов, открывая дверь. — Вот это сюрприз! Не ожидал тебя здесь увидеть. Что-нибудь случилось?

— Это Юрий Демарин, сотрудник уголовного розыска, — сказал Филимонов. — Он хотел поговорить с тобой.

— Поговорить со мной? Но о чем?

— Мы расследуем убийство Егора Буданова, — объяснил Юра. — И в этой связи хотели задать вам несколько вопросов.

— Ладно, проходите, — пожал плечами Тарас. — Только я не понимаю, какое отношение я имею ко всему этому?

— Возможно, никакого. Просто мы опрашиваем всех знакомых Егора.

— Я почти не общался с ним. Так, встречались иногда в галерее.

— Вам известно, были ли у Буданова враги? Кто-нибудь, кто мог желать его смерти?

— Сколько угодно, — усмехнулся Денисов. — Егор был настоящий жеребец — не пропускал ни одной юбки. Думаю, что не один ревнивый муж с удовольствием спустил бы с него шкуру.

— То есть вы полагаете, что это могло быть убийство из ревности? — Ничего я не полагаю. Вы спросили, были ли у Егора враги, и я ответил. Если вам нужны конкретные имена, то тут, боюсь, я ничем не смогу вам помочь.

— Где вы находились в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня с половины двенадцатого до половины первого? — спросил Демарин.

— Вас что, интересует мое алиби?

— Это стандартный вопрос. Пожалуйста, ответьте на него.

Денисов нервно прикусил нижнюю губу.

— Дома. Спал.

— Вы спали один? У вас есть свидетели?

— Разве что Григорий Явлинский. Но я не уверен, что он сможет свидетельствовать в мою пользу.

— Григорий Явлинский? — Юра изумленно уставился на художника. — Неужели и он?!. Вы хотите сказать, что провели ту ночь с Явлинским?

— И не только ту ночь, — пожал плечами Денисов. — Гриша! Выйди, пожалуйста, к гостям! — крикнул он.

Дверь скрипнула и приоткрылась.

— Мяу! — поприветствовал собравшихся протиснувшийся в щель огромный персидский кот. Один глаз кота был голубым, другой черным.

— Позвольте представить вам Григория Явлинского, — усмехнулся Тарас. — Гриша, это Игорь Филимонов, а это товарищ из милиции. Ты готов подтвердить мое алиби?

— Мяу! — с достоинством произнес кот, запрыгивая на кресло.

— Какой красавец! — восхитился Игорь.

— Вашего кота что, зовут Григорий Явлинский? — спросил начинающий раздражаться Юра.

— Почему бы и нет? — пожал плечами художник. — На выборах я всегда голосую за Явлинского. Мне нравится его экономическая программа.

— А у тебя случайно нет ручной крысы по имени Геннадий Зюганов? — полюбопытствовал Филимонов.

— Нет, — покачал головой Денисов. — Но некоторое время у меня на кухне жил таракан Борис Березовский. Правда, потом он эмигрировал в квартиру соседа.

— Хватит с меня этих глупостей! — окончательно разозлился Юра. — Так у вас есть свидетели, которые могут подтвердить, что в ночь убийства вы находились у себя дома?

— Боюсь, что нет, — вздохнул Тарас. — Если, конечно, не считать Гриши.

— Когда вы в последний раз виделись или общались с Будановым?

— Точно не помню. Думаю, что недели три тому назад. Я встретил его в “Экстази”. Мы поздоровались на ходу, вот и все.

— И вы не разговаривали с Егором по телефону в день его смерти?

— Нет. Я же говорю, что мы были почти незнакомы.

— У вас в квартире есть женские чулки? — неожиданно сменил тему Демарин.

— Женские чулки? — удивился художник. — Какое отношение этот вопрос имеет к убийству Буданова?

— Ответьте, пожалуйста.

— Ну уж нет! — возмутился Тарас. — Я не собираюсь отвечать на подобные нелепые вопросы. Я вообще не обязан отвечать на ваши вопросы, так что, если вы не собираетесь предъявить мне обвинение, будьте любезны оставить меня в покое.

Игорь осторожно прикоснулся к локтю Демарина. Тот понял намек и не стал настаивать.

— Извини, если последний вопрос показался тебе несколько бестактным, — мягко сказал Филимонов. — К сожалению, когда дело касается убийства, трудно избежать бестактных вопросов. Кстати, мне понравились твои последние работы пастелью. Какими карандашами ты пользуешься? Я подумываю о том, чтобы тоже начать рисовать.

— Советую тебе купить пастель фирмы “Мундиколор”. Она самая качественная. Продается в художественном салоне около метро “Октябрьская”. Я сам пользуюсь только ею.

— Могу я взглянуть на твой набор?

— Конечно. Он у меня в соседней комнате. Денисов вынул из шкафа большую деревянную коробку и выдвинул крышку.

— Ты не мог бы дать мне листок бумаги? Я хотел бы попробовать ее.

Вынув из коробки желтый и розовый карандаши, Филимонов провел на бумаге несколько линий.

— Действительно, эта пастель великолепного качества, — произнес он, складывая листок в четыре раза и засовывая его в карман. — Завтра же езжу в художественный салон. А теперь, если у милиции больше нет вопросов, думаю, что нам пора идти.

— Вопросов больше нет. Я уже выяснил все, что меня интересовало, — сказал Демарин.

Выйдя из квартиры Денисова, Игорь приложил палец к губам и потопал ногами, сначала громко, а потом все тише и тише, имитируя удаляющиеся шаги. Демарин с недоумением смотрел на него.

Сделав Юре знак подождать, Филимонов прижался ухом к двери. Демарин с любопытством наблюдал за ним. Через пару минут Игорь, стараясь не шуметь, отошел от двери и, спустившись вниз по лестнице на один пролет, вызвал лифт. Демарин на цыпочках последовал за ним.

— Он позвонил по телефону, — довольно улыбаясь, сообщил Игорь. — И, как ты думаешь, кому?

— Кому?

— Селене Далиловой. Главной секс-бомбе галереи “Экстази”.

— А ты расслышал, о чем он говорил?

— Конечно. Тарас сказал: “Селена, это я. Ко мне только что приходили из милиции. Спрашивали, есть ли у меня алиби на момент убийства Буданова. Я не знаю, что делать. Мы можем встретиться? Где? Хорошо. Я выезжаю прямо сейчас”.

— Я бы многое дал, чтобы узнать, о чем они будут говорить, — возбужденно произнес Демарин. — Как ты думаешь, нам удастся проследить за Тарасом и подслушать их разговор?

— Ты можешь срочно достать через управление установку лазерного прослушивания? — поинтересовался Игорь.

Юра удивленно посмотрел на него.

— Ты спятил! Мы же не ФСБ! Ты знаешь, сколько денег нам выделяют из бюджета? Их даже на пули не хватает, а ты установку лазерного прослушивания захотел.

— Знаю, — вздохнул Игорь. — Я так спросил, на всякий случай.

— Может, снова послушаем через дверь? — с надеждой предложил Демарин.

— Попробуем, хотя я не уверен, что что-нибудь получится. Они могут встретиться не дома, а где-нибудь в городе. Для начала проследим, куда поедет Денисов. Кстати, надо будет срочно отдать на экспертизу образцы пастели. Ты же помнишь, что на кроссовках была обнаружена пастель фирмы “Мундиколор” розового и желтого цвета.

— Вполне возможно, этот трансвестит именно тот, кого мы ищем, — задумчиво произнес Юра. — Не исключено, что Буданов шантажировал не Безбожную, а его. У Денисова достаточно денег, и он с его ангельским личиком производит впечатление безобидной овечки. Если бы хоть одна из компрометирующих фотографий была опубликована, разразился бы страшный скандал — и прощай карьера, деньги и слава. Кроме того, после скандала Безбожная тоже лишилась бы всего. С ее взрывным характером она лично придушила бы Тараса. Интересно только, каким боком во все это замешана Селена Далилова.

— Тарас и Селена были любовниками, — объяснил Игорь, отпирая дверцу своего “БенТЛи”. — Похоже, помимо физической, у них возникла и своеобразная духовная близость. Они оба зарабатывают на жизнь, торгуя своими картинами и своим телом. У них даже были общие клиенты, так что им есть о чем поговорить в свободное от работы время.

— Смотри! — прошептал Демарин. — Он вышел. Садится в машину.

— Черт бы побрал эту иномарку! — проворчал Игорь. — Надо было взять “Жигули”. “Бентли” слишком бросается в глаза. Как бы Тарас не заметил, что за ним следят.

* * *

— Это была всего лишь работа под прикрытием, — объяснил Гоша Крестовоздвиженский. — Просто я чуть-чуть не рассчитал свои силы. Теперь, когда я тебе все объяснил, ты больше не будешь считать меня алкоголиком и дебоширом?

— Не буду, — усмехнулась Оля. — Надо же, какая у тебя насыщенная жизнь! Сначала напился, потом ударился об овчарку, и вдобавок тебя чуть не пристрелила дворничиха.

— Не напоминай мне об этом, — болезненно сморщился Гоша.

— Вот мы и пришли, — сказала Кузина. — Пора прощаться.

Гоша с ненавистью посмотрел на пятиэтажное блочное здание, в котором находился суд. Он бы предпочел, чтобы оно провалилось сквозь землю. Тогда Оля осталась бы с ним.

— А как насчет того, чтобы встретиться вечером? — робко предложил Крестовоздвиженский. — Мы могли бы сходить в кафе или в кино.

— Извини, но я не могу.

— А завтра?

— Завтра я тоже занята. Но я благодарна тебе за приглашение.

— Может, тогда послезавтра? — с надеждой спросил Гоша.

— Не думаю, что у меня будет свободное время. А теперь мне пора. До свидания.

— До свидания, — грустно вздохнул милиционер.

* * *

— Это он! Христопродавцев! — возбужденно подпрыгнула на сиденье на ладан дышащих “Жигулей” первой модели Аглая Тихомировна. — Кстати, почему у вас такая старая машина? Она же разваливается на ходу!

— Маскировка! — лаконично пояснил Тофик Магомаев. — Такая машина не привлекает внимания. Или вы считаете, что я смог бы остаться незаметным, разъезжая на белом лимузине?

— Так это для маскировки! — с уважением произнесла Вермеева. — Как же я сразу не догадалась?

— Значит, это Христопродавцев, — задумчиво произнес Магомаев, глядя, как решивший перехватить пару бутербродов Гоша, понурив голову, входит в подъезд своего дома. — Очень хорошо. Вы выполнили свою задачу. Теперь вам остается только положиться на меня и ждать результатов Расследования.

* * *

— Черт! Он нас заметил! — выругался Демарин. — Ты не должен был держаться так близко к нему.

— В таком случае я бы его потерял, — сказал Игорь. — Проклятый “Бентли”! Я всегда считал, что это барство — разъезжать на иномарках.

— Барство? — изумился Юра. — Ну ты даешь! Не ожидал услышать от тебя нечто подобное. Богатый “новый русский”, а рассуждаешь прямо как Анастасия Каменская.

— А я и есть… — начал было Филимонов, но вовремя спохватился и прикусил язык.

— Кто ты есть? — заинтересовался Демарин. — Ты что-то хотел сказать?

— Да нет, ничего. Что будем делать? Денисов занервничал и пытается оторваться. Наверняка он узнал мою машину. Не думаю, что в такой ситуации имеет смысл продолжать преследование. Это только насторожит его.

— Ты прав, — кивнул Юра. — Оставим его в покое. Заедем в управление, отдадим пастель на экспертизу, потом пообедаем и подождем Гошу. Только по дороге надо будет купить для эксперта бутылку “Распутина”, чтобы он провел анализ вне очереди.

— Материальный стимул, — усмехнулся Игорь. — Хотя Гоша наверняка квалифицировал бы его как взятку.

* * *

Расставшись с Аглаей Тихомировной, Тофю Магомаев притормозил у первого попавшегося бара и заказал бутылку шампанского. Ему было что праздновать. Вермеева оказалась его первым клиентом, и каким клиентом!

Недоучившийся студент-зоотехник, выгнанный из сельскохозяйственного института за неуспеваемость, Тофик нисколько не сожалел о своем академическом провале. Действительно, не собирается же он растрачивать свою жизнь на коров, коз и овец! Магомаев предчувствовал, что его ждет великое будущее. Когда отец Тофика категорически отказался высылать деньги бездельнику-сыну, Магомаев, недолго думая, решил переквалифицироваться из зоотехников в частные детективы и немедленно дал соответствующее объявление в газету “Из рук в руки”.

Звонки потенциальных клиентов слегка его обескуражили. Въедливые, как энцефалитный клещ, москвичи задавали каверзные вопросы о его образовании, опыте работы, послужном списке и о том, имеет ли он лицензию и может ли он эту лицензию предъявить.

Тофик лицензии не имел, более того, он даже не знал, как она выглядит. Несостоявшиеся клиенты не реагировали на аргумент о том, что Шерлок Холмс тоже не имел лицензии, и удалялись, выражаясь грубо и нецензурно. И вот наконец появилась эта громадная женщина в несусветных нарядах и с богатырским басом.

Магомаев сунул руку во внутренний карман пиджака и благоговейно пощупал внушительную стопку стодолларовых купюр. Он, такой умный и оборотистый, выбил из своей клиентки аж две тысячи семьсот долларов — тысячу долларов задатка, семьсот долларов — аванс за неделю работы и тысячу долларов на расходы. Более того, Тофик даже выработал план действий. Он же не какой-нибудь жулик, а настоящий частный детектив, лучший в Москве и Московской области. Он пообещал найти убийцу, и он его найдет. Как он это сделает — не имеет значения. Главное — результат.

"Ах, какой же я умница!” — умилился Тофик и за неимением компаньона чокнулся с бутылкой шампанского и выпил за свое здоровье, смакуя каждый глоток. Он найдет убийцу самым что ни на есть простым и безболезненным способом. Надо всего лишь проследить за милиционерами, расследующими дело о гибели издателя, и, выяснив имя убийцы, первым сообщить его Аглае Тихомировне.

Допив шампанское, Магомаев вышел из бара и направился к телефону-автомату. Он решил позвонить Додику Дацаеву, своему приятелю, бывшему пастуху-радиолюбителю из Махачкалы, ныне занимающемуся промышленным шпионажем на продовольственных рынках Москвы. За соответствующую плату Додик мог узнать о конкурентах всю подноготную — начиная от сроков поставок ранних помидоров и кончая внебрачными половыми связями. Уж Додик подскажет ему, как подслушать разговоры милиционера по фамилии Христопродавцев с его напарником.

* * *

Незаметно вручив Ивану Захаровичу завернутую в газету бутылку “Распутина”, ЮраДемарин договорился, что результаты экспертизы будут готовы через два часа. Гоша отсутствовал, и Игорь с Юрой решили перекусить в ближайшей пиццерии.

Филимонов заказал сицилийскую пиццу с маслинами, анчоусами и шампиньонами, а Демарин предпочел пиццу “Пьямонтеса” со спаржей, тунцом и маринованными огурчиками.

— Теперь я уже не уверен в виновности Марины, — сказал Юра. — Похоже, с этим Денисовым мы неплохо продвинулись в деле убийства Буданова.

— Я с самого начала говорил, что моя сестра невиновна.

— Ты ее родственник, — пожал плечами Демарин. — Неудивительно, что ты ее защищал. Я же был вынужден опираться на факты, а факты свидетельствовали против Марины.

— На твоем месте я поступил бы точно так же. Демарин с наслаждением откусил кусок пиццы.

— Может, вернемся теперь к убийству Вермеева и других бизнесменов? Ты не собираешься поделиться своими соображениями?

— Тут есть одна маленькая нестыковка, — задумчиво произнес Игорь. — По идее, Вермеев не должен был умереть.

— Ты не мог бы выражаться менее туманно? — попросил Юра.

— Постараюсь, — кивнул Филимонов. — Как ты помнишь, в некоторых случаях компьютеры Убитых бизнесменов были испорчены, а ноутбуки обычно похищали.

Демарин кивнул. — Я считаю, что это делали для того, чтобы специалисты не могли определить, какие манипуляции производились с компьютером непосредственно перед смертью бизнесмена.

— Ты об этом уже упоминал. Ты считаешь, что, прежде чем убить свою жертву, киллер изымал из компьютера какую-либо важную информацию?

— Скорее передавал информацию, — усмехнулся Игорь. — Как тебе известно, большинство российских бизнесменов имеют счета в западных банках. Некоторые из них имеют доступ к этим счетам через Интернет. Особенно это касается тех бизнесменов, которые предпочитают, чтобы их деньги не лежали мертвым грузом, и вкладывают их в акции и ценные бумаги. Если соблюдать некоторые правила биржевой игры, можно увеличивать свой капитал на 20 — 30% в год, причем без особых усилий, лишь время от времени посылая приказы о купле или продаже акций. Люди, склонные к риску, могут выиграть гораздо больше, но с тем же успехом они могут и потерять деньги.

Передающаяся по Интернету информация о совершающихся банковских операциях закодирована, но ФСБ через систему перехвата могла определить, что некий бизнесмен связался с таким-то банком и что речь шла не о получении информации, а о купле-продаже акций или о движении капитала. Дело оставалось за малым — узнать личные коды бизнесмена, номер его счета — и можешь считать, что его денежки в твоем распоряжении.

— Значит, убийца пытал бизнесмена, тот говорил ему, как получить доступ к его банковскому счету, киллер заставлял его продать акции и перевести деньги на секретный номерной счет, а затем убивал свою жертву и портил компьютер, чтобы милиция не узнала, что перед смертью бизнесмен связывался с банком, — подытожил Юра. Игорь кивнул.

— Все верно. Только скорее всего с банком связывался сам киллер, а не бизнесмен. Очень удобный способ заработать деньги. Никаких тебе похищений, никаких требований выкупа, никаких пыток раскаленным утюгом. “Новый русский”, поставленный перед фактом, что бандиту известно, в каком именно банке он хранит свои сбережения и о его операциях на бирже, не имеет возможности отпираться и в надежде спасти свою шкуру послушно выдает личные коды доступа к счетам. Через несколько минут его денежки оказываются в другом банке, а сам он раз и навсегда забывает о финансовых проблемах.

— Так ты считаешь, что убийца является сотрудником ФСБ?

— Не обязательно. ФСБ тесно связана с мафией и с некоторыми подводными политическими течениями, о которых почти ничего не известно широкой публике. Вполне возможно, что люди, стоящие за этими убийствами, получали информацию от ФСБ, и почти наверняка эта информация, прежде чем попасть к ним, проходила через руки полковника Стернина.

— Ты полагаешь, что полковник был в курсе того, что происходит?

— Только слепой или дурак мог бы не заметить связь между данными, которые он передает начальству, и убийствами “новых русских”, — пожал плечами Филимонов. — А Стернин не был ни дураком, ни слепым.

— А как же Вермеев? Если предположить, что друзья детства работали вместе, вряд ли Стернин отдал бы Сергея на растерзание. Или они поссорились? Не поделили доходы?

— Не думаю, — покачал головой Игорь. — Скорее всего Стернин не подозревал, что Вермеева тоже собираются ликвидировать. Доступ к системе глобального перехвата имел не только он, Узнав о смерти Сергея, полковник мог занервничать и сгоряча наломать дров. Поэтому его и убили.

— Жуткая картина, — вздохнул Юра, с грустью глядя на пустую тарелку. — Не зря Колян размышлял о бренности земной юдоли. Был человек — и нет человека. Вот и пицца тоже закончилась. Была пицца — и нет пиццы. Возможно, завтра и нас не станет.

Филимонов посмотрел на него с легким беспокойством.

— Что это с тобой? Сейчас ты напоминаешь Крестовоздвиженского. Если хочешь, я закажу тебе еще одну пиццу. Ты когда-нибудь пробовал “Родео” с голубым сыром, мясом и беконом?

— Это ничего не исправит, — мрачно сказал Демарин. — Иногда меня просто бесит сознание собственного бессилия. Как тут бороться с преступниками, когда вся система прогнила насквозь? Представляешь, как обрадуется начальство, если я доложу ему, что в убийствах замешаны высокие чины из ФСБ?

— Вряд ли твоему начальству будет приятно это услышать, — усмехнулся Филимонов.

* * *

В коридоре управления Игорь и Юра наткнулись на взволнованного Гошу.

— Полковник велел нам срочно явиться к нему, — сообщил Крестовоздвиженский. — Похоже, сработало!

— Что сработало? — поинтересовался Игорь.

— Потом объясню, — сказал Юра. — Подожди нас, пожалуйста, в кабинете.

Полковник Ярцев недоверчиво смотрел на Юру Демарина. Взгляд начальника выражал удивление, смешанное с восхищением. Демарин улыбался с загадочной скромностью Джоконды. Гоша Крестовоздвиженский с удовольствием наблюдал за этой сценой.

— Мне позвонил генерал Зубатин, — с расстановкой произнес полковник.

Улыбка Демарина стала еще шире и загадочнее.

— Я этого ожидал, — заметил он.

— Генерал извинился и признал, что погорячился с делом Вермеева. Затем он сказал, чтобы мы не торопились, потому что поспешность вредит делу, и проводили расследование так же тщательно и скрупулезно, как и в остальных случаях. Затем генерал похвалил работу нашего отдела и отметил, что я прекрасно справляюсь с обязанностями начальника.

— Вот видите! — не выдержал Гоша. — Все уладилось. А вы нервничали!

— Что ты сделал с Безбожной? — заинтересованно посмотрел на Юру полковник.

— Извините, но мне бы не хотелось вдаваться в подробности.

— Но ты ведь не… ну, ты меня понимаешь… — Всеволод Андреевич сделал неопределенный жест руками.

— Что вы! Конечно, нет! — оскорбился Демарин. — Как вы могли такое подумать!

— Хоть мы и милиционеры, у нас тоже есть свои понятия о чести! — подал голос Гоша. — Существуют определенные границы…

— Я вовсе не это имел в виду, — смутился полковник. — Просто некоторым нравятся толстухи. Членам Государственной думы, например.

— Мне не нравятся толстухи, — сказал Крестовоздвиженский. — Особенно агрессивные толстухи-феминистки типа Безбожной.

— Мне тоже не нравятся толстухи, — поддержал приятеля Юра. — Но я ведь не член Государственной думы.

* * *

— Только вечером? — разочарованно спросил в телефонную трубку Тофик Магомаев. — А раньше никак нельзя?

— Не получится, — сказал Додик. — Тут такие дела творятся. Чеченцы с армянами из-за мяса схлестнулись. Прямо “звездные войны”, правда, в масштабе продовольственного рынка.

— Здорово! — восхитился Тофик. — А ты на чьей стороне?

— Сейчас я работаю на дагестанцев. Надо незаметно подлить масла в огонь, а потом, когда чеченцы с армянами поубивают друг друга, братва из Махачкалы незаметно займет их места.

— Значит, вечером? — уточнил Магомаев. — А ты не забудешь захватить необходимую аппаратуру?

— Ты что, не доверяешь мне? — оскорбился Дацаев. — Если Додик обещает — Додик делает. Слово Додика надежнее, чем вклад в швейцарском банке.

— Я первым плюну в лицо тому, кто в этом усомнится, — решил польстить другу Тофик. — Если нельзя доверять Додику, то кому вообще в этом мире можно доверять?

* * *

Юра Демарин положил трубку на рычаг.

— Это он! — возбужденно сообщил Юра. — Убийца — Тарас Денисов. Эксперт сообщил, что пастель на рисунке и кроссовках совершенно идентична.

— Здорово! — обрадовался Гоша. — Надо срочно получить ордер на обыск и арестовать Тараса. Держу пари, что его чулок должен составить пару тому, который мы нашли на месте преступления.

— Это было бы слишком подозрительно, — заметил Игорь.

— Чем ты недоволен? — удивился Демарин. — Если чулки совпадут, с твоей сестры будут сняты все подозрения. Чего ты еще хочешь?

— Всего лишь найти настоящего убийцу.

— Считай, что мы его уже нашли, — бодро сказал Гоша. — Хочешь поехать с нами на задержание?

— Кто там? — спросил через дверь Тарас Денисов.

— Милиция, — ответил Юра Демарин. Дверь открылась. Гоша Крестовоздвиженский решительно перешагнул через порог. Лицо художника перекосила судорога.

— Нет! — умоляюще воскликнул он, отступая назад и молитвенно прижимая руки к груди. — Только не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте! Я не виноват! Это Буданов! Это он все организовал! Я ничего не знал!

Взгляд Тараса упал на стоящего за спиной Гоши Игоря. На глаза художника навернулись слезы.

— И ты, Брут! — драматично воскликнул он, обличающе тыча указательным пальцем в направлении Игоря. — А я-то считал тебя другом! Значит, твой приятель-мент с киллерами дружбу водит!

— О чем это ты? — изумился Филимонов.

— О киллере! — фальцетом взвизгнул художник. — Об этом чертовом киллере, которого ты лично привел в мой дом!

— Ой! — сказал Гоша и покраснел. Взволнованный данными экспертизы, он совсем позабыл о своей ночной эскападе. Это не киллер. Это сотрудник милиции. Мой напарник, — пояснил Юра Демарин.

— Я не киллер, — подтвердил Гоша.

— Не киллер? А чего ради ты среди ночи лез в мое окно с пистолетом?

— Это получилось случайно, — смутился Крестовоздвиженский.

— Случайно? — удивленно вскинул брови Тарас. — Как это — случайно?

— Здесь вопросы задаем мы, — приходя на помощь напарнику, сурово нахмурил брови Демарин. — Кстати, что вы имели в виду, когда говорили, что это Буданов все организовал, а вы ни в чем не виноваты?

— Не помню, чтобы я такое говорил. Вы меня напугали. Я находился в состоянии аффекта.

— Сейчас мы напугаем тебя еще сильнее, — входя в роль “плохого” полицейского, зловеще усмехнулся Гоша. — Вот ордер на твой арест и на обыск квартиры. Ты обвиняешься в убийстве Егора Буданова.

— Что? В каком еще убийстве? Но я же его не убивал! — простонал побледневший Денисов.

— На твоем месте я бы не стал отпираться, — покровительственно похлопал его по плечу Юра. — Чистосердечное признание облегчает наказание.

* * *

— Значит, наш юный трансвестит-бисексуал категорически отказывается давать показания, — подытожил Крестовоздвиженский.

— Ничего, проведет ночь в камере с десятком бомжей и назавтра запоет как соловей, — усмехнулся Демарин. — Я знаю таких маменькиных сынков. Их ненадолго хватает.

— А как насчет дела Вермеева? — спросил Гоша.

— Хреново, — мрачно ответил Юра и пересказал напарнику свой разговор с Игорем.

— Действительно, хреново, — согласился Гоша. — Начальству об этом лучше не докладывать.

— На вашем месте я не стал бы впутываться в это дело, — посоветовал Игорь.

Крестовоздвиженский возмущенно посмотрел на него. В нем в очередной раз не к месту взыграло чувство справедливости.

— Мы не можем оставить преступников безнаказанными! — решительно заявил он. — Во-первых, я обещал Аглае Тихомировне найти убийцу, а во-вторых, если мы забросим расследование, бизнесменов и дальше будут убивать.

— Это профессиональный риск, который они должны учитывать, — пожал плечами Демарин. Он уже успел примириться с положением дел. — В наше время смертность среди “новых русских” гораздо выше смертности среди военных. По статистике, в России убивают каждого третьего банкира. Если их не прикончит ФСБ, в любом случае рано или поздно это сделают мафия или конкуренты.

— Ну уж нет! Вы как хотите, а я не сдамся! — патетически воскликнул Гоша, ужасаясь собственному мужеству. — Если вы оказались такими слабаками, я сам найду преступников!

— Интересно, как? — язвительно поинтересовался Демарин.

Крестовоздвиженский вздохнул. Ответа на этот вопрос у него не было.

— Молчишь! — усмехнулся Юра. — И правильно делаешь, что молчишь. Знаешь, что тебя ожидает? Начальство не решится катить бочку на ФСБ, тебя лишат доступа к нужной тебе информации, тебе будут всячески вставлять палки в колеса, а скорее всего, чтобы ты не мозолил глаза, тебя просто незаметно уберут, обставив все как несчастный случай.

— Ты мыслишь, как типичный милиционер, — вмешался Игорь. — В данном случае стандартные методы расследования не подходят, но, если вам так уж приспичило нарываться на неприятности, никто не мешает нам действовать нестандартно.

— Что ты имеешь в виду под нестандартными методами? — с подозрением поинтересовался Демарин.

— Ты забыл о фотографиях, которые мы нашли у Егора. Это мощное оружие, если правильно их использовать.

— Здорово! — воскликнул Гоша. — Я был уверен, что ты найдешь выход. А как ты используешь эти фотографии?

— Вы знаете, кто такой Петр Елагин?

Юра и Гоша отрицательно покачали головами.

— Это генерал ФСБ, снимок которого есть в коллекции Егора. Фотография относительно невинная. Генерал забавляется в постели с художницей-концептуалисткой Алисой Дорошевич. Все происходит достаточно старомодно, никаких тебе извращений и навороченных поз, но этого снимка достаточно, чтобы прижать генерала, потребовать от него список бизнесменов, осуществляющих через Интернет биржевые операции, и выдать людей, замешанных в убийствах.

— Бред, — сказал Юра. — Во-первых, не факт, что генерал Елагин имеет отношение к убийствам бизнесменов, а во-вторых, даже если бы он и имел к ним отношение, вряд ли фотография заставит его сотрудничать с нами. Генерал ФСБ — это не политик, готовящийся к президентским выборам. Может, он даже не женат.

— Я прекрасно понимаю, что фотографией генерала не напугаешь, — усмехнулся Игорь. — Но, шантажируя генерала, мы взбаламутим воду. Если он замешан в этом деле, первое, что он сделает, это попытается ликвидировать шантажиста. Скорее всего убивал бизнесменов один и тот же киллер. Чем меньше народу в курсе подобных дел — тем лучше. Думаю, что этого киллера используют и для того, чтобы убить шантажиста. Если же генерал не замешан в убийствах бизнесменов, он начнет копаться в этом деле, виновные встревожатся и тоже попытаются убрать шантажиста.

— И кто же будет этим шантажистом? — встревожено поинтересовался Гоша Крестовоздвиженский.

Демарин выразительно посмотрел на него.

— Кажется, это ты у нас борец за справедливость. Инициатива наказуема, — усмехнулся он.

* * *

— Додик! Ты настоящий друг! — хлопая Дацаева по плечу, с жаром воскликнул Тофик Магомаев. — Ты просто волшебник! Я был уверен, что для того, чтобы прослушивать телефон, нужно обязательно вставить “жучок” в аппарат.

— Эх ты, темнота! — покровительственно усмехнулся Дацаев. — Совсем от жизни отстал! Ты слышал об индукционном бесконтактном съеме информации с кабельных линий связи?

— Нет, — помотал головой ошарашенный непонятными техническими терминами Магомаев.

— Стыдно, — укорил его Додик. — Ты же сыском занимаешься, а не мочалками на рынке торгуешь. Частный детектив просто обязан быть в курсе подобных вещей. Ничего, скоро ты будешь знать о Христопродавцеве все — вплоть до того, какие газеты он читает, сидя в клозете.

— А эти ребята, которых ты мне порекомендовал, они надежные? — обеспокоенно спросил Тофик. — Не подведут?

— Не подведут, — заверил его Дацаев. — Это лучшие кадры дагестанской мафии, которые когда-либо работали на Дорогомиловском рынке. Они такие дела проворачивали — не поверишь!

— Ох, Додик! — восторженно вздохнул Магомаев. — Ты даже не представляешь, что ты за человек! Тебе же цены нет!

— Я это знаю, — кивнул, соглашаясь, Дацаев.

* * *

Нерон Иванович Сидорчук оскалил почерневшие неровные клыки и приглушенно зарычал. Тарас Денисов испуганно попятился.

— Мясо, — сказал Нерон Иванович. — Свежее мясо, — добавил он и облизнулся.

Бомжи, обретшие временное пристанище в камере предварительного заключения, одобрительно заурчали и стали медленно окружать Денисова.

Тарас задрожал. Он лихорадочно гадал, что с ним сделают эти заросшие щетиной существа, одетые в лохмотья из помойки и почти потерявшие человеческий облик. Изнасилуют, изобьют, подвергнут унижениям? Или, может быть, даже съедят?! С них станется! Все, что угодно, только бы не съели!

Художника мутило от нестерпимой вони, исходящей от сокамерников. Бомжи явно наслаждались ситуацией.

— Задница, — сказал Нерон Иванович. — Вы только посмотрите, какая у этого цыпленочка задница!

Бомжи одобрительно загудели.

"Значит, не съедят”, — с облегчением подумал Тарас.

— Хорошая задница, — прищурив глаз с видом знатока, одобрительно цыкнул зубом крупный рыхловатый мужик с расплющенным носом и красным извилистым шрамом на горле, напоминающим русло марсианской реки. — Прямо французские булочки. Так бы и впился зубами.

"Съедят! Как пить дать съедят! — мелькнуло в голове у Денисова. — Эти ж менты, падлы, их тут на хлебе и воде держат!”

Бомжи плотнее сомкнули свои ряды, неотвратимо надвигаясь на смертельно перепуганного художника.

— Ну, кто будет первым? — зловеще усмехнулся Сидорчук. — Ты, Урод? Или, может быть, ты, Картавый?

— Охрана! Помогите! Убивают! — срывающимся голосом завопил Тарас, пытаясь прорваться к решетке. — Где следователь? Отведите меня к следователю! Выпустите меня отсюда! Я все скажу!

* * *

— Отлично! — улыбнулся Юра Демарин, услышав о том, что задержанный Денисов жаждет с ним побеседовать. — Даже до утра не продержался!

— А ты бы на его месте сколько времени продержался? — с иронией спросил Гоша.

— Понятия не имею, — пожал плечами Демарин. — К счастью, я пока нахожусь по другую сторону решетки.

Неожиданно Гошины глаза вспыхнули. Его лицо приобрело задумчиво-мечтательное выражение.

— Деньги, — произнес он. — Много денег. Очень много денег. Мы могли бы заключать пари.

— О чем это ты? — заинтересовался Игорь.

— Я подарил бы ей бриллиантовый браслет, — продолжая грезить наяву, вздохнул Крестовоздвиженский. — Женщины всегда теряют голову при виде драгоценностей. Один бриллиантовый браслет — и она моя!

— Нет, это уже слишком! Совсем спятил, — покачал головой Юра. — И этого типа мы собираемся использовать в качестве наживки для киллера?!

— Вовсе я не спятил, — возвращаясь к реальности, обиженно сказал Гоша. — Просто мне стало интересно, что случилось бы, если бы вместо Денисова в камеру к Нерону посадили Аглаю Тихомировну. На кого бы ты поставил? Лично я — на Вермееву.

— Если Сидорчук будет в КПЗ со своей бандой, я, пожалуй, поставлю на Нерона, — не совсем уверенно произнес Демарин. — Этих парней голыми руками не возьмешь!

— Я же говорю: можно было бы заключать пари, — оживился Крестовоздвиженский. — Бьюсь об заклад, что все наше управление захотело бы принять участие. А если еще пригласить ребят из других отделений… Жаль только, у нас нет повода запереть Вермееву вместе с Нероном. Вот это было бы зрелище! Почище, чем нелегальные собачьи бои.

— У тебя больное воображение, — покачал головой Юра. — Может, тебе сходить к врачу, выписать какие-нибудь таблетки? Тебе мало того, что ты свалился с третьего этажа и Кашкина тебя чуть не застрелила? Теперь ты собираешься организовывать подпольные схватки между бомжом и пенсионеркой в камере предварительного заключения?

— Уж и помечтать нельзя, — обиженно вздохнул Гоша. — Между прочим, каждый человек имеет право на мечту.

— Только не на такую. Мечта мечте рознь, — возразил Демарин.

* * *

— Я не убивал Егора. Это не я! — жалобно произнес Тарас.

— У тебя нет алиби. Кроме того, имеется свидетель, который видел тебя недалеко от места преступления; на кроссовках, выброшенных убийцей, обнаружены следы пастели из твоего набора, а в качестве орудия убийства был использован принадлежащий тебе чулок, — сурово произнес Гоша Крестовоздвиженский.

Насчет чулка он немного лукавил. Чулок, изъятый у Денисова, пока еще не прошел экспертизу, но Гоша почти не сомневался, что он принадлежит художнику.

— Егора что, задушили чулком? — поинтересовался Тарас.

— Не строй из себя святую невинность, — обрушился на него Юра Демарин. — Все равно тебе никто не поверит.

— Презумпция невиновности, — напомнил Денисов. — Клянусь, я его не душил.

— Конечно, ты его не душил, — усмехнулся Гоша. — Ты всего лишь заехал ему булыжником по черепу.

— Но вы же сами только что сказали, что Егора убили чулком!

— Не чулком, а булыжником в пятидесятидолларовом чулке от Диора.

— В моем чулке?

— В твоем чулке!

— И вы нашли мой чулок на месте преступления?

— Здесь вопросы задаем мы! — вмешался Демарин.

— Тогда задайте себе вопрос: какого черта мне оставлять на месте преступления пятидесятидолларовый чулок от Диора, по которому меня легко проследить, и вдобавок не позаботиться об алиби? — разозлился художник.

— Возможно, ты сделал это в состоянии аффекта, — предположил Гоша.

— И я в состоянии аффекта заранее подумал о том, чтобы прихватить с собой дорогостоящий чулок и запихнуть в него булыжник?

— Прекрати задавать нам вопросы! — рявкнул Юра. — Здесь допрос ведем мы!

— Подождите, — вмешался Игорь. — Зачем же так наезжать на парня? Может, он и в самом деле невиновен.

— Конечно, я невиновен, — поддакнул Тарас.

— Невиновен? — вскинул брови Демарин. — Да с такими уликами любой суд ему на полную катушку впаяет!

— Но мы же не суд, — заметил Игорь. — И мы не можем позволить себе ошибиться.

— Скажешь тоже! — обиженно поморщился Денисов. — Чтобы менты да не могли позволить себе ошибиться! Тебе известно, сколько невинных людей они подвели под расстрел, лишь бы закрыть дела о серийных убийствах? Им глубоко плевать, виновен ты или невиновен. Им лишь бы дело закрыть, чтобы перед начальством отчитаться по раскрываемоcти преступлений.

— А ведь ты у нас пессимист! — укоризненно покачал головой Гоша.

— Я реалист, — с горечью произнес художник. — Я в жизни не был на месте преступления, так что если у вас есть свидетель, он врет. Я не выбрасывал никаких кроссовок, да и вообще я кроссовок не ношу, а как мой чулок оказался возле трупа Егора, я понятия не имею, если это, конечно, мой чулок. Это и есть правда, но она вас не интересует. Вам же нужен убийца, вот вы его и нашли. Вполне возможно, что вы сами и улики сфальсифицировали. Недаром вы у меня ночью по подоконнику лазали. Наверняка дело на меня фабриковали. Но ничего, я тоже не беззащитная овечка. Посмотрим, что скажет пресса, когда узнает, чем вы занимаетесь. Предупреждаю: у меня много знакомых журналистов. Уж они с удовольствием накатают репортаж о милиционере-киллере, из-за которого меня чуть не подстрелила дворничиха. Это ведь тоже статья. Вместе в тюрьму пойдем.

Крестовоздвиженский побледнел. Подобный поворот событий никак его не устраивал.

— Ну зачем же так. Я не киллер. Это все случайно получилось.

— Не киллер? — инквизиторски посмотрел на него Тарас. — Кстати, ты так мне и не объяснил, зачем ты лез ко мне в окно с пистолетом.

— Я… я лунатик! — нашелся Гоша.

— Лунатик? В таком случае я — Софи Лорен! На некоторое время в комнате воцарилась тишина. Крестовоздвиженский и Денисов с ненавистью буравили друг друга взглядами.

— Вот если бы здесь была Настя Каменская, она бы не позволила вам упечь в тюрьму невинного человека, — неожиданно брякнул Тарас. — Жаль, что она всего лишь плод воображения Марининой.

— Черт бы побрал эту Маринину! — проворчал Юра. — Подследственные уже нас просто задолбали с ее Анастасией Каменской. “Вот Каменская сразу бы нашла убийцу, Каменская бы поняла, что я невиновен, Каменская то, Каменская се…” — гнусавым голосом передразнил он. — Нету никакой Каменской! Не существует ее, понятно? Не существует — и точка!

Филимонов выразительно кашлянул.

— Я с тобой не согласен.

— Не согласен? Насчет чего?

— Насчет того, что Каменская не существует!

— Ну вот, теперь начались литературные дискуссии, — вздохнул Денисов. — Неудивительно, что у нас чуть ли не самая низкая в мире раскрываемость преступлений!

— Может, в морду ему дать? — задумчиво произнес Юра. — По-хорошему он не понимает.

— Об этом я тоже расскажу журналистам, — с видом мученика заявил художник.

— Все, хватит препирательств, — решительно сказал Игорь. — Теперь допрос буду вести я.

— Ты что, переквалифицировался в мента? — удивился Тарас.

— Вроде того, — усмехнулся Филимонов. — А теперь представь, что перед тобой Анастасия Каменская, и расскажи мне все как на духу. Только так ты можешь себе помочь.

— Я же говорю, что не убивал Егора, — надулся Денисов. — Что еще ты хочешь от меня услышать?

— Хотя бы то, почему ты сразу после нашего визита помчался к Селене Далиловой? Ты хотел поговорить с ней об убийстве? Возможно, ты и не убивал, но ты явно что-то скрываешь. Тебе что-то известно, и это что-то может вывести нас на настоящего убийцу. Впрочем, если ты категорически отказываешься говорить, мы можем просто допросить Селену.

— Ладно, — сдался художник. — Егор шантажировал меня, но я его не убивал.

— Отлично! — потер руки Филимонов. — Он шантажировал тебя фотографиями?

— Откуда ты знаешь? — удивился Тарас.

— Нам известно больше, чем ты думаешь. Продолжай.

— Буданов был настоящий сукин сын. Я понятия не имел, что он делает эти фотографии. Похоже, он незаметно установил аппаратуру в галерее “Экстази”, в кабинетах, где обслуживали клиентов.

У меня с ним были хорошие отношения. Мы даже пару раз переспали — просто так, по-дружески. Егор вообще спал со всеми подряд — с художниками, с клиентами, с проститутками… Возможно, для вас это звучит немного странно, но в богемной среде принят подобный стиль жизни. Переспать с кем-то известным — это вроде того, как сходить в дорогой ресторан или полетать с парапланом: и приятно, и престижно, и есть о чем рассказать приятелям.

Когда у людей много денег и им нечем особо заняться, секс превращается в определенную отдушину, в средство от внутренней пустоты и скуки. Но проблема в том, что каждый раз хочется чего-то большего, каких-то новых ощущений, и гетеросексуалы начинают экспериментировать с лицами своего пола — сначала из интереса, а затем потому, что им это нравится. — Извращенцы, — возмущенно пробормотал Гоша. — Скажешь тоже — из интереса! Какой тут может быть интерес? Я бы вот ни за какие коврижки с мужиком не лег!

— У тебя старомодное воспитание, — пожал плечами Денисов. — Вот во времена Виктора Гюго, если женщина выставляла из-под платья лодыжку, это уже считалось непристойным, а сейчас по телевидению вовсю порнуху гонят, и никто на это уже внимания не обращает. В мире моды куда ни плюнь — везде “голубые”, в артистических кругах — то же самое. На западе гомосексуалисты уже женятся и даже детей усыновляют. Так чего же ты хочешь?

— Может, ты прекратишь наконец свою оду гомосексуализму и перейдешь к твоим отношениям с Егором Будановым? — вмешался Юра.

Художник вздохнул.

— За несколько дней до смерти Буданов пришел ко мне домой и заявил, что разводится с Мариной и ему нужны деньги. Я предложил одолжить ему пару сотен долларов, но Егор рассмеялся мне в лицо и сказал, что ему нужно больше, гораздо больше и я вынужден буду дать ему эти деньги.

Затем он вытащил из кармана фотографию, на которой я занимался сексом с Тамарой Безбожной, и объяснил, что у него есть и другие подобные снимки. Если он передаст эти фотографии журналистам, люди, изображенные на них, решат что это я все подстроил. На их карьере можно будет поставить крест, а уж они, в свою очередь, не задумываясь, поставят крест на мне. В России это делается очень просто.

— Так я и думал, — кивнул Игорь.

— Егор потребовал от меня двадцать тысяч долларов. У меня не было таких денег. Я, конечно, неплохо зарабатываю, но и много трачу. Мы поссорились. Буданов дал мне три дня на размышления и ушел. Я не знал, что делать, и позвонил Селене. Мы с ней уже давно дружим, она тоже была любовницей Егора, и я подумал, что, может, она сумеет повлиять на него. Селена сказала, что я могу ни о чем не беспокоиться: с Егором она все уладит. А потом я узнал, что Егора убили. Вот и все. Понятия не имею, кто это сделал, и, поверьте, если бы я решился избавиться от шантажиста, то уж точно не стал бы посыпать кроссовки пастелью и оставлять на месте преступления собственный чулок. Я ведь тоже читаю детективы и смотрю фильмы по телевизору.

— Ладно, — сказал Игорь. — Будем считать, что ты нас убедил. Мы поговорим с Селеной Далиловой и посмотрим, сможет ли она подтвердить твои слова.

— А как же я? — забеспокоился Тарас. — Меня что, опять отведут в камеру к этим людоедам?

— Пока еще они никого не съели, — усмехнулся Юра. — Ну да ладно, пожалеем тебя. Эту ночь ты проведешь в индивидуальном “номере”.

— Поедем к Селене Далиловой? — бодро спросил Гоша, когда художника увели.

— Сегодня не получится, — покачал головой Игорь. — В четверг по вечерам она рисует портрет одного крупного коммерсанта и обычно возвращается домой только утром.

— Рисует? — переспросил Гоша.

— И рисует тоже. Знаешь поговорку: пойдем в баню — заодно и помоемся.

— Значит, только завтра… — разочарованно протянул Крестовоздвиженский.

— Ты лучше поезжай домой и как следует отдохни, — посоветовал ему Юра. — Кто знает, что с тобой случится завтра.

— На что это ты намекаешь? — удивленно посмотрел на него Гоша.

— А ты уже забыл? — удивился Демарин. — Мы же вроде договорились использовать тебя в качестве подсадной утки для киллера. Завтра тебе предстоит шантажировать генерала Елагина. Так что соберись, возьми себя в руки и на всякий случай, если ты еще этого не сделал, составь завещание.

— Кретин, — с нажимом произнес Гоша, бледнея при упоминании о завещании. — Ты настоящий кретин!

* * *

Вернувшись домой, Крестовоздвиженский пребывал почти на грани нервного срыва. Он одновременно восхищался своим собственным мужеством и внутренне содрогался, представляя себя в качестве подсадной утки, за которой будут охотиться и спецслужбы, и мафия, и еще бог знает кто.

Когда чересчур живое Гошино воображение нарисовало ему картину собственных похорон с рыдающими от горя родственниками и коллегами по работе, на его глаза навернулись слезы. Что ж! Он умер как герой, и он это заслужил. Гоша представил, как одетая в обтягивающее черное платье Оленька Кузина с протяжным стоном бросится на гроб, покрывая поцелуями его холодное чело. Теперь, когда его не стало, она наконец поймет, что этот скромный молодой милиционер на самом деле был единственным мужчиной, которого она по-настоящему любила.

Оленька! Как же он об этом не подумал! Возможно, завтра его не станет, и он умрет, даже не попрощавшись с ней и не успев сказать ей, как сильно он ее любит. Гоша вскочил, опрокинув стул, и бросился к телефону.

— Ты с ума сошел! — недовольно сказала Оля. — Ты только посмотри, который час! К тому же мне нужно подготовиться к завтрашнему судебному заседанию.

— Это очень важно! — взволнованно произнес Крестовоздвиженский. — Ты даже не представляешь, насколько это важно!

Истерические нотки, звучавшие в его голосе, убедили Олю больше, чем слова.

— Это связано с делом Будановой? — спросила она.

— Скорее с делом Вермеева. Я все тебе объясню при встрече. Мы можем встретиться прямо сейчас?

— Ладно, только недолго, — со вздохом согласилась Оля.

* * *

Додик Дацаев резким движением снял наушники и схватился за сотовый телефон, набирая номер.

— Выходит! — произнес он.

* * *

С тех пор, как Аглая Тихомировна до смерти напугала Гошу в подъезде, каждый раз, входя в лифт или выходя из него, Крестовоздвиженский рефлекторно испытывал смутное беспокойство.

Лифт остановился на первом этаже. Гоша ощутил предательский холодок в животе и, сказав самому себе, что ему нечего бояться, отважно шагнул в темноту. Лампочка в плафоне, как и следовало ожидать, продолжала отсутствовать.

На этот раз он даже не успел закричать. На него навалились сразу несколько человек. На самом деле их было трое, но Гоше показалось, что как минимум пятьдесят. Один из нападавших заломил Гоше руки за спину, другой зажал ему рот сложенной в несколько раз тряпкой. Крестовоздвиженского подхватили за руки и за ноги и заволокли в расположенную под лестницей подвальную дверь. Вся операция заняла не более двадцати секунд.

Еще полминуты — и милиционер, поскуливая от ужаса, лежал лицом вниз на грязном бетонном полу с кляпом во рту, наволочкой на голове, руками, стянутыми за спиной наручниками, а неизвестные злодеи тем временем срывали с него ботинки и штаны.

Гоша замычал и задергался.

— Замры, каз-зел! — услышал он зловещий голос с утрированным грузинским акцентом. — Ты, каз-зел, Сулыко замачыл?

"Какую Сулико? Не мочил я никаких Сулико! Вы ошиблись! Вы не того взяли!” — хотел заорать Крестовоздвиженский, но сквозь кляп пробился только невразумительный стон, в котором в равных пропорциях сочетались жалоба и возмущение.

— Тэпэрь мы и тэбя замочым! — грозно пообещал неизвестный грузин.

В ноздри Гоши ударил запах то ли ацетона, то ли еще какого-то растворителя.

"Они собираются облить меня растворителем и поджечь!” — горестно подумал Гоша и снова отчаянно замычал, безуспешно пытаясь объяснить, что он не тот, за кого они его принимают. Сообразив, что он больше никогда не увидит ни Оленьку Кузину, ни какую-либо другую красивую девушку, милиционер почувствовал на своих щеках предательскую влагу.

"Какая глупая смерть!” — подумал он.

Слезы мешались с пылью, покрывающей пол, разрисовывали его лицо причудливыми, как пятна Роршаха, узорами.

— А ты увэрэн, что это он замочыл Сулыко? — поинтересовался другой голос.

Крестовоздвиженский отчаянно задергался, пытаясь втолковать им, что он ни в чем не виноват. В его душе затеплилась надежда.

— Вродэ он. Надежда погасла.

— Илы нэ он? Уж больно мэлковат с выду. Надежда вновь расправила крылья.

— Нэ он это, — уверенно сказал второй бандит. Гоша готов был расцеловать его за эти слова.

— Он, нэ он — какая тэбэ разница! Сулыко-то вэдь на кладбище чэрвя зэмляного кормит!

— Зачэм лышний раз руки марать! — подал голос третий грузин. — Аставым его здэсь, и дэло с концом!

Крестовоздвиженский закивал головой, целиком и полностью поддерживая это предложение.

— Эй, ты! Лэжы и нэ рыпайся! Дасчитаешь да ста — тагда вставай, — смилостивился первый голос.

В замках наручников щелкнул ключик, послышались удаляющиеся шаги, скрипнула подвальная дверь, хлопнула дверь подъезда, а затем наступила тишина.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… — вытащив кляп изо рта, дрожащими губами бормотал Гоша.

* * *

— Гдэ жэ ты, моя Сулыко? — кривляясь, пропел Зорик Гиреев.

— Здорово мы под грузин сканали, — усмехнулся Эхтибар Бейсеев. — Этот мент чуть в штаны не наложил.

— А ты уверен, что хорошо вставил микрофон? Он не вывалится? Все-таки в подвале темновато было, да и делали все наспех, — спросил Гарик Мусаев.

— Все в ажуре, — усмехнулся Эхтибар. — Я бы такую работу и в полной темноте за полминуты провернул. Оторвал от пятки стельку в ботинке, вырезал небольшое углубление, вклеил в него “жучок”, небольшую прокладку и снова подклеил стельку. Этот клей моментально схватывает — не оторвешь.

— А запах? — обеспокоенно произнес Зорик. — Что, если он почуял запах клея?

— Ерунда! — махнул рукой Эхтибар. — Даже если и почуял, то не обратил на это внимания. Стал бы ты на его месте обращать внимание на запахи?

— Не стал бы! — согласился Зорик.

* * *

Все еще дрожащий от ужаса Гоша нащупал в темноте свои брюки и ботинки. К его удивлению, бандиты оставили ему пистолет и кошелек. Впрочем, покушаться на его кошелек особого смысла не имело, а вот пистолет…

"Интересно, кто эта Сулико, которую замочили? — думал Крестовоздвиженский, непослушными руками натягивая штаны. — Возлюбленная одного из нападавших? Кто ее замочил и за что? Интересно, что бы я сделал, если бы кто-нибудь убил Оленьку? Тоже попытался бы отомстить? Интересно, смог бы я собственными руками разделаться с убийцей?”

Гоша взял ботинок, и в ноздри снова ударил запах растворителя, но милиционер, занятый мыслями о Сулико, Оленьке и мести, не обратил на Него внимания.

"Оленька! — спохватился он. — Она же будет Меня ждать! Еще не хватало, чтобы я опоздал на Кидание!”

Оля Кузина недовольно посмотрела на часы. Сначала этот чокнутый милиционер звонит ей чуть ли не среди ночи и умоляет о встрече, а теперь его нет. Опаздывает уже на пятнадцать минут. И как ее только угораздило поддаться на его уговоры? Сидела бы спокойно дома, готовя материалы к завтрашнему слушанию.

"Все! Больше не буду ждать!” — решила она и, резко развернувшись на каблуках, направилась к дому.

— Оля! — донесся до нее душераздирающий вопль. — Оля! Я здесь. Не уходи!

Девушка оглянулась, а вместе с ней оглянулись и остальные прохожие.

По тротуару огромными прыжками несся Гоша с таким видом, словно его преследовал разъяренный тигр. Пешеходы испуганно шарахались в стороны, провожая его возмущенными взглядами.

"Надо было мне раньше уйти, — расстроенно подумала Оля. — Знала же, что он ненормальный. Как я только позволила себя уговорить?”

Мчащийся на всех парах Гоша не успел затормозить и чуть не врезался в вовремя отшатнувшуюся Кузину.

Девушка с удивлением уставилась на его выпачканное пылью и грязью лицо, на котором явственно проступали размытые ложбинки, сползающие вниз от уголков глаз.

— Ты что, плакал?

— Плакал? Нет! С чего ты взяла? — с видом оскорбленного достоинства приосанился Крестовоздвиженский. — Настоящие мужчины не плачут!

— Странно. Мне показалось, что у тебя на лице следы слез. А почему ты такой грязный?

— Это не слезы. Это пот, — соврал Гоша. — Только что на меня напала грузинская мафия. Поэтому я и задержался. Сначала пришлось разобраться с ними.

— Это самое невероятное оправдание, которое мне когда-либо давали опаздывающие на свидание мужчины, — вздохнула Оля. — Впрочем, один из моих поклонников как-то заявил, что его пытались похитить инопланетяне.

— Ты считаешь, я вру? — возмутился милиционер. — Посмотри на меня. Думаешь, я специально так извозился перед свиданием?

— Меня бы это не удивило, — заметила Оленька. — Особенно если учесть, каким образом мы познакомились. Кстати, что от тебя нужно было грузинской мафии?

— Они думали, что я замочил Сулико.

— Какую Сулико? — удивилась Кузина.

— Понятия не имею, — пожал плечами Крестовоздвиженский.

— А почему они вдруг решили, что это ты ее убил?

— Похоже, меня с кем-то спутали, — объяснил Гоша.

— И тебе всегда так везет?

— Что ты имеешь в виду?

— Просто мне хотелось узнать, бывают ли в твоей жизни минуты, когда ты не напиваешься, не вываливаешься из окон, не воюешь с дворничихами и не разбираешься с грузинской мафией? Нечто обыденное и примитивное, вроде как спокойно погулять или посидеть с газетой перед телевизором?

— Именно об этом я и хотел с тобой поговорить, — торжественно заявил Гоша.

— О чем? — удивилась Оля. — О том, чтобы посидеть с газетой перед телевизором?

— Нет, — драматично помотал головой милиционер. — О том, что, возможно, мне никогда больше не придется сидеть с газетой перед телевизором.

— Ну вот, — вздохнула Кузина. — Этого еще не хватало. Ты используешь прием, старый, как борода Мафусаила. Если бы ты знал, сколько мужчин пытались затащить меня в постель, намекая, что скоро им суждено погибнуть и я могу стать их единственным и последним утешением.

— Значит, вот ты как, — обиделся Гоша. — А я-то думал… Ну да ладно. Не хочешь — не надо. Извини, что отнял у тебя время.

Шмыгнув носом, Крестовоздвиженский повернулся с видом оскорбленного достоинства и решительным шагом направился к метро, отчаянно надеясь, что Оля окликнет его и попросит прощения, но девушка спокойно стояла на месте, с интересом наблюдая за удаляющимся Гошей. Шаги милиционера стали менее решительными. Он остановился и, обернувшись, бросил на Кузину исполненный тоски взгляд.

— Прощай. Прощай навсегда. Оля расхохоталась.

— Ладно. Раз уж ты здесь, может, объяснишь, о чем ты так срочно хотел со мной поговорить?

Расплывшись в блаженной улыбке, Гоша подбежал к девушке и нежно взял ее руки в свои.

— Я должен стать приманкой для киллера, — мужественно улыбнувшись, сообщил он.

* * *

— Невероятно! Нет, это просто невероятно! — восхищенно воскликнул Тофик Магомаев. — Ты настоящий волшебник. Значит, я могу спокойно сидеть дома и слушать все, о чем они говорят? И все из-за этой крошечной таблетки, которую вы впихнули в его ботинок?

— Современная техника, — гордо объяснил Додик. — Такой даже у ФСБ нет. Наши ребята в Штатах прямо в ЦРУ их оптом берут. Там народ тоже налево оборудованием приторговывает. Прямо как у нас в армии. Зарплата и у них не ахти. Сигнал передается через спутник, поэтому нет необходимости, как раньше, находиться вблизи от передатчика. Ты мог бы подслушивать разговоры своего Христопродавцева даже из Австралии. Правда, могут возникнуть перебои, когда спутник заходит в тень, но это, как правило, ненадолго.

— А что будет, если мент наденет другие туфли? — забеспокоился Тофик.

— Нет проблем, — ухмыльнулся Дацаев. — Пока Христопродавцев развлекается со своей кралей, мои ребята проникнут в его квартиру и начинят микрофонами комнаты и его остальные ботинки, благо на милицейскую зарплату особенно обувью не разживешься, так что, считай, он у тебя в кармане. Теперь ему осталось только найти убийцу — и дело в шляпе.

— Додик! Я люблю тебя! — растроганно воскликнул Магомаев.

* * *

— Вы с ума сошли! — покачала головой Оля. — Вы что, действительно решили шантажировать генерала ФСБ?

— А у тебя есть другие идеи? — поинтересовался Гоша.

— Нет, но эта идея мне не нравится.

— Мне она тоже не нравится, особенно если учесть, что охотиться будут на меня. Но нам надо каким-то образом выйти на убийцу, а на официальные каналы в данном случае рассчитывать не приходится. Тогда уж нам всем точно каюк. Спецслужбы умеют избавляться от нежелательных людей.

— Брось это дело, — покачала головой Кузина. — Просто брось — и все. Мало ли на свете мерзости. Бороться с ней бессмысленно — все равно ты ничего не исправишь, а вот свою жизнь точно испортишь.

— Как ты думаешь, для чего я пошел в милицию? Именно для того, чтобы бороться с мерзостью. Если бы я не верил в то, что делаю, зачем бы я стал ежедневно рисковать своей жизнью?

— Я тебя понимаю, — вздохнула Оля. — Я ведь тоже стала адвокатом, чтобы защищать невиновных людей, но со временем взгляды меняются. Я уже не знаю, что справедливо, а что не справедливо. Почему люди, ворующие миллионы, остаются безнаказанными, а отец семейства, стянувший на рынке батон колбасы, чтобы накормить голодных детей, должен идти в тюрьму? Почему милиция берет взятки и отпускает преступников на свободу, а невинных людей избивают до потери сознания, выколачивая у них признания, которые помогут закрыть дохлое дело? Все это мерзость, но, сколько бы ты с ней ни боролся, ты все равно ничего не изменишь. Один человек не способен противостоять системе и естественным законам, управляющим обществом. Почему бы тебе не ограничиться только тем, что в твоих силах? Лови обычных воров и убийц, это тоже полезное и нужное дело, но упаси тебя бог связываться со спецслужбами. Даже если ты чудом поймаешь одного фээсбэшного киллера и при этом ухитришься остаться в живых, на его место тут же придет другой. Свято место пусто не бывает.

— Я не могу, — покачал головой Гоша. — Я понимаю, что в твоих словах есть резон, но я не могу последовать твоему совету. — Почему?

— Не знаю. Возможно, я просто не хочу сдаваться. Это было бы не правильно. Это было бы все равно что предать самого себя, свои идеалы.

— Дурак, — сказала Оля.

— Дурак, — согласился с Кузиной Тофик Магомаев, заинтересованно прислушивающийся к беседе Гоши и Оли. — Понятия не имел, что в милиции еще остались такие кретины.

— Во-первых, дуракам везет, — заметил Додик Дацаев, — а во-вторых, тебе это только на руку. Действуя с подобным рвением, этот играющий в героя мент рано или поздно выйдет на киллера, тут-то мы и преподнесем убийцу на блюдечке Аглае Тихомировне.

— А ты слышал — они собираются шантажировать генерала ФСБ, — задумчиво произнес Тофик. — Похоже, у них там есть какие-то весьма пикантные фотографии.

— А вот это действительно ценная информация, — затягиваясь сигаретой, глубокомысленно кивнул Додик.

Генерал ФСБ Петр Ильич Елагин сладострастно застонал и зажмурился от удовольствия.

"Нет, пора с этим завязывать, — подумал он. — Когда-нибудь все это плохо кончится. Я уже не мальчик, надо и о здоровье подумать. Надо научиться контролировать себя. Это как наркомания. Тебе кажется, что все находится под контролем, что в любой момент ты можешь остановиться, а потом ломка, передозировка — и ты труп”.

Генерал сглотнул слюну, открыл глаза и попытался отвести взгляд от искушающего его объекта в надежде, что он исчезнет и все разрешится само собой. Однако объект не исчезал и, даже будучи вне поля зрения, продолжал настойчиво испускать запахи, от которых у генерала, совсем как у Каменской при виде Соловьева, опускались руки и мутилось в голове. Петр Ильич сделал усилие и отвернулся.

— Ну что же ты, пупсик! Совсем ничего не ешь. Так недолго и дистрофиком стать, — послышался мягкий и обволакивающий, как патока, голос его жены Агриппины Тимофеевны, молодящейся платиновой блондинки, мирной и рыхлой, как дрожжевое тесто, и пухлой, как рождественская индейка.

Раздираемый противоречивыми чувствами, генерал тяжело вздохнул и, повернув голову, отважно посмотрел на врага в виде свежеиспеченных пирогов с осетриной, щедро сдобренных черной икрой.

— Ну нельзя же так, Грушенька, — с укором произнес он. — Кто же ест на завтрак пироги с осетриной? Это ведь сплошной холестерин. Я уже и так в форменные брюки не влезаю.

— Ну что ты, пупсик! Тебе же всегда нравились пирожки с осетринкой. Ты ведь не буржуй английский, чтобы на завтрак овсянку с чаем лопать или какой-нибудь там завалящий тост с повидлом, как английские недоумки из МИ-5. Это капиталисты пусть худеют. А ты русский генерал. За тобой разведки всего мира следят. Что ж тебе, голодом себя морить? Пусть они у себя в ЦРУ знают, что генерал Елагин по утрам осетринкой балуется. Ну, хочешь, я тебя с ложечки покормлю? За папу, за маму, за Россию, за президента, за ФСБ, за твою Грушеньку…

Генерал снова тяжело вздохнул.

— Ладно, давай свои пироги. Только, чур, в последний раз. С завтрашнего дня сажусь на диету и начинаю следить за весом.

— Вот и хорошо, — проворковала Агриппина Тимофеевна, усмехаясь про себя. Генерал обещал сесть на диету уже девятьсот восемьдесят пять раз за последние десять лет. — Представь, что это не пироги, а вражеские шпионы, которых надо уничтожить. Никакой пощады врагу!

— Смерть шпионам! — бодро провозгласил Петр Ильич, занося над пирогом нож и вилку. Решение завтра сесть на диету избавило его от угрызений совести по поводу пищевых излишеств. Это ведь в последний раз! Генерал потянул носом воздух, вдыхая умопомрачительный запах, и снова блаженно застонал в предвкушении мгновений восторга.

В этот момент совершенно некстати зазвонил телефон.

— Это тебя! — крикнула Грушенька.

— Кто? — недовольно поинтересовался Петр Ильич. Он не выносил, когда его прерывали во время трапезы.

— Не знаю. Он не говорит. Но настаивает, что это крайне важно.

— Вот ведь паразиты! — выругался генерал, с грохотом бросая на стол нож и вилку. — Позавтракать спокойно не дадут!.. Ну, что там еще? — рявкнул он в трубку.

— Речь идет о разврате и моральном разложении, — объяснил Петру Ильичу Гоша Крестовоздвиженский.

— Что? — озверел генерал, бросая тоскливый взор на остывающие пироги. — Это еще что за бред! Какой, к чертовой матери, разврат! Какое еще, едрена вошь, моральное разложение! Да кто вы такой?

— Неважно, кто я такой. И на вашем месте я бы так не орал, не дай бог жена услышит. Я имел в виду ваше моральное разложение.

— Это что, дурная шутка?

— Такими вещами не шутят. В моем распоряжении есть фотографии, весьма пикантные фотографии, на которых запечатлены вы и Алиса Дорошевич, художница-концептуалистка из галереи “Экстази”. Представьте себе, на Алисе ничего нет, ну просто совсем ничего, если, конечно, не считать родинок, да и вы почему-то без мундира. И знаете, чем вы там занимаетесь? Описать на словах или лучше послать вам снимочек на дом?

— Что вы хотите?

— Вряд ли об этом стоит говорить по вашему домашнему телефону. У вас есть номер, который не прослушивается?

— Есть. Записывайте.

— Отлично. Я с вами свяжусь.

— Когда?

В трубке раздались короткие гудки.

— Кто это был? — подозрительно спросила Агриппина Тимофеевна. — О каком разврате и моральном разложении он говорил?

— Да так, — досадливо махнул рукой генерал. — Это по поводу одного из наших сотрудников. Вот ведь кобель! Женат, а связался с секретаршей.

Агриппина Тимофеевна неодобрительно поджала губы.

— Что же это творится с людьми! Где ж это видано, чтобы при живой жене и на сторону бегать! Слава богу, ты у меня не такой. А жене-то его каково! Даже не представляю, что бы я сделала, если бы ты на сторону пошел. Руки бы на себя наложила!

— Ну что ты, Грушенька! — сказал генерал, обнимая жену. — Ты же меня знаешь. Я человек строгих принципов. К тому же ты у меня единственная и неповторимая. Да и стар я уже на сторону ходить.

— Скушай пирожков, пупсик, а то они, того и гляди, совсем остынут. Отвлекли тебя так некстати со всеми этими дурацкими разговорами.

— Да в задницу твои пироги! — Генерал грохнул кулаком по столу, давая выход приближающемуся к точке кипения раздражению. — На диете я, поняла? На диете!

Схватив портфель и сотовый телефон с карточкой, Петр Ильич выскочил из квартиры, с шумом захлопнув дверь прямо перед носом оторопевшей от неожиданности жены.

* * *

Гоша Крестовоздвиженский вынул сотовый телефон из пластикового пакетика, в который он его засунул, чтобы исказить голос, и с облегчением вытер пот со лба.

— Ну вот я и стал шантажистом, — констатировал он. — Когда будем снова звонить Елагину по “чистому” номеру?

— Выждем немного, — усмехнулся Игорь. — Пусть генерал помучается. Нет ничего хуже, чем пытка неизвестностью.

— Надо позвонить Ивану Захаровичу, — напомнил Юра Демарин. — Узнаем о результатах экспертизы. Если чулок, найденный на месте преступления, и тот, что мы взяли в квартире Денисова, окажутся из одной пары, можно будет предъявить Тарасу обвинение. А это значит, что твоя сестра и стриптизе? вновь обретут желанную свободу.

— Не рано ли предъявлять обвинение Денисову? — нахмурился Игорь. — Я не верю, что это он убил Егора.

Юра нахмурился.

— Ну ты даешь! Мы освобождаем твою сестру, а ты еще и недоволен!

— Просто я не хочу, чтобы пострадал невиновный человек!

— Если он невиновен, он и не пострадает. Пока он только задержан по подозрению в убийстве. У нас еще есть время, чтобы покопаться в этом деле.

Сидя на жестких нарах, Марина Буданова нервно размазывала по лицу слезы ярости и бессилия.

"Уж лучше бы я действительно прикончила этого мерзавца, — думала она. — Хоть бы моральное удовлетворение получила. Вот ведь зараза! Даже мертвый ухитрился подложить мне такую свинью. Теперь все — прощай свобода, прощай карьера, прощай галерея “Экстази”. А Игорь? Что станет с Игорем? Пока я была с ним, я как-то контролировала его навязчивые идеи. Долго ли он без меня сможет “работать под прикрытием”, скрывая от всех, что на самом деле он — Анастасия Каменская? Он же и так чуть в суд на Маринину не подал, слава богу, адвокатша умная оказалась. В результате его упекут в психушку, имущество приберет какой-нибудь родственничек по опеке, а к тому времени, как я выйду из тюрьмы, врачи со своими лекарствами превратят его в полного идиота. А Мапота? Он-то тут вообще ни при чем. Я и ему сломала жизнь. Наверное, он должен меня ненавидеть”.

При мысли о Мапоте у Будановой уже привычно закружилась голова, а по телу начал растекаться приятный волнующий жар. Как ни странно, за дни, проведенные в тюрьме, больше всего Марина жалела не о разрушенной карьере, не об утраченных удобствах и даже не о брате. Она невыносимо страдала при мысли о том, что, возможно, никогда больше не увидит так не похожего на других мужчин чернокожего философа-стриптизера. Ну почему они не успели стать любовниками? Тогда у нее остались бы по крайней мере воспоминания — о его поцелуях, о тяжести его тела, о запахе его кожи, о словах, которые он ей говорил… Эти воспоминания помогли бы ей пережить долгие годы заточения.

Буданова снова всхлипнула, шмыгнула носом и, забыв о хороших манерах, вытерла его рукавом.

— Марина! — услышала она голос брата. Девушка подняла глаза. За решеткой стоял Игорь в компании двух милиционеров, которые арестовали ее у тела Егора.

— Ты свободна, сестренка! — широко улыбнулся Филимонов. — Я же говорил тебе, что все будет хорошо.

* * *

Селена Далилова достала из секретера резную нефритовую шкатулку и откинула крышку. На бледно-зеленой бархатной обивке мерцали матово-черным цветом два обсидиановых яйца размером чуть меньше куриных.

Положив шкатулку на софу, художница сняла одежду и встала в “позу всадника”, напоминающую стойку “кибодачи” в карате. Глубоко и равномерно дыша, она несколько раз сжала пальцами соски, а потом принялась мягко массировать груди, вызывая при помощи даосских психотехник мыслеобраз пробуждающейся в низу живота сексуальной энергии, великой “змеиной силы”, которая с каждым вздохом поднималась вверх по позвоночнику, а затем растекалась по телу, наполняя его мягкими оргазмическими ощущениями “внутреннего облака”.

Столетия назад в Древнем Китае упражнения с яйцом выполняли только императрицы и наложницы императоров. Секреты этих сексуальных техник в те времена были недоступны простым смертным. Женщины, овладевшие “тяжелой атлетикой для влагалища”, могли доставить мужчинам несказанное наслаждение, управляя интимными мышцами с такой же легкостью и силой, как они манипулировали руками.

Селена освоила психотехники, сопровождающие тренировку с каменными яйцами, настолько хорошо, что ей даже не нужно было предварительно стимулировать клитор. Мыслеобраза возбуждения в половых органах было достаточно для того, чтобы они почти мгновенно набухли и увлажнились.

С ритуальной торжественностью вынув обсидиановые яйца из шкатулки, Данилова ввела их во влагалище и, равномерно дыша, начала усилием мышц перемещать их вверх и вниз, в противоположных и во встречных направлениях, время от времени сталкивая их друг с другом, чтобы вызвать вибрации, стимулирующие внутренние органы.

Селена считала себя профессионалом. Ей нравилось учиться, и ей нравилось совершенствовать себя. Она совершенствовала свое художественное мастерство, но, что было гораздо важнее для ее карьеры, она непрестанно совершенствовала свое сексуальное искусство. Мужчины, платившие за ее картины по три тысячи долларов и больше, должны были чувствовать, что они потратили деньги не зря. Проведя ночь с Селеной, они понимали, что она стоила гораздо большего. Подобных переживаний они не испытывали ни с одной другой женщиной — даже проститутки высокого класса отдаленно не могли сравниться с ней. Разовые клиенты превращались в постоянных. Цены на ее картины неуклонно росли. Далилова была честолюбива. Она хотела стать самым высокооплачиваемым художником России.

Вибрирующие потоки сексуальной энергии, исходящие из половых органов, казалось, иррадировали в каждую клеточку ее тела, насыщая его и заставляя его трепетать от почти невыносимого наслаждения. Селена почувствовала, как ее руки и шея завибрировали под напором неконтролируемых аутодвижений, за которыми, как она знала, должен был последовать “тотальный оргазм” — совершенно неповторимое ощущение, когда сознание улетает ввысь, растворяясь в бесконечности, время останавливается, а все тело превращается в содрогающиеся в экстазе гениталии.

Художница выгнулась дугой и застонала. В этот момент послышался звонок в дверь. В измененном состоянии сознания, в котором она находилась, звонок казался физически ощутимым. Он булавочным уколом вонзился в ее тело, нарушая концентрацию и вырывая ее из блаженной нирваны предоргазменного состояния.

Далилова вздрогнула, возвращаясь к действительности, и, избавляясь от перевозбуждения, принялась растираться ладонями, чтобы равномерно распределить бурлящую внутри энергию по телу. Как некстати! Ее прервали в самый ответственный момент. Кто бы это мог быть? Сегодня днем она никого не ждала.

Звонок снова задребезжал настойчиво и протяжно.

— Сейчас! — раздраженно воскликнула Селена, напряжением мышц выдавливая обсидиановые яйца из влагалища и заворачивая их в салфетку.

Накинув прямо на голое тело короткий полупрозрачный пеньюар от Дольче и Габана, она подошла к двери и заглянула в глазок.

"Игорь Филимонов, — удивилась художница. — Как странно! Интересно, что ему здесь понадобилось? Неужели он тоже запал на меня?”

Соблазнить Филимонова Селена пыталась с самого момента их знакомства. На это у нее были две причины. Во-первых, Игорь был братом владелицы галереи, а во-вторых, он был просто невероятно красив. То, что Филимонов никак не реагировал на ее заигрывания, вначале даже породило у Далиловой легкий комплекс неполноценности. Утверждаясь в собственной сексуальности, она ухитрялась соблазнять даже “голубых” — просто так, для тренировки. Но Игорь вообще не реагировал на нее как на женщину. Впрочем, на других художниц он тоже не реагировал — ни на художниц, ни на художников. Это немного утешало.

Селена провела языком по губам, чтобы они ярче блестели, и, дополнительно приоткрыв на груди пеньюар, который и без того почти ничего не скрывал, отперла дверь.

— Ой! — сказал Гоша, застывая на месте с отвисшей челюстью, как каменное изваяние.

Юра Демарин судорожно сглотнул и, покраснев, отвел глаза в сторону.

Игорь Филимонов, как и следовало ожидать, остался совершенно невозмутим. Действительно, с какой стати Анастасии Каменской смущаться при виде женской наготы? Если надо, она и сама может выглядеть как порнозвезда, только этого ей не хочется, потому что неинтересно.

Реакция Гоши и Юры Селене понравилась. Она сразу узнала милиционеров, которые навещали в галерее “Экстази” Марину Буданову. Судя по описанию Тараса, они же приходили и к нему на квартиру. Интересно, что им понадобилось от нее? Ну ничего, сейчас она им покажет!

Насмешливо улыбнувшись, девушка качнула бедрами, и едва прикрывающий ягодицы пеньюар распахнулся снизу, обнажая дразнящую полосочку покрытого курчавыми белокурыми волосами лобка.

Гоша побледнел. Кровь полностью отхлынула от его лица и прилила к совершенно другому месту, расположенному гораздо ниже. Он и сам от себя не ожидал такой реакции. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и, не выдержав напряжения, он упадет в обморок. Помимо страданий плоти, он испытывал еще и душевные терзания. Крестовоздвиженского мучили угрызения совести. А как же Оленька Кузина? Ведь он любит Оленьку! Так почему же при виде этой, как бы помягче выразиться, порочной гетеры-сюрреалистки с ее тошнотворным “Мастурбатором, еще более великим” его тело сводит судорогой, а мысли путаются и разбегаются, как молекулы жидкости при броуновском движении?

Юра издал горлом хриплый звук и прокашлялся, надеясь, что, когда он заговорит, его голос прозвучит естественно. Однако это ему не удалось. Голос предательски звенел и ломался, как у подростка.

— Э-э-э, п-простите, в-вы не могли бы накинуть что-нибудь на себя?

— Зачем? — притворно удивилась художница. — Разве я не одета? Честно говоря, я не ожидала гостей, особенно из милиции. Чем обязана?

— Э-э-э, мы х-хотели задать вам несколько вопросов, — с трудом выдавил из себя Юра.

На самом деле все вопросы выветрились у него из головы, как у сдрейфившего студента на экзаменах. Демарин, всегда считавший себя хладнокровным, уравновешенным и морально устойчивым, неожиданно понял, что, если бы у него был миллион долларов, он, не задумываясь, скупил бы все выставленные в “Экстази” сюрреалистические кошмары Селены.

Впавший в состояние ступора, Гоша стоял не шевелясь. Его все еще раздирали внутренние противоречия.

— Проходите, — сделала приглашающий жест Селена, широко распахивая дверь. Она подумала, что давно так не развлекалась. “Новые русские”, для которых купить роскошное женское тело было не проблемой, обычно реагировали на нее менее бурно.

"Бедняги, — вздохнула Селена. — Похоже, настоящих женщин они видели только в американских фильмах”.

Она грациозно развернулась, из-за чего полы пеньюара взметнулись вверх, на мгновение обнажив ягодицы. Это зрелище окончательно добило и без того полумертвого от переживаний Крестовоздвиженского.

Юра сделал над собой усилие и, слегка качнувшись, шагнул в дверной проем.

Гоша не двинулся с места.

Осуждающе покачав головой, Филимонов рукой надавил ему снизу на челюсть, возвращая ее в нормальное положение, и похлопал страдальца по щекам. Взгляд Гоши стал чуть более осмысленным.

— Пойдем, чувствительный ты наш, — подтолкнул его в спину Игорь.

Тофик Магомаев лихорадочно накручивал диск телефона. Он снова звонил Додику.

— Менты уже вовсю шантажируют генерала! — взволнованно сообщил Тофик.

— Ну и что? — отозвался Додик. — Мы еще вчера знали, что они собираются его шантажировать.

— Пошевели мозгами! Если это делают они, то можем и мы. Ты представляешь, какую пользу может принести ручной генерал ФСБ? Дагестанская мафия тебе будет пятки от восторга лизать!

— Он нам может принести еще и неприятности, — заметил Дацаев. — Но, в общем, в этой идее что-то есть.

— Слушай! — загорелся Тофик. — А что, если мы заодно и генерала прослушивать будем?

— Ну ты даешь! — восхитился Додик. — Вот это я понимаю — размах. Только генерал ФСБ — это тебе не мент. Ему так просто в ботинок “жучок” не затолкаешь.

— Но ведь ты у нас умный, — польстил приятелю Тофик. — Генерал нас еще раньше милиционеров на убийцу Вермеева выведет, да и мало ли что полезного мы сможем узнать? В наше время информация — это деньги. Иногда даже очень большие деньги.

— Ладно. Подумаю, что можно сделать, — вздохнул Додик.

* * *

Сейчас его звали Андрей Бочаров. До этого у него было еще несколько имен, но ему не нравилось их вспоминать. Каждое имя было связано с определенным периодом в его жизни. Тогда у него была вера в необходимость того, что он делал, освобождающая его от угрызений совести, а честолюбивое желание стать лучшим и продвинуться по служебной лестнице до самой вершины заставляло его работать по шестнадцать часов в сутки, не замечая бега времени и не чувствуя усталости. Так было до перестройки. Потом все изменилось.

"У меня не осталось ничего — ни иллюзий, ни честолюбия, ни даже имени, данного мне при рождении, — подумал Андрей. — Но, что еще хуже, — все то, к чему я стремился и ради чего вкалывал как проклятый всю свою жизнь, оказалось миражом в пустыне, к которому легковерный путник идет, растрачивая последние силы, но обнаруживает на месте утопающего в зелени города раскаленный зноем песок, запорашивающий глаза”.

В последние годы Андрей часто возвращался мыслями к этой теме. Вначале он чувствовал растерянность, боль и злость, отчаянную, как предсмертная агония. Он был типичным солдатом — человеком, которому нравится выполнять приказы, чувствуя себя частью отлаженного до совершенства механизма. Подчинение приказам и драконовская дисциплина, с помощью которой он превратил себя в “совершенную боевую машину”, избавляли его от необходимости размышлять о том, что хорошо и что плохо, что правильно и что не правильно. Правильно то, что говорят свыше. Все остальное — не правильно. Интересы государства превыше частных интересов. Кто не с нами — тот против нас. Вот и все. И никаких слюнявых интеллигентских рассуждений на философские темы. В этом он был не силен.

Кощунственная мысль о том, чтобы выйти из системы и наконец позаботиться о себе, назревала уже давно, но сломить психологические барьеры оказалось дьявольски трудно, гораздо труднее, чем Берлинскую стену.

В последнее время Андрей все чаще слушал Высоцкого, по несколько раз подряд прокручивая свою любимую песню “Охота на волков”:

— Волк не может нарушить традиций,

Почему же, вожак, дай ответ,

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем — через запрет ?

Волк не может, не должен иначе.

Видно, в детстве слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали — нельзя за флажки!

Я из повиновения вышел,

За флажки — жажда жизни сильней.

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

Рвусь из сил, изо всех сухожилий,

Но сегодня — не так, как вчера.

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков, идет охота

На серых хищников, матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу, и пятна красные флажков,

— подпевал Бочаров, заводясь от страстного до надрывности хрипловатого голоса Высоцкого.

Чувства загоняемого в силки волка были ему слишком хорошо знакомы. Он не раз смотрел смерти в лицо, но он всегда побеждал. Чувство опасности пьянило его, как наркотик. Сталкиваясь с врагами, он никогда не ощущал страха — только дурманящее эйфорическое возбуждение, при котором обычные человеческие чувства, казалось, полностью отключались. На мгновения он становился равным богам. И вот сейчас ему, как загнанному волку из песни, предстояло победить самого серьезного противника, с которым он когда-либо встречался, — самого себя.

Бочаров “вышел за флажки”, убив Вермеева и перекачав на свой номерной счет принадлежащие издателю “Bay!” 900 тысяч долларов. Сделав это, он, к своему собственному удивлению, впервые в жизни почувствовал себя свободным человеком. Он больше не выполнял чужую волю. Он сам принимал решения. Теперь его судьба зависела только от него самого.

О том, что Вермеев совершает по Интернету биржевые операции, Андрей узнал совершенно случайно от своей любовницы Зои Починок, парикмахерши из модного салона “Вивиан”.

Однажды, когда они возвращались из кино, Зоя издалека указала ему на входящую в подъезд ее дома высокую худощавую блондинку.

— Это Лиля Ужик, моя соседка, — объяснила она. — Художница. Стрижется у меня. Ты слышал про нее?

— Я не слишком увлекаюсь искусством, — пожал плечами Бочаров.

— Как художница она немногого стоит, — завистливо хихикнула Зоя. — И в то же время картины свои продает за бешеные деньги — любовники покупают. Знаешь, кто ее основной клиент?

— Кто? — без особого интереса спросил Андрей. Он не выносил бабские сплетни, но по опыту знал, что, если Зою не выслушать, она обидится и тогда вместо ужина и секса придется долго и нудно выяснять отношения.

— Сергей Вермеев. Редактор журнала “Bay!”. Она мне такие вещи про него рассказывала — не поверишь. Настоящий извращенец. Заставляет ее наряжаться в костюм пожарного и носиться по квартире, звоня в колокольчик и размахивая латунным ведерком. При этом он даже ее не трахает, но каждый раз покупает ее картины за несколько тысяч долларов. Везет же некоторым! Я бы и за сотню баксов пожарным нарядилась. Почему только мне этого никто не предлагает?

Андрей рассеянно кивнул, издавая неопределенно-мычащий звук, который его подруга должна была истолковать как завистливое удивление.

— Ты не представляешь, какие деньжищи заколачивает этот Вермеев, — страдальчески вздохнула Починок. — Лиля рассказывала, что он прямо финансовый гений. Мало того, что на журнале миллионы делает, так он еще и на бирже играет. Вроде у него интуиция, как у пифии. За год удваивает капитал.

По телу Бочарова прокатился холодок неопределенного предчувствия.

— На какой бирже? — быстро спросил он. — На российской?

Зоя презрительно фыркнула.

— Вот еще! Какой нормальный “новый русский” станет в российские акции вкладываться! Конечно, за границей. То ли в Нью-Йорке, то ли в Париже. А может, и там и там? Лилька говорила, только я точно не помню. Андрей задержал дыхание. Его сердце стремительно забилось. Этого имени ему пока не называли, но наверняка оно есть в СПИСКЕ. Это его шанс. Его шанс стать свободным, богатым и независимым. Бочаров понял, что настало время “выйти за флажки”.

* * *

Больше всего Андрей боялся, что сегодня или завтра раздастся телефонный звонок и незнакомый человек, встретившись с ним в условленном месте, предъявит ему фотографию и досье издателя, которые он просмотрит и, запомнив, сразу же вернет посреднику. Это означало бы, что Вермеев стал мишенью, то есть больше он ему не принадлежит.

И все-таки Андрей не спешил. Сказывался профессионализм. Он незаметно следил за Сергеем, собирая сведения о его распорядке, о его любовных связях, родственниках и знакомых.

План убийства созрел в тот момент, когда Бочаров увидел Аглаю Тихомировну. Вермеева с завидной настойчивостью ломилась в квартиру издателя, когда того, по всей видимости, не было дома.

— Сережа! Открой! Это я, твоя мама! Открой, я тебе говорю! — орала Вермеева, вдохновенно молотя кулаками по бронированной двери, как кузнец по наковальне.

Когда возмущенная мать издателя вышла из подъезда, во весь голос рассуждая о неблагодарных детях и общем падении морали россиян, гуляющий во дворе доберман банкира Ивана Аграрного поджал хвост и спрятался за спину хозяина. Банкир съежился и, отводя глаза, перешел с неторопливого прогулочного шага на бег и в мгновение ока скрылся за углом. Остальные соседи поступали точно так же — отводили глаза и старались как можно быстрее исчезнуть из поля зрения разряженной, как новогодняя елка в сумасшедшем доме, Аглаи Тихомировны.

План оказался до гениального прост. Правда, вместе с Вермеевым пришлось убрать и Лилю Ужик, но трупом больше, трупом меньше — какая разница. Он уже давно потерял счет своим жертвам. К жизни и смерти Бочаров относился с философским спокойствием фаталиста. В конце концов, из-за плохого состояния дорожного покрытия в год в стране, по статистике, гибнет намного больше людей, чем от рук убийц, но почему-то никто не привлекает к ответственности лиц, отвечающих за состояние дорог. Так где же справедливость?

Андрей намеренно изменил почерк преступления в надежде, что его наниматели не догадаются, что смерть издателя — дело его рук. Впрочем, они были профессионалами. Почти наверняка они заподозрят его, но, будучи людьми расчетливыми и хладнокровными, не станут делать скоропалительные выводы, не имея на руках неопровержимых доказательств. Пока еще он был им полезен. Но он слишком много знал. Рано или поздно наступит и его черед, и в него всадит пулю молодой ретивый киллер, страстно желающий сделать карьеру.

Время становилось его врагом. Бочаров чувствовал его течение, неторопливое, но в то же время неотвратимое, как бесшумный поток песчинок, пересыпающихся в невидимых глазу отделениях песочных часов. Когда песок закончится? Через минуту? Через неделю? Через год? Через десять лет?

Ему надо было срочно найти еще одного “нового русского” из СПИСКА, такого же богатого, как Вермеев. Тогда ему уж точно хватит денег на обеспеченную старость. Андрей уже знал, как он его отыщет. Ведя наблюдение за издателем, он выяснил всю подноготную о галерее Марины Будановой. Лиля Ужик продавала там свои картины, а заодно, как и другие художники и художницы, свое тело.

Картины и тела от “Экстази” были по карману только очень богатым “новым русским”. Наверняка, перебрав спиртного и разомлев в постели очередной сексапильной красотки, они принимались с удовольствием рассуждать, какие они умные и крутые. Художницы, естественно, восхищенно ахали и делали большие глаза. Надо просто “разговорить” одну из гетер Марины Будановой. Бочаров даже знал кого. Конечно же. Селену Далилову, самую популярную и высокооплачиваемую шлюху художественного борделя.

* * *

— Значит, вы арестовали Тараса, — констатировала Селена Далилова.

— Будь добра, накинь что-нибудь на себя, — в третий раз попросил Игорь.

В ответ на его просьбу художница раздвинула колени, заложила руки за голову и потянулась, изогнувшись с кошачьей грацией. Пеньюар распахнулся еще сильней как сверху, так и снизу.

Оцепеневшие от напряжения Гоша и Юра напряженно застыли в креслах напротив Селены. Они больше не пытались отвести от нее взгляд. Для этого им уже чисто физически не хватало сил. Нервное напряжение и неравная борьба с неожиданно проснувшимися основными природными инстинктами настолько вымотала их, что они были слабы, как тифозный больной после кризиса.

Укоризненно покачав головой, Игорь пошел в ванную и вернулся оттуда с длинным махровым халатом цвета морской волны.

— Или ты немедленно его наденешь, или Марина больше никогда не будет выставлять в своей галерее твои картины, — твердо произнес он.

— Я не поддаюсь на шантаж, — гордо вскинула голову Селена.

— В таком случае я прошу тебя об этом как о личном одолжении.

Художница вздохнула и поднялась с софы.

— Это другое дело, — усмехнулась она, закутываясь в халат. — Ну что, теперь ты доволен?

— Вполне.

— Зря вы арестовали Тараса. Он невиновен.

— У него отсутствует алиби. Кроме того, есть серьезные улики.

— Ерунда. Я знаю Тараса. Он, может, и не ангел, но убить кого-то он точно не способен.

— А может, это ты убила Буданова? Ошарашенная Селена уставилась на Филимонова.

— Я? С чего мне его убивать? Ты в своем уме?

— Ну, это просто предположение. Согласно показаниям Денисова, Егор дал ему три дня на размышления. Тарас утверждает, что он позвонил тебе и ты ему пообещала, что сама разберешься с шантажистом, так что он может ни о чем не беспокоиться. А потом Егора убили, и на месте преступления обнаружили чулок Денисова, а на кроссовках, выброшенных убийцей в помойку, были следы пастели из набора Тараса. Вывод напрашивается сам собой — или Буданова убил Тарас, или, что мне кажется даже более вероятным, его убил некто, пытавшийся подставить Денисова. Ты была в курсе шантажа, ты имела возможность беспрепятственно проникнуть в его квартиру, выкрасть чулок и образцы пастели, а затем назначить Буданову свидание и пристукнуть его.

— Как гипотеза звучит вполне правдоподобно, но ты забыл об одной маленькой детали — мотив. У меня не было мотива. Я, конечно, дружила с Тарасом, но не настолько, чтобы ради него пойти на убийство.

— Ты могла сделать это ради себя. У Буданова ведь были и твои фотографии. После Денисова он вполне мог переключиться на тебя, если, конечно, он не начал шантажировать тебя одновременно с Денисовым. В этом случае мотив у тебя был более чем серьезный.

— Но ты упомянул, что милиция нашла кроссовки убийцы, — напомнила художница. — Судя по всему, это были мужские кроссовки, а у меня, к вашему сведению, тридцать седьмой размер.

— Что не мешает тебе надеть кроссовки большего размера, — усмехнулся Филимонов.

— Допустим. Но если бы я захотела убить Егора, во-первых, я не стала бы подставлять Тараса, а во-вторых, тебе известно лучше, чем кому бы то ни было, какие у меня связи. Если бы мне так уж приспичило избавиться от Егора, мне бы было достаточно просто шепнуть на ушко нужному человеку, что он меня обижает.

— Может быть, ты так и сделала?

— Честно говоря, я рассматривала подобный вариант, но решила от него отказаться. Мне не хотелось быть замешанной в преступлении, и, кроме того, я надеялась уладить все миром. В любом случае я не стала бы подставлять Тараса.

— Нам известно, что после того, как мы в первый раз навестили Денисова, он немедленно позвонил тебе, сказал, что его допрашивали, что у него нет алиби и ему необходимо срочно встретиться с тобой. О чем вы говорили?

— Тарас был страшно напуган. Был момент, когда он подумал, что это я убила Егора, пытаясь помочь ему, но я поклялась, что это не так.

— Но ты пыталась отговорить Буданова? Убедить его, чтобы он оставил твоего друга в покое?

— Конечно. Сначала я по телефону договорилась с ним о встрече. Мы встретились в кафе около галереи “Экстази”. Разговор был довольно неприятный и шел на повышенных тонах. Егор вел себя очень нагло. Он заявил, чтобы я не вмешивалась в его личные дела, и намекнул, что и мне пора готовить денежки, поскольку его следующей жертвой стану я. Впрочем, по старой дружбе он обещал сделать мне скидку. Я рассвирепела и сказала, что не поддаюсь на шантаж и организовать его похороны будет гораздо дешевле, но этот негодяй возразил, что оставил в надежном месте конверт с копиями всех фотографий и указаниями фамилий его возможных убийц.

Я рассмеялась ему в лицо и заявила, что мне глубоко плевать на то, что он там написал, и вообще я не такая дура, чтобы убивать его собственными руками. Просто он умрет от несчастного случая. На самом деле я отчаянно блефовала, но это был единственный способ остановить шантажиста.

Создалась патовая ситуация. Я чувствовала, что Егор слегка струхнул, но гордость и упрямство не позволяли ему отступиться. В конце концов мы решили отложить этот разговор на несколько дней, чтобы остыть и хорошенько все обдумать.

Я почувствовала, что он готов пойти на попятную, но надо было предоставить ему возможность “сохранить лицо”. А для этого требовалось время. Я позвонила Тарасу и сказала ему, что все улажено. А потом Буданова убили. Понятия не имею, кто это сделал, но ни я, ни Денисов не имели к этому отношения.

— А ты не в курсе, Егор шантажировал еще кого-либо?

— Если и шантажировал, мне об этом ничего не известно.

— А ты никому не упоминала о шантаже? Селена отрицательно покачала головой.

— Нет. И, насколько я знаю, Тарас разговаривал об этом только со мной. Боюсь, что я больше ничем не смогу помочь. Я рассказала вам чистую правду.

— Я верю тебе, — кивнул головой Игорь. — А теперь вопрос немного из другой оперы. У тебя были отношения с Вермеевым?

— Ты имеешь в виду сексуальные отношения?

— Нечто вроде этого. Художница рассмеялась.

— Ты же знаешь, что нет. Сергей покупал картины только Лили Ужик. Кроме того, похоже, бедняга вообще был девственником. Чего только Лиля про него не рассказывала! Ты представляешь, он заставлял ее наряжаться пожарным и звонить в колокольчик, а потом, глядя на нее, мастурбировал. Без костюма пожарного его член было невозможно поднять даже с помощью лебедки.

— Вы с Лилей вроде дружили. Она случайно не упоминала тебе о том, что Вермеев держал деньги в налоговых “оазисах” и занимался биржевой игрой?

— Сейчас все богачи держат деньги в налоговых “оазисах”, — пожала плечами Селена. — Лиля, естественно, говорила, что у него денег куры не клюют. А насчет биржевой игры — не помню. Может, и упоминала — всего в голове не удержишь. А почему ты об этом спросил? Это имеет какое-то отношение к его смерти?

— Вполне возможно, — уклончиво сказал Игорь. — Если ты вдруг вспомнишь что-то еще о Буданове, возможно, какую-нибудь деталь, которая может оказаться полезной, сразу позвони мне на мобильный. Хорошо?

— Позвоню, — пообещала художница.

Крестовоздвиженский и Демарин механически брели за Игорем к припаркованному во дворе “Бентли”. Казалось, они движутся чисто инстинктивно, как следуют за мамой-уткой вылупившиеся из яиц утята. Во время допроса Селены милиционеры так и не открыли рта. Им удалось лишь с трудом выдавить из себя неопределенные сдавленные звуки при прощании с главной секс-бомбой галереи “Экстази”.

— Садитесь, — напомнил Игорь, отпирая дверцы машины.

Служители закона тупо смотрели на него.

— Да что с вами! Придите в себя, наконец! — разозлился Филимонов. — Вы что, мужики, порнофильмов никогда не смотрели?

— Смотрели, — вздохнул Гоша. — Только одно дело — на экране, а совсем другое — вживе. Представь, что сейчас перед тобой появилась бы обнаженная Шерон Стоун и начала с тобою заигрывать. Что бы ты сделал?

— Если бы я был милиционером, то арестовал бы ее за нарушение общественного порядка, — усмехнулся Игорь.

— А я бы не смог, — честно признался Гоша, с уважением глядя на Игоря. — Ну и воля у тебя! А ты, часом, не…

— Нет, я не “голубой”, — с легким раздражением произнес Филимонов.

Если бы он только мог сказать им правду! Действительно, для нормального здорового мужчины он ведет себя несколько странно, но ведь он не мужчина, а Анастасия Каменская. Как же мучительно постоянно лгать и притворяться, даже перед друзьями и коллегами по работе!

Щеки Филимонова-Каменской слегка порозовели от смущения. Он подумал, что в его маскировке все-таки есть изъяны. Это означало, что она не так уж безупречна, а подобного непрофессионализма он не может допустить, ибо, по меткому замечанию Марининой, стыда у Каменской не было, а вот самомнения — хоть свиней откармливай. Самомнение Игоря страдало. Надо было срочно исправить положение.

— У меня есть девушка, — объяснил он. — Именно поэтому другие женщины оставляют меня полностью равнодушным. Кроме того, я не могу позволить себе распускаться на службе.

— Вообще-то это мы на службе, а не ты, — заметил Гоша. Ему почему-то стало стыдно. — А кто твоя девушка? Я бы хотел с ней познакомиться.

— Возможно, когда-нибудь в будущем, — уклонился от ответа Игорь.

Он не хотел называть имя Оли Кузиной, боясь непредсказуемой реакции безнадежно влюбленного Гоши.

Юра Демарин, за все время их разговора не произнесший ни единого слова, стоял, тупо уставившись в одну точку.

Окончательно оклемавшийся Гоша потряс его за плечо.

— Эй! Очнись! — позвал он.

Взгляд Демарина с трудом сфокусировался на лице напарника.

— Да-да, — пробормотал Юра. — Конечно. Нам надо работать.

* * *

"Мерседес” Марины Будановой, взвизгивая на поворотах тормозами, на повышенной скорости мчался в направлении метро “Новые Черемушки”, недалеко от которого снимал квартиру Мапота Тамба.

Она увидела мулата только мельком, в отделении милиции. Мапота спешил к матери. Присутствие брата сдерживало девушку, не позволяя ей выразить переполнявшие ее чувства, и она ограничилась только прощальным кивком и вежливой улыбкой.

Игорь отвез сестру домой и сразу же ушел, сославшись на неотложные дела. Перед уходом он упомянул, что занимается расследованием вместе с милиционерами, которые ее арестовали.

Марина не успела его ни о чем расспросить, но столь странное сотрудничество немало ее обеспокоило. Как он ухитрился влезть в расследование? Еще не хватало, чтобы он раскрыл свое инкогнито, публично заявив о том, что он — Анастасия Каменская. Впрочем, вряд ли Игорь это сделает. Он же Каменская, работающая под прикрытием, а она никогда не рискнула бы поставить под угрозу успех операции, доверившись посторонним людям. Но ведь он же пытался, забыв об осторожности, подать в суд на Маринину. Что поделаешь, мышление шизофреника не отличается логикой.

То есть логика у него, конечно, есть, но она столь специфична, что ее таковой и считать нельзя. Скорее, это антилогика. Но, с другой стороны, женскую логику тоже логикой не назовешь, а ведь большинство женщин с точки зрения психиатрии вполне нормальны.

Раздираемая противоречивыми мыслями и чувствами, Марина заметалась по квартире, заглядывая в спальни, гостиную, ванные комнаты, зимний сад и кухню. Ей хотелось убедиться, что это не сон, навязчиво повторявшийся в краткие минуты, когда она отключалась от реальности на жестком тюремном матрасе.

Каждый раз во сне она возвращалась домой, принимала ванну, заказывала обед из ресторана, варила себе кофе, примеряла новые платья. Потом чужой кашель, храп, стон или вскрик вырывали ее из блаженного забытья, и она, проснувшись на нарах, начинала плакать от отчаяния и бессилия.

Нет. На этот раз это не сон. Она у себя дома. Милиция нашла другого подозреваемого. Она свободна.

Что же сделать сначала? Сварить кофе? Переодеться? Принять ванну? Лечь в чистую, благоухающую лавандой постель?

"Кофе, ванна и Мапота, — решила Буданова. — Я не буду ему звонить. Я просто нагряну к нему домой и скажу, как сильно люблю его”.

* * *

— Значит, с расследованием смерти Егора мы снова зашли в тупик, — мрачно констатировал Гоша Крестовоздвиженский.

— Это не тупик, а всего лишь поворот, — возразил Игорь. — К истине редко можно добраться прямым путем.

— Если к ней вообще можно добраться, — скептически ввернул Юра.

— Что это с тобой? — удивился Гоша. — Я тебя не узнаю. После разговора с Селеной тебя словно подменили.

— Каждый человек имеет право на плохое настроение, — огрызнулся Демарин.

— Надо будет еще раз допросить Денисова, — сказал Филимонов. — Возможно, он еще кому-то проговорился о шантаже и этот кто-то убил Егора. Заодно попросим Денисова составить список всех людей, которые в последние три месяца имели доступ в его квартиру. Убийца или сам должен был похитить чулок и образцы пастели, или их должен был кто-то ему передать, хотя не думаю, что в деле был замешан посторонний. Это было бы слишком неосторожно.

— Думаю, стоит показать Денисову кроссовки. Возможно, он их где-то видел, — предложил Гоша. — Хотя, конечно, это маловероятно.

— Этим мы еще займемся, — кивнул Игорь. — А теперь пора позвонить генералу Елагину. Думаю, он уже дозрел.

* * *

В своем кабинете на Лубянке генерал Елагин, сидя в глубоком вращающемся кресле, нервно барабанил пальцами по столу, прокручивая в уме возможные варианты своих взаимоотношений с шантажистом. Как же его только угораздило поступить так неосторожно! Он ведь никогда раньше не изменял своей жене, ну, скажем, почти никогда. Да и с Алисой Дорошевич он связался с подачи этого проклятого Сеньки Ершова, заместителя министра финансов. Чертов бабник Сенька был просто помешан на саунах с балеринами и начинающими певичками. И откуда только у подлеца силы брались? Это в его-то возрасте! А теперь вот его еще и на художниц потянуло. Да и произошло все как-то по-глупому. Дело было в том, что Петру Ильичу потребовалась от замминистра кое-какая личная услуга, а паскудный Сенька, похабно ухмыляясь, затащил его в “Экстази” и с типично русским размахом купил Елагину в подарок картину Алисы Дорошевич.

Картина Алисы с изображенной на ней курицей, облаченной в балетную пачку и гусарские сапоги со шпорами и танцующей на расчлененном теле обнаженного мускулистого мужчины, была совершенно отвратительна, но к картине прилагалась и художница — свежая аппетитная хохлушка с полными губами и заливистым русалочьим смехом.

Генерал был пьян, а отказаться от подарка означало оскорбить не менее пьяного замминистра, который в ответ на напоминание о том, что Петр Ильич женат, возмущенно рыгнул и грозно проревел:

— Н-ну и что? Я тоже женат. Уже третий раз женат. Ты что, меня не уважаешь?

— Уважаю, — вздохнул генерал, мысленно попросив прощения у Агриппины Тимофеевны. В конце концов, она никогда об этом не узнает. Это утешало.

"Может, это Сенька? — неожиданно мелькнуло в голове у Елагина. — Подсунул мне эту гребаную концептуалистку, сделал фотографии, а теперь меня шантажирует. Но зачем ему это?”

Болезненно поморщившись, генерал помассировал ладонью занывший от напряжения затылок. Вроде у замминистра не было видимых причин для шантажа. К тому же они знали друг друга много лет. Впрочем, кому можно доверять в этом мире?

"Скоро все разъяснится, — подумал Петр Ильич. — Как только я узнаю, что именно от меня хотят, можно будет вычислить шантажиста. Мне остается только ждать”.

Гоша Крестовоздвиженский обмотал сотовый телефон полиэтиленом и набрал номер, который продиктовал ему генерал Елагин.

— Молчите и слушайте, — жестко сказал Гоша, услышав голос Петра Ильича. — Не пытайтесь запеленговать меня. Вам это не удастся. Значит, так. Мне известно, что некоторые сотрудники ФСБ, не исключено, что и вы тоже, причастны к убийствам бизнесменов, случившимся за последние месяцы. Через СОУД, систему глобального перехвата, был составлен список “новых русских”, имеющих счета за границей и осуществляющих операции с этими счетами через Интернет. К составлению этого списка приложил руку недавно убитый начальник информационного отдела ФСБ полковник Владимир Стернин. Бизнесменов убивали, предварительно выяснив их личные коды доступа к банковским счетам и переведя деньги с их счетов на собственные номерные счета. Во-первых, я хочу получить этот список, а во-вторых, мне нужен убийца или убийцы, осуществлявшие эти операции. Я перезвоню вам завтра. Не дав генералу вставить ни слова, Гоша повесил трубку.

* * *

Марина Буданова вихрем взлетела на четвертый этаж “хрущебы”, в которой обитал стриптизер. Ее сердце колотилось, как у четырнадцатилетней школьницы, пришедшей за автографом к знаменитому актеру.

Пригладив растрепавшиеся локоны и попытавшись дышать ровнее, чтобы Мапота не догадался, как она спешила, девушка нажала на кнопку звонка.

— Марина? — На лице мулата отразилось удивление. — Вот так сюрприз! Я не ждал тебя. Я думал, ты отдыхаешь после выпавших на твою долю испытаний.

У Будановой сжалось сердце.

— Ты мне не рад? У тебя кто-то есть? Стриптизе? усмехнулся.

— Конечно, я тебе рад. Просто я не ожидал, что ты приедешь так скоро, предварительно не позвонив. Ты ведь могла не застать меня дома.

— Но я же тебя застала.

— Тогда входи.

Мапота широко распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

— Ты один? — повторила свой вопрос девушка.

— Нет. Я с тобой.

— Извини, что я так ворвалась, без предупреждения.

— Ничего, все в порядке, — усмехнулся мулат.

— Наверное, я кажусь тебе ненормальной.

— Я бы не сказал. Но, надо признаться, сейчас ты не слишком напоминаешь назначившую мне свидание в “Черной луже” сильную независимую женщину, намеревающуюся купить себе мужчину, который как раб будет выполнять все ее прихоти и терпеть любые унижения и оскорбления.

— Господи, неужели я несла подобную чушь? — покраснела Марина.

— Ничего. Каждый имеет право на плохое настроение.

— Вообще-то я пришла, чтобы попросить прощения.

— За что? — удивился Мапота.

— За все. За глупости, которые я тебе наговорила, за то, что из-за меня ты попал за решетку, за то, что тебя чуть не посадили за убийство…

— В этом не было твоей вины. А насчет глупостей считай, что я уже все позабыл.

Неожиданно Марина почувствовала смущение. Тамба казался таким невозмутимым и уверенным в себе. Она неслась к нему как дурочка, мечтая признаться в любви, а мулат смотрел на нее так, словно ничего не произошло, как будто они не стояли вместе над трупом Егора и это не его только что выпустили из тюрьмы. Что, если в душе он смеется над ней?

— Ну ладно. Я, пожалуй, пойду.

— Куда?

Ответа на этот вопрос у Марины не было.

— Не знаю. Куда-нибудь.

— Ты уверена, что хочешь уйти?

Марина пожала плечами.

— А чего хочешь ты?

— Ты догадываешься, о чем мечтает каждый мужчина, вернувшийся из длительного заключения? — с невинным видом поинтересовался Тамба.

— На самом деле оно было не таким уж длительным, — улыбнулась Буданова.

— Но зато все это время я мечтал о тебе, и только о тебе.

Марина подняла к нему сияющее лицо.

— Правда?

— Честное стриптизерское, — поклялся Мапота.

* * *

Рука генерала Елагина с такой силой сжимала телефонную трубку, что у него побелели костяшки пальцев. Он мог ожидать всего, чего угодно, но только не этого. Владимира Стернина он знал лично и считал его преданным своему делу человеком и прекрасным офицером. То, что Стернин мог оказаться замешанным в убийствах, казалось невероятным. Или этот тип, что звонил ему, соврал? Не похоже.

Петр Ильич раз за разом прокручивал в памяти произнесенные шантажистом фразы, подсознательно не желая вникать в смысл того, что таилось за ними. А за ними таился заговор в рядах ФСБ и, возможно, даже заговор против государственной власти. Все зависит от того, как собирались использовать полученные деньги.

Елагин был умным человеком, и он прекрасно понимал, что человек, позвонивший ему, не рассчитывал на то, что генерал поддастся на шантаж.

Его фотографии с любовницей и услуга, которую неизвестный требовал от него, были слишком неравноценны, как если бы школьника шантажировали тем, что он тайно курил в туалете, и взамен требовали от него отрезать голову учительнице или взорвать здание школы.

Теперь генерал был уверен, что заместитель министра финансов не имел к шантажу никакого отношения. Если бы он хотел ввязаться в это дело, он бы действовал другим способом.

Скорее всего это кто-то из органов, кто хочет положить конец преступлениям, совершаемым при пособничестве секретных служб, но не может или боится действовать в открытую. Итак, фотографии — это только предлог, чтобы привлечь его внимание к убийствам и злоупотреблениям, совершаемым с помощью СОУД. Вопрос в том, как теперь действовать.

Елагин понятия не имел о том, что происходит за его спиной, но он не был бы генералом ФСБ, если бы сразу интуитивно не почуял, откуда ветер дует, если, конечно, предположить, что шантажист сказал правду.

"Значит, он потребовал СПИСОК и киллера. Ничего себе заявочки! Или этот парень полный идиот, или он чертов самоубийца, — горько усмехнулся генерал. — Впрочем, это почти одно и то же”.

* * *

— Ну вот. Дело сделано, — с облегчением выдохнул Крестовоздвиженский. — Хотел бы я сейчас посмотреть на лицо генерала. Теперь надо подумать, как позволить ему или тем, кто связан с убийствами, “случайно” вычислить меня, чтобы подослать ко мне киллера.

— Все будет зависеть от поведения Елагина. Вполне вероятно, что он понятия не имел о том, что творилось у него за спиной. Что, если генерал решит сам во всем разобраться?

— Но ведь это был твой план, — удивленно заметил Гоша. — Выходит, теперь ты не уверен в нем?

— Это было первое, что мне пришло в голову, — пожал плечами Игорь. — Если учесть, что мы не имели возможности действовать общепринятыми методами и по официальным каналам, это было единственное, что нам оставалось делать. Я же не господь бог, чтобы предвидеть будущее. Наш план может сработать, но с тем же успехом он может и провалиться.

— То есть как это он может не сработать? — изумился Гоша. — Я был абсолютно уверен в том, что ты знаешь, что делаешь.

— Спасибо, что веришь в меня, — усмехнулся Филимонов.

— А что теперь? Снова допросим Денисова? Попросим его составить список людей, имевших доступ в его квартиру?

— Почему бы и нет? Следующий разговор с Елагиным у нас только завтра.

— Эй! А ты что молчишь? Что это с тобой? Вид у тебя какой-то странный, — обратился Крестовоздвиженский к Юре Демарину.

Демарин поднял на него взгляд, вялый, как лежалый картофель.

— Плохо мне, — слабым голосом пожаловался он.

— Ты что, заболел? — встревожился Гоша, заботливо щупая ладонью лоб напарника. — Температуры вроде нет.

— Меня мутит. Съел, наверное, что-то не то за завтраком.

— А что ты ел? — заинтересовался Крестовоздвиженский. — Сейчас на рынках сплошь тухлятину продают.

— Сосиски с кетчупом. Три штуки.

— Сосиски? Да ты совсем спятил. В них же из экономии макулатуру добавляют и вообще всякие отходы, которые даже на начинку пирожков не годятся. Я однажды в сосиске крысиный коготь нашел. Сначала хотел жалобу накатать, а потом подумал: а что от этого изменится?

Игорь бросил на Демарина подозрительный взгляд.

— Ты уверен, что дело в сосисках?

— Понятия не имею. Может быть, кетчуп попался несвежий?

— А тут не замешана Селена Далилова?

— Она-то тут при чем? — вспыхнул Юра. — Я же говорю — меня мутит.

— На что это ты намекаешь? — оживился Гоша. — Уж не хочешь ли ты сказать, что наш образчик моральной устойчивости влюбился в сюрреалистическую проститутку?

— Вообще-то, все симптомы налицо.

— Ну, знаешь! Это уж ни в какие ворота не лезет! — взвился от возмущения Демарин, — За кого ты меня принимаешь? Чтобы я связался с подобной женщиной! Да на ней же пробы негде ставить!

— Я же не говорю, что ты с ней связался. Связаться и влюбиться — это не одно и то же, — с невинным видом заметил Филимонов.

Крестовоздвиженский хихикнул.

— Наконец-то! Теперь я отомщен. Этот супермент постоянно меня ругал, что я влюбляюсь не пойми в кого и не могу на работе сосредоточиться, а сам-то! По уши втрескался в автора “Мастурбатора, еще более великого”. Какая уж тут работа, когда нашего праведника аж мутит от любви. До такого состояния даже я не доходил!

— Все! Достали вы меня! — озверел окончательно выведенный из себя Демарин. — Тоже мне друзья! У человека пищевое отравление, а они, вместо того чтобы оказать моральную поддержку, невесть что несут. С меня хватит! Можете допрашивать Тараса, можете шантажировать генерала, можете шляться по квартирам голых развратных сюрреалисток — мне наплевать. Лично я отправляюсь домой, приму питьевую соду и лягу в постель.

Юра выскочил из машины и с грохотом захлопнул за собой дверцу.

— И не забудь сделать промывание желудка! — высунувшись в окошко, крикнул ему вслед Гоша.

* * *

Марина Буданова, в изнеможении раскинувшись на кровати, не отрываясь, смотрела на блестевшее от пота эбеновое тело Мапоты. На ее лице застыло глуповато-счастливое выражение, свойственное тинейджерам, вкушающим пока еще невинные прелести первой взаимной любви. К ее удивлению, она и чувствовала себя как влюбленный подросток, словно не было нескольких лет унизительного брака с Егором, словно не существовало длинной череды мужчин, прошедших через ее постель и через ее сердце. Казалось, она заново родилась. На нее с улыбкой смотрел мужчина, с которым она хотела бы разделить не только будущее, но, хотя это звучало парадоксально, и свое прошлое, несмотря на то, что это было невозможно даже теоретически.

Марина задумалась о том, каким Мапота был в детстве. Она представила, как растет рядом с ним, как они постепенно влюбляются друг в друга, становятся любовниками, потом мужем и женой… Только он. Один в ее жизни. Он — и больше никого. Ни страданий, ни боли, ни унижений, ни душевных травм, ни постоянного страха новых измен и новой боли… Боже, как это было бы прекрасно!

— Выходи за меня замуж, — неожиданно сказал мулат.

— Что?!!

— Я попросил тебя стать моей женой.

— Ты это серьезно?

— Я никогда не был так серьезен. Так что ты мне ответишь — “да” или “нет”? Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Да, — прошептала Марина, пряча лицо у него на груди.

* * *

Вернувшийся домой Юра Демарин чувствовал себя так, словно по нему пару раз проехался асфальтовый каток. Не то чтобы у него болело что-то конкретное, скорее это было ощущение мучительного глобального дискомфорта. Голова кружилась, ныла шея, дыхание то замирало, то учащалось, а по всему телу прокатывались волны то жара, то холода.

Мысли, обычно четкие, ясные и последовательные, путались и наслаивались друг на друга, как цветовые пятна на картинах бездарных абстракционистов. Впервые в жизни Демарин познал на своей шкуре, что такое психосоматические проявления внутреннего конфликта.

Вот уже несколько часов Юра отчаянно притворялся перед самим собой, что ни внутреннего конфликта, ни отчаянной борьбы с самим собой нет и в помине, что надо просто отвлечься, заняться работой — и все пройдет. Но, как ни странно, мысли о любимой работе вызывали устойчивое отвращение, а отвлечься никак не удавалось.

Ссутулившись, как усталая домохозяйка, Демарин побрел в ванную комнату и, открыв кран с холодной водой, щедро плеснул ее на лицо и шею, не заботясь о том, что вода намочила рубашку и потекла вниз по груди и животу.

Затем Юра поднял голову и посмотрел в зеркало, встретившись с воспаленным блуждающим взглядом отражающегося в нем незнакомца. У незнакомца были вспухшие красные веки и искаженное страданием лицо многолетнего обитателя “Белых столбов”.

"Нет, этого не может быть, — подумал он. — Это же просто абсурдно. Так не бывает”.

Теперь Юра лучше понимал Крестовоздвиженского. По сравнению с ним Гоша держался молодцом.

Демарин испуганно посмотрел в глаза своему двойнику, словно умоляя его о помощи.

— Я влюбился, — тоскливо произнес он, не узнавая собственного голоса. — Я по уши влюбился в эту долбаную сюрреалистическую проститутку. Как я мог? Это же настоящая шлюха, которой место в исправительной колонии. Я всю жизнь презирал подобных женщин. Моя бедная мама умрет от стыда, если узнает, до чего докатился ее сын. Ты мог вообразить, что со мной случится нечто подобное?

Двойник в зеркале укоризненно покачал головой. Похоже, такого он от Юры действительно не ожидал.

* * *

— О боже! — с ужасом воскликнула Марина. — Нет! Мы не можем пожениться!

— Почему? — удивился Мапота. — Что нам мешает? Егор ведь умер, а я не женат.

— Проклятье! Ну почему мне так не везет? — в отчаянии стукнула кулаком по матрасу Буданова. — С тобой я совсем оторвалась от реальности. Ты-то не женат, зато я жената!

— Ты? Жената? Ты имеешь в виду — замужем? Как это? Только не говори, что у тебя было два мужа.

— Ты что, забыл? — горько усмехнулась девушка. — Я не замужем, а именно жената, и не на ком-нибудь, а на самой Анастасии Каменской. Так что сейчас ты лежишь в постели не с Мариной Будановой, а с Алексеем Чистяковым, гребаным рыжим гением математики.

— О господи! — простонал мулат — Этого еще не хватало! Но ведь ты была замужем за Егором, и, похоже, твой брат к этому нормально относился. Ты же вроде упоминала, что он считал это частью легенды.

— Я вышла замуж за Егора, когда у Игоря только начиналось раздвоение личности. Кроме того, в книгах Марининой Каменская и Чистяков тоже не сразу поженились, и у Чистякова бывали романы с другими женщинами. Так что брат нормально воспринимал тот факт, что мы жили отдельно и время от времени встречались. Постепенно Игорь решил, что мы жених и невеста, а потом я выгнала мужа, брат переехал ко мне, и уже никто не смог бы его разубедить в том, что мы поженились. Но теперь мы живем вместе, и все значительно усложнилось. Представь, как отреагировала бы Каменская, если бы Чистяков неожиданно завел роман с мулатом-стриптизером.

— Понятия не имею, — вздохнул Мапота. — Я же не читал Маринину. Но так тоже не может продолжаться. Придумай что-нибудь. Сделай меня частью легенды. Ты можешь наврать, например, что я агент ЦРУ, работающий на территории России в сотрудничестве с русскими спецслужбами. Возможно, эта идея придется по душе твоему брату. Или, наоборот, скажи, что я иностранный шпион и “плохой парень” и тебе надо, притворяясь женщиной, выйти за меня замуж, чтобы расстроить угрожающие безопасности нашего государства планы иностранной разведки.

— Кошмар! — покачала головой Марина. — Ну почему у меня все не как у людей? Почему я не могу просто выйти замуж за любимого человека и быть счастлива?

— Ты будешь счастлива. Я тебе обещаю.

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулась Буданова. — Я буду счастлива, даже если ради этого мне придется выйти замуж за иностранного шпиона, угрожающего безопасности нашего государства.

Генерал Елагин задумчиво перелистывал страницы дела по убийству Владимира Стернина. Было очевидно, что убийство совершено профессионалом. Выстрел был произведен из пистолета “макаров” с расстояния шести метров точно в сердце. Пистолет водолазы нашли на дне реки рядом с местом убийства. Номера серий спилены. Генерал нажал кнопку селекторной связи. — Срочно вызовите ко мне секретаршу Владимира Стернина, — сказал он.

* * *

"Нет, это ненормально, — решил Юра Демарин. — Что со мной происходит? Я же буквально разваливаюсь на куски — и все от того, что увидел эту чертову эксгибиционистку в пеньюаре. Так не может продолжаться, иначе я просто сойду с ума. Это ведь не любовь. Это не может быть любовью.

"Таких женщин не любят. Их только желают. Это как наваждение. Это… это…”

Демарин замялся, стесняясь подобрать подходящее слово.

"Я должен доказать себе, что я способен держать свои чувства под контролем, — решил он. — Я не позволю этой женщине испортить мне жизнь. Я вернусь к ней и снова допрошу ее. Работа прежде всего. Пусть видит, что на меня ее чары не действуют. И чтобы никаких дрожащих коленок и спутанных мыслей. Я буду спокойным, холодным и сдержанным, как настоящий профессионал своего дела”.

Юра уже в пятый раз за час подошел к зеркалу, изучая свое отражение. Он криво улыбнулся, подражая Сталлоне и надеясь, что эта улыбка придаст его лицу столь необходимое ему выражение снисходительной и насмешливой мужественности “крутого парня” и уверенного в себе профессионала. Однако в зеркале отражалось встрепанное растерянное существо с панически вытаращенными глазами, выражение которых совершенно не соответствовало причудливому изгибу губ, наводившему на мысль о заболевании лицевых нервов.

"Допросить Селену, допросить Селену, — навязчиво билась у Демарина в мозгу одна и та же мысль. — Черт, о чем же ее допрашивать? Зачем мы вообще к ней приходили?”

Юра знал, что ответ на этот вопрос существовал, но он таился где-то в глубинах его подсознания и упорно не хотел оттуда выныривать. Более того, Юра, как ни старался, вообще не мог вспомнить, о чем они говорили. В его воображении всплывал лишь золотистый курчавый треугольничек, открывающийся в распахнутом пеньюаре, тяжелые груди художницы, ее волосы, ее бедра, притягательные, как тарелка пышущих жаром пончиков для сидящего на диете толстяка, ее глаза…

— Я должен сосредоточиться, я должен сосредоточиться, — бормотал Демарин.

Он заметался по квартире, открывая шкафчики в надежде найти что-нибудь успокаивающее и напрочь забыв о том, что единственным лекарством, которое он принимал во всех случаях жизни, был анальгин. Но в данном случае анальгин был бесполезен.

Отчаявшись отыскать транквилизаторы, Юра достал из буфета бутылку “Столичной” и, крякнув, опрокинул в себя полстакана. Водка помогла. Дыхание стало более ровным, прерывисто колотящееся о ребра сердце заработало ровно и бесшумно, как японский мотор от швейной машинки, и в бешено скачущих мыслях даже наметились некоторые внушающие оптимизм просветы.

"Да! Вот оно! — неожиданно осенило Демарина, как всегда случается, стоит оставить навязчивые попытки вспомнить то, что буквально вертится на языке, но отказывается трансформироваться в четкую мысль. — Нужно было узнать, кому еще, помимо Денисова и Далиловой, было известно о шантаже и кто имел доступ в квартиру Тараса и мог похитить чулок и образцы пастели. Я должен повторно допросить Селену, причем как можно скорее. Это важно для раскрытия убийства”.

Уцепившись за эту спасительную мысль, Юра тяпнул еще полстаканчика водки для храбрости и, опрокинув по дороге стул, выскочил за дверь.

* * *

Лариса Сенчукова, секретарша Стернина, робко смотрела на генерала Елагина. Она только недавно поступила на службу в органы и работала с погибшим полковником всего четыре с половиной месяца. С генералом ФСБ она беседовала впервые и под его тяжелым пронзительным взглядом чувствовала себя так, словно совершила преступление. Почему-то она ощущала себя виноватой, хотя никогда в жизни не преступала закон. Как всем хорошо известно, для того чтобы КГБ превратил тебя в подозреваемую, совершенно не обязательно совершать нечто противозаконное. Сенчукова подумала, уж не собирается ли ФСБ за неимением настоящего убийцы повесить на нее смерть шефа, но тут же отмела эту мысль. Уже не те времена. Хотя кто знает!

— Меня интересует, просил ли вас Владимир Анатольевич при посредстве системы СОУД составить список лиц, связывающихся через Интернет с западными банками и осуществляющих валютные или биржевые операции? — задал вопрос генерал.

— Нет, — ответила секретарша. Елагин отметил легкую тень, пробежавшую по лицу девушки.

— Не правильный ответ, — сказал он.

— Полковник никогда не просил меня составлять подобный список. Я вообще не имела прямого доступа к системе СОУД.

— Но вы, как и всякая секретарша, знали немного больше, чем вам положено по штату…

— Я никогда не “выходила за, рамки служебных предписаний. То, что не входит в круг моих обязанностей, меня не касается и не интересует.

— Хорошо. Сформулируем вопрос иначе. Вам известно, что полковник Стернин составлял подобный список? Для меня очень важно, чтобы вы правдиво ответили на этот вопрос. Даже если вам случайно стало известно нечто, о чем вам знать не полагалось, в этом нет вашей вины. Я умею быть благодарным. Вы старательный и ценный работник, и я считаю, что вы заслуживаете большего, чем должность секретаря. Но, уверяю вас, когда меня пытаются обмануть, я становлюсь очень неприятным человеком. Так что решайте. Возможно, от этого ответа будет зависеть ваша судьба.

Сенчукова вздохнула.

— Я увидела этот список случайно, в момент, когда полковник распечатывал его. У Владимира Анатольевича было слабое зрение, и он не выносил считывать данные с экрана. У него сразу же начинала болеть голова. Обычно он распечатывал нужные ему файлы, работал с ними, а потом уничтожал документы.

— И как отреагировал Стернин?

— Полковник страшно рассердился и грозил мне очень крупными неприятностями, если я буду совать нос куда не следует. Я поклялась, что ничего не видела и ничего не знаю.

— Вы в курсе, кому полковник передал эти данные?

— Нет, — покачала головой Лариса. — Но, возможно, я смогу это выяснить.

— Умница, — благосклонно кивнул Петр Ильич. — Вы действительно прекрасный сотрудник. Надеюсь, что этот разговор останется между нами.

— Я умею молчать. Это входит в круг моих обязанностей. Разрешите идти, товарищ генерал? — Идите, — задумчиво кивнул Елагин.

* * *

Вахиз Фазилаев, лучший снайпер дагестанской мафии, в свое время занимавший призовые места на многих региональных соревнованиях, а в последние годы подрабатывающий столь выгодным киллерским ремеслом, неодобрительно рассматривал непривычного вида ружье с оптическим прицелом.

— Это еще что за пукалка? — презрительно цыкнув зубом, поинтересовался он.

— Модель “QRM-806”, — с гордостью объяснил Додик Дацаев. — Последняя новинка ЦРУ. Стреляет игольчатыми микрофонами.

— Я бы предпочел разрывные пули, — заметил Фазилаев. — Или хотя бы со смещенным центром тяжести.

— Так это же не для убийства, а для шпионажа, — пояснил Додик. — На шпионаже тоже можно хорошие деньги заработать.

— Не, это не по мне, — помотал головой Вахиз. — Слишком много возни. Вот наемные убийства — это да. Всадил пулю куда надо, сделал контрольный выстрел в голову — и гуляй, Вася, ешь опилки, я директор лесопилки. Пусть шпионажем Джеймс Бонд занимается.

— Не бойся, шпионить будем мы. Тебе нужно будет только точно всадить пулю, то есть игольчатый микрофон. Это такая крошечная иголочка для прослушивания. — И куда я должен буду ее всадить?

— В нижнюю торцевую часть портфеля генерала ФСБ, — вступил в разговор Тофик Магомаев.

— Нет проблем, — жизнерадостно улыбнулся Фазилаев. — Только мне потребуется полчаса, чтобы пристрелять оружие.

* * *

— Вот, — сказал Тарас Денисов, — это список людей, которые за последние три месяца посещали мою квартиру и могли похитить чулок и образцы пастели.

— Двадцать восемь страниц? — Гоша Крестовоздвиженский с ужасом уставился на объемистую пачку, которую протягивал ему художник. — Твой список занимает двадцать восемь страниц?

— Возможно, я забыл кое-кого, — пожал плечами Тарас. — Все-таки три месяца — срок немалый. Трудно всех упомнить.

— У тебя в квартире что, Кремлевский дворец съездов? — слабым голосом поинтересовался Гоша. — Может, ты там заседания устраиваешь?

— Разве я виноват, что я общительный человек? — обиделся художник. — Ты когда-нибудь слышал о богемном образе жизни?

— Я бы предпочел о нем не слышать, — мрачно произнес Крестовоздвиженский. — Следовало бы тебя засадить за убийство. В следующий раз не будешь устраивать из своей квартиры проходной двор. Это же на десять лет работы!

— Между прочим, тебе за это зарплату платят, — заметил Денисов.

— Отметь крестиками тех из твоих гостей, кто был знаком с Егором, а звездочками — тех, кого он теоретически мог шантажировать, — попросил Игорь. — Это сразу сузит круг поисков.

— Очень на это надеюсь, — с безнадежностью в голосе ввернул Гоша.

* * *

— Я не ослышался? Ты хочешь, чтобы я стрелял в генерала у здания Лубянки? — изумился Вахиз Фазилаев. — Ты спятил? Может, лучше все-таки подстеречь его у подъезда дома?

— Домой он вернется только вечером, а информация, которую мы получим за оставшиеся полдня, может оказаться на вес золота, — возразил Додик Дацаев. — Кроме того, Лубянка — самое безопасное место. Федералам и в голову не придет, что снайпер осмелится засесть прямо у них под носом. К тому же тебе не нужно убивать генерала. Ты всего лишь всадишь ему в портфель игольчатый микрофон. Никто ничего и не заметит. Наши спецслужбы только в кино как часовой механизм работают. Ты слышал, как они самарскому авторитету Жоре Колыме “жучки” в квартиру ставили?

— Нет, — помотал головой Вахиз.

— А что, облажались? — встрял Тофик Магомаев.

— Еще как облажались! Приехали, значит, для установки “жучка” суровые столичные профессионалы из органов — из тех супершпионов, что умеют бесшумно передвигаться по потолку, просачиваться в замочные скважины и даже потревоженную их присутствием пыль возвращать на место. Дождались момента, когда хозяина дома не было, просочились, значит, в квартиру, установили прослушивающую аппаратуру, вернулись в контору, настроили свои приемники и приготовились слушать. И, как ты думаешь, что они услышали?

— Понятия не имею, — покачал головой заинтересованный Вахиз.

— Звонит, значит, Колыма своему корешу Васе Диванчику и спрашивает так удивленно: “Слышь, братан, ты в полтергейст веришь?”. — “А что это за штука такая? Секта, штоль, иностранная?” — интересуется Диванчик. “Темнота ты, Васек, — покровительственно так отвечает Колыма. — Это когда шмотки как ненормальные сами по себе по хате скачут или, например, если веник сам по себе тебя по морде хлопнет. Сечешь?” — “Секу. Только не верю я в это”. — “А в книгах пишут, что люди еще и не то видели”. — “Еще бы! С перепою и не то увидишь, — заметил Диванчик. — А чего спрашиваешь-то?” — “Да дома у меня полтергейст этот. Отлучился я, значит, на полчасика, возвращаюсь, а в гостиной стол из угла на середину комнаты перебрался, под люстру, на столе стул стоит, и все пылью припорошено, как после бури в пустыне… Чистой воды полтергейст!”

— Да, это вам не ЦРУ, — вздохнул Фазилаев. — Прямо обидно за Россию. Небось федералы с бодуна были. Обычное дело. Какой же русский на дело без поллитры пойдет!

— Ну так что, договорились? Подстрелишь генералов портфель около здания Лубянки?

— Надо — подстрелю, — согласился Вахиз.

* * *

Голос человека, стоящего у зашторенного окна, звучал глухо и чуть хрипловато:

— Что? Вы совершенно уверены, что Елагин разговаривал с секретаршей Стернина о СПИСКЕ?

— К сожалению, это так, — кивнул его собеседник, невыразительной наружности мужчина лет сорока с глубокими залысинами на лбу. — Более того, секретарша обещала сообщить генералу имя человека, которому Стернин передал СПИСОК. Какие будут указания?

— Ликвидировать обоих. Причем без шума ив кратчайшие сроки.

— И генерала Елагина?

— Я же сказал — обоих. Или я неясно выразился? При данных обстоятельствах это единственный выход. Желательно, чтобы это выглядело как смерть от естественных причин или несчастный случай. Немедленно свяжитесь с Вороном. Скажите ему, что дело не терпит отлагательств.

Андрей Бочаров, одетый в строгий английский костюм, тщательно причесывался перед зеркалом. Он собирался в галерею “Экстази”. Интуиция подсказывала Андрею, что у него почти не осталось времени. Чем скорее он выудит у Селены Далиловой необходимую ему информацию, тем скорее все закончится.

Зазвонил телефон. Первым импульсом Бочарова было не отвечать на звонок, но сработала многолетняя привычка к дисциплине.

— Извините, это здесь продаются памперсы со скидкой? — поинтересовался голос в трубке.

— Вы ошиблись. Это частная квартира, — ответил Андрей.

Положив трубку, он нехорошо выругался сквозь зубы и начал снимать костюм. Звонок означал, что он должен немедленно явиться в условленное место. Ему снова предстояло кого-то убить.

* * *

По дороге к метро Юра Демарин заскочил в аптеку и, купив пузырек валерьянки, залпом выпил его. Он не хотел, чтобы в присутствии Селены Далиловой у него дрожали руки и ноги. Чтобы произвести на художницу хорошее впечатление, он должен выглядеть мужественным, собранным и уверенным в себе профессионалом.

* * *

— Товарищ генерал, вам звонят по третьей линии, — сообщила секретарша Елагина.

Имя звонящего она намеренно не назвала. Третья линия, надежно защищенная от прослушивания как врагами, так и коллегами по работе, была предназначена только для ограниченного числа лиц, чьи имена было предпочтительнее не произносить вслух.

— Да, — сказал Елагин. — Да, я понял. Выезжаю. Буду на месте через сорок минут.

* * *

Вахиз Фазилаев, крепко прижав винтовку “QRM-806” к плечу, поймал в прорезь оптического прицела лицо выходящего из здания генерала Елагина.

— Ну же! Стреляй! — возбужденно воскликнул Тофик Магомаев.

Додик Дацаев больно ткнул его локтем в бок.

— Молчи! Не мешай человеку целиться! — прошипел он.

Вахиз плавно перевел прицел на покачивающийся в руках генерала портфель из коричневой кожи и, затаив дыхание, мягко нажал на спуск.

— Все в ажуре! — усмехнулся он. — Теперь вам остается молиться, чтобы генерал не расставался с портфелем.

* * *

Марина Буданова подошла к телефону и набрала номер Оли Кузиной.

— Марина! Как здорово, что тебя выпустили! — обрадовалась Оля. — Игорь мне уже сказал об этом. Я недавно звонила тебе, хотела поздравить, но тебя не было дома. Наверное, праздновала свое освобождение?

— Вроде того. Мне очень нужно с тобой поговорить, но так, чтобы Игорь об этом не знал. Мы можем встретиться?

— Конечно. Если хочешь, приезжай ко мне домой.

— Уже еду.

В замочной скважине скрипнул поворачивающийся ключ.

— Лешик! Чистяков! Ты дома? — раскатился по квартире голос Игоря.

Когда Юра Демарин добрался наконец до подъезда Селены Далиловой, водка вкупе со сверхударной дозой валерьянки привела его в состояние блаженной прострации, к которому всю жизнь стремятся, но далеко не всегда достигают его буддийские монахи. Но, несмотря на то что двери подъезда то двоились, то троились у него в глазах, а двери лифта нахально отпрыгивали в сторону при его приближении, Юра, сделав героическое усилие, с третьей попытки поднялся на шестой этаж и, с педантичным упорством тыкая пальцем в стену, через восемь с половиной минут прицельно попал в “десятку”, то есть в кнопку звонка. Это наполнило его законной гордостью.

Появившаяся на пороге Селена была в том же самом пеньюаре, но теперь ее прелести, расплывающиеся перед Юриными глазами, как водянистое тесто для блинчиков по сковородке, не произвели на милиционера прежнего впечатления.

Сконцентрировавшись, Демарин шагнул в квартиру, лишь слегка стукнувшись лбом о дверной проем, и со словами: “Я пришел вас допросить” рухнул на ковровую дорожку.

* * *

Людмила Алексеевна, затаив дыхание, прислушивалась из соседней комнаты к доносящимся из-за стены голосам Марины и Оли. Она, конечно, понимала, что подслушивать нехорошо, но просто не могла удержаться. Причудливые отношения Филимонова-Каменской и Будановой-Чистякова запросто давали фору сериалу “Династия” — ее самой любимой “мыльной опере”.

— Я уже в курсе того, что ты у нас рыжий гений математики, — усмехнулась Оля. — Игорь мне сказал. Ты не представляешь, как я сочувствую тебе. Мне кажется, что на твоем месте я бы сама сошла с ума.

— Я не знаю, что мне делать. А теперь все еще больше осложнилось.

— Почему?

— Я влюбилась, — призналась Марина.

— В стриптизера?

Буданова кивнула. Ее щеки порозовели.

— Я тебя понимаю. Потрясающий парень. На твоем месте я бы сама влюбилась. А он? — Он тоже в меня влюбился. И даже сделал мне предложение.

— Вот здорово! — радостно захлопала в ладоши Оля. — Это же просто великолепно! Поздравляю! Так в чем твоя проблема?

— Как в чем? В Анастасии Каменской, в чем же еще!

— Ой! — сообразила Оля. — Ну, ты и влипла, надо сказать! И что ты собираешься делать?

— Об этом я и хотела посоветоваться с тобой. Тебе ведь нравится Игорь?

— Еще как! А что, заметно?

— Слишком заметно, — усмехнулась Буданова. — И тебя не смущает тот факт, что он — Анастасия Каменская?

— Смущает, конечно, но что поделаешь? Любовь зла. Если подумать, Каменская далеко не худший вариант. Твой брат ведь мог оказаться вампиром или убийцей из “Молчания ягнят”.

— Типун тебе на язык! — замахала руками Марина.

— Но ведь он не вампир и не убийца, а всего лишь Каменская, — успокоила ее Кузина. — Вряд ли он решит поменять амплуа.

Буданова вздохнула.

— Я наблюдала вас вдвоем, и я могу поклясться, что он на тебя реагирует, хотя, возможно, сам не отдает себе в этом отчета. Я имею в виду, что он реагирует на тебя как мужчина.

— Мне это известно, — кивнула Оля. — И я уже добилась кое-каких результатов. Для начала я его шантажировала, угрожая раскрыть всем его настоящее имя и тем самым испортить его работу под прикрытием. Под нажимом Игорь согласился по легенде сделать меня своей девушкой. Затем мы пошли в ресторан, немного выпили, потанцевали, и твой брат признался, что иногда ему кажется, что на самом деле он мужчина, и самое ужасное, случается, что ему хочется быть мужчиной.

— Да ты что! Неужели это правда?

— Это еще не все. Он заявил, что я ему нравлюсь, а потом обнял меня и поцеловал, причем целовал как самый стопроцентный мужчина. Через одежду я чувствовала, что у него началась эрекция.

При слове “эрекция” Людмила Алексеевна за стеной покраснела и потянулась за флакончиком с валерьянкой.

— С ума сойти! — восторженно взвизгнула Марина. — Это просто невероятно! А что было дальше?

— А дальше ему позвонили и сообщили, что ты арестована за убийство Егора, и Игорь мгновенно превратился в Анастасию Каменскую.

— Черт! Вот ведь некстати!

— Я тоже так подумала. Как ты считаешь, он может вылечиться?

— Не знаю. Наши врачи считают, что шизофрения не лечится, некоторые зарубежные медики придерживаются другой точки зрения. Случай Игоря очень специфический. У него нет большинства характерных для шизофрении признаков. И на самом деле психиатры не могут совершенно точно определить, что такое шизофрения, и провести четкую границу между шизофренией и шизоидной акцентуацией личности или некоторыми другими заболеваниями и последствиями психологических травм. Насколько я знаю, обычно человек представляет себя кем-то другим или уходит от мира в том случае, если его не устраивает этот мир или его положение в этом мире. По ряду причин мой брат считал себя несостоявшимся как мужчина. Возможно, поэтому у него возникла эта странная навязчивая фантазия, которая со временем вытеснила из его сознания реальность. Мне кажется, что, если бы Игорь ощутил, как прекрасно быть здоровым полноценным мужчиной, он без всяких лекарств перестал бы считать себя Анастасией Каменской, потому что реальность для него стала бы более привлекательной, чем фантазии. По крайней мере, мне хочется в это верить.

— Мне тоже хочется в это верить, — вздохнула Оля.

— Ты попытаешься помочь моему брату вновь обрести свое настоящее “я”? — с надеждой посмотрела на нее Буданова.

— Ты могла бы и не задавать мне этот вопрос, — улыбнулась Кузина.

* * *

Селена Далилова посмотрела на мирно посапывающего на ее постели и благоухающего на всю комнату валерьянкой Юру Демарина и тяжело вздохнула. С одной стороны, несчастный полунищий милиционер, если судить по его виду, живущий на одну зарплату, вызывал у художницы чувство легкого презрения, с каким вознесшаяся на вершину успеха звезда смотрит на бедного неудачника, но, с другой стороны, развитая женская интуиция подсказывала Селене, что беднягу довела до такого состояния любовь, а к любви романтичная в душе Селена относилась с уважением. Секса в ее жизни, как и в ее картинах, было более чем достаточно, чего, к сожалению, нельзя было сказать о любви.

— Что же мне с тобой делать? — пробормотала художница. — Я не могу оставить тебя здесь на всю ночь.

Укоризненно покачав головой, она подошла к телефону и набрала номер Игоря Филимонова.

— Игорь? Это Селена. Извини, что я тебя беспокою, но ко мне недавно вломился милиционер, один из тех, с которыми ты ко мне заходил. Похоже, он вдребезги пьян, и вдобавок от него за версту разит валерьянкой. Кажется, его зовут Юра.

— Юра? Пьян? А ты уверена, что это не Гоша?

— Может, и Гоша. Точно не уверена. Я не запомнила, как кого зовут. У него светлые волосы.

— Тогда это действительно Юра. И что он делает? Он тебе не докучает?

— Вообще-то, он спит на моей кровати. Он свалился на пол прямо в коридоре. Единственные слова, которые он ухитрился произнести, это “Я пришел вас допросить”. Потом он отключился. Я перетащила его на кровать — неудобно как-то, чтобы сотрудник правоохранительных органов на полу в прихожей валялся. Так что я даже не знаю, докучает он мне или нет. Это как посмотреть.

— Подожди, я сейчас приеду, — сказал Игорь. — Заодно, если ты не против, мне хотелось бы задать тебе еще несколько вопросов.

— Обещаю на них ответить при условии, что ты избавишь меня от твоего чудо-сыщика, — усмехнулась Селена.

* * *

Генерал Елагин оставил машину перед входом в зоопарк и, заплатив за билет, прошел через турникет. Портфель он взял с собой. Оставлять его в машине было слишком небезопасно. Настроение у Петра Ильича было далеко не радужное. О его разговоре с секретаршей Стернина стало известно почти мгновенно, а ведь он был уверен, что его кабинет надежно защищен от прослушивания. Что же произошло? Перед самым приходом Сенчуко-вой он лично все проверил прибором поиска радиозакладок и не обнаружил “жучков”. Возможно, микрофоны были выключены и их включили лишь после того, как в кабинет вошла Лариса? Или это Сенчукова незамедлительно сообщила об их разговоре?

"Вряд ли, — подумал Елагин. — С ее стороны это было бы ошибкой. Она не могла быть замешана в это дело — слишком мелкая сошка. К тому же она уже достаточно времени проработала в органах, чтобы понимать, что разглашение разговора со мной могло навести нежелательных людей на мысль о том, что она слишком много знает. А это было бы равносильно смертному приговору. Может, Лариса случайно проговорилась кому-то? Не думаю. Скорее всего нас все-таки подслушали. За Сенчуковой могли установить наблюдение. Просто так, на всякий случай. Или, может, узнали, что она была у меня, и допросили ее?”

Генерал не ожидал, что о его частном расследовании станет известно так быстро. После звонка он окончательно убедился, что шантажист не солгал и что к смерти бизнесменов и полковника Стернина были причастны люди, занимающие весьма крупные посты. Очень опасные люди. Возможно, они попытаются убрать и его. Может, даже сегодня. Хотя вряд ли. Он слишком заметная фигура, к тому же, если бы его хотели немедленно убрать, не стали бы назначать встречу в зоопарке — слишком людное место. Вероятно, с ним попытаются договориться.

Отыскав нужную скамейку, расположенную перед вольером зубров, Елагин опустился на нее. Легкий ветерок доносил из-за загородки пряный, насыщенный запах скотного двора. Генерал брезгливо поморщился.

"Не могли другую скамейку выбрать, — раздраженно подумал он. — Впрочем, расчет сделан правильно. Слишком маловероятно, чтобы она оказалась занятой. Здесь смердит, как в общественном туалете”.

Сбоку донесся легкий шелест шагов. Елагин обернулся.

— Ворон! — воскликнул он. — Гак они прислали тебя.

От взгляда киллера не укрылась бледность, покрывшая лицо генерала.

— Здравия желаю, Петр Ильич, — ухмыльнулся он. — Вот мы и снова встретились.

— Значит, меня все-таки решили убрать, — мрачно произнес Елагин.

— Ну, зачем вы так! — обиделся Ворон. — В зоопарке? На глазах у десятков свидетелей? За кого вы нас принимаете? Для начала вас хотели всего лишь предупредить, не более того. Вам просили передать вот это. Прочтите, пожалуйста.

Генерал вскрыл протянутый ему конверт из плотной бумаги и вынул оттуда газетную заметку.

— Что это за маразм?

На газетной вырезке красовалась фотография пегого жеребца с белой полосой на морде.

— Прочтите, пожалуйста, — снова попросил Ворон, усаживаясь на скамейку рядом с Петром Ильичом. — Ну и воняет же здесь, — поморщился киллер.

"ЖЕРЕБЕЦ УМЕР, НО МЕРИНОМ НЕ СТАЛ” — гласил набранный броским красным шрифтом заголовок.

Елагин вздохнул и раздраженно покачал головой.

— Читайте, читайте, — подбодрил его Ворон. “В деревне Хомяковка Костромского района жил жеребец Сенька, обожающий кобыл, — продолжил чтение генерал. — Хозяева, уставшие от постоянных несанкционированных половых контактов коня, решили перевести его в ранг меринов. Договорились с ветеринаром, но за некоторое время до назначенного дня Сенька, видимо, почуяв неладное, затосковал, перестал есть и подпускать к себе людей.

За сутки до визита ветеринара жеребец самовозбудился и ухитрился поддерживать эрекцию в течение двенадцати с половиной часов, после чего упал и… испустил дух. Теперь вся деревня с уважением и восхищением вспоминает гордое животное, которое предпочло смерть потере своего мужского достоинства.

— Я горжусь своим конем, — со слезой на глазах сообщил нашему корреспонденту Архип Железняк, бывший владелец усопшего Сеньки. — Не каждый человек способен на такое”.

— Прочитал, — сказал Елагин, поднимая глаза на Ворона. — И что это значит?

— Понятия не имею. Ведь это послание для вас. Думаю, вы умеете читать между строк, — пожал плечами тот. — Мне велели предоставить вам пятнадцать минут на размышление, а затем вы должны дать ответ, от которого будет многое зависеть как для вас, так и для людей, которых я представляю.

— Совсем оборзели, — покачал головой Петр Ильич. — Конспираторы хреновы. Вот до чего перестройка довела.

— У вас есть пятнадцать минут, чтобы подумать. А я пока схожу куплю себе мороженое. Извините, но меня мутит от этого запаха. Через четверть часа вернусь за ответом.

Генерал раздраженно посмотрел вслед удаляющемуся Ворону. Киллер уносил с собой пустой конверт. Елагин увидел, как он разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в урну.

"Маразм, — подумал он. — Чистой воды маразм”.

Елагин снова пробежал глазами заметку.

"Коня решили перевести в ранг меринов”.

Они что, намекают на увольнение? Нет, это глупо. Это не имеет никакого смысла. Увольнение ничего не решает.

"Животное предпочло смерть потере мужского достоинства”.

Совершенно очевидно, что ему угрожают смертью в случае, если он собирается и дальше копаться в этом деле. Впрочем, не играет роли, оставит он расследование или нет. Он и без того слишком много знает.

"Животное предпочло смерть”.

Может, ему по старой дружбе предлагают покончить жизнь самоубийством? Не хотят тратить деньги и время на имитацию несчастного случая? Ну уж нет! Он не собирается делать им такой подарок. У него тоже в рукаве есть пара козырей.

Боль затопила грудную клетку, отдаваясь в немеющую левую руку.

"Сердечный приступ, — мелькнуло в голове у Елагина. — Но ведь у меня здоровое сердце!”

Он попытался крикнуть, позвать на помощь, но горло сдавил мучительный спазм, и умирающий генерал смог издать только тихий, почти неслышный хрип. Последним утешением Петра Ильича стало то, что он разгадал смысл посланной ему заметки. Его поймали как мальчишку. Нестандартная ситуация, выбивающая из колеи. Нелепая заметка про жеребца, на которой сосредоточивается все его внимание. А разгадка проста. К сожалению, слишком проста. Микстовый яд. Прозрачный и без запаха. Достаточно нанести его на предмет, и тот, кто прикоснется к нему рукой, умирает быстрой или долгой, легкой или мучительной смертью. Это зависит от типа добавленного в смесь яда. В данном случае спецслужбы выбрали для своей жертвы быструю и относительно легкую смерть. Основа в виде диметил-сульфоксида, проводящего молекулы отравляющего вещества через кожу непосредственно в кровь, плюс яд, разработанный еще в лабораториях КГБ, вызывающий паралич сердца и распадающийся на естественные для человеческого организма компоненты в течение получаса, так что вскрытие не обнаруживает следов отравления. Заключение — смерть от естественных причин.

Получив разгадку, Елагин улыбнулся, вернее, ему показалось, что улыбнулся, потому что тело его уже не подчинялось исходящим из мозга приказам. Так он ушел в длинный темный коридор, в котором утихала боль, а в конце его сиял ослепительный свет. Коридор растягивался и изгибался, спирально ввинчиваясь в бесконечность. Генерал знал, что из него уже нет возврата.

Листок с фотографией пегого коня выскользнул из рук Петра Ильича и спикировал на асфальтовую дорожку в паре шагов от скамейки.

Андрей Бочаров, неторопливо облизывая мороженое и рассеянно глазея на спящих в вольере зубров, прошел мимо, наступив на бумажный прямоугольничек. Он даже не взглянул на расслабленно откинувшего голову на спинку скамьи генерала. Листок прилип к подошве его ботинка. Пройдя метров двести, Ворон достал из кармана полиэтиленовый пакетик и, аккуратно отлепив им листок от подошвы, выбросил и его, и пакетик в урну. Первая часть задания была выполнена. Теперь ему предстояло убрать Ларису Сенчукову.

— Что за черт! — воскликнул Тофик Магомаев, снимая наушники. — Там стоит такой гвалт! Орут: “Вызовите “Скорую”! Он умер! Сделайте ему искусственное дыхание! Сердечный приступ!”

— Ну-ка дай послушать! — потянулся к наушникам Додик Дацаев. — Твою мать! Похоже, генерал наш коньки отбросил. Убили-таки его, сволочи! И как оперативно! Если бы у нас в стране так с преступностью боролись!

— Типун тебе на язык! — замахал руками Тофик.

— Да это я так, к слову.

Магомаев укоризненно посмотрел на приятеля. Он был слегка суеверен.

— Несколько минут назад генерал разговаривал с человеком по кличке Ворон, а потом бормотал что-то о том, как коня решили перевести в ранг меринов, а животное предпочло смерть.

— Коня? — поразился Додик. — Какого еще коня?

Тофик пожал плечами.

— Ну-ка перекрути запись назад, — попросил Дацаев. — Посмотрим, что там у них за конь.

* * *

— Валерьянка, — сказал Игорь Филимонов. — От него же несет валерьянкой, как от целой фармацевтической фабрики.

— И еще водкой, — добавила Селена. — Неудивительно, что у нас в стране такой бардак. Даже в милиции сплошные алкоголики.

— Это ты виновата, — возразил Игорь. — До встречи с тобой Юра был праведником и трезвенником.

— Я? — притворно удивилась художница. — А я-то тут при чем?

— А то ты не знаешь. Сначала выставляешь напоказ свои прелести, а потом удивляешься, что парень голову потерял.

— Но ты-то не потерял голову.

— Я — другое дело.

— Это я давно заметила, и, честно говоря, меня мучает вопрос — почему? У тебя что, какие-то проблемы с женщинами?

— Нет у меня никаких проблем. И вообще я не об этом пришел поговорить. У меня с собой список фамилий людей, которые бывали на квартире у Тараса и имели возможность выкрасть у него чулок и образцы пастели. Крестиками Денисов отметил тех, кто был знаком с Егором, а те, кого теоретически мог шантажировать Буданов, помечены звездочками. Пожалуйста, просмотри список и подумай, не мог ли кто-то из них узнать о шантаже, и вообще, вдруг тебе придет в голову что-либо по этому поводу.

— По объему это больше напоминает не список, а докторскую диссертацию, — заметила Селена.

— Но ты ведь хочешь помочь Тарасу.

— Хочу, — вздохнула художница. — Мне самой интересно узнать, у кого хватило смелости прикончить Егора.

— Эти сволочи убили нашего генерала, — мрачно сказал Додик Дацаев. — И это после того, как я привык к мысли, что у нас будет собственный ручной генерал ФСБ. С его поддержкой все продовольственные рынки Москвы перешли бы под наш контроль.

— Вряд ли Елагин из-за какой-то фотографии стал бы сотрудничать с дагестанской мафией, — заметил Тофик Магомаев.

— А кто говорит о сотрудничестве? Он просто по нашей наводке любезно помог бы расправиться с конкурентами. Всем было бы хорошо — и нам, и ФСБ. Федералы могли бы с гордостью трубить на всех перекрестках, что наконец положили конец бесчинствам армянской, грузинской и чеченской мафий на продовольственных рынках. Впрочем, что об этом говорить. Все пропало.

— Да уж, для этих спецслужб ничего святого не существует, — возмущенно кивнул Тофик. — Своих уничтожают, словно это не люди, а какие-нибудь чебуреки. Для них жизнь человеческая — тьфу! Плюнь и разотри.

— Нехорошо это, — продолжал размышлять вслух Додик. — Мы, конечно, тоже не ангелы, но мы всего лишь следуем неумолимым законам рыночной экономики. Но до того, что эти гады сотворили с генералом, даже чеченцы бы не додумались. Заморочили человеку голову каким-то жеребцом, который предпочел умереть, но остаться мужчиной, а сами втихаря кокнули. Нет, так дела не делаются.

— Вот-вот. А еще мафию по телику ругают. Рыба-то, между прочим, гниет с головы. И, что самое обидное, эти паразиты, как всегда, выйдут сухими из воды, да еще с миллиардами долларов, перекачанных со счетов убитых бизнесменов. А мы тут вкалываем как бобики, выживая в суровых условиях дикого российского капитализма. Как подумаю об этом, прямо орать хочется: “Где закон? Где справедливость?”

— Правильный вопрос, — задумчиво кивнул Дацаев. — Нечестно, чтобы эти кровопийцы купались в баксах, в то время как народ, то есть мы с тобой тяжелым потом зарабатываем себе на хлеб. Надо восстановить справедливость.

Магомаев подозрительно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, словно ты что-то задумал.

— Элементарно, Ватсон. Как я понял из разговоров милиционеров, эти ворюги из спецслужб перекачали денежки на свои счета со счетов убитых бизнесменов. Теперь пришла пора вернуть награбленное народу, то есть нам с тобой.

— Нам с тобой? Миллиарды долларов? — Тофик нервно сглотнул слюну. — Да ты что! Нам с ними в жизни не справиться.

— Вдвоем, может быть, и нет, а с корешами из дагестанской мафии — запросто. Денег на всех хватит, а мы не жлобы — из-за лишней копейки убивать друг друга не станем.

— Ну, у тебя и мозг! Да тебе же цены нет! — восхитился Магомаев.

— Мне это часто говорят, — скромно потупился Додик.

* * *

— Этот список неполный, — сказала Селена Далилова через некоторое время. — Даже странно, что Тарас забыл упомянуть о Вадиме.

— О Вадиме? О каком еще Вадиме? — насторожился Игорь.

— О Вадиме Кругликове. Они были любовниками, но потом расстались по инициативе Тараса.

— А кто этот Кругликов?

— Как? Ты его не знаешь? Это же парикмахер из салона “Мадонна”. По-моему, у него и твоя сестра стриглась.

— Дамский парикмахер? — уточнил Филимонов.

— Конечно, дамский, — хихикнула художница. — Именно поэтому Тарас и делал у него химическую завивку. Это я ему порекомендовала Вадима.

— А Егора он тоже знал?

— Если не лично, то наверняка его видел. Егор ведь иногда заезжал за Мариной в парикмахерскую, да и на вернисажи Вадим ходил. Вполне вероятно, что Тарас показывал ему Егора и наверняка рассказывал о нем. Тарас ведь такой болтливый.

— Но почему тогда Денисов не указал Вадима в списке?

Селена пожала плечами.

— Не знаю. Может быть, забыл, может, не хотел, а может быть, у него произошло подсознательное вытеснение. Они ведь расстались очень бурно. Вадим влюбился в Тараса прямо как сумасшедший. По натуре он был собственником, а Тарас — человек общительный — сам знаешь, да и работа у нас такая, что хранить верность единственному возлюбленному несколько трудновато… Словом, начались бешеные сцены ревности со скандалами, угрозами то убийства, то самоубийства. Это тянулось около месяца, а потом Тарас решил поставить точку в их отношениях и твердо заявил Вадиму, что больше они встречаться не будут. Расстались они месяца полтора назад. С тех пор, насколько я знаю, Кругликов у Денисова не появлялся.

— Ладно, допустим, они поссорились, но откуда мог Кругликов узнать, что Буданов шантажирует Тараса? Как он заманил Егора в лес? Зачем ему понадобилось убивать Буданова? И, если он уже полтора месяца не появлялся у Тараса, как он мог украсть у него чулок, чтобы его подставить? Вадим ведь не имел возможности спланировать это заранее.

— Заранее нет, — покачала головой Селена. — Но он вполне мог знать о том, что Буданов шантажирует Тараса.

— Откуда?

— Мне это пришло в голову только сейчас, когда я просматривала список. В тот день, когда Тарас мне позвонил, Вадим позировал мне. Я делала наброски для картины “Анатомия мироздания”. Я вышла на кухню, чтобы поставить чайник, а Вадим остался в студии. В этот момент зазвонил телефон. Это был Денисов. Сейчас я понимаю, что Вадим, услышав, что я назвала Тараса по имени, мог не удержаться и снять трубку параллельного аппарата.

— Черт, а ведь это вариант. Но зачем ему понадобилось убивать Егора? И как он заполучил чулок Тараса?

— С чулком как раз все просто, — объяснила Селена. — Кругликов был не только гомиком, но и фетишистом. Он у всех своих любовников воровал нижнее белье и разные мелкие предметы туалета. Тарас мне как-то пожаловался, что Вадим спер у него уже три пары кружевных трусиков от Галаноса. Так что чулок Кругликов запросто мог прихватить вместе с трусиками.

— А пастель? По-моему, на образцы пастели фетишисты до сих пор не покушались.

— Денисов наверняка рисовал его. Может быть, у Вадима дома был портрет Тараса, выполненный пастелью?

— Ты мне позволишь позвонить?

— Разумеется, — пожала плечами художница. — Ты собираешься поговорить с Тарасом?

— Угадала, — усмехнулся Филимонов.

— Желто-розовый период, — сказал Игорь, опуская трубку на рычаг. — Ты была права.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно подняла брови Селена.

— Это Тарас так шутил. У Пикассо были голубой и розовый периоды, а Денисов смеялся, что у него желто-розовый период. Он сделал портрет Вадима в желто-розовых тонах и подарил ему. Кажется, я начинаю понимать, что произошло. Меня все время настораживал тот факт, что на кроссовках были следы пастели. Убийца использовал эти кроссовки, чтобы запутать следствие. Он выбросил их в мусорный бак и никак не мог предполагать, что милиция отыщет свидетеля — бомжа, вытащившего кроссовки из помойки. Но в таком случае, если представить, что убийца хотел подставить Тараса, зачем ему было оставлять следы пастели на кроссовках, раз он считал, что милиция их не найдет? Это обстоятельство смущало меня и заставляло сомневаться в невиновности Тараса. Если убийцей был он, его пастель могла случайно попасть на обувь.

— Но, если рассуждать таким образом, Вадиму тоже не было смысла оставлять пастель на кроссовках. А случайно она попасть не могла, потому что картины обычно висят на стене в комнате, а если он купил новые кроссовки в день преступления, маловероятно, чтобы пастель с картины оказалась на них.

— Кажется, я знаю, как это получилось. Ты разрешишь мне еще раз позвонить?

— Кому? Снова Тарасу?

— На сей раз Гоше. Другому милиционеру. Думаю, нам стоит как можно скорее навестить Вадима.

— Э, нет! — возразила Селена. — Прежде чем ты поедешь к Вадиму, ты увезешь из моей квартиры этого алкоголика.

— А попозже нельзя? — жалобно попросил Игорь. — Он же тебя не беспокоит. Лежит себе спокойно в постели и спит.

— Нет, — твердо сказала Селена. — В моей постели он спать не будет. Если так спешишь, можешь оставить его на улице. Положи на какую-нибудь скамейку. Пусть отсыпается.

— Ладно, — вздохнул Филимонов. — Отвезу нашего Ромео домой. Он же не бомж, чтобы на скамейке спать. Только помоги мне дотащить его до машины.

* * *

— Значит, так, — сказал Додик. — Для начала надо найти Ворона. Он нас выведет на людей, назовем их группа Икс, у которых в налоговых “оазисах” припрятаны денежки убитых бизнесменов.

— А как мы его найдем? У тебя есть связи в ФСБ? — заинтересованно спросил Тофик.

— Зачем нам его искать? Знаешь, у русских есть пословица: работа дураков любит. Умная пословица. Пусть твой Христопродавцев киллера отлавливает. Позвоним ему и назовем имя убийцы. Это называется — добровольная помощь милиции. Вот он порадуется. А нам останется только слушать, наблюдать и делать выводы.

— А как же Аглая Тихомировна? Ведь вся операция финансируется на ее деньги. Она тоже хочет найти киллера.

— Ну и пусть найдет. Мы же не жадные и к тому же честные. Заплатила деньги за убийцу — получай убийцу. Укокошить его она вряд ли сможет, не та подготовка, а вот понервничать заставит. Тут-то он и выведет нас на своих нанимателей. А уж там наши братки из них личные коды доступа к счетам и повынимают.

— А если вдруг милиция арестует Ворона? — забеспокоился Магомаев. — Что тогда? Будем похищать его из тюрьмы? Хлопотно как-то получается.

— Ты же видел этого Крестовоздвиженского, — усмехнулся Дацаев. — Как по-твоему, способен такой арестовать профессионального киллера из спецслужб?

— Нет, — убежденно сказал Тофик. — Не способен.

— То-то и оно. А пока позвони Вермеевой и доложи о результатах расследования. Пусть старушка еще пару тысяч долларов подбросит на текущие расходы.

* * *

Кафе “Шуры-муры” было любимым местом тусовки братков из боровской преступной группировки. Некоторое время назад покой отделанного в стиле салуна Дикого Запада заведения с навязчивой регулярностью нарушал грохот выстрелов конкурирующей мясницкой группировки.

В затяжной войне за дележ сфер влияния победила боровская братва, стрельба в кафе прекратилась, и вот уже восемь месяцев боровский главарь Гриша Ластик спокойно наслаждался в “Шурах-мурах” своим любимым пивом “Будвайзер” и задушевной беседой с приятелями-корешами.

Опустошив пятую по счету кружку пива, Гриша отставил ее в сторону, удовлетворенно рыгнул и, кинув на стол стодолларовую купюру, неспешно направился к выходу. Четверка телохранителей привычно заняла свои места вокруг боровского авторитета. Один из них открыл дверь и, опытным ; взглядом осмотрев окрестности, сделал знак, что можно выходить.

Ласково поглаживая себя по животу, в котором при каждом шаге умиротворенно побулькивало пиво. Ластик переступил порог и улыбнулся клонящемуся к горизонту сияющему летнему солнышку. Это было последнее, что он успел сделать в своей жизни.

Оглушительный взрыв вдребезги разнес вход в кафе. Из окрестных домов с оглушительным звоном вылетели оконные стекла.

Андрей Бочаров слегка пошатнулся под ударом взрывной волны, но он находился достаточно далеко от места взрыва, и она не причинила ему вреда.

"Твою мать, это же был Гриша Ластик! — запоздало сообразил он, пряча в карман пульт дистанционного управления. Андрей ухмыльнулся. — Так даже лучше. Теперь уж точно все — и милиция, и бандиты, и ФСБ будут уверены, что взрыв был организован мясницкой группировкой, так что смерть Ларисы Сенчуковой, живущей в соседнем с кафе “Шуры-муры” подъезде, сочтут несчастным случаем. Возвращаясь домой, секретарша Стернина чисто случайно оказалась перед входом в злосчастное кафе в тот самый момент, когда в урне, стоящей около витрины, взорвались пять тротиловых шашек, подложенных туда неизвестными бандитами. Отлично получилось. Даже лучше, чем было задумано. Теперь боровские братки кровью умоют мясницкую группировку, а газеты смогут порадовать читателей новыми подробностями очередной войны мафий”.

Тофик Магомаев взял телефонную трубку. Христопродавцеву он решил позвонить только завтра, после того, как тот сам узнает о смерти генерала, иначе его излишняя осведомленность вызовет слишком сильные подозрения. Для начала Тофик решил связаться с Аглаей Тихомировной и порадовать ее успешным ходом расследования, а заодно попросить у щедрой старушки еще пару тысяч долларов на текущие расходы.

— Тофик! — обрадовалась Вермеева. — Ну как, вы что-нибудь обнаружили?

— Естественно, обнаружил. Но это не телефонный разговор. Мы можем встретиться прямо сейчас?

— Уже выхожу, — возбужденно пробасила Аглая Тихомировна.

* * *

Гоша Крестовоздвиженский гордо продемонстрировал Вадиму Кругликову свое удостоверение сотрудника милиции. Кругликов взял удостоверение, повертел его в руках, внимательно изучив со всех сторон, а затем вопросительно посмотрел на стоящего за спиной Гоши Игоря.

— Вы тоже из милиции?

— Нет, я гражданское лицо.

— Этот товарищ помогает нам в расследовании, — объяснил Гоша.

— И что же вы расследуете?

— Убийство Егора Буданова.

— Егора Буданова? — удивленно посмотрел на милиционера Вадим. — А кто это — Егор Буданов?

— Странно, что вы его не знаете. Он был мужем одной из ваших клиенток — Марины Будановой, владелицы галереи “Экстази”.

— Ах да! — спохватился Вадим. — Кажется, теперь припоминаю. Возможно, я его видел. За Мариной иногда заезжал в парикмахерскую какой-то мужчина — высокий блондин. Вероятно, это был ее муж. Но лично мы не были знакомы.

— И вы не знали, что Буданов был убит, а его жена арестована за убийство?

— Понятия не имел, — покачал головой Кругликов.

— Странно. Об этом несколько дней подряд трубили все средства массовой информации.

— Я уезжал на несколько дней на дачу. И, кроме того, я не читаю газеты и редко смотрю телевизор.

— Где вы были в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня с половины двенадцатого до половины первого? — поинтересовался Крестовоздвиженский.

— Вас что, интересует мое алиби? — удивленно поднял брови Вадим.

— Вот именно, — подтвердил Гоша.

— То есть вы что, считаете, это я убил Буданова? Но зачем мне это делать? Мы ведь даже не были знакомы!

— Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

— Точно не помню. Наверное, дома. Спал. Или, может быть, в баре “Кактус”. Обычно я засиживаюсь там допоздна. Да, точно, теперь я вспомнил. Я был в баре.

— Кто-нибудь сможет подтвердить ваше алиби?

— Думаю, что бармен сможет. Он хорошо меня знает. Может, еще кто-либо из посетителей, но насчет этого я не уверен.

— А каковы были ваши отношения с Тарасом Денисовым? — спросил Игорь.

Вадим возмущенно посмотрел на него.

— Это что, имеет какое-то отношение к вашему расследованию?

— Самое непосредственное, — подтвердил Гоша.

— Но он же не милиционер. Я что, должен отвечать на его вопросы?

— Считайте, что их задаю вам я.

— А мне плевать, кто их задает. На подобные вопросы я не собираюсь отвечать. Кстати, с Тарасом я не виделся уже около двух месяцев. Ни он сам, ни его дела меня не интересуют.

— А вам было известно, что Буданов шантажировал Денисова?

— Понятия не имел, — пожал плечами Кругликов. — Откуда мне это было знать, если я ни с кем из них не общался?

— Мы слышали, что у вас есть картина Денисова — ваш портрет, написанный в желто-розовых тонах. Могли бы мы на него взглянуть?

— Это еще зачем?

— Скажем, мы поклонники творчества Денисова. Особенно нас интересует его желто-розовый период. Так мы можем посмотреть картину?

— Не можете, — грубо ответил Вадим. — Пару месяцев назад, после того, как мы поссорились с Тарасом, я ее выбросил. Не нравилась она мне. Между нами, Денисов всегда был дерьмовым художником. Есть еще вопросы?

— Пока нет, — вздохнул Гоша.

* * *

— Ворон, — возбужденная разговором с Тофиком, бормотала себе под нос Аглая Тихомировна, широкими шагами расхаживая по квартире. — Значит, его зовут Ворон.

Вот что значит нанять хорошего частного детектива! Это тебе не малахольный Христопродавцев, визжащий от страха в темном подъезде.

Вермеева решительным шагом двинулась на кухню и, выдвинув ящик буфета, за неимением огнестрельного оружия вытащила из него напоминающий мачете здоровенный кухонный нож и топорик для разделки мяса. Немного подумав, Аглая Тихомировна переместилась в коридор и там извлекла из шкафчика электродрель, тиски и кувалду. Ее лицо озарила блаженная улыбка. Мать издателя представила, как зажимает в тиски яйца ненавистного киллера, а затем просверливает ему череп электродрелью и, в довершение картины, с размаху лупит его по голове кувалдой.

Нет, так нельзя. Эдак подлец слишком быстро коньки отбросит, не успев до конца осознать и искупить страданиями свою вину. Лучше сверлить в нем маленькие дырочки. Много маленьких дырочек, и не в черепе, а для начала в кистях рук и в ступнях ног.

А зубы? Она же чуть не забыла про зубы! Представив, как электродрель ввинчивается в зубные нервы Ворона, Аглая Тихомировна блаженно вздохнула.

Рано или поздно настанет момент, когда она встретится с киллером лицом к лицу. Она будет готова к встрече.

* * *

— Хреново, — сказал Гоша. — Очень хреново. Если этот Кругликов действительно убийца, его будет трудно прижать, особенно если бармен подтвердит его алиби.

— Думаю, нам стоит выпить пива в “Кактусе”, — предложил Игорь.

Тимур Авдеев, бармен “Кактуса”, с неприязнью посмотрел на удостоверение Крестовоздвиженского. Он не выносил ментов, и на это у него были свои причины. Кроме того, он был “голубым” и в душе симпатизировал Вадиму Кругликову.

"Значит, менты интересуются, был ли в баре Вадим в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня и во сколько он ушел, — подумал бармен. — Похоже, парню нужно алиби. Знать бы, на какое время”.

Облегчать ментам жизнь бармену не хотелось. — Кажется, он просидел до закрытия, — задумчиво сказал Тимур, делая вид, что старательно припоминает. — Да, точно, он сидел до закрытия, до двух часов ночи.

— Вы в этом абсолютно уверены? — спросил Игорь.

— Пока на память не жаловался.

— А во сколько он пришел?

— Приблизительно около десяти.

— И он никуда не выходил? Не отлучался на время?

Авдеев отрицательно покачал головой.

— Никуда он не отлучался, если, конечно, не считать того, что он пару раз сбегал в туалет.

— А вы ничего не путаете? Может быть, это было в другой день, а не с двадцать пятого на двадцать шестое?

— Вы спросили — я ответил. Ничего я не путаю. Извините, мне нужно обслуживать клиентов, — неприязненно сказал Тимур и отвернулся.

* * *

— Теперь совсем плохо, — удрученно вздохнул Гоша. — Ты обратил внимание, с какой ненавистью этот бармен смотрел на нас? Держу пари, что он врет. Похоже, он настолько не выносит милицию, что подтвердил бы алиби самого Чикатило, лишь бы насолить ментам.

— Но нам-то от этого не легче, — сказал Игорь. — Ничего не поделаешь, придется искать других свидетелей. Возможно, кто-нибудь видел Вадима в городе в то время, когда, согласно утверждениям Авдеева, он сидел в баре. Кроме того, можно попытаться отыскать продавца, у которого Кругликов купил кроссовки. Кроссовки китайские, из дешевых, почти наверняка Вадим приобрел их на каком-то вещевом рынке, находящемся неподалеку от его дома или работы. Но надежда на то, что продавец через неделю по фотографии опознает покупателя, почти ничтожна. Да и фотографии Вадима у нас нет. Пока ее раздобудем, пока опросим продавцов, потеряем уйму времени, и еще неизвестно, будет ли какой-либо результат.

— Может, повезет, — без особой надежды сказал Гоша.

— Хотелось бы, — вздохнул Игорь. — В любом случае сейчас нам пора по домам. Уже поздно, вещевые рынки закрыты, и фотографию мы сегодня никак не раздобудем. А так хоть с сестрой пообщаюсь. Мы толком и не успели поговорить.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Гоша. — Что ж, до завтра!

— До завтра, — кивнул ему Игорь.

* * *

— Вот! Еще две тысячи долларов! — широким жестом швырнув деньги на стол, сообщил вернувшийся после встречи с Вермеевой Тофик Магомаев. — Здорово мы раскрутили старушку. Она чуть ли не кипятком писала, как узнала, что мы вышли на след убийцы. А у тебя что новенького?

— Похоже, у наших ментов проблема, — покачал головой Додик Дацаев. — Они тут еще одно убийство раскручивают. Плохо дело. Им придется искать человека, который продал кроссовки сорок шестого размера одному гомику-парикмахеру, а поскольку с ментами никто разговаривать не захочет, они будут искать этого свидетеля до морковкина заговенья вместо того, чтобы вплотную заняться Вороном. А это не в наших интересах.

— Но ведь у тебя есть связи с ребятами с вещевых рынков, — напомнил Тофик. — Ты же на дагестанцев работаешь. Позвони кому следует, и тебе этого продавца в пять минут раскопают. Поможем ментам. Только надо будет достать фотографию парикмахера.

— Это как раз не проблема, — ухмыльнулся Дацаев.

* * *

— Леш! Чистяков! Ты дома? — крикнул Игорь, открывая дверь.

Никто не отозвался. На журнальном столике в гостиной лежала записка.

"Ужин в холодильнике. Не ленись и разогрей его в микроволновке. Сегодня я не приду ночевать. Не волнуйся и будь умницей. Целую. Марина”, — прочитал он.

"Интересно, почему Чистяков не написал, где он собирается ночевать? — подумал Игорь. — Наверное, у него на это были свои причины. Завтра он все объяснит. Жаль, что его нет. Впрочем, это даже к лучшему. Я так и не научилась жить семейной жизнью. Как, должно быть, страдает несчастный Лешка, интуитивно чувствуя, что меня тяготит его присутствие”.

Игорь подошел к холодильнику и вытащил оттуда стеклянную кастрюльку, в которой обнаружил пару тонких подрумяненных отбивных с жареным картофелем.

После минутной борьбы с собственной ленью он все-таки сунул их в микроволновку. Настроение было паршивым. В этот вечер одиночество почему-то не радовало. Все шло как-то наперекосяк. План с шантажом генерала, возможно, и не сработает. Бармен явно врет, покрывая по непонятной причине Вадима Кругликова. Отыскать продавца кроссовок скорее всего не удастся. От картины Вадим тоже, похоже, избавился. Да, день явно был не из лучших.

Вытащив из микроволновой печи разогретые антрекоты, Игорь принял твердое решение на время позабыть о работе и сделать то, что он почти никогда не делал, а именно — сесть с тарелкой перед телевизором и посмотреть какую-нибудь комедию.

По первой программе передавали футбол. Филимонов вздохнул и нажал на пульте управления кнопку переключения каналов.

"Анастасия Павловна, ну зачем ты так…” — донеслось с экрана.

Игорь замер в кресле, недоверчиво уставившись в телевизор.

На экране полковник Гордеев утешал с трудом сдерживающую слезы Каменскую, расстроившуюся из-за того, что ее теория обратной петли оказалась ошибочной.

"Все! Больше никуда не пойду, на работу не пойду…” — бушевала Анастасия Павловна.

— Нет, только не это! — простонал Филимонов.

Каменская на экране понемногу успокаивалась, чего нельзя было сказать об Игоре. В кого они его превратили? Мало того, что Маринина вывернула его личную жизнь наизнанку перед всей страной, так теперь про него еще и сериал сделали! Твою мать, в кого же они его превратили!

— Не-е-ет! — надрывно заорал Филимонов, изо всех сил запуская в экран тарелкой с антрекотами.

* * *

Вадим Кругликов посмотрел в глазок. За дверью стоял невероятно красивый юноша, слегка смахивающий на кавказца. Глаза и губы юноши были искусно подкрашены, в ушах блестели изящные серебряные сережки. Юноша был ему незнаком.

— Кто там? — на всякий случай спросил Кругликов.

Он знал, что в наше смутное время опасно открывать двери посторонним.

— Ваш поклонник, — приятным голосом объяснил кавказец. — Простите, что я пришел без предупреждения, но я увидел вас в баре “Кактус” и с тех пор страстно мечтал познакомиться с вами. Ваш адрес я узнал в парикмахерской.

После болезненного разрыва с Тарасом у Вадима не было любовников. Ему казалось, что сердце его навсегда разбито, что он больше никогда никого не сможет полюбить, никогда больше не ощутит своими разгоряченными бедрами страстный трепет другого мужского тела. Одиночество в сочетании с разочарованием было мучительным и иногда становилось настолько невыносимым, что Кругликов даже подумывал о самоубийстве, но какая-то сила, исходящая изнутри, удерживала его от последнего решительного шага. Пока удерживала…

Вадим судорожно вздохнул и нервно облизнул губы. Да, конечно, опасно открывать незнакомым, но, с другой стороны, ничего особо ценного в квартире у него нет, а этот юноша, свежий, как только что распустившийся подснежник, кажущийся таким невинным и одновременно порочным, напомнил ему о чувствах, которые, как Вадиму казалось, он утратил навсегда. Может быть, вот она — новая любовь? Может, господь решил наградить его за страдания и вырвать его из ада тоски, одиночества и боли? Кругликов задрожал от почти невыносимого сексуального желания. Забыв об осторожности, он открыл дверь.

— Спасибо! Вы так прекрасны! — произнес кавказец. — Вы позволите мне сделать вашу фотографию?

Прежде чем Вадим успел ответить, юноша нацелил на него цифровую фотокамеру и несколько раз щелкнул затвором.

— Большое спасибо, — повторил он и, развернувшись, побежал вниз по лестнице.

— Подожди! Куда же ты? — крикнул Вадим, недоуменно и разочарованно прислушиваясь к затихающим вдали торопливым шагам.

Десять минут спустя фотография Вадима Кругликова была отослана по электронной почте нужным людям и распечатана на цветных принтерах. Полчаса спустя представители дагестанской мафии начали опрашивать продавцов обуви с вещевых рынков, расположенных вблизи места работы и квартиры Вадима.

* * *

Отключив от сети разбитый телевизор, Игорь, ступая прямо по усеявшим пол стеклам, картошке и антрекотам, подошел к бару, достал из него бутылку текилы и щедро плеснул ее в стакан. Залпом выпив обжигающий горло напиток, он налил еще и снова выпил. Алкоголь смягчил ярость, мягко трансформировав ее в нестерпимую жалость к самому себе. Промокнув рукавом выступившие на глазах слезы, Филимонов дрожащей рукой снял телефонную трубку.

— Оля! Подойди к телефону. Тебя Анастасия Каменская спрашивает, — мрачно сказала Людмила Алексеевна.

— Игорь! — обрадовалась Кузина. — Как здорово, что ты позвонил! Только у тебя голос какой-то странный. Ты что, пьян?

— Я больше не могу, — простонал Филимонов. — Это стало последней каплей, переполнившей чашу, последней соломинкой, сломавшей спину верблюда…

— Извини, не мог бы ты выражаться более определенно? — попросила Оля. — Что-то случилось?

— Ты очень проницательна. Случилось.

— Но что именно? Еще кого-то убили?

— Никого не убили. Зато я бы с большим удовольствием кое-кого убил. Ты можешь приехать прямо сейчас?

— Куда?

— Ко мне домой. Я не в том состоянии, чтобы садиться за руль.

— Хорошо. Сейчас еду.

— Куда это ты едешь? К Насте Каменской? — Людмила Алексеевна осуждающе посмотрела на дочь.

— Похоже, с Игорем не все в порядке. Он пьян.

— Пьян? С чего бы это? Вроде бы Анастасия Павловна особо не налегала на алкоголь.

— Мама! Прошу тебя!

— Ладно! Только, пожалуйста, не теряй остатки разума и не забывай, что шизофрения передается по наследству.

— Я это знаю. И я уже большая девочка.

— По твоему поведению этого не скажешь, — горько усмехнулась Людмила Алексеевна.

* * *

"Первый замок вправо, второй влево, третий вправо, — думал Игорь Филимонов, лихорадочно крутя ручки замков в разных направлениях. — Или первый влево, второй вправо и третий тоже вправо?”

Оля нетерпеливо переминалась с ноги на ногу на лестничной клетке, с нарастающим беспокойством прислушиваясь к доносящемуся из-за двери шуму.

— Эй! С тобой все в порядке? Почему ты не открываешь?

— Замки! Проклятые замки! Не отпираются. Черт бы побрал этого Сашу Каменского!

— Сашу Каменского? — переспросила Кузина. Персонажи Марининой множились, как поганки под дождем.

— Это мой сводный брат, банкир, — пояснил Игорь. — Это его квартира. Мы с Чистяковым здесь живем, пока он с семьей отдыхает в Париже. Вот ведь понаставил замков — сам черт ногу сломит.

— Не торопись, — со вздохом посоветовала Оля. — Попробуй все возможные комбинации.

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? Бронированная дверь распахнулась в тот момент, когда Кузина уже почти потеряла надежду.

— Что у тебя с лицом? — ужаснулась Оля. — Ты ужасно выглядишь.

— Я и чувствую себя ужасно. Чистяков уехал. Ночевать не вернется, так что ты единственная, с кем я могу поговорить.

— Слушаю тебя, — терзаясь нехорошими предчувствиями, сказала Кузина. — Может, теперь ты наконец объяснишь, что случилось?

— Сериал. Они сделали сериал, — замогильным голосом проинформировал ее Филимонов.

— Сериал? Какой еще сериал?

— “Каменская”. Ты представляешь, они назвали сериал “Каменская”.

— Ах, ты об этом! Ну и что? Я видела его. Надо сказать, получилось очень неплохо. Мне нравится.

— Неплохо? — прошипел Игорь. — Неплохо?!

— А что? — удивилась Оля. — Он действительно здорово сделан. Моя мама так просто от него в восторге.

Лицо Филимонова выразило сложную гамму чувств — от недоверия до возмущения, смешанного с отвращением.

— Этого я от тебя не ожидал. Зря я тебе позвонил. Уходи.

— Да ладно, не сердись, — примирительно сказала Оля. — Кстати, этот сериал уже давно идет. Ты что, не знал об этом?

— У меня нет времени смотреть телевизор. Ты хоть представляешь, какое это потрясение — включить проклятый ящик и увидеть, как на экране, изображая тебя, кривляется бывшая “интердевочка”! Ты бы хотела, чтобы тебя играл Дракула? Да она вообще на меня не похожа! Из нее же эмоции прут, как перебродившее тесто из кастрюли. Конечно, время от времени она выдает перлы типа: “я не женщина, я милиционер”, но “интердевочка” — она и есть “интердевочка”. Вертится, хихикает. А Чистяков? Ты видела, что они сделали с Чистяковым?

— А что не так с Чистяковым?

— А то, что у него волосы не рыжие, а темные. А Колобок? Кого они взяли на роль полковника Гордеева — толстого некрасивого Колобка?

— И ты из-за этого напился? — искренне изумилась Оля. — Было бы из-за чего! Естественно, что экранизация всегда отличается от книги. В кино свои законы. Актеры должны быть сексапильными, они должны проявлять эмоциональность, чтобы заводить зрителя, и вообще, какая разница, какие волосы у Чистякова — темные или рыжие?

— Тебе-то, конечно, никакой, — с горечью произнес Игорь. — Истина для тебя не имеет значения. Иногда мне кажется, что в этом мире истина вообще ни для кого не имеет значения. Хочешь текилы?

— Не хочу. И тебе уже хватит.

— Я сам знаю, хватит мне или не хватит. Это уже становится невыносимым. Я должен на что-то решиться. Сначала Маринина пишет обо мне, а теперь еще и кино снимают!

— Помнишь, как мы с тобой танцевали? — неожиданно переменила тему Оля.

— При чем тут это?

— В тот вечер ты мне говорил, что иногда тебе кажется, что на самом деле ты мужчина и тебе хочется быть мужчиной, а я ответила, что ты можешь сделать свой выбор и быть тем, кем ты захочешь. Ты решил быть мужчиной, и тебе это понравилось. Почему бы тебе вновь не сделать тот же выбор? Оставь Каменскую для книг и сериалов. Я не верю, что тебе на самом деле может нравиться такая жизнь, как у нее.

— Не имеет значения, нравится мне ее жизнь или нет, — пожал плечами Филимонов. — Я — Каменская. Сам не понимаю, что на меня тогда нашло. Сейчас я чувствую себя Каменской и не могу сделать выбор, потому что его для меня не существует.

— Ладно, допустим, выбора у тебя нет. А свечи у тебя есть?

— Свечи? При чем тут свечи?

— Доверься мне. Ты же хочешь, чтобы тебе стало легче? Или предпочитаешь и дальше терзаться от обиды и ярости? У тебя что, мазохистские наклонности?

— Выдвини этот ящик. Свечи там.

— Отлично! А где у тебя ванная?

— Направо по коридору.

— О! Да у тебя джакузи! Тебе нравится гидромассаж?

— Понятия не имею. Обычно я только стою по утрам под душем, чтобы окончательно проснуться.

— Ну ты даешь! Сейчас ты узнаешь, что такое лежать в джакузи с ароматическими маслами при мерцающем свете свечей и слушать приятную романтическую музыку.

— Не думаю, что мне это поможет, — с сомнением покачал головой Игорь.

— Поможет. Обязательно поможет, — подмигнула ему Оля.

* * *

— Отлично! Все просто отлично! Нам повезло! — воскликнул Додик Дацаев, отключая сотовый телефон.

— Что? Нашли продавца? — взволнованно спросил Тофик.

— Почти сразу. Причем оказался наш, дагестанец, Махмуд Асыров. С первого взгляда опознал парикмахера по фотографии. Этот гомик вел себя как последний дурак. Представляешь, попросил самые большие кроссовки. Махмуд говорит ему:

"Зачем, дорогой, тебе кроссовки такого большого размера? Для друга?”. “Для друга”, — отвечает парикмахер, а сам кроссовки прямо на тонкие спортивные туфли надевает. “Ты что, дорогой? — удивился Махмуд. — Кто ж так обувь меряет?” А парикмахер отвечает: “Я всегда так делаю, когда для него обувь покупаю”. Так и купил кроссовки сорок шестого размера.

— Здорово! — восхитился Тофик. — А когда Христопродавцева порадуем? Прямо сейчас?

— Сейчас поздно. Лучше завтра, — усмехнулся Дацаев. — Махмуд уже предупрежден. Всю правду милиции как на духу выложит.

* * *

— Раздевайся, — сказала Оля.

— Раздеваться? Зачем? — удивился Игорь.

— А ты собираешься лежать в джакузи в одежде?

— Может, ты выйдешь?

— Зачем?

— Я не хочу раздеваться при тебе.

— В чем дело? Раз мы обе женщины, какие могут быть проблемы? Уверяю тебя, у меня нет лесбийских наклонностей. Меня привлекают исключительно мужчины. К тому же я собираюсь принять ванну вместе с тобой. Ты же видишь, здесь три подголовника. Это джакузи рассчитано на трех человек, так что мы не будем беспокоить друг друга. Быстро снимай с себя все и лезь в ванну. Не спорь.

Игорь смотрел на нее с каким-то странным выражением. Его дыхание участилось.

— В твоем присутствии со мной происходит что-то необъяснимое. Сейчас, как и тогда в ресторане, мне снова начинает казаться, что у меня есть выбор.

— Так и должно быть. Раздевайся. В любом случае ты ничего не проиграешь. Если ты окажешься женщиной, мы просто примем ванну и поболтаем, как добрые подружки, но если вдруг ты решишь быть мужчиной… — Оля мечтательно вздохнула. — Это будет просто потрясающе! Давай я тебе помогу.

Подойдя к Филимонову, девушка начала медленно расстегивать на нем рубашку.

* * *

Муха, жужжа, кружила по комнате, как американский вертолет над джунглями Вьетнама. Она отыскивала место для посадки. Внизу виднелся холмистый рельеф, местами излучающий тепло. Мухе нравилось тепло. Сделав еще пару кругов, она выбрала небольшую коническую возвышенность с двумя темными овальными впадинами и спикировала, четко приземлившись на ее вершину.

Юра Демарин пошевелил носом. Муха насторожилась и расправила крылья, готовясь взлететь при малейшем признаке опасности. Юра еще раз пошевелил носом и тихо захихикал во сне. Ему снилось, что обнаженная Селена щекочет его волосами, а он, смеясь, игриво покусывает ее за соски.

На тумбочке возле кровати пронзительно зазвенел телефон. Звук вплелся в сновидение, трансформировавшись в стоны художницы, когда его член с силой вошел в нее. Телефон звонил и звонил, стоны становились все громче и пронзительнее, теперь и Юра тоже стонал, метался и кричал, погружаясь в головокружительный экстаз, какого он не испытывал никогда в жизни…

— Да что с ними всеми случилось? — проворчал Гоша Крестовоздвиженский, опуская трубку на рычаг. — Уже десять часов, а Демарин до сих пор не появился на работе, дома его тоже нет, да и у Игоря телефон не отвечает. Возможно, его нет дома, но мобильный-то он зачем отключил?

Гоша взволнованно зашагал по кабинету. Что же делать? Уже давно пора звонить генералу Елагину, надо продолжать разрабатывать версию с Вадимом Кругликовым, а напарники ни с того ни с сего оставили его одного. Полная безответственность с их стороны. Зачем тогда друзья, если на них нельзя положиться в самый ответственный момент?

"Ладно, я и сам могу позвонить генералу, — решил Гоша. — И без них справлюсь”.

Мобильный телефон генерала, к его удивлению, тоже не отвечал. И он туда же! Крестовоздвиженский почувствовал, как его поневоле охватывает тревога. Понимая, что, возможно, он напрасно это делает, Гоша не удержался и набрал домашний телефон Елагина.

Ему ответил женский голос, тихий и бесцветный, как последний вздох умирающего.

— Извините, я могу поговорить с Петром Ильичом?

— Петра Ильича больше нет. Он… он умер вчера от сердечного приступа.

— Ой, простите! — выдохнул Гоша. — Извините меня, ради бога. Я не знал…

В трубке раздались короткие гудки.

"Убили! — мелькнуло в голове у милиционера. — Генерала убили. Демарин и Игорь тоже исчезли. Мобильный телефон не отвечает. Даже Марины дома нет. Неужели и их?.. А ведь меня предупреждали, что нельзя связываться со спецслужбами. Дурак! Какой же я дурак!”

Сотрудники управления с удивлением оглядывались вслед мчащемуся по коридорам и лестницам Гоше. Громко хлопнув дверью, Крестовоздви-женский наконец выскочил на улицу и бросился наперерез резко затормозившему такси.

"К Юре или к Игорю? — думал Гоша. — Лучше к Игорю. Это ближе. Трупы. Там будет полно трупов. Наверняка его убили вместе с Мариной!”

— Куда едем? — недовольно спросил таксист. Вздрогнув при звуке его голоса, Крестовоздвиженский назвал адрес.

* * *

"Селена Далилова. “Восхождение на Олимп”. Цена 2800 долларов”, — прочитал Андрей Бочаров на табличке рядом с картиной. Этот холст размером 40х60 см был самым дешевым из выставленных в “Экстази” шедевров художницы-секс-бомбы. К счастью для Бочарова, его психика оказалась более устойчивой к воздействию сюрреализма, чем у Гоши Крестовоздвиженского, и его взгляд, направленный на картину, выражал лишь легкое недоумение.

На фоне красного бархатного занавеса, отороченного золотой каймой, Селена расставила несколько блестящих новеньких пюпитров, на которых были живописно разложены добрые шматы украинского сала вперемешку с отрезанными, но, несмотря на это, весьма сексапильными женскими грудями. На грудях и на сале, имитируя синие чернила печатей, которые раньше были в ходу на колхозных рынках, были отштампованы ноты и портреты композиторов — Моцарта, Вагнера, Чайковского.

— Актуальное искусство, твою мать! — хмыкнул Андрей, укоризненно качая головой. — Совсем охренели. Не зря в советское время самопальные выставки абстракционистов бульдозерами с землей ровняли. Все требовали, видишь ли, свободы самовыражения. Вот и получили они ее, это свободу. И что с ней сделали? Отрезанные бабские сиськи с портретами композиторов рисуют и называют это искусством, а сами, чтобы продать это искусство, ноги раздвигают, как дешевые шлюхи с панели.

Слегка прижимистый по натуре, Бочаров привык контролировать свои траты, ограничиваясь лишь самым необходимым, и стоимость картин Далиловой слегка шокировала его. Впрочем, если ему удастся разговорить Селену, эти деньги окупятся сторицей. Конечно, можно было сэкономить, похитив художницу и бесплатно выудив у нее всю необходимую информацию, но потом ее пришлось бы убить, и, хотя милиция никогда не вышла бы на его след, у его бывших коллег из ФСБ могли бы появиться нежелательные подозрения. А этого не хотелось. Очень не хотелось.

"Надо будет спросить Селену, что она хотела сказать этой картиной”, — подумал Андрей, направляясь к столику администратора.

— Я хочу купить “Восхождение на Олимп”. И, разумеется, познакомиться с художницей, — неприятно улыбаясь тонкогубым ртом, сказал он.

* * *

Марина Буданова испуганно вскрикнула, когда между закрывающимися дверцами лифта просунулись чьи-то руки. Резким рывком раздвинув двери, в лифт влетел тяжело дышащий мужчина и, то ли не успев, то ли не пожелав затормозить, тяжело навалился на девушку.

Отчаянно завизжав, Марина изо всех сил оттолкнула бандита и, вспомнив уроки карате, которые она когда-то брала, со всей дури заехала ему ногой в пах.

Мужчина с болезненным криком врезался спиной в уже захлопнувшиеся дверцы.

— Гоша? — изумленно воскликнула Марина.

Крестовоздвиженский ничего не ответил. Мыча и похрюкивая от боли, он съехал на пол, держась руками за поврежденную часть тела.

— Боже мой! Гоша! Я не знала, что это ты! — бросилась к нему Марина. — Прости!

В глазах милиционера стояли слезы. Он попытался что-то сказать, но из перехваченного спазмом горла вырывалось лишь нечто совершенно неудобоваримое.

На девятом этаже лифт остановился, дверцы открылись, и Гоша вывалился в коридор.

— Сейчас! Подожди! Я помогу тебе, — волновалась Марина, не зная, что делать — то ли помогать корчащемуся на полу Крестовоздвиженскому, то ли доставать из сумочки ключи.

— Ой! — выдохнул наконец немного оклемавшийся Гоша. — Значит, ты жива?

— Вроде да, — удивилась Марина. — А в чем дело?

— Я звонил, но никто не брал трубку. Вот я и подумал, что вас всех убили.

— А почему вдруг нас должны были убить? Крестовоздвиженский растерялся:

— Ну-у, не знаю. Просто я звонил, дома никого нет, а у Игоря и мобильный не отвечает. Вот я и подумал, что вас убили.

— А ты у нас, оказывается, оптимист, — покачала головой Марина. — Просто я не ночевала дома, а Игорь, наверное, отключил телефон, чтобы его не беспокоили. Тебе не кажется, что это более простое объяснение?

— Теперь кажется, — согласился Гоша. — Сам не понимаю, с чего это я вдруг запаниковал? И Юра Демарин куда-то пропал.

— Значит, ты поэтому так спешил? Крестовоздвиженский смущенно кивнул. Марина отперла дверь.

— Игорь, ты дома? — крикнула она. Никто не ответил.

— Может, он спит? — предположила Марина. — Хотя в это время он обычно поднимается. Или вышел куда? Сейчас проверим. По твоей милости я уже сама начинаю беспокоиться.

Быстрым шагом пройдя по коридору, Буданова распахнула дверь спальни брата и шагнула внутрь. Гоша ввалился в комнату вслед за ней.

— Ой! — сказала Марина. — Извините. Оля Кузина смущенно вскрикнула и натянула на себя одеяло.

Игорь лениво потянулся и открыл глаза. Затем он тряхнул головой, зажмурился и снова открыл глаза, но, увы, кошмарное видение не исчезло. Он, вернее, Анастасия Каменская лежала в постели рядом с голой Оленькой Кузиной, а на них с выражением неподдельного изумления на лицах смотрели застывшие у двери Алексей Чистяков и смертельно влюбленный в Олю Гоша Крестовоздвиженский.

— Лешик… Чистяков… Это не то, что ты думаешь, — непослушными губами пробормотал Игорь избитую фразу, абсолютно бессмысленную, но почему-то наиболее распространенную в подобных ситуациях.

— Я не Чистяков, — покачала головой Марина. — А ты не Каменская.

Приблизившись к кровати, она резким движением сорвала с брата одеяло.

— Посмотри на себя! — воскликнула она. — Ты Игорь Филимонов, и ты самый настоящий мужчина. Так даже Каменская не замаскируется.

— И еще какой мужчина! — блаженно закатила глаза Оля.

— Что ты делаешь? — подпрыгнул от неожиданности Игорь, поспешно прикрывая подушкой свои выставленные на всеобщее обозрение мужские достоинства. — Кстати, в “Иллюзии убийства” еще почище гримируют.

— Но у тебя-то все настоящее. Это уж точно не грим, — ввернула Кузина.

— Я счастлива за тебя, за вас обоих, — с чувством произнесла Буданова. — Ты не представляешь, как я рада, что все так получилась.

— Лешик? Чистяков? Каменская? — ошеломленно переспросил окончательно выбитый из колеи Гоша. Он уже ничего не понимал.

То, что он увидел, было намного хуже удара в пах, который нанесла ему Марина. Это оказалось несравнимо больнее. Он спешил как сумасшедший, боясь обнаружить труп своего друга, а тот преспокойно отключил телефон, чтобы никто не мешал ему заниматься любовью с Гошиной девушкой! Игорь ведь знал, как безумно Гоша влюблен в Олю! Как же он мог?! А Оля! Тоже хороша!

Кровь пульсировала в висках Гоши, кровать и лица любовников расплывались перед глазами, почему-то вспомнилась сцена из старого фильма, в котором французский граф, обнаружив мужчину в постели своей жены, разрядил пистолет в обоих.

Гоше показалось, что это его палец нажимает на курок. Трах! Бах! Крики, стоны, мольбы о помощи, кровь, еще кровь и наконец тишина. Тишина звенела в ушах, как туго натянутая струна. Лицо Крестовоздвиженского залила смертельная бледность. Он пошатнулся, сделал неверный шаг вперед и потерял сознание.

* * *

Селена Далилова окинула Андрея Бочарова профессионально отработанным восхищенным взглядом, от которого даже низкорослые и лысые мужчины начинали чувствовать себя как минимум Арнольдом Шварценеггером.

Водянистые, по-рыбьи выпуклые глаза прошлись по ее телу, почти не изменив своего холодного, оценивающего выражения.

Взгляд Андрея был девушке неприятен. И, хотя она научилась, используя восточные психотехники, положительно настраивать себя на общение даже с физически непривлекательным для нее мужчиной, тут дело было не в отсутствии физического влечения. Этого клиента с некоторой натяжкой можно было бы назвать красивым. Под одеждой проступали контуры крупного натренированного тела без капли лишнего жира, да и лицо вполне можно было бы счесть привлекательным, если бы его не портили выпуклые водянистые глаза и тонкий, презрительно изогнутый рот.

Художница прислушалась к своим ощущениям, пытаясь понять, откуда исходит ее странная, тревожащая неприязнь к этому человеку.

"Он не хочет меня, — подумала она. — Я это чувствую. Вот в чем дело. Он меня не хочет. Но если он меня не хочет, что ему надо? Зачем он купил мою картину? Или его интересует не обычный секс? Возможно, какие-то извращения? Ладно, там разберемся”.

— Здесь, в галерее, есть уютные кабинеты, — сказала Селена. — Или, если хочешь, мы можем отправиться ко мне или к тебе. Сегодня все будет так, как ты пожелаешь.

— Я бы предпочел снять номер в отеле, — ответил Бочаров.

* * *

— Они что там, совсем с ума посходили? — изумленно произнес Додик Дацаев, недоверчиво прислушиваясь к диалогу, несущемуся из приемника. — При чем тут Каменская с Чистяковым? Или они сексуальные игры с переодеваниями устраивают? А Христопродавцев твой — полный псих. Сначала напал на Буданову, потом орал как резаный, потом нес что-то об убийствах, а теперь вот сознание потерял от несчастной любви. И это сотрудник правоохранительных органов! Страшно подумать, что такие люди заботятся о нашей с тобой безопасности. Они же сами представляют угрозу для общества!

— А ты думаешь, нормальный человек в милицию пойдет? — пожал плечами Тофик Магомаев. — Ты знаешь, какая у них зарплата?

— Я знаю, что они должны киллера искать, а не падать в обмороки и не маяться дурью, играя в Каменскую и Чистякова. Как только приведут Христопродавцева в чувство, позвоним Филимонову и расскажем менту о Вороне и о свидетеле с вещевого рынка. — Давно пора, — кивнул Тофик. — Пусть наконец делом займутся.

* * *

— Да что же это с ним? Может, “Скорую” вызвать? — обеспокоенно склонилась над Гошей Оленька Кузина.

— Подожди, у меня где-то был нашатырь. Сейчас поищу. Кстати, вы что, телефон отключили? Гоша пытался дозвониться сюда, но не смог.

— Кажется, отключили, — кивнул Игорь.

— Тогда я включу на всякий случай. Марина вышла.

— Ты как? — озабоченно посмотрела на Игоря Оля. — Несколько сумбурное пробуждение, правда? Я думала, все будет совсем не так. Кто ты сейчас? Филимонов или Каменская? Ты помнишь, что было ночью? Это была самая потрясающая ночь в моей жизни!

Игорь наморщил лоб и сжал виски руками.

— Все так странно. В первый момент, когда проснулся, я даже не мог понять, кто я. Чувствуя рядом твое тело, я был мужчиной, а когда смотрел на Марину, мне казалось, что я Каменская. Так, словно у меня было раздвоение личности. Ты представляешь, о чем я говорю?

— Представляю, — улыбнулась Оля. — Может, ты все-таки оставишь Каменскую Марининой? Роль мужчины у тебя получается гораздо лучше.

— Только рядом с тобой.

— Если захочешь, я всегда буду рядом с тобой.

— И Марине совсем не подходит быть Чистяковым. Она мне призналась, что влюблена в Мапоту и собирается выйти за него замуж.

— Замуж? За негра-стриптизера?

— А что? Это не менее экзотично, чем провести ночь с Анастасией Каменской. Игорь рассмеялся.

— Я всегда мечтал быть сыщиком, — сказал он.

— Ну и будь им, — пожала плечами Оля. — Кто же тебе мешает. Сыщики-мужчины ведь тоже встречаются.

— Договорились, — кивнул Филимонов. — А как насчет поцелуя?

Гоша Крестовоздвиженский пошевелился и вернулся к суровой действительности. Над ним, полуприкрыв глаза и, наоборот, полностью от действительности отрешившись, взасос целовались Оля и Игорь.

— Предатели! — прохрипел Гоша и ударил кулаком по ковру.

Игорь и Оля вздрогнули и разомкнули объятия.

— Ой! Ты уже очнулся? — смущенно пробормотала Оля, поправляя растрепавшиеся волосы.

— Черт, как больно! Руку из-за вас ушиб. В комнату впорхнула Марина с ваткой, смоченной нашатырем.

— Ты уже пришел в себя! Как здорово! — воскликнула она. — Не представляешь, как ты нас напугал. Что с тобой случилось?

Под обращенными на него участливыми взглядами Гоша смутился. Он, взрослый серьезный мужчина, милиционер, скапустился на глазах у всех, как слабонервный подросток. Разве может Кузина полюбить такого, как он? То ли дело Филимонов — красивый, богатый, да и в сыске смыслит больше, чем Гоша. Крестовоздвиженскому захотелось заплакать от нестерпимой жалости к самому себе, но он сдержался. Он покажет им всем, что он не из тех, кто распускает нюни из-за баб. Он будет страдать молча. Никто не узнает, что его сердце навсегда разбито.

— Я думал, вас всех убили, — шмыгнув носом, объяснил Гоша. — Я не мог дозвониться до вас и решил сам переговорить с генералом Елагиным. Мне сказали, что вчера он умер от сердечного приступа, но я в это не верю. Его убили, как и всех остальных. Вот я и испугался, что спецслужбы заодно и с вами расправились.

— Какие спецслужбы? Какого генерала убили? — встревоженно спросила Марина. — Что вообще здесь происходит?

— Это долгая история. Потом объясню, — махнул рукой Игорь.

* * *

— Все. Оклемался наш мент, — усмехнулся Додик Дацаев. — Пора звонить.

— Я позвоню или ты? — спросил Тофик.

— Лучше ты. Это ведь ты выполняешь задание Аглаи Тихомировны.

Магомаев послушно набрал номер Игоря.

— У вас сейчас находится милиционер по фамилии Христопродавцев, — сказал он. — Позовите его, пожалуйста, к телефону.

* * *

Селена Далилова удивленно посмотрела на Бочарова. Она ожидала от него чего угодно, но только не разговоров об искусстве. Значит, его интересует, какой смысл она вкладывает в свои картины. Эта тема была близка сердцу сюрреалистки. Она даже подумала, что первое впечатление могло быть ошибочным и этот тип не такой уж неприятный, как ей показалось вначале, да и сложен он вполне ничего. Если бы только не глаза…

— В трагедии искусство, как способ катарсического очищения от страстей, находит свою высшую форму, — объяснила Селена.

— Интересно, какое отношение к трагедии и катарсическому очищению имеют куски сала и отрезанные женские груди с синими штемпелями нот и портретов композиторов? — поинтересовался Андрей.

— Похоже, тебе не слишком понравилась моя картина. Но все-таки ты ее купил.

— Она была самой дешевой. Я купил не картину, а тебя.

"Нет, все-таки он противный, — решила Селена. — Грубый, дотошный, невежественный…”

— И теперь ты решил побеседовать со мной об искусстве?

— Просто мне интересно, как тебе приходит в голову рисовать нечто подобное? Что, старые добрые пейзажи и натюрморты уже не в моде?

— Пейзажи и натюрморты рассчитаны на примитивов, которые не способны интуитивно проникнуть в глубокую духовную сущность произведения. Там все лежит на поверхности. Даже полный идиот может понять, что хотел сказать художник.

— Возможно, это не так плохо.

— Мои картины не рассчитаны на примитивное мышление.

— Извини, но в данном случае тебе попался примитив. Не могла бы ты объяснить мне глубокую духовную сущность “Восхождения на Олимп”?

— Но это же очевидно. Разве ты не чувствуешь, как на картине чуть колышется тяжелый бархатный занавес с золотой каймой? Занавес — это сцена, театр. Он напоминает нам о том, что весь мир — театр, а все мы в нем актеры.

Сало на пюпитрах — это языческий жертвенный тук, источник смрада, которым смертные соблазняли олимпийцев, изнанка видимого, подкладка жизни. Отрезанные женские груди — это застывшая в смерти сексуальность, свидетельство людской плотоядности, находящей успокоение в страданиях ближнего своего. Музыка, Вагнер, Моцарт — это трагедия, это великий духовный катарсис. Это символично. Это поэтично. Это морально, экзистенциально и визуально.

— Если так рассуждать, то можно обнаружить сходный символизм и в тарелке вчерашнего подкисшего борща, — пожал плечами Бочаров. — Красный цвет напоминает бархат занавеса театра, кусочки вареного мяса — трагедию и застывшую в смерти сексуальность и так далее.

— Но за тарелку вчерашнего борща не платят по три тысячи долларов, — напомнила художница. Ее настроение катастрофически ухудшалось.

Если бы она была собакой, то с наслаждением тяпнула бы этого зануду за лодыжку.

"К сожалению, клиентов нельзя кусать, — подумала Селена. — Это вредит бизнесу”.

— Смотря кто ее продает и на каких условиях, — заметил Андрей.

— Ну так и покупал бы борщ вместо картин, — окончательно разозлилась Далилова.

— Извини, — изменил тактику Андрей, пытаясь исправить ситуацию. В его планы не входило ссориться с художницей. Если она всерьез решит обидеться, то можно считать, что его денежки выброшены на ветер — никакой информации из нее клещами не вытянешь. — Я довольно замкнутый человек и плохо умею выражать свои чувства. Мне просто хотелось поговорить с тобой на тему, которая тебя интересует, — об искусстве. Мне хочется понять, как ты мыслишь, что ты чувствуешь. Возможно, это покажется банальным, но для меня важно не только то, что у тебя самое потрясающее в мире тело, но и твой ум, твой интеллект, твоя духовная жизнь.

Лесть, примитивная, как каменный топор пещерного человека, как ни странно, сработала. Щеки Селены порозовели, а взгляд смягчился. Какая красивая женщина не растает от комплиментов мужчины, восхваляющего ее глубокий ум и душевную тонкость! И в то же время в каком-то потаенном уголке сознания зажегся сигнал, предупреждающий об опасности. С этим клиентом что-то явно было не так. Но что?

— Ты читал “Дао любви”? — меняя тему, спросила художница.

— К сожалению, нет. Может быть, ты перескажешь мне, о чем там идет речь?

— Лучше я тебе покажу, — улыбнулась Селена, дразнящим движением опуская вниз бретельки вечернего платья.

* * *

— Ума не приложу, кто бы это мог быть? — покачал головой Гоша Крестовоздвиженский. — Этот тип заявил, что убийцу генерала Елагина, Вермеева и других бизнесменов зовут Ворон и что он имеет отношение к спецслужбам. И еще он утверждал, что Вадим Кругликов купил кроссовки на вещевом рынке у метро “Пролетарская” в палатке номер шестьдесят три. Продавца зовут Махмуд Асыров. Асыров опознал Кругликова по фотографии. Это просто невероятно.

— Интересно, кто же все-таки звонил — сказала Оля. — И откуда у него вся эта информация?

— Не имею ни малейшего понятия, — пожал плечами Гоша. — Он говорил с легким кавказским акцентом.

— И еще, когда он просил позвать тебя к телефону, он назвал тебя Христопродавцевым, — заметил Игорь. — Тут наверняка не обошлось без Аглаи Тихомировны.

— Аглая Тихомировна? — простонал Крестовоздвиженский. — Этого еще не хватало! Опять Аглая Тихомировна! А она-то тут при чем?

— Скорее всего она, не доверяя милиции, наняла частного детектива, а он, в свою очередь, решил поделиться с милицией информацией. Это единственное логичное объяснение. Возможно, он считает, что у нас больше возможностей выйти на Ворона. Мне непонятно только, как он узнал о Кругликове и как нашел этого продавца. Создается такое впечатление, что он в курсе всего, что мы делаем.

— С ума сойти, — покачал головой Гоша. — Как ему это удается?

— Какая разница! — пожал плечами Игорь. — Главное, что он нам помогает, если, конечно, это не западня, которую подстраивают нам спецслужбы.

— Вряд ли, — сказал Крестовоздвиженский. — Спецслужбы не стали бы с нами цацкаться. Просто убрали бы нас, как генерала, — и дело с концом. Кроме того, этот тип говорил с кавказским акцентом, а спецслужбы кавказцев не слишком жалуют. Значит, они надеются, что мы выйдем на Ворона. Хотел бы я знать — как.

— Если Ворон был связан со спецслужбами, — возможно, я смогу вам помочь, — вмешалась Оля. — Один старый друг моего отца много лет проработал в КГБ. Думаю, через него я смогу что-нибудь разузнать. Если хотите, я могу съездить к нему прямо сейчас.

— А мы пока заглянем на рынок. Стоит потолковать с этим Махмудом Асыровым.

* * *

Селена Далилова, заложив руки под голову, вытянулась на кровати. Она знала, что этот жест приковывал взгляд мужчин к ее роскошной и тяжелой, как у Памелы Андерсон, груди. Впрочем, сейчас художница сделала этот жест чисто механически. Ее мысли занимал мужчина, отдыхающий рядом с нею. Для человека, незнакомого с техниками восточного секса, он оказался на высоте. Он схватывал все буквально на лету, а его сильное подтянутое тело спортсмена двигалось легко и ритмично, с нужной силой и амплитудой, инстинктивно откликаясь на ее желания и потребности. И все-таки Селену не оставляло странное ощущение, что он занимается любовью как-то отрешенно, как-то слишком профессионально. Впрочем, может быть, это только ее фантазии? Она же нафантазировала вначале, что он чуть ли не извращенец. И ошиблась. Этот парень оказался нормальнее и естественнее, чем подавляющее большинство ее клиентов.

"Глупости все это, — решила Селена. — Сейчас он встанет и уйдет. И все. Ему действительно нужен был только секс”.

— Хочешь закурить? — обратился к ней Андрей.

— Я не курю.

— Правильно делаешь. Я тоже.

— А зачем носишь с собой сигареты?

— Чтобы угощать тех, кто курит. Интересно, многие покупатели твоих картин курят в постели?

— Это что, социологический опрос?

— Просто я ищу тему для разговора.

— Я не обсуждаю своих клиентов.

— Я тоже их не обсуждаю. Я просто спросил, многие ли из них курят в постели.

— Никто, — усмехнулась Далилова. — Потому что я им этого не позволяю.

— Не позволяешь? Говорят, твои картины покупают очень богатые и влиятельные люди. Разве можно им что-то не позволить?

"Я не ошиблась. Он действительно хочет что-то у меня выведать, — подумала Селена. — Но что?”

* * *

— Ворон… — Федор Иванович Коптяев пристально посмотрел на Олю. — Значит, тебя интересует человек по кличке Ворон. Не могла бы ты объяснить, почему именно он?

— Есть подозрение, что он причастен к смерти многих людей, — сказала Кузина. — В частности, генерала ФСБ Петра Ильича Елагина.

— Петр умер? Когда? Я ничего об этом не знал.

— Вчера. От разрыва сердца. Но есть подозрение, что это дело рук спецслужб. Федор Иванович вздохнул.

— Жаль. Очень жаль. Я знал его. Хороший был человек. Старой закалки. Честный. Хочешь кофе?

— Хочу, — кивнула Оля.

Она понимала, что ему требуется время, чтобы собраться с мыслями, и не хотела торопить события.

Коптяев снял с огня медную джезву как раз в тот момент, когда ароматная коричневая пена была готова хлынуть через край.

Достав из серванта маленькие фарфоровые чашки, он аккуратно наполнил их и, добавив сахар, поставил одну перед Олей.

— Ты знаешь, как я любил твоего отца, — сказал Федор Иванович. — Да и ты для меня всегда была как дочь — своими-то детьми я так и не обзавелся.

— Мне это известно, дядя Федя, — кивнула Оля. — И я тоже вас очень люблю.

— Ты адвокат, а не следователь. Ты можешь объяснить мне, каким боком ты замешана в дела спецслужб?

— Я ни во что не замешана. Просто мне позарез нужна информация о Вороне.

— И что ты собираешься делать с этой информацией?

— Использовать ее в интересах правосудия.

— Правосудия? — горько усмехнулся Коптеев. — Пожалуйста, пойми меня правильно. Не то чтобы я не хотел тебе помочь. Просто давать тебе информацию подобного рода — это все равно что подарить ручную гранату ребенку, играющему в песочнице. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Я не ребенок, играющий в песочнице, — возразила Кузина. — И тоже не хочу, чтобы со мной что-либо случилось. Уверяю вас, я буду предельно осторожна. Не надо за меня беспокоиться. Все будет в порядке.

— Ты такая же упрямая, как отец, — покачал головой Федор Иванович. — Ладно, будь по-твоему. Подожди, я только включу компьютер. Надеюсь, у тебя хватит ума не нарываться на неприятности.

— Я буду очень-очень осторожна. Обещаю, — улыбнулась Оля.

* * *

— Говорят, сейчас в западных странах огромное количество людей помешано на биржевой игре, — закинул пробный шар Бочаров. — У многих эта тяга даже принимает патологические формы, как неодолимая страсть к азартным играм. К счастью, по российским законам наши граждане пока не могут совершать операции на биржах западных стран, так что с этой стороны нам не грозит волна лудопатии. В то же время многие русские бизнесмены обходят закон, тайно переправляют деньги в налоговые “оазисы”, а затем осуществляют биржевые операции через Интернет. Наверняка ты знаешь пару-тройку таких умников.

— Может, знаю, а может, и нет, — равнодушно пожала плечами Далилова. — Честно говоря, меня совершенно не волнует, где покупатели моих картин держат свой капитал и играют ли они на бирже. Единственное, что меня интересует, — это чтобы у них хватало денег приобретать мои картины.

— Но если ты постараешься, возможно, ты припомнишь кого-либо.

— Зачем тебе это?

— Просто я сам подумывал о том, чтобы вложить деньги в акции, и хотел бы посоветоваться с опытным в этом деле человеком, чтобы не наделать ошибок.

— Сейчас не вспомню, но я подумаю. Бочаров почувствовал, что больше давить не стоит, иначе можно вызвать подозрения. Он наклонился над девушкой, целуя ее груди.

— Сейчас тебе и не надо вспоминать. У нас есть более важные дела.

В кабинете следственного отдела УВД Махмуд Асыров посмотрел на разложенные перед ним пять пар разных китайских кроссовок сорок шестого размера и без колебаний указал на белые с темно-синей отделкой.

— Эти. Я продал их тому типу с фотографии утром двадцать пятого июня.

— А вы точно уверены, что это было двадцать пятого июня? Почему вы так хорошо запомнили этот день?

— Еще бы я его не запомнил! Это ведь день рождения Мавродика, моего кота. Я как домой пришел, первым делом Мавродику рассказал, как один придурок у меня кроссовки на спортивные туфли мерил.

Гоша посмотрел на Игоря.

— Все совпадает. Можно выписывать ордер на арест Кругликова и на обыск в его квартире. Черт бы побрал этого Демарина! До сих пор не подходит к телефону, алкоголик несчастный. Нашел время влюбиться.

— По-моему, время для этого не выбирают, — подмигнул ему Филимонов.

* * *

Вернувшись домой. Селена Далилова решила принять ванну, как, впрочем, она всегда делала после встречи с очередным клиентом. Расслабляясь в ароматной бархатистой пене, она медитировала, при помощи специальной психотехники стирая из сознания воспоминания о прикосновениях мужских рук и бедер, и выходила из джакузи, чувствуя себя чистой, обновленной и девственной, как прекрасная Венера, родившаяся из морской пены.

Улетая в медитации назад, сквозь время и пространство, к Изначальному Источнику Истины и Чистоты, Селена неожиданно поймала себя на том, что какая-то не до конца сформировавшаяся мысль не позволяет ей сосредоточиться и достичь Пустого Сознания. По опыту зная, что бороться в таких случаях с собой, пытаясь прогнать навязчивую мысль, бесполезно, художница сосредоточилась на ней. Она хотела понять, что же ее беспокоит, чтобы, “отработав” мысль до логического завершения, отбросить ее в сторону, как использованную бумажную салфетку.

Перед ее внутренним взором возникло обнаженное мускулистое тело ее последнего клиента. Он сказал, что его зовут Михаил. Михаил — и все. Ни отчества, ни фамилии. Он предлагает ей сигареты. Смотрит на нее. Прикасается к ее телу. Заводит разговор о богатых клиентах…

Вот оно! Михаил интересовался, знает ли она каких-либо бизнесменов, хранящих деньги в налоговых “оазисах” и осуществляющих биржевые операции через Интернет. А до этого Филимонов спрашивал о том, не упоминала ли Лиля, что Вермеев держал деньги в налоговых “оазисах” и что он занимался биржевой игрой. Кажется, Игорь сказал, что, возможно, это имеет какое-то отношение к смерти издателя.

Позабыв о медитации, Селена вылезла из ванны и накинула махровый халат прямо на мокрое тело.

Подойдя к мольберту, она взяла угольный карандаш и уверенными четкими движениями принялась набрасывать на листе бумаги угловатое тонкогубое лицо с неприятно выпученными светло-серыми глазами.

* * *

Гоша и Игорь в сопровождении пары экспертов ехали к дому Кругликова. В кармане Филимонова затренькал сотовый телефон.

— Оля? Да. Ты молодец. Это просто великолепно. Я перезвоню тебе примерно через час. Оля! Оля! Ты меня слышишь?

Машина въехала в тоннель.

— Черт, связь прервалась!

Игорь наклонился к уху Гоши и тихо сказал, так, чтобы не услышали эксперты:

— Похоже, Оля достала фотографию Ворона и узнала его настоящее имя.

Кресто Воздвиженский кивнул, не глядя на Филимонова, но в этом жесте не было энтузиазма. Рана была еще слишком болезненной. Каждое упоминание имени Кузиной вызывало острый мучительный толчок где-то в груди, и даже мысль о том, что они уже почти вплотную приблизились к неуловимому киллеру, не смягчала эту боль.

"Время, — подумал Гоша, стискивая зубы и резко откидывая голову на спинку сиденья. — Мне просто нужно время. Говорят, оно лечит”.

Он в это не верил.

* * *

Селена Далилова позвонила Игорю домой, но Марина сказала, что его нет. Сотовый телефон тоже не отвечал. Похоже, что-то со связью.

Художница улыбнулась, вспомнив благоухающего алкоголем и валерьянкой симпатичного белокурого милиционера, который со словами “Я пришел вас допросить” рухнул к ее ногам.

"Интересно, он уже проснулся или все еще дрыхнет?” — подумала Селена, набирая номер Демарина.

* * *

Один из экспертов в квартире Кругликова внимательно рассматривал в лупу еле заметное пятнышко на светлых обоях, расположенное сантиметрах в тридцати над полом.

— Гоша! Подойди-ка сюда! — позвал он. — Кажется, это то, что ты искал. Следы тонкого желтого и розового порошка.

— Михалыч! Ты гений!

Крестовоздвиженский был готов расцеловать эксперта.

Вадим Кругликов, нахохлившись, подозрительно наблюдал за ними.

— Ну, вот и все, — усмехнулся Гоша. — Тебе крышка. Теперь у нас все улики против тебя.

— Какие еще улики! — фыркнул Вадим. — Пятно на стене?

— Слушай, у нас полно других дел, — вмешался Игорь. — С тобой уже и так все ясно. Может, сразу признаешься, чтобы сэкономить нам время? — Глядишь, тебе и приговор за это смягчат.

— Нашли дурака! — усмехнулся Кругликов. — И нечего меня на пушку брать! Филимонов вздохнул.

— Предоставь его мне, ладно? — вдохновенно попросил Гоша.

Он уже представлял себя в роли Эркюля Пуаро, неспешно раскрывающего перед восхищенной аудиторией детали хитроумного преступления.

— Валяй. Только покороче, — махнул рукой Игорь. — Этот от нас уже не уйдет. Мы и в управлении успеем его расколоть.

— Значит, так, — приосанился Крестовоздви-женский. — Вы были любовником Тараса Денисова и с тех пор, как Денисов вас бросил, мечтали ему отомстить.

— Глупости, — скривился Вадим. — Что я вам, граф Монте-Кристо?

Филимонов снова вздохнул и выразительно посмотрел на часы.

— Двадцать третьего июня вы позировали для картины Селене Далиловой и по параллельному аппарату подслушали ее разговор с Тарасом. Так вы узнали, что Буданов шантажировал Тараса фотографиями. Тогда-то у вас и созрел план мести. Вы убиваете Буданова и подставляете Тараса, подбросив на место преступления его чулок, который вы похитили еще раньше под влиянием нездоровой склонности к фетишизму.

Эксперты, забыв о поиске улик, заинтересованно слушали Гошу. Мало того, что этот тип гомик, он еще и фетишист! Как увлекательно! Будет о чем рассказать приятелям за бутылочкой пива.

— Итак, двадцать пятого июня вы отправились на вещевой рынок и купили там кроссовки сорок шестого размера, причем засветились, примеряя их на спортивные туфли, — продолжил свой монолог Крестовоздвиженский. — Из-за вашего эксцентричного поведения продавец вас запомнил и опознал по фотографии. Чтобы дополнительно ввести в заблуждение следствие, вы решили отправиться к месту убийства в этих кроссовках, а потом выбросить их в помойку и вернуться домой в спортивных туфлях. В этом случае даже собака не взяла бы ваш след. Вы позвонили Буданову и, изменив голос так, чтобы походить на Денисова, сказали, что готовы заплатить, и назначили встречу в полночь в Измайловском парке. Затем вы убили Егора, оставив на месте преступления орудие убийства — булыжник в чулке от Диора, принадлежащем Тарасу.

Бомж, видевший, как вы выбрасывали кроссовки в помойку, вынул их оттуда, так что они сейчас находятся в милиции. Экспертиза обнаружила на них следы розовой и желтой пастели из набора Тараса Денисова. Этой пастелью Денисов написал ваш портрет. Не знаю, каким образом, но пастель с портрета попала на ваши кроссовки.

— Ерунда, — покачал головой Кругликов. — Во-первых, этот портрет я давным-давно выбросил на помойку, а во-вторых, при таком раскладе было бы слишком маловероятно, чтобы мне удалось подставить Тараса. У него ведь могло быть алиби на время убийства. Тарас не любил оставаться один. Он вполне мог провести ночь с любовницей или любовником. В таком случае я только оказал бы ему услугу, избавив его от шантажиста, да еще и рисковал бы, что меня посадят за убийство.

— Логично, — кивнул один из экспертов.

— Ну-у, — протянул Гоша. — В тот момент об этом вы просто не подумали. Вы слишком хотели отомстить.

— Я что, по-вашему, дурак? — обиделся Вадим.

— Нет, вы далеко не дурак, — улыбнулся Филимонов. — И вы учитывали возможность того, что у Денисова окажется алиби и на него не удастся повесить смерть Егора.

Крестовоздвиженский удивленно посмотрел на Игоря.

— Да? А зачем же тогда ему убивать Буданова?

— Хороший вопрос, — поддакнул Кругликов.

— Чтобы самому шантажировать Денисова, — улыбнулся Филимонов. — Теми самыми фотографиями, которыми Тараса собирался шантажировать Егор. Это так прекрасно — иметь бывшего любовника в полной власти. Может быть, вы мечтали, что Денисов под нажимом снова вернется К вам — и на этот раз навсегда?

— Нет! — закричал Вадим, вскакивая с места. — Нет! Нет! Нет!

— Вас подвели эмоции, — усмехнулся Игорь. — И сейчас они снова вас подводят, как в тот раз, когда, примеряя дома кроссовки на спортивные туфли, вы в приступе неожиданно нахлынувшей ярости сорвали со стены портрет, нарисованный Тарасом, и ударили его ногой, сломав. Так появились следы розовой и желтой пастели на кроссовках и на обоях. Если бы не это, возможно, вам удалось бы остаться безнаказанным.

— Вы ничего не докажете, — стиснув зубы, произнес Кругликов.

— А вот тут вы ошибаетесь, — вкрадчиво возразил Филимонов. — Убийца ведь забрал у Буданова фотографию и негатив. Нам остается только хорошенько поискать.

* * *

Сквозь сон Юра Демарин чувствовал смутное нарастающее беспокойство. Мочевой пузырь все более настойчиво напоминал ему о своем существовании. Повинуясь выработанному с детства рефлексу, Юра застонал, пошевелил руками и попытался разлепить налитые свинцом веки. Это ему не удалось. Впрочем, это было и не обязательно. Постанывая и мыча от мучительных усилий, Демарин сполз с кровати и, держась за стены, на ощупь двинулся к туалету.

Выполнив основную задачу, он облегченно вздохнул и, помогая себе пальцами, поднял веки.

В глаза больно ударил отвратительно яркий свет полуденного солнца.

— Ч-что с-со мной? — пробормотал милиционер. — Чт-то это б-было?

По-прежнему держась за стены, но уже чуть-чуть более уверенно, Юра дополз до кухни и, напившись холодной воды из-под крана, плеснул ее в лицо и расслабленно плюхнулся на стул. Эти усилия полностью вымотали его.

"Ничего не помню, — подумал Демарин. — Что же со мной случилось? Чем я вообще вчера занимался?”

Чувствуя, как внутри зарождается паника, Юра принялся массировать виски, надеясь, что это ему поможет восстановить пропавшую память. Впервые в жизни он на собственной шкуре ощутил обескураживающие последствия амнезии.

Массаж помог. В голове стало проясняться.

"Спецслужбы! — неожиданно сообразил Демарин. — Мы же как последние идиоты стали расследовать дело, в котором были замешаны спецслужбы и скорее всего мафия. Боже мой! Мафия и спецслужбы! Это они! Наверняка они похитили меня и накачали наркотиками. Иначе как объяснить мое состояние? Но для чего? Чтобы выведать у меня все, что мне известно? Или они незаметно промыли мне мозги и запрограммировали меня на совершение какого-либо преступления? Может, они под гипнозом даже заставили меня кого-нибудь убить?”

Вместо воспоминаний о вчерашнем вечере в голове у Юры вихрем проносились отрывки из американских боевиков, в которых коварное ЦРУ, “плохие парни” из советской разведки или еще более плохие инопланетяне хитроумными методами воздействовали на сознание невинных граждан, заставляя их поступать самым неподобающим образом, а то и вовсе стирая их память и заменяя ее на новую, ничего общего не имеющую с действительностью.

Сцену с вживлением в мозг микрочипа неожиданно сменила соблазнительная фигура Селены в развевающемся полупрозрачном пеньюаре.

"Селена! — сообразил Демарин. — Я же шел к Селене! Точно! Я направлялся к ней. Но что же было потом?”

Его мучительные размышления прервал телефонный звонок.

— Юра? — В голосе художницы звучали бархатные нотки. — Это Селена. Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

— После вчерашнего? — слабым голосом переспросил Демарин. Ударная доза валерьянки все еще продолжала оказывать свое действие.

— Но ты ведь помнишь, что было вчера? — не без задней мысли поинтересовалась Селена. — Лично я этого никогда не забуду!

— Вчера… — пробормотал милиционер. — Да, конечно, вчера… Помню, как не помнить.

"Врет, — подумала Селена. — Помнит он, как же!”

Мысль о возможной причастности ее последнего клиента к убийству отошла на второй план. Нет, об этом она, разумеется, еще поговорит, но сначала она слегка порезвится. Нет ничего лучше старого доброго розыгрыша.

— Ты зверь! Ты настоящий зверь! — сладострастно прошептала Далилова.

— Зверь?

— Ты хищник! Неукротимый коварный хищник, вырвавшийся на волю! Ты был так великолепен, что я даже не стану подавать на тебя в суд за изнасилование, но я требую, чтобы ты возместил мне материальный ущерб за порванное нижнее белье. Это был мой любимый комплект от Найман-Маркуса. За простыни, так и быть, можешь не платить. Они были обычные, отечественные. Но белье от Найман-Маркуса…

— Я что, порвал тебе белье? И простыни?

— Ты что, не помнишь? Неудивительно, ты был так увлечен, что уже ничего не замечал. Мой зверь! Когда я увидела тебя в дверях и ты сказал, что пришел меня допросить, я сразу поняла, что это был только предлог. Потом ты схватил меня и поволок в постель. Ты был как безумный. Я пыталась сопротивляться, но это было бесполезно. А потом… Впрочем, зачем я все это говорю, ты и сам знаешь.

— Так я тебя действительно изнасиловал? Весь ужас был в том, что это вполне могло оказаться правдой, но в таком случае это было еще хуже, чем инопланетяне с микрочипами. Он, Юрий Демарин, сотрудник правоохранительных органов, под предлогом расследования вломился в дом к супердорогой путане и изнасиловал ее, порвав при этом дорогостоящее белье! И еще простыни… Что сказали бы его родители, если бы узнали? А коллеги по работе? Впрочем, коллеги вряд ли бы его осудили. Возможно, на его месте они сами сделали бы то же самое. Хотя это ни в коей мере его не оправдывает.

— Если тебе не нравится это слово, можешь считать, что ты меня взял, как изголодавшийся по женщинам викинг, ступивший на сушу после длительного плавания. Это был самый незабываемый сексуальный опыт в моей жизни, а мне, поверь, есть с чем сравнивать.

— Спасибо. Я польщен, — растерянно пробормотал Юра, не имея представления о том, что следует говорить в подобной ситуации.

— Мне нужно срочно увидеться с тобой. Ты можешь подъехать прямо сейчас?

— Прямо сейчас? Ты знаешь, я немного не в форме…

— И неудивительно! — залилась серебристым смехом Селена. — Не беспокойся, я имею в виду не секс. После вчерашней ночи с тобой мне придется отдыхать по меньшей мере две недели. Я хочу поговорить с тобой об убийстве Вермеева. У меня появилась кое-какая новая информация, которая может оказаться важной. Кроме того, ты ведь так и не успел меня допросить.

— Хорошо, — согласился Демарин, с трудом приподнимаясь со стула. — Я буду у тебя через сорок минут.

* * *

— Вот они! — радостно воскликнул Гоша, протягивая Игорю том “Аквариумного рыбоводства”, между страницами которого были заложены фотография Безбожной и Тараса и негатив.

— Это же Тамара Безбожная! — бросив взгляд на фотографию, восхищенно присвистнул эксперт. — Вот это телеса! Да чтобы прикрыть такой зад, чехол для машины потребуется!

Крестовоздвиженский с торжествующим видом повернулся к Вадиму.

— Ну как, будем колоться или предпочитаешь в несознанке сидеть? — весело поинтересовался он.

— Ваша взяла. Сознаюсь. Это я убил Буданова, — мрачно произнес Кругликов.

— Сознался? Вот здорово! — воскликнула Оля.

— Видела бы ты, как я его расколол! — похвастался Гоша. — Загнал его в угол своими вопросами, как сурка в силки.

— Точно. Он был великолепен, — поддержал приятеля Игорь. — Что будем заказывать? Такое дело надо отпраздновать. Рекомендую свиную вырезку, запеченную со спаржей, сыром, шпинатом и овощами. В этом ресторане ее готовят просто отменно.

— От свинины толстеют, — пожаловалась Кузина.

— А у меня так вообще нет аппетита, — грустно вздохнул Гоша.

Его разбитое сердце все еще продолжало кровоточить.

— Начнешь есть — появится, — утешил его Игорь. — У тебя еще все впереди. Так ты узнала что-то о Вороне? — обратился он к Оленьке.

— Он был сотрудником КГБ. Длительное время работал в разведке. Профессиональный убийца. Ликвидировал нежелательных лиц как в Советском Союзе, так и за рубежом. Мне удалось узнать несколько имен, которые он использовал в то время, и у меня даже есть его фотография, правда, к сожалению, пятнадцатилетней давности.

Кузина достала из сумочки компьютерную распечатку.

— Для начала совсем неплохо, — заметил Филимонов.

У него в кармане затренькал сотовый телефон.

— Юра! Демарин! Наконец-то! Мы тебе все утро звонили. Тут такие дела творятся, а ты все пропустил. А, так у тебя тоже есть новости? Какие? По делу Вермеева? Отлично. Мы сейчас в ресторане “Мюнхен” на Земляном Валу. Можешь подъехать? Хорошо. Мы тебя ждем.

— Где он болтается? — недовольно спросил Гоша.

— У Селены Далиловой. Похоже, на этот раз ему удалось-таки ее допросить, — усмехнулся Игорь.

* * *

— Но ведь это Ворон! — бросив взгляд на рисунок, сделанный Селеной, воскликнула Оля. — Только здесь он гораздо старше.

— Что еще за Ворон? — удивленно посмотрел на нее Юра. — Ты что, знаешь этого типа?

— Это и есть наш неуловимый убийца, — объяснил Филимонов. — Пока ты страдал от любви к Селене, тут много чего произошло.

— Я не страдал от любви к Селене, — возразил Демарин. — Я просто не очень хорошо себя чувствовал. А когда вы успели выйти на Ворона? И вообще, что я пропустил?

— Почти все. Во-первых, Ворон убил генерала Елагина, во-вторых, согласно оперативной сводке, во время взрыва у кафе “Шуры-муры” погибла секретарша Стернина Лариса Сенчукова, а в-третьих, мы арестовали убийцу Буданова, и он уже сознался. Им оказался некто Вадим Кругликов, дамский парикмахер из салона “Мадонна”. А на Ворона мы вышли по наводке неизвестного типа, который говорил с кавказским акцентом.

— И это все? Хорошо хоть обошлось без государственного переворота.

Юра выглядел слегка ошеломленным.

— Значит, Ворон был у Далиловой и пытался выведать у нее имена богатых клиентов, у которых есть счета в западных банках и которые через Интернет играют на бирже, — подытожил Игорь.

Демарин кивнул.

— Этот человек представился Селене как Михаил. Ни отчества, ни фамилии, ни его телефона она не знает, но Ворон обещал перезвонить ей через пару дней и, если она сообщит нужную ему информацию, купить еще пару ее картин.

— В таком случае мы можем арестовать его во время встречи с художницей! — загорелся энтузиазмом Гоша.

— На каком, интересно, основании? — остудил его пыл Филимонов. — У нас нет против Ворона абсолютно никаких улик.

— И что же нам тогда делать? — растерялся Крестовоздвиженский.

— Единственный вариант — это взять киллера с поличным.

— То есть как это — с поличным?

— В момент, когда он будет выяснять коды доступа у очередного “нового русского”, — объяснил Игорь. — На этот раз подсадной уткой стану я. Селена назовет Ворону мое имя.

— Ну уж нет! — возмутилась Оля. — Хватит с нас твоих гениальных планов. Тебе мало того, что киллер прикончил генерала Елагина и Сенчукову? Я не собираюсь овдоветь еще до свадьбы.

— Вы что, уже и день свадьбы назначили? — ревниво спросил Крестовоздвиженский.

Сердечные раны упорно не желали затягиваться.

— Пока нет, — пожала плечами Кузина. — Это я так, к слову.

— У нас нет другого выхода, — настаивал на своем Игорь. — Кроме того, в этом случае можно будет провести операцию захвата по всем правилам. Ваше начальство не будет в курсе того, что Ворон работает на спецслужбы. Милиция просто арестует убийцу и рэкетира в момент совершения преступления. Я почти ничем не рискую.

— Почти? — язвительно переспросила Оля.

— А ведь это может сработать, — задумчиво кивнул Демарин.

— Значит, этот тип все-таки убийца? — сказала Селена. — Боже мой, а я с ним…

На этот раз художница решила пощадить чувства милиционеров и была одета в относительно скромное облегающее платье от Нолана Миллера.

— В жизни всякое бывает, — утешил ее Игорь. — Кроме того, искусство требует жертв.

— Не издевайся, — обиделась Селена.

— Так ты согласна на наш план? КогДа Ворон позвонит, ты назовешь ему мою фамилию?

— Я не смогу назвать ему ее по телефону. Михайл сразу почует неладное.

— Почему?

— Он сказал, что, если я раздобуду для него эту информацию, он купит у меня еще картины. То есть, если я просто назову ему фамилию бесплатно, это наведет его на подозрения. А если он купит картину…

— То ты должна будешь лечь с ним в постель, — закончил за нее фразу Игорь.

— Нет, это исключено, — решительно заявил Демарин.

Все посмотрели на него. Милиционер покраснел.

— Вообще-то это мне решать, — заметила Селена. В ней взыграл свойственный большинству женщин дух противоречия.

— А ты молодец, — неожиданно брякнул Гоша. — Я бы, например, не смог переспать с киллером.

— Для женщин это немного проще, — снисходительно пояснила Далилова. — Ладно. Я согласна.

— Я вот против, — решительно заявил Демарин.

— А мне наплевать, против ты или нет. Я решила — и точка.

— И ты говоришь это после всего, что между нами произошло? — возмутился Юра.

— А между вами что-то произошло? — удивленно вскинул брови Филимонов.

— Я потом тебе объясню, — подмигнула ему художница. — Значит, договорились?

— А если он тебя убьет? — поинтересовался Демарин.

— Меня? Зачем?

— Затем, что, назвав ему имя Игоря, ты становишься нежелательным свидетелем. Неужели, узнав о смерти Филимонова, ты не свяжешь ее с неким любопытным клиентом, который интересовался, кто из твоих знакомых оперирует через Интернет своими счетами в западных банках? Вопрос только в том, уберет ли тебя Ворон сразу или чуть погодя.

— А ведь верно, — рассеянно произнесла Селена.

— Вряд ли он станет убивать ее сразу, — покачал головой Игорь. — Селена ведь может пообещать ему назвать еще имена.

— Ты можешь за это ручаться?

— Не могу.

— В таком случае я буду страховать Селену, — мужественно заявил Юра. — Я должен присутствовать при ее разговоре с убийцей.

* * *

— Молодцы! — воскликнул Додик Дацаев. — Ай да молодцы! Вычислили-таки киллера! Ведь может наша милиция, если захочет.

— Не забывай, что это мы им дали наводку на Ворона, — напомнил Тофик Магомаев. — Без нас хрен бы они кого нашли.

— Но все-таки ты должен признать, что мы неплохо работаем в тандеме. Теперь дело за малым — надо захватить убийцу, прежде чем его зацапают менты, предъявить его Аглае Тихомировне, а потом выудить из него имена и адреса людей, которые заграбастали народные денежки.

— А может, завербуем Ворона, чтобы он теперь на нас работал? — предложил Тофик. — Он же профессионал. Пусть теперь денежки своих нанимателей на наши счета перекачает.

— Не получится, — покачал головой Додик. — Если бы он мог это сделать, он бы уже давно их денежки на свои счета перекачал.

— Может, это ему просто в голову не приходило?

— Ты думаешь? А ведь это вариант. Ладно, для начала возьмем Ворона, а там уж разберемся, что будем с ним делать.

* * *

Аглая Тихомировна распахнула все дверцы своего сделанного на заказ необъятного пятистворчатого шкафа и отошла на пару шагов, придирчивым взглядом окидывая его содержимое. Сегодня был особенный день — она наконец встретится с киллером, отнявшим жизнь ее сына. Этот гнусный убийца еще пожалеет, что он родился на свет!

Немного подумав, Вермеева вытащила из шкафа длинное и просторное темно-красное платье-балахон с такого же цвета накидкой а-ля молодая Пугачева.

"Это в точности то, что надо. На этой ткани кровь не оставит следов”, — подумала Аглая Тихомировна;

— Почему-то ей вспомнилась сцена из французского романа: Мария Стюарт, которую казнят в замке Фетерингей по приказу королевы Елизаветы, торжественно поднимается на эшафот в тяжелом платье из красного бархата. Она специально выбрала наряд, на котором не выделялись бы кровавые пятна.

"Мне повезло больше, — зловеще усмехаясь, подумала Вермеева. — Это платье будут отстирывать не от моей крови”.

Приложив балахон к груди, Аглая Тихомировна повертелась перед зеркалом и, довольная собой, перешла к подбору головного убора. Поскольку в данном случае она олицетворяла собой правосудие, мать убитого издателя извлекла из верхнего отделения шкафа техасскую шляпу с загнутыми полями, фасад которой по причуде хохмача-дизайнера был украшен звездой шерифа Дикого Запада. Итак, наряд был выбран. Теперь оставалось только разместить под ним оружие. Не пойдет же она на киллера с голыми руками!

Взяв хозяйственную сумку из чертовой кожи, Аглая Тихомировна деловито упаковала в нее электродрель, тиски, кувалду, топорик для разделки мяса, пилу-ножовку, лобзик, клещи и еще кое-какие полезные мелочи. Кухонный нож-мачете она решила спрятать в широком рукаве балахона.

Вермеева задумчиво повертела в руках свое последнее приобретение — остро отточенный топор для рубки дров в удобном кожаном чехле. Из голливудских боевиков она твердо усвоила, что “хорошие парни”, отправляясь вершить правосудие, обычно складывают в сумки лишь то оружие, которое им не удается повесить на себя. После некоторых размышлений Аглая Тихомировна привязала к чехлу топора кусочек веревки и подвесила его к себе на шею как медальон, при этом лезвие слегка отклонилось влево, оказавшись точно над сердцем, а топорище удобно расположилось где-то в районе печени.

Просторный пугачевский балахон скрыл своими складками любимое оружие Раскольникова, и, оглядев себя в зеркале, Аглая Тихомировна удовлетворенно вздохнула. Теперь, если нож вдруг сломается, а сумка окажется далеко, она не останется безоружной.

* * *

— Ты уверен, что это хорошая идея — взять Вермееву на захват Ворона? — задумчиво спросил Додик Дацаев.

Тофик кивнул.

— Во-первых, я обещал показать ей убийцу, а во-вторых, Вермеева может оказаться мощным психологическим фактором воздействия на киллера. Этот бывший разведчик наверняка окажется крепким орешком. Для того чтобы получить от него информацию о его нанимателях и их секретных счетах, нам придется ой как постараться.

— А Аглая Тихомировна тут при чем? Она же не специалист по пыткам.

— Любители иногда справляются лучше профессионалов. Если бы ты ее видел, когда она рассказывала мне, что она сделает с Вороном… Я вообще-то не слабонервный, после фильмов ужасов бессонницей не страдаю, но тут, честно признаюсь, у меня волосы встали дыбом. Есть в ней что-то такое первобытное. А эти ее инструменты…

Магомаев выразительно зажмурился и покачал головой. — Какие инструменты? — заинтересовался Додик.

— Целый арсенал из сериала про испанскую инквизицию. Тиски, чтобы зажать в них яйца Ворона, ножовка, клещи, электродрель… Кстати, ножовку она собирается натереть перцем и солью.

— Хватит… — поморщился Дацаев. — У меня уже мурашки по коже. Не хотел бы я быть ее врагом.

— Знаешь, а мне она нравится, — сделал признание Тофик. — Валькирия. Амазонка. Прямо настоящая женщина гор. Понимает толк в кровной мести.

— Да, если мне становится жутко только от твоих рассказов, представляю, каково будет нашему киллеру, когда Вермеева достанет свои тиски и клещи.

— Вот и я о том же, — усмехнулся Магомаев. — Он нам как миленький все как на духу выложит. И еще умолять будет, чтобы мы его выслушали. Кстати, не забудь сказать своим ребятам, чтобы они срочно подключились к телефону и начинили микрофонами квартиру Селены Далиловой. Мы должны знать, где и когда она собирается встретиться с Вороном.

* * *

— А может, все-таки стоит вызвать группу поддержки? — неуверенно предложил Гоша.

— Мы уже говорили об этом, — раздраженно сказал Демарин. — У нас нет для этого никаких оснований. Как мы объясним свои подозрения начальству? Вот когда Ворон по наводке пойдет убивать Игоря — тогда другое дело. Селену в этот раз он почти наверняка не тронет. Мы должны просто подстраховаться. Квартиру Селены мы начиним микрофонами, да и я спрячусь в шкафу с микрофоном и пистолетом, так что все будет под контролем. Гоша и Игорь смогут страховать нас снаружи.

— Я тоже хочу, — сказала Оля. — Трое лучше, чем двое. У меня даже газовый пистолет есть.

— А вот этого не надо, — возразил Юра. — Еще не хватало, чтобы ты в киллера из газового пистолета прицелилась. У него же реакция превосходит твою на порядок, и он-то в тебя стрелять будет из настоящего.

— Ерунда, — покачала головой Оля. — Не будет у него с собой никакого пистолета. Он же собирается не только получить информацию, но и порезвиться с Селеной в постели. Вряд ли он захочет, чтобы, раздевая его. Селена обнаружила целый арсенал. Ведь в первый раз, когда он спал с ней, он был без оружия.

— Пожалуйста, поосторожнее с выражениями, когда говоришь о Селене, — вспыхнул Демарин.

— Ой, извини. Я тебя понимаю. Даже не представляю, как бы я себя чувствовала на твоем месте.

— Нечего мне сочувствовать. И вообще мы обсуждаем план операции, а не личные отношения.

— У меня есть только газовый пистолет, — сказал Игорь. — Вы можете мне раздобыть настоящее оружие? С газовым пистолетом, боюсь, от меня будет мало толку.

— Это незаконно, — покачал головой Гоша. — Еще по горячке отстрелишь себе что-нибудь или вообще в прохожего попадешь. У нас с Юрой есть пистолеты; и этого достаточно. Я почти уверен, что ничего не случится. В крайнем случае вызовите милицию.

* * *

— Михаил! Я рада, что ты позвонил! — воскликнула Селена. — Я как раз вспомнила о том. что тебя интересовало.

— В таком случае я немедленно еду в “Экстази” и приобрету еще один твой шедевр, — улыбнулся Андрей Бочаров.

— Для тебя я могу сделать скидку. Хочешь заехать ко мне домой? У меня есть несколько готовых к продаже картин, и здесь они стоят гораздо дешевле, чем в галерее.

— Я могу подъехать прямо сейчас.

— К сожалению, сейчас я занята. У меня натурщик. Буду ждать тебя вечером. Скажем, в девять часов. Тебе это подойдет?

— Вполне, — кивнул Бочаров.

— Душно, — пожаловался Юра Демарин. — Здесь темно, тесно и душно.

— И еще страшно, — съязвила Селена Далилова.

— Я не сказал: страшно. Я сказал, что здесь темно, тесно и душно.

— Ладно, полезай уж, защитник, — вздохнула Селена.

Юра, недовольно ворча, с трудом втиснулся внутрь платяного шкафа и, наклонив голову, съежился за одеждой.

— Неудобно-то как. Ноги затекают. Я так долго не выдержу.

Художница укоризненно покачала головой.

— Зря я с вами связалась. Никудышный из тебя защитник. Вот в американских боевиках герои сутками в засаде сидят и не жалуются.

— Знаешь, сколько актеры за это получают? — поинтересовался Демарин. — Если бы мне так платили, я бы тоже не жаловался.

— Да перестань наконец плакаться! — раздраженно сказала Селена, захлопывая дверцы шкафа. — Тоже мне милиционер! Главное — не засни там. Не хватало еще, чтобы Ворон услышал, как ты храпишь.

* * *

— Только мента в шкафу нам не хватало, — покачал головой сидящий в просторном кузове фургончика “Фольксваген” Додик. “Фольксваген” был припаркован точно напротив подъезда Селены. — Если он такой же лопух, как твой Христопродавцев, он нам как пить дать все дело испортит.

— Не испортит, — успокоил приятеля Додик. — Подумаешь, посидит в шкафу для страховки. Я совершенно уверен, что сегодня Ворон не собирается убивать художницу.

— А вдруг убьет? — вмешалась Аглая Тихомировна. — На то он и киллер!

Додик бросил на нее измученный взгляд. Даже когда эта женщина молчала, от нее исходили столь мощные и убийственные токи с трудом сдерживаемой энергии, что Дацаев уже через полчаса тесного общения чувствовал себя так, словно провел двенадцать раундов подряд на боксерском ринге.

— Драгоценная мадам Вермеева, — с тихой угрозой в голосе произнес он, — уступая вашим настойчивым просьбам, мы взяли вас на задержание опасного преступника. Если вы хотите, чтобы операция прошла успешно, сидите спокойно и молчите до самого ее конца. Я напоминаю вам об этом в последний раз. Еще одно нарушение дисциплины — и мы уезжаем.

— Ладно, молчу, молчу! — глубоко вздохнув, пробасила Аглая Тихомировна.

При вздохе на ее мощной груди четко обозначились под красной накидкой контуры палаческого топора. Додик содрогнулся и отвел глаза.

— Все готовы? Все на местах? — спросил он в рацию.

— Порядок! — откликнулся из другого фургончика с затемненными стеклами Вахиз Фазилаев, взвешивая на руке тяжелый ветеринарный пистолет, стреляющий стрелками со снотворным.

— Порядок! Порядок! Порядок! — откликнулись прочие кадры дагестанской мафии, сидящие в машинах или прикидывающиеся бомжами, распивающими в кустах бутылку портвейна.

— Жаль, мы не знаем, как он выглядит, — вздохнул Тофик. — Могли бы взять Ворона еще до того, как он войдет к Селене. — Если бы у моей бабушки были яйца, она была бы дедушкой, — откликнулся Дацаев. — Ничего. Подождем. У нас есть время.

Аглая Тихомировна молча кивнула и пододвинула поближе к себе сумку с пыточными инструментами.

* * *

— Его зовут Игорь Филимонов, — сказала Селена Далилова. — Он брат владелицы галереи Марины Будановой.

— Подожди, — поднес палец к губам Андрей Бочаров. — Об этом мы поговорим после. А сейчас сними с меня одежду. Я же купил твою картину “Медея и эритроцит”. Знаешь, постепенно я начинаю входить во вкус актуального искусства.

— Но… я думала…

— Что ты думала? — удивился Андрей. — Я тоже думал. Все это время я думал о тебе. Я даже сам себе удивлялся. До сих пор ни одна женщина не заставляла меня испытать нечто подобное. И все эти восточные названия, которым ты меня учила… “поцелуй легкого ветерка”, “ласки волшебной свирели”, “рык раненого тигра”, “трепет божественного бутона”… Видишь, я только вспомнил, а у меня уже началась эрекция!

В шкафу Юра Демарин, забыв о боли в затекших от долгого пребывания в неудобной позе мышцах, до крови закусил губу. Больше всего на свете ему хотелось пинком ноги распахнуть дверцы шкафа и с наслаждением всадить всю обойму в череп этого развратного подонка, похотливо лапающего его девушку, так, чтобы его голова разлетелась, как гнилая дыня, а мозги изобразили на стене сюрреалистическую картину.

— Ты действительно этого хочешь? — спросила Селена.

— Никогда ничего так не хотел. После встречи с тобой я даже прочитал “Дао любви” и “Камасутру”. Но то, что там описано, и отдаленно не сравнится с тобой. Иди ко мне. Я хочу делать это медленно-медленно. Вот так. Я буду медленно снимать с тебя белье. Я буду лизать твои бедра, поднимаясь выше и выше…

Демарин уже не просто кусал губы. Он впивался в них зубами, как малолетний хулиган в леденец, отнятый у дошкольника, не чувствуя боли и не обращая внимания на струящуюся по подбородку кровь. Его правая рука конвульсивно сжимала пистолет. Страстное желание разрядить обойму в киллера отступило на задний план перед более насущной проблемой — наступающей под влиянием хриплого шепота Ворона и стонов Селены эрекцией, неукротимой, как тайфун “Глория”. Отчаянные попытки волевого контроля приводили к совершенно обратному результату — возбуждение нарастало со стремительностью взрывной волны, по телу прокатывались волны коротких мышечных судорог, и милиционер с ужасом понял, что еще немного — и он, полностью потеряв над собой конроль, не выдержит и закричит, забившись в экстазе.

— Моя богиня? Меня сводит с ума аромат твоих гениталий, — продолжал терзать Юру проникновенно-чувственный голос Ворона.

Проклятая Селена стонала мелодично и сексуально, как Донна Саммер в ее знаменитой песне, имитирующей диалог любовников в момент полового акта.

"Кем же надо быть, чтобы так наслаждаться любовью с киллером?” — подумал Демарин.

* * *

Исправно транслируемые микрофонами, стоны Селены и шепот Ворона лились из приемника в фургончике Додика Дацаева.

Тофик и Додик, тяжело дыша и отдуваясь, пытались без помощи рук справиться с мучительной эрекцией. Дать себе волю им мешало только присутствие Аглаи Тихомировны.

Додик провел рукой по вспотевшему лбу и тихо выругался.

"Угораздило же нас взять с собой эту чертову амазонку, — раздраженно подумал он. — Господи, хоть бы они наконец кончили! Так нет — медленно, медленно! Восточный секс им, мать твою так, подавай!”

Воспитанная во времена, когда в Советском Союзе “не было секса”, да и сама, и то по пьянке, испробовавшая его всего один раз за всю свою жизнь с еще более пьяным токарем-полуавтоматчиком, ни лица, ни имени которого она не смогла вспомнить на следующий день, красная как рак, Вермеева что-то осуждающе бормотала себе под нос, крепко сжимая рукоятку кухонного ножа. Топор у нее на груди бурно вздымался в такт дыханию.

* * *

— Бедный Юра, — посочувствовала Оля, прислушиваясь к доносящимся из приемника звукам.

Она, Гоша и Игорь тоже сидели в машине, припаркованной у подъезда Селены.

— Представляю, каково ему сейчас, — мрачно кивнул Гоша, вспоминая сцену в спальне Игоря. Затихшая было обида вновь дала о себе знать. Его друг с его девушкой! К горлу подкатил ком, от которого дыхание сбилось, а сердце болезненно закололо. Крестовоздвиженский шмыгнул носом и отвернулся, чтобы Оля не увидела его предательски увлажнившихся глаз.

* * *

Юра дернулся, глотая собственный стон, и с глухим стуком ударился затылком о заднюю стенку шкафа. Сперма наконец выплеснулась из него. Это был самый безумный и мучительный оргазм в жизни Демарина.

Киллер кончил почти одновременно с ним, задержавшись, быть может, всего на пару секунд. Сознание содрогающегося в экстазе Бочарова профессионально зафиксировало посторонние звуки. Даже не поворачивая головы, он знал, откуда они донеслись. Из шкафа. Хотя, возможно, он ошибся. Возможно, шумели соседи.

Вытянувшись на кровати рядом с Селеной, Андрей задержал дыхание, прислушиваясь. Он обладал великолепным, специально натренированным слухом профессионального разведчика. В шкафу явно кто-то был. Ухо Бочарова почти на пределе слышимости улавливало звуки неровного учащенного дыхания.

"Там мужчина, — подумал Ворон. — Судя по дыханию, он тоже испытал оргазм. И это не любовник, которого прячут в шкафу при появлении мужа. Селена точно знала, во сколько я приду. Кто же там?”

Интуиция подсказывала, что его подставляют, но как и почему, Андрей пока не понимал.

— Тебе было хорошо? — улыбнулась ему Селена.

— Мне всегда хорошо с тобой. Не возражаешь, если я оденусь и сварю тебе кофе?

— Лучше это сделаю я.

Художница встала и накинула пеньюар.

— Я быстро. Тебе сколько сахара?

— Два куска, — улыбнулся Бочаров, одеваясь неторопливо, чтобы не вызвать у Селены подозрения.

На кухне раздался звон посуды.

Тихонько насвистывая, Андрей подошел к шкафу, стараясь шестым чувством ощутить в нем неизвестного противника. Через несколько секунд он знал, где именно находится затаившийся в шкафу мужчина.

Нога Бочарова со звуком револьверного выстрела проломила хлипкие дверцы и вонзилась в грудь Демарина. Задохнувшийся от боли Юра еще не успел понять, что происходит, как следующий мощный удар в челюсть отправил его в глубокий нокаут.

Вбежавшая в комнату Селена с ужасом увидела в руках Ворона нацеленный на нее пистолет Демарина. Дверцы шкафа были разнесены в щепки, а сам милиционер лежал на полу лицом вниз без признаков жизни. На белом ковре маками расцветали пятна крови.

— Боже! Ты убил его! — воскликнула Селена. Нагнувшись, киллер вытащил у Юры из кармана удостоверение.

— Милиционер, — констатировал он. — Что он делал в твоем шкафу?

— Трамвая ждал, — сама не понимая почему, брякнула художница фразу из известного анекдота.

Бочаров укоризненно покачал головой, продолжая обшаривать карманы Демарина.

— А вот и микрофон. Выходит, нас еще и слушают, — вздохнул он. — Значит, так. У меня здесь заложница. Хотите, чтобы никто не пострадал, — дадите нам уйти.

— Сколько человек ждут меня внизу? — обратился он к Селене. — И на этот раз без шуточек. Соврешь — убью.

— Еще один милиционер. Напарник Юры, — объяснила Далилова. — Больше никого. Они это делали неофициально, клянусь. Ты ведь не убьешь меня?

— Вообще-то стоило бы, — раздраженно рявкнул Андрей.

* * *

— Он убил Демарина! — простонал Гоша, дрожащими руками выхватывая из кобуры пистолет. — Но как он узнал? Это я виноват. Ведь Юра не хотел продолжать это расследование! Что же теперь делать?

— Может, милицию вызвать? — дрожащим голосом предложила Оленька, доставая сотовый телефон.

— Вызывай, — кивнул Игорь. — Ты что, собираешься стрелять? — обратился он к Крестовоздвиженскому.

— Если мы дадим ему уйти, он все равно убьет Селену.

— Давай подождем подкрепления. Не лезь на рожон. Он же профессионал. Скорее он тебя подстрелит.

— А мне плевать! — размахивая пистолетом, патетически заорал Гоша. — Этот гад убил Юру! Или он, или я! И никто меня не остановит!

* * *

— Так я и знал! Я был уверен, что эти тупые менты непременно все испортят, — горестно всплеснул руками Тофик Магомаев. — Не хватало еще, чтобы они подстрелили Ворона!

— Ворон мой! — басом взревела Аглая Тихоми-ровна и вскочила на ноги, потрясая ножом.

— Сидеть! — рявкнул Додик Дацаев, — Сидеть и молчать!

Впрочем, он мог бы этого и не говорить. Не рассчитав высоты фургончика, Вермеева с грохотом врезалась макушкой в потолок и, слегка оглушенная, вновь плюхнулась на сиденье.

— Вахиз! Ты меня слышишь? — рявкнул в рацию на своем родном языке Дацаев.

— Слышу, — откликнулся Вахиз Фазилаев.

— Сейчас из подъезда появится киллер с заложницей. Он вооружен. Отключишь его как можно быстрее. Если в поле зрения появится Христопродавцев, первым отключай его. Он может пристрелить Ворона.

— Понял тебя, — ответил Фазилаев, снимая ветеринарный пистолет с предохранителя.

— Эхтибар! Зорик! Марат! — продолжал командовать в рацию Додик. — Ворон выходит с заложницей. Готовьтесь вступить в действие.

* * *

— Никаких лифтов. По лестнице, — приказал Бочаров, волоча за собой Селену в распахнувшемся пеньюаре. — И без глупостей. У меня просто руки чешутся тебя пристрелить.

— Ты маньяк! — злобно прошипела художница. — Только маньяк получает удовольствие, убивая людей!

— Удовольствие! — не прерывая бега, яростно посмотрел на нее Андрей. — Ты считаешь, что я получаю от этого удовольствие? А тебе известно такое слово — работа? Вот ты работаешь шлюхой — и это доставляет тебе удовольствие? Вряд ли! Но ведь ты работаешь! А разница между нами в том, что ты ложишься под богатых мужиков для себя, а я убивал для своей страны. Меня этому учили. Мне за это медали давали. Я, между прочим, за год службы получал меньше, чем ты за одну свою “Медею с эритроцитом”, и в отставку ушел полковником с пенсией в пятьдесят долларов. Это, по-твоему, нормально? Так кто из нас мразь — ты или я? Лучше прекрати читать мне мораль, а то я за себя не ручаюсь.

— Извини, — спохватилась Селена. — Шлюха читает мораль убийце. Действительно глупо.

— Нынешняя Россия сама превратилась в шлюху, — стремительно несясь по ступенькам, выплеснул наболевшее Бочаров. — Ее трахает любой, кому не лень. Страна шлюх, воров и убийц. Люди просто пытаются выжить. Так что не терзай себя самокопанием. Это выживание. Мы не лучше и не хуже других.

У выхода из подъезда Андрей резко дернул девушку к себе, захватил ее за горло сгибом левой руки и, прикрываясь ею как щитом, распахнул ногой дверь и вышел наружу.

— Сейчас мы сядем в машину и уедем. Веди себя хорошо, и я тебя отпущу. Обещаю.

— Не выходи! Он тебя убьет! Ты ведь не станешь стрелять в Селену! — крикнул Игорь, но было поздно.

Крестовоздвиженский выскочил из машины и, держа перед собой пистолет двумя руками, наце” лил его на Ворона. Мушка плясала перед его глазами.

— Я убью тебя, сволочь! — заорал Гоша.

— Опусти пистолет, идиот! — заорал, в свою очередь, Бочаров, направляя оружие на милиционера.

— Вот ведь кретин, — укоризненно покачал головой Вахиз Фазилаев, мягко нажимая на спусковой крючок ветеринарного пистолета.

Гоша вздрогнул и, обмякнув, расслабленно рухнул на асфальт.

Удивленно взглянув на его падающее тело, Бочаров недоуменно оглянулся по сторонам, гадая, откуда прогремел выстрел.

— Христопродавцев! — сиреной взвыла Аглая Тихомировна, пинком ноги распахивая дверцы фургонетки.

Крича, как красный командир, в пьянящем азарте битвы рубящий шашкой ненавистных белогвардейских офицеров, она, не обращая внимания на нацеленный на нее пистолет, вскинула вверх руку с зажатым в ней ножом и ринулась на Бочарова.

При виде несущейся на нее вооруженной мясницким ножом громадной бесформенной фигуры в развевающемся красном балахоне и ковбойской шляпе со звездой шерифа Селена закрыла глаза и, вжавшись в грудь Бочарова, дико завизжала от ужаса.

— За моего сына! За Сережу! За Христопрoдавцева! — орала Аглая Тихомировна.

"За Родину! За Сталина!” — почему-то вспомнился Андрею знакомый ему по хроникам Великой Отечественной войны другой крик, не менее дикий и фанатичный.

— Стой! Стрелять буду! — заорал он, но это было столь же бессмысленно, как при помощи ласковых увещеваний попытаться остановить извержение вулкана.

Впервые в жизни сердце отставного полковника КГБ сжалось от страха. Стиснув зубы, он раз за разом поспешно нажимал на курок, пытаясь остановить неотвратимо надвигающееся на него демоническое воплощение смерти. К его ужасу, пули, нацеленные точно в сердце, с отвратительным металлическим звуком рикошетили от груди Аглаи Тихомировны, не причиняя ей ни малейшего вреда.

В первый раз Бочаров растерялся, полностью теряя контроль над своими эмоциями. На этой женщине не было бронежилета. В этом он был уверен. От него пули не рикошетят. Ничего подобного он в жизни не видел. Такого просто быть не могло. Атеист Бочаров находился на грани того, чтобы поверить в существование сверхъестественных сил. На мгновение вместо Вермеевой он увидел несущегося на него стального неуничтожимого Терминатора Шварценеггера. Выпустив из обоймы последнюю пулю, он крепко обнял Селену и, зарывшись лицом в ее пышные душистые волосы, зажмурил глаза, приготовившись к смерти.

— Вот это баба! — восхищенно прищелкнул языком Вахиз, на всякий случай вкатывая в ягодицы Аглаи Тихомировны шестикратную дозу снотворного.

Сраженная Вермеева покачнулась и Родосским Колоссом рухнула к ногам Андрея, оцарапав его щиколотку острием мясницкого ножа.

— Черт! — выругался Вахиз. Он никак не мог прицелиться в Ворона, потому что его закрывала своим телом Селена.

— Пошли! — рявкнул в рацию Додик Дацаев. — У него кончились патроны!

На площадку перед домом полетели дымовые шашки и гранаты со слезоточивым газом.

Игорь и Оля, не веря своим глазам, наблюдали через окна машины, как, мелькая в дыму, словно дьяволы на адской кухне, люди в противогазах с трудом оторвали друг от друга обнявшихся Ворона и Селену и с необычайным проворством поволокли плачущего, чихающего и отбивающегося киллера в машину. Один из “дьяволов”, правда, не удержался и смачно хлопнул художницу по едва прикрытому пеньюаром соблазнительному заду.

Машины “дьяволов” взревели мотором и умчались, а вместо них в медленно рассеивающейся дымовой завесе прерывисто замелькали мигалки милицейских машин.

— Топор, — недоверчиво сказал врач “Скорой помощи”, приподнимая накидку раскатисто похрапывающей Аглаи Тихомировны. — Эта женщина носит на шее топор.

— Может, мода такая, — пожал плечами другой врач. — Некоторые вот крестики на шею надевают. А возможно, это чтобы от бандитов защищаться. В стране-то что творится. По городу страшно ходить.

— Если бы ты был бандитом, то напал бы на такую? — поинтересовался первый врач.

— Не-е. Я бы не рискнул, — покачал головой его коллега.

— Кто вы? Что вам от меня надо? — подозрительно посмотрел на дагестанцев слегка оклемавшийся после последствий газовой атаки Андрей Бочаров.

Его глаза были красными и опухшими, из носа все еще текло.

Додик Дацаев одарил киллера лучезарной улыбкой.

— Взаимности, — проникновенно произнес он. — Всего лишь взаимности.

— Это немало, — усмехнулся тонкогубым ртом Ворон.

— Эй, не хочешь позвонить Христопродавцеву? — обратился Дацаев к Тофику. — Узнай, как там у него дела.

Магомаев послушно набрал на мобильнике номер Филимонова.

— Там случайно нет поблизости Христопродавцева? — спросил он. — Может, позовешь?

— Христопродавцев! — крикнул Игорь. — Тебя к телефону. И прекрати наконец обниматься с Демариным. Это уже становится неприличным.

— Слушаю, — сказал Гоша.

— Гдэ жэ ты, моя Сулыко… — пропел в трубке голос с утрированным грузинским акцентом. Затем послышались короткие гудки.

— Кто это был? — полюбопытствовала Оля. — Этот человек что, назвал тебя Христопродавцевым?

— Понятия не имею, кто это был, — покачал головой Гоша. — И, мне кажется, лучше об этом не знать…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18