Глава 12

Юрий тряхнул головой, пытаясь избавиться от надоедливого звона в ушах. Через окошко в перегородке в кузов вползали клубы едкого дыма. Филатов с трудом поднялся на ноги и опустил стальную заслонку, окончательно закупорив себя в кузове.

"Гранатомет, – понял он. – Вот отморозки! Из этой штуки ничего не стоит спалить танк, а они пользуются ею как отмычкой… Значит, сейчас засадят еще одну гранату – в заднюю дверь. Наделав столько шума, никто не станет тратить время на возню с замком”.

На то, чтобы окончательно прийти в себя после взрыва, ему потребовалось всего несколько секунд. Выхватив из кобуры пистолет, он снова бросился на пол, поспешно соорудив из мешков с деньгами что-то вроде баррикады. Нападавшие действовали очень решительно и не собирались церемониться. Сафонов наверняка погиб, и теперь судьба Юрия стала неотделимой от судьбы денег: он не мог ни отсидеться, ни откупиться, ни сдаться в плен. Он мог только победить, отразив нападение и перестреляв нападавших, или умереть в этой жестянке, как умер Сафонов.

Он лежал, зажав ладонями уши и широко открыв рот. Секунды ожидания тянулись, как часы, но в конце концов грабители повели себя именно так, как ожидал Юрий: фургон подбросило, раздался страшный грохот, и на месте задних дверей броневика образовалось широкое квадратное отверстие, наполненное светом и клубящимся серым дымом. Оттуда, из крутящегося серого облака, простучала автоматная очередь. Пули с тупым стуком ударили по матерчатым мешкам с деньгами, чудом не зацепив Юрия. Потом дым немного поредел, и в дверном проеме возникла рослая фигура в черной маске с прорезями для глаз. В руках у бандита был короткоствольный автомат, и он поводил стволом из стороны в сторону, пытаясь сообразить, куда же подевался инкассатор.

Юрий уведомил его о своем местонахождении, нажав на спуск. Он сделал это автоматически, не задумываясь: перед ним был враг, которого следовало немедленно уничтожить. Пуля, как всегда, нашла цель с такой точностью, словно Юрий положил ее рукой. Между прорезями черной маски появилось еще одно отверстие, словно у бандита вдруг прорезался третий глаз, он широко взмахнул руками, будто намереваясь взлететь, и спиной вперед выпал из кузова.

Юрий вскочил и бросился к выходу. Если он хотел уцелеть, следовало немедленно сменить позицию. Кузов броневика превратился в мышеловку, из которой был только один выход – вперед, под пули. Юрий успел выскочить из стальной коробки за мгновение до того, как туда, кувыркаясь, влетел темный предмет, похожий на камень. Филатов нырнул под прикрытие борта, ища глазами противника. В следующее мгновение броневик снова тяжело подпрыгнул, в его кузове громыхнуло, оттуда выплеснулось грязно-белое облако дыма. Юрий выстрелил, и коренастый крепыш в вязаной маске, прижав ладони к простреленному горлу, медленно опустился на колени. Юрий не стал смотреть, как он падает: этого противника уже можно было сбросить со счетов.

Где-то все еще звенело, падая на асфальт, выбитое взрывом оконное стекло, на разные голоса завывали и улюлюкали сигнализации припаркованных вдоль дороги автомобилей, но натренированный слух старшего лейтенанта Филатова без труда выделил из этой какофонии тихие, осторожные шаги и шорох одежды, трущейся о металлический борт фургона, – кто-то крался вдоль машины, надеясь застать его врасплох. Юрий спокойно ждал и, когда из-за угла кузова высунулась голова в черной маске, снова выстрелил.

У грабителя оказалась отменная реакция – он успел юркнуть в укрытие.

– Сука! – донеслось до Юрия, и он понял, что все-таки зацепил этого подонка.

Что-то подсказало ему, что надо бы поберечь ноги, и он быстро сменил позицию, став так, что колесо броневика прикрыло его щиколотки и ступни. Это было сделано вовремя, потому что в следующее мгновение под кузовом фургона один за другим прозвучали три выстрела. Воздух со свистом рванулся наружу из простреленного колеса, броневик тяжело осел на левый бок.

– Коз-зел, – пробормотал Юрий. Его подмывало ответить тем же, но бандит мог все еще поджидать его там, внизу, застыв в неудобной позе, и тогда, наклонившись, Юрий рисковал получить пулю в голову.

Потом сквозь заполнявшие улицу гам и улюлюканье до Юрия донесся звук запускаемого мотора и негромкий скрежет коробки передач. Он сразу понял, в чем дело: если кто-то пытался уехать с места перестрелки, рискуя схлопотать случайную пулю, это мог быть только один из участников событий, решивший, что с него довольно.

– Стой, сволочь! – надсадно заорали с той стороны фургона, подтверждая догадку Филатова.

Он высунул голову из-за кузова броневика и увидел, как темно-серая “девятка” с открытым багажником, задним ходом выбралась со стоянки, круто развернулась посреди улицы, зацепила бампером крыло припаркованной рядом “Волги” и с ревом устремилась вверх по улице. Следом за ней, размахивая руками, бежал человек в маске и пестрой летней рубашке. Юрий навел пистолет на его голову и выстрелил, краем глаза зафиксировав номер улепетывающей машины.

Грабитель в пестрой рубашке резко вильнул в сторону, и выпущенная Юрием пуля безобидно просвистела мимо, выбив фонтанчик серой пыли из стены ближайшего дома. Бандит кувырком перекатился через капот вишневого “Москвича”, упал на четвереньки и юркнул за ствол дерева. Юрий еще раз выстрелил ему вслед, но расстояние было уже слишком велико для пистолета, и он попал не в бандита, а в дерево. Он видел, как посыпалась кора, а потом человек в пестрой рубашке стремительно бросился наутек, сильно припадая на одну ногу.

Юрий внимательно осмотрелся, еще не в силах поверить, что все кончено. Автомобильные сигнализации выли и крякали на разные голоса, в нескольких окнах маячили бледные пятна прильнувших к стеклу лиц. Дым понемногу рассеивался, на мостовой неподвижно лежали тела, застыв в тех позах, в которых их настигла смерть. Было похоже на то, что поле сражения очистилось.

Первым делом Юрий подошел к Сафонову. Одного взгляда на его тело было достаточно, чтобы понять: веселый инкассатор мертв, и никакое чудо не способно вдохнуть жизнь в этот искалеченный труп. Тем не менее Юрий зачем-то опустился на корточки и попытался найти пульс на скользкой от крови шее Михаила Сафонова. Кожа убитого была еще теплой, и Юрий снова испытал знакомое чувство непоправимой утраты, которое здесь, в центре Москвы, было гораздо более острым и горьким, чем в разрушенном, смердящем гарью и разложением Грозном.

Он встал и снова двинулся к развороченной задней дверце броневика. Он все еще отвечал за груз. Скоро здесь будет не протолкнуться от толп любопытных бездельников, и среди них непременно окажется пара-тройка предприимчивых ребят, которые не прочь подобрать то, что плохо лежит. Юрий предполагал, что после взрыва ручной гранаты прямо в кузове автомобиля там многое плохо лежит.

Он не ошибся. Мостовая возле заднего борта машины была устлана бумажными прямоугольниками, некоторые из них слабо шевелились на ветру, а иные, лениво вращаясь, порхали над дорогой. Юрий подумал, что теперь здесь нужен не сторож, а дворник с метлой, причем это должен быть очень шустрый дворник, потому что вид летающих над улицей денег может свести с ума очень многих честных граждан. В этой связи сам собой возникал вопрос: что делать, если прямо сейчас из ближайшей подворотни выскочит стайка пацанов и начнет хватать разбросанные по земле бумажки? Стрелять в них, что ли? “Дудки, – подумал Юрий. – Похоже, придется бегать и размахивать руками, одновременно следя, чтобы папаши этих детишек не подкрались сзади с топорами и кухонными ножами”.

Было что-то еще, смутно беспокоившее Юрия, пока он неторопливо двигался вдоль борта бронированного микроавтобуса, и мгновение спустя он вдруг сообразил, что это было. С его глаз словно упала пелена, и он осознал то, что наблюдал уже некоторое время и на что сразу не обратил внимания: у валявшихся на мостовой бумажек был не тот цвет.

Он бросился вперед, кляня себя за невнимательность. Любой другой на его месте в первую очередь позаботился бы о деньгах и уж во всяком случае заметил бы, что с ними что-то не так. Какая-то ошибка?

Он сгреб с асфальта горсть прямоугольных бумажек. Вряд ли это могло быть ошибкой. Банковские служащие не могут по ошибке положить в мешок вместо стодолларовых купюр несколько десятков килограммов резаной оберточной бумаги. “Кто-то безумно долго орудовал ножницами, – подумал Юрий, заглядывая в кузов, где громоздились лохматые бумажные сугробы – сплошь серо-коричневые, без единого зеленого пятнышка. – И если подумать, орудовал не напрасно. Четыре с половиной миллиона – неплохая оплата за такой надомный труд”.

Он чувствовал себя так, словно с разбегу налетел лицом на кирпичную стену. В голове царил такой же хаос, как в кузове броневика, – сплошные лохматые обрывки, распотрошенные остатки мыслей и чувств, груды бесполезного хлама, дым, неразбериха… Ясно было одно: тот, кто спланировал эту операцию, меньше всего рассчитывал на то, что нападение будет отбито. Оба инкассатора должны были погибнуть в перестрелке. Давно украденные деньги преспокойно лежали бы в тайнике, а нападавшие, спалив пять мешков бумаги в первой попавшейся печке, разошлись бы в разные стороны, как ни в чем не бывало, предоставив органам следствия переворачивать город вверх дном.

Вдали послышался нарастающий вой милицейской сирены. Юрий оглянулся, отыскав глазами труп Сафонова. Мишка погиб, даже не успев узнать, что защищает некоторое количество макулатуры, цена которой – копейки… Филатов наклонился и снял маску с головы автоматчика, который первым залез в кузов. Залитое кровью лицо было молодым и незнакомым.

Сирена приближалась. Юрий подошел ко второму грабителю, который, скорчившись, лежал на боку, все еще зажимая мертвыми ладонями простреленное горло, и не очень удивился, обнаружив под маской знакомое лицо. Они разговаривали пару раз в вестибюле банка и даже сыграли однажды в шахматы в комнате отдыха. Фамилия этого парня была, кажется, Кузнецов, и работал он охранником в банке Арцыбашева.

Пальцы Юрия разжались, выпустив край трикотажной маски, и она криво легла на место, до половины закрыв мертвое лицо с остекленевшими глазами. Незакрытыми остались только утолок искривленного от боли рта и подбородок с приметным белым шрамом, похожим на тот, что был у Юрия на лбу. “Между нами много общего, – подумал Юрий, медленно выпрямляясь во весь рост и безотчетным движением кладя руку на кобуру. – Оба офицеры, оба прошли через горячие точки, оба работали в одном и том же банке и в одно и то же время пришли сюда, чтобы поиграть в салочки со смертью. И нет ничего удивительного в том, что смерть перепутала, запятнав не того: умный упал на асфальт с простреленным горлом, а дурак остался жить. Недаром говорят, что дуракам везет. Жаль, что у умного нельзя теперь спросить, кто его послал. Но здесь были и другие умники, и их необходимо отыскать раньше, чем до них доберется тот, кто их нанял”.

Сирена выла уже совсем рядом, где-то за углом. Мир вокруг внезапно сделался четким и контрастным, цвета резали глаз, звуки со всех сторон водопадом хлынули в уши. Тот, кто затеял эту игру, наверняка обладает огромными возможностями и обширнейшими связями, и он заинтересован в том, чтобы пропавшие деньги никто никогда не нашел. Ситуация такова, что единственный уцелевший инкассатор неминуемо будет задержан хотя бы на какое-то время – ровно настолько, сколько потребуется организатору налета на то, чтобы окончательно замести следы и подготовить по возможности тихое и мирное отбытие Юрия Филатова в мир иной. А потом на исчезнувшего инкассатора можно будет с чистой совестью списать эти четыре с половиной миллиона – украл и лег на дно, обычное дело…

Юрий передвинул кобуру на бедро и быстрым шагом пересек улицу. Впереди маячила полутемная пасть проходного двора, из которой волнами наплывали запахи жареного картофеля и кошек. Она приближалась с каждым шагом. Юрий не бежал, пытаясь хотя бы в эти последние секунды сообразить, правильно ли поступает. Вой сирены рос и ширился, заполняя собой весь мир, а потом за спиной у Филатова завизжали тормоза, и властный голос крикнул: “Не двигаться! Милиция!"

Юрий побежал и совсем не удивился, когда позади него один за другим ударили два выстрела. Одна пуля чиркнула по асфальту возле его правой ноги, другая влепилась в стену, пролетев в сантиметре от уха. Он резко вильнул влево, оттолкнувшись от шершавой стены подворотни, и третий выстрел преследователей тоже не попал в цель. В следующее мгновение Юрий уже нырнул в заросший старой корявой сиренью лабиринт проходного двора и бросился бежать, перепрыгивая через скамейки, путаясь в развешенных влажных простынях, стараясь беречь дыхание и краем сознания четко фиксируя окружающее: толстяка в тренировочном костюме, с рослым и очень злобным на вид доберманом на коротком поводке, шмыгнувшую через дорогу полосатую кошку, женщину с мусорным ведром, которая испуганно шарахнулась в сторону, выставив ведро перед собой и округлив глаза, полуразобранный “Запорожец” в глубине двора, у которого вместо левого переднего колеса была подпорка из трех сложенных стопкой кирпичей…

Проходной двор закончился высоким забором из проволочной сетки, за которым до самого верха громоздились штабеля почерневших от непогоды деревянных ящиков. Юрий с разбегу взлетел на забор, ободрав ладони о его верхний край и оставив на торчащих проволочных остриях часть одежды, перемахнул на другую сторону, с грохотом развалив ящики, кубарем ссыпался вниз в вихре пыли, потемневшей стружки и трухлявых обломков, приземлился па обе ноги и оказался во дворе какого-то магазина – судя по устоявшемуся запаху сырой земли и гнили, овощного.

Посреди дворика стоял старый “мерседес” яичного цвета, сверкающий потускневшим хромом. Его передняя дверца была распахнута, и плотный краснолицый мужчина, одетый в очень дорогой старомодный костюм, собирался выбраться из машины. Юрий помог ему в этом, сильно рванув за лацкан пиджака. Толстяк вылетел из машины, как пробка из бутылки, не успев даже вскрикнуть, и тяжело приземлился на пыльную землю. Брелок с ключом, звякнув, отлетел в сторону. Юрий подобрал ключ и прыгнул за руль. Изношенный двигатель взревел, выбросив из выхлопной трубы облако черного дыма, машина круто развернулась, зацепив задним бампером полуразвалившийся штабель ящиков, и выехала на улицу.

Воробейчик не находил себе места четвертый день подряд. Снедавшее его беспокойство не только не утихло после того, как пять мешков с резаной бумагой были с соблюдением всех необходимых формальностей загружены в кузов присланного Арцыбашевым броневика, но даже, казалось, усилилось. Друг Евгений замыслил какую-то немыслимую аферу, наверняка смертельно опасную для всех ее участников, и Воробейчик слишком поздно сообразил, что взялся за очень грязную работу, согласившись на мизерную оплату. Согласно документам, в мешках должно было быть четыре с половиной миллиона, из которых ему причиталось жалких пятьсот тысяч. В то же время мешки грузил именно он, и, значит, именно он рисковал сделаться крайним в тех разборках, которые непременно начнутся вокруг миллионов, неожиданно превратившихся в оберточную бумагу.

Теперь, когда изменить что бы то ни было не представлялось возможным, Воробейчик затосковал. Аргументы, с помощью которых Арцыбашев убедил его принять участие в этом деле, больше не казались ему столь убедительными, как раньше. Пятьсот тысяч – не такие уж огромные деньги, а собранный Арцыбашевым компромат грозил Воробейчику скандалом, разводом и лишь в самом крайнем случае – несколькими годами тюрьмы. Тоже, конечно, не сахар, но все-таки лучше, чем умереть в расцвете сил, на пике карьеры…

Воробейчик расхаживал по кабинету, грызя ногти и нервно поглядывая на часы. До назначенной Арцыбашевым встречи оставался еще час. Когда они увидятся, станет ясно, как обстоят дела.., если, конечно, раньше этого времени в кабинет не ввалится группа захвата или, того хуже, бандиты. В том, что здесь замешаны криминальные структуры, можно было не сомневаться: где деньги, там и они, и наоборот. Он даже хотел было помолиться Богу, но с огорчением вспомнил, что его осторожные родители вырастили его атеистом. Даже если там, над облаками, кто-то живет, он вряд ли захочет прислушаться к лепету напуганного до смерти атеиста Воробейчика.

Наконец он заставил себя сесть за стол и успокоиться – хотя бы внешне. Что толку бегать из угла в угол, заламывая руки? Лучше попытаться подумать, что делать дальше.

Если до него доберутся, отпираться бессмысленно. На сопроводительных документах стоит его подпись, он сам суетился вокруг, помогая грузить чертовы мешки.., кретин! С другой стороны, для всякого разумного человека такое поведение Владимира Воробейчика послужит свидетельством его невиновности. Кто же станет копать себе такую яму? Да, гражданин следователь, я виноват. Должен был проверить мешки, но не проверил. У нас никогда не происходило ничего подобного, и мне просто в голову не могло прийти… Да, господа уголовники, так все и было. Евгений Дмитриевич велел грузить мешки, я и погрузил. А что в мешках – это, знаете ли, совершенно не мое дело. А тот, кто часто сует нос не в свое дело, долго не живет – ну, вам ли объяснять, вы же сами все отлично понимаете… Это стратегия. А насчет тактики будет видно после встречи с Арцыбашевым. Если он начнет финтить и просить подождать с деньгами, можно будет осторожненько разузнать, кого именно он нагрел на четыре с половиной миллиона, и, может быть, осторожно капнуть: так, мол, и так…

Воробейчик посмотрел на часы. Пора было ехать к Арцыбашеву. Пусть отдаст деньги, и тогда можно будет просто исчезнуть, оставив друга Женю расхлебывать кашу, которую он заварил. Главное, смотреть в оба. Как бы он не выкинул какую-нибудь подлость…

Зеркальная дверь мягко отворилась, выпуская Воробейчика на крыльцо. Ветер немедленно рванул полы его незастегнутого пиджака и швырнул в лицо пригоршню пыли, словно дело происходило не в Мытищах, а в каком-нибудь Техасе. Воробейчик поморщился, пряча от ветра лицо, и торопливо сбежал по ступенькам к своему “мерседесу”, пренебрежительно смотревшему на непрезентабельный пригородный пейзаж сдвоенными овальными фарами.

Через четверть часа он уже остановил машину на обочине Ярославского шоссе неподалеку от Кольцевой. Слева виднелась автозаправка, справа, за жилыми кварталами, шумела железная дорога. Воробейчик закурил, включил музыку и стал ждать, изредка поглядывая на часы.

Арцыбашев опаздывал. Когда задержка составила десять минут, Воробейчик взял трубку мобильного телефона, нерешительно подержал ее перед собой и положил на сиденье. Он поймал себя на том, что боится звонить, и решил не торопить события.

Внезапно закравшееся подозрение заставило Воробейчика мгновенно покрыться холодной испариной. Четыре с половиной миллиона – это же бешеные деньги… Возможно, Арцыбашева уже нет в городе. Возможно, он как раз в эту минуту гонит свой черный “ягуар” в сторону границы, подпевая магнитоле, постукивая пальцами по рулю в такт музыке и ухмыляясь во весь рот. Ему есть от чего ухмыляться: багажник его машины до отказа набит деньгами, а одураченный Воробейчик ждет его на обочине Ярославского шоссе в двух шагах от собственной смерти…

Кто-то постучал в стекло слева. Воробейчик взглянул в окно и рефлекторно вздрогнул: рядом с “мерседесом" остановился с головы до ног затянутый в пыльную черную кожу байкер на огромном “харлее”. В образ дикого мотоциклиста не вписывался только шлем с непрозрачным забралом, полностью скрывавший лицо. Байкер снова протянул руку в тонкой кожаной перчатке и постучал в стекло, жестом предлагая Воробейчику открыть окно.

Воробейчик осторожно потянулся к ключу зажигания, кляня себя за то, что в свое время не удосужился купить хотя бы газовый пистолет. Хотя вряд ли такая игрушка спасла бы его от киллера…

Байкер перестал барабанить в окошко и поднял забрало шлема. Воробейчик с шумом выдохнул воздух и пробормотал невнятное ругательство, потому что из глубины черного шлема на него глянуло смеющееся лицо Арцыбашева. Рука директора Мытищинского филиала сама собой протянулась к кнопке стеклоподъемника и нажала ее раньше, чем тот успел осознать это. Стекло с негромким жужжанием поехало вниз.

– Что за маскарад? – спросил Воробейчик в открывшуюся щель. – Чуть до инфаркта не довел, честное слово.

– Это не маскарад, – ответил Арцыбашев, запуская руку в перчатке за отворот кожаной куртки, – а маскировка.

Воробейчик хотел сказать, что не улавливает разницы, но тут в руке Арцыбашева появился огромный черный пистолет, казавшийся неимоверно длинным из-за навинченного на ствол глушителя. Пистолет нацелился Воробейчику в лицо с расстояния двадцати сантиметров. Воробейчик успел еще раз ткнуть пальцем в кнопку стеклоподъемника, заставив стекло поехать вверх, и открыл рот, чтобы крикнуть, но пуля крупного калибра вбила крик обратно вместе с осколками двух передних зубов. Отброшенный силой удара Воробейчик завалился на соседнее сиденье. Приведенное в движение тонированное стекло поднялось до самого верха, закрывая труп от любопытных взглядов.

Тяжелый “харлей-дэвйдсон” с одетым в черную кожу седоком вклинился в промежуток между двумя грузовиками, взял левее, скрываясь за их пыльными бортами, и, набирая скорость, пошел в сторону Центра.

Узколицый Валек бросил угнанную накануне “девятку” в каком-то глухом дворе, где сзади возвышался глухой кирпичный забор с протянутой поверху ржавой колючей проволокой, а слева медленно разрушался выселенный трехэтажный дом. Первый этаж этого дышащего на ладан строения до половины скрывался в густых зарослях какого-то кустарника и грудах гнилого строительного мусора. Отсюда до ангара, служившего базой группе Стаса Кузнецова, было не более получаса неторопливой ходьбы.

Валек не спеша закурил, выбрался из душного салона “девятки”, неплотно прикрыл за собой дверь и зашагал прочь, ни разу не оглянувшись. Ключ зажигания остался торчать в замке. Выходя из двора, Валек разминулся с группой подвыпивших молодых людей, явно искавших тишины и уединения, чтобы без помех дойти до нужной кондиции. Он посторонился и пониже надвинул козырек кепки, усиленно дымя сигаретой. Теперь о судьбе брошенной во дворе машины можно было не волноваться. Если о чем-то и стоило волноваться, так это о судьбе молодых людей: угнав эту машину, они могли нажить массу неприятностей, но Валька это уже не касалось. Кроме того, он полагал, что если встретившиеся ему парии не полные идиоты, то машина в ближайшие несколько часов будет разобрана и распродана по запчастям. Он сам не так давно был молодым и хорошо помнил те веселые времена.

Валек шел вдоль улицы, никуда не торопясь. Он не боялся преследования: из кольца оцепления ему удалось вырваться раньше, чем оно было установлено, а в способность сытых московских ментов найти кого-то, кто умеет соблюдать осторожность и не ищет неприятностей, он не верил. У него было два желания: выпить водки за упокой души приятелей, а потом взять за яйца этого мерзавца из банка и крутить до тех пор, пока у того глаза не вылезут на лоб. К сожалению, взять за яйца Стаса нельзя: его знакомый, о котором он так пренебрежительно отзывался перед тем, как пойти на дело, действительно очень прилично стрелял и на деле доказал недоверчивому Кузнецову, что ему приходилось нюхать порох. Валек действительно несколько раз бывал на разборках и даже собственноручно завалил одного из солнцевских быков, но он никогда не видел, чтобы кто-нибудь стрелял с такой убийственной точностью, находясь в столь незавидной ситуации. Такое можно было увидеть разве что в голливудском боевике. Но жизнь, какой ее знал Валек, очень сильно отличалась от боевика: она была гораздо более жестокой и корявой. Чтобы убить человека, недостаточно было пальнуть в его сторону из пистолета: стрелять надо было в упор и, как правило, не один раз. А если он при этом еще и отстреливался, задача, по мнению Валька, становилась почти невыполнимой. Чертов инкассатор не то родился в рубашке, не то плевать хотел на удачу и действовал наверняка, как настоящий профессионал.

Валек не собирался убивать Арцыбашева – во всяком случае, до тех пор, пока тот не отстегнет обещанные бабки. То, что взять броневик так и не удалось, дела не меняло: свою работу Валек выполнил, а его вмешательство в перестрелку вряд ли что-нибудь бы изменило. Он понимал, что слегка кривит душой, и его беспокоил тот факт, что он бросил Змея под дулом инкассаторского пистолета, когда вдалеке уже выли ментовские сирены, но Змей наверняка уже валялся мордой на асфальте и не мог предъявить Вальку никаких претензий.

Валек шагал пыльной улицей, слегка сутулясь на ветру и немного косолапя. Ветер трепал его незаправленную футболку, под которой за поясом джинсов торчал пистолет, и срывал дым с тлеющего кончика сигареты. Улица по-прежнему была пуста, и на всем пути до ангара Вальку повстречался только какой-то худой, засаленного вида мужичонка, с натугой крутивший педали дребезжащего велосипеда. Валек был равнодушен к красотам пейзажа, но эта улица нравилась ему своим вечным безлюдьем: это было чертовски удобно во всех отношениях. Если Арцыбашев все еще сидит в ангаре, дожидаясь возвращения посланных им на убой идиотов, уединенность этого места окажется весьма кстати: некому будет услышать поросячьи вопли взятого в оборот банкира и позвонить в ментовку. Скоро этот холеный ублюдок окажется лицом к лицу с собственной незавидной судьбой – точно так же, как оказались Стас, Мудя и Змей. И если он подохнет во время разговора, эти трое наверняка будут поджидать его на той стороне, потирая руки от предвкушения. Даже если на том свете нет ничего, кроме пустоты и темноты, они как-нибудь ухитрятся задержаться и все-таки дождаться этого козла – в этом Валек почему-то не сомневался.

Приблизившись к ангару, он убедился, что этот день был днем сплошных сюрпризов, неверных расчетов и невероятных ошибок. Когда до железных ворот оставалось не более трех метров, из-за угла ангара, путаясь подошвами потертых кроссовок в пыльной траве и сильно прихрамывая, медленно вышел Змей. Щека у него была расцарапана и перепачкана полузасохшей кровью, глаза смотрели с нехорошим прищуром, а в опущенной правой руке покачивался обрезок ржавой водопроводной трубы. Под мышками пестрой летней рубашки выступили темные полукружья пота, на бритом черепе тускло поблескивало вечернее солнце. Смешливый рот Змея на этот раз был сжат в прямую линию, а костяшки лежавших на трубе пальцев побелели от напряжения.

– Оба-на, – сказал Валек, замедляя шаг. Он не боялся Змея, но получить железякой по черепу ему совсем не хотелось. – Ты живой или это.., привидение?

– Привидение-, твою мать, – процедил Змей, беря трубу в обе руки и начиная медленно поднимать ее к плечу, как бейсбольную биту. – Тебе виднее, привидение я или нет. Когда ты когти рвал, а я за тобой следом под пулями бежал – я тогда живой был или нет? Знаешь, что мы в Чечне с такими тварями делали?

– Спокойнее, Змей, – сказал Валек, отступая на шаг. – Брось металлолом, что ты, как пионер. А что мне было делать? Дожидаться, пока нас обоих шлепнут?

– Ты знаешь, что тебе надо было делать, – со зловещим спокойствием ответил Змей, упрямо хромая к нему с занесенной для удара трубой. – А ты вместо этого в штаны навалил. На разборки он ходил… То-то я смотрю, что тебя братва на выстрел к себе не подпускает. Пидор гнутый, туз дырявый, дерьмо…

Он замолчал, потому что Валек вынул из-под футболки пистолет и передернул затвор.

– Дешевка ты, Змей, – сказал он, – Цирк посреди улицы устроил, как шлюха, которой три рубля недоплатили. А ну, хромай отсюда, убогий! Если бы ты хотел мне по кумполу врезать, ты бы меня в ангаре дождался. Чего ты от меня хочешь? Мое дело – баранку крутить. Вас трое было, стрелков, и всех троих один инкассатор уделал, как малолеток. Так я-то здесь при чем? Ладно, кончай цирк, пошли в ангар.

– Да заперто там, – проворчал Змей, опуская трубу. Он отвернулся в сторону и бросил на Валька быстрый взгляд исподлобья. Валек перехватил этот взгляд, и он ему очень не понравился.

– Заперто? – удивился Валек и подергал дверь. – Действительно… Куда же наш Женечка подевался? Вот к кому у меня есть вопросы…

Говоря, он запустил руку в щель между кирпичами немного правее ворот и выудил запасной ключ от двери. Вставляя его в замочную скважину, он услышал, как за спиной щелкнул отлетевший в сторону камешек, и резко пригнулся, нырком уйдя влево. Ржавая труба с грохотом обрушилась на гулкое железо ворот, Змей зашипел с досады и от боли, а в следующее мгновение Валек уже врезал ему в солнечное сплетение, да так, что Змея согнуло пополам и отшвырнуло на шаг от ворот. Он выронил трубу, которая со звоном откатилась в сторону, и обхватил руками живот, пытаясь вздохнуть.