Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Инструктор (№6) - Отражение удара

ModernLib.Net / Боевики / Воронин Андрей Николаевич / Отражение удара - Чтение (стр. 16)
Автор: Воронин Андрей Николаевич
Жанр: Боевики
Серия: Инструктор

 

 


– Вот уж, действительно, одна сатана, – задыхаясь, сказал он и вывернул ей руку.

– Да!!! – закричала Алла Петровна и впилась зубами в подушку.

К тому времени, как раздраженный и озабоченный полковник Мещеряков, напившись чая у Сорокина, вернулся в свою пустую квартиру, по обнаженной спине Аллы Петровны Шинкаревой уже вовсю гулял, оставляя красные полосы, ремень. Сергей Дмитриевич работал, закусив губу, по лицу его текли крупные капли соленого трудового пота, и сдавленные, в подушку, крики жены заставляли его издавать низкое звериное рычание, которое совершенно не вязалось с его узкими плечами, вислым животом, дряблыми жирными ягодицами, одутловатыми щеками и обширной лысиной. Сергея Дмитриевича не занимали подобные мелочи: впервые за очень много дней ему было по-настоящему хорошо.

Он чувствовал, что скоро его личность воссоединится – так или иначе.

Глава 14

В понедельник майор Гранкин явился на работу в приподнятом настроении. Вчерашняя рыбалка оказалась на удивление удачной – вечером он сдал жене полное ведро жирных, здоровенных, как лапти, карасей, – а в камере следственного изолятора поджидал его еще один карась, выуженный майором из мутной водицы в субботу.

Гранкин очень рассчитывал на то, что полуторасуточное раздумье в компании уголовников поможет Забродову образумиться. Псих он или не псих, но самоуверенная манера поведения этого матерого мокрушника безумно раздражала майора, хотя во время допроса он старался ничем не выдать своего раздражения – много чести.

Немного беспокоил майора только полковник ГРУ Мещеряков, который, похоже, состоял с арестованным в довольно близких отношениях. Гранкин подозревал, что полковник употребит свое немалое влияние для того, чтобы вытащить приятеля из-за решетки. «Ну, это уж дудки, – решил Гранкин, усаживаясь за стол в своем кабинете и закуривая. – Это только через мой труп».

Эта мысль внезапно кольнула неприятным холодком: спецслужбы есть спецслужбы, и организовать похороны какого-то милицейского майора для них – раз плюнуть.

Даже полраза. Что-что, а это они умеют.

Гранкин суеверно поплевал через левое плечо и постучал костяшками пальцев по крышке стола. Волков бояться – в лес не ходить. Наплодили психопатов, профессиональных убийц, людям на улицу страшно выйти Но Мещеряков, вроде бы, на такого не похож. Умный человек, полковник, должен же он понимать…

Гранкин даже покрутил головой от удивления: ну и завернул! Как будто полковник не может быть сволочью и продажной шкурой! Ты на генералов посмотри."

Посмотрел? Теперь зажмурься, досчитай до десяти, отвернись и берись за дело. Колупайся в навозе и не вякай. В крайнем случае, Сорокин в обиду не даст. Он мужик железный, за ним, как за каменной стеной, и всех этих гэбэшников он в гробу видал, в белых тапочках.

Ну, а если вдруг все-таки Мещеряков решит, что ему так уж необходим труп майора Гранкина – что ж тут попишешь… Знал, на что шел, когда надевал форму.

В ней, между прочим, не только карманы предусмотрены, куда бабки складывать, но и кокарда на лбу – чтобы, значит, целиться было удобнее. А не нравится – ступай на все четыре стороны. Среди дворников и бандитов безработицы нет и, главное, не предвидится.

Отчитав себя в точности теми же словами, какими, случалось, отчитывал нерадивых подчиненных, майор несколько взбодрился и открыл сейф, где лежало дело об убийстве Старкова и еще целая кипа дел, которые, как чувствовал Гранкин, скоро можно будет собрать в одну папку. Правда, до этого момента было еще очень далеко. Он ни капли не кривил душой, говоря Забродову, что им еще работать и работать. Конечно, теоретически Забродов мог бы пойти навстречу следствию и чистосердечно признаться во всех своих грехах, но в такой поворот событий Гранкин не верил: чокнутый спецназовец выглядел крепким орешком, и майору предстояло долго и упорно по крупице раскапывать истину, изнуряя себя и подследственного бесконечными допросами, опознаниями и очными ставками.

Конечно, в деле существовала масса неувязок. Неувязки были даже в эпизоде со Старковым, который Гранкин считал в общих чертах доказанным. В самом деле, почему Забродов не избавился от улик? Ведь он мог это сделать сто раз, и тогда его можно было бы только подозревать на основании ссоры в казино. Камуфляж – ерунда, тут Шинкарева была права, да и мотив убийства – ссора – выглядел бы не слишком убедительно, не будь прямых улик. Забродов утверждает, что улики подбросили. Действительно, дверца машины была взломана.., точно так же, как в ночь убийства Токаревой ему прокололи колеса.

«Точно, сам, – уверенно подумал Гранкин. – Какой умник выискался. Сам, сам, больше некому. Только это еще надо доказать».

Он вздохнул. Легко сказать – доказать! Впрочем, суду будет достаточно и того, что есть. Одного пистолета хватило бы под завязку, чтобы суд признал Забродова виновным как по делу Старкова, так и по делу убитого в прошлом году милиционера. Тем более, что за год все уже успели основательно подзабыть, что милиционер в момент смерти лыка не вязал…

Вот только дойдет ли дело до суда? Если Забродов нормален, то привязать его к остальным эпизодам будет трудновато. А если он псих, то какой смысл его к чему-то привязывать? Принудительное лечение и без того обеспечено.

Есть смысл, сказал себе Гранкин. Во-первых, цель следствия – установить истину. А во-вторых, существует ведь еще и такая вещь, как отчетность. Так что длительного общения с Забродовым наверняка не миновать.

Гранкин досадливо поморщился: казалось, что долгое общение с Забродовым может его самого превратить в законченного психа.

– Ничего, – вслух сказал он, – сдюжу как-нибудь. Не таких обламывали. Только бы Сорокин не выдал.

Он посмотрел на часы. До начала совещания у полковника оставалось еще больше часа. Майор не сомневался, что от него потребуют подробного отчета, и с новым вздохом придвинул папку с делом Старкова. Он листал дело, подбирая в уме фразы и стараясь построить доклад так, чтобы Сорокину сразу стало ясно: преступник обнаружен, взят почти что с поличным, и деваться ему некуда.

Дверь кабинета без стука отворилась, и на пороге возник полковник Сорокин, словно вызванный из небытия силой майорской мысли. Вид у полковника был озабоченный, под мышкой белела тоненькая картонная папка.

– Сиди, сиди, – сказал он вскочившему при появлении начальника майору. – Здравствуй, Никитич.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Какой ты нынче официальный." Как рыбалка?

Гранкин стал подробно описывать перипетии вчерашней рыбалки, не спуская глаз с лица полковника.

Сорокин между тем демократично уселся на краешек стола, закурил и слушал майора, покачивая в воздухе носком ботинка.

Лицо полковника Гранкину сегодня определенно не нравилось, и, продолжая говорить, он в то же время ломал голову, пытаясь угадать, что случилось. Внезапно до него дошло: видимо, бывшие сослуживцы Забродова, спасая честь своего мундира, вышли на Сорокина через голову майора. «Правильно, – с горьким разочарованием подумал Гранкин, – я мелкая сошка. Чего им со мной возиться? Как же я сразу не подумал, что они со мной даже разговаривать не станут? Сейчас Сорокин отдаст приказ, и делу на этом конец. Чего проще?»

– Ну, что замолчал? – спросил Сорокин. – Впрочем, бог с ними, с твоими карасями. Покажи-ка мне дело Старкова.

Гранкин молча протянул папку, но все-таки не выдержал и спросил:

– Товарищ полковник, на вас что, наехали?

Сорокин удивленно уставился на него поверх открытой папки.

– Что? А, вот ты о чем… Ох, Никитич… Точно, наехали, – утвердившись в самых мрачных своих подозрениях, сказал Гранкин.

– Да нет, брат, тут дело будет потоньше. Честно говоря, не хотел я ставить тебя в известность, но раз уж ты такой проницательный… На меня не наехали, как ты выражаешься, а просто поставили в известность о том, что ты арестовал Забродова по подозрению в убийстве Старкова.

– Не только, – внутренне готовясь к нелегкой и заведомо безнадежной схватке, сказал Гранкин. – Я также подозреваю его в убийствах сержанта Разумовского, скрипачки Токаревой, пенсионера Пряхина, этого бандита Репнина и покушении на убийство несовершеннолетнего Гущина.

– Вот это список, – покачал головой Сорокин. – Значит, маньяк с Малой Грузинской взят и находится под стражей. Так?

– Так точно, – ответил майор, твердо глядя ему в глаза. – И я его не выпущу. В гробу я видел ваше ГРУ.

– Не трать порох вхолостую, – спокойно сказал Сорокин. – Пока не началось совещание, я тут у тебя посижу, полистаю дело. А ты полистай вот это, – он положил на стол принесенную с собой папку. – Считай, это тебе от меня подарок и помощь. Только имей в виду, ты этой папки в глаза не видел. Это не для широких масс.

– Подписку о неразглашении дать? – ворчливо спросил майор.

– Хватит честного слова. А будешь выкобениваться, как барышня на выданье, я тебе сам дам – и под письку, и под попку. Так дам, что не обрадуешься.

– А что это? – спросил Гранкин, нехотя открывая папку. Он терпеть не мог всякий бумажный хлам, предпочитая заниматься оперативной работой.

– Это что-то вроде, заметок, – ответил Сорокин. – Я вчера убил вечер на то, чтобы записать все, что знаю о твоем маньяке. То есть, не все, конечно. Во-первых, я не все про него знаю, а во-вторых, половины того, что я знаю, мне знать не положено. А раз мне не положено, то тебе и подавно.

– Так вы знакомы, – упавшим голосом сказал Гранкин. – Вот оно что… А я, если честно, на вас надеялся, как на господа Бога.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – ввернул Сорокин, с любопытством разглядывая майора.

Гранкин закрыл белую папку и стиснул зубы. Немного поиграв желваками, он медленно, чеканя слова, сказал, глядя в подбородок начальника:

– Имейте в виду, товарищ полковник, что я не намерен принимать во внимание личные связи подозреваемого. Вы можете отстранить меня от дела, но предварительные выводы представляются вполне очевидными…

Он ожидал бури начальственного гнева, но Сорокин лишь неопределенно хмыкнул и сказал:

– Ты все-таки выкобениваешься, Никитич. Тебя еще за задницу не взяли, а ты уже верещишь. Ты почитай, почитай. Может, тогда твои выводы перестанут представляться тебе такими уж очевидными.

Больше не обращая на майора внимания, Сорокин углубился в чтение дела Старкова. Гранкин еще немного посидел, пыхтя носом. Настроившись на втык, он теперь никак не мог заставить себя сосредоточиться, – и, наконец, принялся читать то, что принес полковник.

А в папке было всего три листка, исписанных от руки неудобочитаемым почерком полковника Сорокина: даты, имена, названия дел и краткое, точное и до предела сжатое описание роли Забродова в этих делах. О том, чем занимался Забродов до ухода на гражданку, была только одна запись: «Инструктор спецназа ГРУ, кличка – Ас».

Майор быстро пробежал содержимое папки глазами, вернулся к началу и начал читать все подряд, в задумчивости теребя кончик носа. Это читалось, как приключенческий роман.

Здесь было нашумевшее дело Удава, дело какого-то Крестоносца, о котором майор даже не слышал, дело маньяка с Ленинградки и – ото! – шедшее параллельно с ним дело об убийстве генерала Рахлина. Ликвидация сети нелегального вывоза редкоземельных металлов… Черт, не раскрытие; а ликвидация! Читай – физическое уничтожение. Ну да, так и есть. Маршрут: псковские леса – Рижский порт – Москва. Сплошные трупы, никто из главных фигурантов не смог отмазаться – просто не успели. Не успели даже сообразить, что надо бежать в милицию, сдаваться и просить защиты.

Дело этого вонючего охранного агентства, от которого осталось то, что остается от осиного гнезда, когда на него наступишь каблуком – серая плоская лепешка с какими-то торчащими ошметками… Какая-то странная история про тоннели метро, о которой Сорокин упоминал лишь вскользь…

Гранкин осторожно положил папку на стол. Да, подумал он. Значит, это он сбесился от безделья? Это ему, что ли, было интересно, как нож втыкается в спину? Это я дал, подумал Гранкин и поднял глаза на полковника.

Полковник к этому времени тоже успел закончить чтение и внимательно наблюдал за Гранкиным. Встретившись с ним взглядом, Сорокин наклонился, протянул руку и аккуратно выдернул папку у майора из пальцев.

– Он что, платный киллер? – спросил майор.

– Это ты – платный балбес, – ответил полковник. – Если я скажу, почему он это делает, ты либо не поверишь, либо окончательно решишь, что он псих.

– А вы попробуйте, – сказал майор.

– Попробуйте… – передразнил его Сорокин. – Просто, когда он видит сволочь, он не может ее не прихлопнуть.

– Как Репу, например, – подхватил Гранкин. – Или того же Старкова.

– Ладно, – вздохнул Сорокин, – оставим пока мотивы, давай поговорим о способах. Пистолет. Пистолет, снятый с тела милиционера. Кстати, убивать этого сержанта ради пистолета у него не было никакой необходимости. Ты ведь нашел револьвер? Где тут протокол обыска? Ага, вижу, нашел… Ты что же, считаешь, что он планировал убийство Старкова за год? Тогда твоя версия, извини, рассыпается…

– Ничего не рассыпается, – проворчал майор. – Кто же пойдет на мокрое дело со своим оружием?

– Да не нужно ему никакое оружие! Он мог убить этого Старкова, не вынимая рук из карманов: локтем, коленом, пяткой, лбом, носом, глазом, черт подери! Задницей своей он мог его убить! Зачем ему пистолет?

– Для отвода глаз.

– Каких глаз! Допустим, он незамеченным проходит мимо сторожа, дожидается Старкова и стреляет…

Сторож слышит выстрел и идет посмотреть, в чем дело, и тогда он бьет сторожа по голове железякой… Так? Теперь скажи пожалуйста, каким надо быть идиотом, чтобы стрелять, рискуя привлечь внимание, когда можешь убить человека двумя пальцами? И зачем бить сторожа по голове, когда у тебя в руке пистолет? Вот она, твоя опись, читай! «Пистолет системы Макарова с шестью патронами в магазине…» А он подкрадывается сзади, дает сторожу себя как следует рассмотреть, и только потом наносит удар какой-то железкой – заметь, даже не тем же пистолетом. И преспокойно уходит, хотя видит, что сторож жив. Весьма профессиональные действия, ты не находишь? Профессионал убил бы его без единого звука.., ты видел, кстати, как Забродов управляется с ножом? Убил бы и ушел, как пришел, и до самой пересменки никто ничего не заметил бы. Молчи, я не закончил. Теперь возьмем твоего Репнина. Значит, снотворное в бокале… И Забродов, и этот, как его… Дремучий показывают, что Репа спустился с крыши по веревке. Забродов говорит, что пугал Репу, заставляя его лезть обратно по той же веревке под угрозой револьвера. Я уж не говорю о том, что у Репы был нож, и Забродов имел полное право пристрелить его, как бешеного пса. Он мог просто выбросить придурка в окошко и сказать, что знать ничего не знает. Спал. А этот отморозок полез в пьяном виде по веревке и сорвался. Пятый этаж, гарантированный летальный исход. Ну, что скажешь?

Гранкин немного помолчал, потом с кряхтением потянулся через стол, отобрал у Сорокина папку с делом Старкова и с гримасой отвращения швырнул в распахнутую пасть сейфа.

– Эх, – сказал он, – а как все красиво получалось! Вечно вы, товарищ полковник, не дадите премию заработать… Да, типичная подстава. Кто-то нам его подложил, а теперь хихикает и руки потирает.

– Причем этот кто-то находится где-то совсем рядом, – добавил Сорокин. – Буквально у тебя под носом.

Гранкин пощупал у себя под носом и с горестным вздохом развел руками:

– Ничего нету…

– Вот это уже другой разговор. Ищи, майор.

Сорокин тяжело сполз со стола и пошел к двери, унося под мышкой тощую белую папку. Он уже взялся за ручку, когда Гранкин окликнул:

– Товарищ полковник!

Сорокин обернулся.

– А можно, я Забродова еще немного подержу? На живца."

– Эх, ты, рыбак. Это уж ты с ним самим посоветуйся. Хочешь, я тебе открою еще одну секретную тайну?

Помнишь полковника Мещерякова, к которому ты за консультацией ходил? Вижу, что помнишь. Так вот, они с Забродовым вместе прошли огонь, воду и медные трубы, и у меня имеются совершенно секретные сведения, что Мещеряков втихаря набирает добровольцев для штурма тюрьмы.

– Из кого? – не зная, как это воспринимать, но на всякий случай холодея, спросил майор.

– Из бойцов спецназа ГРУ, – сообщил Сорокин, немного постоял в дверях, наслаждаясь произведенным эффектом, хрюкнул в кулак и вышел.

* * *

Убийца открыл глаза.

Наверное, он все-таки задремал на какое-то время – между половинками неплотно задернутых штор пробивался голубовато-белый лунный луч, и не правдоподобно яркая полоска наискосок рассекала темноту спальни. Там, где похожий на шрам от сабельного удара мазок голубого света пересекал угол кровати, он освещал лодыжки, связанные бельевой веревкой. Раньше луны не было, и, значит, он все-таки уснул, хотя делать этого не следовало.

В том, что убийцу сморил сон, не было ничего удивительного: он неимоверно устал и, ложась в постель, чувствовал, что в голове мутится от недосыпания. Не помог даже дневной сон: в последнее время он слишком активно жил по ночам, сидевший внутри зверь не давал ему покоя, требуя новых жертв, а день был неподходящим временем для отдыха: днем у него были дела, забросить которые тоже было нельзя. В отличие от страдавшего провалами в памяти Шинкарева, ночной двойник отлично помнил все, что происходило днем, и это было тяжело; жить двумя жизнями сразу означает нести двойную нагрузку. Правда, в отличие от все того же дневного Сергея Дмитриевича, убийце не приходилось мучиться сомнениями и глупыми переживаниями, так что в этом они были, можно сказать, квиты.

Убийца лежал неподвижно и смотрел на веревки.

Веревки выглядели очень прочными, но убийца знал, что это не так: узлы, завязанные женщиной, не могут надолго задержать того, кто по-настоящему хочет освободиться. «Итак? – спросил себя убийца. – Что нас, в таком случае, удерживает?»

Сон, хоть и был коротким, освежил, мозг очистился от удушливой мути, в которой вязли мысли и чувства, и работал, как всегда по ночам, с четкой эффективностью компьютера.

Убийца не обманывал себя – он знал, что держат его не веревки. Его удерживал страх окончательного разоблачения. Он и так прошел на волосок от гибели, как какой-нибудь несчастный псих, с безумным хохотом протанцевавший по скользкому краю крыши, и только слепота этого идиота Гранкина спасла его от наручников.

Точнее, это была даже не слепота, а, скорее, шоры, как у ломовой лошади: майор смотрел строго перед собой И видел только то, что ему показывали. Убийца знал, что потерял всякую осторожность и, если бы под руку так удачно не подвернулся Забродов, его песенка наверняка уже была бы спета. Теперь, когда удалось так удачно утопить соседа, следовало отлежаться, дать охотникам время успокоиться, утратить бдительность, и только спустя некоторое время нанести новый удар. «Тебе не мешало бы попоститься, – мысленно сказал убийца своей ненависти. – Веревки, отвары, холодный чай.., ха!»

Убийца сильно сомневался в том, что отвары хоть как-то помогут его замороченной дневной половине.

А если все-таки помогут.., что ж, тогда он найдет другой способ поквитаться с миром. Мир заслуживает того, чтобы с ним поквитались.

Лежавший в постели человек, уже в значительной степени переставший быть человеком, перевел взгляд с веревок на зашторенное окно. Они были там: спали в своих постелях, жрали в ночных кабаках, просаживали наворованное в игорных заведениях, мочились в подъездах, совокуплялись, как умели, маялись на нарах, разъезжали в патрульных машинах и дорогих заграничных авто, рылись в помойках, жадно поедая отбросы, фланировали по Тверской, покупая и продавая усталые, сильно накрашенные тела, похожие на испорченные арбузы: снаружи – упругая бархатистая кожа, сулящая наслаждение, а внутри – гнилая забродившая жижа. Вскроешь такой, добираясь до сути, и шибанет в нос кислой мерзостью…

Убийца несколько раз сжал и разжал кулаки, кусая губы в мучительных колебаниях. Ненависть ворочалась внутри, как голодное животное в клетке, но и страх был силен. Вскрыть пару арбузов было бы очень неплохо, но тогда весь огромный, ювелирно тонкий труд, затраченный на то, чтобы запутать гончих, пойдет прахом: они сразу поймут, что рвали зубами набитое опилками чучело, и, оставив его в покое, снова пойдут по следу.., по очень короткому следу. Можно будет попытаться обмануть их еще раз, но тогда резервов не останется вообще, и нужно будет действительно затаиться и сидеть в своей норе, дрожа и обливаясь холодным потом, не смея ничего предпринять и слыша снаружи лай гончих.

Вот тогда и посидим, глухо прорычала внутри него ненависть, и убийца безмолвно откликнулся: «Да. Да, тогда и посидим. Еще разок, еще всего один разок, и тогда можно смело переходить на сухой паек: вспоротые шины, исполосованные двери, повешенные коты… Детские шалости, но все же лучше, чем совсем ничего».

Он понимал, что лжет самому себе. Это напоминало то, как заядлый курильщик клянется бросить, когда докурит вот эту пачку.., этот блок.., с первого числа.., с Нового года… «Ничего, – сказал он себе. – Когда появляется реальная, а не теоретическая угроза жизни, люди бросают и пить, и курить, и даже колоться. И я брошу, когда по-настоящему почувствую, что смерть дышит в затылок. А пока что об этом не может быть и речи, особенно если действовать с умом и сменить район».

Приняв решение, он сразу начал действовать, осторожными, почти незаметными, продуманными движениями ослабляя веревки. Наконец, последнее веревочное кольцо бесшумно легло на пол, и убийца осторожно встал, разминая затекшие суставы. Оглянувшись на постель, он криво усмехнулся: спи, спи… Надо же – отвары!..

Прихватив одежду, убийца осторожно выскользнул в прихожую и там бесшумно оделся. Натянув кожаную куртку с капюшоном, он прокрался на кухню и прихватил нож – тонкий, сточенный, но очень острый и достаточно длинный для того, что он задумал.

Стараясь не шуметь, убийца открыл стоявшую под зеркалом женскую сумочку и вытащил из нее деньги.

Деньги Алла Петровна носила при себе с тех пор, как Шинкарев пропил получку. Это правильно, подумал убийца. Пить – здоровью вредить. И вообще, ненависть в водке не утопишь, ненависть трезва, она пьет другой напиток.

Дважды щелкнул, открываясь и закрываясь, дверной замок, и убийца вышел на лестницу. Дверь квартиры напротив была опечатана, и убийца почувствовал, как губы сами собой медленно поползли в стороны, обнажая зубы в издевательской ухмылке. Морочить головы охотникам было, конечно, не так увлекательно, как пускать кровь, но гораздо интереснее, чем резать обивку на дверях и писать мелом на стенах разные слова. Это было тонкое, высокоинтеллектуальное удовольствие – убийца, в отличие от своего дневного сожителя, считал себя интеллектуалом.

«Бедные, глупые легаши, – подумал убийца, спускаясь по лестнице, – несчастные недоумки. И вы считаете себя охотниками? Боже, какая трогательная наивность!»

Кодовый замок домофона щелкнул, выпуская на улицу ходячую смерть.

Выходя из арки, убийца чуть было не нарвался: дорогу переходил бомж Васяня, которого снова выперли из очередного подъезда. Васяня шел, волоча ноги и сильно качаясь из стороны в сторону. Голова бессильно свисала на грудь, и он лишь изредка поднимал ее, чтобы окинуть пустую улицу мутным бессмысленным взглядом. То была легкая и, более того, желанная добыча: проклятый бомж был словно бельмо на глазу, представляя собой постоянную угрозу. Это был потенциальный свидетель, который мог оказаться где угодно в самое неподходящее время и, несмотря на страх перед маньяком, упорно не желавший покидать облюбованный район. Ликвидировать Васяню было просто необходимо, но сейчас делать этого было нельзя ни в коем случае: мертвый бомж в данный момент оказался бы даже лучшим свидетелем, чем живой. Смерть этого никчемного создания прямо указала бы Гранкину на то, что он зацапал подставного, в то время как маньяк, за которым он охотился, продолжает спокойно разгуливать по городу.

Обо всем этом убийца думал, прижимаясь спиной к шершавой оштукатуренной стене арки. Он стоял почти на том же месте, где незадолго до этого прятался от патрульной машины Витька Шкилет. Воспоминание об этом маленьком гаденыше, чуть не заколовшем его дурацкой лыжной палкой, заставило убийцу тихо зашипеть сквозь стиснутые зубы.

Этот звук, напоминавший шипение рассерженной змеи, был совсем тихим, но, тем не менее, привлек внимание бомжа. Васяня вздрогнул, остановившись посреди улицы, и пугливо огляделся, трезвея буквально на глазах.

– Кошка, что ли? – с предательской дрожью в голосе пробормотал он. – А ну, брысь, паскуда!

Он прислушался. В отдалении проехала машина, и снова наступила тишина. В этой тишине таилась угроза, многократно умножавшаяся клубившимся в мозгу Васяни алкогольным туманом. Васяня знал одно-единственное средство против страха и применил его, не раздумывая. Все еще стоя посреди дороги, он трясущейся рукой вынул из замызганной котомки ополовиненный флакон одеколона «Шипр», свинтил оранжевый колпачок и торопливо опрокинул в свой разинутый рот. Отвратительная на вкус, обжигающая, остро воняющая парфюмерией семидесятиградусная жидкость полилась тоненькой булькающей струйкой. Васяня торопливо глотал, давясь и содрогаясь от мерзкого вкуса, одеколон стекал из углов обросшего седоватой щетиной рта.

Наконец, все горючее до последней капли перекочевало из флакона в васянину глотку. Алкоголь сразу ударил в голову, и Васяня успел подумать, что теперь все в полном порядке: даже если маньяк выпустит ему кишки, добро не пропадет, да и он, Васяня, вряд ли что-то почувствует. Слабо размахнувшись, он запустил флаконом в темную подворотню, откуда, как ему показалось, на него шипела какая-то полоумная кошка, повернулся к арке спиной и торопливым зигзагом двинулся прочь.

Пустой флакон отскочил от стены и с треском разбился об асфальт у ног убийцы. Маньяк поморщился от ударившего в ноздри густого одеколонного духа.

– Животное, – одними губами прошептал он. – Подожди, я тебя еще достану.

Это не было пустой угрозой: маньяк знал, что, если Васяня не успеет прежде окочуриться сам, то смерть его будет нелегкой. Он собирался подстеречь бомжа в каком-нибудь подвале и всласть поработать над ним ножом. Хотелось почувствовать под пальцами это липкое, грязное, вшивое тело, хотелось шарить по нему руками, отрезать от него куски – вечно сочащийся соплями нос, грязные уши, вонючий сморщенный пенис… Поймать маргинала, залепить пластырем гнилую пасть и для начала, чтобы не очень сопротивлялся, полоснуть ножом по воспаленным гноящимся глазенкам – тогда ему точно станет не до драки.

Бомж скрылся из вида. Убийца тяжело, с шумом перевел дыхание, приходя в себя и прогоняя из головы сладострастные видения. Это – потом. Сейчас у него были другие планы.

Он вышел из арки и, стараясь держаться в тени, пошел вдоль улицы. Вскоре позади раздался шум двигателя, и убийца шагнул к краю тротуара, поднимая руку навстречу приближавшемуся автомобилю. Вид у него был совершенно безобидный, и водитель перламутрово-зеленой «десятки» без задней мысли затормозил, чтобы подобрать позднего седока.

Пассажир поспешно уселся на заднее сиденье. Водитель про себя усмехнулся: знакомая тактика. Если садится, не сказав предварительно, куда ехать, значит, рейс к черту на кулички, на другой конец Москвы. Захватывает, так сказать, плацдарм, чтобы водило было труднее отказаться. Ну-ну, подумал водитель, посмотрим, как это у тебя получится…

– Куда путь держим? – спросил он, не трогаясь С места.

– Северное Бутово, – ответил пассажир.

– Извиняюсь, конечно, но мне это не по дороге. Может, вы поймаете такси? Я устал, как собака, спать хочется.

«Сдеру не меньше двадцатки, – подумал водитель. – Северное Бутово! А не хочешь – вали отсюда.»

– Я заплачу, – словно прочтя его мысли, сказал седок, – Очень надо.

– Двадцать баксов, – развязным тоном сказал водитель.

– У меня есть только десять." к сожалению.

– Тогда вылезайте. Или высадить вас на полдороге?

– Меня это вполне устраивает. Только поехали отсюда, ради бога. Все равно, куда, только побыстрее.

Водитель обернулся, скрипнув сиденьем, и окинул пассажира внимательным взглядом. Нет, на бандита, скрывающегося с места преступления, седок похож не был.

Он включил передачу и тронул машину с места. Новенькая «десятка» мягко покатилась вперед, тихо шурша шинами по подсохшему асфальту.

– Дома неприятности? – не поворачивая головы, спросил водитель.

– Можно сказать и так.

Некоторое время водитель молчал, время от времени поглядывая на седока в зеркало и что-то прикидывая. Наконец он принял решение и заговорил снова.

– Вечная проблема, – сказал он, – мужчина и женщина. Вечный поиск взаимопонимания… У меня, например, такой проблемы нет.

– Да? – вежливо удивился пассажир, сжимая в кармане рукоятку ножа и внимательно глядя по сторонам в поисках укромного местечка. «Рано, – подумал он. – Надо отъехать подальше».

– Представьте себе, – кивнув, сказал водитель. – Я, знаете ли, бисексуал. Вас это не шокирует?

– Нисколько. Будь вы хоть трисексуал – это ваше личное дело, меня оно не касается.

Это получилось излишне резко, и водитель обескураженно замолчал. Впрочем, надолго его не хватило, и он заговорил снова.

– Понимаете, – сказал он, – то, что я «би» – вовсе не психическое отклонение. Просто это увеличивает спектр возможностей ровно вдвое. Понимаете?

– Конечно, понимаю.

Водитель оторвал руку от руля и кашлянул в кулак.

– Так может, – осторожно сказал он, – если вам все равно, куда ехать, поедем ко мне? Послушаем музыку, посмотрим записи.., у меня есть очень любопытные.

Немного выпьем, расслабимся.., вы как?

Убийца немного помолчал, соображая. Ну и ну, подумал он. Ловелас с широким спектром… Собственно, почему бы и нет? Так даже лучше.

– А вы хорошо подумали? – спросил маньяк. – Здесь темновато, и вы могли не, обратить внимание на мой возраст…

– Возраст в этом деле не помеха, – оптимистично заявил водитель. – Так как – поедем ко мне?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20