* * *

В жизни каждого человека случается такой момент, когда приходится выбирать между славой и бесчестием, между правдой и ложью, подлостью и благородством.

Слабые – выжидают, сильные – делают выбор. Но это, если знаешь наверняка, что тебя ждет впереди. А как сделать выбор, когда будущее покрыто мраком, прячется за поворотом? Как?

Словно в сложном лабиринте, одинаковые пуганые лесные тропинки расстилаются перед нами, пересекаются, сходятся, расходятся. И нельзя предугадать, какая из них выведет к крутому обрыву, какая – к людям, которым можно доверять. И чаще всего приходится идти одному, вслепую, и некому сделать выбор, кроме тебя самого.

А человек, попавший на вершину власти, уже не принадлежит себе.

Советчики, охранники, друзья и враги. Чем выше – тем больше их становится. Тем труднее делать свой выбор. И со всех сторон – советы, советы. Пойди разберись, кто прав, кто виноват, кто желает добра тебе и государству, а кто лишь ищет своей выгоды. Чем больше охраны, тем вероятнее, что в нее затесались враги. И поневоле теряешь веру… во всех.

Пока не поймешь, что самый опасный враг – это бывший друг. Потому что он знает больше, чем ты хотел бы, он догадывается, какой выбор ты сделаешь, какой тропинкой пойдешь, он может опередить тебя и затаиться, чтобы нанести предательский удар… Да, жизнь – это темный лес с запутанным лабиринтом тропинок, на которых тебя поджидают предательство или спасение.

Глава 1

Погода в один из осенних дней 1996 года стояла замечательная – такая, как и обычно в эту пору в Подмосковье. Светило неяркое солнце, по небу легко бежали почти прозрачные, похожие на белесый дым облака.

Лес уже кое-где был тронут желтизной, и первые листья неспешно падали с ветвей на пожелтевшую траву. Трое мужчин сидели на берегу небольшой подмосковной речушки. Потрескивали ветки в костре, голубоватый дымок поднимался вверх и почти мгновенно растворялся.

Казалось, что там, вверху, он превращается в полупрозрачные облака, летящие на запад.

У костра сидели трое мужчин. Их лица были сосредоточены, головы втянуты в плечи, словно эти люди хотели остаться незамеченными. Разговор явно не клеился.

Двое нервно курили.

– Ты вообще думаешь, о чем говоришь? – пробурчал самый низкорослый из них, стряхивая пепел с сигареты прямо в костер.

– Я-то думаю, – ответил высокий, грузный, широкоплечий, – а вот ты не хочешь думать. Просто не можешь поверить в то, что это реально.

– Я могу поверить, только все это жутковато. Ты же знаешь, он страшно везучий. Да что я говорю, все мы знаем, что ему чертовски везет! Он умудрялся выкручиваться из таких ситуаций, где уже, казалось, конец.

А ему все нипочем – не только оставался на плаву, но еще и продвигался наверх.

– Да, он везучий, – наконец-то отозвался третий. – Но ему везло потому, что мы были рядом с ним. А теперь нас нет, мы сидим здесь все вместе, а он неизвестно где.

Высокий и грузный расстегнул пуговицу на манжете своей ветровки и посмотрел на часы:

– Почему это я не знаю где он сейчас? Как раз знаю: в этот момент он работает с документами. Развалился себе в кресле, оттопыривает нижнюю губу, морщит лоб, а потом ставит подпись. Или пишет какую-нибудь резолюцию.

– Думаешь, он работает? Думаешь, силы есть? – спросил самый неразговорчивый и принялся палочкой ковыряться в углях.

– Если я говорю, то наверняка знаю.

– Мне кажется, его только перед телекамерами в кресло усаживают, а так он как бревно.

– Нет, мужики, думаю, у нас ничего не получится.

И не такие пытались его сковырнуть. Помнишь ГКЧП?

– Так я же говорю: мы были рядом с ним и спасли его от того же ГКЧП.

– Не мы спасли его, он сам выкрутился! Везение!

– Как это не мы? – возмутился грузный, вставая и расправляя широкие плечи. Легкий порыв ветра налетел, подхватил дым и растрепал редкие волосы над большим выпуклым лбом стоящего у костра мужчины. – Его надо убирать, надо убирать во что бы то ни стало. Его везение – это мы.

– Как ты себе это представляешь?

– Как, как… – сказал высокий и грузный, – Каком кверху, понял?

– Ты не шути, а говори серьезно. А то привык балагурить с президентом.

– Да, привык и не жалею. С вами так не пошутишь.

– Ты и не шути, говори серьезно.

– Серьезно дела делают.

– Ты предлагаешь устроить очередной переворот?

Не то время, дорогой, теперь деньги все решают.

– Да нет, никаких переворотов устраивать не надо и войска поднимать не надо… И вообще ничего не надо, – стоящий над костром мужчина протянул руки, словно они у него зябли, растопырил толстые волосатые пальцы, и сквозь них поплыл голубоватый дымок.

Это были руки сильного человека, физически очень крепкого. На таких мужиках, как говорят на Руси, только землю пахать.

– Ты вот, Леша, сидишь, сопли жуешь, а я дело тебе говорю. Всем вам говорю. Убирать его надо, убирать.

– Твои слова, генерал, да Богу в уши.

– Про какого такого бога ты, Леша, городишь?

Про Христа Спасителя, что ли? Так это только храм так называется. Нет его, Бога-то, и не услышит он никаких твоих молитв, хоть лоб расшиби!

– У тебя, небось, лоб покрепче будет, – заметил тот, которого назвали Лешей.

Со стороны, не слыша серьезного, чуть мрачноватого разговора этих троих мужчин, можно было бы подумать, что сидят на берегу реки три старинных приятеля, не видевшихся лет десять-пятнадцать, и вспоминают молодость.

Вспоминают тех, кого уже нет рядом с ними, а поэтому и сами мрачны, и разговор не клеится.

А еще они были похожи на трех усталых грибников, которые с самого раннего утра бродили по березняку и осиннику, собирая грибы, срезая их острыми ножами и складывая в корзины.

Но то были не грибники, не охотники и не дачники. На берегу небольшой речушки сидели три отставных генерала, недавно отправленных на пенсию самим президентом. Еще два-три месяца назад – одни из самых влиятельных людей России.

За их подписями, с их ведома совершались большие дела. Без того, чтобы их лица не появлялись на экранах телевизоров, не обходился почти ни один вечер, почти ни одна программа новостей. Да, это были три опальных генерала, в одночасье потерявших власть и должности.

И вот теперь они сидели на берегу реки, поглядывали на языки пламени, лизавшие сухой валежник, на поблескивающие волны, на бегущие по небу полупрозрачные облака, да и вообще на весь мир, сконцентрированный сейчас для них в этом прекрасном уголке средней полосы России. И размышляли они о страшных вещах: о том, как убрать с политической арены президента, который испортил им сладкую жизнь. Ту, что могла их ждать в будущем. Теперь будущего ни у одного из этих генералов не было. Чего они и не могли простить президенту.

– Слушай, ты говоришь, он серьезно болен? – обратился до сих пор в основном молчавший опальный генерал к высокому и грузному, который пытался пригладить свою растрепанную ветром прическу.

– Конечно, болен, а то ты не знаешь.

– Откуда же мне знать? Ведь ты из нас самое приближенное лицо.

– Болен, болен, старый хрыч. Инфарктик у него случился прямо перед выборами.

– Это правда? – исподлобья взглянул на высокого сидящий на корточках у костра третий генерал.

– Да, правда. Только это не афишировали, он сам запретил. Чтобы не испортить всю игру. Да и я ему советовал, а потом помог заткнуть пасти всем этим досужим журналистам.

– Думаешь, ему еще много осталось?

– Не знаю, – сказал высокий, пряча огромные волосатые лапищи в, карманы ветровки, – этого никто не знает. Помните, сколько Леня тянул? А такой был дохлый. Внутри совсем гнилой да и в полном маразме.

А этот еще соображает.

– Лучше бы спятил, – заметил один из его собеседников и посмотрел на третьего.

Тот отвернулся и почесал затылок.

– Ой, мужики, страшно все это, страшно. Что, если не получится?

– С умом – получится.

– Что значит – с умом? Предлагаешь киллера нанять, чтобы он выстрелил и мигом отправил его?.. – генерал, пожелавший президенту спятить, ткнул большим пальцем в небо.

– Да нет, этого как раз делать не будем. Не бандиты же мы!

– И что ты предлагаешь?

– Я хочу лишь одного… – Чего? – прервал его вопросом тот, что сидел у костра, нервно покусывая свою неприятно изогнутую нижнюю губу. Делал это он машинально, в силу привычки, как всегда, когда нервничал.

– Ты, Леша, успокойся, – обратился к нему генерал, который, судя по всему, был настроен наиболее решительно.

– Хватит подкалывать! – сидевший у костра заерзал на своем месте и зло сплюнул в огонь. Плевок Тут же зашипел, превращаясь в пар.

– Стрелять не придется, – сказал высокий, расставляя ноги на ширину плеч и покачиваясь из стороны в сторону. – Нет-нет, стрелять не придется. Я знаю, что надо делать. Не один день думал.

– Ну, и что же ты предлагаешь?

– Нужно, чтобы он сам помер. Ему надо просто немного помочь. Это ни у кого не вызовет подозрений, весь мир знает, что наш президент серьезно болен, что сердце у него не в порядке, да и кроме сердца – проблем хоть отбавляй.

– Я думаю, столько пить!.. – бывший генерал, а теперь отставной, свободный от всяких дел пенсионер, хлопнул себя ладонью по колену так, словно на нем сидел напившийся кровью комар – Да, пьет он безбожно. И дал же Бог здоровье!

Если бы я столько пил, давным-давно ноги бы протянул.

– Ты и так выглядишь на тройку с минусом, – зарокотал грубоватым смехом «свободный от всяких дел пенсионер». – В гроб краше кладут. Зеленый весь… – Что ты хочешь сказать?

– Что ты грязно-зеленый, как потертый доллар.

– Пошел ты на хер! – не выдержал тот, кого сравнили с долларом.

– Тихо, тихо, мужики, не время и не место ругаться. Вместе держаться надо.

– Да мы и не ругаемся. Разве с Лешкой можно поругаться?

– А чего же нельзя? – В костер полетел еще один плевок. – Не ты первый, не ты последний.

– Костер хочешь погасить? Так ты, Леша, лучше поссы в него, а не плюй.

– Мы для дела собрались, давайте о деле и говорить, – обиделся Леша.

– Так мы и говорим по делу. Только вы что-то меня слушать не больно хотите.

– Да слушаем мы, слушаем! Валяй дальше. Только дело говори.

– А что валять? Убирать его надо. Помочь ему отправиться на тот свет и поскорее. А то он такого наворотит, такого накрутит, что нам на поверхность уже не выбраться.

– И грешков за ним – во! – Леша провел ребром ладони под подбородком.

– Его грешки пусть ему и остаются. Ты о своих думай. Если копнут – а желающих пруд пруди, – то у тебя, Леша, и пенсию заберут, и разжалуют в рядовые.

– Да нет, в ефрейторы, – разразился сухим и неприятным смехом третий генерал, пытаясь взять реванш за доллар.

Леша набычился, обхватил колени, хотел плюнуть в костер еще раз, но передумал.

– Я согласен. На все согласен. Главное, чтобы его не стало. Ух, я тогда и напился бы! Ух, душу бы отвел!

Главный в стране праздник.

– Напиться и сейчас можно.

– Хватит уже! И так чуть ли не каждый день пьем.

– И до этого пили, а живы, – рассудил Леша, поднялся на ноги и пошел к ближайшей березке, а через пару минут вернулся с просветлевшим лицом и порозовевшими щеками. – Ну вот, полегчало, – сказал он, поудобнее усаживаясь у костра и протягивая к языкам пламени руки.

– Хорошо тебе, отлил и сразу полегчало. А мы тут сидим, думаем.

– Что думать, – Леша махнул рукой, – трясти надо. Трясти… – Засунь свои советы себе в задницу, понял? – грубовато, но в то же время вполне дружелюбно оборвал его руководивший встречей генерал.

– Нет, мужики, я согласен. Вы что, меня не поняли? Согласен, но сомневаюсь.

– А куда ты денешься? Ясно, согласишься. Иначе тебе кранты. А сомнения свои при себе оставь. Раньше надо было сомневаться.

– Что-то ты заговорил, как бандит? Якшался, наверное, с преступниками.

Деньги у них брал.

– Большего преступника, чем ты, Леша, не найти во всей России, а может, и во всем мире. Уж я-то знаю, поверь. Документы имеются. Не все я их в служебном сейфе оставил.

– Плевать мне на то, что ты знаешь. Можешь всеми своими знаниями подтереться. Настоящих бумаг у тебя нет.

– Если понадобятся – появятся. Какие хочешь нарисуют. Знаешь, небось, моих спецов.

– Знаю, знаю, – уже вполне миролюбиво согласился Леша.

– Я вас позвал совсем не для того, чтобы вы пререкались. Мне надо получить ваше добро.

– Добро мы тебе даем.

– Вот и все, – подкинув в огонь еще несколько сухих веток, заключил организатор встречи.

– А нас никто?.. – начал рассуждать самый молчаливый из генералов.

– Нет, не бойся. Ни тебя, ни меня, ни его, никто нас не тронет. На нас даже не подумают. И не такой я дурак, чтобы действовать лично. Есть люди, которые заинтересованы не меньше нашего в том, чтобы не стало всеми горячо любимого президента Вот через них я и буду действовать.

– Тебе виднее, – рассудил уже на все согласный Леша. – Знаешь – так действуй.

– Хорошо. А теперь можем выпить.

– Выпить надо было с самого начала, – Леша засуетился, принялся потирать руки.

Предводитель заговорщиков поднялся, посмотрел на ближайшие кусты. Оттуда, словно по мановению волшебной палочки, тут же появился высокий широкоплечий мужчина в серой куртке.

– Собери-ка нам закусить и выпить.

– Все уже готово, – отчеканил телохранитель генерала.

– Видишь, как работают? Натаскал за двадцать лет, – как-то зло пробурчал опальный генерал.

– Это точно. Кого-кого, а этих натаскал.

– За такие деньги, как ты им платишь, я бы тоже и стол накрывал, и огурцы резал.

Через пять минут все трое уже сидели за низким раскладным столиком, на котором красовались две бутылки водки и всевозможная закуска.

Глава 2

Всем временам года Глеб Сиверов предпочитал осень. Он любил эту пору с раннего детства и всегда с нетерпением ждал ее прихода. Ему не нравились летняя жара, шумные весенние грозы с грохотом и сверканием молний, зимняя стужа, но тихая, немного медлительная в своем неизбежном течении осень всегда радовала его.

Он любил смотреть, как незаметно и постепенно то, что было зеленым, становится огненно-красным, бледно-желтым, лимонным и наконец вся эта красота облетает, падает на землю и исчезает, унесенная холодным ветром.

Вот и теперь наступала осень. Деревья желтели, небо становилось прозрачно-голубым и недосягаемо высоким. А облака, которые по нему плыли, напоминали молоко, только что разлитое в прозрачной родниковой воде. Но вместе с радостью и успокоением, дарованными осенью, Глеб Сиверов всегда ощущал страшную усталость, словно река времени намывала понемногу невидимый песок и этот песок тяжелым грузом ложился на плечи сильного человека.

"Да, я ужасно устал за все эти годы, – говорил себе Глеб, глядя на прозрачное небо и замершие в нем, несмотря на пронзительный ветер, белые облака. – Так устал, словно прожил на земле уже тысячу лет. Вообще лучше обо всем этом не думать, не рассуждать, потому что от подобных мыслей на душе делается пустынно, как в квартире, из которой старые жильцы вынесли всю мебель, а новые еще ничего не нажили. Странное дело, – говорил себе Глеб, – я столько раз спасал людей и столько раз видел их благодарные взгляды, что даже тяжело перечесть всех и вспомнить их лица. Можно подумать – это приносит удовлетворение и душевное равновесие. Но в то же время для того, чтобы увидеть благодарный взгляд, услышать дружеские слова, мне приходилось убивать, лишать жизни других людей, вот и их взгляды запомнятся навечно. Но я должен был это делать. Если бы не я, то они наверняка расправились бы со мной, с другими, их смерти спасли сотни, а то и тысячи жизней. Я защищался, хоть и нападал на них первым, иначе бы они уничтожили меня, стерли бы с лица земли, как уже стирали других – менее решительных, чем я. И я не мог бы видеть над собой это высокое осеннее небо, эти легкие облака и золотистую листву, которая падает, кружится и ложится у моих ног.

Я устал… Наверное, надо все бросить, зачеркнуть прошлую жизнь и начать жить сызнова. Слушать музыку, наслаждаться искусством, гулять, пить вино, любить, а не мчаться за каким-нибудь сошедшим с – ума преступником, замышляющим очередную вселенскую катастрофу. Жить тихо-мирно где-нибудь в Подмосковье, на даче, а можно купить и домик в Карелии на берегу совершенно дикого чистейшего озера и там наслаждаться жизнью. По вечерам сидеть у печки, в которой потрескивают сухие дрова, греть руки и, может быть, рассказывать Ирине обо всем том, что я видел за свою долгую – по событиям – жизнь, вспоминать тех людей, которых уже никогда больше не увижу. И они заговорят моим голосом, оживут.

Ирина слушала бы меня и благодарно смотрела бы мне в глаза, изредка задавала бы негромкие вопросы, а я бы ей отвечал. Анечка? Она спала бы себе, уткнувшись носом в подушку, и видела бы красивые-раскрасивые сны, в которых нет крови, нет кровожадных убийц, в которых все хорошо, как в детских сказках. Но нет, нет, я должен продолжать заниматься тем, чего никто другой, кроме меня, не может сделать… Подожди, Глеб, – говорил сам себе Слепой, – скорее всего, найдется человек, который сделает и твою работу не хуже тебя самого, ведь свято место пусто не бывает… А странно, между прочим, – почему это в последнее время все оставили меня в покое? Никто не предлагает новой работы, никто ничего не заказывает… Живу как хочу, никто не препятствует тому, чтобы я куда-нибудь уехал или занялся тем, что мне по душе. Я остался в одиночестве. Обо мне как бы забыли".

И тогда Глеб открывал дверь своей маленькой потайной комнатки, включал мощный компьютер и для собственного удовольствия начинал путешествовать по «Интернету»: следя взглядом за движением символов на мерцающем экране, выуживал всевозможную информацию, касающуюся самых различных областей человеческой деятельности. А его мозг тут же начинал быстро работать, анализируя факты, раздумывая над комбинациями цифр, сопоставляя имена и фамилии, пришедшие к нему с разных концов земного шара. Время от времени Сиверов откидывался на спинку вертящегося кресла, прикрывал глаза.

«Да-да, Логинов, Петров… Эти фамилии я где-то встречал, где-то они уже проходили», – и Глеб Сиверов морщил лоб.

"…Да, именно тогда я и сталкивался с этими людьми, – на лице Глеба появлялась немного благодушная снисходительная улыбка, – Оказывается, они еще живы, оказывается, они выкрутились и сейчас, судя по цифрам, процветают. Почему ими не занимаются люди из ФСБ? Хотя что такое ФСБ – десяток тысяч людей, в большинстве своем достаточно бедных. А преступников гораздо больше и они богаче, потому за всеми и невозможно уследить. Кому есть дело до Логинова, Петрова?!

Это только мне от скуки пришло в голову сопоставить цифры с событиями пятилетней давности, в результате чего я сделал выводы, что дела и у Логинова, и у его компаньона резко пошли в гору. А вот, – Глеб остановил взгляд еще на одной строчке рейтинга, – оказывается, этот преступник тоже жив, разгуливает на свободе. А ведь он авторитет, и не без его участия, не без его денег созданы два крупнейших столичных банка. Вот и им никто не занимается, и его оставили в покое. А ведь он бандит. Дай-ка я сейчас гляну, что у меня на него есть, может, я что-то подзабыл?"

Глеб отыскал нужную дискету, вставил ее в компьютер и раскрыл содержание, экран замерцал, пальцы быстро перебирали податливые клавиши, открывая один файл за другим.

"Да, так оно и есть! Начинал как обыкновенный, самый заурядный бандит.

Вот рэкет, вот точки, которые давали прибыль. Затем торговля ворованными автомобилями, недвижимостью в Москве, Владимире и Иваново. А после этого, судя по годам, небольшой провал.

И вот те на! Теперь его персону можно отыскать не только в милицейских и судебных протоколах, но и в Интернете".

– Так, так… И где же ты был целых два года? – Глеб, быстро меняя дискеты, находил нужную. – Понятно, наш дорогой и любимый два года провел в Германии и, оказывается, у него там довольно солидное дело, большое СП и два дома. Сметная стоимость одного из них – 900 000 марок. На второй – тот, что находится в Ганновере, – информации нет, но думаю, стоит он не меньше. А, вот и преступления, которые числятся в моей картотеке за этим бандитом… Два чиновника из налоговой полиции, вор в законе по кличке Золотой… Так, а это что? – Глеб перебирал клавиши, и его лицо мрачнело. – Да ну его к черту! – вдруг восклицал он громко, во весь голос. – Пусть станет хоть самым богатым человеком в мире! Мне до него нет дела. К черту всех бандитов, лучше я послушаю музыку.

Глеб выключал компьютер, прятал дискеты, закрывал дверь своей потайной комнатки и, садясь в глубокое мягкое кресло, ставил компакт-диск неизменно любимого Вагнера. Откидывался на подушку и сидел, прикрыв глаза, с просветленной улыбкой на усталом лице.

Душа его уносилась куда-то далеко. Глеб вспоминал пережитое, понимая, что одного лишь года из тех лет, что прожил он, для другого человека с лихвой хватило бы на полноценную жизнь. Там были бешеные погони, перестрелки, кровь и смерть. Но была там и радость победы, та радость, за которую можно отдать все на свете, даже свою жизнь.

То, что сейчас происходило в России и ближайшем зарубежье, Глеб знал досконально. Каждое утро он прослушивал новости, читал газеты. Но совсем не так, как это делают миллионы обывателей: он впитывал информацию профессионально, за каждой строчкой, за каждым словом видел скрытый смысл, вылавливал и нанизывал, собирал, аккумулировал факты, проступавшие из тени, хотя порой и сам не знал, для чего он все это делает. Но так уж был устроен его мозг, к такому поведению приучил себя Сиверов за долгие годы, и именно такое поведение не раз спасало его от неминуемой гибели.

Музыка действовала на Глеба, как легкий наркотик.

Она приводила его мысли в порядок, в какое-то гармоничное единство.

Словно нагромождение блоков становилось монолитной стеной. После очередной интеллектуальной зарядки – подпитки информацией, Сиверову всегда казалось, что мысли порхают, разлетаются в разные стороны, блуждают во всевозможных сферах, на разных уровнях, и привести их в систему невозможно.

Но это только на первый взгляд. На самом же деле все в этом мире взаимосвязано, разрозненные мысли непременно вытекают одна из другой, сплетаются в звенья неразрывной цепи. Всплывали фамилии, имена, адреса, вспоминались ситуации, на первый взгляд совершенно незначительные, но для дела очень важные – они выполняли роль своеобразного клея, помогали переходить от одного блока событий к другому, или же выполняли роль маркера. Сиверов словно красной ленточкой обозначал ими тот блок, к которому в скором времени предстояло вернуться.

Музыка… музыка – она звучала, даря покой.

Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Закончился и компакт-диск.

Музыка смолкла, а в сумеречной мансарде, казалось, все еще продолжают звучать глухие аккорды и плавает, колеблется теперь уже беззвучная мелодия.

Глеб поднялся с мягкого кресла. Он чувствовал себя отдохнувшим.

– Вот и хорошо, – пробормотал он, снимая телефонную трубку, и, даже не глядя на клавиши кнопок, набрал городской номер.

"Интересно, что~ сейчас делает Ирина? – Глеб задал себе нехитрый вопрос и сам же на него ответил:

– Как это что – она готовит ужин. Она обещала вкусно накормить меня и приготовить сегодня что-нибудь необычное. Хотя что необычное можно приготовить из индейки?"

– Алло! Алло, говорите, – послышался такой знакомый и родной голос.

– Ты что делаешь? – негромко спросил Глеб и тут же услышал легкий щелчок – кто-то подключился к линии.

«Это еще что такое?» – подумал Сиверов и мгновенно напрягся, собрался, словно в дальнем углу мастерской мелькнула тень врага.

– Алло, Глеб, это ты?

– Ну конечно же, я, – спокойно продолжал Сиверов, будто и не было этого злополучного щелчка. – Как там наш праздничный ужин?

– Ты отвлек меня от самого интересного. Я хотела открыть духовку и посмотреть, а тут твой звонок. Я все бросила и схватила трубку.

– Тогда я подожду, иди посмотри.

– Секунду.

– Только не говори потом, что все подгорело из-за меня.

Ирина удалилась на кухню. А Глеб продолжал прислушиваться, плотно прижимая телефонную трубку к уху. Подозрительных щелчков больше не раздавалось.

Но он прекрасно знал, что ошибиться не мог. Такие щелчки были ему знакомы слишком хорошо.

«Ну-ну», – подумал он.

– Вот и все, – послышался радостный, возбужденный голос Ирины Быстрицкой.

– Все в порядке? – спросил Глеб.

– Не то слово, дорогой! Она такая румяная, такая аппетитная, что я могу тебя и не дождаться.

– Нет, ты уж дождись, – попросил Глеб, – я скоро буду.

– Жду! И… у меня для тебя сюрприз… – Обожаю сюрпризы!

Затем раздались гудки.

«Так, так, хорошо», – подумал Глеб и несколько минут расхаживал из утла в угол.

Затем опять взял телефонную трубку и набрал номер.

Щелчок повторился.

– Алло, вас слушают, говорите!

На этот раз Глеб не стал ничего говорить. На его лице появилось злое выражение. Но, ясное дело, злость предназначалась совсем не Ирине.

"Интересно, кому это надо прослушивать мои разговоры? Неужели ребята из параллельного отдела ФСБ?

Неужели им кто-то обо мне рассказал? Какая-то чертовщина, если только не хуже… Не мог же я ошибиться, щелчки достаточно специфические, слух у меня пока еще в полном порядке, и ошибки быть не может. Ну ладно, придет время, я во всем разберусь".

Глеб взял свою новую замшевую куртку, торопясь надел ее, несколько мгновений помедлил, размышляя над простой дилеммой – брать с собой оружие или не стоит. Колебания его были недолгими.

"Пока еще мне ничего не угрожает, никаких явных признаков, что на мою жизнь кто-то покушается, нет.

А вот с телефоном стоит разобраться. Но не сегодня, не сейчас, только бы не забыть отключить его на ночь".

Уже успело стемнеть. Не зажигая света, Глеб внимательно осмотрел мастерскую, запоминая каждую деталь.

Память у него была феноменальной. И если завтра что-то окажется сдвинутым хоть на один сантиметр, он обязательно это заметит.

«А может, я просто потерял бдительность, расслабился, перестал наблюдать, перестал анализировать и вот теперь попался? За мной следят, а я этого даже не знаю. Нет, оружие я все-таки возьму».

Еще немного постояв, Глеб вновь открыл небольшую комнатку, где находился компьютер, просмотрел папки с распечатками, отобрал самую безобидную – с позапрошлогодними секретами и бросил ее на стол в большой комнате, затем вытащил сигарету и положил две неприметные крупинки табака на папку. Да, расположение более-менее крупных вещей можно повторить после обыска в точности, пользуясь фотографией, но заметить, что ты ненароком стряхнул две крупинки табака – невозможно, даже если ты матерый профессионал.

Тяжелый армейский кольт в потертой кожаной кобуре занял свое место у Сиверова под мышкой. Оружие сразу же позволило Глебу тверже стоять на земле.

«Барабан полон, и в случае чего – но, естественно, лучше, чтобы этого не произошло, – оружием я всегда успею воспользоваться».

Он вышел, тщательно закрыл двери и затем не спеша спустился вниз, во дворик, где стоял его серебристый БМВ. Еще в подъезде Глеб подошел к окну и осмотрел двор, но не заметил ничего подозрительного. Все было как всегда.

Гуляли во дворе дети, на лавочке у дальнего подъезда сидели старухи, о чем-то судачили. Прошла парочка влюбленных. Возле его автомобиля влюбленные остановились, и девушка, смешно привстав на цыпочки, поцеловала своего парня в лоб.

«Хорошо им! Хорошо быть молодым. Впереди много лет счастливой жизни, и можно ни о чем не беспокоиться, все придет в свое время. Странно, – поймал себя на мысли Глеб, – что это я с завистью думаю о молодежи? Я не такой уж пропащий старик. Во всяком случае, выгляжу достаточно молодо».

Глеб вышел из подъезда, обошел свой автомобиль и лишь после этого, не торопясь, открыл дверь, забрался внутрь и медленно покинул двор. Только подъехав к ближайшему перекрестку и притормозив у светофора, Сиверов признался себе, что чувствует странное волнение. Он с досадой прищурился. Нет – это не мания, достаточно было скосить глаза и взглянуть в зеркальце заднего вида.

Конечно же, так и есть: двое мужчин в черном «рено» последней модели слишком старательно делали вид, что их абсолютно не интересует его БМВ.

– Ну-ну, – пробормотал Глеб, – кто же вы такие, ребята, и почему я о вас ничего не знаю? Молитесь, чтобы мне только показалось, будто вы уселись мне на хвост.

Сейчас проверю.

И, не дождавшись, пока загорится зеленый свет, еще на желтом, Глеб резко вдавил педаль газа, и его машина, взревев мощным двигателем, рванула с места.

Проехав метров триста пятьдесят, Глеб вновь увидел своих преследователей вблизи."

«Вот это уже интересно. Кому же я понадобился? Ну ничего, ничего, скоро я это выясню».

Около получаса серебристый БМВ Глеба петлял по центральным улицам и проспектам столицы. Теперь Сиверов старался не нарушать правил дорожного движения, везде ехал только на зеленый свет, поворачивал строго в установленных местах. Автомобиль преследователей упорно висел у него на хвосте.

Глеб размышлял, что бы предпринять и как вывести преследователей на чистую воду. Больше всего его интересовал один вопрос: кто эти двое? Если бы он достоверно узнал, кто они, то сразу же получил бы ответ и на второй вопрос: кто их послал? А зная преследователей и того, кто их послал, он преспокойно мог бы догадаться и о том, что этим людям нужно от него, от Глеба Сиверова – агента по кличке Слепой.

В конце концов ему надоело петлять по московским улицам, бесцельно рассматривая ярко освещенные витрины. Он все-таки не был таксистом, чтобы вот так, бессистемно колесить по улицам и проспектам. И преследователи наверняка сообразили, что он их засек, а теперь лишь «проверяет на вшивость».

– Ладно, ребятки, сейчас я с вами разберусь. А то догонялки надоели уже и мне, и вам. У вас был шанс уйти в сторону, и вы им не воспользовались, так что без обид. Кто не спрятался – я не виноват.

«Рено» последней модели держался позади метрах в десяти-пятнадцати.

Иногда же он так плотно висел у Глеба на хвосте, что никто даже из ушлых московских водителей-таксистов не мог вклиниться между БМВ и «рено».

– Ну-ну, – бормотал Глеб, поглядывая то на стрелку спидометра, чуть колебавшуюся между двадцатью и тридцатью, то на стрелку часов, – сейчас я предприму то, о чем вы, ребята, даже не подозреваете.

Можно было, ясное дело, использовать старый трюк, который заключался в том, что Глеб бросал свою машину где-нибудь у тротуара, а сам, дворами перебравшись на другую сторону квартала, пересаживался в такси и просил водителя следовать за автомобилем преследователей. И таким образом легко было выяснить, куда машина поедет, где остановится и куда направятся мужчины, сидящие в салоне. Но сейчас Глебу почему-то не хотелось прибегать к этому своему излюбленному способу.

«Я сыграю с вами в другую игру, более хитрую и продуктивную. Ну, держитесь, ребята!»

На светофоре Глеб рванул на красный свет. Стрелка спидометра судорожно дернулась, а затем быстро поползла к ста двадцати. Но преследователи упорно не отставали – как привязанные невидимым тросом. Глеб видел их машину в зеркале заднего обзора и в боковые зеркала. Он сделал несколько поворотов, выбираясь в район Малой Грузинской. Несколько дней назад ему довелось там гулять, и он запомнил одну стройплощадку. Вот туда-то Глеб и направил свой серебристый БМВ.

Поворот, еще поворот… БМВ Сиверова вырвался из плотного потока автомобилей, свернул в переулок, а затем на большой скорости влетел в ворота стройплощадки, рванул между бетонными плитами, и Глеб, выключив зажигание, чтобы погасли не только фары, но и стоп-сигналы, резко свернул вправо.

Автомобиль преследователей повторил все маневры БМВ абсолютно точно, лишь не сделав последний поворот: сворачивал-то Сиверов в темноте. Да и затормозить «рено» было непросто, ведь под колесами хлюпала мокрая глина, скользкая и липкая. На полной скорости – километров под восемьдесят – автомобиль преследователей влетел в неглубокий, метра два глубиной котлован, где пролегал коллектор теплотрассы. Раздались скрежет и грохот.

– Ну вот, ребята, отъездились, – Глеб резко открыл дверь и, вытащив из-под куртки свой тяжелый кольт, не спеша направился к краю котлована.

Мотор «рено» заглох. Глеб секунд пятнадцать смотрел на машину, в салоне которой горел свет, – сорвало одну из дверок, стекла все высыпались, – и размышлял.

Он "ожидал, что кто-нибудь из пассажиров «рено» постарается выбраться наружу. Но… в котловане было тихо. Лишь со свистом из пробитого радиатора вырывалась тонкой струйкой вода.

– Что ж, ребята, ездить вы не умеете, водители вы ни к черту.

Глеб осмотрелся по сторонам. На стройке было совершенно темно. Только где-то далеко, за строительным забором, светили несколько фонарей, да еще горел свет в окнах двенадцатиэтажных кирпичных домов, скорее всего недавно заселенных. Глеб выбрал место поудобнее, затем спрыгнул на дно котлована. Ноги увязли в рыхлой влажной земле.

– Фу ты, черт! – недовольно пробурчал Сиверов. – Измажусь, как бродяга!

Он подошел к автомобилю, держа в правой руке кольт. Готовый в любой момент применить оружие, Глеб заглянул в салон. Один из мужчин – тот, который сидел справа от водителя на переднем сиденье, – почти вывалился из полуоткрытой дверцы. Из его разбитой головы лилась густая темная кровь. Водитель «рено» лежал, уткнувшись лицом в руль. Его голова тоже кровоточила, а правая рука была неестественно согнута, словно в ней прибавился еще один – лишний – локтевой сустав.

«Скорее всего вы не ожидали такой подставки, вас просто плохо учили, и я здесь ни при чем».

Глеб рванул на себя правую дверцу – ту, которая, на его взгляд, должна была открыться, но она не поддалась.

– Да, дела… – сказал Глеб, прикладывая указательный палец к артерии на шее мужчины.

Под пальцем Глеб почувствовал пульсацию.

– Значит, ты, приятель, жив. Моли Бога, чтобы так было и впредь. Но кто же ты такой?

Глеб сунул руку за пазуху мужчине и нащупал рукоять пистолета, лежавшего в кобуре.

«Ага, – подумал Сиверов, – не такие вы и простаки».

Документов, как, впрочем, и ожидал Глеб, у первого мужчины не оказалось.

Связка ключей в кармане куртки, талоны на проезд в общественном транспорте, кошелек, в котором лежало немного российских денег – поужинать в забегаловке. А вот пистолет был именно таким, каким обычно вооружены сотрудники ФСБ – классическое табельное оружие, пистолет Макарова.

– С тобой ясно, – пробормотал Глеб, переходя к другому мужчине.

У водителя документы имелись. Если верить им, за рулем сидел старший лейтенант Управления по борьбе с организованной преступностью по Московской области Григорий Леонидович Столяров.

– Ну что ж, Григорий Леонидович, пока ты еще жив, хотя и не подозреваешь об этом. Интересно было бы узнать, кто тебя послал и на кой черт я вам нужен?

Ведь с вашей конторой я никогда не сотрудничал, да и сотрудничать не хочу.

У Григория Леонидовича Столярова за пазухой тоже оказался пистолет.

Оружие Глеб забирать не стал. Он вытащил лейтенанта из машины. Григорий Столяров пришел в себя и открыл глаза.

– Кто ты такой? – спросил Глеб, глядя на залитое кровью лицо молодого мужчины.

– Я Григорий, – с трудом выговорил тот.

– Григорий?

– Григорий Столяров, старший лейтенант. – Отпираться было бессмысленно, ведь Сиверов держал в руках его удостоверение.

– Ну что ж, Григорий Столяров, старший лейтенант, какого черта вы гонялись за мной весь вечер? Мне это, кстати, надоело раньше, чем вам.

Григорий Столяров со скрежетом сжал зубы и ничего не ответил.

– Давай, давай, приходи в себя, – Глеб пошлепал его ладонью по щекам, – ничего с тобой не случилось. Ты просто, приятель, сильно ударился головой о баранку. А водить ты не умеешь, чему вас только учат. Неплохую тачку испортил, теперь ее черта с два отремонтируешь, придется списывать. Так кто тебя послал?

– уже строгим и жестким голосом, приподняв голову офицера, спросил Сиверов.

– Майор… – пробормотал старший лейтенант. – Майор послал.

– А чего надо вашему майору и как его фамилия? В каком управлении он служит?

– Свиридов… – Свиридов, говоришь? Что-то я такого не знаю. Странно получается… – Свиридов Василий Парфенович, майор, начальник второго отдела.

– Говоришь, майор Свиридов? – повторил Глеб, приводя этими словами шофера в чувство, тот постоянно закрывал глаза.

– Да, да.

– Понятно. И что он приказал?

– Следить за вами.

– За мной? Именно за мной?

– Да, – выдавил Григорий Столяров.

– А зачем я ему понадобился?

– Не знаю, – прошептал лейтенант и вновь потерял сознание.

– Ну и черт с вами, придурки!

Глеб легко выбрался из котлована, подошел к своему автомобилю и взял трубку телефона. Вызвал милицию. После чего он вернулся к двум оперативникам из регионального Управления по борьбе с организованной преступностью по Московской области.

– Так, ребята, вот что я вам скажу: минут через пять сюда приедут ваши коллеги. Для них – меня вы не видели, сами свалились в котлован, ясно?

Второй еще не пришел в себя, а вот Григорий Столяров открыл глаза и закивал головой.

– Ты понял, старший лейтенант?

– Да, все понял, – с трудом выговаривая слова, прошептал Столяров.

– А для майора – вы меня упустили где-то в районе Малой Грузинской, понятно?

– Понятно.

– Тогда я поехал.

Глеб сел в свой серебристый БМВ и, даже не включая габаритные огни, в темноте, задним ходом выехал из ворот стройплощадки, умудрившись не оцарапать машину об арматуру, торчавшую из бетонных плит. Он запомнил номер машины, запомнил фамилию и имя одного из оперативников. Теперь можно было отправляться к Ирине Быстрицкой.

То, что с ним произошло, Глебу, естественно, не понравилось, оставило в душе тяжелый след. Он чувствовал, что ему еще долго будет немного не по себе – до тех пор, пока он не узнает, на кой черт к нему приставили соглядатаев.

«Что им надо? Зачем они меня преследовали? Кто такой майор Свиридов Василий Парфенович и чем занимается второй отдел? Все это надо еще выяснить. Но сейчас меня ждет Ирина, хотя, с другой стороны, индейка и праздничный ужин могут подождать; когда думаешь о неприятном, даже вкусная еда и любимая женщина кажутся пресными. Может, стоит вначале попытаться разобраться и выяснить, кто эти люди и чего им надо».

Но, как это лучше всего сделать, Глеб еще не решил.

Он не хотел никого беспокоить, не хотел обращаться к тем, кто знал его в ФСБ, хотя таких людей было очень мало. Считанные единицы знали о существовании Глеба Сиверова, агента по кличке Слепой. Не хотел он к ним обращаться, разумеется же, не из деликатности: в конечном счете могло оказаться, что «хвост» к нему приставили именно они.

Случалось и похуже – не ангелы же там служат!

«Еду к Ирине», – решил он.

Глеб развернул машину и понесся, на этот раз обгоняя всех подряд, в район ВДНХ, туда, где его ждали любимая женщина и праздничный ужин. Хотя по какому поводу устроен праздник, Глеб пока еще не удосужился спросить у Ирины.

А повод действительно нашелся значительный, но о нем Глеб Сиверов пока еще ничего не знал.

В конце концов Глеб добрался до Берингова проезда, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. На этот раз сзади все было спокойно, и даже его шестое чувство подсказывало: слежки нет. Он аккуратно въехал во двор и увидел автомобиль Ирины. Месяца два назад Глеб приобрел для нее небольшой удобный «фольксваген» перламутрового цвета. Машина стояла возле самого подъезда, Глеб аккуратно припарковал свой БМВ рядом с машиной Ирины.

– Ну вот и дома, – выбираясь на асфальт, сказал он и взглянул на ноги.

Ботинки были покрыты влажной глиной. – Только этого не хватало!

Он постучал каблуками так, как это делает человек, пытающийся стряхнуть налипший на башмаки снег, но, успевшая немного подсохнуть, глина держалась крепко.

– Ничего не поделаешь, вымою ботинки в ванной.

Лишь бы Ирина не заметила. Запрусь и вымою под краном.

Глеб закрыл машину, быстро вбежал по лестнице и своим ключом открыл дверь.

– Ой! – послышался голос Быстрицкой. – А я уже и не ждала! Как я рада, Глеб, ты даже не можешь себе представить! – женщина бросилась ему на шею и поцеловала в губы.

«Заметит или не заметит? Нужно не отрываясь смотреть ей в глаза, тогда она не глянет вниз…»

Но сразу же после поцелуя Ирина обратила-таки внимание на перепачканные башмаки Глеба.

– Где это ты так? В футбол играл, что ли, на колхозном поле?

– Нет, дорогая, не в футбол. Хуже.

– А где же тогда?

– Неохота вспоминать, потом расскажу.

– Я имею право хоть что-то знать о тебе?

– Главное, я тебе не изменил, – с улыбкой ответил Сиверов, – хотя мог это сделать, и не один раз.

– Ты слишком ленив для таких мелочей, как измена.

– Что там с нашей индейкой?

– Если бы ты задержался еще на полчаса, я думаю, она была бы кремирована и ты получил бы в качестве ужина порцию пепла на тарелочке. А я бы еще успела тебе изменить, и не один раз.

Глеб расхохотался. Ему всегда нравилось, когда Ирина развивала его собственные шутки.

– Стой на месте, – как начальник подчиненному или как строгая жена нерадивому мужу, приказала Ирина и замахала руками, – иначе вся квартира будет в глине. Стой, не шевелись, я развяжу ботинки.

– Погоди, дорогая, я сам это сделаю.

– Но ты же испачкаешься!

– Испачкал ноги, испачкаю и руки.

– Главное, не испачкай пол, я его вымыла.

– Собирай на стол.

– Между прочим, все собрано.

Глеб втянул носом воздух, его ноздри затрепетали.

– А пахнет очень вкусно!

– Можно подумать, ты ожидал чего-то другого.

Ирина присела на корточки у ног Глеба.

– Не надо, не надо, Ирина, я сам сниму эти чертовы башмаки.

– Нет, я хочу. Ты мне очень близкий человек, и я хочу, чтобы ты относился ко мне как к жене. А я к тебе, Глеб, стану относиться как к мужу.

– Как хочешь, – добродушно улыбнувшись, ответил Сиверов и тоже присел на корточки.

Глеб и Ирина коротко поцеловались и улыбнулись друг другу.

– Знаешь что, Глеб? – держа в руках тяжелые грязные башмаки Сиверова, сказала Ирина.

– Нет, пока еще не знаю.

– Тебе, между прочим, звонили.

– Кто? – Глеб насторожился.

– Звонил какой-то мужчина. Он не представился.

– Как он обо мне спросил?

– Спросил Федора Молчанова.

– И что ты ответила?

– Я сказала, что тебя пока нет – А он?

– Он осведомился, когда ты будешь.

– А ты?

– Я хотела что-нибудь соврать, но затем призналась, что ты должен быть с минуты на минуту, но почему-то не появляешься.

– Зачем сказала?

– Я злилась на тебя.

– Наверное, ты сделала это зря.

– Теперь ты сердишься?

– Не дождешься, тебе меня не пронять. Скорее всего он перезвонит. Какой голос у этого мужчины?

– Ты знаешь, Глеб, – задумалась Ирина, – довольно-таки властный. Хотя он всячески пытался это скрыть.

– А как ты догадалась? – Глеб вел допрос с пристрастием, пытаясь выяснить все обстоятельства этого, на первый взгляд, незначительного телефонного разговора Ирины Быстрицкой с незнакомым мужчиной.

– Он говорил, как человек, привыкший отдавать приказы, – объяснила Быстрицкая.

Глеб пожал широкими сильными плечами.

– Даже и не знаю, что тебе сказать. Я ни с кем не договаривался о встрече.

– Я думаю, он перезвонит. Я же вижу по глазам, тебе важен этот звонок.

– Не сам звонок, а то, что он прозвучал в твоей квартире.

Не уловив разницы, Ирина спросила:

– Что случилось сегодня?

– Ничего еще не случилось.

– Да? Ты думаешь, самая большая неприятность, о которой мне положено знать, – сгоревшая в духовке индейка и выкипевший чайник?

– Да, Курица не птица, баба не человек. Ты же знаешь, это моя любимая жемчужина из сокровищницы устного народного творчества… – Глеб вновь хотел все обратить в шутку, не хватало еще к прежним неприятностям поссориться с Ириной.

– Да, я знаю: «Волос длинен – ум короток…»

– А голос, кстати, показался тебе молодым или старым?

– Молодым его не назовешь.

– Откуда был звонок?

– Этого я не знаю, ведь у нас нет определителя номера. Но могу предположить, что не из таксофона.

Глеб припомнил, по каким параметрам подбирал телефонный аппарат в подарок Быстрицкой. Сперва попросил самый крутой, со всеми «наворотами», но потом ему пришла в голову мысль, что Ирина никогда не освоится со множеством кнопок и мигающих индикаторных лампочек. Ему представилась удручающая картина:

Ирина сидит дома одна с телефонной трубкой в руках, телефон разрывается от беспрерывных звонков, а она не знает, как его включить, и из глаз у нее ручьями текут слезы. После этого он попросил простенький «Панасоник», в котором даже памяти не было.

– Почему ты так решила?

– Когда человек звонит из таксофона, то всегда слышны всяческие шумы, посторонние звуки… А на этот раз единственным посторонним звуком оказался только какой-то странный щелчок.

Глеб вздрогнул, и пальцы его сжались в кулаки.

– Что с тобой, дорогой?

– Нет, ничего… на линиях столько помех.

За время их совместной жизни Ирина Быстрицкая уже прекрасно изучила Глеба. И хотя тот старался не афишировать свои чувства, она, тем не менее, будучи от природы довольно наблюдательной, давно знала, что кроется за тем, как меняется выражение его глаз, как вздрагивают пальцы, научилась понимать, что возлюбленного что-то волнует, тревожит… – Ты чем-то расстроен, Глеб?

– В общем-то все ничего, но сложилась какая-то странная цепь обстоятельств, последовательность которых мне не совсем ясна.

– О чем ты говоришь?

– Не стоит об этом думать, я ужасно хочу есть. Хочу проверить, действительно ли так хороша эта индейка или она только вкусно пахнет.

– Ну, тогда умывайся быстрее, а я ее разогрею. Сейчас поставлю в микроволновку.

– Ирина, только не спеши.

Глеб отправился в ванную, где тщательно вымыл свои башмаки и после этого с еще большей тщательностью вымыл руки. Стол был уже накрыт, а Ирина, гордая собой и индейкой, стояла у микроволновки.

– Ну, давай же, дорогая, свою индейку.

– Момент, – воскликнула Ирина, дождалась сигнала таймера и лишь после этого извлекла из камеры румяную, не очень крупную индейку.

– А можно, я сам разделаю ее? – предложил Глеб. – Мне нравится делать приятные вещи.

– Что ж, если тебе это доставит удовольствие, то пожалуйста. Ты же знаешь, я не люблю возиться с горячей птицей.

– Поэтому и набиваюсь в помощники.

– Думаешь взять кусочек побольше? – пошутила Ирина, – Да уж, выберу самый лучший.

Но самый лучший и аппетитный, на его взгляд, кусок Глеб положил на тарелку Ирине. Как и всегда, когда он волновался, аппетит у него был прекрасный. И Глеб ел и ел, поглощая один кусок за другим.

А вот Ирина ела не спеша, радуясь тому, с каким аппетитом ест Глеб.

– У меня такое впечатление, что ты где-то работал, разгружал вагоны или переносил ужасные тяжести.

– С чего ты взяла?

– Ты ешь и не можешь остановиться. Даже на меня не глядишь.

– Извини, – вздохнул Глеб, откладывая вилку и нож.

Его тарелка была абсолютно чистой. – Я хотел есть и глядеть на тебя, но… – Что?

– Как всегда – не получилось.

Глеб подлил еще вина, и в это время зазвонил телефон.

– Ну вот, это, наверное, он, и, конечно, некстати.

– Думаешь? – спросил Глеб.

Ирина лишь недовольно кивнула. Глеб взял трубку, но ничего не сказал.

– Алло! Алло! – послышался из трубки знакомый голос.

Глеб узнал, кто звонит.

– Да, я слушаю, – сказал он.

– Добрый вечер.

– Добрый.

– Как бы нам встретиться? Есть серьезное предложение.

– Что ж, можно устроить. Давайте завтра.

– Где? – спросил мужчина и вздохнул.

– Там, где мы виделись в последний раз, и в то же время, – Сиверов не сомневался в памяти своего немногословного собеседника.

– Хорошо. Значит, до встречи.

Глеб положил трубку. Он услышал тот же знакомый щелчок и окончательно убедился, что его телефон и телефон Ирины прослушиваются. Но навряд ли кто-то из тех, кто занимался прослушиванием, мог догадаться, где и в какое время, а тем более с кем Глеб Петрович Сиверов собирается встретиться. Ведь по посторонним шумам агент по кличке Слепой понял, что на этот раз звонивший воспользовался не своим служебным телефоном, а таксофоном в каком-нибудь людном месте.

Глеб переложил трубку на комод, чтобы она не мозолила глаза, и подмигнул Ирине, которая с нетерпением и настороженностью смотрела на него.

– Ну, кто это был? Он?

– Да, это был он. И ты угадала все совершенно точно. Этот человек не молод и действительно занимает довольно… – Я поняла, поняла, занимает высокий пост.

– Можно сказать и так.

– Мне хочется верить, что прямо сейчас ты никуда не уйдешь.

– Сейчас – нет, – Глеб уселся напротив Ирины и поднял бокал с красным вином.

– За тебя, дорогая.

– За нас, Глеб, за нас.

– Да, Ирина, за то, что ты умеешь ждать.

– Ох, не умею, Глеб! – Ирина вздохнула, и Глебу показалось, что она вот-вот расплачется, причем расплачется так сильно, что он никогда не сможет ее успокоить.

Глава 3

Наталья Евстафьевна Малашкова с двумя сумками в руках тяжело поднялась на третий этаж. Сил больше не осталось, она устало вздохнула, поставила сумки с продуктами на ступеньку. Ей предстояло подняться еще и на четвертый – туда, где располагалась ее квартира, туда, где ждал ее муж.

Дверь одной из квартир на третьем этаже открылась.

– О, Наталья Евстафьевна! Как я рада вас видеть! – Малашковой улыбалась невысокая розовощекая соседка в коричневом платке.

– Добрый день, – Малашкова попробовала улыбнуться, отвечая на приветствие.

Соседка возилась со связкой ключей, затем крикнула в квартиру:

– Дина, Дина, тебя еще долго ждать? Я ухожу, останешься без прогулки.

Из квартиры послышался веселый лай, и на площадку, протиснувшись между хозяйкой и дверью, выкатилась лохматая болонка, аккуратно расчесанная и невероятно толстая. Собака и хозяйка были удивительно похожи друг на друга.

– Хорошая моя, хорошая, – воскликнула, увидев болонку, Наталья Евстафьевна. – Только вот дать тебе нечего. Но, думаю, завтра я тебе обязательно принесу что-нибудь вкусненькое.

– Только не несите, Наталья Евстафьевна, рыбьи кости, прошлый раз… – Нет-нет, рыбу я как раз сегодня не купила. Может, и зря.

– А что, у вас будут гости?

– Да, обещали дочка с мужем подъехать. Внуков хочется посмотреть, давно не виделись. А самой ехать к ним не получается.

– Как ваше здоровье? – осведомилась словоохотливая соседка.

– Да ничего, ничего, скрипим с моим Анисимом Максимовичем.

– Он-то как?

– Тоже ничего. Правда, простыл, кашель его замучил. Спать трудно, да и мне это мешает.

– А вы ему, Наталья Евстафьевна, варенья малинового с чаем.

– Дала я ему варенье, а он и говорит: «Лучше бы ты, Наташа, мне сто граммов коньяка налила, или сто пятьдесят, это на меня подействует. А твое варенье, твой чай… Только в туалет все время бегаешь».

– Да, все они, мужчины, такие. Им бы только выпить. Уж я-то знаю, двоих мужей перетерпела. А сейчас хочу еще раз выйти замуж.

– Ой, Анна Павловна! Может, не стоит?

– Почему не стоит? Мужчина хороший, положительный, разведенный.

– Разведенный – это хуже всего, – заметила Наталья Евстафьевна, с трудом наклонилась и погладила болонку, которая прилегла у ее ног.

– Пойдем же, пойдем, чего разлеглась? – сказала розовощекая Анна Павловна, пристегивая длинный поводок к ошейнику.

– Далеко идете?

– Пойдем, хоть по двору погуляем, а то мечется по квартире, лает, спать не дает. А как ваш зять Федор? – Анне Павловне не представляло никакого труда припомнить имена всех родственников Малашковой.

– У него-то все прекрасно, – с гордостью за зятя сообщила Наталья Евстафьевна.

– Все там же работает?

– Да, там же. Почти каждый день оперирует. Иногда по две, а иногда и по три операции в день.

– Хотела бы я, если уж придется, – со странной улыбкой на полных губах сказала соседка, – попасть на операцию к нему – туда, в эту специальную больницу.

Говорят, там здорово, по одному человеку в палате, оборудования всякого, аппаратуры заграничной – море… А кормят! И бесплатно все это.

– Да где уж нам!

– Наталья Евстафьевна, а что, зять не предлагал вам подлечиться в его клинике?

– Да нет, как-то никогда не предлагал. Хотя я, – пожилая женщина засмущалась, – его об этом никогда и не просила.

А соседка, услышав это, подумала: "Проси его не проси, все равно в эту больницу никогда не положат.

Там только шишки, одни большие начальники. И не просто большие, а самые главные, самые важные".

Чтобы не впадать в долгие рассуждения о том, почему ее зять не предложит ей полечиться в больнице, где он сам работает уже более десяти лет, Наталья Евстафьевна наклонилась, подняла тяжелые хозяйственные сумки, вновь вздохнула и кивнула соседке:

– Ну что ж, Анна Павловна, до встречи. Я пойду.

А то там мой Анисим Максимович, поди, уж заждался меня.

– Да-да, Наталья Евстафьевна, идите. А мы с Дианой пойдем погуляем.

– Рада была вас видеть.

Анна Павловна взглянула на мужские часы с большим циферблатом на своем запястье – что поделаешь, дальнозоркость – и недовольно поморщилась. Ровно три часа дня. Уже час как она с болонкой Дианой должна была гулять. Кучерявая собачонка сначала пронзительно завизжала, затем радостно залаяла и бросилась вниз по лестнице. Если бы не поводок, то она покатилась бы по ступенькам кубарем.

Но поводок натянулся, Анна Павловна дернула свою строптивую воспитанницу и прикрикнула:

– Куда ты мчишься! Спокойнее, а то нос расшибешь. Ты и так ничего не видишь, а еще летишь, будто кошку внизу почуяла.

Болонка немного утихомирилась и принялась спускаться вниз с такой же скоростью, как и ее сорокапятилетняя хозяйка.

Наталья Евстафьевна поднялась на четвертый этаж и позвонила в дверь.

Ключи она, как всегда, с собой не брала. За дверью послышалась возня, затем немного простуженный мужской голос:

– Ты, Наташа?

– Я, я, а то кто же еще. Открывай скорее, сумки руки оторвали!

Дверь отворилась. Анисим Максимович, немного сутулый, но широкоплечий и высокий, принял сумки из рук жены и, хромая, направился на кухню.

– Чего это ты там набрала? Не поднять.

– Ты же не сходишь.

– Знал бы, что столько брать станешь, уж помог бы, не сомневайся.

– Да, набрала, ведь к нам приедут Ольга с Федором и детишками.

– А я и забыл… – Склероз, мой милый, начинается.

Лицо Анисима Максимовича сразу же оживилось.

Насчет забывчивости ему пришлось соврать, чтобы оправдаться перед женой.

Он, конечно, прекрасно знал, что сегодня вечером обещали приехать молодые, но лишнее напоминание еще больше его возбудило. Если приедет зять, значит, можно выпить – подлечиться.

А выпить Анисим Максимович любил, особенно в последнее время, после того как вышел на пенсию и оказался не у дел.

Но еще больше Анисима Максимовича грела перспектива, что он с зятем сможет поговорить за жизнь и о политике.

С женой эти темы лучше не затрагивать, она и слушать не захочет. Зато их зять осведомлен обо всем, что происходит за кремлевскими стенами и на самых высоких ступенях власти. Правда, зять, как правило, хранил врачебные тайны и даже самым близким людям никогда не рассказывал о том, кого оперировал и насколько серьезно болен тот или иной известный на всю Россию человек. И не потому, что Федор Казимирович Козловский боялся, будто родители жены могут проговориться, просто он всегда был довольно скрытным и считал, что чем меньше людей знают, чем он занимается и кого оперирует в данный период, тем будет лучше для карьеры.

Наталья Евстафьевна недовольно поморщилась, заглянув в комнату и увидев работающий телевизор.

А главное, звук был включен почти на полную мощность. Показывали новости, и ее муж, поставив сумки на кухне, тут же заспешил к старому креслу, устроился в нем и стал слушать диктора.

– Сделал бы ты тише свой телевизор, и так голова болит!

– Погоди, погоди, Наталья, хочу послушать. Новости же передают!

– Зачем тебе это, Анисим Максимович?

Наталья Евстафьевна, когда нервничала или злилась на мужа, называла его по имени-отчеству. Сама она в прошлом была учительницей и поэтому почти никогда не позволяла себе ругать мужа или употреблять бранные слова. А вот Анисим Максимович всю жизнь проработал врачом-травматологом и выругаться очень любил.

Это было профессиональной привычкой, и он не видел ничего плохого в том, чтобы сказать то или иное крепкое словцо, особенно, если подворачивается повод.

А повод найти несложно. И Анисим Максимович частенько матерился, чем злил свою добропорядочную жену.

Наталья Евстафьевна занялась продуктами, которые с таким трудом принесла из магазина. Ей еще довольно много нужно было успеть. Через полтора часа на кухне в квартире Малашковых уже настежь распахнули окно. На плите в кастрюлях что-то аппетитно булькало, на сковороде трещало, а в духовке пеклись замечательные пироги с грибами и луком, которые так любили зять и внуки. Анисим Максимович время от времени заглядывал на кухню и нетерпеливо поводил своим крючковатым носом, не столько от предвкушения вкусной еды, сколько от предвкушения выпивки и разговоров с зятем.

Ведь многое из того, что Анисиму Максимовичу удавалось выудить от зятя, он толковал по-своему, делая далеко идущие, почти глобальные выводы.

Анисим Максимович был страстным любителем газет, телевизионных программ, хоть как-то связанных с политикой. Он любил рано утром и поздно вечером сидеть у приемника, покуривая, и слушать то, что говорят «враги» о событиях в России.

– Вот черти, – прищелкивал пальцами Анисим Максимович, глядя на огонек приемника, – и откуда они, сволочи, все знают и о здоровье президента, и о том, что произойдет в ближайшее время в верхах? Никак, кто-то из врачей за деньги им все выложил. Вот сволочи. Много же они платят, наверное. А может, шпионы работают, осталась же у нас их сеть со времен Советского Союза.

«И самое интересное, всегда все совпадает. Да, шпионы работают хорошо, в этом им не откажешь. Нет, на хрен нужны какие-то шпионы, сейчас в России за доллары можно купить все, что угодно – любую информацию! Только покажи шелестящие зеленые бумажки, и тут же тебе обо всем расскажут и даже все покажут! Разваливается Россия! А ведь такое было государство, настоящая держава от тайги до Британских морей. А сейчас что – кусочек какой-то. Быть беде… Быть беде…»

– Послушай, Наталья, тут такое дело… Ты знаешь, что инфляцию наши удержать не смогут?

– Ну и что, Анисим Максимович, из этого? – вопрошала бывшая учительница, все время удивляясь поворотам в рассуждениях мужа.

– Не удержат, говорю, инфляцию. Так что надо, дорогая, менять нашу пенсию на доллары.

– Мы и так это делаем. Правда, дочка говорит, все это ерунда.

– А ты меньше ее слушай. Она живет за Федором, как за каменной стеной, и ни о чем не думает. Они ведь, наоборот, доллары на рубли меняют.

– Да, повезло нашей Оле с мужем. Такой хороший попался!

– Повезло, повезло, – бурчал Анисим Максимович и поглядывал на часы. – Так во сколько зять обещал подъехать? Небось, сразу из больницы и к нам? Прямо из операционной. Напряжение какое, знаешь? Ему сразу, чтобы расслабиться, водочки холодной выпить надо, граммов сто.

– Тебе всегда так. Если что – водка лучшее лекарство. Вот зятю я налью, а ты обойдешься.

– Как это так?

– Ты же не из операционной, ты же от телевизора оторваться не можешь.

– Я свое отработал.

– И отпил, теперь здоровье беречь надо.

– Ты что, одному ему пить неприлично. Он же человек культурный. Так когда они придут?

– А вот этого я уж не знаю.

– Так позвони дочке и узнай.

– Сам позвони. Ты же ее номер знаешь? Заодно и с внуками поговоришь.

– А что мне с ними по телефону говорить! Приедут, тогда и поговорю.

Деду не нравилось, что родители слишком балуют внуков. И вообще он был приверженцем спартанского воспитания детей, чего и в помине не было в семье его зятя.

Наталья Евстафьевна умаялась. Но, правда, к семи часам все успела приготовить. Оставалось лишь разложить по тарелкам, и можно садиться за стол.

Анна Павловна Николаева, соседка Малашковых с третьего этажа, решила, что сегодня немного нарушит свой распорядок. А именно: посмотрит вечером очередную серию бесконечного мексиканского мыльного сериала. Поэтому и собралась выгулять свою Дину второй раз загодя.

– Собирайся, – сказала она болонке и потрепала ее по толстому загривку.

Затем взяла поводок. Болонка явно не хотела идти на улицу. Она повертела лохматой головой и жалобно заскулила, просясь у хозяйки остаться дома.

– Нет, нет, пойдем. О том, что ты останешься, а я пойду, не может быть никаких разговоров.

Болонка попыталась спрятаться за кресло, но Анна Павловна применила силу, уворачиваясь от мокрого собачьего языка, и пристегнула поводок.

– Пойдем, маленькая, пойдем, А вернемся, сядем смотреть телевизор. Я тебе дам что-нибудь вкусненькое.

И Анна Павловна вместе с болонкой покинула квартиру. На втором этаже она столкнулась с двумя мужчинами в одинаковых кожаных куртках, не спеша поднимавшимися по лестнице.

«Странные парни, – подумала Анна Павловна, – интересно, к кому это они идут? Раньше я их никогда не видела, вроде из молодых людей никто в нашем подъезде не живет».

Ее болонка при виде незнакомцев как-то странно тявкнула и прижалась к ногам хозяйки.

– Не бойся, тютя, не бойся, – пробурчал один из них, кутая нижнюю часть лица в шарф. Он переступил через болонку и махнул рукой:

– Пошли, пошли скорее, нас уже ждут.

Второй крякнул, огляделся по сторонам, пропуская женщину с собачкой.

– А вам, собственно, кого? – уже с нижней площадки спросила Анна Павловна.

Но мужчины не ответили. Она слышала их тяжелые шаги. Болонка рванулась и потащила хозяйку за собой.

"Не хотят отвечать, не надо. Да мало ли кто живет в нашем подъезде?

Родственников у всех хватает. И близких и далеких".

Анна Павловна хоть и знала в лицо всех жильцов, даже квартирантов с пятого этажа, но не знала всех их родственников.

Она вышла с Дианой на улицу и спустила болонку с поводка У подъезда никого не оказалось, и Анне Павловне не с кем было поговорить, не у кого было спросить, к кому это пошли двое молодых широкоплечих мужчин. И любопытство продолжало распирать женщину.

А те двое поднялись на четвертый этаж. Один вытащил из кармана кожанки бумажку и сверил цифру, написанную на ней, с номером на двери квартиры, А затем показал пальцем на дверь. Второй сунул левую руку за пазуху, а правую, в кожаной перчатке, положил на кнопку звонка.

– Анисим Максимович, открой! – услышав звонок, крикнула из спальни Наталья Евстафьевна. – Наверное, Ольга с Федором.

– Сейчас открою, иду.

Анисим Максимович тяжело поднялся с кресла и направился к двери. А его супруга спешно сбросила кухонный передник и принялась надевать чистое платье, давно отутюженное и положенное на кровать.

– Поспеши!

– Иду, не на морозе стоят.

Анисим Максимович подошел к двери и, даже не взглянув в глазок, не спросив «кто там», повернул ручку замка и открыл дверь.

– Малашковы здесь живут? – обратился к нему незнакомый мужчина в кожаной куртке, взглянув прямо в глаза Анисима Максимовича.

– Да, я Малашков. А что вы хотели?

– Ничего, ничего, – мужчина поставил ногу так, чтобы Анисим Максимович не смог закрыть дверь, а затем решительно вошел в квартиру.

Второй шагнул за ним.

– Что вам надо? Кто вы такие, ребята? – строгим голосом, еще не успев толком испугаться, осведомился Анисим Максимович.

– Заткнись, козел! – рявкнул один из вошедших.

Анисим Максимович опешил, – Как вы позволяете себе… – страх медленно обволакивал его душу.

– Заткнись, козел! – повторил пришелец и толкнул Анисима Максимовича в грудь.

Старик покачнулся, ударился о стену и чуть не упал.

– Да что это такое! Что вы себе позволяете! Кто вы такие? Вторглись в чужую… – как ни старался хозяин квартиры, голос его все равно звучал очень тихо.

– Молчи ты, хрыч старый! Еще раз вякнешь – и будешь мертв, понял? – с каким-то зловещим присвистом произнес второй, а затем направился осматривать квартиру.

– Анисим Максимович! Анисим, что там такое? – из спальни, полуодетая, выглянула Наталья Евстафьевна.

Муж стоял у стены и беззвучно, как рыба, открывал рот.

– Сиди тихо, старая карга! – мужчина заглянул в спальню, а его напарник стоял, держа руку за пазухой, рядом с Анисимом Максимовичем.

– Да что это такое?! Что вам надо? Кто вы такие?.. – громко крикнула женщина.

– Я тебе сказал, старая б…, молчать! – в руке мужчины с шарфом появилась резиновая палка, короткая, но увесистая.

Палка взлетела в воздух, и Анисим Максимович услышал глухой удар.

– Значит, это ты Малашков Анисим?

– Я! Я! А что вам надо?

Анисим Максимович хотел рвануться к спальне, но резкий удар дубинкой остановил его, и он, захрипев, осел прямо у вешалки, судорожно хватая ртом воздух.

– Сиди тихо, хрыч, и не рыпайся. А то прямо сейчас прикончу! – в руке у мужчины сверкнул нож.

– Нет! Нет! – Анисим Максимович, хрипя, попытался закрыть лицо руками.

– Сиди тихо, не рыпайся!

– Берите, что хотите, и уходите.

– Сами знаем, что делать.

– Берите… – Обойдемся без советов.

Из спальни вышел второй и громко сказал:

– Старая на месте сдохла, будь она неладна! С первого удара.

– Что? Что? – задыхаясь, забормотал Анисим Максимович и попытался встать на четвереньки. – Я врач, я могу ей помочь.

– Врач?

– Зачем вам убийство на себя брать? Я помогу, она будет жить.

– Без тебя обойдемся.

– Пустите!

Но удар ногой в грудь остановил его и отбросил к стене. Вешалка с плащами и зонтиками завалилась на пол, накрывая Анисима Максимовича.

– Тише! И не греми! – прикрикнул мужчина в шарфе, отбрасывая ногой ворох одежды, и посмотрел на телефонный аппарат, стоящий чуть поодаль на комоде.

В его взгляде сквозил страх.

Старик вновь попытался подняться на ноги. Изо рта и из носа у него текла кровь. Он хотел вытереться, но лишь размазал кровь рукавом по лицу и шмыгнул носом.

– За что?.. За что?.. – прошептал он, взглянув в лицо одного из мучителей.

– Знал бы за что – убил бы на месте, – ответил преступник и, оглянувшись через плечо на своего напарника, пробормотал, приказывая:

– Ладно, кончай старикана, а я пойду гляну, как там да что.

И, переступив через Анисима Максимовича, мужчина в теплом мохеровом шарфе направился в спальню. Он опустился на корточки над Натальей Евстафьевной Малашковой, приложил два пальца к сонной артерии на шее, пытаясь выяснить точно, жива женщина или нет. Затем недовольно поморщился, скривил тонкие губы.

В его руке появился нож. Он посмотрел на лезвие так, словно блеск металла мог дать ответ на нехитрый вопрос. Затем сильно полоснул по горлу распростертое на полу тело. После этого он поднялся на ноги, взял чистую белую блузку, лежащую на кровати, и тщательно вытер лезвие ножа. Пружина щелкнула, лезвие спряталось в рукоятку.

– Порядок.

Анисим Максимович сидел, прижавшись к стене спиной, ею плечи вздрагивали, а взгляд был безумным.

По лицу катились крупные слезы. Он уже не реагировал на происходящее в квартире, не думал о собственной жизни.

– Ты что, еще не кончил его?

– Сейчас, сейчас… Черт подери, лезвие заклинило, не выскакивает.

Наверное, что-то с пружиной, мать его… Заржавела? Или мусор набился?

– На, возьми, – мужчина в шарфе бросил свой нож напарнику.

Тот нажал кнопку. Лезвие мгновенно выскочило, на острие засиял ослепительный блик.

– Ну что ты тянешь кота за хвост! Делаешь все, как беременный таракан!

Быстрее кончай старого хрыча, и сваливаем отсюда!

– Ребята, ребята, не надо! – внезапно возвращаясь к реальности и понимая, что сейчас произойдет, взмолился Анисим Максимович.

Он даже попытался прикрыться руками, но это было бесполезно. Мужчина отвел его руку в сторону, сильно ударил ногой Анисима Максимовича в солнечное сплетение. Тот охнул, захрипел. И в это время нож по самую рукоятку вошел в грудь с левой стороны. Несколько секунд убийца держал нож в теле жертвы. Затем вытащил и для верности еще несколько раз, резко взмахнув рукой, вонзил оружие в уже мертвого Анисима Максимовича Малашкова. В глазах убийцы сверкали искорки радости – мол, как лихо я с ним расправился.

– Ну вот – теперь порядок.

– Лезвие, лезвие, придурок, оботри!

Убийца, увидев кровь на лезвии, скривился, блеск в глазах потух, подрагивающими от страха руками он вытер лезвие о шарф, упавший с вешалки, и только после этого отдал нож хозяину. Тот быстро спрятал его в глубокий карман.

– Послушай, что там за дверью.

– Не знаю… – Так посмотри, уходить пора.

– А брать ничего не будем?

– Спятил, мы что обещали?

– А кто узнает?

– Дурак ты, дураком и помрешь. Посмотри, что за дверью, и – вперед.

Напарник, который, судя по всему, был младше и менее опытным в подобных расправах, почти на цыпочках подошел к двери и приник к ней ухом. Затем махнул рукой:

– Пошли!

– Уверен?

– Бля буду… Они выбрались на площадку. В подъезде царила гулкая тишина. Входная дверь в квартиру Малашковых за ними защелкнулась.

– Ну, вот и порядок, – пробормотал тот, что был в мохеровом шарфе, пряча в него нижнюю часть лица. – Пошли.

– Черт, а я и не прихватил чем прикрыться.

– Кому твоя морда нужна?

– Спокойнее было бы.

– А ты не дрожи, нет уже их, нет.

Когда убийцы спустились на площадку третьего этажа, за дверью веселой и розовощекой Анны Павловны заскулила болонка. А когда они выходили из подъезда, болонка уже не скулила, а жалобно выла. Хозяйка, как ни пыталась, не могла ее успокоить.

Глава 4

Скрипнула, закрываясь, дверь подъезда, и сообщники, оглядевшись по сторонам, пересекли по диагонали прямоугольный двор. А уже метров через двести на многолюдной улице они садились в белые «жигули» девятой модели, которые стояли припаркованными у тротуара. Еще не был повернут ключ в замке зажигания, как в боковое стекло со стороны тротуара постучал мужчина с толстым обручальным кольцом на безымянном пальце правой руки. Убийцы инстинктивно дернулись, но, едва взглянули на стекло, расслабились, и на их лицах появились неприятные скользкие, будто по губам им прошлись бруском хозяйственного мыла, улыбки.

– Чуть не обделался, – шепотом признался тот из убийц, что был помоложе.

– Окошко открой.

Боковое стекло быстро опустилось.

– Ну, что скажете, чем порадуете?

– Порядочек, порядочек, – ответил тот, что постарше, поглаживая обтянутую кожей баранку руками в тонких перчатках.

– Что значит, порядочек? – уточнил невысокий небритый мужчина.

– Все в полном порядке.

– Как договаривались?

– Да, как договаривались. В квартире больше никто не живет.

– Вас кто-нибудь видел?

– Нет, мы же действовали чисто. На хер нам нужны зрители!

– Ну ладно, хорошо, – небритый мужчина взглянул на часы на запястье левой руки, ярко сверкнуло золото браслета и массивного корпуса. – Тогда поезжайте на дачу. В восемь вас там будут ждать, и вы получите свои бабки. А после этого сразу же смотаетесь, чтобы духу вашего в городе не было. А я уточню подробности.

– Сомневаетесь?

– Порядок у меня такой.

– Ясно, ясно, – в один голос сказали убийцы.

– И желательно, чтобы вы не появлялись в городе пару месяцев.

– Так и сделаем. Бабки будут – отдохнем, оттянемся по полной программе.

– Хорошо. Отдохните, оттянитесь.

– А потом?

– У меня еще заказы найдутся, хорошо платить буду. Так что за свое будущее и будущее своих детей не волнуйтесь. С голоду не умрете.

– Да у нас и жен нет.

– Жен нет, а насчет детей ни один мужик с уверенностью сказать не может.

– – И правда, – несколько нервно хохотнул более молодой бандит.

Мужчина отвернулся, вытащил сигареты, щелкнул дорогой зажигалкой, прикурил, затянулся и пошел по тротуару, даже не оглядываясь на белые «жигули».

– Поехали! Кажись, все удачно складывается.

– Еще не вечер.

Автомобиль взревел мотором и помчался по улицам.

Двум убийцам даже и в голову не пришло оглянуться и посмотреть в зеркало заднего вида. А ведь за ними на расстоянии метров пятидесяти-шестидесяти, как приклеенный, ехал серый «фольксваген-пассат» модели девяносто четвертого года, за рулем которого, покуривая дорогую сигарету, сидел небритый мужчина, то и дело поглядывая на кузов «девятки».

– Ну, вот здесь, вроде бы, место подходящее, – пробормотал мужчина, сидевший за рулем «фольксвагена», видя, как белая «девятка» притормозила на перекрестке, – и машин почти нет. Да и людей немного.

Если и зацепит кого… Он щелкнул замками кейса, лежащего рядом с ним на правом сиденье, поднял крышку, а затем, перекрестясь левой рукой, указательным пальцем правой утопил красную кнопочку на небольшом приспособлении, похожем на пульт дистанционного управления телевизором. И от этого легкого, но решительного прикосновения килограмм взрывчатки, закрепленный под днищем белых «жигулей», сделал свое дело.

У светофора, на перекрестке, сотрясая стекла в домах, пугая прохожих и водителей, прогремел мощный взрыв. Сноп огня, грохот – и искореженный автомобиль, полыхая ярким пламенем, взлетел на воздух.

«Фольксваген» дал задний ход и свернул в узкий переулок.

– Нет, ребята, денег вы не получите, – мужчина в «фольксвагене» опустил крышку кейса. – Никаких денег и никаких свидетелей, если возможно.

Обгорелый мохеровый шарф лежал метрах в двадцати на бетонном бордюре.

Минут через десять рядом с догорающим изуродованным автомобилем суетились работники милиции и несколько человек в белых халатах. Гаишник встал в центре перекрестка и принялся указывать подъезжавшим и останавливающимся машинам направление, подгоняя их, заставляя поскорее убраться от места, где произошел страшный взрыв. С машинами он еще мог справиться, а вот толпа любопытных пешеходов все прибывала. Наконец милиционер напомнил зевакам:

– Может, еще не все рвануло.

– Ой! – молодая женщина протолкнулась из первых рядов зевак в последние.

Толпа отодвинулась, но не разошлась.

А серый «фольксваген-пассат» обогнул квартал по узким улочкам и только после этого выехал на улицу Герцена, где влился в плотный поток автомобилей.

Ровно в восемь вечера, как и договаривались, Ольга Малашкова, в замужестве Козловская, со своим мужем Федором, с которым Анисим Максимович так любил поспорить о политике и о грядущих переменах на политическом Олимпе России, поднимались по лестнице на четвертый этаж. Своих детей они сегодня с собой не взяли, да тем и не очень-то хотелось ехать к бабушке с дедом – у детей, как водится, имелись свои дела, которые они, как всякие нормальные ребята, считали самыми важными на свете. Федор Казимирович Козловский, хирург Центральной клинической больницы, держал в руках большой пакет со всевозможными подарками для тестя и тещи. Была в пакете и хорошая водка для Анисима Максимовича, и сладкое вино для Натальи Евстафьевны, а также много всяких деликатесов, купленных в Елисеевском гастрономе.

– Наверное, Федор, они нас уже заждались, – проговорила Ольга и вдавила кнопку звонка, – зря мы столько времени в магазинах провели.

– Ну, мне уже надоело держать, – постояв минуту перед дверью, сказал Федор и опустил тяжелый пакет на пол.

– Да где они могут быть? – недоуменно пожала плечами Ольга, отбрасывая со лба белокурую челку. – Мы же договорились… Я с ними еще перезвонилась днем, подтвердила, что будем.

– А они что сказали?

– Сказали, будут ждать. Мама обещала напечь пирогов.

– Вот и покушали пирогов с котятами, – пошутил зять, циник, как и все хорошие хирурги.

– Да нет, Федор, что-то здесь не так, – и Ольга стала звонить соседям, чтобы узнать, не видел ли кто ее родителей.

Но соседей дома не оказалось.

– Послушай, Федор, постой пока здесь, а я спущусь к Анне Павловне, может, она что знает.

– Спустись, спустись, дорогая, а я выкурю сигарету и заодно еще позвоню.

Может, старики уснули? Да не нервничай, успокойся, – недовольно поморщился Федор Козловский, хотя и у него появились нехорошие предчувствия.

Такого за все время его совместной жизни с Ольгой еще никогда не случалось. Сколько раз и ранним утром и поздней ночью ему приходилось приезжать на эту улицу и подниматься на четвертый этаж пятиэтажного дома – родители Ольги всегда были на месте. Во всяком случае, хотя бы один из них. А если по какой-либо причине отсутствовали, то оставляли в двери записку.

«И почему у нее нет своих ключей!» – подумал Федор о жене.

– Ой, Ольга! – послышался снизу голос Анны Павловны Николаевой.

– Добрый вечер, Анна Павловна! Вы моих не видели? А то мы с Федором приехали, звоним, звоним, а они что-то не открывают.

– Как же, как же, конечно, видела. Маму твою, Оля, видела. Мы еще с ней встретились на площадке, поговорили о том о сем. Она похвалилась, что вы с Федором придете в гости.

– Вот мы, Анна Павловна, и приехали. А дома никого… или уснули?

– Да не может быть! А если звонок не работает? Со мной раз такое было.

– Работает! Слышите, Федор названивает? – в голосе Оли появилась дрожь.

– Не знаю, не знаю… – и Анна Павловна в длинном шелковом халате и теплых мягких тапочках, прикрыв за собой дверь, стала подниматься на четвертый этаж. – Добрый вечер, Федор Казимирович!

– Добрый вечер! – как-то слишком официально поприветствовал ее хирург Центральной клинической больницы.

А затем сделал неопределенное движение руками, дескать, стою, звоню, а толку никакого. Он и сам уже волновался, но не хотел раньше времени пугать жену.

Анна Павловна принялась трясти дверную ручку, но дверь, естественно, не открывалась.

– Не знаю, что с ними могло случиться? Вроде бы никуда не собирались, а если бы что, наверняка оставили бы ключи мне.

– Да какие такие ключи, Анна Павловна, – уже выходя из себя от волнения и недобрых предчувствий, почти истерично выкрикнула Ольга, – ведь мы же конкретно с матерью договорились! Я перед приездом с ними созвонилась… – Может, в кино пошли? – выдвинула версию Анна Павловна Николаева.

– Какое кино! О чем вы говорите!

– Погоди, не нервничай, не нервничай… – обнял за плечи супругу Федор.

– Как – не нервничай?! Где родители?

– Да объявятся, не волнуйся. Может, кто позвонил, что-нибудь срочное.

– Не может этого быть.

– Твой же отец врач, его помощь понадобилась, некогда было записку написать.

– А мать?

– Она ему помогает, – сам не веря в свои слова, пробормотал Федор Казимирович.

– Федор, ломай дверь, что-то здесь не так. Ломай!

Быстрее!

– Ты что, Ольга, с ума сошла? Зачем ломать дверь?

А потом замок придется чинить. Это же возни на два часа. Может, они куда выскочили – в магазин или еще куда… Ты себе представляешь, они придут, а мы дверь сломали?

– Да-да, – поддержала Федора Анна Павловна, – спуститесь ко мне, я вас угощу чаем или кофе. А через полчаса подниметесь, взглянете, может, они и появятся.

– Мы записку им оставим, – нашелся Федор.

– Нет, нет, что-то здесь не так! Я чувствую!

– Что ты, успокойся, родная, успокойся! Спустись к Анне Павловне, посиди немного у нее.

– А ты?

Федор пожал плечами:

– А я попытаюсь что-нибудь предпринять. Вдруг один из моих ключей подойдет?

– При мне пробуй.

– Я не могу работать, когда мне под руку смотрят.

– Я просто постою, пробуй.

– Лучше спустись к Анне Павловне, наверняка у нее какие-нибудь старые ключи отыщутся.

– Конечно, у меня их целая связка, пошли, Оля.

Пятнадцать минут ушло на то, чтобы убедиться – ни один из найденных ключей к замку не подходит.

До девяти вечера, названивая и стуча в дверь и дергая дверную ручку, Ольга и Федор пытались попасть в квартиру. Они даже звонили по телефону от соседки с третьего этажа, но – тщетно.

Наконец, не выдержав, Ольга спросила у соседки:

– Анна Павловна, у вас есть топор?

– Конечно, есть, – обрадовалась Николаева, – в любом порядочном доме должен быть топор.

– Тогда несите его. Федор, возьми топор и открой дверь.

– Может, еще подождем?

– Чего ждать?

– Наверное, ты права.

Козловский понимал: спорить с женой, когда она в таком состоянии, дело бессмысленное. И чтобы не злить ее, взял в руки тяжелый покрытый ржавчиной топор с тупым лезвием, принесенный Анной Павловной с балкона, и, оставив жену в квартире Николаевой, поднялся к квартире Малашковых. Дверь оказалась заперта лишь на один нижний замок, который защелкивался автоматически.

– Ох, – вздохнул хирург ЦКБ, выбивая замок и открывая дверь.

Но сразу же после того, как щелкнул выключатель и в коридоре зажегся свет, Федор Казимирович Козловский отшатнулся и выскочил на лестничную площадку.

Несколько мгновений он стоял с топором в руке. Затем вновь вошел в квартиру и наклонился над распростертым телом тестя. Опытным глазом врача Федор мгновенно определил, что Анисим Максимович Малашков мертв, причем мертв достаточно давно. Мертва была и теща.

Бледный как полотно, с дрожащими руками, с топором, Федор спустился на третий этаж, где его ждали соседка и жена.

– Ну, что там, Федор? – поинтересовалась Анна Павловна Николаева, держа в одной руке чашку с горячим чаем, а в другой блюдце.

Федор сглотнул слюну и, словно его шею стягивала тугая петля, с трудом выдавил:

– Там.. Они мертвы… – Кто?! Ты что, Федор?! – еще не желая верить услышанному, воскликнула Ольга.

Чашка, поставленная на блюдце, задрожала, издавая неприятный дребезжащий звук.

– Оба мертвы… И Наталья Евстафьевна, и Анисим Максимович.

– Что? Сердце? У обоих?

– Нет.

– Как?

– Стой, не двигайся, – Федор закрыл собой выход, не пропуская жену на лестничную площадку, – надо вызывать милицию. Быстро, Анна Павловна! – взмахнув топором, веса которого от волнения не чувствовал, приказал Федор.

Анна Павловна дрожащими пальцами принялась набирать номер, состоящий из двух цифр, но это ей с первого раза не удалось – диск срывался.

– Да положи ты топор! Положи топор! – визгливо закричала Ольга, глядя на перекошенное от ужаса лицо мужа. – Положи топор! Убери его с глаз моих! Я прошу тебя, Федор, прошу!

Федор положил топор на пол и ногой подвинул его ко встроенному стенному шкафу.

Ровно через пятнадцать минут появились милиционеры, а за ними – машина «скорой помощи». Ольге стало плохо, пришлось сделать ей укол.

Серый «фольксваген-пассат» модели тысяча девятьсот девяносто четвертого года благополучно выбрался на кольцевую дорогу, а с нее свернул на шоссе, ведущее в фешенебельный район Подмосковья. И уже минут через двадцать стоял у ворот роскошной двухэтажной дачи, сложенной из красного кирпича. Дом окружал фруктовый сад, старые деревья переплелись ветвями, и нетрудно было догадаться, что дача построена не в последние два-три года, а лет пятнадцать-двадцать назад.

По соседству с этим большим участком размером не менее гектара в густых зарослях старых фруктовых деревьев стояли такие же роскошные двухэтажные и даже трехэтажные дачи.

Водителю серого «фольксвагена» даже не пришлось сигналить, ворота открылись сами, словно по мановению волшебной палочки. И «фольксваген» с выключенными фарами въехал на территорию дачи.

Автомобиль замер у крыльца. Тихо щелкнула дверь, и водитель с улыбкой на небритом лице, держа в руках черный кейс, поднялся на крыльцо. Дверь оказалась не заперта, и он прошел в ярко освещенную гостиную Хозяин дачи – а что это именно хозяин, а не временный жилец, было видно по манерам и по тому, как вел себя крупный полноватый мужчина, – приветливо махнул гостю рукой, поднялся из глубокого кожаного кресла и, немного косолапя, направился к вошедшему.

Тот, все так же продолжая улыбаться, глядел на приближающегося хозяина дачи – Ну, что скажешь, Аркаша? – густым басом, который полностью соответствовал внешности, спросил хозяин дачи, глядя на черный кейс в руках гостя – своего бывшего подчиненного, полковника Аркадия Руднева.

– Все прошло нормально.

– Да я это вижу. Если бы ты не улыбался, как придурок, то я еще мог бы предположить что-нибудь другое. За столько лет, Аркаша, пора бы уже научиться прятать свои эмоции – Я стараюсь, генерал, только у меня ничего не получается.

– Ты меня уже заколебал этим своим «генералом».

Какой я теперь генерал?

– Сейчас не генерал, так через пару месяцев вновь им будете. Обязательно.

– Ладно, рассказывай, не тяни кота за хвост.

Бывший подчиненный бывшего генерала переминался с ноги на ногу, явно ожидая приглашения раздеться и пройти к низкому столику, на котором поблескивали разнообразные бутылки. Хозяин это понял. Он вообще был довольно догадливым, хитрым и проницательным человеком и только с виду казался простоватым. На самом же деле – сущая бестия.

– Раздевайся, сбрасывай свой плащ. А кейс сейчас у тебя заберут.

Стоило ему произнести эти слова, как из-за двери появился молодой мужчина двухметрового роста в спортивном костюме.

– Забери у него чемодан и положи куда следует.

Только аккуратненько Еще пригодится.

– Понял, – сказал охранник, принял черный кейс из рук гостя и мгновенно исчез за дверью.

На даче, по сравнению с городом, было тихо. Правда, где-то в дальних комнатах работал телевизор, по которому передавали информационный выпуск.

– Достали уже этими новостями, – потряс головой генерал. – Проходи к столу, выпей и расскажи все поподробнее.

– А что рассказывать? Как и договаривались, как и было условлено. Я их ликвидировал на перекрестке, сам с машиной стоял в это время далеко. Так что меня, скорее всего, ни одна живая душа не заметила.

– Уверен, никто не заметил?

– Абсолютно уверен, генерал.

– Немного денег сэкономили.

– Даром не получилось. Потратились на взрывчатку.

– Не надо врать, полковник, не тратился ты на эту взрывчатку, тоже ведь дармовая.

– Да, в общем-то, для меня – дармовая.

– Садись, выпей и мне плесни.

– А вам чего? – спросил полковник и потер небритый подбородок, – Мне водочки – вон из той большой бутылки. Не вижу этикетки, а если и увижу, все равно не прочитаю.

– А может, коньяк?

– Коньяк, если хочешь, пей сам.

– Нет, я тоже выпью водки.

В два хрустальных стакана была налита водка. Себе полковник налил половину стакана, а хозяину дачи плеснул немного на дно.

– Давай, полковник, за первую ласточку. Правда, говорят, одна ласточка весны не делает.

– Так мы скоро, генерал, целую стаю их запустим, косяк.

– Не надо стаи. И вообще, никакой самодеятельности! Делай только то, что я тебе скажу.

– У меня тоже идеи разные появиться могут.

– Появятся – сперва со мной посоветуйся, если что дельное, учтем.

Дверь резко открылась, и на пороге появился все тот же охранник в спортивном костюме На этот раз он держал в руках сотовый телефон.

– Вас.

– Давай сюда, – генерал, не выбираясь из мягкого кресла, протянул волосатую руку с толстыми крупными пальцами, и трубка телефона буквально утонула в его медвежьей лапе.

– Слушаю, слушаю, – сказал он в трубку.

– ..

– Ага – ..

– Да. Понял. Все вроде бы нормально, как и договаривались.

– ..

– Когда ты хочешь подъехать?

– …

– Сегодня уже поздно.

– …

– Говоришь, для этого не бывает поздно? Тогда приезжай.

– …

– Конечно, один. А кто же еще у меня может быть?.. Когда заглянешь?

– …

– Хорошо. Ворота будут открыты. Только не лети, как бешеный, а то про тебя потом скажут, что ты спать не даешь мирным министрам и их замам, – генерал заулыбался собственной шутке.

Полковник, сидевший напротив, пил водку мелкими глотками. Генерал взял свой стакан, который в его лапище выглядел стограммовой рюмкой.

– Ну, полковник, будь здоров. За все хорошее, что мы успели сделать.

– Дай Бог, чтобы нам и дальше везло.

– Что, думаешь, не повезет?

– Ничего я не думаю.

– То-то же.

Полковник улыбнулся почти заискивающе. Он вообще всю свою жизнь боялся спорить с этим человеком.

Хозяин дачи одним глотком выпил водку, затем крякнул и бросил в рот несколько орешков, лежавших в фарфоровой чашке. Пожевал их, промокнул губы салфеткой и взглянул на полковника.

– Больше тебе пить не надо. Сейчас я дам тебе денег, – генерал громко щелкнул пальцами – так, словно он был профессиональным испанским танцором.

Тут же появился телохранитель.

– Неси деньги, они лежат на моем столе.

– Сколько?

– Неси все, что там есть.

Телохранитель исчез и вернулся через минуту, держа в руках конверт.

– Вот, возьми эти деньги, – генерал подвинул конверт через стол к полковнику. – Для начала тебе хватит.

Только, самое главное, не дергайся, не спеши и не пережимай по мелочам – прикрою, если что. Попробуй поговорить с ним абсолютно спокойно, тихо-мирно, не намекая на то, что ты имеешь хоть какое-то отношение к смерти его родственников. Понял? А вот если он начнет упираться, ты скажи ему, что у него еще есть жена, дети и мать-старушка. Так что пусть он будет посговорчивее. И не скупись, предложи ему денег, предложи много денег, но не сразу, набавляй по пять штук.

– Много – это сколько? – прошептал полковник, исподлобья глядя на своего шефа.

– Сколько? Предложи полмиллиона. Или тысяч семьсот. Сумма значительная.

– Так все-таки полмиллиона или семьсот? Разница есть.

– Для начала вообще ничего не предлагай, просто поговори, по-дружески, как со старым знакомым. Предостереги его, постарайся влезть ему в душу. Только не нагадь там, как ты любишь это делать. И пока ничем сильно не пугай. Говори вежливо, как со мной.

– Ясное дело.

– Только не гадь в душу, человека можно пугать, покупать, но унижать не надо.

Полковника передернуло от этого замечания, однако он лишь улыбнулся в ответ немного нахальной, немного брезгливой улыбкой.

– И не ухмыляйся, – генерал взял стакан и повертел в руке, – не ухмыляйся. Понял? Сейчас не до глупых улыбочек. Дело разворачивается серьезное.

Надеюсь, ты это понимаешь?

– Конечно, понимаю, – кивнул полковник и запустил руку в карман.

– Курить не надо, не люблю, – сразу же угадал хозяин дачи намерение гостя, – покуришь на улице.

– Хорошо, – согласился полковник, поднимаясь и пряча пухлый конверт с деньгами во внутренний карман пиджака.

– И действуй осторожно, держи меня в курсе всех разговоров и всех своих действий. Понял?

– Так точно! – по-военному отчеканил полковник, вставая с кресла и направляясь к выходу – туда, где висел на вешалке его серый плащ.

После того, как от дачи бывшего строевого, а теперь опального, генерала отъехал «фольксваген-пассат», хозяин дачи поднялся с кресла и несколько раз прошелся по огромной гостиной от окна к стене. Было о чем подумать, было над чем поразмыслить.

Первый шаг сделан, и сделан удачно. В общем, пока никаких мелких срывов или сбоев не предвиделось, все складывалось именно так, как он рассчитал и запланировал. Но убийство тестя и тещи одного из ведущих хирургов Центральной клинической больницы было лишь первым шагом, вернее, шажком к той цели, которую наметил опальный генерал. А его душу буквально разъедали жажда мести и жуткая ненависть к больному президенту.

"Так, так… Вроде, все нормально. Первый шаг сделан, черта переступлена.

Нет, черту я еще не переступил, убийство двух каких-то стариков – это небольшой грех, когда в игре огромные ставки: такие, что обыкновенному смертному даже представить невозможно настоящую цену победы или проигрыша".

А себя бывший генерал к обыкновенным смертным никогда не причислял. Он не сомневался в своей избранности: человеку с такими незаурядными способностями, как у него, конечно же, уготована необычайная судьба. Да, в свое время он парил весьма высоко, не по официальной табели о рангах, естественно, но он мог решать такие вопросы, которые многим занимающим ключевые посты даже не снились. Он был генералом.

Но с ним советовались маршалы и министры.

Власть ныне опального генерала еще полгода назад была почти безграничной.

И вот теперь он никто. И это молодые умники – яйцеголовые – охмурили президента, сбили его с пути истинного, вогнали клин в их старинную дружбу.

– Но ничего, ничего… – пробормотал опальный генерал и вразвалку двинулся к низкому столику, взял графин с водкой и плеснул немного в стакан. – Я им еще покажу! – и странная улыбка появилась на его лице.

"Первый шаг сделан, Рубикон перейден. И главное, я не один, нас много, и все мы желаем одного и того же – устранить президента, убрать его с дороги. И тогда путь будет расчищен, и тогда произойдет то, о чем я мечтаю. А что народ?

Народу все равно, кто им управляет, и меня полюбят с таким же успехом, как полюбили когда-то президента. Чем я хуже его? Да куда там хуже – лучше! Я еще молод, силен. Не умею, конечно, говорить так красиво, как он, но это дело поправимое.

Брежнев и Сталин никогда не были большими говорунами. Главное, я знаю, где, как и на кого нажать. Я чувствую все рычаги власти, все ниточки, знаю, куда тянется каждая из них".

Глава 5

Утро следующего дня выдалось еще более безрадостным и серым, чем предыдущее. По карнизам барабанил надоедливый дождь, по небу плыли тяжелые серые тучи, гонимые холодным ветром.

«Странно, – подумал Глеб, глядя в окно, – такой сильный ветер и дождь, каких давно не было. Выходить на улицу не хочется».

До условленной встречи с генералом Потапчуком было еще полтора часа. Глеб ходил по квартире Быстрицкой, а Ирина продолжала мирно спать. Время от времени Глеб заглядывал в спальню, любовался любимой женщиной, ее красивым локтем, выставленным из-под одеяла, точеным профилем и локонами, разметавшимися по подушке.

"Интересно, что она сейчас видит во сне? – размышлял Глеб, прислушиваясь к тихому дыханию своей возлюбленной. – Наверное, что-нибудь приятное.

Улыбается… Наверняка ей снится сейчас не серое, словно засыпанное цементом, небо".

Быстрицкая действительно видела хороший сон.

Глеб подошел к Ирине и тихонько тронул ее за обнаженное плечо. Ирина мгновенно проснулась, густые темные ресницы вспорхнули.

– Ты что, уже уходишь? – спросила она, чуть виновато моргая.

– Да, дорогая, ухожу.

– А когда вернешься? Можно спросить?

«Раньше она старалась не задавать подобных вопросов», – подумал Глеб, но тут же ответил:

– Не волнуйся, надеюсь, к вечеру буду.

– А который час?

– Уже половина десятого.

– Половина десятого… Половина десятого… Тогда, дорогой, дай я тебя хоть поцелую. Нагнись.

Сиверов растерянно улыбнулся, но присел на край кровати и наклонился к Ирине. Та обняла его за шею, привлекла к себе и поцеловала влажными пухлыми губами.

– Ну-ну, – прошептал Глеб, – я ведь могу и опоздать, поцелуи имеют одну особенность – затягиваться и переходить… – Ну опоздай ты хоть раз, останься со мной!

– Нет, я должен идти, обязательно должен. Ты же знаешь, Ирина.

– Да, знаю, понимаю… Но не хочется тебя отпускать. Посиди, я не буду к тебе приставать.

– Мне тоже не хочется идти, но придется. Я же обещал.

Произнося эти слова, Глеб понимал, что врет. Но это была святая ложь.

Зачем ему объяснять все Ирине? Чем меньше она будет знать, тем меньше у нее будет поводов для беспокойства. И не надо ей знать, что он уже стосковался по работе.

– Жаль расставаться в такой хмурый день.

– Я пошел.

– Дождь идет, зонт не забудь, – сидя в постели, посоветовала Ирина, указывая рукой на низкий комод, где лежали зонты.

Глеб, дабы не расстраивать Ирину, взял зонт и вышел из квартиры. Вместо того чтобы сразу спуститься, он поднялся этажом выше и, подойдя к окну, принялся осматривать двор. Он стоял у окна довольно продолжительное время, но ничего подозрительного не заметил.

"Неужели сняли наружное наблюдение? Кому же понадобилось за мной следить?

– вспоминая события вчерашнего вечера, подумал Сиверов. – Но если следили, значит, кому-то я очень нужен? Только вот интересно – зачем? Но ничего, может, сегодня все прояснится. Ошибка невозможна".

Глеб приподнял рукав своей меховой куртки и посмотрел на часы. До встречи оставался час с небольшим.

– Ладно, ладно, – протянул он тихо, спускаясь по лестнице.

Глеб шел так, как обычно ходят по лесу опытные следопыты-охотники. Его движения были быстрыми, четкими и бесшумными.

Он спустился во двор, держа в правой руке сложенный зонт. Подошел к своей машине, но тут же передумал садиться в нее.

"Нет, так дело не пойдет. Лучше, если я поеду не на машине, тем более что к ней могли прицепить радиомаячок, чтобы следить за мной. Ведь времени у моих невидимых врагов было предостаточно – целая ночь.

А вот у меня времени нет!"

Поэтому Глеб обошел свой БМВ, постучал ногой по хорошо накачанным скатам и уже быстро, не оглядываясь, свернул из двора на улицу. Пропустив две машины с шашечками такси и с многообещающей надписью «Вызов такси решит все ваши проблемы», он остановил частника – молодого паренька на новенькой «девятке».

Открыв дверцу, парень немного смутился, и Глеб понял, что «бомбить» для того еще не стало закоренелой привычкой и он явно теряется, не зная, какую цену назвать.

– Не волнуйся, – сказал Глеб, – я тебя не обижу.

Только будешь ехать так, как я скажу, хорошо? И ничему не удивляйся.

– Хорошо, – закивал паренек, и Глеб заметил, как напряглись его руки на баранке.

«Да, странно, что-то он чересчур волнуется».

– Трогай.

– Куда мы едем?

Глеб для начала назвал абсолютно не то место, куда ему надо было попасть.

Паренек кивнул, мотор негромко загудел, и «девятка» тронулась.

– Поезжай, пожалуйста, чуть быстрее. И веди машину чуть спокойнее.

– В каком смысле? – не понял парень.

– В смысле – увереннее, – улыбнувшись, пояснил Глеб. – Ты слишком много дергаешься и слишком часто давишь на педаль тормоза.

– Да, я еще не привык. Это у меня первая машина.

Жалко разбить.

– Оно и видно, – сказал Глеб, – А вы, наверное, хороший водитель? – поинтересовался владелец новенькой «девятки», глядя на своего пассажира, который почему-то смотрел не вперед, а все время оглядывался.

– Н-да, водить машину я умею.

– А почему вы тогда не на своей машине?

– Знаешь, дорогой, наверное, я сегодня буду возвращаться немного подвыпившим, а в таком состоянии я за руль не сажусь.

– Вот и я тоже, – обрадовался парень. – У меня правило такое: выпил рюмку – проглоти ключ.

– Здесь можешь ехать побыстрее. Видишь, впереди никого нет, и если ты чуть прибавишь газу, то у следующего светофора успеешь проскочить на зеленый.

А так – наверняка опоздаешь.

– Понял, – откликнулся водитель.

А Глеб, словно опытный инструктор, уже давал следующее указание:

– Прибавь газу. Переключи скорость. А здесь возьми влево и сразу же перестройся в третий ряд. Этого дурацкого «мерседеса» не бойся, ты с ним не столкнешься, его водитель не меньше твоего боится попасть в аварию.

Глеб видел, как парень с каждой минутой чувствует себя за рулем все более и более уверенно.

– А ты боялся – не так уж и сложно. Вот этот «фольксваген» обгоняй.

Быстрее! Жми на газ и скорость не забывай переключать!

Парень от волнения даже немного вспотел. А Глеб сидел с бесстрастным лицом, лишь изредка постукивая сильными пальцами по пластмассовой, покрытой слоем пыли панели.

– Перестройся во второй ряд. Впереди идет троллейбус. Сейчас он окажется прямо перед тобой. Если не перестроишься – потеряешь скорость.

Осмелевший водитель «девятки» тут же выполнил указания Глеба и, с ходу обогнав две машины, первым подошел к перекрестку. Как раз в этот момент на светофоре загорелся зеленый – не пришлось даже прикасаться к переключателю скоростей.

– Вот видишь, и скорость не надо сбрасывать. А теперь давай ближе к тротуару, в первый ряд. И не обращай ни на кого внимания. Жми, жми на газ и к следующему светофору подойдешь первым.

– А гаишники?

– Знаешь, дорогой, гаишники обращают внимание на другие машины. Когда ты едешь уверенно, даже если слегка превышаешь скорость, они тебе это простят.

Понял?

– Вы офицер ГАИ?

– С чего ты взял?

– Тогда, наверное, какой-нибудь инструктор по вождению? Угадал?

– Нет, дорогой, не угадал. Инструктором по вождению я никогда не был.

– А почему вы все время оглядываетесь?

– Смотрю – не следит ли за мной моя жена.

– Она должна следить?

– Ей не нравится, что я часто отлучаюсь из дому.

– Она, наверное, думает, что вы едете к любовнице?

Вы к любовнице направляетесь?

– Не задавай по два вопроса сразу.

– А жена у вас ревнивая?

– Ревнивая, ревнивая и, наверное, думает, что я поехал к любовнице, – улыбнулся Глеб наивности водителя. – Сколько тебе лет?

– Двадцать один, – ответил парень, и на его щеках появился румянец легкого смущения.

– В армии был?

– Был. Ну ее к черту!

– А где служил?

– В Сибири служил.

– Сибирь большая, где в Сибири-то?

– На «точке».

– Значит, ракетчиком?

– Нет, ракетчиком не был. Я охранял «точку». Как говорится, «через день на ремень».

– Понятное дело. И в жару, и в лютый холод на вышке стоял?

– Приходилось, а что сделаешь. Людей не хватало, иногда только четыре часа поспишь – и тут же снова заступать. Ни сна, ни отдыха.

– Ясно, мне это тоже знакомо, – кивнул Глеб и только сейчас, почти через сорок минут езды по городу, он ощутил своим шестым чувством, что за ним на самом деле никто не следит.

«Наверное, сняли наружку».

У Глеба от этой мысли отлегло от сердца.

– Ну вот мы и приехали. А теперь давай в Замоскворечье.

– Как в Замоскворечье? Это же в другую сторону!

Надо было сразу через мост. Зачем мы колесили? Я хоть водитель и неважный, но город хорошо знаю.

– Говорю, поехали в Замоскворечье, значит, поехали.

– Можно, конечно.

– Тебе хочется стоять пустому на стоянке в ожидании следующего пассажира?

Парень пожал плечами, недовольно хмыкнул, но – клиент всегда прав.

Свернув с одной улицы на другую, он развернул машину и поехал в сторону Замоскворечья.

– Ну вот, видишь, – сказал Глеб, – ты уже чуть увереннее ведешь.

– Да, если бы вы со мной поездили недельку, я стал бы классным водилой – Ну, допустим, за неделю классным водителем ты не стал бы, но более-менее прилично научился бы передвигаться по городу.

– По городу ездить сложно.

– По городу ездить легко, дорогой ты мой, – возразил Глеб, – вот по трассе да на всю катушку – это сложно. Тем более, когда ты ранен, когда не слушаются руки, когда теряешь сознание – тогда действительно сложно, действительно приходится показывать класс. А в городе – что… В городе спрятаться легко. Ни скорости, ничего такого. Запомни: по городу ездить куда проще, чем по трассе.

– Да что вы, – засомневался парень, – тут светофоры, пешеходы, машин прорва… – Это точно. И светофоры, и пешеходы, и машины.

Но в городе нет скорости. А если бы ты ехал сейчас двести двадцать да за тобой еще гнались, тогда бы ты понял, чем отличается езда по трассе от езды по многолюдным улицам, запруженным машинами.

– Странные вещи вы говорите.

– Но правильные?

– Правильные.

Глеб весело разговаривал с пареньком-водителем, указывал ему, куда ехать, где свернуть, поучал его, где сбросить скорость, где прибавить. А сам в это время успевал посмотреть в зеркало заднего вида и все время напряженно размышлял.

«Зачем назначил встречу генерал Потапчук? Что могло понадобиться от меня столь важному человеку да еще срочно?»

– Ну вот, мы и приехали.

– Сюда? – спросил водитель, показывая на перекресток – Да, сюда. У тротуара, пожалуйста, останови, я выйду.

– Дождь идет, черт подери, скользко.

– Но тебе-то что, в машине крыша не протекает.

– В дождь плохо ездить. Вот с вами я чувствую себя как-то увереннее.

– На тебе деньги. Спасибо.

Глеб открыл бумажник и вытащил сто тысяч.

– Нет, нет, это много, – запротестовал парень, – я столько не заработал.

– Почему – много? Мы же накрутили около тридцати трех километров.

– Ну да, тридцать три, – согласился паренек, взглянув на спидометр. – Но, знаете, мне с вас вообще денег брать не хочется, вы же меня учили, как ездить по городу, это я вам должен заплатить, а не вы мне. И если считать по прямой – проехали мы вообще ничего.

– Ну, может, в следующий раз когда-нибудь ты мне и заплатишь. А теперь возьми деньги и не заправляй свою машину семьдесят шестым, а заправь девяносто третьим. Целей двигатель будет, он у тебя под семьдесят шестой не приспособлен.

– Мне сказали… – Поменьше слушай, что тебе говорят, побольше сам думай.

– А откуда вы знаете, что я семьдесят шестой бензин залил?

Глеб пожал плечами и хмыкнул:

– Поездишь с мое, дорогой, будешь по одному вздоху двигателя различать, какой бензин в баке.

Глеб положил деньги на приборную панель и уже хотел было выбраться из машины, как парень его задержал:

– Вы знаете, ведь я живу недалеко от вас, в районе ВДНХ. Если вам понадобится машина, вернее, если вы захотите куда-нибудь съездить, позвоните мне, и я подскочу. Ведь я сейчас безработный.

– Позвонить? – переспросил Глеб.

– Вот мой телефон, – и парень быстро написал на листке блокнота, закрепленного на передней панели, семизначный номер и фамилию «Крупин», потом дописал: «Александр».

– Ну что ж, Александр, спасибо. Может, встретимся.

– Пока.

– Я позвоню.

Глеб сложил листок вдвое, сунул во внутренний карман куртки, ощутив под мышкой рукоять пистолета, раскрыл зонт и повернул в узкий переулок. Глеб был предельно осторожен. Слежку за собой он не чувствовал, да и улица была почти безлюдной. Проехало несколько машин, мебельный фургон, за ним машина «скорой» с включенной мигалкой, но с выключенной сиреной. Красно-синие сполохи прошлись по лицу Сиверова.

Наконец Глеб добрался туда, где ему была назначена встреча. Вот арка, маленький дворик. Именно возле этой арки он встречался с генералом Потапчуком в последний раз. Глеб свернул в арку и тут же увидел генерала. Откуда тот появился, Глеб не понял. Возник из мутной завесы дождя – возник, и все тут.

Глава 6

Рукопожатие генерала было крепким, коротким и уверенным.

– За вами никого? – спросил генерал.

– Да, я сам проследил. Вроде бы никого.

– Это хорошо.

Глеба явно озадачил подобный поворот разговора, он же еще не сообщил генералу о своем открытии.

– Пойдемте, пойдемте, Глеб Петрович, и побыстрее.

У меня мало времени, а дел, черт подери, очень много.

Больше, чем нужно.

«Генерал явно не в духе. – отметил Сиверов. – Только встретились, даже не поговорили еще, а он уже чертыхается. Да и выглядит неважно: старомодная поношенная шляпа, и такой же старомодный поношенный плащ. Наверное, на теплой подкладке, – предположил Глеб. – А вот ботинки у генерала хорошие. Интересно было бы, – подумал он, представляя себе следующую картину: генерал Потапчук приходит на встречу с ним, специальным агентом по кличке Слепой, в своем парадном мундире, увешанный правительственными наградами. А Глеб Сиверов – в мундире капитана, тоже с наградами. – Выглядело бы как встреча двух фронтовых товарищей – убеленного сединами генерала и молодого, подающего надежды капитана, который стремится стать таким же генералом».

Генерал Потапчук шел быстро, широким шагом, не обращая внимания на глубокие лужи и хлещущий дождь.

– Сюда, сюда, – генерал взмахнул рукой, показывая на дверь подъезда маленького двухэтажного дома.

«Какого хрена!» – подумал Глеб, входя в теплый, пропахший вареной картошкой подъезд.

– Идите за мной. Здесь темно, как… Но продолжать генерал не стал. На ощупь, держась за стенку и за перила, он начал подниматься по высоким ступенькам.

А вот Глеб Сиверов чувствовал себя уверенно. Он прекрасно видел в темноте: видел генерала, видел, как тот напрягся, ссутулился, боясь споткнуться. Глеб ступал следом за ним абсолютно бесшумно.

Наконец Потапчук остановился перед дверью, сунул в замочную скважину ключ. Ключ хрустнул так, как хрустят суставы, и дверь тяжело скрипнула несмазанными петлями – подалась внутрь.

– Сюда, сюда, проходите, осторожно, порог, – генерал потонул в темноте.

– Вижу, вы тут не впервые.

– Да уж… Глеб Сиверов прошел следом за Потапчуком и затворил за собой дверь.

– Вот мы и пришли. К чему такие предосторожности?

– Не из желания подшутить над вами.

Потапчук нащупал выключатель. Вспыхнула яркая лампочка в матовом плафоне под потолком в тесной прихожей.

– Разрешите, Глеб Петрович, я закрою ненадежнее.

А вы раздевайтесь, здесь тепло, здесь топят.

Глеб почувствовал, что в квартире действительно тепло – по-видимому, здесь живут, хотя и не постоянно.

– Проходите, не стесняйтесь.

Глеб не стал раздеваться.

Генерал Потапчук снял плащ, повесил на вешалку, а вот шляпу и шарф снимать не стал.

– Проходите сюда, Я сейчас сварю кофе, и мы обо всем переговорим.

Генерал зажег свет в большой комнате, в которой стояли стол, кожаный диван и четыре кресла.

– Я вас позвал сюда потому, Глеб Петрович, что об этой квартире никто не знает. Я ее использую очень редко. Это, так сказать, моя тайная явка. В кухне есть плита, большой холодильник. Правда, продуктов в нем нет. Но зато он исправен.

Глеб, воспользовавшись разрешением хозяина, уселся в глубокое кресло и подумал, что шторы на окнах этой квартиры, наверное, никогда не открываются. Ну что ж, генерал опытный человек, на перестраховщика он не похож, и если шторы не открываются, значит, так надо.

Из кухни доносились самые банальные звуки – звяканье посуды, щелчок электрозажигалки. И через пять минут появился генерал Потапчук с кофейником и двумя чашками в руках.

– Возьмите газету, Глеб Петрович, и положите на край стола.

Глеб оглянулся и увидел в углу ворох старых газет.

Он взял верхнюю и расстелил на столе.

Генерал Потапчук опустил на нее кофейник.

– Глеб Петрович, сахара у меня нет, так что придется довольствоваться шоколадом.

– Ничего себе бедность – шоколад вместо сахара!

– Не всегда есть возможность сходить самому, а посылать никого не рискую.

Глеб пожал плечами. Все это уже начало его настораживать. Чрезмерная конспирация, скрытность, какое-то слишком уж долгое начало… Обычно довольно прямолинейный Потапчук вел себя на этот раз не так, как всегда. Правда, Глеб встречался с генералом не часто, но характер этого человека успел изучить хорошо.

"Скорее всего, Потапчук сварлив, любит придираться по мелочам к своим подчиненным. Возможно, он педант, но в то же время немного неряшлив и рассеян.

Хотя нет, по-видимому, это маска. Одна из многочисленных масок, которую носит Потапчук. Не худшая из них".

– Вас, наверное, заинтриговало, Глеб Петрович, почему я веду себя именно так, а не как-то иначе?

– Да, – признался Сиверов.

– Думаю, вы скоро все поймете. Наливайте кофе.

Или, если хотите, я за вами поухаживаю.

– Нет, спасибо, я все сделаю сам.

Генерал Потапчук расстегнул браслет часов, повертел их в руках, приложил к уху, смешно, по-детски, наклонив голову набок.

– Идут, как ни странно. Этим часам уже тридцать пять лет. Да-да, швейцарские, в Берне приобрел.

– Я тоже был в Берне.

– Знаю, Глеб Петрович.

Генерал никак не начинал разговор, ради которого позвал Глеба. Он все еще нервничал, поглядывал на стрелки своих швейцарских часов. Будто бы существовала инструкция начать говорить о деле в строго определенное время.

Глеб Сиверов же казался невозмутимым. Он налил кофе в две чашки. Генерал зашелестел фольгой, затем принялся ломать шоколад.

– Угощайтесь, угощайтесь, Глеб Петрович. Говорят, даже утверждают умные медики, какао, содержащееся в шоколаде, очень благотворно влияет на клетки головного мозга. И человек, употребляющий много шоколада – думает быстрее, нежели тот, кто ест много мяса.

Извините, что говорю банальные вещи… – Я отдаю должное и тому, и другому, – ухмыльнулся Глеб и взял предложенный генералом шоколад.

Шоколад был отменным, и Глеб вновь улыбнулся.

Тепло, вкусно, можно и посидеть, к чему бы ни привел разговор.

– А что, генерал, шоколад тоже швейцарский? Купленный тридцать лет тому назад?

– Да, и шоколад швейцарский, и часы у меня швейцарские. Только вот счета нет в швейцарском банке.