Глава XX

На шесть пенсов риса

Утро среды, одиннадцать часов, ясный, погожий денек. Бесстрастный, погруженный в собственные дела и титанически равнодушный ко всему остальному, Лондон жил раз и навсегда заведенной будничной жизнью. От Путни до Слоан-сквер, от Криклвуда до Регент-стрит, от Сайденхем-хилл до Стрэнда безостановочно катили желтые с красным омнибусы. Полисмены поддерживали порядок, биржевые маклеры продавали и покупали акции, попрошайки попрошайничали, пекари пекли пирожки, бездельники бездельничали, аптекари толкли порошки, машины мчались по Парку, мальчишки– газетчики дожидались дневных газет, отставные полковники в клубах на Пикадилли и Пэлл-Мэлл предавались грезам о ленче. Единственным, что хоть как-то намекало на необычность этого дня, был полосатый навес перед входом в церковь св.Петра на Итон-сквер, да красная ковровая дорожка на мостовой, означавшие, что под знаменитыми сводами назначено бракосочетание.

Кроме Билла (в неброском сером костюме с едва заметным красным саржевым кантом) и селихемского терьера Боба (в светло-бежевом ошейнике и с грязным пятном на кончике носа), у навеса толкались старухи и помятые личности. Старухи вспоминали прежние свадьбы, помятые личности обсуждали, что это дело – верняк, а то – обязательно выгорит. Для полноты картины присутствовал младенец в коляске, без которого не может обойтись не одно значительное событие.

Из всех присутствующих только Билл пришел сюда не из праздного любопытства, но зачем именно, он бы объяснить не сумел. Он явно не ждал удовольствия от того, что увидит Флик, входящую в церковь, а затем выходящую под руку с мужем – даже того скромного удовольствия, на которое надеялись старухи и потертые личности. Нет, зрелище будет для него сплошной пыткой, однако его не удержали бы дома даже канатами. Есть в людях глубоко сидящий инстинкт, который заставляет их поворачивать нож в ране и травить себе душу; это-то инстинкт и привел Билла сюда.

Даже сейчас, когда жених и невеста еще не прибыли, он не испытывал и капли радости, хотя бы потому, что сражался с Бобом. Достойный песик тяжело переносил ожидание. Собачья душа возмущалась. Он чувствовал, что его кругом обманули. Увидев, что Билл собрался на улицу, Боб в последнее мгновение проскользнул в дверь и вежливо попросил взять его на прогулку. Билл по видимости согласился, и сначала все шло, как положено, а теперь его уже двадцать минут мариновали на тесном мощеном пятачке; мало того, было похоже, это навсегда. Соответственно он выразил протест: несколько раз кряду пытался удавиться на поводке, который предварительно наматывал Биллу на ноги; во время пятой или шестой попытки бодрый ветерок, налетевший из-за угла, сорвал с Билла шляпу и покатил по улице.

Теперь, вдобавок к своим страданием, Билл сделался посмешищем в глазах уличной черни. Из всех зрелищ, которые радуют незатейливую лондонскую публику, самое захватывающее – человек, который в ветренный день догоняет свою шляпу. Когда этого человека грозит в любую секунду стреножить скачущий пес, восторг достигает вершины. Сценка, разыгранная Биллом, имела шумный успех; когда он вернулся, в шляпке, злой на человеческий род, обнаружилось, что Флик подъехала и вошла в церковь. Зрители, в чьи ряды он снова влился, уже сравнивали ее с прежде виденными невестами.

Мнение было в целом благоприятное. Одна дама в матерчатой кепке и с кавалерийскими усами объявила, что девушку не мешало бы подкормить, но за этим исключением Флик собрала хорошую прессу. Вся критика досталась на долю «папаши». Билл знал, что папаши у Флик нет, и заключил, что речь идет о дяде Синклере, которому, несомненно, поручили роль посаженного отца. Его собравшиеся не одобрили. Мужчина в свитере и драном котелке едко прошелся по поводу стрелок на его брюках.

– А где жених? – поинтересовалась дама, который не понравилась фигура молодой. – Опаздывает.

– Так уж заведено, – отозвался кто-то из знатоков. – Выжидает, чтоб она сделала первый шаг, – пояснил он, видимо, припоминая, что слышал о привычках боксеров.

– Бледненькая она какая-то, – заметил робкий голос. Видимо, говорящий был относительным новичком и чувствовал шаткость своей позиции.

– Это они завсегда, – холодно отвечал знаток. – Ты сам бы побледнел на ее месте. Я видел жениха в сегодняшнем «Обозрении». Жуткий тип.

– Да?

– Да! – Знаток не принадлежал к числу тех, кто готов дать скидку на метаморфозы, которое претерпевает лицо в дешевой утренней газете. Ему в голову не пришло, что такого чудовища, каким пристал Родерик в «Обозрении», просто не может быть. – Мрачный, жуткий тип с пятном через всю харю. Если хотите знать, я уверен – он будет ее лупить!

Билл не выдержал. Перед ним открывались три пути: двинуться прочь, свалить говорящего ударом и пройтись по его останкам или войти в церковь. Последней путь был самый мучительный, и Билл выбрал его – пересек сквер, нашел табачную лавочку, купил унцию табаку в страшного вида коробке, поручил Боба ошалевшему от радости продавцу, вышел из лавочки, выбросил табак, смело вошел в церковь и сел на ближайшую скамью.

Там царили полумрак, прохлада и легкие шорохи; помимо воли Билл почувствовал умиротворение, которое мгновенно рассеялось от деликатного шепота.

– Билет? – произнес голос над его ухом.

Говорил розовый, сильно смущенный юнец. Билл состроил такую зверскую гримасу, что тот смутился еще больше, отступил на шаг, заморгал и, подумавши, отстал. Его до глубины души возмущало, что на столь важной свадьбе присутствует мужчина в сером костюме и без билета, но, даже в менее священном месте Билл выглядел бы устрашающе. Серые костюмы всегда прибавляют роста, а Биллов костюм был очень серый.

Билл остался сидеть. Конгрегация разок взглянула на его серый костюм и, похоже, пришла к выводу, что чего только в большом городе не увидишь, нельзя же на все обращать внимание. Он погрузился в свои мрачные мысли.

По рядам побежал шепоток. В воздухе повисло беспокойство. Билл, занятый своим, не сразу это заметил, но, раз заметив, понял совершенно определенно. Люди наклонялись друг к другу и тихо переговаривались. Люди елозили ногами по полу. Что-то явно разладилось.

Важного вида господин с карточкой на груди вышел в проход между скамьями. Он остановился у соседнего с Биллом ряда и зашипел что-то на ухо разодетой даме. Дама изумленно вскрикнула.

– Откладывается?

Господин с карточкой печально кивнул и снова что-то зашептал.

– Так нет смысла ждать? – сказала дама.

– Нет, – отвечал господин с карточкой.

Остальные, видимо, получили ту же информацию. Церковь начала пустеть. Билл устремился следом за остальными и оказался на улице, где разочарованные зеваки с изумлением глазели на выходящих. Они много видали свадеб, но, таких, где никто не женится – впервые.

Билл отыскал доброго продавца, забрал Боба и бесцельно пошел назад. Он проходил под навесом, когда кто-то тронул его за руку. Он обернулся и увидел непривычно серьезного Джадсона. Наследник Кокеров был бледен, глаза его опухли. Только сейчас Билл сообразил, что не видел Джадсона с восьми часов вчерашнего вечера. В таких обстоятельствах невозможно упомнить все, вот Джадсон и вылетел у него из головы. Теперь он припоминал, что Джадсон вскоре после обеда вышел – видимо, на прогулку. Прогулка, похоже, затянулась на целую ночь.

– Свадьбы не будет? – спросил Джадсон.

– Похоже, вышла заминка, – сказал Билл.

Джадсон улыбнулся. Видимо, улыбка причиняла ему боль, тем не менее в ней светилось торжество.

– Еще бы не заминка, – сказал он. – Вчера вечером я похитил жениха!

Джадсон замолчал и начал щекотать Боба, который любовно вытирал лапы о его брюки.

– Похитил! – вскричал Билл. Друг выразился вполне ясно и определенно, тем не менее Биллу его слова показались загадочным ребусом. – Похитил жениха!

Джадсон отвлекся от Боба.

– Ну, не то чтоб совсем похитил, – сказал он. – Этого не потребовалось. Когда я пришел к нему и объяснился, как мужчина с мужчиной, оказалось, что он сам хочет себя похитить. Дальше все стало просто и весело.

– Не понимаю!

– Чего ты не понимаешь? – терпеливо произнес Джадсон. Он мучительно скривился – мимо, без всякого уважения к человеку, у которого была тяжелая ночь, беспардонно прогрохотал грузовик.

– Ты пошел к Пайку?

– Да. – Грузовик отъехал, и Джадсону чуть-чуть полегчало. – Когда ты сказал, что Флик собирается за него, я понял – надо принимать крутые меры. Я решил проникнуть к нему и запугать страшными карами, если он не исчезнет. Это показывает, как можно ошибаться в человеке – он оказался отличным малым, очень свойским и радушным. Конечно, сначала я этого не знал. Когда я пришел, его не было дома, но я убедил слугу и тот меня пропустил. Я сел, а слуга, умница такой, спросил, не хочу ли я выпить. Я сказал, что хочу. После третьей пришел Пайк. – Он замолк, и лицо его вновь исказилось болью. На этот раз виновником был Боб, который резко и хрипло залаял на кошку. – Пайк сперва здорово струхнул, потом успокоился, и я перешел к делу. Я сказал, никто больше меня не желает избежать неприятностей, но если он не исчезнет, будет худо. Мало-помалу выяснилось, что он сам только об этом и мечтает. Больше всего на свете ему не хотелось жениться на Флик. Похоже, есть другая девушка – она работала стенографисткой в «Еженедельнике Пайка» – которую он давно любит с такой… ну, одним словом, он описал мне свои чувства, и, поверь, ему можно посочувствовать.

– Наверное, это та девушка, с которой я его видел в парке Баттерси, -сказал Билл.

– Скорее всего. Если ты видел его с девушкой в парке Баттерси, то это девушка, с которой ты видел его в парке Баттерси. Он сказал мне, что они украдкой встречаются. Он сказал, что давным-давно сбежал бы с ней, но до дрожи боится отца. Отец – это тот жирный, что гнался за тобой на машине?

– Да. Сэр Джордж Пайк. Дядя Флик.

– Ну вот, отец его загипнотизировал. Я принялся убеждать. Принесли еще выпивки, разлили. После каждого следующего бокала он все больше склонялся к моей точке зрения. Теперь я с этим завязал, но одно точно: при всем вреде для здоровья, бренди, как ничто, помогает набраться смелости. Около часа утра старина Пайк заходил по комнате и сказал, что сейчас позвонит отцу и объяснит, куда тому следует катиться. «Совершенно незачем, – сказал я. -Просто исчезните». «Исчезну,» – сказал он. «Отлично,», – сказал я. «Вы правда так считаете?» – сказал он. «Правда,» – сказал я. «Мне следовало сделать это раньше,» – сказал он. «Лучше позже, чем никогда,», – сказал я… Выяснилось, что с деньгами у него, – лучше некуда. Какое-то время назад старый Пайк, чтобы обмануть налоговую инспекцию, перевел на его имя крупную сумму денег, с тем, чтобы Родди – к этому времени я уже звал его Родди – потом вернул. «Будьте мужчиной, – сказал я. – Снимите денежки, отбейте прощальную телеграмму и валите за границу». Он рыдал, жал мне руку и говорил, что – один из величайших гениев эпохи. Заметь, Билл, тут он не сильно ошибался, потому что совет и правда был очень дельный. Он признался, что всю жизнь мечтал уехать в Италию и писать стихи. Правда классно, сказал он, прошвырнуться по Неаполю или Флоренции? Оттуда он смог бы написать своей девушке, чтоб она приехала, а там они поженятся, будут писать стихи, есть спагетти и жить счастливо до скончания дней. Я сказал, что это не план, а песня, самый отличный план, какой я когда-либо слышал. Короче, он уехал девятичасовым поездом в Дувр. Вот так, Билл, старина.

Билл потерял дар речи. Он молча пожал Джадсону руку. Его вера в связный, осмысленный план, правящих нашим, временами беспорядочным с виду миром, полностью восстановилась. Это прекрасный, замечательно устроенный мир, в котором есть толк даже от Джадсона.

– А теперь, – продолжал Джадсон, – я перехожу к самому главному. Как я сказал, мы отлично посидели, я остался ночевать на диване, ушел часов в девять утра. Мне надо было убить два часа, прежде чем искать тебя здесь, и я решил посидеть в Парке. Ну вот, иду я по Бромтон-род к Парку, по пути вижу, как народ валит валом в какую-то дверь, и думаю: надо зайти, а то дальше не дойду.

К тротуару подкатил большой автомобиль. Билл шагнул в сторону, чтобы удержать Боба, который нацелился прямехонько под колеса.

– И чтоб мне сдохнуть, Билл, старик, – продолжал Джадсон с жаром, -если я не очутился на самой что ни на есть антиалкогольной лекции. Я, конечно, ужаснулся, но сил встать и уйти не было никаких, поэтому я остался сидеть. Билл, это была самая большая удача в моей жизни. Я вышел оттуда другим человеком. Совершенно и абсолютно другим. Все, с этого дня – ни капли. Честное слово, до этого я даже близко не предполагал, что делает с человеком спиртное. Разрушает внутренности, вот что. Они становятся, как мятый дубовый лист. Я всегда считал его бодрящим и ветрогонным. Полезным, одним словом, но когда этот тип показал на экране цветной диапозитив с печенью запойного пьяницы…

Билл широко открытыми глазами смотрел Джадсону через плечо. Из церкви вышел приятного вида немолодой человек в утреннем костюме под руку с девушкой в подвенечном платье. Они перешли тротуар и сели в машину.

– …а потом, – говорил Джадсон, – он взял червяков и угостил их бренди. Хочешь верь, хочешь не верь, Билл, но им тут же пришел каюк. Такие были славные, веселые червячки… думали, опрокинем по рюмашке за счет заведения… а через минуту…

Он осекся, поняв, что говорит в пустоту. Билл вышел из транса и обратился в действие. Машина только что тронулась; он метнулся за ней, распахнул дверцу и без единого слова плюхнулся на сиденье. Боб воздушным змеем пронесся по воздуху, сдавленно тявкнул и тоже исчез в машине.

– Флик, – сказал Билл.

Некоторое время никто больше не говорил, главным образом из-за терьера. Бобу хватило двух секунд, чтобы разобраться, что к чему. Подвенечное платье пахло странно и незнакомо, но дальше он узнал Флик и принялся даровито разыгрывать шестерых селихемских терьеров, запертых в одном лимузине. Подпрыгнуть, лизнуть Флик в лицо, отскочить назад, лягнуть Билла в глаз, сбить с мистера Хэммонда шляпу и снова, тяжело дыша, напрыгнуть на Флик -все это заняло одно мгновение. Он походил на героя старой мелькающей киноленты, и эта вспышка собачьих чувств, последовавшая за неожиданным вторжением Билла, на какое-то время лишила их способности разговаривать.

Однако мистер Хэммонд не потерял присутствия духа. Он поднял шляпу из угла, куда ее закатил Боб, и кротко обратился к Биллу.

– Если вам такси, сэр, – любезно произнес он, – то вам, наверное, стоит пройти дальше по улице.

– Флик, – сказал Билл, наматывая на руку поводок. – Я получил твое письмо. Но я понял. Я все понял. Я догадался, что его продиктовала твоя кошмарная дура-тетка…

– Моя жена, – вставил мистер Хэммонд, радуясь, что угадал. – А теперь, если это не грубый вопрос, кто вы такой, ради всего святого?

Тихий голосок в углу произнес: – Это Билл Вест, дядя Синклер.

Последовала пауза.

– Флик, – продолжал Билл, – я о письме. Я понял, почему ты его написала.

– Ты видел меня? – Глаза у Флик стали совсем круглые.

– Тебя?

– У Марио.

Билл совершенно оторопел.

– Видел тебя у Марио? О чем ты?

– Но ты сказал, что понял.

– Я…

Флик тихонько всхлипнула и протянула ему руки.

– Мне все равно. Я видела тебя с той девицей, но мне все равно. Забери меня отсюда, Билл, прошу.

Билл машинально взял ее за руки.

– Ты видела меня… Силы небесные! – вскричал он, наконец-то прозревая. – Не хочешь же ты сказать, что видела меня в воскресенье?

– Да, но мне все равно. Я хочу, чтобы ты меня забрал.

Билл сунул поводок мистеру Хэммонду.

– Подержите секундочку, – сказал он, потом крепче стиснул Флик за руки и притянул к себе, не обращая внимания на заинтересованный взгляд мистера Хэммонда, который подобрал сбитые Бобом очки и рассматривал его, как редкое первое издание.

– Флики, милая моя Флики! – вскричал Билл. – Я все объясню. Мне пришлось угостить эту кошмарную девицу. Мне страшно не хотелось, но надо было через это пройти. Она знала про Слинсби. Джадсон увидел ее и договорился о встрече, чтоб она мне рассказала. И она рассказала! Господи, она рассказала такое! На следующий день я был у Слинсби и выложил, как он все эти годы обманывал дядю Кули, и он тут же слинял, а теперь, как только я скажу дяде Кули, будет прекрасно. Он нас обеспечит, так что можно жениться прямо сейчас.

Мистер Хэммонд кашлянул.

– Так вы собираетесь жениться на моей племяннице? – с любопытством осведомился он.

– Да! – Билл снова повернулся к Флик. – Поехали прямо сейчас, Флики! Родерик сбежал и женится на стенографистке.

– Ну, ну! – сказал мистер Хэммонд. – Скажите, – продолжал он, оборачиваясь к Биллу, – вы удивительно похожи на человека, который несколько месяцев назад ворвался в Холли-хауз и гонял по саду моего племянника. Это случаем не вы?

– Я, – сказал Билл.

– Так это из-за вас мой знаменитый шурин, сэр Джордж Пайк, упал в пруд?

– Из-за меня.

Мистер Хэммонд тепло пожал ему руку.

– Выходи за него, Флики, – сказал он. – Лучшего мужа я не мог бы тебе пожелать. Господи, человек, который вытащил тебя из воды… чей образ ты хранила в сердце все эти томительные годы! – Он взял переговорную трубку и обратился к шоферу. – Йетс, вы знаете хороший регистрационный отдел? -потом повернулся к Биллу и Флик. – Он говорит, что не знает.

– Есть по адресу Пимлико, Бомонт-стрит, одиннадцать, – с жаром вскричал Билл.

– Йетс, – сказал мистер Хэммонд. – Поезжай по адресу Пимлико, Бомонт-стрит, одиннадцать.

Он повесил трубку и откинулся на сиденье.

– Ой, дядя Синклер! – выдохнула Флик.

– После церемонии, – сказал мистер Хэммонд, – думаю, тебе разумней будет вернуться домой, хотя бы на день-два. Сегодня мне трудно было бы объяснить твое отсутствие. Дальше атмосфера станет чуть менее напряженной. – Он снова взял переговорную трубку. – Йетс, – сказал он, – остановитесь у ближайшей бакалейной лавки. Я хочу купить на шесть пенсов риса.

Глава XXI

Поразительное смирение дядюшки

Яркое летнее солнце играло на шпиле св.Марии. Мистер Кули Параден вышел из такси перед зданием лондонского филиала своего целлюлозно-бумажного предприятия и, волоча ноги, поднялся на три лестничных пролета. Ниобея так не сокрушалась над детьми, как мистер Параден – над жемчужинами своего собрания. Загадочное происшествие угнетало его невероятно. Когда они вернулись после буйного вечера (театра и ужина в ресторане), то не заметили никаких следов взломщика – ровным счетом никаких. Однако книги исчезли. С того самого времени мистер Параден беспрерывно ломал голову над таинственной историей, и загадка попроще – с чего бы племянник вызвал его телеграммой, в которой настоятельно просил заехать сегодня в контору – меркла в сравнении с предыдущей.

– Мистер Вест здесь? – ворчливо осведомился он.

Рассыльный Генри шагнул вперед, весь – улыбка и расторопность. Любезность и быстрота в присутствии начальства – вот так молодые люди и достигают вершин в деловом мире.

– Сюда, сэр.

Дверь кабинета открылась, и Билл поднял голову. Он сидел на стуле мистера Слинсби, но тут же вскочил и шагнул вперед с любезностью и быстротой, которых не смог бы повторить даже рассыльный Генри.

– Привет, дядя Кули.

Мистер Параден сердито оглядел комнату. Он был в том настроении, когда после ссоры становится чуть легче, и решил поссориться с Биллом. Не то чтобы совсем поссориться. Он собирался устроить Биллу выволочку. За что, он еще не знал, но, без сомнения, повод сыщется.

– Где Слинсби? – проворчал он, поскольку Генри, выполнив свой долг, бесшумно вышел и закрыл дверь.

– Слинсби уехал, – сказал Билл.

– Уехал! В середине рабочего дня? Куда?

– В Америку.

– В Америку!

Билл нагнулся и выразительно похлопал дядю по плечу.

– Не лапай меня! – рявкнул мистер Параден. – Чего ты меня лапаешь!