Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дживс и Вустер (№21) - Ваша взяла, Дживс

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Вудхауз Пэлем Гринвел / Ваша взяла, Дживс - Чтение (стр. 9)
Автор: Вудхауз Пэлем Гринвел
Жанр: Юмористическая проза
Серия: Дживс и Вустер

 

 


– Какого дьявола ты натрепался Анджеле, что в детстве я был неряхой?!

– Но, Таппи, старик…

– Я же был патологическим чистюлей, можно сказать, образец стерильной чистоты.

– Да-да, конечно. Но…

– А этот вздор, будто я лишен духовности?! Да у меня ее хоть отбавляй! А уж про то, что в «Трутнях» со мной знаться не хотят…

– Таппи, дорогой, я же тебе объяснил. Все это не более чем уловка, составная часть моего плана.

– Да? Сделай милость, в дальнейшем избавь меня от твоих идиотских уловок.

– Как скажешь, старик.

– Ладно. Надеюсь, ты меня понял.

Он снова замолчал. Стоял, скрестив руки на груди, и глядел в пространство, как романтический герой, сильный и немногословный, которому дама сердца дала отставку, и вот он решает отправиться в Скалистые горы и завалить десяток-другой медведей. У него был такой убитый вид, что я, преисполнившись сострадания, отважился его утешить:

– Послушай, Таппи, хоть тебе и незнакомо выражение au pied de la lettre, но, по-моему, ты не должен принимать близко к сердцу весь тот вздор, который Анджела только что тут несла.

Он, кажется, немного оживился.

– О чем, черт подери, ты толкуешь?

Я понял, что следует высказаться яснее.

– Не надо понимать буквально весь этот вздор. Ты же знаешь, на что способны девицы.

– Знаю. – Он снова фыркнул, причем с таким звуком, который, казалось, идет от самых его подошв. – Но лучше бы мне этого не знать.

– Я хочу сказать, она наверняка догадалась, что ты сидишь в кустах, и нарочно принялась тебя пиявить. Видишь ли, с точки зрения психологии ее поведение понятно. Девицы всегда поддаются порывам. Она воспользовалась случаем и решила тебя подразнить, но в каждой шутке есть доля правды, горькой правды.

– Горькой правды?

– Ну да.

Он опять фыркнул, и я почувствовал себя членом королевской фамилии, в честь которой флотилия дает

двадцать один залп. Кажется, не встречал человека, который бы так замечательно фыркал из обоих стволов.

– В каком смысле «горькая правда»? Я не толстый.

– Конечно, нет!

– И что плохого в цвете моих волос?

– Ничего плохого, Таппи. Волосы у тебя – что надо.

– И макушка у меня не светится… Какого черта ты скалишь зубы?

– Я не скалю. Просто слегка улыбаюсь. Представил, как ты, по словам Анджелы, выглядишь. Пузатый и с лысиной на макушке. Довольно забавно.

– Значит, тебе забавно?

– Нет-нет, что ты!

– То-то же. Не советую забавляться на мой счет.

– Как скажешь, Таппи, старина.

Мне показалось, наша беседа вновь принимает дурной оборот. Больше всего я хотел положить ей конец. И мое желание сбылось, ибо в этот момент сквозь заросли лавра замаячила неясная фигура, в которой я без труда узнал Анджелу.

Лицо у нее сияло ангельской добротой, а в руке она держала тарелку с сандвичами. Как я выяснил позже, это были сандвичи с ветчиной.

– Берти, если ты встретишь мистера Глоссопа, – проговорила она, мечтательно глядя прямо на Таппи, – пожалуйста, передай ему это. Боюсь, он, бедняжка, голоден. Ведь уже почти десять часов, a y него после ужина крошки во рту не было. Я оставлю тарелку здесь, на скамейке.

Она направилась к дому, и я подумал, что мне лучше пойти с ней. Здесь мне делать было нечего. Едва мы отошли, ночную тишину прорезал звук разлетевшейся на куски тарелки, по которой, должно быть, изо всей силы поддали ногой, и приглушенные злобные проклятия.

– Какая тишина и покой вокруг, – сказала Анджела.

ГЛАВА 16

Когда я утром пробудился навстречу новому дню, солнце золотым светом заливало Бринкли-Корт и ухо ловило щебетанье птиц в зарослях плюща. Однако Бертрам Вустер, который, сидя в постели, потягивал душистый чай, не находил у себя в душе ответного щебетанья, равно как и золотого солнечного света. Перебирая в памяти события вчерашнего вечера, Бертрам не мог не признать, что в деле Таппи – Анджела он сел в лужу. Как ни старался я увидеть у тучки светлую изнанку, мне становилось все более понятно, что пропасть между этими двумя гордецами стала бездонной и навести через нее мосты не под силу даже мне.

Судя по тому, в каком бешенстве Таппи растоптал тарелку с сандвичами, я, как человек проницательный, понял, что он долго не простит Анджеле ее выходку.

В сложившихся обстоятельствах я счел за лучшее временно отложить проблему Таппи – Анджела и вернуться к делу Гасси, которое рисовалось мне в более радужном свете.

Тут у меня все шло как по маслу. Патологическая щепетильность Дживса, не пожелавшего сдобрить джином апельсиновый сок, доставила мне массу хлопот, но я со свойственной Вустерам твердостью преодолел все препятствия. В избытке запасся спиртным, бутылка с которым была припрятана в моей комнате, в ящике туалетного стола. Кроме того, я убедился, что около часа дня кувшин, должным образом наполненный соком, будет стоять на полке в буфетной. Взять его с полки, прокрасться к себе в комнату, влить джину и в нужное время, к дневной трапезе, вернуть на место – задача, несомненно, требующая ловкости, но отнюдь не обременительная.

Испытывая удовольствие сродни тому, с каким припасаешь лакомство для ребенка, заслуживающего поощрения, я допил чай и устроился поудобнее в подушках, чтобы хорошенько отдохнуть. Когда предстоит серьезная мужская работа и голова должна быть ясной, нет ничего лучше, как еще немного вздремнуть.

Спустившись вниз эдак через час, я убедился, что был трижды прав, когда разрабатывал свой блистательный план по оживлению Гасси. С этим дуралеем я столкнулся на лужайке и с первого взгляда понял, что ему как воздух необходимо стимулирующее средство мгновенного действия. В то утро, как я уже упоминал, солнце своими лучами золотило окружающий мир, птички щебетали и все в природе сияло улыбкой. Все, кроме Гасси Финк-Ноттла. Он ходил кругами по лужайке и бормотал себе под нос, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории, однако, пользуясь столь благоприятным случаем, чувствует себя обязанным сказать несколько слов.

– А-а, Гасси, – проговорил я, останавливая его, ибо он собирался начать новый круг. – Чудесное утро, правда?

Даже не знай я заранее, что бедный придурок сам не свой, я тотчас бы все понял по той грубости, с какой он послал к черту чудесное утро. Я немедленно приступил к выполнению нелегкой задачи: вернуть румянец на щеки злосчастного тритономана.

– Послушай, Гасси, я принес тебе хорошие вести. Он взглянул на меня с внезапно пробудившимся живым интересом.

– Сгорела школа в Маркет-Снодсбери?

– С чего ты взял?

– Разразилась эпидемия свинки? Или началась корь, и школу закрыли?

– Да нет же, нет.

– Тогда что ты мелешь про хорошие вести?

Я попытался его успокоить.

– Гасси, не стоит делать из всего трагедию. Зачем так убиваться из-за такого пустяка, как вручение призов в школе?

– По-твоему, это пустяк? Как ты не понимаешь, я целыми днями мучаюсь, сочиняя свою речь, и ничего не могу придумать, кроме одной фразы о том, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории. Я прохронометрировал свою речь, она занимает пять секунд. Черт подери, Берти, что я должен говорить? Что, например, говоришь ты, когда вручаешь призы?

Я задумался. Однажды, еще в начальной школе я получил приз за отличное знание Библии, и предполагалось, что вся подноготная этой процедуры должна быть мне знакома до мельчайших подробностей. Увы, я ничего не мог вспомнить.

Внезапно из тумана всплыла одна фраза.

– Скажи, например, что тише едешь – дальше будешь.

– Почему?

– Ну-у… не знаю, все так говорят. Звучит здорово.

– Я не о том. Я хочу знать, почему. Почему если тише едешь, то дальше будешь?

– Послушай, что ты ко мне пристал? Все умные люди так говорят.

– Но что это означает?

– По-моему, считается, что эта мысль должна утешить тех, кто не получил призов.

– Плевал я на них. Мне-то какая польза от этой мысли? Я должен думать о тех, кто получил призы, о тех обормотах, которые выйдут на сцену. А если они начнут строить мне рожи?

– Не начнут.

– Откуда ты знаешь? Они только об этом и думают. И даже если не начнут, то… Берти, можно, я тебе скажу одну вещь?

– Валяй.

– Я решил последовать твоему совету и пропустить глоток спиртного.

Я не смог сдержать улыбки. Если бы дуралей догадывался, что я задумал.

– Брось, Гасси, все будет хорошо, – сказал я.

Его снова затрясло в лихорадке.

– Откуда ты знаешь? Я уверен, что собьюсь.

– Тьфу!

– Или уроню приз.

– Глупости!

– Или еще чего-нибудь натворю. Я это нутром чувствую. Сегодня что-то произойдет, и все будут надо мной смеяться до коликов. Уже сейчас слышу, как они смеются. Как гиены… Берти!

– Берти слушает, старик.

– Помнишь ту школу, где мы учились перед тем, как поступить в Итон?

– Еще бы. Там я получил приз за знание Библии.

– Отстань ты со своим призом. Не о нем речь. Помнишь случай с Бошером?

Как не помнить. Одно из самых ярких впечатлений детства.

– Помнишь, как генерал-майор сэр Уилфред Бошер приехал к нам в школу вручать призы, – продолжал Гасси тусклым безжизненным голосом. – Он уронил книгу. Наклонился ее поднять. И в этот момент брюки у него на заду лопнули.

– Как мы тогда хохотали!

У Гасси по лицу прошла судорога.

– Негодники! Свиньи! Хохотали, вместо того чтобы промолчать, выказать сочувствие доблестному генералу. Он тогда так смутился, а мы вопили и вовсю веселились. И я громче всех. Берти, сегодня со мной будет то же самое. Бог меня покарает, и надо мной будут хохотать, как мы хохотали над генерал-майором сэром Уилфредом Бошером.

– Брось, Гасси. Не лопнут у тебя брюки.

– А ты откуда знаешь? Брюки лопаются у таких людей – не чета мне. Возьми генерала Бошера – кавалер ордена «За отличную службу», доблестно защищал северо-западные границы Индии, а брюки лопнули. Вот увидишь, из меня сделают посмешище, козла отпущения. Поверь, Берти, я это чувствую. А ты, прекрасно понимая, что меня ждет, болтаешь о каких-то хороших новостях. Сейчас единственная радость для меня – это весть о том, что среди школьников вспыхнула эпидемия бубонной чумы и им всем предписан строгий постельный режим.

Настал момент, когда я должен был сказать Гасси свое веское слово. Я мягко положил руку ему на плечо. Он ее сбросил. Я повторил свой жест. Он снова сбросил мою руку. Когда я в третий раз попытался мягко положить руку ему на плечо, он отпрянул от меня и с явным раздражением осведомился, уж не вообразил ли я себя, черт подери, остеопатологом.

Я счел его поведение вызывающим, однако сделал скидку на его невменяемое состояние. Я напомнил себе, что совсем скоро, после ленча, передо мной предстанет иной, преображенный Огастус Финк-Ноттл.

– Слушай, старик, я сказал «хорошие новости», имея в виду Мадлен Бассет.

Лихорадочный блеск в его глазах погас, уступив место глубочайшей скорби.

– Ни о каких хороших вестях не может быть речи. Я потерпел полный провал.

– Ничего подобного. Убежден, если ты еще раз попытаешь счастья, у тебя все получится.

И я торопливо пересказал наш вчерашний разговор с дурехой Бассет.

– Тебе нужно еще раз с ней увидеться, и при всем желании ты уже не сможешь завалить это мероприятие. Пойми, она только о тебе и мечтает.

Он покачал головой.

– Нет.

– Что «нет»?

– Все бесполезно.

– В каком смысле «бесполезно»?

– Не стоит и пытаться.

– Но ведь она сама сказала…

– Не имеет значения. Может, она когда-то меня и любила. А вчера я убил ее любовь.

– Ничего ты не убил.

– Нет, убил. Теперь Мадлен меня презирает.

– Ничуть не бывало. Она понимает, что у тебя от волнения душа в пятки уходит.

– И снова уйдет, если попытаюсь с ней увидеться. Бесполезно, Берти. Я безнадежен, и это конец. По своей природе я из тех, кто и мухи не обидит.

– Дело не в мухе. Муха здесь ни при чем. Вопрос в том…

– Понимаю, понимаю. Но все бесполезно. У меня ничего не получится. Это конец. Не хочу еще раз пережить вчерашний позор. Ты говоришь, надо снова попытаться, но ты не представляешь, что это такое. Ты не прошел через этот ужас, когда готовишься сделать девушке предложение и вдруг ни с того ни с сего начинаешь молоть о плюмажеобразных наружных жабрах новорожденных тритонов. Второй раз я такого не вынесу. Нет, я смирился со своей судьбой. Все кончено. А теперь, Берти, будь другом, проваливай отсюда. Мне надо сочинить речь. Я не могу сочинять, когда ты мозолишь мне глаза. Но раз уж ты все равно мозолишь, подкинь мне пару каких-нибудь историй. Эти маленькие негодники, конечно, ждут чего-нибудь такого.

– Ты слышал анекдот про…

– Не надо. Мне не нужны твои скабрезные анекдоты из курительной «Трутней». Мне надо что-нибудь возвышенное. Что поможет им в дальнейшей жизни. Хотя, само собой, плевал я на их дальнейшую жизнь, пусть подавятся.

– На днях мне рассказали один забавный анекдот.

Подробностей не помню, но речь об одном типе, который храпел, потому что у него были аденоиды, и мешал соседям. А конец такой: «Он своим храпом взял всех нахрапом».

Гасси безнадежно махнул рукой.

– И ты хочешь, чтобы я вставил этот анекдот в свое выступление перед мальчишками? Да каждый из них наверняка напичкан этими самыми аденоидами. Они же сцену разнесут. Ради бога, Берти, уймись, оставь меня в покое. Давай чеши отсюда… Леди и джентльмены, – возопил Гасси низким утробным голосом, – я не хотел бы злоупотреблять вниманием столь благоприятного случая…

Оставив несчастного придурка в одиночестве, мудрый Вустер удалился, от души поздравляя себя с тем, что у него хватило здравого смысла сделать необходимые приготовления, теперь остается только в нужный момент нажать кнопку, чтобы запустить в действие тонко разработанный план.

Видите ли, до настоящей минуты я питал надежду, что, если открою Гасси глаза на то, как относится к нему Мадлен Бассет, остальное доделает сама природа – Гасси воспарит, и искусственные стимуляторы ему не потребуются. Потому что кому хочется носиться по дому с кувшином апельсинового сока, если в этом нет острой необходимости.

Но сейчас, как я убедился, следовало привести мой план в действие. Ни живости, ни бодрости духа, ни нравственных сил – ничего этого Гасси во время нашего разговора не выказал, и я решил принять самые суровые меры. Расставшись с несчастным, я направился к буфетной, дождался, когда дворецкий выйдет по какой-то своей надобности, проскользнул внутрь и завладел заветным кувшином. Украдкой поднялся по лестнице, шмыгнул к себе в комнату и первом делом увидел Дживса, колдовавшего над моими брюками.

Он бросил на кувшин взгляд, который показался мне – как потом выяснилось, ошибочно, – осуждающим. Я выпрямился во весь рост. Не потерплю от Дживса никаких глупостей.

– Да, Дживс?

– Сэр?

– У вас такой вид, будто вы хотите высказать свое мнение.

– О нет, сэр. Как я заметил, у вас в руках кувшин с апельсиновым соком для мистера Финк-Ноттла. Я хотел бы заметить, что, по моему мнению, было бы неосмотрительно добавлять в сок алкогольный напиток…

– Это и есть высказывание своего мнения, Дживс, и…

– Потому что я уже об этом позаботился, сэр.

– Как?!

– Да, сэр. В конечном счете я решил согласиться с вами.

Я смотрел на него, вытаращив глаза. Я был глубоко тронут. Думаю, любой на моем месте был бы тронут, если бы вдруг обнаружил, что старый добрый дух вассальной верности, который он считал давно похороненным, на самом деле живехонек.

– Дживс, – сказал я, – я тронут.

– Благодарю вас, сэр.

– Тронут и обрадован.

– Я очень вам благодарен, сэр.

– Однако почему вы переменили решение?

– Я случайно встретил в саду мистера Финк-Ноттла, сэр, когда вы еще спали, и мы с ним немного побеседовали.

– И вы почувствовали, что живительная влага ему необходима?

– В высшей степени, сэр. Его настроение крайне меня огорчило. Он себя ведет, как капитулянт.

Я кивнул:

– У меня точно такое же чувство. Именно капитулянт, очень подходящее слово. А ему вы сказали, что его настроение показалось вам капитулянтским?

– Да, сэр.

– Но все бесполезно?

– Да, сэр.

– Ну что ж, Дживс. Надо действовать. Сколько джина вы влили в кувшин?

– Полную стопку, сэр.

– Достаточно ли этого для взрослого капитулянта, как вы считаете?

– Думаю, вполне достаточно, сэр.

– Сомневаюсь. Кашу маслом не испортишь. Добавлю-ка и я столько же.

– Я бы не советовал этого делать, сэр. Например, попугай лорда Бранкастера…

– Дживс, вы повторяете прежнюю ошибку. Гасси не попугай. Вам необходимо последить за собой. Итак, я добавлю унцию.

– Очень хорошо, сэр.

– Да, кстати, Дживс. Чтобы оживить свою речь, мистеру Финк-Ноттлу нужна парочка свеженьких анекдотов. Не знаете чего-нибудь подходящего?

– Я знаю анекдот о двух ирландцах, сэр.

– Пэт и Майк?

– Да, сэр.

– Они еще гуляют по Бродвею?

– Да, сэр.

– То, что надо. А еще чего-нибудь в том же духе?

– Нет, сэр.

– Ладно, обойдется. А сейчас можете пойти рассказать ему про Пэта и Майка.

– Хорошо, сэр.

Дживс вышел, а я открутил пробку и щедро плеснул в кувшин из бутылки. Едва я успел это проделать, в коридоре послышались шаги. Мне ничего не оставалось, как сунуть кувшин за фотографию дяди Тома, стоящую на каминной полке. Дверь отворилась, и хорошим аллюром, пригарцовывая, как цирковая лошадь, в комнату ворвался Гасси.

– Привет, Берти! – крикнул он. – Привет! Привет! И еще раз привет! Берти, как прекрасен мир! Никогда не видел таких прекрасных миров!

Я лишился дара речи и только в изумлении таращил глаза. Мы, Вустеры, соображаем со световой скоростью, и я тотчас понял: что-то произошло.

Я ведь вам рассказывал, как он кружил по лужайке. Описал сцену, которая там между нами произошла. И если я проделал это с надлежащим мастерством, вы должны были понять, что Огастус Финк-Ноттл – нервнобольной, с дрожащими коленками, что вид у него – краше в гроб кладут и что в припадке малодушного страха он все время судорожно теребит лацкан пиджака. В общем, законченный капитулянт. Лягушка, по которой проехала борона, – таков был Гасси, когда мы с ним разговаривали на лужайке.

Теперь передо мной предстал совсем другой человек. Уверенность в себе, казалось, сочится из каждой его поры. Лицо пылает, глаза радостно блестят, рот растянут в самодовольной ухмылке. А когда он добродушно хлопнул меня по спине – к несчастью, я не успел увернуться, – мне показалось, что меня лягнул мул.

– Ах, Берти, спешу тебя обрадовать – ты был совершенно прав, – весело затарахтел он, прямо как коноплянка, у которой нет ни единой заботы. – Твоя теория, проверенная практикой, блестяще подтвердилась. Я чувствую себя, как бойцовый петух.

Я перестал хлопать ушами. Я все понял.

– Значит, ты пропустил стаканчик?

– Ну да. Как ты советовал. Препротивная штука. Похожа на лекарство. Обжигает горло, после нее чертовски хочется пить. Удивляюсь, как люди пьют эту гадость и еще получают удовольствие, вот ты, например. Но не буду отрицать – действует безотказно. Кажется, я мог бы укусить тигра.

– Что ты пил?

– Виски. По крайней мере, судя по этикетке, это был виски, и у меня нет оснований подозревать, что такая женщина, как твоя тетушка – благородная, высоконравственная, истинная британка, – станет преднамеренно вводить публику в заблуждение. Исключено. И если в ее доме на графине этикетка «Виски», считаю, что в графине виски.

– Виски с содовой, да? Молодец! Лучшего и выдумать невозможно.

– Содовая? – задумчиво проговорил Гасси. – То-то мне казалось, будто я забыл что-то важное.

– Выходит, ты не разбавил виски?

– Даже в голову не пришло. Зашел в столовую и выпил прямо из графина.

– Много?

– Ну, глотков десять… Может, двенадцать. Или четырнадцать. Ну, скажем, шестнадцать средних глотков. Фу, черт, умираю от жажды.

Он подошел к умывальному столу, взял бутылку с водой и отпил прямо из горлышка. Я украдкой бросил взгляд на фотографию дяди Тома за спиной Гасси. Впервые с того времени, как это страшилище вошло в мою жизнь, я порадовался, что оно такое крупномасштабное. Оно надежно хранило тайну. Если бы Гасси увидел графин с апельсиновым соком, он бы вцепился в него, как черт в грешную душу.

– Я рад, что ты ожил, – сказал я.

Гасси пружинистым шагом отошел от раковины и снова попытался похлопать меня по спине. Однако я ловко подставил ему подножку, он пошатнулся и с размаху плюхнулся на кровать.

– Ожил! Я тебе говорил, что могу укусить тигра?

– Говорил.

– Я себя недооценивал. Подайте сюда двух тигров. Или стальную дверь, я ее изжую до дыр. Послушай, тогда, в саду я, должно быть, показался тебе настоящим ослом. Теперь я понимаю, что ты надо мной смеялся про себя.

– Ну что ты, Гасси.

– Да-да, – настаивал он. – Еще как смеялся. Но я тебя не осуждаю. Не представляю, почему я так паниковал из-за вручения каких-то дурацких призов в какой-то дурацкой занюханной школе. А ты представляешь, Берти?

– Нет.

– Правильно. И я не представляю. Такой пустяк.

Влезу на сцену, скажу несколько благосклонных фраз, вручу маленьким негодяям их призы и соскочу со сцены под восторженные аплодисменты. И никаких лопнувших брюк, ни-ни. И почему брюки должны лопнуть? Не представляю. А ты представляешь?

– Нет.

– Вот и я тоже не представляю. Уж я в грязь лицом не ударю. Я знаю, что нужно публике – простое, мужественное, полное здорового оптимизма слово, а главное – рубить сплеча. С этого плеча, – сказал Гасси, похлопывая себя по лацкану пиджака. – И чего я так утром разнервничался, не представляю. Что может быть проще – раздать несколько дешевых книжонок кучке чумазых детей. И все же, Берти, я себе не представляю, почему я так разнервничался. Но теперь я в порядке – в порядке! в полном порядке! – говорю тебе как старому другу. Потому что ты – мой старый друг, я теперь ясно вижу, что ты – мой старый друг. По-моему, ты мой самый старый друг. Берти, ведь ты давно мой старый друг?

– Давно, давно.

– Подумать только! Хотя, конечно, наверняка было время, когда ты был моим новым другом… А! Гонг на ленч. Идем, дружище.

И, вскочив с кровати, как дрессированная блоха, он бросился к двери.

Я в задумчивости последовал за ним. Конечно, то, что произошло с придурком, можно записать в доходную часть гроссбуха. В том смысле, что я хотел преобразить Гасси. Преображенный Финк-Ноттл был моей конечной целью. Но теперь, видя, как он съезжает по перилам, я немного встревожился, не переборщил ли

он с преображением. Пожалуй, еще начнет за ленчем швыряться хлебом, с него станется.

К счастью, всеобщее уныние, царившее за столом, немного охладило его пыл. Чтобы веселиться в таком обществе, следовало наклюкаться более основательно. Я говорил этой малохольной Бассет, что в Бринкли-Корте навалом страдающих сердец, однако, похоже, в скором времени здесь будет навалом страдающих желудков. Анатоль, как я узнал, слег в постель с приступом меланхолии, и ленч приготовила судомойка – самая бездарная особа из всех, кто когда-либо стоял у плиты.

Эта последняя капля в чаше горестей, постигших обитателей Бринкли-Корта, повергла всех нас в молчание, и гробовую тишину в столовой не рискнул нарушить даже Гасси. Если не считать, что он все-таки промурлыкал куплет какой-то песенки, ничем из ряда вон выходящим наша трапеза отмечена не была, и вскоре мы поднялись из-за стола, напутствуемые тетей Далией, которая велела всем облачиться в праздничные одеяния и явиться в Маркет-Снодсбери не позднее половины четвертого. У меня хватило времени выкурить сигарету-другую под сенью беседки на берегу пруда, и я вернулся к себе в комнату около трех.

Дживс трудился, наводя последний лоск на мой цилиндр, и только я собрался известить его о новостях в деле Огастуса Финк-Ноттла, как он меня опередил, сообщив, что мистер Финк-Ноттл недавно покинул мою спальню.

– Когда я пришел в вашу комнату, чтобы приготовить для вас одежду, мистер Финк-Ноттл сидел в кресле, сэр.

– В самом деле? Значит, Гасси сюда заходил?

– Да, сэр. Мистер Финк-Ноттл вышел отсюда несколько минут назад. Он поехал в школу с мистером и миссис Траверс в их автомобиле.

– Вы рассказали ему анекдот о двух ирландцах?

– Да, сэр. Он оглушительно смеялся.

– Хорошо. А еще что-нибудь для него придумали?

– Я взял на себя смелость, сэр, посоветовать мистеру Финк-Ноттлу, чтобы он напомнил юным джентльменам, что науки сокращают нам опыты быстротекущей жизни. Покойный лорд Бранкастер был большой любитель процедуры раздачи призов в школах и каждый раз непременно произносил эту фразу.

– А как Гасси к ней отнесся?

– Он оглушительно смеялся, сэр.

– Вы, наверное, удивились, что он веселится напропалую?

– Да, сэр.

– Наверное, подумали, с чего бы это. Ведь когда вы с ним виделись в последний раз, он был законченным капитулянтом.

– Да, сэр.

– Хотите, объясню, Дживс? С тех пор, как вы видели Гасси в последний раз, он ударился в разгул. Когда он сюда приходил, он был под мухой.

– В самом деле, сэр?

– Несомненно. У него сдали нервы, он прокрался в столовую и приложился к бутылке. Накачался виски по самую ватерлинию. Опорожнил, я думаю, полграфина. Вот счастье, Дживс, что он не добрался до апельсинового сока с джином!

– Вне всякого сомнения, сэр.

Я посмотрел на кувшин. Фотография дяди Тома валялась на каминной решетке, и кувшин стоял на виду, так что Гасси не мог его не заметить. Слава богу, он был пуст.

– Если позволите, сэр, вы поступили чрезвычайно благоразумно, вылив апельсиновый сок.

Я выпучил глаза.

– Как?! Разве его вылили не вы?

– Нет, сэр.

– Дживс, давайте внесем ясность. Значит, вы говорите, что сок вылили не вы?

– Да, сэр. Когда я вошел в спальню и увидел, что кувшин пуст, я предположил, что апельсиновый сок с джином вылили вы.

Мы в ужасе уставились друг на друга. Два разума, но мысль одна их гложет.

– Я очень боюсь, сэр…

– И я боюсь, Дживс.

– Вряд ли можно сомневаться…

– Можно не сомневаться. Давайте взвесим факты. Проанализируем данные. Кувшин стоял на каминной полке, доступный для всеобщего обозрения. Гасси все время жаловался, что умирает от жажды. Вы застали его здесь, и он оглушительно смеялся. Боюсь, Дживс, что сомневаться не приходится – в данный момент все содержимое кувшина лежит поверх того груза, который находился в желудке этого уже и так не в меру раскованного субъекта. Весьма тревожно, Дживс.

– Крайне тревожно, сэр.

– Давайте не будем терять головы и еще раз сопоставим факты. Вы влили в кувшин, ну, скажем, стопку?

– Полную стопку, сэр.

– И я от всей души добавил не меньше.

– Да, сэр.

– Не успеем мы и глазом моргнуть, как Гасси вместе со всей взрывоопасной смесью, что плещется у него внутри, выйдет вручать призы перед самой достойной и изысканной публикой в графстве.

– Да, сэр.

– Дживс, кажется, нам предстоит довольно занимательное зрелище.

– Да, сэр.

– Как по-вашему, что будет?

– Боюсь, довольно трудно представить себе эту картину, сэр.

– Воображение отказывает?

– Да, сэр.

Тогда я обратился к собственному воображению. Дживс был прав. Мне оно тоже отказало.

ГЛАВА 17

– И все-таки, Дживс, – говорил я, в задумчивости крутя баранку, – нет худа без добра.

Минут через двадцать после нашего разговора я в своем двухместном авто подъехал к парадной двери, где меня ждал Дживс, и мы покатили в живописный городок под названием Маркет-Снодсбери. После того как мы с Дживсом расстались – он направился в свою комнату за шляпой, а я остался в спальне, чтобы облачиться в парадный костюм, – я продолжал напряженно думать.

И вот теперь излагал свои выводы Дживсу.

– В каком бы мрачном свете ни рисовалось нам будущее, какие бы черные тучи ни собирались над нашими головами, проницательный взгляд всегда различит вдали синюю птицу счастья. Скверно, разумеется, что через десять минут Гасси придется вручать призы в состоянии сильного алкогольного отравления, но мы не должны забывать, что каждое явление имеет как минимум две стороны.

– Вы полагаете, сэр…

– Совершенно верно. Думаю, у него прибавилось шансов добиться успеха у Мадлен Бассет. Предложить ей руку и сердце теперь для него – раз плюнуть. Я буду сильно удивлен, если Гасси не превратится в пещерного человека, эдакого Джеймса Кагни. Вы когда-нибудь его видели в кинематографе?

– Да, сэр.

Я услышал характерное покашливание и скосил на Дживса глаза. Он явно хотел что-то мне сообщить.

– Значит, вы еще не знаете, сэр?

– А?

– Вы не слышали, что в скором будущем состоится свадьба мистера Финк-Ноттла и мисс Бассет?

– Что?!

– Да, сэр.

– Когда он успел?

– Сразу после того, как покинул вашу комнату, сэр.

– О! Значит, в постапельсиновую эру?

– Да, сэр.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14