- Что вы делаете? Ах, что вы делаете! - металась выскочившая за ними Майя.
      - Выходите, или я вас подожгу, забросаю черепками и известкой, открою, где вы прячетесь, и вас все равно найдут! - кричала она под звон бьющихся стекол. - Вам никогда не повезет, если будете отсиживаться в этой кротовой норе и не протянете руки к удаче! Пусть даже бьют по этим рукам!
      Дом испуганно молчал. Но вот двери отворились, и его жильцы один за другим, как из осажденной крепости, стали выходить наружу. Впереди шла старушка со спицами, выставленными вперед, как рапиры. За ней следовал чертежник и все остальные. Шествие замыкал детина с татуировкой. Едва он последним сошел с крыльца, как к дому подкатили "жигули" и вышел верзила в зеркальных очках. Увидев его, она схватила за руку Чубчика и потянула за собой к мотоциклу. Стоп. Мотоцикл? Откуда он?
      И все же отчетливо видит, как подбежала с Чубчиком к мотоциклу, но верзила схватил мальчишку за руку и потащил в машину.
      Потом была погоня, она мчалась за "жигулями" по центру, но машина каким-то образом вскоре очутилась позади нее, и возле универмага ее мотоцикл был сбит.
      Из всех виденных мною хобби твое - самое безжалостное. В каком, отчаянии, должно быть, замирают ветви можжевеловых деревьев, когда ты с пилкой приближаешься к ним. Рраз, рраз - и дерево ампутировано, зияет открытой раной. Ради чего? Чтобы праздно любоваться диковинным рисунком среза и вдыхать терпкий, очень стойкий можжевеловый аромат? Долго, с десяток лет длится умирание маленьких брусочков на твоем столе.
      По кольцам на срезах ищу сорок пятый год - ученые говорят, что в ту минуту, когда на Хиросиму сбросили атомную бомбу, деревья всего мира отметили радиацию, изменив цвет колец. На твоих срезах все круги одинаковы, деревья послевоенные. Быть может, мои ровесники.
      Не броди по лесу с пилой. Чего доброго, он зарегистрирует в своей родословной и этот факт.
      Какой странный ты написал пейзаж. Резко-синяя гладь моря, пальмы, кипарисы сменяются выжженной солнцем равниной с хаотичными нагромождениями скал на горизонте. Пышность Южнобережья и первозданность восточного Крыма, пушкинская "очей отрада" и волошинская суровая Киммерия.
      Пейзаж притягивает и пугает. Если долго смотреть на него, кажется, будто там, среди пальм и кипарисов, маячит мой силуэт, а справа, в острых обломках скал, проглядывает неправильный профиль Ее. Что это?
      Она долго пыталась вспомнить, когда же был Новый год? Вроде бы до происшествия с "жигулями". Но ведь тот большой снегопад шел как раз в праздник, а до этого не было ни мороза, ни снега. Неужто все пригрезилось?..
      Новый год совпадал с ее днем рождения. И было хорошо от мысли, что ее незнакомцы, поднимая бокалы в честь праздника, сами того не ведая, отметят и ее торжество.
      От Сашеньки давно не было вестей. Позвонил бы хоть, поинтересовался, как сыновья, внук. Может, заболел? Или не хочет выходить из своего нового молодого круга, где меньше печалей и потерь?
      Как всегда, перед праздником оказалось много забот. Она села на мотоцикл.
      Снежные звезды плавно опускались на деревья, дома, тротуары, сверкали на стеклах окон, крышах автомобилей, впархивали в открытые форточки. В этот южный город они прилетали не часто, поэтому им были рады. Их ловили в ладони, пробовали на язык.
      На одной из главных улиц заметила в праздничной толпе красную "буратинку" с большим помпоном. Затормозила. Привыкла тормозить на красный свет. Нырнула в толпу и за руку вытащила из ее водоворота девочку лет шести. Девочка плакала. Крупные капли скатывались с ресниц на розовые от мороза щеки. Оказалось, у нее пропал кот. Камышовый, разновидность рыси. Огромный, теплый, коричневый. Самый красивый, самый умный, самый ласковый. Ни у кого в городе не было такого. Еще утром она угощала его свежей рыбой и журила за то, что разбил цветочную вазу. А пришла из детсада и увидела тюфячок Камыша пуст.
      Сотни каблуков вдавливали снежные звезды в асфальт, но ей казалось, что если она будет внимательна, то разгадает на их искореженной поверхности следы толстых сильных лап.
      Девочкино горе было так знакомо и близко, что она еле сдержала улыбку.
      - От меня тоже сбежал кот, его звали Профессор, - сказала она. - Но ты не плачь. Твой должен вернуться. Он наверняка вернется, это лишь под конец жизни все уходит. А сейчас едем со мной.
      Мотоциклистка в бордовом шлеме, видимо, спутала все ее планы, но потом девочка сообразила, что с ней можно быстрее отыскать беглеца, села впереди нее, уцепилась за руль, и они помчались так, как если бы их подхватило само время. Замелькали в витринах пластмассовые елки, разукрашенные цветными шарами, понеслись мимо продавщицы мороженого в белых халатах, осталась позади веселая кутерьма толпы с бутылками шампанского, матовым свечением лимонов а сетках, круглыми коробками тортов.
      - Не нужно так быстро, - сказала девочка, - а то влетим в Новый год без Камыша.
      Она сбавила скорость и в свою очередь попросила, чтобы девочка сидела спокойней, потому что едут они не на пони из детского парка.
      - Впервые вижу девушку-мотоциклистку, - сказала девочка.
      - Кого? - переспросила она и чуть было не врезалась в идущий впереди троллейбус.
      - Девушку-мотоциклистку.
      Табачкова остановилась.
      - Впервые вижу девушку-мотоциклистку, - в третий раз повторила девочка.
      - Ты хотела сказать бабушку-мотоциклистку, но постеснялась, не захотела обидеть меня? Глупышка, я уже привыкла. Представь, и в таком возрасте нет ничего страшного, если сама не будешь думать о нем плохо.
      - Что ты! - девочка рассмеялась. - Какая же ты бабушка? Ты - девушка!
      - Зачем так шутить? - Она нахмурилась и тронула мотоцикл с места. Впрочем, дети всегда путают годы.
      - Нет, у меня есть бабушка, я знаю, какими бывают бабушки, - упрямо возразила малышка. - Зачем ты называешь себя бабушкой, когда ты девушка? Загляни в витрину и увидишь.
      Она мельком взглянула направо и улыбнулась - витрина и впрямь отражала стройную девушку за рулем мотоцикла.
      - Это все снег! - весело прокричала она. - Это он, проказник, заштукатурил мои морщины. А морозец помог ему, - разукрасил щеки.
      Девочка недоверчиво посмотрела на нее.
      Они проехали центр с его многолюдьем, когда маленькая пассажирка вдруг беспокойно заерзала:
      - Стой!
      - Надо спешить, приближается праздник! - крикнула мотоциклистка.
      - Нет-нет, остановись!
      - Ты здесь живешь?
      - Там... Снегурочка! - девочка смотрела куда-то назад и вверх.
      Развернула мотоцикл. Остановилась. На балконе третьего этажа вырисовывалась фигура женщины, припорошенной снегом, Женщина стояла и что-то кричала.
      - Захлопнула дверь и не может войти, - расслышала девочка.
      - Надо же. Посиди, я сейчас, - сказала Табачкова и пошла к телефонной будке, напротив которой остановилась. Приложила к уху трубку и задумалась. А куда, собственно, звонить! Набрала "01", но ей ответили, что пожарная такими делами не занимается. По "03" спросили: "Живая? Не замерзла?" "Нет еще", - успокоила она. "Так что же вы хотите?" - услышала в ответ. "09" объяснил, что нет такой службы, которая снимала бы с балконов растяп - вдруг завтра им вздумается кукарекать на крыше.
      Нечастые прохожие на этой улице замедляли шаги, но, узнав, в чем дело, весело хмыкали и спешили к новогодним столам.
      Женщина на балконе и впрямь выглядела комично, и эта комичность беспокоила. Смех смехом, а человек может если не замерзнуть, то простудиться и заболеть. Сломала бы она, поскользнувшись, руку или ногу, ей давно бы уже оказали помощь. А за такой вот кажущейся веселостью положения не сразу разглядишь опасность.
      - У меня есть перочинный нож, - сказала девочка, смышлено оценив обстановку. Достала из коробки длинные серебристые нити. - Привяжем его, чтобы не затерялся в снегу, если упадет мимо. - И отметила; - Она в халате и тапочках на босу ногу.
      Они связали несколько нитей в одну, прикрепили к ней нож и забросили на балкон. Женщина подхватила ножик, стала ковырять им в замочной скважине, но бесполезно - замок не поддавался.
      - Нужно позвонить соседям, - опять смекнула девочка. Решение было таким простым и правильным, что она чмокнула ребенка в щеку. Надо же, в своей гордыне вообразила, что никто, кроме нее, не поможет человеку, попавшему в беду.
      Вскоре на балкон посыпались связки ключей, один из которых оказался подходящим - из множества ключей всегда найдется нужный. "Снегурочка" махнула им рукой, стряхнула с халата снег и скрылась в дверях балкона.
      - Темно, - сказала девочка. - Теперь мы уже ни за что не найдем Камыша.
      - Наверное. Но согласись, мы не потратили время зря.
      - Да, - кивнула девочка.
      - Где твой дом?
      Девочка назвала улицу, и минут через десять они были у ее дома.
      - Не волнуйся, я скажу, что ты ездила со мной.
      Едва ступили в коридор, как под ноги им выкатилось что-то мягкое и большое.
      - Он пришел! - вскрикнула девочка. - Твой тоже вернется, ты не грусти!
      - Нет, - мужественно призналась она. - Мой уже не придет.
      Нужно было спешить. Подруги, наверное, уже приехали и волнуются, куда она запропастилась. Что ж, навестит своих знакомцев завтра, а сейчас домой. Домой!
      Какое, однако, перед праздником сумасшедшее движение. Хотя бы добраться без происшествий.
      Вот наконец и двор.
      В подъезде встретила соседку, живущую этажом выше, над ее квартирой. Соседка шла и тихонько напевала песню, услышав которую, она остановилась как вкопанная.
      "Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!" - пела молодая женщина.
      - Катюша, что это вы поете? Что за песня?
      Спросила так взволнованно, что женщина смутилась.
      - Да не песня это вовсе, а так, моя колыбельная. Для сынишки придумала.
      - Твоя? - выдохнула она. - Так это ты пела, совсем рядышком?!
      - Что с вами! - Катюша испуганно посмотрела на нее.
      - Нет-нет, ничего. А ты куда? И где твой сынишка? Новый год где встречаешь?
      - Какой там Новый год! - отмахнулась Катюша. - Бегу в аптеку за горчичниками. Василек опять простудился.
      - Что же ты его самого оставила?
      - Ничего, поплачет и успокоится.
      - Иди-ка домой, а я съезжу.
      - Зачем же, я сама.
      - Иди-иди.
      Она снова выкатила мотоцикл из подъезда и помчалась в аптеку.
      Удивление и смутная вина овладели ею. Подумать только, по всему городу ищет этот голосок, такой жалобный, грустный, одинокий, а он живет над ее квартирой...
      Ты распластал меня на холсте, и волосы мои превратились в травы, руки в деревья. Ты расчленил, разъял меня на части, и где-то среди банок гуаши, акварелей, эскизов, кисточек, тюбиков масляной краски затерялось главное моя свеча.
      Ты любишь мои руки, глаза, губы, но так странно, что даже ночью, когда и светлячок выглядит лампой, тебе не видно моей свечи. А она мерцает сквозь сорочку, одеяло, пытаясь высветить всего тебя. Ты же, прикасаясь ко мне, ворчишь: "Какие холодные пальцы-лягушата! И когда согреешься?"
      С минуты на минуту должны были прийти подруги. Но она так устала, что решила прилечь и немного отдохнуть. Лишь коснулась головой диванной подушки, как ее подхватила, понесла метель.
      За ней мчался отряд мотоциклистов, шестнадцатилетних мальчишек. Впереди - Чубчик. Они пролетели через весь город и остановились у дома на Московском шоссе.
      - Вот здесь, - сказала она.
      Из дому вышла Феодосия с трехпалым псом.
      - Ай, хороши ребята! - улыбнулась бабка, осмотрев мотоциклетный отряд. - От таких ни один браконьер-разбойник не уйдет.
      Феодосия трижды свистнула, и хромой пес превратился в златогривого коня, а на плечах ее запестрел плащ в алых маках.
      - За мной, в Большой каньон! - гаркнула бабка, и отряд помчался за скакуном.
      А она поехала домой, где ее ждали подруги. И от того, что дома у нее кто-то был, сердце ее согревалось.
      По пути заглянула в окно Орфея. Нарядный, в белой гипюровой сорочке, он сидел за пианино, а с дивана на него влюбленно смотрели ребятишки и жена. Музыка и покой поселились в этой семье, и она радостная поехала дальше. Нужно было навестить Лимонникова. Отыскала его с трудом. Он жил теперь в другом доме, подарив одну комнату Ларе с ребенком. Лицо Лимонникова было чистым и розовым, а рост увеличен на двадцать сантиметров.
      Домой, скорей, пока не пробило двенадцать. Они вышли встречать ее. Но почему смотрят такими глазами? И зачем пришел Сашенька?
      - Что-нибудь случилось? - екнуло сердце. - С Мишуком? Валериком?
      - Вот уж и испугалась. Все в порядке, - подхватила ее под руку Смурая. - С этим мотоциклом и забыла о своем юбилее.
      - Нет, правда? - не поверила она, все еще чувствуя противное еканье в груди.
      - Невера, - улыбнулся Сашенька. - Поздравляю. - И протянул ей букетик фиалок.
      Они вошли в подъезд.
      - А тебе идет этот наряд, - усмехнулся он, осматривая ее спортивный костюм, шлем, и неожиданно осекся. Лицо его побледнело.
      - Что с тобой? - всполошилась она.
      - Ты?.. Это ты? - с трудом проговорил он.
      Она непонимающе оглянулась на подруг, и увидела, что они тоже изменились в лице.
      - Аня, - пролепетала Смурая. - Иди и загляни в зеркало.
      Пожав плечами, она поднялась к себе, подошла к овальному зеркалу. Рассмеялась.
      - Ну его, оно сегодня шутит веселее, чем всегда. - Подошла к другому, прямоугольному. - Я же говорила этой девчонке, меня здорово разукрасил морозец. И впрямь девушка.
      Сняла шлем, стряхнула снег с бровей, щек. Опять посмотрела в зеркало, и глаза ее округлились; оттуда глядела двадцатилетняя Аннушка Зорина. - Что за бес...
      Зазвонил телефон. Она сняла трубку.
      - С Новым годом, - сказал голос Аленушкина.
      - С Новым годом, - ответила она.
      - Что новенького?
      - Много кое-чего, - сказала со значением.
      - Голос у вас сегодня какой-то звонкий, молодой.
      - И голос? - пробормотала она, и ее стал разбирать смех. - Это все потому, что мне сегодня шестьдесят.
      - Ну? Поздравляю, голубушка. От всей души!
      Поймала взгляд Сашеньки: давно не видела этот его взгляд - испуганный, влюбленный, ревнивый. И поспешила повесить трубку.
      Все трое продолжали смотреть на нее. Тогда, не понимая, что же все-таки происходит, она собралась с духом и, отгоняя туманящие голову мысли, сказала, как можно равнодушней:
      - Зеркала врут. И мое лицо тоже. Рассудите, как я могла оставить вас в своем возрасте, а сама перескочить назад, в другой? Это было бы предательством. Просто сегодня долго дышала свежим воздухом. - И увидела, как Черноморец стала медленно оседать в обмороке. Едва успели подхватить ее, отвели на диван, потерли виски ватой, смоченной в уксусе.
      - А где Роща? - обернулась она к Сашеньке. - Почему ты без нее?
      Он замялся.
      Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала:
      - Поехали.
      - Куда же ты? - бросилась к ней Смурая и расплакалась, недоверчиво касаясь ее щеки, узнавая и любя в ней свою молодость.
      Она обняла подругу:
      - Мы скоро вернемся. Привезем Рощу.
      Нахлобучила шлем и дала Сашеньке знак следовать за ней.
      Опять снежные звезды леденили ее лицо. Она летела на мотоцикле и думала - вот сейчас увидит Рощу и скажет:
      - Ты Сашеньку не бросай. Завлекла, так теперь не бросай. Плохо ему будет самому. Он не вредный. Скучным бывает, нудным, капризным. Но ты, пожалуйста, терпи, раз уж связалась с ним. Не слушай подруг, не сбивай себя бабьими сплетнями. Помни: сплошных праздников не бывает. Только с тем и будешь счастлива, кто без тебя не может.
      Они мчались по уже новогоднему городу - белому, чистому и светлому от снега. И чем быстрее летел мотоцикл, тем крепче обнимал ее Сашенька. Она знала, что это не ее обнимает он, а Аннушку Зорину, или может, Рощу, и улыбалась сомкнутыми губами. Было ей непривычно хорошо от этих объятий и от того состояния души, которое в последнее время все чаще и чаще приходило к ней.
      Вот наконец встретились.
      - Здравствуй, Роще! Едем ко мне домой, расскажу тебе все по порядку. Вот он, мой дом. На стене у счетчика висит ключ. Возьми его и спустись вниз. Мотоцикл обычно стоит в подвале. Вот ключ. Ну же, ну! Волнуешься, потому и не лезет в скважину. Спокойней и смелей! Удивляешься, как это я выволакивала его каждый раз по ступенькам вверх? Ничего удивительного карабкаться вверх хоть и тяжело, но приятней, чем ползти вниз. Не пугайся, он вначале всегда так дерзко рычит, а потом укрощается. Слышишь, в каком нетерпении дрожит его теплое бордовое тело? Держись за мои плечи. Поехали! Нас ждут!
      Полночь. Улицы пустынны, можно развить скорость и тогда опять почувствуешь ЭТО. Сейчас, еще немного, еще чуть-чуть. Хоть раз в жизни ЭТО надо испытать каждому: когда не поймешь - тебе ли шестьдесят или мне тридцать, тебе ли двадцать или мне восемьдесят и кто ты - Роща или Табачкова, а может, еще кто-то третий, четвертый: Завьялов, Лимонников, девочка с котом, бабка Феодосия, Черноморец, Смурая, Катюша. Ты прекрасна и уродлива, свежа и морщиниста, сильна и беспомощна. Тебя любят и покидают, жалеют и ненавидят. "Будь со мной навсегда" - шепчут тебе и тут же предательски отворачиваются, Кричат "Не уходи!" и выталкивают из памяти вон. И тебе нужно все это перестрадать, во все вжиться, ко всему притерпеться и выдержать. И однажды поймешь: ни дружба, ни любовь, ни удача не проходят, не исчезают, как это тебе казалось раньше. Все с тобой, навсегда, если хоть раз пережил ЭТО: когда у тебя множество глаз и рук, характеров и судеб, имен и лиц, а сердце одно - обыкновенное, маленькое, жалкое, отчаянно бьющееся птахой, готовое вот-вот разорваться. Но может, вовсе и не нужно никуда ехать, чтобы узнать все это, потому что он всегда рядом, зовет и грустит, поет и плачет, тот голосок:
      "Чистого неба, дальних дорог, зеленого луга, быстрых ног!"
      Весной, когда над городом кружил тополиный пух, на проспекте Кирова открылась выставка местных художников.
      Среди портретов виноградарей и строителей, ласковых марин и строгих горных пейзажей висела работа Симферопольского художника Александра Табачкова под названием "Амазонка". Картина была написана в охристо-багряных тонах и притягивала фантастичностью сюжета: над крышами пустынного, еще не пробудившегося ото сна города парил силуэт женщины-мотоциклистки. В первых лучах рассветного солнца ее шлем пылал алым цветком, а мотоцикл отбрасывал на улицы города причудливую тень в виде летящего тонконогого коня.
      Кто-то открыл, что в трех шагах от картины силуэт мотоциклистки неуловимо истончается, становится изящней, из-под шлема выбивается прядь густых волос, и уже на мотоцикле не женщина в летах, а юная, полная сил девушка. Фигура ее напряженно слита с машиной, которая, кажется, вот-вот слетит с полотна и ворвется в зал.
      У картины вмиг собралась толпа. Всем хотелось поймать эту двойственность изображения. Многие стали узнавать в женщине ту, о которой последнее время рассказывали легенды.
      Редко когда на выставках подобного рода говорили так много не столько о достоинствах кисти художника, сколько о том, кого она запечатлела.
      - Эта женщина попала в аварию и теперь в больнице, - уверяли одни.
      - Ерунда, - кипятились другие.
      - Ее уже давно нет. А может, никогда и не было, - утверждали третьи.
      Но ходил по залу высокий седой человек в берете, прислушивался к разговорам и сердито возражал:
      - Не верьте глупым россказням! Она каждый вечер проносится через весь город на своем мотоцикле. Вы разве не слышите?