Василий держал палец на тумблере.
      — Когда отпускать?
      — Не знаю, — ответил Борис, но сразу поправился, — знаю. На стены гляди. На карту.
      Рыбки покинули свои места, разрушив ужасную картину, и снова стянулись в тонкую линию.
      — Давай!
      Василий отключил ток. Розовый туман пропал. За окнами было небо. И деревья. И трава. Дверь отошла в сторону. Воздух оказался очень чистым, куда чище, чем в Казани.
      Разумеется, ведь это была не Казань. Широкий заросший луг простирался во все стороны. Вдали, около небольшой рощицы, белела каменная беседка.
      — Ольга, давай туда, для начала.
      Ольга встала за пульт, ввела режим. И взялась за штурвал. Аппарат приподнялся над травой и поплыл к беседке.
      Беседка была наполовину разрушена и почти вся заросла плющом.
      — Красиво, — тихо сказал Хафизулла, — а кто…
      Внутри беседки, на мраморной скамье, кто-то сидел.
      Хафизулла, Василий и Борис спрыгнули на землю, держа оружие наготове. Ольга, повернув рычажок, нацелила на беседку мелкокалиберную авиационную пушку.
      Поперек скамьи шла большая трещина. Человек сидел возле самой трещины. Он был одет в выцветшую тогу, когда-то — ярко-синюю.
      — Блид? — предположил Василий.
      — Не блид, — ответил Борис. Ответил очень тихо и очень грустно.
      — Не блид. Я его узнал. Или нет… Но те были такие же.
      — Узнаешь тут… Смотрите, как высох.
      Хафизулла подошел вплотную к сидящей фигуре. Старик. Седые редкие волосы. Ввалившиеся тусклые глаза. Кожа туго обтягивает череп. Руки, лежащие на коленях, больше похожи на руки скелета. Действительно, скелет, обтянутый кожей.
      Но он дышал! Правда, ни на что не реагировал.
      Борис хотел прикоснуться — но отдернул руку.
      — Все-таки, блид. Не боевой. Просто. Думаю, крайняя фаза.
      Хафизулла навел бластер на старика. Опустил.
      — Здесь что, все такие?
      — Проверим.
      Борис обошел беседку, заглянул в рощу.
      — Ты куда? — забеспокоился Василий.
      Но Борис быстро вернулся. Его печаль почти прошла.
      — Птицы. Они есть, поют. Слышите?
      Действительно, в роще чирикали какие-то птицы, стучал дятел.
      — Все-таки, не все. Не все уничтожено. Ну да, конечно. Птицы на компьютерах не работают. И трава.
      — А дети? — спросил Хафизулла. Борис снова стал печальным.
      — Старички мои… Они хвастались. Они говорили, что и в школах, и даже в яслях, всюду у них — компьютеры. Они так хвалили свои чудесные компьютеры! Ну вот им… Последний отдых в романтической беседке!..
      — Не надо. Не кричи.
      Василий попытался успокоить Бориса. Борис взял себя в руки.
      — Да. Надо лететь. Я там за рощей дорогу видал, и, кажется, нам вдоль нее.
      Ольга подняла аппарат над деревьями. Сверху хорошо была видна дорога, мощеная большими каменными плитами. Борис то выглядывал из открытого дверного проема вниз, то, смотрел прищурившись, в окно. Прикидывал в уме, что-то бормотал. Снова смотрел в окно.
      А впереди показались строения — явно заброшенные, но все еще величественные. Портики опирались на крашеные мраморные колонны. Краска облупилась, по мрамору тут и там шли трещины. Улицы, мощеные теми же плитами, что и дорога. Дома с уютными двориками. В некоторых двориках — сухие фонтаны. И люди. Точнее…
      Их, конечно, нельзя было назвать людьми. Но и блидами их тоже называть не хотелось. Они не вызывали ненависти. Они вызывали только жалость и скорбь.
      Одинокие неподвижные фигуры сидели на скамейках во двориках или у ворот своих домов. Обтянутые кожей черепа. Выцветшая одежда. Несколько раз Ольга снижалась, чтобы приглядеться получше. Борис отворачивался от окна. Он представлял себе детей, высохших в колыбелях, раскачиваемых электронными няньками; компьютеризированные больницы, полные высохших тел… Даже домашние собаки и кошки, которым насыпает пищу в мисочки кухонный комбайн, подключенный к домашней компьютерной сети!
      Борис зажмурился, снова открыл глаза. Попытался сосредоточиться на дороге…
      — Вон! Точно! Подними повыше.
      Ольга подняла аппарат. И Борис увидел крутой спуск, по дну которого проходит самая тихая улица Казани — улица Низенькая. Здесь по дну тоже проходила улица, а по ее сторонам громоздились корпуса, облицованные зеленым гранитом. Институт Сенеки.
      Минут пятнадцать летали над институтом, выискивая тот самый двор, куда однажды вышли два мирных болтливых старичка, чтобы испытать свое изобретение — прибор для перемещения между мирами. Наконец, Борис узнал место.
      Шлем Искандера приземлился на мраморные плиты, между пышным сухим фонтаном и узкой дверью. Выходя из аппарата, Борис прихватил с собой мозг Комнина.
      — Зачем? — спросила Ольга.
      — А нам он зачем? Понимаешь, Оль, мне кажется… Ему место там. Он должен встретиться со своим Хозяином. И что-то произойдет.
      — Это уж точно, — прошептал Василий.
      Чувствовал он себя отвратительно. Ему было страшно. А может, не страшно, а противно. Наверное, это от тишины. В той роще пели птицы… Вообще, если бы не беседка с высохшим стариком, то луг и роща просто казались настоящим раем.
      А здесь, через несколько миль, был ад — не жаркий ад, где звучат стоны и где ифриты мучают грешников, а тихий, холодный, как мрамор, компьютерный ад. Ад, в который попали не только грешники. Ад, в который попали ВСЕ.
      Внутри здания у дверей сидела одинокая фигура в черной тоге. Наверное, привратник. Такая же, как у всех, прямая спина, такие же обтянутые кожей кости, такие же тусклые глаза. Борис старался не смотреть в сторону привратника.
      Где же могли обитать старички? Явно не далеко от этой двери: машинка у них была тяжелая, на колесиках. А с другой стороны, они же хотели отнести компьютер в музей…
      Внезапно Борис почувствовал, что мозг Комнина в его руках стал теплее. Внутри стального черепа что-то тихонько щелкало.
      Борис понес череп вперед, к мраморной лестнице, широким полукругом уходившей на второй этаж. Щелканье прекратилось, мозг Комнина начал остывать.
      Так… Борис вернулся к двери.
      — Что с тобой? — испуганно спросила Ольга.
      — Все нормально. Комнин ищет дорогу.
      Борис обошел привратника и направился к другой лестнице, узкой, уводившей вниз. Череп снова защелкал и начал греться.
      — За мной, — коротко скомандовал Борис.
      Лестница окончилась в небольшой квадратной комнатке, освещенной единственным тусклым плафоном. По периметру вдоль стен тянулась широкая полка, уставленная какими-то полуразобранными приборами. Нет, не какими-то, а совершенно определенными.
      Борис догадался, что это компьютеры.
      И среди этих компьютеров один был включен.
      Борис сразу его узнал. Бежевый корпус, вон даже царапина от балки, упавшей во время пожара.
      На полу под полкой громоздился еще один знакомый Борису прибор — тяжелый ящик на колесиках. И тоже работал.
      — Он?
      Рядом стояла Ольга. Борис положил на пол череп Комнина.
      — Он. Спасибо вашему толстяку. Привел.
      — А что там на мониторе?
      — Нет!!!
      Борис обогнал Ольгу и встал перед ней, загораживая мерцающий монитор.
      — Не гляди. И вы не глядите, ясно? Это смерть. К клавиатуре тоже не прикасайтесь.
      Василий и Хафизулла кивнули. Ольга сложила руки на груди.
      — Хорошо. Что теперь делать?
      — Как что?
      Василий поднял бластер, поставил разряд на максимум.
      — Борис, отойди. Я сейчас…
      Но Борис остался на месте.
      — Подожди. Меня мучает один вопрос. Точнее, много вопросов. Но звучат все, как один. Каким образом? Как она это делала?
      — Кто?
      Борис все еще держал бластер в вытянутой руке.
      — Программа. Я в нее ничего такого не вкладывал… Отчасти я уже догадался, как это произошло. Я же делал вирус. Для уничтожения сети. Программа восприняла саму себя как часть сети. И переписала себя — в себя же!..
      Ольга пожала плечами. Василий замотал головой.
      — Ну и…
      — Она сама себя деформировала. И не раз. Я думаю, она постоянно делает одно и то же — и постоянно меняется. Мне интересно, что с ней стало. Просто так посмотреть ее невозможно, конечно, но, может, мне удасться…
      — Ах ты, гнида! Свиные уши! Ты сюда что пришел, наукой заниматься?!
      Василий направил бластер Борису в грудь.
      — Отойди. Я и тебя спалю сейчас вместе с этой дрянью. Отойди, прошу…
      На лице Василия заиграли желваки.
      — Приказываю. Раз, два…
      — Постой.
      Между Василием и Борисом встала Ольга.
      — Все не так просто. Ты помнишь, что творится у нас дома. Нужно навести порядок. Нужно оружие. А это…
      — Помню! Помню! — заорал Василий, — а ты что, не помнишь? А из-за чего все? Отойдите! Оба! Ольга… Умоляю.
      Внезапно глаза Ольги широко раскрылись. За спиной Василий услыхал какое-то мягкое шуршание, мелькнула черная тень…
      Хафизулла, сделав в воздухе сальто, приземлился на корточки за спиной Бориса, вкатился под полки. Никто не успел пошевелиться, а Хафизулла уже спокойно стоял сбоку и прятал назад свой кинжал.
      Ольга первая поняла, что он сделал.
      — Хаф, ты…
      Хафизулла улыбнулся.
      — Простите, Идин-ага. Ханум… Эмир прав. Но я не только из-за эмира. Я, все-таки, должен выполнять волю Ордена. Вот, я там провода все перерезал. Смотрите, оно больше не работает.
      Борис и Ольга оглянулись. Действительно, монитор погас, погасла и зеленая лампочка на бежевом поцарапанном боку угловатого корпуса.
      Провода, шедшие к прибору на колесиках, тоже были перерезаны.
      — Тише! — Борис поднял руку, — что гудит?
      Гудела валявшаяся на полу стальная сфера — мозг Комнина. И не только гудела. Некоторые части сферы светились темно-розовым светом.
      — Она раскаляется… — прошептала Ольга, — почему?
      Борис с силой толкнул ее в спину.
      — Бежим! Скорее! Все! Сейчас рванет! Ну, Хаф, кретин, чемпион по геймоверу!..
      Взрыв произошел, когда до внешней двери осталось несколько шагов. Борис ожидал большего. Он думал, рухнет все здание. Но здание не рухнуло.
      Послышалось несколько резких хлопков, запахло паленой изоляцией. И ничего больше… Ничего?
      Тело привратника неловко склонилось вперед и мягко упало на мраморный пол. Василий подскочил к нему, остановился, не решаясь притронуться. Потом, все-таки, проверил. Да.
      — Не дышит. Умер.
      Хафизулла остановился рядом.
      — По-настоящему?
      — Да. Самый обыкновенный мертвец. Не блид. Спасибо, Хаф, мы там препирались, а ты все сделал.
      — Подождите. Заглянем, все ли.
      Борис развернулся и побежал вниз по лестнице. В квадратной комнате стоял смрад. Но было тихо, больше ничто не гудело. Весь пол усеивали детальки из развороченного комнинского черепа. Прибор на колесиках тоже взорвался, внутри у него что-то догорало. И еще взорвался монитор. Он лежал на боку, придавив клавиатуру. Рядом на полке валялось несколько выпавших клавиш.
      А корпус компьютера был цел. Тихий бежевый сундучок, с виду совершенно невинный. Но внутри… Стоит ли смотреть, что там внутри? Борис подумал о мертвом привратнике. Наверное, точно так же умер весь город. Успокоились высохшие старики на скамейках, умерли дети в колыбелях. Домохозяйки, тупо сидевшие возле своих кухонных комбайнов, ученые, застывшие перед мониторами…
      Все эти сидячие полумертвецы получили долгожданный покой. И ходячие мертвецы в серых туниках, наверное, тоже.
      Василий стоял рядом.
      — Ну что, Вась, стреляй. Не буду я в нем копаться. Не хочу.
      Василий направил бластер на бежевый корпус и нажал на спуск. Задымилась и вспыхнула пластмасса, раскалился и начал плавиться металл. Корпус развалился, раскрылся, словно цветок — зловонный цветок, выросший на помоях. Скручивались спиральками провода, обугливались и рассыпались черным порошком; трещали платы, текло олово. Покоробился и раскололся жесткий диск. Осколки тоже начали плавиться. А Василий все жал и жал на спуск, пока на месте корпуса не осталась только пышущая жаром кипящая масса.
      — Ну вот. Хватит, Вась. Блидинг выполнил задачу.
      Василий поднял на Бориса испуганные глаза, и тот пояснил:
      — Блидинг самоуничтожился.
      К шлему Искандера возвращались молча. Уже забираясь внутрь, Василий устало спросил:
      — Назад-то мы как? Проблема…
      — Не проблема, — ответила Ольга, тоже усталым голосом. — Я вспомнила этот спуск. И улицу. Я здесь была. Тут есть какой-то город, название не помню… Паризия? Или Аресия. В честь древнего героя. Не важно. Главное, именно на этой самой улице — филиал Института Марса. Я была в архиве: прилетела, бегом в архив. Ничего вокруг не видела. Но помню двор, и улицу тоже помню.
      — Не ошибешься? Хотя, теперь — плевать.
      Василию и в самом деле было плевать. Ему казалось, что он свою жизнь уже прожил, и прожил не напрасно.
      — Нет, не ошибусь. Мы сейчас к этому месту подлетали, я как раз думала, что место знакомое. Но тогда мне было не до того. Залазьте, поехали.
      Василий уже был внутри. Хафизулла забрался в аппарат и присел на кушетку. А Борис медлил. Хафизулла поманил его рукой.
      — Идин-ага, давай сначала к нам, потом мы тебя одного домой отправим…
      Борис покачал головой.
      — На самом деле, задача еще не выполнена.
      — Идин-ага, не психуй. Я начал, эмир закончил. Готово.
      — Нет, Хаф. Есть еще одно место, где живет Блидинг.
      И Борис постучал пальцем по своему лбу. Остальные уставились на Бориса. Молчали, наверное, минуты три. Наконец, Василий сказал:
      — Нет. Тебя я убивать не стану. И Хаф не станет. И Ольга. А сам ты…
      Борис снова покачал головой.
      — И я не стану. Уж рискну… Но я буду жить здесь.
      — На этом кладбище?
      Василия передернуло от одной мысли о городе, полном трупов. Конечно, трупы — не блиды, но все равно гадко.
      — Нет, Вась, я где-нибудь на природе. Ты же видел, здесь хорошо. За городом. Я не хочу к вам, понимаешь? У вас всюду компьютеры, у вас всюду политика. И домой не хочу. Дома — одни бандиты, братва эта гнусная. Я их ненавижу.
      — Но ты же сам…
      — Я ненавидел компьютеры. И стал крутым программистом. Я ненавидел братву в тюбетейках. И тоже стал крутым… Гляди, что из этого вышло! Два единственных хороших человека, которых я встретил — два старичка. Из Института Сенеки. И я им подарил… Вы тоже хорошие. Прощайте.
      Борис развернулся, обошел фонтан. Открыл калитку, ведущую на улицу. Оглянулся — но ничего больше не сказал.
      Ольга вздохнула. И приложила лоб к щупальцам медного кальмара — Лиры Орфея.
      — Василий. Нажми на кнопочку.

      Новгород встретил осень праздником — чего раньше не бывало. Горожане гадали: то ли Князь Волх Третий решил всенародно праздновать Осеннего Ярилу, праздник, всегда считавшийся у новгородцев семейным; то ли произошло какое-то событие государственной важности.
      О самом празднике Князь объявил за неделю. А причину назвал только за день до начала. Победа. Новгородцы остались в недоумении: над кем победа-то? Разве ж была война?
      Но война, судя по всему, была, хоть и не в Новгородском Княжестве. И победа тоже была. В день праздника Новгород наполнился гостями. Толпы людей, треухов, сатиров, удильщиков… Почему-то не было ни одного циклопа, но кому до них дело?
      На лобном месте подняли колесо на шесте, зажгли. В небе плыли тягучие огни фейерверков, полуголые девицы раздавали кружки со знаменитой новгородской медовухой и льнули ко всем парням без разбору.
      Толпа собралась на площади перед Приемными Палатами и ждала. Вот на верхний балкон Приемных Палат вышел Волх Третий, в длинном красном кафтане и в высокой шапке. Поднял руки.
      Из ворот на площадь вывалили стрельцы с длинными парадными пиками. Оттеснили толпу, встали под балкон в несколько рядов, выставили кверху острия пик.
      Князь взял микрофон.
      — Кого требуете, стрельцы? — загремел над площадью голос Князя, пронесшись от одних мощных динамиков и отразившись в других электронным эхом.
      — Приз-рак! Приз-рак! — дружно гаркнули стрельцы, а потом заорали вразнобой:
      — Призрака давай! На пики призрака! На пики его! На-пи-ки! На-пи-ки! На-пи-ки!
      Стрельцы повторяли это, пока толпа не догадалась, чего от нее ждут и не начала повторять за стрельцами:
      — На-пи-ки! На-пи-ки!
      Голос праздничной толпы сотрясал Новгород, девицы визжали, медовуха лилась рекой.
      Двое опричников появились на балконе возле князя и подали ему тело — не чучело, а самое настоящее мертвое человеческое тело, в серой тунике, серебристых сапогах и в черном стальном шлеме, пристегнутом ремешком к болтающейся голове.
      Князь поднял тело над головой и швырнул вперед. Описав дугу, тело рухнуло на пики, повисло на них, словно осенний листок, застрявший среди жестких сухих травинок.
      Грянула новая порция фейерверков. Толпа радостно взвыла.
      Радовались, конечно, гости. А новгородцы не могли понять, чего же тут веселого? Слишком уж жестоко — человека на пики, даже мертвого. Впрочем, князю, конечно, лучше знать.
      Князь Волх Третий постоял еще несколько секунд на балконе, потом вернулся в зал. Скинул тяжелый кафтан и шапку на руки опричникам и остался в синем комбинезоне, в котором всегда ходил.
      В глубине зала стояли два мягких кожаных кресла, между креслами — низкий резной столик восточнотурецкой работы. Одно из кресел занимал высокий негр в черной форме опричного тысяцкого. В другое плюхнулся Князь.
      Тут же подскочил десятник из личной охраны и поставил на столик два жбана с медовухой.
      — Спасибо, Славик. Ступай.
      Десятник вышел, притворив дверь. Князь отхлебнул медовухи. Негр к своему жбану не притронулся.
      — Вы бы повременили пить, государь. Голову потеряете, а она вам в ближайшие полчаса очень нужна — дело-то серьезное.
      — Да.
      Князь вернул жбан на столик.
      — Ты всегда прав, Лопушка, всегда. Но тяжелый же был, гад…
      — Зато народу понравилось. Славное я действо придумал.
      — Славное, Лопушка. Но ты пришел не медовуху со мной пить — вон, ты и не пьешь. Ты говорить пришел.
      Лопу Мвари привычно подергал себя за рукава.
      — Да, государь. О Византии.
      — Ох! Премерзкая тема, — Князь нервно почесал бородку, — премерзкая. Там сейчас такое творится… Ты представляешь, какая скоро оттуда попрет зараза — бывшие тайные, бывшая Гвардия, все бывшие. Хорошо, если к Гедиминасу попрут.
      — Скорее, просто в разбой, — хмыкнул Мвари.
      — Да. Это мне населения не хватит, из всех прийдется стрельцов делать, даже из психов…
      — А также детей, вольных девок и старушек, — закончил Мвари невеселую мысль.
      Князь, все-таки, взял свой жбан и сделал большой глоток.
      — Извини, Лопушка. Тут только и делать, что спиться.
      Мвари пристально посмотрел Князю в глаза. И произнес, чеканя слова:
      — Или стать Императором.
      Князь не поперхнулся медовухой, не вздрогнул. Он медленно кивнул.
      — Да, тысяцкий, это дешевле.
      — Я не шучу.
      — И я не шучу. Я уже прикинул, как с Гедиминасом расплачиваться…
      Мвари всплеснул руками.
      — Не надо. Чтобы Новгород присоединил Империю… Да вас просто народ не поймет, ни чей, ваш собственный, в том числе.
      Князь молчал. Он держал жбан в обеих руках, но глядел сквозь него — и сквозь толстый персидский ковер на полу, сквозь бетон и декоративные бревна Приемных Палат, сквозь все свое маленькое уютное княжество. Он пытался увидеть Землю и всю обитаемую Вселенную — но не мог. Отдельные кусочки не складывались в общую картину, отталкивались друг от друга острыми краями, а то и вовсе исчезали.
      — Как же поступить? — угрюмо спросил Князь.
      — Наоборот! Вы просите Императрицу о присоединении — Княжества к Империи.
      — Да зачем?! — удивился Князь, — к чему я там буду присоединяться?
      — Подождите. Это только первый шаг. Потом Императрица отрекается от престола в вашу пользу. А вы переносите на Империю свои структуры. Не надо Гвардии, Госстражи, Тайной Службы — их все равно больше нет. Значит, будет Тайный Приказ, Стрелецкий Приказ…
      — М-да, после того, как у всего руководства Тайной Службы взорвались головы… Авторитет их резко упал.
      Князь усмехнулся. Потом снова помрачнел.
      — А что армия? Гедиминаса нанимать?
      — Хороший вопрос. Где найти таких козлов, чтобы служили почти бесплатно, за одну честь. Но ответ содержится в самом вопросе. У нас полный Приап этих козлов.
      — Сатиры?
      Князь еще глотнул медовухи. Мвари не выдержал и тоже сделал маленький глоток из своего жбана. Медовуха чем-то напоминала Цир-Цир — только, к сожалению, не делала человека богом.
      Князь размышлял.
      — Сатиры… Они честны. Во всех отношениях. Но они не умеют, леший их задери, воевать строем! Что за армия без дисциплины?
      — Идеальная дисциплина была у «призраков». Кто их бил? Сатиры. Да, экспедиция удалась, все «призраки» вдруг разом подохли. А если бы нет? Короче, тут и выбирать не приходится.
      — Ладно, не приходится, — согласился Князь, — но дело за малым. Осталось уговорить принцессу… То есть, разумеется, Императрицу.
      — Читайте, государь.
      Мвари вытянул из рукава документ, свернутый в трубочку, и развернул его перед глазами Князя.
      В этом документе, подписанном Императрицей Ольгой и заверенном тремя Высшими Печатями Византийской Империи, значилось, что Ольга отрекается от престола в пользу Волха из рода Всеславичей, наместника византийской провинции Новгород. Место для даты было свободным.
      Князь перечитал документ несколько раз. И вдруг рассмеялся. Смеялся он неприятно — Мвари вспомнил похожий смех. Так смеялся перед смертью сошедший с ума Комнин.
      Но смех Князя быстро прекратился. Осталась только улыбка.
      — Ну, Лопушка… Теперь мне только и осталось, что гадать, кто же кого перехитрил — я Ольгу, Ольга меня, или ты нас обоих.
      Мвари кинул на столик еще два документа.
      — Вот, государь, разрешение Ольги на присоединение Новгородского Княжества к Империи, а вот — ваше прошение. Подпишите прошение, а потом можете думать, сколько влезет.
      Мвари вел себя почти грубо. Он уже давно опаздывал на встречу, которая была для него куда важнее, чем беседа с новгородским Князем.
      Князю, впрочем, было плевать на этикет. Он развернул оба документа, пробежал глазами.
      — Хорошо, Лопушка. Вот прошение, вот у меня вечное перо. И вот я подписываю.
      Князь поставил на прошении свою мелкую подпись. Спрятал перо в карман комбинезона, из другого кармана вытащил маленький ларчик. В ларчике хранилась Новгородская Печать — кругляшок с фигурной золотой ручкой, украшенной изумрудом.
      Поддышав на Печать, Князь скрепил ею прошение. Улыбнулся еще шире.
      — Доволен, тысяцкий? Вот. С собой заберешь?
      Мвари вскочил с кресла.
      — Нет, государь. Расставьте даты, как хотите. А я, с вашего разрешения…
      — Ну, ступай.
      За окнами продолжала веселиться толпа. Небо мигало разноцветными фейерверками. Князь остался один, улыбка медленно сползла с его лица, уступив место тоске и злобе.
      Кончилась спокойная жизнь — от Масленицы до Масленицы. Гадкий негр заставил на старости лет заняться делами.
      А Мвари спешил вниз по скрипучим деревянным лестницам, мимо опричников, отдававших честь, мимо пьяных стрельцов, размахивавших пиками, потом — мимо еще более пьяной толпы. Путь его лежал недалеко, всего лишь через площадь, к старому дому с вывеской, намалеванной на доске: "Аптека Бар-Кохбы".
      Дом совсем недавно отстроили после пожара, но старик Кротов распорядился сделать все так же, как было: даже краску специально соскоблили в некоторых местах. "Я хочу жить в своем старом добром особняке, — ворчал Кротов, — а не в игрушке, похожей на свежий кусок мыла!" Но появилось в этом доме и кое-что новенькое. Мвари набрал код на входном замке и приложил к квадратному окошечку большой палец. Замок щелкнул, и Мвари вошел внутрь. Следующий замок пропустил его в коридор, обитый красным бархатом. Когда-то, совсем недавно, Мвари проламывался сквозь эти двери во главе отряда стрельцов с идиотской целью — арестовать легендарных Старцев.
      Сегодня он шел совсем с другой целью — и в другом качестве. Последний замок отворил перед ним дверь-диафрагму, за которой находилась комната с пятиконечной звездой на полу. По концам звезды стояли кресла.
      В первом кресле сидел Велимир Кротов — единственный из прежних Старцев, оставшийся в живых. И, наверное, единственный из них, кто по-настоящему знал свое дело — управлять Вселенной.
      Во втором кресле сидел Пурдзан. Он чувствовал себя неуютно. Кротов тоже был не слишком уверен в Пурдзане — но, с другой стороны, ни за одного сатира нельзя ни в чем до конца поручиться. А в сложившейся ситуации один из старцев должен отвечать за Приап, и только за Приап.
      В третьем кресле сидел самый молодой Старец. Ему было смешно называть себя старцем. Но и компьютер, и интуиция однозначно подсказали Кротову, что Хафизулла Раббан идеально подходит в качестве представителя Ордена Измаилитов — одной из самых стабильных организаций в обитаемой Вселенной.
      А четвертое кресло занимала Ольга. Когда компьютер выдал рекомендацию взять в Старцы принцессу, Кротов опешил. Ни разу прежде среди Старцев не было женщин. Но после беседы с принцессой он понял, что Ольга — не женщина. Когда она услыхала, что Старцам не полагается вступать в брак, то лишь пожала плечами. И это вовсе не было дамским кокетством или девичьим максимализмом. Аримановский компьютер Кротова, проанализировав содержание беседы, выдал однозначный ответ: принцесса лишена женских качеств, зато в полной мере обладает мужскими.
      Сама Ольга с усмешкой вспоминала ту ночь в Казани, когда сказала Василию, что она — девственница. Бедный янычар, наверное, удивился. Ведь он должен был помнить, как ее насиловали пираты. Но Ольга имела в виду совсем другое: свою неспособность любить. Дружить, воевать бок о бок, даже заниматься любовью — пожалуйста. Но любить по-настоящему принцесса не могла. И не хотела.
      Однако она не стала ничего объяснять Василию. Со своим удивлением он справился легко, а вот со своим горем не справился бы никогда.
      Последнее, пятое кресло было свободным. Его занял бывший гражданин Сообщества Мономотапа, опричный тысяцкий Лопу Мвари.
 
      Пологие холмы вокруг аэродрома отливали красным. Восход красив на любой планете, особенно — на Земле Полифема. "Лето в лесу настало, пора собираться на пир, но некому готовить веселый наш Цир-Цир" — слова килкамжарской песенки почему-то всплыли в голове сразу, как Василий увидел эти холмы. Он не любил сочетание зеленого и красного цветов, но зеленые холмы в красных отблесках выглядели так нежно, так… женственно. Василий потянулся, случайно задев рукой борт самолета.
      Хорошее настроение сразу исчезло. Опять прийдется лететь на местном дерьме. Хитрюга Волх не может, видите-ли, открыто использовать силы Империи в этом конфликте. Надо рядиться под циклопов.
      Свиные уши! "Волк позорный!" — вспомнил Василий одно из выражений Бориса. Интересно, как он там, среди своих мертвяков? А как я здесь, среди своих козлов? Не известно, что лучше.
      Дым от костра поднимался к рассветному небу, черный на фоне сизо-розовых облаков. Прекрасный сигнал для всех желающих: вот он, аэродром! Палите по нему из дальнобойных пушек, шлите ракеты, милости просим. Сатиры снова выкопали из земли какую-то гадость и пекли себе на завтрак. Вон, сгрудились вокруг костра, веселые, без портупей, шапки набекрень.