В центре наступала группа войск под началом пасынка Наполеона принца Евгения Богарнэ. Здесь были сосредоточены два пехотных и один кавалерийский корпус вместе с Молодой гвардией, т. е. около 82 тыс. человек (в основном баварцы и итальянцы) с 208—218 орудиями.

И, наконец, на юге действовала группировка из трех пехотных и одного кавалерийского корпуса (около 78 тыс. человек – саксонцы, вестфальцы, гессенцы, поляки и другие представители покоренной Европы вместе с 159 пушками). Ее возглавлял младший брат императора Жером Бонапарт, тщеславный и амбициозный, страшно завидовавший славе Наполеона, никудышный полководец. Этот охотник до амурных удовольствий быстро наделал кучу ошибок, и разъяренный брат отправил его из армии с глаз долой. Жерома заменил генерал Жюно – безусловный храбрец, один из друзей Бонапарта со времен Тулона. Ко времени русской кампании это был уже измученный и усталый человек, переживший тяжелое ранение в голову. Его воинский талант существенно померк, и он так же, как Бонапарт-младший, оказался далеко не свободен от ошибок.

Оставшийся под Данцигом и вдоль Вислы резерв, чье качество было весьма невысоко, насчитывал около 165 тыс. солдат под общим началом маршалов Виктора и Ожеро. Придет время, и именно эти солдаты заменят тех, что погибнут в России.

Для русских это было первое за двести лет, со времен Смуты и польско-шведско-литовской интервенции, нашествие неприятеля. Большая часть военных сил (около 975 тыс. человек при 1620 орудиях) находилась на границах обширной Российской империи: Кавказе, где шла война против Ирана; в Крыму и Новороссии, где можно было ждать турецкого десанта; и в Финляндии, откуда могла грозить России опасная соседка Швеция. Поэтому против Наполеона Александр I мог выставить только от 210 до 252 тыс. человек и 828—980 орудий, да и то с большим трудом.

Г. Битри-Бёли. Французский кирасир. 1809 г.

Эти с большим трудом собранные силы были разъединены. На западной границе стояла армия Барклая-де-Толли (около 127 тыс. человек, включая 19 тыс. кавалеристов, при 550—584 орудиях). Эти войска сосредоточивались в районе Вильно и прикрывали Санкт-Петербург. Другая армия подчинялась Багратиону (39—48 тыс. человек, из них 7 тыс. конницы, с 200—270 пушками) и располагалась под Волковыском, защищая московское направление. Третья армия генерала от кавалерии, участника суворовского штурма Варшавы Александра Петровича Тормасова (43– 45 тыс. человек и 168 орудий) все еще находилась в стадии формирования под Луцком. Она прикрывала Россию от Турции, а заодно и Киев от французов, и располагалась далеко как от Наполеона, так и от войск Багратиона, отделенная от них заболоченными лесами Полесья.

И, наконец, далеко на юге стояла еще одна русская армия – Дунайская (до 50 тыс.) – под началом адмирала П. В. Чичагова. Казачий корпус атамана Матвея Ивановича Платова вклинивался между армиями Барклая и Багратиона в районе Гродно. Ему следовало вовремя ударить во фланг и тыл наполеоновским войскам, чтобы затруднить их наступление, а Багратиону предстояло поддержать усилия казаков. При этом за Барклаем оставалось право давать или не давать врагу большое сражение сразу на границах России: либо у Свенцян, либо в Дрисском лагере.

Наполеон хотел разбить русские армии поодиночке, тем более что сначала общий перевес его войск был очень серьезным. Между армиями Барклая и Багратиона имелся разрыв почти в 100 км, в который и нацеливался враг. (При этом Тормасова отделяло от соседей 200 км болота!) Таким образом, на ударном направлении Наполеон имел почти троекратное численное превосходство.

Бонапарт сознавал, что к началу кампании в России его армия качественно хуже, чем в 1805—1806 гг., когда в ней состояли лучшие солдаты в Западной Европе. Теперь в нее влились крупные иностранные соединения, набранные среди покоренных народов. В них служили знаменитые прусские черные гусары, голландские и польские уланы, австрийские драгуны, португальские егеря, а также итальянцы, венгры, бельгийцы, баварцы, вестфальцы, саксонцы, хорваты, литовцы, швейцарцы и др. В чисто французских полках было много новобранцев. Одновременно Наполеон вел войну с Испанией, где приходилось держать 300-тысячную армию во главе с маршалами Массена, Сюше, Сультом и Мармоном. Надежны были лишь французские и отчасти польские войска князя Юзефа Понятовского. Многие из поляков сражались за Францию еще начиная с первых революционных походов 1792 г., и их уланы слыли в Европе одними из лучших. Неплохо могли драться итальянцы из корпуса Евгения Богарнэ, а вот на немцев полагаться не приходилось. Австрийцы и пруссаки не собирались слишком усердствовать в войне против вчерашнего союзника. А взятые насильно испанцы и португальцы дезертировали при любом удобном случае. Поэтому огромная разноязыкая армия Наполеона не годилась для затяжной войны. Она нуждалась в быстром и решительном успехе: разгроме основных сил противника в генеральном сражении.

В вооружении противники были примерно равны: французы обладали несколько лучшим стрелковым и холодным оружием, модернизированная же русская артиллерия в чем-то превосходила французскую, а в чем-то все же уступала ей. Так боевой ресурс русской пушки (число выстрелов) был в два раза выше французской. Но слава Наполеона, его огромная армия и блестящие победы в Западной Европе убедили европейцев, что русские будут разгромлены в течение нескольких недель.

Наполеон всячески стремился скрыть свои агрессивные замыслы, для того чтобы достичь максимальной внезапности. Все приготовления проводились в строжайшей тайне, с минимумом бумаг и предписаний. Подходить к Неману – границе между Великим герцогством Варшавским и Россией – позволялось лишь разъездам польских улан. Все остальные войска должны были до поры до времени скрываться.

Лишь за неделю до вторжения, 4 июня 1812 г. в Данциге министр иностранных дел Франции герцог де Бассано огласил ноту о разрыве дип-отношений с Россией. Российский посланник князь А. Б. Куракин был выслан из Франции. Тут же французского посла генерала Ж. А. Б. Лористона отозвали из Санкт-Петербурга. 10 июня Наполеон объявил своим войскам о начале похода в Россию.

За день до вторжения Наполеон прибыл в расположение войск на берег Немана в районе города Ковно (ныне Каунас). В плаще и фуражке польского гусара, чтобы не привлекать внимания, он вместе с генералом-инженером Аксо появлялся то здесь, то там, внимательно наблюдая за размещением подходивших частей и подготовкой понтонных мостов. На другом берегу лишь изредка мелькал казачий патруль, и больше никого. Все оставалось безмятежно спокойным. Казалось, что дверь в загадочную Россию любезно приоткрыта.

В середине дня император верхом на лошади объезжал прибрежную полосу реки по краю пшеничного поля. Небольшая свита, ехавшая на почтительном расстоянии от него, вдруг обомлела: император, уверенно, казалось бы, сидевший в седле, упал с лошади и оказался распростертым на траве. Артиллерист Бонапарт не отличался особым искусством верховой езды. Из-под копыт лошади выскочил заяц, она испугалась, взметнулась, и от неожиданности всадник вылетел из седла. Вся свита бросилась к нему, но Наполеон без чьей-либо помощи уже поднимался с земли. Он даже не ушибся, но кое-кто из его высших командиров воспринял происшедшее как дурной знак: «Плохое предвестие! Римляне не перешли бы через реку! » Склонившийся к патрону Бертье тихо шепнул: «Лучше бы нам не переправляться через Неман!» Суеверный Бонапарт пришел в плохое расположение духа. Все последующие часы он молчал, был мрачен, почти не отвечал на вопросы. Это недоразумение вывело его из душевного равновесия. Наполеон понимал, что хотя он успел встать мгновенно, но свитские видели его падение, и в армейской среде уже пошли пересуды о судьбе предстоящей кампании.

Он вдруг отчетливо вспомнил свой последний разговор с бывшим послом Франции в Петербурге Арманом де Коленкуром и его вопль отчаяния: «Ваше Величество, я заклинаю вас – не переходите Неман, не будите сон России… Мы все погибнем, если эта страна непуганых медведей проснется!» Что-то мистическое было во всем этом! Но время шло. Военная машина была запущена: Рубикон следовало перейти. Наполеон мрачно бросил своей притихшей свите: «Шампанское налито – надо пить!»

Уповая на численное превосходство и внезапность, французский император дал приказ на максимально быструю переправу. В 10 часов вечера 23 июня 1812 г. генерал Моран умело переправил через Неман три роты легких пехотинцев на лодках, и под их прикрытием военные инженеры генерала Эбле принялись энергично сооружать мосты. Уже к рассвету были собраны три понтонных моста, и армия Наполеона вступила на территорию России. Дивизии нескончаемым потоком следовали одна за другой с развернутыми боевыми знаменами сомкнутыми рядами. Командиры в касках, украшенных султанами, ехали на гладких, мытых конях впереди, затем шли солдаты мерным шагом, не нарушая строя. В воздухе стоял ровный, дробный гул тысяч солдатских ног и конских копыт. Переправа продолжалась более двух суток. Затем еще в течение недели пришедшие издалека полки догоняли Великую армию. Она двинулась в глубь России, не встречая сопротивления. Первым на ее пути было Ковно.

Так началось самое рискованное военное предприятие Бонапарта. Для его армии эта война станет самой кровопролитной и неудачной. Домой вернется лишь каждый десятый солдат, да и то больным или увечным. Каждая парижская семья оденется в траур. В этот поход французы шли как завоеватели, а вернулись уже зная, что империя Наполеона обречена.

С Наполеоном были его знаменитые маршалы – Ней, Мюрат, Даву, Бертье, Бессьер и Лефевр (во втором эшелоне остались Макдональд, Удино, Мортье и Виктор) – и лучшие генералы, в том числе Жюно, поляк Понятовский, Богарнэ, Сен-Сир, получивший в этом трагическом походе маршальский жезл. Правда, уже один из самых способных маршалов Ланн, генералы-пехотинец Сент-Иллер, кирасир д’Эспань и гусар Лассаль, погибли на войне с Австрией в 1809 г. Надолго застрял в Испании невероятно изворотливый Массена с многоопытными Мармоном, Сюше и Сультом.

Из трех возможных направлений главного удара – петербургское, киевское, московское – Наполеон выбрал последнее. «Если займу Киев, – говорил он, – то я возьму Россию за ноги, если овладею Петербургом, то возьму ее за голову, заняв Москву, я поражу ее в сердце!»

Еще до наведения мостов переправившиеся на лодках через Неман егеря из авангардной дивизии Морана завязали короткую перестрелку с разъездом лейб-казачьего полка. «Отметившись», казаки стремительно исчезли в густом кустарнике в неизвестном направлении. Их командир граф В. В. Орлов-Денисов немедленно доложил о переправе в штаб армии в Вильно. Об этом же сообщил и ковенский городничий, чей город вскоре был занят французскими войсками.

Как только Александр I получил сообщение о вторжении войск Наполеона, он попытался начать переговоры, чтобы выиграть время, столь необходимое для соединения русских армий. Той же ночью в ставку французского императора был направлен генерал-адъютант А. Д. Балашов с предложением начать переговоры при условии обратной переброски наполеоновских войск на левый берег. Переговоры быстро зашли в тупик: Бонапарту передали слова Александра I: «Я скорее отступлю до Камчатки, отпущу бороду и буду жить там до конца своих дней, питаясь картошкой, чем пойду на мир!» Александр I знал, что говорил: его главный козырь на начальном этапе войны – бескрайние просторы России, ее суровый климат и народ, готовый сжигать дома и урожай, оставляя неприятелю голую землю. «Ваша империя, – льстили царю услужливые царедворцы, – столь велика, что вы будете грозны в Москве, ужасны в Казани и непобедимы в Тобольске!» В конце разговора в ответ на заносчивые слова Наполеона: «Скажите, как добраться до Москвы, какою дорогой лучше идти?» Балашов ответил: «Шведский король Карл XII шел через Полтаву».

Те из участников похода на Москву, которым посчастливилось вернуться домой, потом с ужасом вспоминали не только трагическое бегство из России, но и… победоносное наступление. Испытания, которые пришлось им выдержать на этом пути, были неожиданными для большинства солдат Великой армии.

Проливные дожди расквасили дороги в липкую жижу, в ней застревали орудия. Потом установилась жара, которую в глубине континента не смягчали привычные для европейцев ветры с моря. В неподвижном воздухе стояло марево, от зноя растрескалась земля. Ветераны утешали молодежь лишь тем, что во время Египетского похода тоже было несладко.

Бескрайние, почти безлюдные просторы, по которым шла армия, подавляюще действовали на людей, привыкших торжественно маршировать среди гражданского населения, принимавшего их либо за освободителей, либо за завоевателей. Здесь их никто не встречал, а монотонный пейзаж нарушали лишь почтовые станции, попадавшиеся на дороге убогие лачуги или непроходимые чащи хвойных лесов. И каждый следующий шаг по этим равнинам уводил солдат Наполеона все дальше и дальше от собственных домов.

Десятки тысяч сапог поднимали облака мелкой раскаленной пыли, которая лезла в глаза, забивала нос. Одни солдаты пытались спастись от этой напасти, обмотав головы платками. Другие, связав несколько веток, использовали их как защитный козырек. С первых же дней наступления возникли огромные проблемы с питьевой водой. Русская армия, отступая, отравляла пруды и колодцы. Даже казакам, идущим в арьергарде и прикрывавшим отступление, было трудно напоить лошадей и напиться самим. Преследовавшим их французским кавалеристам приходилось иметь дело уже с месивом из жидкой грязи. Если люди еще как-то это выдерживали, то кони – нет. Помимо нехватки воды их убивала жара, выжигавшая траву и овес, столь необходимые для кормежки лошадей. К тому же жаркие, знойные дни сменялись прохладными ночами. Это было непривычно для кавалеристов, для артиллерийской прислуги, для всех, кто во французской армии имел дело с лошадьми. Бесконечное, беспрерывное движение так утомляло солдат-кавалеристов, что получив возможность для недолгого отдыха, они засыпали мертвым сном. А между тем лошади, изнуренные жарким днем, требовали дополнительного ухода холодной ночью. Началось самое непредвиденное и страшное: массовый падеж скота. Пало 9 тыс. лошадей! Замечательная французская кавалерия начала «откидывать копыта» в прямом смысле слова.

Из-за конского падежа артиллерия и обозы Великой армии стали отставать. Нехватка орудий начала трагически сказываться во время боев, а из-за опоздания обоза рацион питания сделался очень скуден. Запас сухого провианта всего на три недели заставлял искать продовольствие и фураж на занятых территориях. Но французы просчитались. Если авангард еще кормился, то остальная часть армии вскоре начала недоедать.

Так, не вступая в серьезные столкновения с противником, французская армия слабела и таяла: из 448 тыс. солдат, перешедших Неман, до Витебска дошли лишь 255 тыс. Только 115 тыс. Наполеону пришлось оставить для защиты тылов и дорог. Наибольшие опасения вызывали насильно загнанные в наполеоновскую армию иностранцы, из их частей началось массовое дезертирство. Пример подали баварцы: более 6 тыс. человек ушли в леса. Они организовались в целые полки мародеров, грабившие крестьян и мешавшие пропитанию собственной армии. Даже гвардия, не принимавшая участия в боях, уменьшилась на треть. Известен случай, когда рядовой Молодой гвардии три дня умирал от жары и голода на обочине дороги, и никто ничем не мог ему помочь. Французская армия таяла на глазах. Ее огромное численное превосходство исчезало.

Позднее перешедшие Неман 199 тыс. солдат оказались каплей в море: их необходимо было рассредоточить на большом пространстве против других русских армий. Силы распылялись, а враг ускользал, как вода в решете. Стало ясно, что «Вторая Польская кампания» не закончится за 20—24 дня, как планировал Наполеон.

Н. С. Самокиш. Сцена из войны 1812 г. 1904—1905 гг.

Если раньше Наполеон всегда был на коне, лично управляя своими дивизиями и корпусами вплоть до решительного сражения, то теперь он все чаще находился сзади двигающихся колонн, лишь отдавая распоряжения и без особого результата пытаясь оттуда влиять на ход событий. Среди его маршалов и генералитета не было уверенности в победе. Командиры устали от войны не меньше солдат. Они хотели спокойно наслаждаться нажитым богатством, а Наполеон гнал их на поле боя, на смерть. Мюрат постоянно брюзжал; обычно энергичный принц Евгений Богарнэ впал в мрачное уныние. Многие армейские генералы открыто проклинали своего императора. Среди них ходила мрачная шутка: «Наш император остановится, только завоевав Китай, но кто из нас доживет до этого дня?»

Только молоденькие офицеры жаждали приключений и были полны оптимизма. Они надеялись на богатую добычу, на повышение в чинах, на успех у русских красавиц. Никто из них пока не задумывался о том, что лишь немногие вернутся в Париж.

Наполеон понимал, что преследование русской армии смертельно опасно. В Витебске, где ему не удалось навязать Барклаю генеральное сражение, он сгоряча воскликнул: «Мы не повторим безумия Карла XII!» В раздумье он две недели простоял в занятом городе. Здесь Бонапарт получил два очень неприятных известия: в Стамбуле был ратифицирован русско-турецкий договор, а император Александр I призвал всех своих подданных подняться на войну с агрессором. Турция окончательно вышла из игры, а партизанская война грозила попросту растащить его армию, вынужденную отвечать на локальные нападения. Маршалы убеждали Наполеона не двигаться дальше. Тем не менее военный опыт подсказывал Бонапарту, что бездействие – это верная гибель. Необходимо навязать русским сражение. Написав домой императрице Марии-Луи-зе: «Все идет хорошо!», Бонапарт все же вышел из Витебска и двинулся дальше на восток.

Чего он ждал от генерального сражения? Русские солдаты дрались не хуже, чем при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау и Фридланде, где часа весов с трудом склонилась в пользу Наполеона. А их генералы обладали опытом и были щедро наделены военными дарованиями, которым предстояло еще раскрыться. Бонапарта ждал враг упорный, мужественный, привыкший за сто лет империи к победам и очень разозленный поражениями начала XIX в. Удивительным людям 1812 года, «генералам своих судеб» удалось одержать верх над лучшим полководцем Европы и его Великой армией.

По идеологическим причинам в советское время их портреты подвергались постоянной лакировке. Требовалось показать основные черты военных деятелей далекой эпохи – героизм, талант и любовь к Родине. Все, что выходило за рамки схемы, безжалостно выхолащивалось из научных и популярных работ. А ведь каждый из героев был интересен и уникален по-своему. Теперь появилась возможность рассказать о Барклае, Кутузове, Багратионе, Милорадовиче, Ермолове и других, не скрывая достоинств и недостатков. Именно им посвящена эта книга.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли. «Болтай, да и Только», или Белая ворона среди братьев по оружию

Выдающийся российский полководец Михаил Богданович Барклай-де-Толли при жизни незаслуженно подвергался нападкам и оскорблениям со стороны братьев по оружию – в армейской касте его не любили, но в выигрыше Отечественной войны 1812 г. его заслуга очень велика. Недаром один из главных недоброжелателей Барклая – князь Петр Иванович Багратион, уже раненный на Бородинском поле, просил передать де-Толли всего два слова: «спасибо» и «виноват». «Спасибо» —за стойкость соседней 1-й армии в сражении. «Виноват» – за все неласковое и несправедливое, что раньше говорил о военном министре.

Михаил Богданович (Михаэль Андреас) родился 13 либо 16 декабря 1757 или 1761 г. на мызе Памушис в Лифляндии в обедневшей остзейской семье де Толли, являющейся ответвлением шотландского рода Беркли оф Толли, известного с XI в. Предки нашего героя были сторонниками свергнутого английского короля Карла I и после подавления Кромвелем восстания в Шотландии покинули родину. Питер Барклай де Толли переселился в мекленбургский Росток, а его сын – Иоганн Стефан в 1664 г. оказался уже в Риге.

Его сыновья стали офицерами шведской армии. Старший, Вильгельм – дед Михаила Богдановича, занимал один из высоких постов в городском магистрате Риги. Когда Рига после завоеваний Петра I в Прибалтике была присоединена к России, Барклаи перешли на русскую военную службу. Это стало их призванием.

Отец будущего полководца, Вейнгольд Готард Барклай де Толли (от его второго имени Готард – «Богом данный» – произошло славянское отчество героя), оставался всю жизнь беден, вышел в отставку поручиком российской армии, получив дворянское достоинство. Мать – Маргарита Елизавета фон Смиттен была дочерью местного священника, по другим источникам, происходила из семьи лифляндских помещиков.

В 1760 г. семья Барклая переехала на маленькую глухую мызу Памушис (ныне поселок Памушис в Шяуляйском уезде Литвы). Мыза располагалась в краю Земгала в герцогстве Курляндском, немецкое дворянство которого издавна служило в России, но формально числилось подданными Речи Посполитой. Только в 1795 г. Курляндия окончательно вошла в состав империи. Именно это поместье принято считать местом рождения будущего фельдмаршала.

Дж. Доу. Портрет М. Б. Барклая-де-Толли. 1829 г.

Между прочим, есть сведения, что Барклай-де-Толли родился в имении Луде Гросхоф под Валкой (городом, ныне поделенным между Латвией и Эстонией). Сам же Михаил Богданович писал, что родился в Риге.

С трех лет Михаил воспитывался в Петербурге в доме дяди по матери бригадира Е. В. фон Вермелена, участника Семилетней войны, служившего у знаменитых генерал-фельдмаршалов П. С. Салтыкова и П. А. Румянцева. Тот относился к Барклаю как к приемному сыну, не жалел денег, нанял не по годам серьезному и усидчивому племяннику хороших учителей, сам много занимался с ним языками (русским, французским, немецким) и математикой. Именно от Вермелена Михаил перенял выдающееся трудолюбие, невероятную дисциплинированность и, конечно же, феноменальную стойкость в жизненных неурядицах.

Еще ребенком, в 1767 г., Барклай, подобно многим дворянам той поры, был зачислен на военную службу капралом в Новотроицкий кирасирский полк, которым командовал его дядя. Действительную службу Михаил начал через два года вахмистром Псковского карабинерного полка, который с 1776 г. квартировал в Прибалтике.

Через пару лет Барклая произвели в корнеты, потом в подпоручики, но первый офицерский чин – поручика – он получил только в 1786 г. Незнатное происхождение Барклая сказалось на его продвижении по службе, ему понадобилось более 20 лет, чтобы достигнуть чина полковника. Медленный рост в чинах Михаил Богданович старался компенсировать постоянным самообразованием. В 1786 г. он был переведен в Финляндский егерский корпус. Егеря в ту пору считались элитой, и отбор в них был крайне жесток – требовались только проворные и сметливые.

В 1788 г. Барклай был назначен адъютантом к генерал-поручику принцу Виктору Амадею Ангальт-Бернбургскому в чине капитана. Участвовал во Второй Русско-турецкой войне 1787—1791 гг., боевое крещение получил при штурме Очакова, показав «примерное мужество и хладнокровие». Тогда Михаил одним из первых ворвался в Стамбульские ворота крепости, за что был удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени и очень престижного золотого Очаковского креста на георгиевской ленте. В 1789 г. секунд-майор Барклай-де-Толли состоял в отряде уже знаменитого казачьего полковника М. И. Платова, отличился в бою под Каушанами, при взятии Аккермана и Бендер.

На войне со шведами в 1788—1790-х гг. в условиях труднопроходимых финляндских топей Барклай проявил себя как способный самостоятельный командир. Судьба распорядилась так, что во время атаки на укрепленную деревню Керникоски, расположенную под Выборгом, был смертельно ранен (пушечным ядром ему оторвало обе ноги) благодетель Барклая принц Ангальт-Бернбургский. Умирая, он поручил Михаилу Богдановичу руководство войсками и подарил свою роскошную шпагу, с которой Барклай никогда не расставался. С нею он въехал в покоренный Париж; с нею же был похоронен. Войну со шведами Барклай закончил уже премьер-майором в Тобольском пехотном полку.

В 1791 г. Барклая перевели в Санкт-Петербургский гренадерский полк. На войне с польскими повстанцами Т. Костюшко в 1794 г. молодой командир показывает себя мастером маневра, отличился при взятии Вильны (ныне Вильнюс), при разгроме поляков у Гродно и при суворовском штурме предместья Варшавы – Праги. За что был награжден Георгием 4-й степени и произведен в подполковники.

Между прочим, Михаил Богданович отличался неприхотливостью в быту, в походе спал под открытым небом и мог обедать на барабане. Вместе с тем в силу своего характера и происхождения был холодноват в общении с подчиненными, чопорен и, как позже очень точно подметил генерал А. П. Ермолов, «лишен дара объяснения».

Вскоре Барклай женился на своей кузине лютеранке Агнете Хелене Элеоноре (Елене Ивановне) фон Смиттен. В приданое она принесла ему небольшое поместье Бекгоф в Лифляндии. Они проживут душа в душу 26 лет, большинство из которых Михаил Богданович проведет в походах и сражениях. Своих детей у них не было, и супруги воспитывали приемную дочь Каролину.

Примечательно, что уже в эти годы сложился полководческий характер Барклая-де-Толли, четко оформились его нравственные и профессиональные приоритеты. Выходец из бедной семьи, он всего и всегда добивается своими способностями, упорным трудом и добросовестной службой. Все свободное время Михаил Богданович отдавал чтению книг по военной истории и занятиям наукой.

После войны с Польшей Барклай стал командиром 1-го батальона Эстляндского егерского корпуса. При воцарении Павла I батальон был развернут в полноценный полк, а Барклай оказался полковником. Его подчиненные блестяще зарекомендовали себя в войне со Швецией в 1808– 1809 гг. Но еще раньше, в 1799 г., Барклай был назначен шефом полка с чином генерал-майора. Видевший Барклая в деле генерал-фельдмаршал Н. В. Репнин, человек скупой на похвалу, дал ему блестящую характеристику: «Меня уже не будет на свете, но пусть вспомнят мои слова: этот офицер много обещает и очень далеко пойдет». Соперник А. В. Суворова Репнин оказался прав.

Между прочим, среди героев 1812 г. Барклай обладал уникальным наградным листом. Только он и М. И. Кутузов были в ту пору полными георгиевскими кавалерами (имели все четыре степени). 1-я степень (1813 г.) – «За поражение французов в сражении при Кульме»; 2-я степень, Большой крест (1812 г.) – «За участие в сражении при Бородине»; 3-я степень (1807 г.) – «В воздаяние отличной храбрости и мужества, оказанных в сражении против французских войск при Пултуске»; 4-я степень (1794 г.) – «За отличную храбрость, оказанную против польских мятежников при овладении укреплениями и самим городом Вильною». Кроме того, его парадный мундир украшали еще два десятка российских и иностранных наград: Св. Андрея Первозванного (1813 г.), Св. Владимира 4-й степени (1788 г.), 2-й степени (1807 г.), 1-й степени (1811 г.), Св. Александра Невского (1809 г.) и с алмазами (1813 г.), Св. Анны 1-й степени (1807 г.),

Золотой крест за взятие Очакова (1788 г.), Золотой крест за Прейсиш-Эйслау (1807 г.), медаль за взятие Парижа (1814 г.), прусский орден Красного орла (1807 г.), прусский орден Черного Орла (1813 г.), австрийский Военный орден Марии Терезии командор (1813 г.), шведский Военный орден Меча 1-й степени (1814 г.), французские ордена Почётного легиона 1-й степени (1815 г.) и Св. Людовика (1816 г.), нидерландский Военный орден Вильгельма 1-й степени (1815 г.), саксонский Военный орден Св. Генриха 1-й степени (1815 г.), английский орден Бани Большого креста 1-й степени (1815 г.). А также английская шпага с алмазами (1816 г.) и золотая шпага с алмазами и лаврами с надписью «за 20 января 1814 г. – Ла-Ротьер» (1814 г.)