Голден Гай не похож на другие места. Я по сей день возвращаюсь туда, копаюсь в глубоких извилинах души и соизмеряю силу собственного сумасшествия с сумасшествием этих людей. Подобно хамелеону, я – то певец, то пародист, то трансвестит, то генератор страданий, попавший в сети невзрачных на первый взгляд переулков этого района.
Здесь любят оплакивать Голден Гай. Еще немного, и ему придет конец. Несколько лет назад, рассказывают мне, появились программы развития местности. Пригнали бульдозеры. Голден Гай расположен рядом с одним из самых дорогих районов в Токио, а может быть, и во всем мире. Поэтому, говорят разработчики и планировщики, как же можно оставить его так, таким жалким, какой он есть, с такими сумасшедшими людьми? Надо разрушить это место и построить заново.
И тогда в ситуацию вмешалась якудза. Вот деньги, подумайте, а мы зайдем завтра. Оставьте это место в покое и постройте себе изакайя и рестораны в другом месте. Возьмите десять миллионов, возьмите двадцать, мы придем еще. Смотрите, мы ведь ничего не ломаем, мы – не американская мафия. Возьмите деньги и идите, стройте себе новые места, Токио – большой город. Мы ничего не ломаем, но будем приходить к вам каждый день, с обнаженными руками в наколках, не скрывая, кто мы. Мы ведь хорошо себя ведем, правильно?
Юки смотрит на девушку в оранжевом, всегда на одну и ту же девушку, которая неизменно одета во все оранжевое. Она отводит взгляд и тушит сигарету в розовой пепельнице. Она всегда сидит в одном и том же темном углу. И здоровяк Фудзита в черных очках всегда ждет ее внизу. Юки мне ничего не рассказывает, и я не спрашиваю.
Юки и я готовим прилавок в Сугамо к открытию. Я подаю воду, учусь готовить соус, расставляю бутылочки с саке. И спрашиваю Юки о якудза.
Он вздыхает:
– Я пока не якудза. Я не хочу быть якудза, но, наверное, стану. С людьми из семьи я чувствую себя лучше всего, даже если они и не читают книг. Я не преуспел ни дома, ни в учебе. Я даже не преуспел в магазине, и у меня нет ни гроша за пазухой, несмотря на то что я работаю здесь. Я нахожусь здесь, потому что они дали мне эту работу. Они охраняют меня и хорошо ко мне относятся. И они лучше тех людей, которые зовутся законопослушными. Может быть, когда-нибудь я и стану якудза. Посмотрим. Еще год-два. Я боюсь их, но в то же время очень им симпатизирую, хотя люди они тяжелые. Они люди, идущие до предела, а я – нет. Но они – самые лучшие мои друзья, и других у меня нет. И кроме всего прочего, они дают мне ответы на вопросы, намечают мне путь, открывают передо мной возможности. Может быть, однажды наступит другая жизнь, кто знает? Я боюсь себя, боюсь своей одержимости. Если стану якудза, то пойду до предела, и я боюсь этого. Ведь их называют людьми беспредела, гокудо. Я боюсь их, но уже почти поглощен ими… Он снова вздыхает. Смотрит на меня.
– Я скиталец, – говорит он мне.
– Я тоже, – говорю я.
– Я скитаюсь между мирами.
– Я тоже, – говорю я.
– Поэт, в честь которого меня назвали Юкихирой, написал однажды, тысячу сто лет назад:
Мы дни свои проводим
У берегов морских.
Мы – дети рыбаков, и не иметь нам
Дома, что
Назовем своим мы.
Я делал кукол, изучал литературу и поэзию и играл на гитаре. Изучал управление бизнесом, работал в финансовой компании и в книжном магазине, потом убежал с Хоккайдо, а сейчас торгую едой с прилавка. Я убежал от зла, и люди зла оберегают меня сейчас. Ни одно место не стало мне домом.
– Юки-сан, я тоже не могу перечислить все занятия, которые я сменил, и все места, в которых побывал. Ну и что? Я приехал сюда из Израиля искать то, чего не найду. Нашел ли я дом? Пока не знаю.
– Но ведь ты профессор в университете. Не надо так шутить.
– Чем профессор может помочь тому, что я вижу в твоих глазах? Какая на самом деле ценность того, что я исследовал и опубликовал? Ничего из того, чему я учу в университете, не может победить этот всеобъемлющий страх, когда он приходит. Я помогаю тебе здесь, с работой, и у меня есть на то свои причины. Юки-сан, мы братья, ты же видишь это, верно?
Он молчит. На скамье рядом с прилавком лежат три книги, два сборника стихов Октавио Паса на японском и на испанском, и третья, на английском, – сборник стихов филиппинского поэта по имени Хосе Гарсия Вилья.
– Ты знаешь, что Пас пишет в стиле хокку и что он перевел дневник Басё под названием «Оку но Хосомити»? Да, я читаю его на испанском. Медленно, правда. Хосе Гарсия Вилья? Когда-нибудь я его пойму. Он рассказывает мне о настоящем, о будущем и о том, какой я на самом деле. Он как будто описывает мою одержимость, он мой великий учитель. Может быть, когда-нибудь в будущем я поеду на Филиппины, чтобы лучше понять его. Прочитай его «Покинутого царя». Прочитай «Я пришел, я здесь». Это стихотворение как будто мое, прочитай его.
I will break God’s seamless skull,
And I will break His kissless mouth,
O I’ll break out of His faultless shell,
And fall me upon Eve’s gold mouth.
O the Eyes that will see me,
And the Mouth that will kiss me,
And the Rose I will stand on,
And the Hand that will turn me.
This will be in a time of mirrors.
O the Tiger that will point me,
And the Light that will drown me.
And the Voice that will sing me,
And the God I will dethrone.
This is the death I will stand on.
– Юки?
– Да, как тебе стихотворение?
– Сильно. Тяжело. Почему ты говоришь, что это твой стих?
– Потому что Бог оставил меня. На распятии. А когда я звал Его, Он не откликнулся. Почитай еще. Еще вот это, это тоже Вилья, почитай.
И я читаю.
I can no more hear Love’s
Voice. No more moves
The mouth of her. Birds…
Не слышно более мне Голоса Любви.
Уста ее безмолвны, неподвижны.
И птицы больше не поют.
Слова, когда-то сказанные мной,
Повисли в воздухе.
Когда-то сорванные мной
Цветы завяли все.
Когда-то разожженный мной
Огонь – горит он еле-еле.
И ветра больше нет.
И время больше мне не скажет правды.
Не зазвенят во мне колокола.
Склоняю голову я в одиночестве своем.
О Господи! Я умираю.
– Юки, что с тобой происходит?
– Сэнсэй, Бог покинул меня, и во мне больше нет любви. Это ведь есть в стихах, верно? Что, так трудно понять? И руки мои кровоточат. Ты видишь, нет?
– Расскажи мне!
– Завтра. Как же я могу не рассказать тебе? Завтра расскажу.
Около трех часов ночи я возвращаюсь домой, и на маленькой площадке, на станции Сугамо, я вижу человека с перевернутым зонтом. Он держит его так, как будто это клюшка, и примеряется к несуществующему шару для игры в гольф. Его мелко завитые волосы коротко острижены, на лице черные очки. Он ударяет по несуществующему шару. Странный способ для игры в гольф.
– Найс шот! [21] – говорю я ему. Он останавливает движение и переводит взгляд на меня.
– А… – отвечает он, – ты тот самый гайдзин, который крутится у Юки каждую ночь. Так вот запомни. Юки – мой самый дорогой кобун [22]. Слышишь? Самый дорогой. Он еще не прошел ритуал сакадзуки [23], но уже принадлежит к нашей семье. Ты здесь живешь, правильно? А я здесь босс, и поэтому все знаю. Прилавки, бары, турецкие бани – все здесь мое. Вот, возьми мою визитку.
Он протягивает мне визитку, на которой витиеватыми буквами написано:
Семья Кёкусин-кай
Подразделение Симада-кай
Дом Иэяси
Глава дома Иэяси Ясуэ
Роскошная вьющаяся каллиграфия золотыми чернилами.
– Я – Иэяси, и я – босс. Для тебя здесь все открыто. Турецкие бани? Клуб женский? Мужской? Мини-дворец, в котором тело обмазывают медом, а затем слизывают? Все за мой счет. Потому что Юки тебя полюбил. Подумай. Позвони мне в любое время, вот номер моего офиса. Скажи, что ты друг Юки, скажи, что ты друг Иэяси-оябун, босса, и приходи навестить меня. Ты знаешь, что такое якудза?
Я знаю, потому что слышал об этом. Но много ли я знаю?
– Якудза – это если босс говорит на белую стену, что она черная, и значит, она черная. Вот что такое якудза. Якудза – это тяжелая жизнь, но и хорошая жизнь, недетские игры. Сегодня ты здесь большой босс, а завтра – пуууууф! И ты – ничто. Мир беспредела, гокудо. Понимаешь?
Он берет зонт и снова бьет по воображаемому шару в ночь.
Я опять задаю Юки вопросы, но он мягко уклоняется от ответов и сосредотачивается на готовке.
Однажды вечером Юки приходит к прилавку со свежим и глубоким шрамом на щеке, но все равно молчит и ничего не объясняет. Политика, литература, приготовление еды, философия, но только не то, что произошло, только не якудза. Его левый глаз моргает чаще обычного.
– Юки, девушка в оранжевом, кто она? Молчание.
– Я не знаю.
– Юки, я видел!
Он смотрит на меня, удивленный. Как будто я узрел что-то под его кожей. Вздох.
– Мне нельзя смотреть на нее.
– Кто она такая? И этот шрам, это как-то связано? Что значит – нельзя? Это ведь свободная страна.
Вздох.
– Не лезь ко мне. Нельзя, и все.
Однажды вечером он не приходит к прилавку. И я понимаю, что у меня нет ни его адреса, ни его телефона. Нет никаких координат.
На следующий день он приходит как обычно и спешно, до того как я успеваю спросить его, говорит мне:
– В другой раз, Якобу-сан. Пожалуйста. Я расскажу тебе, но только не сейчас, Якобу-сан. Ты мне как брат, и я не могу не рассказать тебе. Но только не сейчас. Ни к чему тебе, чтобы я рассказывал тебе сейчас.
После этого он вдруг берет маленькую стопку для саке. Берет из моих рук бутылку с саке, осторожно наливает в стопку и говорит мне, часто дыша:
– Повторяй за мной, Якобу-сан.
– ?
– Повторяй за мной! Вкусив из этой чаши…
– Ага! Вкусив из этой чаши…
– Я, Мурата Юкихира, родом из Хоккайдо, и ты, Яков Раз из Израиля… Становимся братьями пять на пять.
– Становимся братьями пять на пять… Скажи мне, Юки, что это…
– Сделай три с половиной глотка!
Я делаю три с половиной глотка. Он делает три с половиной глотка. Он глубоко выдыхает.
– Так они делают. Ты знаешь об этом?
– Нет. Кто?
– Когда они становятся братьями.
– Что это значит – «становятся братьями»? Кто становится братьями? Юки, объясни мне, что…
– Мы равные братья. Ты сам сказал, помнишь? «Как братья»… Ведь сказал, так? Ты выбрал меня себе в братья. Вечер за вечером ты здесь. Я благодарен тебе. Никто, даже мой родной брат, не был готов разделить со мной мои раны, а ты готов, и поэтому ты – мой брат. Сейчас мы в ответе друг за друга, у нас есть гири [24]. Ты знаешь, что такое «гири»?
– Я знаю по книгам…
– Давай подготовим прилавок, скоро придут клиенты.
Я уезжал на месяц по своим делам. Вернувшись в Токио, я иду, как обычно, к прилавку Юки на площади Сугамо, но Юки нет. За прилавком вместо него стоит другой человек. Этот хрупкий человек с впалыми глазами готовит еду.
– Где Юки? – спрашиваю я.
– Кто такой Юки? – спрашивает он. – Не слышал ни о каком Юки.
– Да ведь был здесь Юки, много месяцев здесь был Юки! Он мой друг.
– Не знаю Юки, не слышал о Юки. Хотите выпить чего-нибудь?
– Нет, спасибо.
С тех пор Юки не появлялся в Сугамо. Никто не знал человека по имени Юки. Я стал расспрашивать владельцев ресторанов и прилавков, приятелей вокруг площади Сугамо, но они ничего не знали. Некоторые просили, чтобы я прекратил расспросы.
Я брожу по Сугамо ночью в попытках найти босса Иэяси. Ведь он босс, и он скажет мне, что случилось с Юки. Но и Иэяси невозможно найти. Я спрашиваю про Иэяси, но никто не отвечает. Некоторые грубо намекают, чтобы я больше не спрашивал. Иду в «Мурасаки» и спрашиваю у Хирано. Нет, он не видел Юки, и девушки в оранжевом тоже нет.
Что случилось? Что с ним произошло? Куда он исчез?
Мой брат! Что-то нехорошее послужило причиной твоего исчезновения. Я вспоминаю шрам на лице, страх, моргающий глаз и девушку в оранжевом.
Где ты?
Глава 3
Встреча с якудза
Робы заключенных
На построении
Любуются сакурой в цвету.
Один лепесток,
Два лепестка
Встречаются в танце.
(Из тюремных стихов члена якудза по имени Кен-ичи Фукуока)1986 г.
Прошло три года после исчезновения Юки. Мои попытки навести о нем справки не принесли плодов. Я отчаялся и погрузился в другие занятия – научную работу и преподавание. Но образ Юки, блуждающего где-то там, в этом мире, постоянно возвращался ко мне, как будто жаждал освобождения. И вот однажды я решил – попробую узнать у кого-нибудь из якудза, ведь он был почти одним из них. С тех пор мы познакомились с Иэяси, боссом Юки, в районе Сугамо, я неоднократно предпринимал попытки повстречаться с людьми из якудза, но они всегда заканчивались безрезультатно.
Например, после того вечера в городке Такаяма, что у подножия горы Хида, на мацури [25] в честь наступления осени. Храм Хатиман в Такаяме украшен по периметру красными фонарями, за которыми прилавки с лапшой, майками, бутылками, игрушками, игральными картами и искусниками, изготавливающими животных из стекла: хрупких тигров, лис и оленей.
Примечания
1
Все японские имена в книге передаются согласно японскому порядку: сначала фамилия, затем имя. – Здесь и далее примеч. пер.
2
Все, кто не является якудза.
3
Японская плоская подушка для сидения. – Примеч. ред.
4
Гайдзин – не японец, иностранец. Как правило, используется по отношению к иностранцам неазиатской наружности.
5
Летнее повседневное хлопчатобумажное, льняное или пеньковое кимоно без подкладки – традиционная японская одежда. – Примеч. ред.
6
Один из видов традиционного театра Японии. Представляет собой синтез пения, музыки, танца и драмы. – Примеч. ред.
7
Японская пшеничная лапша. – Примеч. ред.
8
Японская горячая еда в горшочке, состоящая из рыбных лепешек, яиц и овощей, сваренных в рыбном бульоне. – Примеч. ред.
9
Национальное японское блюдо в виде длинной коричнево-серой лапши из гречневой муки. – Примеч. ред.
10
Хамин (чолнт) – традиционное еврейское субботнее кушанье.
11
Японский аналог таверны. – Примеч. ред.
12
Мурасаки – фиолетовый (япон.).
13
Японский вариант паба. – Примеч. ред.
14
«Онисан», здесь – «братишка».
15
Аники – старший брат в якудза.
16
Тамасабуро Бандо – широко известный актер театра кабуки.
17
Крупные плоские чашечки, величиной с маленькое чайное блюдце, из них пьют за чье-либо здоровье или будущее. – Примеч. ред.
18
Жанр и форма японской поэзии. – Примеч. ред.
19
От англ. shadow – тень.
20
«Я пришел, я здесь» (англ.).
21
Неплохой удар! (англ.).
22
Приемный ребенок в якудза. – Примеч. ред.
23
Ритуал приема новых членов в якудза. – Примеч. ред.
24
Японское чувство долга. – Примеч. ред.
25
Эквивалент праздника в религии синто или фестиваля в современной Японии. – Примеч. ред.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.