(Петр Алешковский)
      Возможен был и такой вариант:
      "Ена бена рекс квинтер минтер жес" - ничего не понятно, а все счастливы".
      (А.Злобин)
      (Здесь мы соединили в одно "Э" и "Е" - ничего страшного: заставил смысл)
      Это где-то должно оставаться:
      Слезы, отзвуки смеха, общения! - Ни картины, ни слово, ни песни:
      Мы не гении!
      Мы не гении!
      Где-то все же должны ведь скопляться
      Наши муки и озарения,
      Наши первые громы весною,
      Наши красные листья осенние!..
      Где-то все-таки должен остаться
      Легкий след моего назначения!
      Ни моря, пусть ни реки прекрасного
      Небольшие озера прекрасного
      Мы оставим же - пусть и не гении!
      Ее стихотворение.
      "Ю"
      Юный хипон Аркадиус и Мона Лиза...
      (Это - из Василия Аксенова, из его "Поиска жанра", который она очень любила. Муж тоже читал эту вещь.
      Здесь, в алфавите, был выписан большой отрывок о встрече Аркадиуса с Моной Лизой, где она прикрывает свою загадочную улыбку тонкой девичьей рукой - на картине... Прекрасное место!)
      "Я"
      Главными здесь были слова К.Кондрашина о Шостаковиче, строчка Мандельштама и четыре строфы из прекрасной поэмы Маргариты Алигер "Человеку в пути". Вообще же на "Я" было очень много чего во всех ее алфавитах.
      "...Я спросил его (Шостаковича), не считает ли он слишком длинным фугато в третьей части. Не будет ли публике трудно долго слушать столь однообразное по фактуре место? Дмитрий Дмитриевич, несколько покоробившись, сказал: "Пусть слушают, пусть слушают..."
      Я пью за военные астры.
      (О.Мандельштам)
      И вот из М.Алигер:
      Я не хочу тебя встречать зимой.
      В моей душе ты будешь жить отныне
      Весенний, с непокрытой головой,
      Как лучший день мой, как мечта о сыне.
      Я не хочу тебя встречать зимой.
      Боюсь понять, что ты старей и суше,
      Услышать, как ты ссоришься с женой,
      Увидеть, как ты к другу равнодушен.
      Боюсь узнать, что хоть короткий миг
      Случается тебе прожить, скучая,
      Увидеть, как поднявши воротник,
      Спешишь ты, облаков не замечая.
      Хочу тебя запомнить навсегда
      Моим знакомым, путником,
      влюбленным
      в дороги, реки, горы, города
      беспечным, ненасытным, изумленным (...)
      Вот что еще было на "Я":
      Я человек
      кусочек бога
      и ветер сжат
      в моих руках.
      (Алик Ривин)
      Я одиночества такого никогда... я одиночества такого никому...
      (Бахыт Кенжеев)
      Он полюбил ее сразу, как только увидел, когда она прибыла к ним в часть после курсов радистов в конце войны (до этих курсов она служила в таком же, как и его по роду службы, батальоне, БАО, в 52-м) - 3 марта 1945 года в городок Кунмадараш в Венгрии. Ей было 19 лет, и он навсегда запомнил этот момент - как она появилась и какая была.
      А ей в то время нравился один паренек из летного полка, и она ему нравилась, но оба они были до того стеснительными, что никакой любви у них не выходило...
      (Летный же полк, где служил этот парень, сейчас как раз прилетел именно сюда, на их аэродром, на обслуживание 262 БАО. Вот так, будто специально, - и она прибыла на этот аэродром и парень, которого она любила!)
      Отец знал об этой любви и помогал, чем мог. Он, например, помог матери навестить того парня в Брно, в госпитале, куда тот попал, так как сломал ногу, играя в футбол с чехами.
      После демобилизации отец уехал в Ташкент к дяде, а мать в Москву, где жила со своей матерью и сестрой и училась в первом мединституте.
      Отец тоже учился в мединституте, но в Ташкенте, он был на курс младше, так как демобилизовался позднее - всего он прослужил вместе с действительной 7 лет. Он был старше матери на два года.
      Его ташкентский дядя, у которого отец жил, хотел женить его на своей дочери, то есть на двоюродной сестре отца, но он не женился, так как любил мать.
      Он расстался с дядей и перешел в общежитие.
      Я люблю тебя в дальнем вагоне,
      В желтом комнатном нимбе огня.
      Словно танец и словно погоня,
      Ты летишь по ночам сквозь меня.
      ":"
      Я тебя не забуду за то, что
      Есть на свете театры, дожди,
      Память, музыка, дальняя почта...
      И за все, что еще. Впереди.
      (П.Антокольский)
      Он учился и работал. Работал в лаборатории, на кафедре биологии у профессора, который создал свою теорию рака и проводил испытания на кроликах.
      Конечно, алфавит мужу не исчерпывал всех ее любимых изречений - ведь их было сотни! Они были записаны в 17-ти больших толстых блокнотах в алфавитном порядке.
      А началось все просто со слов. В какой-то момент ей вдруг захотелось не просто читать орфографические словари, что было делом давним, а, читая, выбирать и выписывать из них свои. Что за "свои"? Ну... Это же понятно. Вот, например... да любой пример, на любую букву! Ну вот, на букву "В".
      Все-таки, вагранка, вариант, василек, вбегать, вдовушка, виноградная кисть, ведьмач, вдруг, ведь, вековуха, веснянка, волглый, вьюжить, вздох, взблеск, вертикаль, вербочка, венчальный, волторн, воробушек, воск, всполох, вьюшка, вяз, вьюнки, вякать, вешка, верблюжий, венгерец, ветка...
      На " К":
      Клоун, календарь, клен, канатоходец, кинуться, кларнет черешневый, коростель, ковшик, комелек, комочек, кондуктор, коняга, королевна, колчедан лучистый, крик, крокус, крылечко, купава, котелок...
      На "Н":
      Невозвратно, нефрит, новогодний, "неизбежные глаза", нет, няня, несказанный, непреложно... Хватит! Смешно.
      Это же почти все слова можно переписать!
      Тут и само слово, просто само по себе, название, могло быть бесконечно красивым, когда смысл его, содержание, не имело значения. Ах, опять нужны примеры?..
      Ну вот, ну вот хотя бы "крокус". Что за цветок этот крокус, она не знала, так как не видела его, а, может, видела, да не знала, что это он, а вот слово, само слово какое!! Или, например, "волглый". Здесь как бы наоборот. Ну что хорошего быть, скажем, волглым или иметь, например, волглое белье?.. А слово красивое.
      "Иное название еще драгоценнее самой вещи", - говорил Гоголь.
      Конечно, очень часто "название" и "вещь" совпадали. Например, "разнотравье", "вальс"...
      Слово часто дорого тебе по какой-нибудь ассоциации, как особый условный знак, твой знак, память о чем-нибудь...
      Для нее одним из таких было как раз слово "волглый" - частый эпитет у Тушновой, поэтический, о многом говорящий, или, например, "ветка", "клоун", "канатоходец"... Ее слова. Да мало ли...
      О словах можно диссертацию написать...
      Все! Достаточно, что у нее есть блокноты с этими любимыми, дорогими ей словами.
      Хватит!
      В алфавите, подаренным ею одной из подруг, было такое посвящение:
      Я антологию из слов,
      Их сочетаний, изречений,
      Стихов, отрывков из стихов
      Вам отправляю со значеньем.
      Да-да, я отправляю все
      Вам со значеньем, а не просто,
      Чтоб вспомнить все,
      Что было в прошлом
      Прекрасного,
      И что возможно
      При помощи все тех же слов
      Прекрасное сейчас
      Во всем!
      Меджду прочим, антология означает "собрание цветов" по-гречески...
      8. РАБАТ
      Старшая дочь писала им все три месяца часто и много. Она почти каждый день ездила в Москву из Орехово-Зуево, где были ее курсы усовершенствования, и в электричке - 2 часа! - писала.
      Она знала, что не сможет удержать в памяти все детали теперешней своей жизни в их свежести, чтобы рассказать о них дома и, в конце концов, все забудется. А она столько интересного увидела и узнала, что ни за что не хотела, чтобы хоть что-нибудь из этого пропало, чтобы ее родные не смогли бы всего узнать и были бы здесь обделены.
      Кроме того, она была очень эмоциональной и должна была сразу же реагировать. Она и реагировала: плохо спала, часто плакала, ну и писала...
      И еще: письма эти были как бы планами для ее будущих рассказов, определенными конспектами, поэтому писала она по возможности подробно и просила хранить письма, так как по приезде будет рассказывать по ним ведь письма все равно не заменят рассказа и, как говорила Юлька, - "в лицах". (О... это была их семейная манера - в лицах! И Юлька, говоря так, переживала, зная, что и она попадется в живых этих картинках, особенно выговором - она своеобразно картавила.)
      Одно из писем содержало как бы детальный отчет о помещении материнских мест. И это было п исьм о, не "определенный конспект", и письмо особое.
      "17 окт. 83 г., Москва.
      Дорогая мамочка!
      Сегодня воскресенье, и я специально посвятила его походу по твоим местам, и вся изревелась!
      Ездили с Лялей и Сашей на их машине.
      Какие они чудесные люди!
      Машину чаще вела Ляля, а Саша везде выходил со мной и фотографировал для тебя дома и улицы.
      Мамуся! Я передать тебе не могу своего состояния, не могу передать, что со мной.
      Реву и реву, уже и Лялю с Сашей перестала стесняться, да и Ляля сама часто со мной плачет.
      Но ты, пожалуйста, не думай, что я хоть капельку жалею, что хожу здесь по всем этим местам, я же не представляю иного. Ты ведь знаешь, что я всегда приходила сюда, когда бывала в Москве, просто в этот раз я здесь целых три месяца и, как никогда, все-все детально рассматриваю и вся буквально Москвой пропитана, а, значит, - тобой! Твоим детством, и юностью, и тем, что после войны, т.е.
      институтом, вашим житьем-бытьем с бабушкой, тетей Яной и папой и, между прочим, целым годом моей жизни! Ну а потом - дед. Его жизнь до ареста и после, до смерти... Все вообще о нем... Это же здесь на каждом шагу! Например, кругом продают гвоздику - любимые его цветы (а какие цветы были нелюбимыми??), и вот - дед!!
      Да что говорить! Через неделю уже десятилетие со дня его смерти, де-ся-ти-ле-ти-е! А кажется: ведь только что с ним обо всем на свете говорили, он был у нас, а потом мы еще целый год говорили с ним по телефону! Нет, невозможно"...
      Невозможно...
      ... Но ведь это же было!
      Я могла потрогать тебя рукою,
      Я могла услышать твой голос,
      Я могла дышать запахом твоей папиросы,
      Я могла переждать треск в телефонной трубке
      И - после кашля и
      сквозь него: "А-а-а!..Это ты-ы!.."
      "Конечно, твоя операция, - тоже осень, оранжевые листья., Да, действительно, операция все и решила: эту твою невозможность быть сейчас в Москве... И я все время ощущаю, что я - вместо тебя, т.е. я вся на взводе!
      Послезавтра у нас свободный день, и я поеду на Пироговку к твоему институту, к клиникам и к окнам нейрохирургии, у которых столько простаивал дед...
      Вчера с Юлькой, Лялей и Сашей были на Донском.
      Около плиты деда красная рябина и ярко-зеленый густой плющ.
      Все ужасно тяжело, но без этого я бы и дня не согласилась прожить в Москве.
      Сегодня начали с МОПШКи.* Во 2-й Обыденский въехали через 3-й, т.к. ехали от бассейна "Москва". Ляля завела машину прямо в школьный двор. Мы все вышли.
      "Илья Обыденный" (Имя святого, по которому названы переулок и церковь ) на месте!
      Церквушка славная, и я сразу обратила внимание на удивительное сходство с твоим школьным рисунком "Из окна". Сразу же нашла окно, из которого только и можно было именно так срисовать, с натуры!
      Церковь работает, мы видели аккуратненьких старушек в черном, поднимающихся по ступенькам "Ильи" с опущенными головами.
      Ма! Знаешь, вместо МОПШКи здесь теперь "Московский городской дошкольный методический комитет", о чем гласит вывеска справа от входа (это Саша переписал).
      Сейчас здесь ремонт и несколько женщин в комбинезонах на лесах что-то там делают на школе, а у дверей и по двору,- кирпичи, банки с краской...
      Я попросила Сашу сфотографировать меня на фоне школы у дверей (фотографию вышлю, как только Саша сделает. "Илью" Саша тоже снял.)
      Так как для меня сия земля священна, я сорвала лист у какого-то низкого кустика, растущего почти у входа в школу. (Дверь, кстати, заперта, а то я, конечно бы зашла.)
      Дома положила лист в толстую книгу, которую Юлька специально мне выделила для твоих ненаглядных кленовых листьев. На странице, где лежит школьный лист, подписала: "МОПШКа", - чтобы не путать с другими. Поставила дату.
      Мамочка, спуск в школьный сад перегорожен большой плитой, очевидно, в связи с ремонтом, так что к яблоням сейчас доступа нет. В низинке за школой был яблоневый сад.
      Стою у плиты, а в голове вертится ваш с Янкой школьный вальс:
      Я помню последний экзамен,
      Веселый, взволнованный класс...
      И май, голубыми глазами,
      В окошко смотрящий на нас!..
      Надо сказать, что дети наших вождей в поведении ничем не отличались от нас и в наших глазах не были КЕМ-ТО.
      Многие же из них уже тогда были по-своему несчастны:
      Директор школы Николай Яковлевич Сикачев частенько кричал расшалившемуся Алешке Микояну (учился со мной в параллельном классе): "Смотри у меня! Отца вызову!"
      Мать Алешки часто бывала в школе - она была в родительском комитете. Звали ее Ашхен - скромная и красивая седая женщина.
      Юра Жданов, как, и его папа, любил пианино и на переменах частенько играл на нем. Сережа Аллилуев учился с Янкой в классе, и Саша в дальнейшем работал, дружил с МОИМ Сережей.
      На переменах тихонько ходила кругами по залу Талочка Андреева с толстой длинной косой под руку со своей подругой Дездемоной.
      Помню и Юрочку Каменева - чудесного мальчика.
      Толстый Джоник Сванидзе одно время был влюблен в мою двоюродную сестру Иру и вместе с ней изучал Фламариона и звездное небо...
      Мамуся! Представь: меня охватили воспоминания!!! Словно это не ты, а я (Я!)
      здесь училась!
      Я ведь про твой класс, про твою школу, про всех ваших ребят знаю (помню!)
      больше, чем о своих!..
      И вообще, понимаешь, я все время ловлю себя на каком-то странном чувстве: с одной стороны - да, не ты, с другой же - вовсе не Я - ТЫ ХОДИШЬ ЗДЕСЬ ВЕЗДЕ! Я так остро ощущаю себя тобой, т.е. мне кажется, что я и думаю и чувствую абсолютно так же, как ты! (А помнишь, как ты была мною, когда я была влюблена в Сашку и сходила с ума?! Как мы с тобой пели: "...Скоро осень, за окнами август..."? Как ты расплакалась?.. Наши детство и юность как бы перепутались, перемешались, и мне вообще трудно понять, что твое, а что мое...
      Потом я долго стояла, прислонясь к забору у входа в школьный двор, и смотрела на него. Весной и летом, я знаю, посреди двора была овальная клумба, за которой до поздней осени ухаживали сами ребята.
      Мне казалось, что я вижу Сережу. Вот он идет, высокий кудрявый мальчик в очках, в школу с томом Козьмы Пруткова, знаешь, с нашим, с дедушкиным, который у нас дома, вроде именно этот том он и несет, с этими "ситцевыми" форзацами...
      А потом уже вы после уроков выходите вместе и идете домой.
      Я вижу тебя так отчетливо, так ясно!
      Ты в белой пушистой шапочке, которая очень нравилась Сереже, с такими ушками...
      Вы идете через всю Москву к проезду МХАТа, Сережа быстро бежит домой, выводит на поводке Нельку, и вы долго гуляете по снежной Москве и говорите, конечно, про Овода!
      А потом вспомнила, как Сережа Портрет Старухи играл! Сидел на сцене в платке, в большой раме, и - не шевелился!
      Господи! Сколько раз ты нам обо всем этом рассказывала!..
      Ах, Ваше Собачество!
      Может быть, все так остро сейчас действительно потому, что кругом осень, листопад?..
      А вообще я невозможная истеричка! Но при мысли, что вот здесь, на этом самом дворе были ваши линейки, вы с Янкой, маленькие, бегали, ходили, входили в эту самую дверь каждое утро - не могу, и все!..
      Ну вот такая я дура сантиментальная..
      Знаешь, когда я была в гостях у Мельниковых, Женя рассказал мне, что еще до вашей школы здесь был замечательный интернат, созданный Лепешинским, и что в нем учился и Александр Шаров! Да, и какое совпадение: сегодня в Орехово купила Шарова "Волшебники приходят к людям"! Там есть и наш с тобой "Януш Корчак"*!
      Книга вышла к 70-летию Шарова, сейчас ему 74 года, и он неизлечимо болен... Еще одно совпадение и потрясение: книгу иллюстрировала д е вочка Ника Гольц!!
      Удивительный твой класс!
      Рисунки Ники бесподобные: серо-голубоватые с черным и белым, как бы жемчужные.
      Изящно необыкновенно. В цвете (красно-синем) только один из двух зонтиков у маленького Оле-Лукойе. А какие портреты сказочников: Сент-Экзюпери, Андерсена, Сервантеса, Корчака!.. Сколько трагедии чувствуешь, какие лица! Удивительный портрет и самого Шарова. Прямо какая-то трепетная, немыслимая доброта, и вот-вот, кажется, хлынут слезы и у тебя, и у самого Шарова, но высокое его мужество и достоинство как бы тут же преграждают им путь: Бог с вами, куда вы, зачем?? Нет причин, все нормально.
      Когда выезжали со двора школы, я прошла немного пешком и подошла к дому Игоря Ласса - прямо напротив церкви слева, в 3-м Обыденском, да? Я это представила по твоей "Панаме с зайчиками"... Между прочим, зря ты эту повесть бросила - сейчас я это особенно остро ощутила.
      И вот меня охватило безумное желание войти в дом, позвонить, узнать! А вдруг Игорь не погиб? Могло ведь быть такое, ведь всякая путаница была, мало ли что могло быть? Вдруг сам Игорь вышел бы ко мне?! Но я же понятия не имела, в какую квартиру идти!.. Да и как-то мне не по себе было... И я села в машину.
      Мамочка! Я очень жалею, что не зашла, очень! Надо было бы постучать в любую дверь, сказать, что здесь до войны, в этом доме, жил такой беленький лупоглазый мальчик Игорь Ласс, может, кто знает, помнит, может, здесь родные его живут?..
      Я непременно схожу сюда, непременно, только одна.
      Когда ехали к монастырю, я рассказала Ляле и Саше про Нику Гольц, что была вот такая высокая худенькая девочка с тобой в классе, которая всегда оформляла ваши стенгазеты и любила рисовать стройных коней с длинными тонкими ногами (Между прочим, в "Волшебниках" тоже есть такие кони.), и что она теперь известный художник-оформитель. Я им завтра эту книгу покажу.
      Рассказала Ляле с Сашей, как один раз Ника "выручила" тебя на биологии, и мы долго хохотали, а в конце я опять же... всплакнула..."
      Да, было...
      Ника подсказала мне, лучшей ученице по биологии, какое "отличие пчелы от осы".
      Она не думала, что я повторю ее шутку и зашептала: "Пчела более цивилизованное животное". А я, дура, повторила. Весь класс ржал, Ника была в отчаянии, а Мария Николаевна, преподаватель биологии, стояла в потрясении и молчала...
      "К монастырю пришлось ехать Кропоткинской, через Лопухинский - внизу на Метростроевской был какой-то ремонт.
      Заехали во двор Лопухинского, где, судя по твоей повести, должна была быть китайская прачечная.
      Я очень люблю это место в повести и вот решила посмотреть.
      Знаешь, мамуся, с Сашей и Лялей тем еще хорошо общаться, что они ну абсолютно не нервные, как все мы, и никуда не спешат(!). И такие они душевные! Ну а Саша шутит себе потихоньку, и ничего его не раздражает.
      У предполагаемой прачечной мы с ним вышли из машины, посмотрели вокруг - никакой прачечной! Саша спросил у одной старушки во дворе, была ли здесь когда прачечная. Она так... ну восхитилась, что ли, так встрепенулась, что чуть с лавки не слетела. "Была, милай, была! В подвале. Ки-тай-ска-я! - и показала на дом. - А знаешь, как стира-а-ли?! Вручную! А белье было белое-белое и хрусте-ло!
      А до войны Серега один, покойный ныне, им машину поставил, вот она и стирала с а м а! Но весь дом трясло, ажно качало!"
      А Саша мягко: "Вибрировало".
      Старушка поглядела на Сашу беспомощно и говорит: "Ага! Ага!" И дальше: "И вот, знаешь, жильцы-то недовольные все были, и машину ту сняли"...
      Саша: "Демонтировали".
      Старушка опять: "Ага! Ага!" и опять продолжает: "А потом, милай, китайцы-то отсюдова ушли, совсем ушли, а вот почему - не знаю. Это так через год или, может, через два после войны, и больше сюда ни разу не приходили, ну, ни-ра-зу, а то, бывало, как выстирают, так все с тючками на спине и бегают взад-вперед, так и бегают - белье разно-сют..."
      ...Зимними темными утрами (первая смена школы) мы проходили с Янкой Лопухинским, и она, боясь темноты, жалась ко мне, а я, показывая на ярко-оранжевый свет над тротуаром в прачечной, говорила: "Вон, видишь, китайские фонарики!" Но мы быстро пробегали мимо этих "фонариков" (я тоже их немного побаивалась) и заворачивали на Метростроевскую.
      А когда шли домой, видели согнутых почти под прямым углом бегающих китайцев с аккуратными тючками белья на спинах...
      "Так что на том месте сейчас просто два обычных жилых дома; в одном, что лицом к Метростроевской, внизу магазин "Мясо".
      Подъехали к моему Отечеству, к монастырю. Машину поставили за бензоколонку, но подальше, где машин нет. Мы в прошлый раз, когда ехали на концерт Ю.Мориц, Окуджаву здесь встретили.
      Мамуся! Ты не представляешь, как реставрировали стены и купол монастыря! Теперь сюда даже экскурсантов водят!
      Ма! А твоего тополя в переулке нет! Спилили? Зачем? Но ни у кого спрашивать не стала. Как-то не захотелось...
      Школа внешне чистенькая. В нашей квартире теперь, видимо, школьный буфет. Саша сфотографировал меня у окна комнаты - я специально вытянула руку по наружному железному подоконнику, увидишь.
      На окне пышная занавесочка с синей каймой, а внутри на подоконнике весы... И вот, понимаешь, во мне шевельнулась ревность, что ли... да, она... И это - несмотря на то, что мы так тяжело здесь жили!.. Я все это знаю по рассказам, но какая же разница?! Я хорошо это знаю.
      Заглянула вглубь окна, хотя сильно отсвечивало, и увидела место, где была моя л юлька, то бишь папин фанерный чемодан!..
      Потом постояла и у кухонного окна, в которое ты, вернувшись из армии, стучала, увидев "мать-старушку"... А она: "Вон! Вон! Прочь отсюда!" И руками размахивала!
      ... Мама, моя мама, ставшая за войну совсем седой, не видя меня, стоящей на улице у освещенного изнутри окна, считала, что это опять "школьные мальчики"!..
      Долго я стучала, а она - ни за что! И все гнала рукой... А потом, потом, когда узнала...
      "Рассказала и эту историю. Опять хохотали и опять я плакала...
      Собрала на засушку несколько больших тополиных листьев, желтых, возле Анечкиного дома. Вложила тоже в Юлькину книгу, подписала: "Монастырь, 36 школа". Итак, все листья, со всех "точек" у тебя будут! И ты сделаешь (представляю!) букет:
      "Московская осень, 83"!
      Постояла и у торцовых оцинкованных дверей, даже вошла в их небольшое углубление, и так ясно представила, как ты сидишь здесь на табуретке - "на свежем воздухе"
      (!) и зубришь свою медицину на повышенную, т.к. денег у вас... "рубль на баню - проблема"... И как ты здесь, на воздухе, сознание от голода теряешь...
      Походила по двору - от наших дверей до Анечкиных, т.е. по пути моей прогулки в коляске, и представила, как отец, еще в военной форме, возит меня здесь, а перед собой держит раскрытый учебник... Да, помню все это по твоим рассказам, но они так вошли в меня, что это уже не память, а воспоминания!
      Вот я все это прямо и увидела и - невероятно отчетливо, в том числе и себя:
      доходную, диатезную - "типичного студенческого ребенка", почти не подающего надежд...
      Передай отцу еще раз спасибочки и за люльку и за весь обиход! За молоко с детской кухни!
      Да, конечно, не представляю, как вы все в этой комнате размещались + я + ваши госэкзамены + бабушкина работа с этими послевоенными "детишками"...
      Кстати, Саша везде рисует на лощеной бумаге особые карты (со всеми принятыми обозначениями!) прилегающих к "главному объекту" улиц и переулков; у него это очень здорово получается. Он считает, что разбег всех этих переулков здесь необычайно красив, и тебе будет приятно получить именно такую карту, говорит:
      "Лучший подарок!"
      Да, эти карты + фотографии + листья!..
      Мамуля, хотя и не принято с могилы ничего брать домой, я, учитывая особый случай, сорвала три листа рябины и штук пять, наверное, зеленых листьев плюща от деда.
      Мамочка, я еще вспомнила, как бабушка в своей деми-шинели споткнулась возле монастырских ворот, упала и разлила ВСЕ (!) суфле, весь бидончик, который вы с Янкой так ждали!.. Господи! Реву...
      Мать! Сегодня же покупаю ВАЛЕРИАНОВКУ!!
      Ну, а потом поехали в Мертвый, ныне Островский, вернее, Островская, потому что теперь это улица, а не переулок. Переименование состоялось в 37-м, когда вы еще там жили, в Москве, но все называют его переулком и до сих пор.
      Он как бы с огромным ухом - газетный киоск слева, если въезжать с Кропоткинской.
      В доме N 12- за пять домов перед вашим - Ник. Островский в 31 году написал первую часть "Как закалялась сталь". Знала?
      Интересно, что Могилевские, Большой и Малый, не переименованы до сих.
      Между Б.Власьевским и Б.Могилевским - музыкальная школа. Не знаю, была ли она при вас. А может, именно в ней ты училась? Напиши!
      Ну вот...
      Мамочка, знаешь, нам на одной лекции сказали, что слово "Арбат" происходит от арабского "рабат", что означает "пригород", "предместье", т.е. я сейчас в предместье, в пригороде твоего детства! Как мне хочется поглубже проникнуть в него, но в то, что в твоей душе!
      Поэтому я так стремлюсь описать тебе каждый дом, каждое дерево и сквер, чтобы ты почувствовала всю атмосферу этого теперешнего "пригорода" и среди всего нового вдруг все же да и нашла что-нибудь свое!
      Да, я забыла тебе сказать, что когда ехали сюда Кропоткинской и остановили машину возле Дома ученых, т.к. Саша фотографировал его и въезд в Островский, к нам подошел какой-то чудной мужчина лет 60-ти с большим количеством орденских планок, в мягкой шляпе и с огромным портфелем.
      Он подошел к Саше и сказал, что раньше тоже здесь жил, и неопределенно махнул рукой. Он попросил его тоже сфотографировать. Саша, конечно, с готовностью, а тот подбежал к киоску и поставил там свой портфель почему-то не хотел с ним фотографироваться. Саша снял сего мужа на фоне ограды Дома ученых. Руки по швам, ноги на ширине плеч, взгляд устремлен вдаль. Чудак... Как только Саша отщелкал, тот кинулся за своим портфелем, схватил его и, не оглядываясь, быстро пошел вперед. Саша побежал за ним узнать адрес, чтобы выслать фотографии. А он: "Да что вы! Не беспокойтесь! Спасибо, что сфотографировали!" Господи, вот ведь... Но адрес потом дал и пожал Саше руку.
      Я, конечно, сразу вспомнила, что ты где-то в этих местах встречала однажды зимой тоже одного чудного человека - "букиниста с Арбата", - в одном костюме, без шапки, с тросточкой, и как он попросил у тебя поесть, как ты кормила его, и как потом он от тебя убежал".
      ...Господи, какую страшную и странную историю вспомнила моя дочь!..
      Это было году в 50-м. Да, он шел по Чертольскому, приближаясь к Кропоткинской, а я, переходя ее, приближалась к нему.
      Да, должно быть, букинист, с Арбата... в прошлом...
      Да, зимой, в одном костюме, без шапки, с тросточкой...
      Широкий длинный шарф оборачивал его шею в несколько раз, от чего он казался очень гордым и несгибаемым, с откинутой головой и важной походкой...
      Наверное, из-за его стати и палочка его взлетала тоже как-то чудно: вначале горизонтально, потом вверх, и, описав полукруг в воздухе, вперед...
      Когда мы с ним сошлись и невольно остановились, он сказал мне вот это: "Я букинист с Арбата, - рот его был провалившимся. - Дайте мне поесть". Я достала из портфеля (шла в институт) свой студенческий завтрак (весьма скромный бутерброд) и отдала ему. Он мгновенно проглотил его и, ничего не говоря, гордо повернулся и медленно пошел в Чертольский.
      Так продолжалось дней пять, каждое утро, в одно и то же время. Он ждал меня и всякий раз, проглотив бутерброд (большего я не могла ему сейчас принести), гордо поворачивался и неторопливо удалялся, ни слова не говоря. С нетерпением ждала я стипендии... И вот...
      Нет! Не надо! Не надо больше, не могу!..
      "Ну вот, приехали в Островский.
      Ляля поставила машину в скверик за церковью, напротив вашего дома. Саша сел на лавку и сразу начал свои карты.
      Да, он засмеялся и говорит: "Везде по пути нашего следования - церкви, монастыри и стройлеса!" Потому что, как и школа, церковь здесь тоже была в лесах. Перед ней, прямо перед вашим подъездом, стоит какой-то строительный бункер, обнесенный заборчиком с вывеской:
      Главспецстроймонтаж,
      Мосспецстроймонтаж.
      (Все это и подобное списываю с Сашиных карт. Они при мне!)
      Скверик, как и Островская и Щукина, в листопаде, т.е. все, как в том твоем стихотворении, посвященном Антокольскому:
      На грани церквушки и "Овощного",
      В районе воспетого в песнях Арбата,
      Ваш переулок дворами веселыми
      С нашим сливался огнем листопада...
      Только, мамочка, "Овощного" сейчас нет, вместо него на грани ваших переулков - "Прием стеклопосуды", о чем гласит надпись от руки".
      Сюда, на этот угол возле "Овощного", приходил в моем детстве точильщик, заявляя о себе пронзительно-радостным кличем: "Точить ножиНожницы, бри-твы пра-а-вить!"
      ("Ножи-ножницы" сливались в одно слово.)
      Со всех сторон сбегались люди с ножами, ножницами и бритвами, а точильщик, молодой мужчина, сияя улыбкой, нажимал ногой на педаль своего станка, вращая большое колесо, и запойно точил, на мгновение останавливаясь для того, чтобы поправить на ремне бритву, проверить на пальце ее остроту и еще раз огласить воздух своим радостным кличем.
      А у нас, детей, стоявших в 1-м ряду возникшего вокруг точильщика полукруга, весело кружилась голова от мчавшихся друг за другом серебряных спиц колеса, белозубой, сверкающей улыбки Мастера и летящих из-под ножей-ножниц красных искр...
      Долго потом, ошалевшие, мы кричали со всех концов двора: "Точить ножи-ножницы, бри-твы пра-а-вить!"
      "Я вошла внутрь бывшего "Овощного". Постояла. Ведь здесь - здесь же! скоропостижно умер мой прадедушка!..
      Потом я зачем-то вернулась к машине, не пошла в дом... Саша сфотографировал меня на асфальтном бортике сквера.