Около полудня колеса последнего, 321-го самолета ударились о палубу. На "Акаги" вернулся Футида. Он поднялся на мостик в разгар оживленной дискуссии, которую прервали, чтобы выслушать мнение руководителя операции. Когда Футида закончил доклад, Нагумо несколько напыщенно заявил: "Теперь мы можем заключить, что ожидавшиеся результаты достигнуты". Это было заявление для всех. Между собой же Нагумо и Кусака сошлись в том, что цели операции выполнены на 80 процентов и стоит ли ставить под угрозу драгоценные авианосцы ради оставшихся 20 процентов? Кусака повторил свой довод: "Операция должна быть проведена с такой же стремительностью, как пролетает демон, а окончание ее - улетающий порыв ветра". Они там, на мостике "Акаги", нанеся предательский кровавый удар, впали в поэтическое настроение.
      Напрасно офицеры авиации пытались переубедить Нагумо, указывая, что на Оаху еще оставалось множество целей. Напрасно Футида предлагал разбомбить в Пёрл-Харборе топливные емкости, доки и мастерские, а затем повернуть на юг и искать американские авианосцы - "Энтерпрайз" и "Лексингтон". Горячие тирады летчиков прервал Кусака, беспокойно поглядывавший на небо. Он попросил разрешения Нагумо лечь на обратный курс. Нагумо разрешил. В 1 час дня оперативное соединение со скоростью 26 узлов пошло на запад, к берегам Японии.
      Там, на базе в Куре, возбужденные работники штаба Ямамото ждали дальнейших сообщений. Узнав об удаче, все единодушно считали, что будет нанесен второй удар. Ямамото с обычной беглой насмешливой улыбкой заметил, что Нагумо, наверное, чувствует себя как вор, отчаянно смелый на пути "на дело", а теперь только и думающий, как бы удрать с добычей. Затем он подумал, переменил тон и тихо произнес: "Адмирал Нагумо собирается отступить". Через несколько минут шифровка с "Акаги" подтвердила его слова. Оперативное соединение возвращалось. Нагумо больше не хотел искушать судьбу. Потрясенный Гэнда на всем пути назад свел общение с командованием 1-го воздушного флота до служебных формальностей.
      Нагумо, надутый, как павлин, величественно появлялся на людях. Ему доложили: "По радио сообщили, что адмирал Киммель потерял голову". Нагумо понял буквально: отрубили-де голову. С глубоким вздохом он выдавил из себя: "Я все время ощущаю, что оказал Киммелю дурную услугу". Подчиненные поспешили заверить адмирала, что в радиосообщении о голове американского адмирала сказано фигурально.
      Если современникам, особенно адмиралам, считавшим, что линкоры главная сила флота, вывод из строя восьми линейных кораблей представлялся катастрофой для США, то ретроспективный взгляд на события 7 декабря 1941 года убеждает, что японский успех направил косное американское военно-морское мышление на правильную дорогу. Линкоры, ушедшие на дно в Пёрл-Харборе, олицетворяли собой прошлый день в войне на море. Японские летчики блистательно доказали, что отныне битвы на океанских просторах решают авианосцы, а тяжелые корабли - лишь их прикрытие. Ничтожные потери японцев по сравнению с американскими{*3} убеждали самых упрямых.
      Но главное, командование японского оперативного соединения не захотело и не смогло уничтожить Пёрл-Харбор как военно-морскую базу США на Тихом океане.
      "День позора"
      Днем 7 декабря на Гавайях были твердо убеждены, что враг у порога и с минуты на минуту полчища японцев вторгнутся на острова. Уже в 9.30 на улицах Гонолулу продавался экстренный выпуск местной газеты с гигантским заголовком на первой странице: "Война! Японские самолеты бомбят Оаху!"
      Все, в чем годами подозревали местных японцев в глазах как американских военных, так и обывателей Гонолулу, обернулось правдой. Истерики и демагоги бросились туда, где враг был доступен, - к генеральному консульству. ФБР и полиция, однако, успели первыми к осиному гнезду, выставив караул вокруг здания. Со двора генерального консульства поднималась жидкая струйка дыма, едва видимая на фоне зловещих, смрадных туч, наползавших от Пёрл-Харбора. Генеральный консул Кита с Есикава деловито жгли документы.
      Долго-долго, вплоть до 70-х годов, в американской литературе кочевал из книги в книгу апокрифический рассказ о бдительном полицейском, оказавшемся среди приставленных к генконсульству. Д. Уайтхед писал, например, в "Истории ФБР": "Нагао Кита. Это имя нужно помнить в истории шпионажа во второй мировой войне. Если кто и помог удару по Пёрл-Харбору, то им был Кита. Под прикрытием дипломатической неприкосновенности он передавал Токио сведения о движении кораблей в Пёрл-Харборе. А теперь, когда удар был нанесен, он стремился уничтожить свидетельства этого.
      Но стопы бумаг горят медленно. Охранник увидел, что жгут бумаги. Он ворвался в генеральное консульство и выхватил у протестовавших японцев шифровальную книгу и кипу донесений. Все это было передано ФБР, которое переслало их органам флота для дешифровки"{76}. Из рук вот этого полицейского США-де и получили сверхсекретные данные о деяниях врага в самый канун войны. В действительности, как мы увидим дальше, дело обстояло совершенно по-иному, а сказочка эта была пущена в обиход, чтобы не допустить разглашения сведений о гигантском размахе работы разведки США.
      Версия эта оказалась полезной и для нагнетания страха по поводу японской "пятой колонны". Вверив борьбу с ней ФБР, полиции и добровольцам, командование вывело весь гарнизон, до последнего человека, на боевые посты. Армия и флот были готовы встретить врага.
      На островке Форд вырастали бастионы из мешков с песком. На "Неваде", крепко сидевшем на дне, готовились к последнему бою. Отряд моряков сошел на берег рыть окопы. План обороны линкора предусматривал: держаться, сколько возможно, на корабле, а затем отступить на берег и там сражаться до последней капли крови. На аэродроме Уиллер воины установили пулеметы. В штабах жгли документы. Из сухого дока в гавани грозные 14-дюймовые орудия стерегли вход в Пёрл-Харбор. Флагман Тихоокеанского флота линкор "Пенсильвания", прочно опираясь на кильблоки, тоже изготовился к решительному бою. Но где же враг? Японцы таинственным образом исчезли.
      В штабе флота не щадили усилий, чтобы обнаружить противника. X. Киммель подсознательно чувствовал, что противник пришел с севера, однако все время поступали сообщения о японских авианосцах, замеченных к югу от Оаху. Источником одного из донесений об этом был наверняка крейсер "Миннеаполис", возвращавшийся с учений и находившийся в этом районе. Капитан крейсера приказал доложить Киммелю: "Никаких авианосцев не видно", но при передаче напутали и сообщили: "Вижу два авианосца".
      Примерно в 10 часов утра Киммель приказал адмиралу М. Драмелю атаковать два японских авианосца, находящихся якобы в 30 милях к юго-западу. Драмель, под флагом которого находился отряд из трех крейсеров и дюжины эсминцев - эти корабли не были повреждены во время налета, передал сигнал: "Сосредоточиться и атаковать".
      Отряд ринулся на юго-запад, но никого не обнаружил. Однако его увидел разведывательный самолет с авианосца "Энтерпрайз". Летчик решил, что он наконец нашел вражеские корабли. С "Энтерпрайза" по радио передали срочное сообщение в штаб Киммеля, оттуда Драмелю последовал новый приказ: "Искать". Отряд приступил к тщательным поискам самого себя!
      Командир эскадрильи самолетов, вернувшейся с Мидуэя, лично доложил в штабе Киммеля, что южнее Оаху наблюдал японский авианосец и эсминец. Почти все офицеры штаба говорили с ним, летчик стоял на своем: "Это был японский авианосец, я видел восходящее солнце, нарисованное на полетной палубе". К тому же коварный враг замаскировался, "на палубе были нарисованы надстройки тяжелого крейсера". Но в штабе Киммеля решили все же проверить: в этом районе находилась оперативная группа под флагом адмирала У. Брауна. Запросили его, адмирал недовольно ответил, что только что американский самолет отбомбился по подчиненному ему крейсеру "Портленд". К счастью, промазал, хотя "две бомбы легли рядом".
      Уцелевший "Б-17" взлетел с аэродрома Хикэм и, как другие патрульные самолеты, направился в поиск на юго-запад от Оаху. Вскоре он увидел "прекрасный авианосец", вдоль всего борта которого внезапно засверкали вспышки. С авианосца встретили приближавшийся бомбардировщик сосредоточенным огнем. "Бог возложил в этот миг на меня руку, я понял - это не японский авианосец", - рассказывал потом командир "Б-17". Он повернул и направился на северо-запад. Впоследствии подсчитали: если бы "Б-17" не сделал крюк на юг и не потерял время, он бы обнаружил отходивший на запад "Кидо Бутай" Нагумо.
      В 12.10 с Оаху вылетели девять самолетов, которые обследовали водные просторы на 200 миль к северу: японского флота не видно. В штабе Киммеля, однако, не позаботились опросить тех, кто что-то знал. Майор Лондон тщетно пытался доложить, что, когда его "Б-17" прибыл к Гавайям, японские самолеты прилетали и улетали на север. Его не слушали. Радиолокационные установки, в том числе на горе Опана, вновь работали. Они передали в информационный центр все необходимые данные об обратном курсе самолетов. Но в штабах флота никому не пришло в голову запросить этот армейский центр, забыв, что радар дает возможность проследить не только подход, но и уход самолетов.
      О местонахождении врага не было ничего известно, дикие слухи с быстротой молнии облетали Оаху.
      С едким сарказмом автор документальной книги "День позора" У. Лорд писал: "В довершение несчастий вышло указание - собрать всех говорящих по-японски. Распространялись самые неприятные слухи. Младший лейтенант Джон Ландрет слышал, что по радио объявили о японской высадке у Даймонд Хед. Радист Лафата со "Свона" услышал новости похуже: японцы уже взяли Уйкики.
      По мнению спасшихся с "Аризоны" на сборном пункте, опасность исходила не с востока, а с запада - сорок японских транспортов стояли у Барбара Пойнте. Дело обстоит куда сложнее, заметил кто-то артиллеристу Ральфу Карлу с "Теннесси", - десант высадился на пляже Уэне. Другие клялись, что японцы высадились на севере. Рабочий доков Джеймс Спагнола узнал, что все северное побережье острова было потеряно. В Шофилде лейтенанта Роя Фостера информировали, что в ближайшие полчаса-час последует вторжение на Шофилд и Уиллер, а сержант морской пехоты Бердет Одекирк точно знал - Шофилд пал.
      И как будто морских десантов было недостаточно, распространились слухи, что японские парашютисты дождем сыпятся с небес - на побережье Нанакули на северо-западе, на поля сахарного тростника к юго-западу от острова Форд, на долину Маноа к северу от Гонолулу. Их можно узнать по красному солнцу, нарисованному на спине, или по красной метке над левым нагрудным карманом, или по значку красного солнца на рукаве. Во всяком случае, все они носят синие комбинезоны"{77}.
      Немедленно отправлялись отряды, чтобы проверить эти сообщения и затем опровергнуть их. Громадную тревогу вызывали местные японцы. Говорили о том, что вот-вот начнется восстание. Очевидцы утверждали, будто шофер-японец на тяжелом грузовике с цистерной для молока разъезжал по аэродрому Уиллер, отбивая хвосты у самолетов, и был на месте застрелен бдительным офицером.
      Разнесся слух, будто японские агенты отравили источник воды у аэродрома Эва. Узнав об этом, люди, пившие воду, почувствовали себя плохо и были доставлены в госпиталь. Попытка подполковника Фрэнка Лейна опробовать воду не удалась: собачка, избранная для проверки, подозрительно упрямилась, отказывалась лакать воду. Другой пес попал под куда более тяжкое подозрение. Некий бдительный обыватель доложил военным властям, что "на пляже Эва собака лает шифром в направлении подводной лодки у побережья". Опрашивавший его офицер отметил: заявитель "был абсолютно серьезен и верил в то, что говорил".
      Жителей Оаху, японцев по происхождению, принимали за переодетых вражеских солдат. Среди местных японцев распространился слух: американская армия, мол, перебьет их всех до одного. Затем якобы планы американцев изменились: всех мужчин-японцев расстреляют, а женщин заморят голодом. Американские солдаты на каждом шагу грозили японцам оружием, а ФБР и полиция не смогли реализовать свои обширные планы ареста "подозрительных" только по причине нехватки грузовиков и охраны.
      В 11.15 губернатор островов 72-летний Джозеф Пойндекстер дрожащим голосом прочитал по радио прокламацию о введении чрезвычайного положения. Он уже был смертельно напуган: зенитный снаряд разорвался рядом с его машиной по дороге, другой - залетел в здание губернаторского дворца. Не успел губернатор закончить чтение, как позвонили из штаба, приказав немедленно прекратить передачу: ожидается новый налет, и самолеты используют работающую радиостанцию как приводной маяк. Молодые помощники губернатора повиновались приказу. Они, не вдаваясь в объяснения, схватили его, вытащили на улицу, стремительно посадили в машину. Шофер резко взял с места, и машина вихрем помчалась по улицам Гонолулу. Ошеломленный губернатор серьезно решил, что допустил какую-то фатальную ошибку в передаче и арестован военными властями.
      В полдень на улицах Пёрл-Харбора и в военных городках у аэродромов появились машины с громкоговорителями. Семьям военнослужащих приказывалось эвакуироваться без промедления. Перепуганные женщины, собрав детей и прихватив кое-какие вещи, заполняли грузовики и автобусы, свозившие их к университету в Гонолулу и зданиям школ. Там в страшной тесноте они с волнением ожидали новых ужасов.
      Генерал У. Шорт, вместе со штабом обосновавшийся в глубоком туннеле склада боеприпасов в трех милях от форта Шафтер, был готов к отражению штурма. Но на островах еще не ввели военного положения, что, по мнению штаба, существенным образом подрывало боеготовность гарнизона. Из глубокого подземелья он по телефону заклинал Пойндекстера без промедления издать соответствующую прокламацию, ибо в штабе твердо верили - армада с десантом приближается к Гавайям. Губернатор, напуганный историей с утренней передачей, не хотел брать на себя ответственность и решил сначала связаться с Ф. Рузвельтом. Несколько часов он умолял цензора флота разрешить разговор с Белым домом. Наконец цензор уступил, и губернатор услышал бархатный голос президента. Рузвельт согласился, что ввести военное положение неплохо. В 16.25 Гавайские острова прокламацией губернатора были объявлены на осадном положении.
      События на Оаху повлекли за собой многие и разнообразные последствия. Еще в 7.33 по гавайскому времени на радиостанцию компании "Вестерн юнион" пришла из Вашингтона шифрованная телеграмма на имя генерала Шорта. Юноша-посыльный из местного японского населения Тадао Футиками получил ее для доставки вместе с письмами частным лицам. Одетый в обычную форму посыльных компании, он сел на мотоцикл и отправился по адресатам. Очень скоро Футиками понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее - взрывы, стрельба зениток, самолеты, с ревом проносящиеся над головой.
      Тадао не сообразил, что, по мнению бдительных солдат и полиции, японские парашютисты выглядели именно так, как он - зеленая рубашка и брюки цвета хаки. Его останавливали на каждом углу, придирчиво проверяли документы. Потратив несколько часов, Тадао с большим трудом пробился к форту Шафтер. Результат: в три часа дня генерал Шорт держал в руках расшифрованную телеграмму, которую человек со смелым воображением мог истолковать как предупреждение о намерении Японии открыть военные действия. Шорт немедленно направил копию документа Киммелю. Адмирал холодно заметил посланцу, что телеграмма не имеет никакого значения, скомкал ее и бросил в корзину под столом.
      Сгустились сумерки, и было введено полное затемнение. Продолжали рождаться самые мрачные слухи. Японцы-де уже высадились в США и продвигаются к Лос-Анджелесу, обе оперативные группы "Лексингтон" и "Энтерпрайз" потоплены. Настроение несколько улучшили известия, распространившиеся среди моряков: во-первых, русские якобы бомбят Токио, во-вторых, всем уцелевшим во время налета на Пёрл-Харбор будет дан месячный отпуск. То там, то здесь вспыхивала стрельба: стреляли часовые, целые подразделения вели огонь друг по другу. Солдаты 27-го и 98-го полков долго перестреливались. Наконец один раненый разразился такой бранью, по которой "противник" наверняка определил, что перед ним свои. В порту пулеметная очередь с "Калифорнии" срезала двух спасшихся с "Юты", а на Оаху было множество раненых.
      Семьи военнослужащих продолжали свозить на сборный пункт и с наступлением темноты. Жена командира дивизии Д. Вильсона запомнила жуткую ночь, когда автобусы, перегруженные женщинами, детьми и пожитками, с черепашьей скоростью ползли по дороге не зажигая фар. Они часто застревали в транспортных пробках, а над машинами все свистели пули, не смолкала беспорядочная стрельба. "Большая часть женщин утратила даже следы контроля над собой. Они плакали и кричали, как перепуганные дети. Некоторые стояли на коленях, бормоча бессвязные молитвы".
      В Гонолулу было не лучше. Жена офицера-подводника П. Райана даже через сорок лет не могла забыть ужаса, вызванного распорядительностью властей. В каждом квартале был назначен дежурный, призванный следить за соблюдением затемнения. "В ночь на 8 декабря, - писала она, - такой дежурный, 60-летний гаваец китайского происхождения, столкнулся с двумя приятелями, также дежурными. В темноте они приняли его за японского парашютиста и, перепуганные до смерти, забили друга тяжелыми фонарями. На следующий день он умер в больнице от травм черепа. Трагедия послужила уроком, и люди с наступлением темноты не покидали домов"{78}.
      Полковник Фидлер во главе отряда солдат лично проверил сообщение о том, что кто-то сигналит синим светом в районе базы. Солдаты в стальных касках с примкнутыми штыками окружили подозрительное место: два фермера доили корову в условиях затемнения, обернув старую лампу синим целлофаном. Мелькавшие тени рук на ее фоне и были "сигналом".
      Во второй половине дня адмирал Хэлси на борту "Энтерпрайза" получил долгожданную ориентировку: японские корабли обнаружены к югу от Оаху. Пилоты торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков в предвкушении добычи с энтузиазмом стартовали с авианосца под прикрытием шестерки истребителей. Они провели длительный поиск и нашли корабли, американские, шедшие, чтобы присоединиться к "Энтерпрайзу". Разочарованные пилоты с трудом посадили в темноте свои тяжелые самолеты (было приказано не освобождаться от торпед и бомб). Истребителей, которые сожгли за четырехчасовой полет почти все горючее, направили на аэродром на острове Форд.
      Ведущий знал о повышенной боевой готовности. Он точно договорился по радио с офицером на контрольной башне о порядке посадки. Было приказано включить бортовые огни и выдерживать установленное направление.
      Всем кораблям и зенитным батареям строжайшим образом приказали не открывать огня: самолеты свои. Но стоило им появиться в зоне Пёрл-Харбора, как линкор "Пенсильвания", подав пример бдительности, ощетинился огнем. В одно мгновение застреляло все, что могло стрелять. Пять самолетов были тут же сбиты, три летчика успели выпрыгнуть с парашютами из горящих машин, одного из них изрешетили из пулемета, пока он плыл в гавани. Благополучно приземлился лишь один самолет: пилот стремительно спикировал на зенитную установку, ослепил светом стрелков и отвернул в сторону. Через десять минут, когда стрельба угасла, он запросил по радио инструкции о посадке. Ему было сказано: подходить на бреющем полете, не зажигать огней. Он не смог сесть как свой самолет, но успешно сделал посадку как вражеский{79}. На кораблях боевой дух необыкновенно поднялся: наконец-то япошек проучили.
      Гавайи изготовились к бою
      Суровый воинский порядок водворился на Гавайях. Вдоль побережья рыли траншеи. На пляжах установили самые разнообразные заграждения. В тылу регулярных частей, занявших позиции, формировались территориальные войска. Трагическое и смешное соседствовали друг с другом. Сотни добровольцев пришли в военные госпитали. На Гавайях оказался доктор Д. Морхед, известнейший американский хирург. Вместе со своими коллегами он почти не отходил от операционного стола. Когда он вышел на минутку выпить кофе, рядом оказался начальник госпиталя. Морхед шутливо заметил, что, пожалуй, он теперь военный врач. Ретивый администратор понял слова хирурга буквально. Через полчаса он сунул голову в дверь операционной и прокричал, что доктор Морхед произведен в полковники медицинской службы.
      Стремительно возникший Совет граждан Гонолулу организовал посильную помощь: эвакуация населения, раздача продовольствия и т. д. Солдаты второго батальона территориальных войск, только что одевшие военную форму, не знали толком, что делать. Внезапно среди групп растерянных вчерашних штатских появился подтянутый сержант. Он прибыл в военной машине с широкими полномочиями - сколотить крепкий батальон. Солдаты охотно подчинились. Сержант сумел раздобыть все необходимое - оружие, снаряжение. Он месяц самоотверженно работал с батальоном, пока не попался на краже виски из магазина. Выяснилось, что он был солдатом, сбежавшим с гауптвахты утром 7 декабря. Он начал с похищения формы сержанта и автомобиля, а затем вступил в командование батальоном.
      Но почему столь распорядительный тип не устоял перед соблазном похитить виски? Супруга офицера-подводника П. Райана, давшая живые зарисовки Пёрл-Харбора в первые недели после японского налета, еще припомнила о здешних нравах: "Днем 7 декабря губернатор запретил продажу всех спиртных напитков, включая вино и пиво. Неизбежно отсутствие вечерних коктейлей побудило самых предприимчивых среди нас попытаться проверить дикие рецепты изготовления браги из ананасового сока, которого у нас было предостаточно. К сожалению, получавшееся пойло было непригодно для питья.
      Как-то нам удалось на время утолить жажду, когда один из мужей появился с литровкой чистейшего спирта. Он туманно объяснил, что "заимствовал его из корабельного нактоуза". Смешав спирт с фруктовым соком и льдом, мы получили приемлемый пунш, украсивший нашу дневную пирушку".
      В те тревожные дни на островах напряженно ждали японского вторжения. Его дождались только немногочисленные обитатели крошечного островка Ниихау, самого западного в группе Гавайских островов. Ниихау принадлежал богатой семье Робинсонов, которые стремились сохранить островок в таком виде, как они представляли Гавайи в далеком прошлом. Раз в неделю на Ниихау приходил с ближайшего острова, лежавшего в двадцати милях к востоку, катер с припасами. Иных связей с Гавайями жители Ниихау, обслуживавшие скотоводческое ранчо, устроенное Робинсонами на острове, не имели.
      Однако, когда около двух часов дня 7 декабря японский самолет с пулевыми пробоинами в фюзеляже и крыльях сделал вынужденную посадку на острове, жители Ниихау реагировали молниеносно. Несколько мужчин отняли пистолет и документы у летчика и посадили его в импровизированную тюрьму. Поскольку пилот упорно отказывался говорить по-английски, простодушные островитяне прикомандировали к нему местного японца, а сами с нетерпением стали ждать катера, который что-то не приходил.
      Решающие события развернулись 12 декабря: пилот, вступив в сговор с местным японцем, завладел всем оружием, имевшимся на острове, - револьвером и двустволкой. Вооружившись, они стали хозяевами деревушки, жители которой разбежались. Японцы сняли пулеметы с самолета и стали угрожать, что перестреляют всех островитян, если им не вернут документы, отнятые у пилота. Попытка использовать для передачи ультиматума дряхлую старуху, а только она осталась в деревне, не удалась. Никакие угрозы не могли оторвать ее от привычного занятия - чтения Библии.
      Тем временем островитяне подготовились к отвоеванию Ниихау. В ночь на субботу им удалось стащить патроны к пулемету, а с утра, по всей вероятности, самый сильный из жителей Ниихау вместе с женой отправился в разведку. Японцы схватили их. Островитянин по-доброму посоветовал бросить играть с оружием - как бы не случилось беды. Взаимные оскорбления - и скоро все четверо в жестокой схватке катались по траве. Пилоту удалось ранить из пистолета местного великана, что вывело того из себя. Он схватил пилота и разбил ему голову о каменную стену. Взглянув на бездыханное тело, его союзник застрелился на месте из ружья. Тем и закончилось вторжение на Ниихау, единственное на Гавайях.
      Соучастие местного японца в попытке летчика с истребителя "Зеро" овладеть островком было единственной вылазкой "пятой колонны" на Гавайях. Таков честный вердикт истории. Тогда же, по горячим следам за Пёрл-Харбором, ответственные американские деятели думали по-иному. 12 декабря адмирал X. Киммель докладывал Г. Старку: "Работа "пятой колонны" внесла громадное смятение".
      Военно-морской министр Ф. Нокс, приехавший в эти дни на Гавайи, сообщал Ф. Рузвельту: "Работа членов японской "пятой колонны" сразу за нападением заключалась в распространении по радио десятков ложных и противоречивых сообщений о направлении, куда улетели японские самолеты, а также о том, что везде маячат японские корабли"{80}. 15 декабря Нокс на пресс-конференции в Вашингтоне обобщил: "Я считаю, что "пятая колонна" сработала лучше всего за всю войну на Гавайях, за исключением, быть может, Норвегии".
      По поводу этих и других суждений Г. Прандж заметил, имея за плечами десятилетия исследования Пёрл-Харбора: "В действительности флоту, армии и гражданскому населению Оаху вовсе не было нужды в помощи "пятой колонны" для создания всеобщего замешательства", взращенного "как поганка на почве, унавоженной подозрениями и истерией"{81}.
      Г. Прандж прав.
      Сша и Япония в войне
      Громадный, как представлялось тогда, успех удара по Пёрл-Харбору породил внушительную легенду - среди пилотов, атаковавших американский флот, были немцы. На Гавайях нашлись даже "очевидцы", видевшие за штурвалами японских самолетов европейские лица. Что тут сомневаться, конечно, только гитлеровским люфтваффе, а не "азиатам" по плечу содеянное!
      В действительности гитлеровское руководство узнало о Пёрл-Харборе из радиоперехвата, когда над Берлином уже сгустилась ночь 7 декабря. Поднятый с постели Риббентроп не поверил сообщению, которое, "вероятно, пропагандистское ухищрение врага", и потребовал, чтобы его больше не беспокоили до утра. А в 1 час дня 8 декабря к нему явился Осима с официальной просьбой "немедленно" объявить войну США. Гитлер, разумеется, стоял за это и засел за подготовку трескучей речи против Рузвельта, что потребовало времени. Отсюда задержка с объявлением войны США до 11 декабря 1941 года.
      По всей вероятности, Рузвельт и Хэлл знали о происходившем в Берлине и в ожидании неизбежного из Европы не отвлекались от дел на Тихом океане.
      В тот фатальный день 7 декабря в Белом доме уже в 8.40 вечера сошлись министры. Они расселись в Овальном кабинете. Президент серьезно сообщил, что по значимости совещание можно сравнить только с тем, которое провел А. Линкольн со своим правительством в начале Гражданской войны в США, то есть в 1861 году. Тут в кабинет стали входить лидеры конгресса, толпа сенаторов и конгрессменов. Они оттеснили членов кабинета от стола и сгрудились вокруг президента.
      Военный министр Г. Стимсон подал голос: коль скоро США вступили в войну на Тихом океане, нужно объявить войну еще Германии и Италии. Нечего тянуть. Гул одобрения покрыл резкий голос Рузвельта: "Не надо". Воцарилась тишина. Франклин Д. Рузвельт неторопливо прочитал лекцию об американо-японских отношениях, выделив миролюбие Соединенных Штатов и коварство Японии. Взять хотя бы последнюю ноту Токио, сокрушался президент, "ложь с начала до конца". Он еще описал в самых мрачных красках катастрофу в Пёрл-Харборе. Сенатор Т. Коннэли закричал: "Наши проспали! Где были наши патрули?" Рузвельт развел руками. На том совещание, равное по важности собранию у А. Линкольна в 1861 году, закончилось.
      В Белый дом потянулись адмиралы, генералы, бизнесмены, политики и многие другие. А вокруг все сгущались толпы, нестройно певшие "Боже, благослови Америку". Поздно вечером Рузвельт принял известнейшего журналиста Э. Мэрроу. Президент сухо сообщил об известных потерях. Внезапно Рузвельт сорвался, стуча по столу громадным кулаком, он закричал: американские самолеты были уничтожены "на земле, боже мой, на земле!".
      8 декабря в 12.20 в Вашингтоне кортеж из десяти сверкающих машин подъехал к южному входу Капитолия. Из первой вышел президент США Франклин Д. Рузвельт. Он был в морском плаще и опирался на руку сына Джимми в форме капитана морской пехоты. Охрана высыпала из трех машин и взяла в кольцо президента. Вокруг здания за кордоном конных полицейских густая, молчаливая толпа.
      Президент приехал просить конгресс объявить войну Японии. В Капитолии все были в сборе. В 12.29 Рузвельт, поддерживаемый Джимми, вошел в зал палаты представителей, где проводились объединенные заседания конгресса. Немногословное представление спикера Сэма Райберна - и президент занял трибуну. Впервые за девять лет его встретили аплодисментами и республиканцы. Он произнес короткую речь, в которой сказал:
      "Вчера, 7 декабря 1941 года - в День позора, Соединенные Штаты были внезапно и злоумышленно атакованы военно-морскими и воздушными силами Японской империи. США были в мире с этой страной и по просьбе Японии все еще вели переговоры с ее правительством и императором, направленные на сохранение мира на Тихом океане. Больше того, через час после начала нападения японской авиации на остров Оаху посол Японии в США Номура и его коллега по переговорам Курусу передали государственному секретарю официальный ответ на недавние американские предложения. Хотя в ответе указывалось, что представляется бесполезным продолжать нынешние дипломатические переговоры, в нем не содержалось ни угроз, ни намека на войну или вооруженное нападение. Учитывая расстояние между Гавайями и Японией, нет никаких сомнений в том, что нападение умышленно готовилось в течение многих дней и даже недель. А все это время японское правительство сознательно стремилось обмануть Соединенные Штаты ложными заявлениями и выражало надежду на сохранение мира. Вчерашнее нападение на Гавайские острова нанесло огромный ущерб американским морским и военным силам. Погибло очень много американцев"{*4}{82}. Перечислив и другие пункты, в которых японские войска напали на американские владения на Дальнем Востоке и Тихом океане, Ф. Рузвельт просил конгресс объявить с 7 декабря 1941 года войну Японии{83}.