Современная электронная библиотека ModernLib.Net

А К Толстой

ModernLib.Net / Публицистика / Ямпольский И. / А К Толстой - Чтение (стр. 3)
Автор: Ямпольский И.
Жанр: Публицистика

 

 


Новгородский посадник, желая противостоять стремлению некоторых влиятельных лиц сдать город, принимает на себя мнимую вину; он делает это, чтобы спасти нового воеводу, устранение которого было бы равносильно падению города. Таким образом, ядро замысла не связано с историей; однако исторический колорит (нравы, обычаи, отдельные образы) и народные сцены, особенно сцена веча, переданы в пьесе ярко и выразительно. Толстой был очень увлечен драмой, но закончить ее ему не удалось.
      Самой значительной в наследии Толстого-драматурга является его трилогия, трагедия на тему из русской истории конца XVI - начала XVII века.
      Трагедия Толстого не принадлежит к бесстрастным воспроизведениям прошлого, но было бы бесполезно искать в них и непосредственных конкретных намеков на Россию 60-х годов, Александра II, его министров и пр. В этом отношении Толстой был близок к Пушкину, отрицательно оценивавшему французскую tragedie des allusions (трагедию намеков). Это не исключает, однако, наличия "второго плана", то есть лежащей в их основе политической мысли, как в "Борисе Годунове" Пушкина, так и в трилогии Толстого. Самый выбор эпохи, размышления Толстого о социальных силах, действовавших в русской истории, о судьбах монархической власти в России тесно связаны с его отрицательным отношением к абсолютизму и бюрократии. Не случайно цензура, придравшись к пустяковому поводу, запретила постановку "Смерти Иоанна Грозного" в провинции; в течение тридцати лет она не допускала на сцену "Царя Федора Иоанновича", как пьесу, колеблющую принцип самодержавия.
      Основные проблемы отдельных пьес Толстого заключены в образах их главных героев и сформулированы самим поэтом. В "Смерти Иоанна Грозного" Захарьин над трупом Иоанна произносит:
      О царь Иван! Прости тебя господь!
      Прости нас всех! вот самовластья кара!
      Вот распаденья нашего исход!
      Вторая часть трилогии заканчивается словами Федора:
      Моей виной случилось все! А я
      Хотел добра, Арина! Я хотел
      Всех согласить, все сгладить - боже, боже!
      За что меня поставил ты царем!
      Наконец, в последней части Толстой вкладывает в уста Бориса следующие слова:
      От зла лишь зло родится - всё едино:
      Себе ль мы им служить хотим иль царству
      Оно ни нам, ни царству впрок нейдет!
      Итак, расшатывающий государство деспотизм Ивана, бесхарактерность и слабоволие замечательного по своим душевным качествам, но неспособного правителя Федора, преступление Бориса, приведшее его на трон и сводящее на нет всю его государственную мудрость, - вот темы пьес, составивших трилогию. Показывая три различных проявления самодержавной власти, Толстой рисует вместе с тем общую растлевающую атмосферу самовластья.
      Через всю трилогию проходит тема борьбы самодержавия с боярством. Боярство показано в трилогии с его своекорыстными интересами и интригами, но именно среди боярства поэт все же находит мужественных, сохранивших чувство чести людей. Столкновение этих двух социальных сил показано с исключительной напряженностью и яркостью. Читатель и зритель воспринимают его независимо от симпатий и антипатий автора. В 1890 году, перечитав трилогию, В.Г.Короленко записал в дневник, что, "несмотря на очень заметную ноту удельно-боярского романтизма и отчасти и прямой идеализации боярщины", она произвела на него "очень сильное и яркое впечатление". И это вполне естественно. Обобщающая сила образов Толстого выводит их за пределы той исторической концепции писателя, к которой они генетически восходят. В частности, обобщающий смысл образа Ивана Грозного, воплощающего в себе идею неограниченной самодержавной власти, неограниченного произвола, подчеркнут и самим Толстым в его "Проекте постановки" первой трагедии.
      Лучшие представители боярства, которым Толстой явно симпатизирует, оказываются людьми, непригодными для государственной деятельности, социальные идеалы которых обречены историей. Это отчетливо ощущается в пьесах. Об этом говорится и в "Проекте постановки" "Царя Федора Иоанновича". "Такие люди, - подытоживает Толстой характеристику И.П.Шуйского, - могут приобрести восторженную любовь своих сограждан, но они не созданы осуществлять перевороты в истории. На это нужны не Шуйские, а Годуновы". Не Шуйские, потому что Шуйский - воплощение прямоты, честности и благородства; ему претят всякие кривые пути, всякий обман и коварство, какой бы политической целью они ни оправдывались. Образы Шуйского и Федора особенно убедительно показывают, что моральные проблемы оттесняют в трилогии проблемы социально-исторические. Толстой понимал, что победа новых исторических сил неизбежна, но хотел бы, чтобы при этом не утрачивались бесспорные общечеловеческие ценности.
      Для выяснения задач исторической драмы в понимании Толстого необходимо иметь в виду противопоставление человеческой и исторической правды. "Поэт... имеет только одну обязанность, - писал он в "Проекте постановки" "Смерти Иоанна Грозного", - быть верным самому себе и создавать характеры так, чтобы они сами себе не противоречили; человеческая правда - вот его закон; исторической правдой он не связан. Укладывается она в его драму - тем лучше; не укладывается - он обходится и без нее". Задача воссоздания исторической действительности и подлинных исторических образов не являлись для него решающими.
      В подтверждение своих мыслей Толстой, по свидетельству современника, цитировал строки из "Смерти Валленштейна" Шиллера. И это понятно. В трагедиях Толстого, так же как и в трилогии Шиллера, историко-политическая тема разрешается в индивидуально-психологической плоскости. Отчасти поэтому народные массы как основная движущая сила истории не играют существенной роли в трилогии Толстого, не определяют развития действия, как в "Борисе Годунове" Пушкина или исторических хрониках Островского, хотя некоторые массовые сцены и отдельные фигуры (например, купец Курюков в "Царе Федоре Иоанновиче") очень удались Толстому. В последней, неоконченной драме "Посадник" народ должен был, вероятно, играть более активную роль, чем в трилогии.
      Толстой отрицательно относился к жанру драматической хроники, которую считал бесполезным фотографированием истории. Его художнический интерес сосредоточивался не на последовательном, лишь с сравнительно небольшими анахронизмами, изображении исторических событий, как в хрониках Н.А.Чаева и в некоторых пьесах Островского, и не на бытовых картинах, как в "Каширской старине" Д.В.Аверкиева, а на психологическом портрете главных героев. Вокруг них, вокруг раскрытия их характеров, их душевного мира концентрируется все развитие действия.
      Наиболее яркой из трех пьес, составивших трилогию, без сомнения, является вторая - "Царь Федор Иоаннович". Этим объясняется ее замечательная сценическая история, и в первую очередь длительная жизнь на сцене Московского Художественного театра, в истории которого "Царь Федор Иоаннович" занимает выдающееся место. Его построение писатель считал наиболее искусным и более всех других любил его главного героя (письмо к Маркевичу от 3 ноября 1869 г.). Оригинальная композиция пьесы привела к наиболее гармоническому сочетанию, по сравнению с двумя другими, психологического портрета героя с развитием сюжета.
      Центральные персонажи трилогии - в отличие от многих исторических драм романтиков (например, "Эрнани" В.Гюго и др.), в отличие от романа самого Толстого "Князь Серебряный" - лица исторические. Это Иван Грозный, Федор и Борис Годунов. Наиболее оригинальным из них является Федор. Если образы Ивана и Бориса в основном восходят к Карамзину, то, создавая образ Федора, Толстой ни в малейшей степени не опирался на автора "Истории Государства Российского". Толстой дает понять это своему читателю в "Проекте постановки" трагедии. Говоря о том, что он хотел изобразить Федора "не просто слабодушным, кротким постником, но человеком, наделенным от природы самыми высокими душевными качествами, при недостаточной остроте ума и совершенном отсутствии воли", что в "характере Федора есть как бы два человека, из коих один слаб, ограничен, иногда даже смешон; другой же, напротив, велик своим смирением и почтенен своей нравственной высотой", Толстой явно полемизирует не только с современной ему критикой, но и с мнением Карамзина об этом "жалком венценосце". Герой Толстого не является также повторением того иконописного лика, который мы находим в ряде древнерусских сказаний и повестей о Смутном времени.
      Глубокая человечность отличает весь образ Федора, и это сделало его благодарным материалом для ряда выдающихся русских артистов - И.М.Москвина, П.Н.Орленева, С.Л.Кузнецова, Н.П.Хмелева. Оценивая пьесу как "художественный перл", "жемчужину нашей драматургии", резко выделяющуюся на фоне ничтожного репертуара конца XIX века, В.Г.Короленко заметил в связи с постановкой театра Суворина: "Характер Федора выдержан превосходно, и трагизм этого положения взят глубоко и с подкупающей задушевностию". Есть, без сомнения, нечто близкое между образом Федора и главным героем романа Достоевского "Идиот". Это особенно интересно, поскольку произведения были задуманы и написаны одновременно ("Царь Федор Иоаннович" несколько раньше), и вопрос о воздействии образа князя Мышкина на героя трагедии Толстого тем самым отпадает. Когда П.Н.Орленеву скоро после его исключительного успеха в роли Федора принесли инсценировку "Идиота", он решительно отказался играть: "боялся повторить в князе Мышкине царя Федора - так много общего у них".
      В отличие от многих своих предшественников в области русской исторической драмы Толстому несвойственно прямолинейное распределение героев на злых и добрых. В его "злых" есть свои положительные качества (Борис), а в "добрых" - свои слабые стороны (Федор, Шуйский). "В искусстве бояться выставлять недостатки любимых нами лиц - не значит оказывать им услугу, писал Толстой. - Оно, с одной стороны, предполагает мало доверия к их качествам; с другой - приводит к созданию безукоризненных и безличных существ, в которые никто не верит". И в ряде мест трагедии Толстой не боится вызвать у читателей и зрителей улыбку, выставив глубоко симпатичного ему Федора в комическом свете, сообщив ему смешные бытовые черты, делающие его облик земным и человеческим.
      Внутренний мир героев Толстого не исчерпывается господством какой-нибудь одной абстрактной, неизменной страсти. Герои Толстого - живые, конкретные люди; они наделены индивидуальными особенностями и эмоциями. Если в Иване и Борисе первой части трилогии еще ощутимы черты традиционных романтических злодеев, то Федор, Борис второй и третьей трагедий, Иван Петрович Шуйский, Василий Шуйский показаны монументально и в то же время в их сложности и противоречивости. Психологический реализм некоторых образов трилогии позволил В.О.Ключевскому в какой-то мере использовать их в своем известном курсе русской истории, а характеризуя Федора, он прямо цитирует Толстого.
      Самый замысел трилогии, объединенной не только последовательностью царствований и событий, но также общностью морально-философской и политической проблемы, представляет собой незаурядное явление в истории русской драматургии. Говоря о глубине, содержательности и гуманизме русского искусства, А.В.Луначарский в числе "перлов русской драматургии" называет и пьесы Алексея Толстого (статья "О будущем Малого театра").
      Творчество А.К.Толстого, как мы видели, весьма разнообразно и носит на себе отпечаток щедрого, оригинального таланта с "лица необщим выраженьем". Все лучшее из его писательского наследия продолжает оставаться живым литературным явлением и для современных читателей, по-настоящему волнуя и трогая, вызывая то чувство внутренней радости или легкой грусти, то гнев и негодование, то ироническую усмешку или взрыв уничтожающего смеха.
      И.Ямпольский

  • Страницы:
    1, 2, 3