II. ЮНОСТЬ ДЖЕЛАЛЬ-ЭД-ДИНА

Кипучий, всегда стремительный Джелаль-эд-Дин не мог примириться с однообразной жизнью дворца, постоянными приемами посетителей, с торжественными выходами Хорезм-шаха, его пышными речами, в которых он начинал с поучений об обязанностях правоверного мусульманина, а кончал планами будущих походов для завоевания вселенной.

— Ты новый Искендер Великий! — кричали раболепные слушатели.

Согласно приказу отца, Джелаль-эд-Дин всегда находился возле него как престолонаследник, который должен учиться трудному искусству управления государством.

Все свободное время Джелаль-эд-Дин проводил у своей матери Ай-Джиджек, в ее небольшом домике на территории дворца, где она, сидя на террасе вместе с несколькими служанками, искусно вышивала сюзане или ткала небольшие ковры с редкими, старинными узорами.

Одна комната с краю террасы была отведена Джелаль-эд-Дину. Всякий, войдя в нее, мог убедиться, чем увлекается наследник Хорезм-шаха. На стенах висели мечи и кинжалы различных образцов и размеров, саадаки, откуда выглядывали луки и стрелы, а в углу стояли короткие копья с отточенными, как бритва, лезвиями. Там же, на ковре, среди пестрых подушек обычно сидел Джелаль-эд-Дин, погруженный в чтение книги или чистя меч, согласно правилу: «Сталь меча должна быть так же светла, как мысли и сердце ее хозяина». Рядом лежала простая желтая баранья шуба, служившая подстилкой летом и покрывалом зимой. Для изголовья Джелаль-эд-Дин использовал очень легкое, хорезмского образца, седло, обтянутое кожей, с которым он никогда не расставался.

Воспитателем и учителем будущего шаха в воинском искусстве был знаменитый полководец, весь изрубленный в битвах, Тимур-Мелик. Он рассказывал и о своих походах, и хорезмийских богатырях прошлого, как они создавали славу и могущество Великого Хорезма и как дед и прадед Джелаль-эд-Дина сражениями и победами раздвигали границы родной страны.

Одно имя всегда волновало Джелаль-эд-Дина — прославленное имя Искендера Великого Двурогого [8]. Молодой наследник страстно хотел подробнее ознакомиться с жизнью этого необычайного полководца.

У Джелаль-эд-Дина был также и духовный наставник, факих [9] Хасан-Юсуф, тихий, сумрачный старик, приходивший медленными, неслышными шагами, принося в цветном платке несколько старинных книг, пахнущих воском и шафраном. Он читал нараспев арабские тексты и переводил их на узбекский язык, объясняя поучения пророка Мухаммеда, да почтит аллах лик его!

А Джелаль-эд-Дин внимательно слушал старого учителя, всматривался черными пытливыми глазами в его седую бороду и крючковатый нос, следя, как тот водил сморщенным пальцем с желтым ногтем по священным строкам книги… Но мысли его уносились далеко, в горы и равнины Ирана, и вместо рядов арабских букв, сплетенных искусной вязью, он видел стройные ряды воинов, ощетинившиеся длинными копьями, или стремительно скачущих всадников, а впереди — его, в серебряном шлеме с белыми крыльями непобедимого, необычайного Искендера…

Однажды Джелаль-эд-Дин прервал Хасан-Юсуфа во время его разглагольствований о правилах веры и закричал:

— Довольно! Это выше моих сил! Отныне ты мне будешь рассказывать о том, к кому летит моя душа!

Старый ученый оторопел… Он положил палец на нижнюю губу и стал грызть желтый ноготь. А Джелаль-эд-Дин продолжал:

— Скажи мне, достопочтенный наставник, нет ли у тебя такой книги, в которой была бы описана жизнь и походы великого Искендера?

Хасан-Юсуф рассердился:

— Как ты смеешь прерывать чтение «Благородного свитка»?! [10] Почитание аллаха — прежде всего! И я должен научить тебя этому, как приказал мне Хорезм-шах: «Привлечь сына к беседам с людьми богобоязненными и рассеять безумные мысли, так как ему не суждено быть шахом Хорезма».

Джелаль-эд-Дин вздрогнул… То, что он услышал, показалось ему невероятным:

— Но я же наследник древнего престола Великого Хорезма?! Кто может лишить меня этого?

— Кто дал тебе это счастье, тот может тебя и лишить его! Если его величество увидит, что ты слишком любим народом, он назначит своим наследником самого младшего из своих сыновей, ребенка, чтобы в нем еще долго не иметь себе соперника… — Здесь старик перепугался, что сказал лишнее, захлопнул книгу и, схватив свои туфли, хотел убежать, но Джелаль-эд-Дин крепко держал его за одежду.

— Сейчас ты мне расскажешь все, что знаешь про великого Искендера!

Старик засопел, прикрыл широким рукавом глаза и прошептал:

— Да поведет тебя всевышний по светлому пути удачи!.. — Факих выпрямился и, снова став сумрачным, заговорил, как обычно нараспев: — Если ты хочешь знать жизнь и подвиги Искендера-Румийца, истребителя народов, — да не помилует его аллах! — то послушайся моего совета. У твоего отца в потайном месте хранится драгоценная библиотека. Среди редчайших книг, конечно, есть и книга об Искендере…

— Благодарю тебя за важные указания, достопочтенный мой наставник!

Охая, с бормотанием молитв, старик удалился.

На другой день Джелаль-эд-Дин был у хранителя библиотеки, престарелого шахского летописца Шахир-Сулеймана Аль-Хорезми. Раньше ему не приходилось встречаться с этим великим ученым-историком, который изо дня в день, сорок лет без перерыва, записывал в большую толстую книгу летопись всех важнейших событий, происходивших во владениях Хорезм-шаха.

Библиотека находилась в небольшой квадратной комнате с железными решетками на маленьких окнах под самым потолком. Старый летописец, несмотря на жаркий день закутанный в бараний тулуп, сидел на истертом коврике. Перед ним на резной деревянной подставке лежала развернутая большая книга, а рядом с ним на коленях сидел его молодой чтец и переписчик, — старик уже наполовину ослеп и сам не мог ни читать, ни писать. От дряхлости у него тряслась голова, но мысли оставались ясными, и память воскрешала события далеких лет. Он диктовал переписчику фразу за фразой, а тот, повторив, обмакивал тростниковый калям в бронзовую чернильницу и быстро записывал их в большой книге красивой арабской вязью.

Шахир-Сулейман встретил Джелаль-эд-Дина сперва сердито:

— Приходят сюда знатные юноши посмотреть на меня, точно я пляшущий Карагез [11] или ученая обезьяна, а настоящего дела нет ни у кого!

Узнав, что Джелаль-эд-Дин наследник престола, летописец раскашлялся и приказал помощнику вписать в книгу, что в такой-то день такого-то месяца наследный принц Джелаль-эд-Дин Менгу-Берти, желая просветить свой ум светом знания, посетил старинную библиотеку Хорезм-шаха.

— Вот перед тобой драгоценное книгохранилище! — И старик указал трясущейся рукой на пять сундуков из потемневшего дерева, прикованных железными цепями к стене. — Отопри сундуки, — сказал он переписчику, сняв с пояса связку ключей. — Покажи книги дорогому, почтенному гостю.

Зазвенели пружины замков, все пять крышек были откинуты. Переписчик доставал книгу за книгой, громко читал название каждой, написанное на первой странице, и потом передавал ее летописцу. Старик любовно ощупывал каждую и вкратце рассказывал ее содержание. И вдруг одна книга оказалась той, которую искал Джелаль-эд-Дин. Она называлась: «Книга лекаря и философа Каллисфена о жизни, походах, завоеваниях и несчастной смерти царя Азии Искендера Зулькарнайна».

— Больше мне ничего не надо! — воскликнул Джелаль-эд-Дин. — Отложи эту книгу! Я хочу читать ее и возьму с собой!

Старик снова раскашлялся и затрясся:

— Я не могу допустить этого! Я приставлен его величеством беречь библиотеку… Без личного приказа Хорезм-шаха, запечатанного его перстнем, ни одна книга не может быть вынесена отсюда! — И он приказал переписчику: — Читай эту книгу нашему молодому наследнику!.. Начинай!

Певучим, ясным голосом переписчик стал читать. Джелаль-эд-Дин жадно слушал, а старик кивал головой и скоро задремал. Когда повесть дошла до того места, где говорилось: «Искендер из всех книг любил одну, поэму Гомера „Илиаду“ о подвигах Ахиллеса и других героев, и эту книгу он всегда держал под своим изголовьем», Джелаль-эд-Дин загорелся и воскликнул:

— Я тоже хочу всегда иметь при себе книгу о подвигах Искендера, написанную так мелко, чтобы она помещалась в моем седельном мешке и всегда лежала под моим изголовьем!

Переписчик, взглянув в лицо Джелаль-эд-Дниу блестящими серыми глазами, прошептал, косясь на дремлющего старика:

— Я перепишу тебе эту книгу, храбрый батыр! На это понадобится сорок дней. Для тебя я все сделаю!

Тогда Джелаль-эд-Дин впервые заметил, что у переписчика хрустальные глаза, что у него ямочки на щеках, когда он улыбается, и что на его маленьких, точно девичьих, нежных руках нет ни одного кольца, ни одного браслета.

— Кто твои родители? Откуда ты?

— Не знаю! Ребенком я была куплена на базаре невольников и с тех пор стала рабыней Шахир-Сулеймана. Он научил меня читать и переписывать книги, их сшивать и рисовать картинки тушью, красной киноварью и золотом. Я благодарна ему, так как, зная это ремесло, я всегда найду работу и не умру от голода.

— Значит, ты девушка?

— Да, меня зовут Бент-Занкиджа.

— Если ты сделаешь то, что обещала, — говорил Джелаль-эд-Дин холодно и спокойно, хотя сердце его затрепетало как птица, — то я заплачу тебе за каждую страницу по динару. А на каждый палец надену по кольцу и руки твои украшу браслетами!

Девушка опустила глаза, и две светлые слезы, скатившись по ее щекам, упали на страницу древней книги.

— Благодарю тебя, щедрый батыр, но мне ничего этого не нужно!..

Джелаль-эд-Дин на мгновение задумался:

— Я выкуплю тебя из рабства! Я подарю тебе свободу!..

Дрожащим от волнения голосом она с трудом проговорила:

— Через сорок дней ты получишь обещанную книгу… Никакой награды за нее я не хочу… Если же ты подаришь мне свободу, то, клянусь, я сама приду к тебе, чтобы стать твоей подругой и не расставаться с тобой никогда.

Джелаль-эд-Дин вскочил… Слова девушки поразили его… Но в это время проснулся летописец Шахир-Сулейман, и Джелаль-эд-Дин, скрывая охватившие его чувства, с достоинством поблагодарил старика, обещав ему на другой день прийти снова, чтобы слушать дальше повесть о жизни и подвигах Искендера Непобедимого…

III. УДАР СУДЬБЫ

В этот знаменательный день старая царица Туркан-Хатун с утра была взволнована в ожидании важных событий. Она отхлестала по щекам всех своих служанок, а двоих таскала за волосы, ударяя лицом об пол, и перешла в зал, где придворная мастерица осторожно подсурьмила ей ресницы, накрасила синей краской брови от виска до виска, изогнув их, как крылья хищной птицы. Она набелила ей лицо и нарумянила щеки. Туркан-Хатун то и дело поглядывала в отшлифованное серебряное зеркало и в конце концов осталась довольна своим отражением.

Затем она выгнала из тронного зала всех служанок, надвинула на голову тюрбан пестрого шелка, с пышным султаном из перьев белой цапли, и с милостивой улыбкой разрешила войти своему любимцу, бывшему простому водоносу, персу Мухаммеду Бен-Салиху, которого она за его красоту и стройный девичий стан назначила управляющим всеми своими поместьями.

Он вошел, гордый и наглый, сознавая свою власть над обожающей его старой шахиней. Он не скрестил рук на груди, как полагалось, заложил их за пояс и, выпрямившись, подходил к ней, поскрипывая красными сафьяновыми сапогами, сдвинув изогнутые брови, стараясь изобразить на лице негодование и тоску.

Туркан-Хатун сидела на восьмиугольном серебряном троне и беспокойно двигалась, оправляя складки широкого парчового платья.

— Я давно добиваюсь, чтобы меня к тебе впустили, радость моих очей! Но, видно, на меня смотрят по-прежнему как на простого водоноса и гуляма [12]. Вот мне награда за мою многолетнюю преданность тебе, прекраснейшая звезда вселенной!

Шахиня, прикрывая расшитым цветными шелками платком накрашенный рот, отвечала воркующим голоском:

— Почему ты так взволнован, мой возлюбленный? Мои обещания будут исполнены. Я же обещала тебе, что сегодня сюда прибудет Хорезм-шах и он тебе предоставит самое высокое положение, какое только может присниться сыну Адама.

— Я перестал верить твоим обещаниям! Я клянусь, что если Хорезм-шах Мухаммед не выдвинет меня на высшую ступень, то я уйду в пустыню.

Он повернулся и быстро направился к выходу, резко отбросив руки шахини, желавшей его обнять, и, снова надменный, чувствуя обаяние своей красоты, вышел из полутемного зала.

Кипчакские ханы с отрядами телохранителей уже съехались, запрудивши улицу, двор и сад шахини. Знатнейшие из них проходили в тронный зал, низко склоняясь, приближаясь к Туркан-Хатун, говорили пышные приветствия и затем садились вдоль стен на длинных узких коврах, положив на колени свои мечи. Вопреки обычаю, все ханы явились вооруженными, некоторые даже в кольчугах и металлических шлемах и латах.

Хорезм-шах, вместе с наследником Джелаль-эд-Дином и несколькими приближенными, прибыл в назначенное время, после второй молитвы муэдзина, призывавшей правоверных с высокого стрельчатого минарета. Шах был в парчовой одежде, с украшенной драгоценными камнями золотой саблей на боку. Огромную белую чалму перевивали алмазные нити.

Когда Хорезм-шах, войдя в тронный зал, увидел множество кипчакских ханов, стоявших на коленях, опираясь на мечи, он на мгновение остановился и обвел всех недоверчивым, угрюмым взглядом. Сделав приветственный знак, подняв ладони и проведя ими по черной бороде, произнес молитву. Все ханы, низко склонившись, повторили приветствие и молитву. Один хан громко воскликнул:

— Да здравствует и царствует много лет наш возлюбленный шах, непобедимый новый Искендер, Мухаммед Алла-Эддин!

И все ханы многоголосым хором повторили это восклицание.

Хорезм-шах сделал несколько шагов вперед. Еще ослепленный ярким солнцем, он с трудом различал в полумраке зала, с отполированными деревянными стенами и решетчатыми окнами, светящуюся золотой парчой свою пышную мать, восседавшую на серебряном троне. Сложив руки на груди и слегка склонившись, Мухаммед быстро подошел к матери и прошептал:

— Селям, почитаемая и любимая, свет добродетели, образец справедливости!

Складки золотой парчи зашевелились. Пестрый тюрбан с пучком белых перьев низко склонился, коснувшись пола. Сделав сыну земной поклон, шахиня снова взобралась на трон.

— Бедная, несчастная вдова, мать твоя приветствует величайшего правителя вселенной! Окажи мне почет и радость и сядь рядом со мной!

Мухаммед выпрямился, поднял глаза и увидел перед собой маленькое лицо, густо покрытое белилами и румянами, и черные колючие глаза, в которых дрожали красные огоньки.

Туркан-Хатун, подобрав под себя ноги, сидела на восьмигранном серебряном троне, похожем на большой поднос. Мухаммеду, как верховному правителю страны, следовало сесть рядом с матерью, но на троне не оказалось места: все было занято ее парчовым платьем, и шах опустился рядом на ковер. Этого только и добивалась Туркан-Хатун, желая показать своим кипчакам, что могущественный Хорезм-шах сидит ниже ее.

Шахиня заговорила вкрадчиво, стараясь придать нежность своему низкому голосу, тряся головой, и ворох перьев на ее тюрбане дрожал:

— Я просила навестить меня, величайший возлюбленный сын мой, чтобы вместе обсудить важные дела. Они касаются счастья и благополучия нашего прославленного рода Хорезм-шахов. Надо оберегать наш трон, нашу власть и защитников нашей власти. Помни, что только одни кипчаки — верные защитники нашего трона. Все же другие племена, населяющие земли Великого Хорезма, ненадежны, вечно недовольные и бунтующие. Их нужно крепко держать за горло, подняв над ними кипчакский меч.

Джелаль-эд-Дин, войдя вслед за отцом и выразив почет бабке, встал в стороне, близ большого расшитого шелками занавеса, спускавшегося с потолка и прикрывавшего стену. Ветер слегка шевелил узорчатую ткань, позволяя видеть за ней широко раскрытую дверь, ведущую на балкон. Наследник был в полосатом красном чекмене с серебряным поясом и мечом в зеленых сафьяновых ножнах. Голову его украшал тюрбан из шафрановой индийской шали. Услыхав речь Туркан-Хатун, Джелаль-эд-Дин спокойно положил ладонь на рукоять меча, предчувствуя, что кипчакские ханы могут обрушить свою ненависть на него.

Хорезм-шах молчал, как бы обдумывая слова матери, и потом сказал:

— Я слушаю тебя, моя премудрая родительница, охраняющая наше гнездо и незыблемость трона Хорезм-шахов.

— До моей скромной хижины долетели слухи, будто ты готов к новым походам в отдаленные страны… Если вдруг ты погибнешь мучеником за правую веру, то здесь, без твоей могучей руки, возможны кровавые беспорядки, да оградит нас от них всесильный аллах! А так как наследник престола, мой беспокойный и надменный внук Джелаль-эд-Дин, предпочитает перешептываться с туркменами, готовыми вырезать всех нас, кипчаков, то пора подумать о том, не следует ли вместо Джелаль-эд-Дина заблаговременно назначить наследником другое лицо, чтобы управлять страной Великого Хорезма.

— Мудрые слова! Драгоценные, как алмазы! — воскликнули ханы.

— Поэтому, — продолжала Туркан-Хатун, — посоветовавшись с преданными ханами родного нам кипчакского народа, я решила, дорогой мой сын, передать тебе просьбу всех кипчаков, чтобы ты назначил наследником престола твоего самого младшего сына, Кудб-эд-Дина Озлаг-шаха, сына твоей молодой жены, кипчакской ханши… Джелаль-эд-Дина же ты отошли на крайнюю границу твоих владений управлять самой отдаленной областью. Здесь же он является постоянной угрозой и тебе, и всем нам.

Все затихли, ожидая, что скажет шах Мухаммед. Он молчал, задумчиво накручивая на дрожащий палец с алмазным перстнем завиток шелковистой темной бороды.

— Если ты откажешься, — угрожающе прошипела Туркан-Хатун, — то все кипчаки уйдут из Хорезма в свои степи, и я тоже, как последняя нищая, пущусь в скитания вместе с ними.