Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Всемирная история. Том 4. Новейшая история

ModernLib.Net / История / Йегер Оскар / Всемирная история. Том 4. Новейшая история - Чтение (стр. 12)
Автор: Йегер Оскар
Жанр: История

 

 


Положение войска сделалось очень опасным после того, как погиб флот. Султан не пожелал понять той огромной пользы, которую, как уверяли его, французы доставили ему, уничтожив мамелюков. Побуждаемый Англией и Россией, он объявил 1 сентября войну Франции. Бонапарт решился из затруднительного положения своего извлечь возможные выгоды и стал устраиваться в Египте, как у себя, по-хозяйски. Естественные богатства страны и счастливый, уживчивый нрав французов много помогли ему. Некоторые французы так освоились с требованием Бонапарта применяться к обычаям местным (он подавал пример тому и сам), что совершенно перешли в ислам, как Мену — Абдалла Мену. Но опасность грозила с трех сторон: изнутри, где восстание в Каире было только на время подавлено; с севера, где опасались высадки англичан; из Сирии, где паша Ахмет-Джеццар собирал войско. Против последнего Бонапарт, по обыкновению, выступил сам. Пока Дезэ в Северном Египте удерживал остатки мамелюкского войска Мурада-бея, Бонапарт, в феврале 1799 года, шел в Сирию. Пограничная крепость Эль-Ариш сдалась 20 февраля. В Яффе, после взятия ее, казнили 2000 пленных; вероятно потому, что между ними оказались уже капитулировавшие в Эль-Арише. Опять дрогнули Святые Места и берега Иордана от грома оружия франков, как во времена крестоносцев. У этих новых франков было, впрочем, мало общего с крестоносцами; предводитель их уверял магометан, что он их друг, так как он прогнал с престола папу и уничтожил Церковь. Приступ на Сен-Жан-Дакр не удался. Турки оказали на стенах упорное сопротивление. Их воодушевляли англичанин Сидней Смит и французский роялист Филиппо. Победы в открытом поле приносили мало пользы. Положение в Египте становилось опасным, несмотря на победы Дезэ на берегах Верхнего Нила, где он проник до чудесных построек древних времен. Ученые, сопровождавшие войска, привезли оттуда сведения, которые послужили началом к целому ряду исторических исследований. Во французском лагере показался обычный союзник варваров — чума, от которой стали умирать. После сражения при горе Фаворе, в котором Бонапарт разбил Дамасского пашу, он возвратился в Египет и вступил опять 14 июня в Каир. Турецкая армия, в 18 000 человек, под начальством Румелийского паши, высадилась в Александрии. Бонапарт напал на нее и уничтожил ее 25 июля при Абукире.
      При переговорах об обмене пленными, командор Сидней Смит дал ему пачку газет. Англичанин оказал этим плохую услугу коалиции; для нее выгоднее всего было, чтобы Бонапарт оставался в Египте. Между тем из этих газет Бонапарт узнал, что его час уже пробил во Франции. Его великие восточные планы, надежды сделаться новым Александром — не осуществились и были с самого начала несбыточны. Он мечтал, между прочим, соединиться с сыном Гидер-Али, Типпо-Саибом, Мизорским князем в Индии; с 1797 года француз Рибо старался вооружить саиба против англичан; но мещанский султан, как они прозвали этого восточного деспота, в мае этого года пал в сражении. Замечательно, что в этих битвах начал свое военное поприще будущий противник Наполеона, тогда еще не более как сэр Артур Уэлеслей. Если даже и была какая-либо возможность окончить с честью египетское предприятие, то сделать это можно было только из Европы, коренным образом изменив все отношения во Франции. Бонапарт быстро составил себе план действий и быстро осуществил его. Не спросись ни у кого, тайно, в уединенном месте и в сопровождении немногих лиц, он сел на корабль, оставив войску своему прокламацию, в которой он объяснял солдатам причины своего отъезда и обещал им скоро выслать новые подкрепления. Главное начальство он передал Клеберу, чем, конечно, ничуть не обрадовал его.
      Счастье не покинуло его; он не попался многочисленным английским военным судам, плававшим по Средиземному морю. Из Фрежюса, где он высадился, он поспешил в Париж. По дороге население везде встречало его, точно законного повелителя, возвращающегося в свои владения. Он давно уже попал в число любимцев народа, которым прощают самые грубые ошибки. И народ был прав в этом. В сравнении с тем, что этот человек мог дать и дал бы своему народу, даже ошибка, подобная египетскому предприятию, оказывалась ничтожной.

Кромвель или Монк?

      Правители директории, точно так же, как их предшественники, не сумели закрепить республиканское управление довольством управляемых. Редко правительство пользовалось так мало самым обыкновенным уважением окружающих его. Оно из всего стремилось добывать деньги. Так, в конце 1797 и начале 1798 года, по случаю совершенно искусственно раздутого неудовольствия с Северо-Американскими свободными Штатами, тогдашний министр Талейран с величайшим хладнокровием указал посланнику Штатов, за какую сумму они могут добиться мира "как с Алжиром и индейцами". Выборы в марте 1799 года окончились в пользу оппозиции.
      Избрание Сиэйса в число директоров нисколько не усилило правительства; точно так же не подкрепили его перемены других лиц, большей частью людей посредственных и неуважаемых. Последнее насилие (правильный ход дел беспрерывно нарушался такими переворотами), так называемая революция 30 прериаля (18 июня 1799 г.), опять усилило якобинство; по крайней мере роялистов опять самым низким образом преследовали и мучили. Впрочем, каждый из посредственных членов главного правительства и все члены совета прежде всего заботились о самих себе. Бонапарт, который производил впечатление человека разумного и не был участником всех интриг правителей, силой самих обстоятельств, выдвинулся из толпы. Он выжидал, наблюдал, не участвовал ни в каких партиях и стоял выше их. Он не спешил высказаться, для него было, напротив, гораздо выгоднее, чтобы толпа смотрела на него с надеждой и страхом, переходя от одного чувства к другому. Общественное мнение занималось им, как владетельной особой, и летучие листки обсуждали — Cromwell ou Monk? указывая положение, которое вскоре займет генерал. Мало было вероятия, чтобы он сделался Монком, восстановителем законной монархии. Что правление директории в теперешнем его состоянии недолго просуществует в его присутствии — это лучше всех понимал Сиэйс, самый умный из членов директории. Остальные члены: адвокат Гойэ, Рожер-Дюко, Мулэн и Баррас — были ничтожны; последний имел еще некоторое значение, но это был гуляка и негодяй по образу мыслей. Он недавно высказал Бурбонам, что за скромную сумму в двенадцать миллионов готов помогать им.
      Бонапарт принял предложение Сиэйса, который искал «шпагу», и был прав. Признавая, что в течение десяти лет, всякие два месяца законный порядок дел нарушается насильственным образом, они почти открыто заключили между собой условие о новом нарушении его. Бонапарту, который закоренелым якобинцам и убежденнейшим роялистам выказывал одинаковую холодность и равнодушие, нечего было стесняться, когда они предлагали ему свои услуги. Прежде всего он мог рассчитывать на большинство спокойных граждан, на зарабатывающий класс богатых денежных людей, а более всего — на солдат. "Помогите мне вырвать Францию из рук адвокатов!" — очень ловко сказал он одному из своих генералов, Лефевру; или же гораздо короче и откровеннее: "Долой этих болтунов!" (chassez-moi ces bavards!) Слова эти сделались воззванием следующих решительных дней.

18 брюмера

      18 брюмера (9 ноября 1799 г.) собрался совет старейших; многие из членов его были уже посвящены в тайну настоящих событий. Обсудили затруднительность положения республики и решили перенести законодательное собрание в Сен-Клу; генерала Бонапарта сделать начальником 17-го военного округа — Париж и его окрестности — и поручить ему заботу о перемещении собрания. Бонапарт принял поздравления своих офицеров и произвел смотр всем наличным войскам. Музыка военного марша привлекла многих парижан, которым хотелось посмотреть, как разыграются события этого дня; все знали, что должно что-то случиться; любопытно было узнать, какое правительство будет у них к вечеру? Но день прошел без особого волнения.
      Правление директории само собой как бы остановилось. Никто не исполнял приказаний Барраса и Мулэна. Барраса убеждениями и лаской уговорили подать в отставку; в два часа пополудни директория не существовала более и большинство Совета пятисот утвердило, хотя не без ропота, постановление о переводе собрания в Сен-Клу. Вечером собрались триумвиры: Бонапарт, Рожер-Дюко, Сиэйс и несколько доверенных лиц; Сиэйсу пришла очень счастливая мысль — сейчас же, ночью, засадить в тюрьму еще человек сорок сочленов и тем обессилить остальных. В 1851 году Луи-Наполеон воспользовался этой мыслью, но Бонапарт этого не сделал. Половина государственного переворота совершилась; но когда на другой день, утром, члены совета увидели, что дворец и сады Сен-Клу охраняются солдатами, страсти начали накаляться: якобинцы сознавали, что последний час их пробил. В 2 часа началось заседание. Пятистам предложили присягнуть снова конституции; собрание заволновалось; даже президент их Луциан, брат Бонапарта, должен был присягнуть. В Совете старцев, где люди, верные конституции, были в меньшинстве, не обошлось без шума. Генерал направился туда, сказал неудачную речь Совету, обратился с несколькими словами к гренадерам, которые дошли с ним до дверей; один из депутатов крикнул ему, чтобы он присягнул конституции. Пораженный, он простоял мгновение молча, одумался, затем резко, отрывисто воскликнул: "Конституция! Вы сами нарушили ее 18 фруктидора, 22 флореаля, 30 прериаля! Что сделали вы с Францией, которую я оставил вам такой цветущей?" Во время шума, восклицаний и ответов на них, ему донесли, что на другой половине, в Оранжерее, брата его принуждают подать голос за отстранение его, генерала. Он поспешил туда, солдаты пошли за ним; он направился прямо к креслу президента. Произошло смятение; зал огласили громкие крики: "Вне закона!" (hors la loi). Бонапарт, не привыкший к парламентским сценам, растерялся совершенно и был таким образом удален из зала.
      Все были поражены. Сиэйс, не отличавшийся храбростью, — он держал всегда наготове карету, запряженную шестью лошадьми, на всякий случай, — собирался уже бежать. Внутри волнение не прекращалось, и Луциана хотят заставить произнести смертный приговор брату. Увидев вокруг себя солдат, Бонапарт ободрился и послал офицера с десятью солдатами освободить брата. Они вывели его, но мешкать было невозможно. Оба брата сели на лошадей. Луциан, более красноречивый, обратился к солдатам, говорил им, как это бывает всегда в таких случаях, об убийцах с одной стороны, о свободе с другой. После этого Мюрат ввел батальон гренадер в зал. Раздалась команда, гренадеры подняли ружья и прицелились; опасность была явная. Тогда произошла беспорядочная, шумная, смешная сцена. Представители Франции, революционеры, роль которых была окончена, бросаются к окнам и один за другим, в шляпах с перьями, в трехцветных перевязях, прыгают через окна. Так как зал расположен был внизу, то опасности сломать шею не было. Вечером победители собрались. Решают (что иное могли они решить?), благодарить Бонапарта и солдат, уничтожить конституцию, распустить Совет и учредить новую исполнительную власть из трех консулов: Бонапарта, Сиэйса и Рожера-Дюко. В полночь консулы присягнули в Оранжерее единой и нераздельной республике, господству народа, свободе, равенству и представительному правлению; в 4 часа утра они возвратились в Париж.

Консульство

      Теперь, когда он был на настоящем своем месте, к Бонапарту возвратилась самоуверенность, которой ему недоставало накануне. Он взял на себя управление страной, к чему у него были положительно выдающиеся способности. Гораздо менее важное дело, выработку новой конституции, он взвалил на Сиэйса, искусника по части государственного зодчества; комитет из 50 выборных не имел никакого значения. Новая сила оживила мгновенно весь государственный организм. Что Бонапарт первый из консулов, было понятно само собой, хотя никто не говорил этого, да и ни к чему было говорить! Все, что не нравилось ему в проекте конституции, придуманной Сиэйсом, которого признавали великим законником (он и сам считал себя таковым), все это разрывал, как паутину, проницательный ум Бонапарта, его ясное, острое, повелительное слово. Сиэйс скоро сам понял положение дел; говорят, он сказал: "Main-tenant nous avons un maitre, il veut tout, fait tout, sait tout". И действительно, дело было так. После десяти бурных, ужасных лет во Франции было то, чего не было со времен Людовика XIV. У Франции был повелитель, который все захватил, все делал сам и все мог сделать.
       Наполеон Бонапарт, первый консул.
       Портрет работы Ж. Б. Грёза по фотографии Ад. Броуна и К, сделанной в Дорнахе

Книга II
КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Консульство. Маренго и Гогенлинден. Мирный договор в Люневиле. Закрытие собрания депутатов. Общий мир и новая война. Империя

Консульские постановления

      Новые постановления года VIII, консульские постановления, подписанные комиссией 14 декабря, а 25 декабря 1799 года обнародованные, были смешной пародией на стремления к свободе конца XVIII столетия. Закон, в котором составитель его, Сиэйс, постановил — "доверие должно идти снизу, а власть сверху", противоречил учению Руссо, которому следовали до тех пор. В большом национальном списке стояло 500 000 имен доверенных граждан, предназначенных для занятий общественных должностей. Они выбрали 50 000 департаментских избирателей, а те, в свою очередь, 5000 национальных нотаблей, из которых правительство выбирало себе людей на должности и для народного представительства в высших правительственных учреждениях. Во главе правления стояли три консула, избранные на 10 лет. Главным консулом был первый, а другие два были его советниками. Он назначал на должности, объявлял мир или войну. Государственный совет, назначенный им, только помогал ему. Было три государственных учреждения: сенат, трибунат и законодательный корпус. Главная разница, в сущности, между ними была та, что члены сената получали содержания 25 тысяч, члены трибуната 15 тысяч, а члены законодательного корпуса 10 тысяч франков. Кроме того, в сенате было 80 членов, в трибунате 100, а в законодательном корпусе 300 членов. Влиянием пользовались, при таком человеке, как Бонапарт, только отдельные личности, в зависимости от способностей или деятельности, но целая корпорация не пользовалась особенным влиянием. Сенат, состоявший из 80 человек, выбирал из поименованных в национальном списке — консулов, комиссаров суда и счетоводства, членов трибуната и законодательного собрания — и должен был пополнять своих членов; но, по предложению первого консула, число членов сената было ограничено тремя, и они сделались вскоре вполне зависимым от консула обществом — пенсионерами, которым хорошо платили. Положение обеих законодательных палат было еще более странным. Право предлагать вопросы принадлежало правительству, а трибунат разбирал законодательные меры, но не решал; законодательный корпус решал, принимал или отвергал, но не разбирал — значит у одного были связаны руки, а у другого замазан рот. Вопросы о законах должен был решать сенат. Одна пятая составов обеих корпораций ежегодно менялась.

Первый консул

      Подобная конституция была скрытым абсолютизмом. Ее составил для себя человек, который превышал всех своим могуществом или, благодаря своему могуществу, выкроил ее себе, человек, бывший выше всех по положению. Искусный составитель, представивший этот набросок конституции генералу, Сиэйс, добровольно или нет, но удалился. Он получил в подарок поместье и был назначен председателем государственного совета, а впоследствии, когда установилась новая монархия, — графом. Кроме Бонапарта, консулами были назначены люди, способные подчиняться, второстепенные по уму: Лебрен и Камбасерес. Конституция 22 фримера вступила в силу до голосования; таким образом закончилась революция и ею изобретенный — всесильный народ. После плебисцита Бонапарт переехал в Тюльери.

Начала правления Наполеона Бонапарта

      Все это было, с политической точки зрения, противоположно идеалам 1789 года, но все были довольны. Опять народом управляли и хорошо управляли: ежели новый властитель вначале и во всем подчеркивал мысль, что он составляет исключение из обыкновенных условий и законов, ограничивающих человека, то огромная и очевидная разница с якобинцами, где каждый отдельно, во имя свободы, или как бы ни называли они свою маску — оправдывали грабеж и убийства. Это был человек, который понял, что стало потребностью народа в эти десять лет. Люди охотно подчиняются ясному уму, деятельности, не омраченной еще деспотизмом, и энергичной воле, еще не отуманенной безграничным самолюбием. Финансы были быстро приведены в порядок, работа полиции налажена, самая насущная потребность — дороги — очищены от многочисленных разбойничьих шаек, образовавшихся при постоянной борьбе партий, смене слабых и кровавых правлений, невероятной нужде и разграблении всякой собственности. Восстановлена общественная безопасность и спокойствие, давно невиданные в стране.
      Бонапарт установил управление страной, правильную организацию деятельности префектов в департаментах, помощников префектов в округах; призывал к деятельности всех порядочных и просвещенных людей; давалось прощение всякому, кто захочет подчиниться новому порядку вещей. Это не было правление одной какой-нибудь партии, а скорее монархическое правление, в лучшем его смысле — твердая единовластная воля, поддержанная разумным советом, дает делам движение и направление, но не так, как в республике делается, что посредственности предписывают закон в силу своей равноправности. Список эмигрантов был составлен, множество поправок сделано в пользу честных людей, как, например, Карно, но туда попали и негодяи, как Барер. Ученым, преимущественно тем, кто прикладывал свои труды к математическим наукам, первый консул демонстрировал свое особенное благоволение, приносившее хороший доход. Сам он был крайне самостоятельного ума, быстро соображающий, неутомимый работник, со стальными нервами.
      Весьма равнодушный к религиозным обязанностям, он превосходно понимал значение религии в жизни народа, для высших и для низших слоев общества. Свобода вероисповедания сделалась действительностью, и заменявшие религию вспомогательные средства, как, например, праздники и храмы Победе, Добродетели, Благодарности, Земледелию, почитанию Высшего Существа — все, с чем боролся Ларевельер-Лепо, уничтожилось само собой. Монархическое стремление проявлялось все более и более. Супруга первого консула, вдова генерала Богарне, добродушная, легкомысленная гетера, с шаткими воззрениями последних лет, дозволяла называть себя madam, и обращение со словами «гражданин», «гражданка», также и обращение «ты» незаметно исчезли сами собой. Образовался двор и приобрело цену искусство и знание придворной жизни. Якобинцы не были в почете, но со своей стороны роялисты крайне ошиблись, принимая это монархическое направление как признак в пользу королевства. Консул ясно выражал свое мнение. Когда Людовик XVIII, безземельный король, обращался к нему по этому поводу, то он ответил: "Бурбоны возвратятся, только перейдя через 500 тысяч трупов". Прежняя роялистская область «Вандея» не могла выставить вышесказанного количества людей, тем более, что потребовалось бы убитых гораздо более 500 тысяч человек. Последнее восстание осенью 1799 года кончилось в 1800 году.

Внешняя политика. Попытки сближения

      Еще один драгоценный дар, который обязан был консул дать стране — это мир, и если он тотчас не был дарован, то виноват не он один. Он уведомил короля Георга III, английского о своем избрании и в частном письме выразил свое пожелание об установлении дружеских отношений между двумя образованнейшими нациями. Ответ, подписанный статс-секретарем Гранвиллем, был очень груб. В нем говорилось о правлении Бурбонов, столь давнем во Франции и придавшем ей столько могущества; кроме того, выдающиеся люди, как Питт, Каннинг, высказались резко против новой власти или нового революционного правительства и толковали об охранении Франции от опасных для нее законоположений. Подобное же послание отправил первый консул императору Францу II. "Чуждый чувства пустого самолюбия, я прежде всего желаю остановить кровопролитие". Ответ Тугута был вежлив, но не шел далее общих выражений великих надежд. Оба государства продолжали войну, хотя Россия в действительности уже вышла из коалиции.

Военные действия 1800 г.

      В Италии стоял Мелас с войском в 140 000 человек, а когда началась война, в апреле, у французов была только небольшая сила для охраны. Английская эскадра блокировала гавань; этот небольшой отряд попытался совершить то, что было выше его сил: не оценив перемену государственного правления во Франции, задумали смелый план вторжения в Южную Францию и поддержки восстания против революционного направления. В Германии находилось относительно мало войск, а победитель последних лет, эрцгерцог Карл, удалился от дел по причине расстроенного здоровья; он был обижен и огорчен теми препятствиями, которые устанавливали на пути его начинаний. Бонапарт передал главное командование над войсками Моро, который прекрасно знал все немецкие военные позиции, и, перейдя Рейн близ Келя, разбил австрийцев в целом ряде сражений — Энген, Штоках, Мёскирх, Пфулендорф, Биберах, Мемминген и оттеснил их до Ульма; в это самое время Бонапарт, воевавший в Италии, нанес там первый решительный удар.
       Европа, январь 1799 г.

Италия. Битва при Маренго

      Бонапарт сделал вид, будто его армия собирается около Дижона, но между тем собрал 40 000 человек на юго-восточной границе и, проведя смотр войск в Лозанне, повел их в Италию через перевал Большой Сент-Бернар. Во все времена французы любили сравнивать этот переход с переходом Ганнибала в древности, но и тут высказалась еще раз практическая ловкость французского солдата и предусмотрительность их предводителя. Распоряжения были самые разумные: на лошаках везли разнообразные артиллерийские принадлежности, пушки укладывали в пустые долбленые деревья и в трудных местах втаскивали на руках; форт, замыкающий узкую долину Дора-Балтеа, обошли, пушки провезли ночью по улице деревни, устланной матрацами и навозом.
      Австрийцы купились на обман. Бонапарт направился к Милану, предоставив осажденной Генуе умирать от разразившегося в городе страшного голода. 2 июня Бонапарт вступил в Милан и восстановил Цизальпийскую республику. Мелас, пожилой, но храбрый генерал, повернул назад, желая парализовать противника, угрожавшего огромному влиянию Австрии на Италию; при Маренго, между Тортоной и Александрией, 14 июня ударил он по французам. Первое действие сражения, начавшегося в девять часов утра, кончилось в два часа пополудни отступлением французской армии. Тщетно старался Бонапарт, только что явившийся на поле сражения, повернуть военное счастье в свою сторону: к пяти часам победа казалась решительно на стороне австрийцев. Французы отступали; вдруг на поле сражения появился генерал Дезэ, только что вернувшийся из Египта с пятью тысячами свежих солдат. Совершенно неожиданно для австрийцев сражение возобновилось в то время, когда их главнокомандующий, уже утомленный, удалился. Дезэ был убит; его слова: "Храните в тайне мою смерть" — не более как красивая выдумка. С другой стороны, австрийцев постигло редкое несчастье: их начальник штаба, генерал Цах, со всем штабом был взят в плен. Счастье совершенно отвернулось от них; этот день, со всеми последствиями, отступление, переходившее в бегство, стоил австрийцам почти трети всей их военной силы. 4 июня Массена в Генуе капитулировал. Австрийцы выслали парламентера с предложением консулу очистить Геную и Пьемонт, и действительно, тут было объявлено перемирие, с целью начала переговоров о мире. Для Бонапарта резкое затишье было очень кстати, он тотчас же уехал в Париж; императорские войска ушли за По и Минчио.

Германия, сражение при Гогенлиндене

      Вскоре, 15 июля, между Краем и Моро было заключено перемирие и военные действия в Германии также приостановились; за это время Моро успел дойти до реки Инн. Мир не мог быть заключен так скоро, хотя перемирие было продлено. Австрия обещала Англии не заключать отдельного мира до февраля 1801 года. Англия не признала условий перемирия в отношение военных действий за морем, так как считала французов уже своими пленниками в Египте, и, собравшись с силами, обе стороны возобновили военные действия. Против армии Моро на место отозванного Края главнокомандующим был поставлен восемнадцатилетний принц императорского дома, эрцгерцог Иоанн, которому придали военного ментора в лице фельдцейхмейстера Лауера. Ни одна военная история не представляет такого множества отзывов главных начальников, как австрийская! Лауер начал свою деятельность очень неудачно; его смелый план, но плохо выполненный, довел до сражения при Гогенлиндене, селении близ Мюнхена, где Моро нанес тяжелый удар императорским войскам: австрийцы потеряли 12 000, а баварцы 5000 человек. Войско заметно убывало, французы преследовали их, и дорога на Вену была открыта. В Италии война возобновилась, и вся линия по Минчио пропала, как в Германии линия по Инну. Командование слишком поздно вновь доверило командование эрцгерцогу Карлу; он не мог посоветовать ничего лучшего, как перемирие, и в эрцгерцогстве Штирии, 27 декабря, заключил перемирие, бывшее собственно уже мирным договором, по которому войска поставлены были на пограничной линии в таком виде, что в случае возобновления военных действий, французские войска имели выгодную позицию: большая часть наследственных земель до Инна, весь Тироль, некоторые части Штирии были отданы в их руки.

Мирв Люневиле, 1801 г.

      Однако военные действия не возобновились. 9 февраля 1801 года в Лотарингии, в Люневиле, бароном Кобенцелем и Иосифом Бонапартом был подписан мир между Французской республикой и императором Францем. Французы ручались и за свои подвластные республики, а император за Германскую империю. Бонапарт указал своему брату Рейн и Этч, как пограничную линию при переговорах, что для Австрии было бы, в сущности, миром при Кампо-Формио. Весь левый берег Рейна был уступлен республике, так что вся долина Рейна, от истока в Швейцарии по течению до Голландии, должна была образовать будущую границу. Вознаграждение тем наследственным князьям, владения коих находились на левом берегу, должна была предоставить Империя.
      Тогда началось трудное, грустное, для нашего самолюбия до сих пор крайне мучительное и постыдное, дело. Collectivemen, совместно, как одно целое, или как бы ни передавали это слово, государство обязывалось исполнить это вознаграждение. Кто-нибудь должен же развязать кошель, когда следует уплатить по счету; конечно, знали, кому этот убыток будет менее чувствителен и кто будет менее всех сопротивляться. При массе затруднений, затрагивавших разнообразные интересы и при страшно медленном и тяжелом образе действий сейма в Регенсбурге, дело тянулось очень долго. В силу необходимости остановились на том, что решение о новом устройстве Германии, по случаю уступки левого берега Рейна, будет принято в Париже. В Петербурге тогда началась беготня и суетня заинтересованных; взвешивание убытков и возможных вознаграждений; подкупы, лесть, раздоры доведены были до омерзения и ясно показали, как глубоко пал цвет народа, благородное дворянство и князья, считавшие за счастье, когда бывшие якобинцы, ныне великие люди и великие дипломаты, снисходили до принятия от их посланников табакерки, наполненной луидорами. Для официального обсуждения вопроса, крайне перепутанного с конституцией и частными правами, была избрана имперская депутация, по восемь членов от Богемии, Бранденбурга, курфюршеств Майнцского и Саксонского, Баварии, Вюртемберга, Бадена, а также и от курфюршества Гессен-Кассельского (ноябрь 1801 г.). 25 февраля 1803 года выработанный под влиянием разных мнений и, в сущности, написанный под диктовку иностранцев, новый план был представлен на заключение имперского депутатского собрания, потом Регенсбургским сеймом принят, имперским главой в ратификационном декрете одобрен и 27 апреля там же, в Регенсбурге, утвержден.

Заключение имперского депутатского собрания. 1803 г.

      Революция, начавшаяся в 1789 году, глубоко захватила и Германию. Старый порядок вещей был разрушен, в силу революции, совершенной князьями в свою пользу, в отношение духовных владений и их властителей. Исключая гроссмейстера немецкого ордена и Иоаннитского приорства, только один курфюрст, великий канцлер Майнцский, господин фон Дальберг, ловко и с непонятным оптимизмом примирившийся с этим тяжелым временем, удержался в своем княжеском положении и был вновь наделен всем необходимым. Остальные исчезли; они послужили материалом для вознаграждения; из имперских городов осталось только шесть; с пустыми руками ушли обездоленные имперские графы, а имперские рыцари сделались жертвами нового революционного государственного строя. Непосредственно и правами они не поплатились по заключению имперского депутатского собрания, но на деле они могли выгадать себе лишь небольшую отсрочку перед насильственными мерами того, кто был теперь здесь хозяином: за выпадением некоторых основных столбов, рухнуло и все старое здание.
      Следует заметить, однако, что при секуляризациях и медиатизированиях соблюдалась умеренность и частные лица, потерпевшие при этом, не оставались без всякого покровительства. Новые территориальные владетели должны были принимать на себя точные обязательства в этом отношении. Вознаграждения княжеских домов зависели тоже от подкупов в Париже и от родственных связей с могущественными державами — так, например, баденский двор опирался на Россию — или от других причин, с которыми сообразовалась и щедрость воздаяния. Довольно позорно было то, что даже совершенно посторонние князья из габсбургской родни получали вознаграждения за счет Германского государства; так, великий герцог Тосканский получил архиепископство Зальцбург, пробство Берхтесгаден и некоторые части епископств Пассауского и Эйхштадского. В общем итоге оказалось, что самые большие и просто большие владетели ничего не потеряли; Австрия была вознаграждена тоже вполне; Пруссия, Баден, Бавария, Брауншвейг, Гессен-Дармштадт, Вюртемберг и другие получили — в большей или меньшей степени — тоже гораздо более, нежели теряли по левую сторону Рейна.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54