12

– Сеньор Рескальо, – начал инспектор Сальвадор, пытаясь придать голосу солидность, – думаю, нет нужды объяснять вам, насколько ценны ваши показания для выяснения обстоятельств, которые имели место накануне вечером в концертном зале. Вы не только один из последних людей, видевших жертву в живых, вы еще и один из первых, кто обнаружил ее тело. Я должен задать вам массу вопросов, которые…

– Задавайте, – перебил его итальянец. – Я всеми силами готов вам помочь. Хотя ясно, что Ане не вернуть к жизни, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы тот, кто ее убил, гнил бы в камере всю оставшуюся жизнь.

Сальвадор довольно улыбнулся, видя готовность итальянца, и задал вопрос:

– Где вы были, когда услышали, что вашу невесту задушили?

– В мужской раздевалке вместе с другими музыкантами. Я зашел туда после окончания первой части и не уходил до получения этого страшного известия.

– Сколько у вас человек в оркестре?

– Почти сто двадцать. Мужчин и женщин приблизительно поровну.

– Да, равенство сейчас в моде, – заметил Сальвадор. – И для вас это неплохо, потому что около шестидесяти свидетелей могут подтвердить ваши слова.

Эта мысль, высказанная с целью успокоить итальянца, была сформулирована Сальвадором так неуклюже, что возымела обратное действие на собеседника, заставив его защищаться.

– Я что, под подозрением? – Рескальо развернулся как пружина. – Инспектор, зачем мне лишать жизни женщину, с которой мы осенью собирались пожениться?

– Простите меня, – сказал Сальвадор. – Я вовсе не имел в виду того, что вам показалось. Вы свидетель, а не подозреваемый, и тем более не обвиняемый. Речь идет о том, что целый взвод может подтвердить, что вы ни на минуту не выходили из раздевалки с тех пор, как покинули сцену, и до того момента, как узнали о смерти своей невесты. Вы не представляете, от скольких неприятностей это вас избавит во время расследования. У вас не только нет, как вы сказали, никакого мотива для убийства, но если мы не докажем, что вы способны находиться в двух местах одновременно, то у вас не было и возможности совершить преступление даже при наличии мотива.

– Я подтверждаю то, что только что сказал, и мои коллеги-музыканты могут это засвидетельствовать, – торжественно заявил Рескальо. – Но хотел бы спросить, несмотря на всю свою готовность сотрудничать: чем может помочь полиции мое свидетельство, если я оставался все время в раздевалке и ничего не видел и не слышал?

– Это неизвестно. Иногда какая-то деталь, которая кажется несущественной, оказывается жизненно важной для расследования. Например, есть одна вещь, которая особенно привлекает мое внимание, – продолжал Сальвадор. – Судебный медик сказал мне, что у вашей невесты нет никаких отметин на теле, кроме тех, что связаны с удушением. Конечно, еще не сделано вскрытие, но при отсутствии ушибов, царапин и ссадин высока вероятность, что вашу невесту не затащили в Хоровой зал насильно, она пришла туда добровольно.

– Не имею об этом ни малейшего представления. Возможно, она искала кафетерий и заблудилась, как Агостини.

– Маловероятно. В конце концов, Агостини – приглашенный дирижер, ему не обязательно знать устройство этого здания. Но ваша невеста уже выступала здесь не один раз, правда?

– Да, это так.

– В таком случае ей трудно было заблудиться.

– Вы правы. А ее не могли убить в другом месте, а потом перенести тело в Хоровой зал?

Сальвадор махнул рукой, показав, что его не устраивает эта версия:

– С какой целью? В таком случае убийца рисковал бы, что его может увидеть кто-нибудь из служителей или проходящий мимо музыкант.

– Возможно, ей надоело ждать в артистической, и она решила пройтись. Или она направилась в Хоровой зал, потому что знала, что там есть рояль.

– Разве их нет в каждой артистической? – возразил инспектор.

– Это инструменты для репетиций, так называемые пианино. У них звук корейского пластика. В Хоровом зале настоящий рояль, «Ямаха», хорошего качества.

– Ваша невеста играла на фортепиано?

– Не так, чтобы давать концерты, разумеется, но довольно неплохо. Имейте в виду, что с музыкальной точки зрения она была очень одарена.

– Почему бы ей вдруг захотелось сыграть на фортепиано после концерта?

– Не знаю. Возможно, чтобы расслабиться. Одно дело играть перед публикой, другое – для себя.

Сальвадору казались неправдоподобными построения итальянца, и он не мог удержаться, чтобы не показать этого:

– Давайте рассуждать рационально: ваша невеста закончила выступление, поскольку ее игра во втором отделении не была предусмотрена. Какое ее поведение было бы наиболее логичным?

– Если предположить, что в поведении женщин можно найти какую-то логику, – сказал Рескальо, рассчитывая найти и находя отклик у собеседника, – то Ане имела обыкновение зайти в кафетерий и, как правило, выпить пива, которое она обожала.

– И все?

– Потом возвращалась в артистическую и дожидалась там своих поклонников, которые не могли попасть к ней до окончания концерта.

– Она всегда оставалась до окончания программы?

– Не всегда. Когда она знала, что на концерте нет друзей, знакомых или людей, с которыми ей хотелось увидеться, то иногда уходила сразу после первого отделения. Или же, наоборот, садилась в партере, чтобы насладиться музыкой во втором отделении вместе с остальными слушателями. Если это был концерт Бартока, как вчера, я думаю, она бы так и поступила, потому что очень любила эту музыку. Одним из наивысших достижений в ее карьере была запись его Концерта № 2, получившая два года назад «Grand Prix du Disque»[7].

– Вы собирались увидеться после концерта?

– Да, мы хотели пойти поужинать.

– Вдвоем?

– Да.

– Могу я узнать где?

– Да я и сам не знал. Места заказывала личная помощница Ане.

– Как зовут эту помощницу?

– Кармен Гарральде. Она тоже из Витории, как и Ане, и исполняет роль администратора, агента и делает еще массу вещей. Она обладает… Я хочу сказать, обладала большой властью.

– В каком смысле властью?

– Если Кармен решала, что Ане не будет играть в таком-то месте или с таким-то дирижером, та всегда ее слушалась.

– Почему ее не было в зале в день концерта?

– Думаю, потому что она знала, что я приду после концерта в артистическую, а меня она предпочитала избегать. Должно быть, в тот вечер она осталась дома.

– Но у вас нет подтверждения этому, верно?

– Нет.

– По какой причине вы держались на расстоянии друг от друга?

Немного помолчав, Рескальо сказал:

– Я полагал, что Ане должна сама заниматься своей карьерой и не перепоручать этого Кармен. И Кармен, естественно, воспринимала меня как угрозу своим отношениям с Ане. А кроме того… – Итальянец оборвал фразу, но Сальвадор заметил мелькнувшую на его лице гримасу отвращения.

– А кроме того…

– Кармен лесбиянка. И мне всегда казалось, что ее очень привлекает моя невеста.

– Понимаю. А ваша невеста сознавала, что так привлекательна для нее?

– Ане всегда мне говорила, чтобы я не выдумывал глупостей, что Кармен для нее как мать. Но я чувствовал, что в этих отношениях было нечто… нечто извращенное.

Сальвадор некоторое время назад вытащил из кармана пиджака небольшую книжечку и стал записывать в нее самые важные показания итальянца. Наступило продолжительное молчание, во время которого Сальвадор писал под внимательным взглядом Рескальо. Закончив, инспектор спросил, как ему найти Кармен Гарральде, и музыкант объяснил, что она живет в квартире на верхнем этаже, которую Ане купила в Мадриде в районе Лас-Вистильяс.

– Она чудесно расположена, оттуда видно полгорода, – заметил Рескальо.

Сальвадор, поняв, что ручка пишет еле-еле, несколько раз встряхнул ее, как градусник, потом даже подышал на кончик, прежде чем задать следующий вопрос:

– Сеньор Рескальо, вы не стали смотреть вчера вечером – и мне кажется, правильно, – на тело своей невесты. Я должен сказать вам, что на груди у нее было написано кровью одно слово по-арабски.

– Боже мой! – воскликнул музыкант, в ужасе закрывая лицо руками. – Значит, ее мучили?

– Не думаю. Судебный врач считает, что ее сначала задушили, а уже потом написали на теле арабскими буквами слово «Иблис». Вы знаете, что оно значит?

– Не представляю себе.

– Иблис – это мусульманский дьявол. У нас есть причины подозревать, что здесь замешана какая-то группа исламских фундаменталистов или, возможно, фанатик, действовавший в одиночку. Насколько мне известно, террористы «Аль-Каиды» настроены против испанцев, особенно после суда по поводу теракта одиннадцатого марта. Вы не знаете, получала ли Ане какие-нибудь угрозы в последние месяцы?

– Нет, она бы мне рассказала.

– И вы не знаете, у кого могли бы быть причины убить ее?

– Сантори Гота была ее серьезной соперницей на сцене. Но не настолько же, чтобы убивать?

– Японка! Таким образом, дело все больше приобретает международную окраску. Впрочем, не будем забывать о самом явном следе, исламском. Не могла ли ваша невеста совершить что-нибудь такое, что вызвало бы гнев мусульман-фанатиков? Не обязательно, чтобы она публично сжигала портрет Бен Ладена, достаточно нескольких неудачных фраз или неверно истолкованного газетного заголовка.

– Я ничего об этом не знаю. Хотя, раз мы коснулись этой темы… Да нет, это просто смешно.

– Сеньор Рескальо, любая подробность может оказаться важной для расследования. Что вы собирались рассказать?

– Я в приятельских отношениях с одним из четырех тромбонистов Национального оркестра Испании, шведом Уве Ларсоном. Ему очень нравится виолончель, и я немножко учу его игре. Так вот, пару месяцев назад он рассказал мне, что по шведскому телевидению показывали группу молодых исламских фундаменталистов в Гетеборге (это второй по значимости город в стране), которые пытались помешать шведским мусульманам – почти все они сомалийского происхождения – пойти на концерт. Уве также сказал мне, что на арабских женщин, живущих в Скандинавии, постоянно оказывается нажим, чтобы они не играли на музыкальных инструментах и не танцевали, потому что это запрещено.

– Что вы говорите! Неужели музыка тоже запрещена исламом? Я всегда считал, что их фанатизм ограничивается запретом изображать человека (помните знаменитые карикатуры, публиковавшиеся в газетах?) и упоминать всуе имя их пророка.

– Я думал так же, но Уле мне объяснил, что существует крайне традиционалистское движение среди мусульман-суннитов, так называемые салафиты, утверждающие, что музыка запрещена Кораном.

– Я понимаю, но какая здесь связь с вашей невестой? Вы говорите о Скандинавии.

– Ане в последние месяцы дала несколько концертов в Швеции: Стокгольм, Мальме, Гетеборг. И следующий диск она собиралась записать с совершенно особым оркестром. Вы что-нибудь слышали об оркестре «Западно-восточный диван»?

Рескальо достаточно было взглянуть на недоуменное выражение лица полицейского, чтобы понять, что знаменитый оркестр, основанный в 2002 году Даниэлем Баренбоймом, чтобы содействовать согласию между палестинцами и израильтянами, и состоящий из музыкантов обоих народов, совершенно ему неизвестен.

– Этот оркестр каждый год устраивает нечто вроде летней школы в Севилье. Ане была там в прошлый раз, дала несколько скрипичных мастер-классов, и Баренбойм пригласил ее записать с ними переложение для скрипки с оркестром «Шеломо», – Еврейской рапсодии композитора Эрнеста Блоха, еврея по происхождению.

– Где они собирались записывать этот диск?

– В Барселоне.

Сальвадор принялся постукивать авторучкой по обрезу записной книжки. Это не был беспокойный жест взволнованного человека, а ритмическое, почти музыкальное, постукивание, позволившее итальянцу прийти к выводу, что инспектор воспрянул духом.

– То, что вы рассказываете, имеет смысл, – признал наконец инспектор, несколько секунд подумав над показаниями итальянца. – Я не большой специалист по исламскому терроризму, но знаю, что самый известный в Европе район вербовки террористов, приверженцев джихада, находится ныне в окрестностях Барселоны: Бадалона, Санта-Колома и Сант-Адриа. Каждый месяц от трех до пяти мусульман, проживающих в этом треугольнике, едут в Ирак или Афганистан, чтобы пройти там курс подготовки террориста.

– Возможно ли, чтобы решение Ани записать там диск совместно с мусульманскими музыкантами вызвало гнев салафитов?

– Да, очень вероятно. Ваш приятель-швед не объяснил вам, почему, по мнению этих фанатиков, музыка запретна?

– В их понимании музыка – харам, это слово мусульмане употребляют для обозначения всего запретного. Кажется, слово «гарем» того же корня, ведь это запретная зона, где живет хозяйка дома.

– Все-таки не понимаю, почему же музыка – харам?

– В Коране запрета нет. Уве Ларсон уверил меня, что ни в одном стихе этой священной книги нет выраженного запрета музыки. Проблема заключена в Сунне, то есть во всей устной традиции, относящейся к высказываниям и действиям пророка. Именно потому, что речь идет о своде неписаных правил, даже сами мусульмане не могут прийти к согласию относительно роли, которую должна играть музыка в их культуре. Но кажется, те, кто настроен против музыки, так неуступчивы, что запрещают все, вплоть до рингтона в мобильнике. Обоснованием служит то, что пение и в еще большей степени инструментальная музыка развлекают людей и мешают им сосредоточиться на поклонении Аллаху, тем самым побуждая к неповиновению, и потому должны быть запрещены. Этот взгляд – полная противоположность тому, что полагает Даниэль Баренбойм, с которым Ане вскоре должна была вместе работать. Для этого дирижера музыка – один из важнейших катализаторов сосуществования, потому что, позволяя нам выразить самих себя, она заставляет нас слушать других.

Инспектор попытался записать эти последние слова виолончелиста, но ручка совершенно отказывалась служить и только рвала бумагу. Видимо, пора было заканчивать допрос, тем более что Сальвадор считал уже полученную от итальянца информацию достаточной, чтобы расследование могло продвинуться вперед.

– Сеньор Рескальо, вы оказали мне неоценимую помощь, но, боюсь, придется снова побеспокоить вас, если понадобится прояснить некоторые моменты расследования.

Они обменялись рукопожатиями, но, прежде чем закрыть за инспектором дверь и приступить к репетиции, музыкант спросил:

– Сеньор Сальвадор, вы сказали, что Ане не мучили. Но разве ее смерть не была сопряжена со страданиями?

– Судебный врач уверил меня, что нет. Ваша невеста должна была потерять сознание, когда убийца пережал ей шею. Это говорит о том, что он знал свое дело.

– То есть?

– Симе-вадза. Это японское выражение, которое употребляется в дзюдо для обозначения различных видов удушения с использованием предплечья. Весьма вероятно, что убийца занимается боевыми искусствами, и это подтверждает предположение о том, что это исламский террорист, прошедший неплохую подготовку в лагерях «Аль-Каиды» или другой подобной организации. Вашу невесту убили не пережимая ей трахею руками еще и потому, что убивать таким способом очень трудно, у убийцы должны быть очень сильные руки. Для нападающего существует опасность, что жертва, защищаясь, как кошка, оставит на его теле царапины и ссадины. Но еще более опасно для преступника то, что в результате этого сопротивления под ногтями жертвы останутся частицы кожи, слюны или волос, что даст возможность криминалистам сразу же определить группу крови и ДНК убийцы.

– Но если она умерла не от нехватки воздуха, то отчего?

Неожиданным движением руки инспектор Мануэль Сальвадор захватил шею итальянца – достаточно крепко, так что тот не мог освободиться, но не так сильно, чтобы причинить ему вред. Хотя Рескальо такое непосредственное доказательство показалось неуместным, он посчитал, что лучше не сопротивляться и не протестовать, а ждать, пока полицейский закончит свое объяснение.

– Мой локтевой сгиб находится напротив вашей гортани. Даже не сжимая его изо всех сил, я могу таким образом прервать доступ воздуха в ваши легкие. В то же время мое предплечье нажимает на шейную артерию, и этот нажим может спровоцировать аноксию в клетках головного мозга. Другими словами, вы потеряете сознание в считаные секунды, поскольку кровь не будет поступать в мозг, и, если я продолжу нажимать, вскоре умрете по той же причине. Чтобы быстро задушить кого-то, важна не гортань и не трахея, а сонная артерия, и убийца вашей невесты это знал. Любой полицейский тоже знает, как лишить возможности сопротивляться какого-нибудь скандалиста, которого не удается призвать к порядку методами, ну, скажем, менее действенными.

Рескальо ощутил приступ тошноты, но не из-за того, что полицейский сильно сдавил его, это был пустяк, его раздражал отвратительный запах дешевого одеколона, исходивший от кожи полицейского, – нос виолончелиста был прижат к щеке Сальвадора, – а еще вонь никотина, которым пропах рукав его плаща.

Явно обескураженный тем, что такая наглядная демонстрация не вызвала восторга у виолончелиста, Сальвадор освободил шею собеседника и сказал извиняющимся тоном:

– Надеюсь, вы на меня не в обиде. Я только хотел дать вам ясно понять: мы убеждены, что последние минуты жизни вашей невесты не были так ужасны, как могли бы, если бы ее убийца был менее опытен. Ну а все остальное в этом деле – пока сплошная неизвестность. Начать хотя бы с вопроса, ответ на который стоит два миллиона евро: где скрипка?

13

Париж, день спустя

Арсен Люпо решил прогуляться по бульвару Сен-Жермен по случаю хорошей новости: можно было ехать в Мадрид читать лекцию на этой неделе. Из-за внезапной болезни один из лекторов Кружка любителей изящных искусств в последний момент отказался приехать, а Арсен был готов в назначенный день прочитать свою давно подготовленную лекцию. Лекция Люпо в сопровождении музыки и слайдов Power Point[8] называлась «Скрипка, блеск и нищета» и всегда пользовалась огромным успехом, где бы он ее ни читал, поскольку содержала не сухие даты и сведения по истории инструмента, а интересный обзор его эволюции. Люпо рассказывал своим слушателям, что скрипкой, как и испанской гитарой в Испании, пренебрегали, она считалась инструментом для трактира, и даже Монтеверди не воспользовался ею для сопровождения вокальных партий в своей опере «Орфей»; ее отвергали и недооценивали великие композиторы той эпохи, предпочитавшие лютню или виолу да гамба для воплощения своих музыкальных замыслов. Люпо отводил время и для проникновенных рассказов об известных скрипачах, которые не были профессионалами: о людях реальных, таких как Альберт Эйнштейн, – Люпо утверждал, что, если бы физик не играл на скрипке, он, возможно, никогда бы не создал теорию относительности, – или придуманных воображением писателя, как Шерлок Холмс, который искал вдохновения для разгадки особо запутанных преступлений, терзая струны своего инструмента.

Позавтракав в легендарном «Кафе де Флор», что обошлось ему почти в тридцать евро, Люпо зашел в магазин, торговавший дисками. Наталия, жена Роберто, обожала chanson francaise[9], и скрипичному мастеру показалось хорошей идеей купить несколько дисков в подарок хозяйке дома. Отобрав полдюжины компактов, которые вряд ли нашлись бы в Испании, Люпо из профессионального интереса решил порыться в отделе классической музыки и испытал шок, увидев только что поступивший в продажу альбом Ане Ларрасабаль. Он спросил у продавца дату поступления и получил ответ, что первые экземпляры поступили в это утро, и потому их еще не успели поставить на витрину как главную новинку месяца.

Диск назывался «L’instrument du diable»[10]. На обложке на инфернальном красном фоне была изображена знаменитая скрипачка, смотревшая в камеру с лукавым и соблазнительным видом. Глаза, огромные, голубые, излучали ангельскую доброту, благодаря этому она представала перед публикой как очаровательное, вызывающее доверие существо; однако рот, скривившийся в жестокой бессердечной полуулыбке, противоречил взгляду – этакий волк в овечьей шкуре. Ане Ларрасабаль хотела придать своему облику нечто дьявольское, выбрав для фото странное черное облачение с капюшоном, в котором она была похожа на верховную жрицу тьмы. Она держала, вернее сказать, слегка приподнимала свою известную страдивари с завитком, украшенным резьбой Люпо, и инструмент, казалось, горел в языках пламени. Он перевернул диск, чтобы посмотреть, какие вещи в него включены, и убедился, что на нем записаны самые известные произведения классической музыки, имеющие отношение к дьяволу. Альбом открывался «Пляской смерти» Сен-Санса на стихи французского поэта XIX века Анри Казалиса. В этой известной вещи композитор попытался создать образ Смерти в окружении скелетов, лихорадочно танцующих до рассвета под звуки ее скрипки. Люпо вспомнил начало произведения, в котором то и дело звучит «интервал дьявола», аккорд из двух нот, запрещенный средневековой церковью, потому что считалось, что с его помощью можно вызвать Сатану. Симфоническая поэма была впервые исполнена в 1875 году, но тревожные новаторские звуки, извлекаемые Сен-Сансом из ксилофона и напоминающие щелканье костей мертвецов, не вызвали восторга у французской публики.

1

Букв.: в пасть волку (ит.).

2

Синьорина (ит.).

3

Тутти (ит.) – исполнение музыки полным составом оркестра.

4

Пошел в задницу, говнюк! (ит.)

5

Фантастика! (фр.)

6

Скордатура (ит.) – временное изменение настройки струнных музыкальных инструментов.

7

«Гран-при дю диск», французская премия за лучшую запись музыкального произведения, присуждаемая в нескольких категориях Академией имени поэта и изобретателя XIX в. Шарля Кро.

8

Пауэр пойнт (англ.), программа для презентаций.

9

Французская песня, шансон (фр.).

10

Дьявольский инструмент, «орудие дьявола» (фр.).