Глава 5

Стемнело, похолодало, и лик бледной луны только показался в мальчишеской комнате Стиана Барелли, как снизу донесся голос матери:

– Это тебя, сынок!

Стиан слышал, как звонит их стационарный телефон, и надеялся, что звонят не ему. Он отложил в сторону пульт от «Нинтендо». Он уже набрал двенадцать очков, ему оставалось пройти всего три лунки, иными словами, он шел очень хорошо и вот-вот должен был перейти на уровень мастера. Стиан играл за Рика Фаулера[12], поскольку он единственный из «Мастеров Тайгера Вудса» был крутым и почти его ровесником – двадцать один год. Им обоим нравились Эминем и «Rise Against»[13], оба любили оранжевый цвет. У Рика Фаулера, естественно, были деньги на покупку собственного жилья, а вот Стиан все еще жил в своей детской. Но это временно, пока он не получит стипендию для учебы в том университете на Аляске. Все более или менее пристойные норвежские горнолыжники зачислялись туда по результатам скандинавского юношеского чемпионата… или как-то так. Проблема заключалась в том, что никто из уехавших туда не повысил свою горнолыжную квалификацию, но кого это волнует? Девочки, вино и лыжи. Что может быть лучше? Возможно, он даже сдаст выпускной экзамен, если время будет. И получит диплом, который поможет ему получить приличную работу. И заработать на собственное жилье. И зажить жизнью гораздо лучше той, в которой он спит на короткой кровати под фотографиями Боуда Миллера[14] и Акселя Люнда Свиндаля[15], ест мамины котлеты, следует папиным правилам и тренирует нахальных сопляков, обладающих, по мнению их ослепленных родителей, талантами Омудта или Кьюса[16]. К тому же еще эта работа смотрителем подъемника в Триваннсклейве, за что он получает такие почасовые, которые стыдно было бы предложить за детский труд индийскому ребенку. И Стиан знал, что сейчас ему звонит председатель Горнолыжного клуба. Он был единственным из известных Стиану людей, кто предпочитал не звонить на мобильные, потому что это стоит чуть-чуть дороже, а заставлять людей носиться по лестницам в тех доисторических пещерах, где еще сохранились стационарные телефоны.

Стиан взял телефонную трубку, протянутую мамой.

– Да?

– Привет, Стиан. Это Баккен. – Так его и звали. – Мне позвонили и сообщили, что заработал подъемник «Клейвахейсен».

– Сейчас? – спросил Стиан, посмотрев на часы.

Четверть двенадцатого. Подъемники прекращали работать в девять.

– Ты можешь подъехать и посмотреть, что там творится?

– Сейчас?!

– Ну если ты, конечно, не слишком занят.

Стиан сделал вид, что не заметил иронии в голосе председателя. Он знал, что провел два не слишком удачных сезона и что председатель считает, это вышло не из-за отсутствия таланта, а из-за переизбытка времени, которое Стиан изо всех сил старался заполнить ленью, физическим упадком и полным бездельем.

– У меня нет машины, – ответил Стиан.

– Можешь взять мою, – быстро сказала мама.

Она никуда не ушла и стояла рядом с ним, сложив на груди руки.

– Прости, Стиан, я все слышал, – сухо произнес председатель. – Наверняка туда вломился кто-нибудь из хемингских хулиганов и думает, что это смешно.

Поездка по извилистой дороге до башни Триванн заняла у Стиана десять минут. Телебашня походила на стовосемнадцатиметровое копье, воткнутое в землю на вершине горы на северо-западе Осло.

Стиан оставил машину на занесенной снегом парковке и отметил, что, кроме его автомобиля, там находится еще красный «гольф». Он снял лыжи с багажника на машине, надел их, промчался мимо главного клубного здания и направился в сторону высшей точки лыжной трассы, где находился механизм подъемника «Триванн экспресс». Оттуда ему были видны располагавшиеся ниже озеро и меньший по размерам подъемник «Клейвахейсен», таскавший Т-образные сиденья. Несмотря на лунный свет, было слишком темно, и Стиан не видел, двигаются ли сиденья, но он кое-что слышал. Слышал, как внизу гудит двигатель.

Стиан направился в сторону механизма, лениво выписывая по склону длинные дуги и удивляясь, как же здесь, наверху, тихо ночью. Казалось, первый час после закрытия трассы все еще был наполнен эхом криков напуганных детей, взвизгиваниями притворно ужасающихся девушек, ударами стали по замерзшему снегу и льду, тестостероновыми воплями юношей, пытающихся привлечь к себе внимание. Даже когда выключали освещение, свет еще какое-то время не пропадал. Но постепенно все звуки стихали. Становилось темнее. И еще тише. Постепенно тишина наполняла все углубления ландшафта, а из леса выползала полная тьма. И тогда можно было подумать, что Триванн превращается в совершенно иное место, в место, которое даже для Стиана, знавшего здесь каждую кочку, было таким незнакомым, что вполне могло располагаться на другой планете. На холодной, темной, пустынной планете.

Из-за недостатка освещения ему приходилось катиться очень осторожно, пытаясь предугадать, как снег и неровности поверхности поведут себя под лыжами. Но именно это и было его главным талантом, благодаря которому он лучше всего проявлял себя в условиях плохой видимости, снегопада, тумана, бьющего в глаза солнца: он чувствовал то, чего не мог видеть. Он обладал той проницательностью, какой обладают некоторые лыжники, а другие – большинство – не обладают. Он ласкал снег, ехал медленно, чтобы продлить удовольствие. Но вот наконец он спустился с горы и приблизился к механизму подъемника.

Дверь была взломана.

На снегу валялись щепки, перед ним зияла черная пасть двери. И только тогда Стиану пришло в голову, что он здесь один. Что сейчас полночь и что он находится в совершенно пустынном месте, где только что было совершено преступление. Скорее всего, просто хулиганская выходка, но все же. Он не мог быть абсолютно уверен в этом. В том, что это действительно хулиганская выходка. Что он действительно здесь один.

– Эй, там! – прокричал Стиан в сторону гудящего двигателя и скрипящих сидений, приезжавших и отъезжавших по низко гудящему стальному тросу у него над головой.

И тут же пожалел. Его крик эхом отразился от горного склона, и он услышал звуки собственного страха. Потому что он боялся. Потому что мысли его не остановились на «преступлении» и «один», а помчались дальше, к той старой истории. Он не задумывался о ней при свете дня, но иногда, когда у него было вечернее дежурство, а лыжников почти не было, она выползала из леса вместе с тьмой. Это случилось в несезон, одной летней ночью в конце девяностых. Девочку наверняка опоили где-то в центре и привезли сюда в наручниках и надвинутом на глаза капюшоне, затем притащили от парковки наверх и изнасиловали в машинном зале, взломав дверь. Стиан слышал, что пятнадцатилетняя девчонка была такой маленькой и худенькой, что если она была без сознания, то насильник или насильники легко могли донести ее от парковки на руках. Хотелось бы надеяться, что она все это время была без сознания. Но Стиан слышал еще, что девочку прибили к стене двумя огромными гвоздями за плечи под ключицами, чтобы он или они могли насиловать ее стоя, почти не соприкасаясь телом со стенами, полом и девочкой. И что поэтому полиция не нашла ни следов ДНК, ни отпечатков пальцев, ни волокон одежды. Но может статься, это неправда. А вот что он точно знал, так это то, что девочку нашли в трех местах: на дне озера Триванн обнаружили торс и голову, а в лесу у трассы Виллерлёйпа – половину нижней части тела. Вторую половину нашли на берегу озера Ауртьерн. И именно из-за того, что две последние части тела были найдены на очень большом расстоянии друг от друга и в разных сторонах от места преступления, полиция считала, что преступников было двое. Но, кроме версий, у полиции больше ничего не было. Преступников – если они были мужчинами, ведь следов семени, которые могли бы это подтвердить, обнаружено не было, – так и не поймали. Но председатель и другие шутники с удовольствием рассказывали молодым членам клуба перед их первым вечерним дежурством на трассе Триванн, что, по слухам, в тихие ночи из лыжного сарая доносятся разные звуки. Жуткий крик, заглушающий все остальное. И звук вбиваемых в дерево гвоздей.

Стиан отстегнул ботинки от лыж и направился к двери. Немного сгибая колени и прижимая пятки к задней части ботинок, он пытался игнорировать участившийся пульс.

Господи, и что же он ожидал увидеть? Кровищу и грязищу? Призраков?

Стиан просунул руку в дверной проем, нашел выключатель и повернул его.

И уставился в освещенное помещение.

На неокрашенной деревянной стене на гвозде висела девушка. Она была почти голой, только желтое бикини прикрывало так называемые стратегические части ее загорелого тела. На дворе стоял декабрь, а календарь был прошлогодним. Одним тишайшим вечером несколько недель назад Стиан онанировал перед этой фотографией. Она была довольно сексуальной, но больше всего Стиана возбуждали девушки, двигавшиеся мимо будки к подъемнику. Его возбуждало, что он сидел, держа в руке твердый член, на расстоянии всего полуметра от них. Особенно хороши были девушки, ехавшие на подъемнике в одиночестве: они помещали твердую штангу между ногами, а потом сжимали ее бедрами. А сиденья подъемника приподнимали их ягодицы. Спины их выгибались, когда натянутая между канатом и сиденьем пружина сжималась и увозила их от него, из его поля зрения, на верхнюю точку трассы.

Стиан вошел в будку. Вне всякого сомнения, здесь кто-то побывал. Пластмассовый переключатель, которым приводился в движение механизм подъемника, был сломан. Две его половинки валялись на полу, а из приборной доски торчал только металлический штырь. Стиан взялся за холодный штырь большим и указательным пальцем и попытался его повернуть, но тот просто выскользнул из руки. Он подошел к маленькому электрощитку в углу помещения. Металлическая дверца была заперта, а ключа, обычно висевшего на веревочке на стене рядом со щитком, не было. Странно. Стиан вернулся к приборной доске и попытался оторвать пластмассовые ручки от переключателей света и музыки, но вскоре понял, что может только поломать их, потому что они были прочно приклеены или припаяны к штырям. Ему нужно было чем-то плотно обхватить металлический штырь, плоскогубцами или чем-то подобным. Когда Стиан выдвигал ящик из стоявшего у окна стола, у него появилось предчувствие. Такое же предчувствие, какое он испытывал, катясь в темноте по горному склону. Он чувствовал то, чего не мог видеть, – что там, в темноте, кто-то стоит и смотрит на него.

Он поднял глаза.

И увидел лицо с огромными, широко открытыми глазами.

Свое собственное лицо, свои собственные полные ужаса глаза в двойном зеркальном отражении в оконном стекле.

Стиан вздохнул с облегчением. Черт, как же легко его напугать!

Но потом, когда сердце его снова начало биться и он опустил взгляд в ящик стола, ему показалось, что глаз его зафиксировал движение снаружи – лицо, оторвавшееся от окна и удалившееся вправо, прочь из его поля зрения. Стиан снова поднял глаза. Он по-прежнему видел только собственное отражение. Но не двойное, как в прошлый раз. Или все-таки двойное?

У Стиана всегда была слишком буйная фантазия. Именно так сказали Мариус и Хелла, когда он поведал им, что возбуждается от мыслей об изнасилованной девушке. Не оттого, что ее изнасиловали и убили, естественно. Скорее, от мыслей об изнасиловании вообще. Но прежде всего он думал о том, что она была очень красивой, красивой и изящной, так сказать. Что она была здесь, в будке, голая, с членом во влагалище, и это… да, мысли об этом возбуждали его. Мариус обозвал его «бо-о-ольным», а кретин Хелла начал, естественно, сплетничать, и когда к Стиану вернулись эти сплетни, в них утверждалось, что Стиан был не прочь поучаствовать в том изнасиловании. «Вот тебе и друг», – подумал Стиан, копаясь в ящике. Карточка для подъемника, печать, подушечка для печати, ручки, скотч, ножницы, финский нож, пачка квитанций, шурупы, муфты… Черт! Он полез в следующий ящик. Ни плоскогубцев, ни ключа. И вдруг до него дошло, что ему надо всего лишь найти стойку с кнопкой экстренной остановки подъемника, которую они обычно устанавливали в снегу перед будкой, чтобы в случае возникновения опасности дежурный мог быстро остановить подъемник, нажав на красную кнопку на стойке. И ею постоянно пользовались: то ребенка ударит сиденьем по голове, то новичок шлепнется с сиденья, откинувшись назад, но успев при этом крепко уцепиться за канат, и его потащит вверх вместе с подъемником. Или какой-нибудь идиот решит выпендриться и зацепится коленом за штангу, чтобы успеть быстро пописать, пока подъемник будет ехать над лесом.

Стиан пошарил по шкафам. Метровая металлическая стойка, похожая на лом, заостренная с одного конца, чтобы ее можно было легко вонзить в слежавшийся заледенелый снег, должна была стоять на видном месте. Стиан отодвинул потерянные кем-то варежки, шапки и лыжные очки. Следующий шкафчик – пожарный щит. Поломойные ведра и тряпки. Оборудование для оказания первой помощи. Карманный фонарик. А вот стойки нет.

Конечно, они могли забыть занести стойку в будку перед тем, как запереть ее в конце рабочего дня.

Он взял фонарик, вышел на улицу и обошел вокруг будки.

Стойки нигде не было. Черт, ее что, сперли? А карточки для подъемника оставили? Стиану почудились какие-то звуки, он обернулся к опушке леса и направил луч фонарика на деревья.

Птица? Белка? Случалось, сюда забредали лоси, но они не прятались от людей. Только бы ему удалось вырубить этот чертов подъемник, тогда он слышал бы намного лучше.

Стиан снова зашел в будку, отметив, что в помещении чувствует себя гораздо комфортнее. Он поднял с пола два обломка пластмассовой ручки, захватил ими металлический штырь и попробовал повернуть, но обломки просто разъехались.

Он посмотрел на часы. Скоро полночь. Ему очень хотелось доиграть партию в гольф-клубе «Августа» до того, как лечь спать. Он подумал, не позвонить ли председателю. Черт, всего-то и требовалось, что повернуть металлический штырь на пол-оборота!

Голова его автоматически откинулась назад, а сердце перестало биться.

Все произошло так быстро, что он не был уверен, видел ли он это на самом деле. Но что бы это ни было, это был не лось. Стиан стал набирать фамилию председателя, но у него так тряслись руки, что он несколько раз ошибся, прежде чем выбрал правильный номер.

– Да?

– Это Стиан. Кто-то вскрыл будку и разломал переключатель, а стойки для кнопки экстренной остановки нигде нет. Мне не отключить подъемник.

– Электрощит…

– Заперт, и ключа нет.

Председатель тихо выругался и расстроенно вздохнул:

– Оставайся там, я еду.

– Прихватите плоскогубцы или что-нибудь такое.

– Плоскогубцы и что-нибудь такое, – повторил председатель, не скрывая презрения.

Стиан уже давно заметил, что уважение председателя было прямо пропорционально показанным спортивным результатам. Он засунул телефон в карман и снова выглянул во тьму. И его осенило, что, пока в будке горит свет, он прекрасно виден всем, кто находится снаружи. Стиан поднялся, захлопнул дверь и погасил свет. Подождал. Кабинки подъемника с пустыми сиденьями, спускавшиеся вниз у него над головой, казалось, ускорялись, заворачивая, и вновь начинали путь наверх.

Стиан поморгал.

Почему он не подумал об этом раньше?

Он повернул все переключатели на приборной доске. И одновременно с тем, как свет залил горный склон, из громкоговорителей полилась песня Джея Зи «Empire State of Mind» и наполнила всю долину. Вот так, теперь здесь стало намного уютнее.

Стиан побарабанил пальцами, снова взглянув на металлический штырь. На конце штыря имелось отверстие. Стиан встал, снял веревку со стены у электрощита, сложил ее пополам, просунул в отверстие, обернул вокруг штыря и тихонько потянул. На самом деле так что-нибудь могло получиться. Он потянул сильнее. Веревка выдержала. Еще сильнее. Штырь начал двигаться. Он вздрогнул.

Звук двигателя замер, издав предсмертный стон, перешедший в визг.

– There, motherfucker![17] – прокричал Стиан.

Он наклонился к телефону, чтобы позвонить председателю и доложить о выполнении задания, но тут сообразил, что тому вряд ли понравится орущий на полную мощность посреди ночи рэп, и выключил музыку.

Стиан слушал телефонные гудки, потому что больше в данный момент он ничего не слышал из-за внезапно наступившей тишины. Отвечай же! И вот опять. Опять это ощущение. Ощущение, что здесь есть кто-то еще. Что кто-то на него смотрит.

Стиан Барелли медленно поднял глаза.

И почувствовал, как от затылка по всему телу начинает разливаться холод, словно он окаменел, словно посмотрел в глаза Медузе. Но это была не она. Это был мужчина в длинном черном кожаном пальто с неестественно широко открытыми глазами и вампирским ртом, из обоих уголков которого текли ручейки крови. А еще казалось, что он парит над поверхностью земли.

– Да? Алло? Стиан? Это ты? Стиан?

Но Стиан не отвечал. Он вскочил, перевернув стул, попятился и прижался спиной к стене, сорвав с гвоздя «мисс декабрь», и она упала на пол.

Он нашел стойку аварийного отключения подъемника. Она торчала изо рта мужчины, висевшего на перекладине одного из сидений.

– Значит, он круг за кругом катался на лыжном подъемнике? – спросил Гуннар Хаген, склонил голову набок и внимательно осмотрел труп, висевший перед ним.

В форме тела было что-то неестественное, как будто восковая статуя таяла и вот-вот должна была растечься по земле.

– Так сказал мальчишка, – ответила Беата Лённ.

Она потопала ногами по снегу и посмотрела на освещенную трассу, на которой ее одетые в белое коллеги почти сливались со снегом.

– Нашли следы? – спросил начальник отдела таким тоном, будто ответ был ему уже известен.

– Множество, – сказала Беата. – Кровавый след тянется на четыреста метров вверх, к верхней точке подъемника, и на четыреста метров вниз, сюда.

– Я имею в виду менее очевидные следы.

– Следы на снегу, ведущие от парковки по тропинке прямо сюда, – ответила Беата. – Рисунок подошв идентичен рисунку на ботинках жертвы.

– Он пришел сюда в ботинках?!

– Да. И пришел один, здесь есть только его следы. На парковке стоит красный «гольф», мы проверяем, кому он принадлежит.

– Никаких следов преступника?

– Что скажешь, Бьёрн? – спросила Беата, повернувшись к Хольму, который шел к ним с рулоном ленты полицейского оцепления в руках.