“Жива, жива! – пока в запарке

Проклевываются стишки,

Пока распарывают Парки,

Не ими шитые стежки.”

Время медленных танцев прошло, —

утверждает мой старший товарищ,—

наступает вселенское зло,

и отряды зубастых влагалищ

неизбежно берут нас в кольцо.

Мы, как Паулюс… Хуже, – как Власов.

Нас к барьеру ведут, подлецов,

пидарасов, лжецов и ловласов.

Под конвоем ужасных химер

мы ведомы, как будто ОМОНом.

Вот какой подаём мы пример

нашим юным друзьям покемонам.

Их ведь тьмы! Каково нам вдвоём!

И какие-то всё мерзкие рожи!

Может, мы это, только моложе.

как стоял кое-кто на пруду,

своим чувством давясь или тужась,

по еблу чуть мне не дал в бреду,

ой, вот это действительно ужас.

Для того ли всю жизнь я питал

все свои белоснежные щёки,

чтоб кой-кто неприязнь к ним питал?

По еблу… Покемоны, я в шоке!

Время медленных танцев – кирдык!

Время стансов? Не знаю. Похоже?

До чего ж всё-т’ки мерзкие рожи!

До чего же багровый кадык!

Ну, и сам тогда не багровей.

Сам подумай, ну хули так злиться?

Время стрессов и – как их? – страстей

в этом смысле для нас ещё длится.

Ждать всё легче, а жить всё чудней,—

не вращать очи черные дико,

не считать, что пусть сам не Орфей,

так хоть баба твоя – Эвридика.

В этой каше, в кольце этих лярв

нам и счастья иного не надо.

И топор уварился, и лавр.

Налетай, угощайся, менада.

Но менады уносятся прочь.

С нами, чувствуют, каши не сваришь.

Я б сейчас и менаду не прочь,—

утверждает мой старший товарищ.

С кем бы сладиться? Сладиться не с кем.

Наступает вселенское зло.

О, позволь мне быть столь же вселенским,

если только не треснет ебло.

Всё милей нам трёхзначные числа.

Всех бледней ископаемый мел.

Я совсем танцевать разучился?

Дъ я вообще никогда не умел.

Вот стоим – покемоны точь-в-точь.

Если спросит мой старший товарищ:

– Ну, а ты чем тут можешь помочь?

Посоветуешь что? Позабавишь? —

у меня есть отличный совет:

– Не терять человеческий облик.

Потому, что есть образ!

и свет!

и конь блед!

Кто блед? – Конь блед.

А-а, о, бля, как…

– Да-а, а вот Генцы мясо едят…—

бабушка входит, держа в полотенце

сковороду, на которой скворчат

сделанные из очисток картофеля

драники: их со слезами готовили,

их почему-то не кушают Генцы,

хоть в них вся польза, а в мясе весь яд.

К Генцам у бабушки зависти нет,—

пусть их владели всем домом, при этом

шили корсеты; генцев корсет

шёл и для Малого, и для Большого;

пол-Лепешинской и Люба Орлова

(это когда уже для Моссовета)

Генцами скушивались в обед.

Кошка задумалась в рыхлом снегу.

Бабушка снова в слезах: – Каково им!

Жалко, – я вам передать не могу.

Генца Володю особенно жалко.

Вот ведь, во всём виновата овчарка:

выла в бомбежку, – предательским воем

слала условные знаки врагу.

Двор «Артистического» кафе.

Ящики из-под слоёных пирожных.

Папе лет восемь, свинец в рукаве.