Однако Григорий сам пошел на контакт. Стал расспрашивать Ярослава о его прошлом и настоящем, причем довольно быстро вытащил все подробности нынешней жизни и трагического прошлого. Сев рядом и обняв за плечо, он однажды спокойно дал Ярославу выплакаться, когда разговор коснулся самой горькой темы. И вскоре превратился из Григория Степановича в дядю Гришу. Ярослав заметил, что дядя Гриша легко и радостно занимается с маленькой Настей: то приобщает девчонку к своим спортивным увлечениям, то распевает с ней дуэтом под гитару песенки из мультфильмов. Много времени он не проводил с ребенком: уставал от выполнения воспитательской функции. Но тихая девочка не докучала соседу, не выклянчивала внимание – только смотрела с обожанием и нетерпеливо ждала выходных.

Чем больше общались, тем чаще внимательный к мелочам Ярослав ловил на себе и на сестре взгляд дяди Гриши, далекий от его обычной улыбчивой маски. В такие моменты лицо молодого мужчины выражало боль и тоску, а порой он отворачивался, скрывая гримасу ненависти, и быстро уходил к себе в дом. Долгое время Ярослав наивно полагал, что Григорий так близко к сердцу принимает их с Настей беду.

Вскоре Ярославу исполнилось восемнадцать, и он сразу стал хлопотать об опеке над сестрой. Обычно в подобных случаях вопросы опеки решались мягко, но ему не повезло: чиновники не торопились доверять жизнь и воспитание ребенка мальчишке без кола и двора, без профессии, надежного заработка и жизненного опыта и, скорее всего, без царя в голове.

Григорий поддерживал Ярослава: какой может быть детский дом?! Узнав о возникших трудностях, он развил бурную активность. Оказалось, что у него обширные связи в различных министерствах и ведомствах, потому что прежде, до недавнего своего ухода в бизнес, он работал в престижной госконторе. Благодаря вмешательству Матвеева дело в конце концов уладилось.

Григорий пригласил юношу в свой домик, налил ему и себе коньяку – скромно отметить успех.

– Дядь Гриш, – спросил захмелевший с непривычки Ярослав, – почему вы с нами так возитесь? Разве вам интересно с Настюхой… да и со мной?

– Мне с тобой интересно, Ярослав. Я тебя уважаю! – ответил не менее хмельной от гораздо большей порции спиртного сосед. – Ты – сильный мужик, порядочный, бесстрашный! Мой сын таким же растет!.. Давай вот что… Пора нам на «ты».

Они незамедлительно выпили на брудершафт, и Ярослав принялся старательно следить за речью, чтобы в ней не проскочило больше словечко «дядя», потому что Григорий пообещал на это обидеться.

– Ты ведь знаешь, Ясь, что у меня сын есть?

– Нет, откуда?!

– И дочка. Но она еще маленькая совсем. Меньше Насти. Нет… Ну как же меньше?! – Он со стоном опустил голову на руки, будто бы мучительно соображая. А когда поднял голову, глаза его были мокрыми. – Она ровесница твоей доч… твоей сестре. Просто я ее давно не видел…

– А сыну сколько, дя… Гриш?

– Сыну тринадцать… Уже четырнадцать.

– Тебе что, встречаться с ними не дают?

– Они в Австралии живут. Жена… бывшая…

Григорий попытался что-то с силой выпихнуть из горла, но не сумел. Рот сжался, и глаза налились ненавистью. Он долго смотрел прямо перед собой, и шевелил губами, и сжимал кулаки. Когда лицо его немного смягчилось, Григорий обернулся к Ярославу:

– Больше не спрашивай меня об этом. Больная тема!

С тех пор Ярослав перестал обращать внимание на разницу в возрасте между собой и Григорием и наконец понял, что тот давно уже относится к нему как к равному.

Потом Матвеев несколько раз помогал Ярославу устраиваться на работу. Они вместе искали большего заработка, лучших условий и перспектив. Несколько летних сезонов прожили бок о бок на генеральской даче. Зимой Ярослав снимал комнату в Москве, чтобы Настя могла ходить в школу. Григорий к себе не позвал: жил с родителями, потому и бежал из дому на дачу каждые выходные – что в ливень, что в мороз. Материально Григорий помогал, только когда становилось совсем туго: большую часть заработка посылал в Австралию на воспитание собственных детей. Ярослав всегда возвращал долг. Зато зимой они частенько вместе катались на лыжах, а летом – на парусных досках и яхточке, которую Гриша построил собственными руками на глазах юных соседей и при их восторженном участии.

Григорий уговаривал Ярослава идти учиться в институт, но в начале девяностых высшего образования вовсе не требовалось, чтобы сделать карьеру. Ярослав точно знал, чем хочет заниматься. Он осваивал дело сам, и странная смесь его познаний не соответствовала вузовским специализациям. Григорий как-то с грустью поведал:

– Мой Степа тоже не учится: он вынужден зарабатывать на жизнь…

Ярослав вспомнил его слова: «Больше не спрашивай об этом» – и не поддержал разговор.

Периодически в жизни Григория появлялись красивые молодые женщины, каждая из которых именовалась просто «девушка» и никогда – «моя девушка». Время от времени он приезжал на дачу в выходные с черными кругами под глазами, жаловался Ярославу, что девушки заставляют его проводить с ними ночи напролет в клубах. Григорий никогда не съезжался с девушками – кроме одного случая, тоже, впрочем, закончившегося бесславно. Несмотря на видимую легкомысленность отношений, они могли продолжаться довольно долго. Потом девушка исчезала. Григорий не огорчался, оставаясь в одиночестве на длительное время. По некоторому эмоциональному подъему друга Ярослав догадывался, что тот снова не один. Далее отношения развивались по стандарту. После сорока пяти Григорий обзавелся собственной квартирой и попытался поломать стереотип отношений с женщинами, радикально изменив свою жизнь. Переполненный новыми впечатлениями, он оставил свою обычную сдержанность и делился с Ярославом сомнениями, недоумением и надеждами. Все закончилось быстрым и резким разрывом.

– Я подал документы в посольство Австралии, чтобы съездить к детям. Она сказала: «К бывшей своей поедешь?» – коротко объяснил Григорий.

Последние пять лет Ярославу катастрофически не хватало времени, чтобы общаться с друзьями. Прошлым летом он даже отказался, когда Григорий позвал его в большое путешествие по Волге, хотя любил такие совместные походы больше всего на свете. А Григорий, обретя собственное жилье, стал большую часть времени, свободного от бизнеса и увлечений, тратить на хозяйство. Созванивались и то теперь редко. В итоге Ярослав перестал располагать свежими новостями о жизни старшего товарища. Иногда мысленно настраивался на Григория, получал информацию: все в порядке, все по-прежнему. А вот Настя при личной встрече почувствовала что-то неладное. Странно! Надо будет позвонить!..

Дождь хлынул ровно в тот момент, когда Ярослав пристроил свое транспортное средство под стенами девятиэтажного офисного здания из стекла и бетона. Он только усмехнулся. Досадно, конечно, что брюки внизу намокнут, ну да дело житейское! Ботинки прочные, а все остальное надежно прикроет огромный зонт, который он всегда возит с собой в машине – именно на такой случай.

Ярослав шагнул в направлении холла с витринными окнами и дубовыми, сделанными зачем-то под стиль «сталинский ампир» дверьми, которые казалось невозможным открыть, и остановился.

Капли дождя ударялись в туго натянутую ткань зонта с такой силой, будто намеревались пробить его насквозь. Тяжелые, суженные книзу, почти черные, капли тускло отблескивали в неярком уличном свете и походили на острия дротиков. Ярослав внимательно за ними наблюдал, размышляя, могут ли существовать в природе такие капли воды.

Он протянул свободную руку за пределы зонта, ладонью вверх. Струи ударили ее со всей силой, вода стремительно побежала в рукав. Жалко было мочить пиджак и рубашку; Ярослав немного опустил руку, но упрямо продолжал держать ее под дождем. Вместе с ледяной водой холод полз под одежду.

Нечто твердое стукнулось о ладонь. Холодное, острое. Ярослав быстро сжал руку и развернулся к свету фонаря. Обычная градина. Ничего особенного. Показалось! И он спокойно зашагал к оригинальному подъезду.

Вера подошла к окну, застегивая верхние пуговички на блузке. Привычный вид с высоты пятнадцатого этажа. И все же захватывало дух, когда сквозь огромное, почти во всю стену, стекло она разглядывала, как лежит у ее ног, расстилаясь до самого горизонта, необъятный мегаполис в серой дымке смога и сумерек – родная Москва. В этой стороне города не было ничего особенно примечательного: ни реки не видно, ни старинных кварталов, только в отдалении поблескивали купола двух-трех церквей, да ограда расположенного поблизости монастыря кокетничала веселой вязью белых и красных кирпичей. И все же. Даже новостройки, даже заводы, даже унылые складские помещения и чудовищный муравейник открытого рынка казались с такой высоты необходимыми элементами стройной и ладной урбанистической мозаики.

Сейчас смог над городом как-то особенно сгустился, и Вера остро пожалела об этом: она надеялась насладиться роскошью заката. Такой уж день: все получалось не совсем так, как хотелось бы. Вместо богатой палитры вечерних красок только пятно глухого грязно-красного цвета расплывалось над горизонтом. В мрачной лаконичности этого пятна была своя тревожная красота, но у Веры острой тоской сжалось сердце.

Нет, все вроде бы прошло удачно. Можно выставить уходящему дню оценку «удовлетворительно» или даже «хорошо». Вера отвернулась от слепого заката.

Кабинет Андрея ей в целом нравился. Его так красили огромные – от пола до потолка – окна, панели темного дерева, которыми были отделаны стены, и такая же темная, тяжелая на вид мебель. Даже благородный и современный кожаный диван присутствовал. Эту деталь интерьера Андрей, по понятным причинам, особенно ценил. Комната выглядела необычно уютно и респектабельно для вузовского здания с обшарпанными коридорами и потрескавшимися рамами в аудиториях: все-таки кабинет проректора по учебной работе! Уютно… Вера вздрогнула и обхватила себя руками за локти. Здесь царил чудовищный холод зимой: отопление не справлялось с витринными окнами, и до сих пор, хотя на улице весна давно взяла свое, в щелях огромного, нелепого и помпезного здания таилась стужа. Захотелось вернуться в банкетный зал, где веселое общение, подогретое спиртным. Но теперь придется дожидаться Андрея – когда тот принесет с праздника шампанского и бутербродов с икрой, съесть и выпить с ним хоть немного, чтобы не обижать, и только после этого – назад к банкету! А лучше – домой!

Строго говоря, Андрей если и не хозяин на празднике, то один из главных виновников торжества. Ведь именно его аспирант сегодня блестяще защитился – без единого черного шара! Вера в такой ситуации ни за что не оставила бы гостей и измученного, белого от неизбывного волнения диссертанта. Но Андрей предпочел сделать себе особенный подарок – вечер в обществе любимой женщины. Его дело. Подарочек, правда, Вера слегка подпортила.

Она встречалась с Дружининым уже полгода и успела узнать про него все, что ее интересовало. Прекрасный кавалер: воспитанный, щедрый, чуткий к малейшим ее нуждам и капризам – недаром сейчас побежал за любимым Вериным лакомством. И весьма посредственный любовник. Обычно Вера с этим мирилась. Они с Андреем чаще прогуливались вдвоем, чем спали, – ходили на выставки, в театр, в парк. Но если уж тот организовывал интимную встречу и она соглашалась, то не капризничала. Всегда можно извлечь свою толику удовольствия. Сегодня не смогла переступить через легкую неприязнь к ласкам Андрея и дальше поцелуев с объятиями дело не пошло. Вера призналась, что не в настроении, намекнула на существование неких проблем, которые не стоит обсуждать. Дружинин воспринял это спокойно: вышел из возраста пылкости.

Вчера на «девичьих» посиделках много обсуждали, что такое лучший мужчина, подходящий мужчина для каждой из присутствовавших. Замужняя Вера поддерживала беседу с не меньшей страстью, чем незамужние приятельницы. А неделю назад Вера ходила на один из тех дорогущих сеансов массажа, которые могла позволить себе лишь изредка. Ее целитель не только классно ставит на место позвонки. Он вообще прекрасно чувствует тело! Он дружит с телом. Со своим. И с телом женщины, оказавшейся в его руках. Особенно льстила Вере глубокая уверенность в том, что Сла-вочка не спит со всеми клиентками подряд. Она – скорее исключение, чем правило. Тем более что он и лечит ее в виде исключения: давно бросил частную практику. У Славы уютно, красиво и тепло. С ним спокойно, как с командиром гарнизона неприступной крепости. С ним давно и четко оговорены рамки отношений, никто ничего не изображает и не делает вид. Вера только одну поблажку себе давала среди кристальной честности отношений с этим мужчиной. Когда звонила, а звонила ему всегда она сама, обязательно уверяла, что неважно себя чувствует и нуждается в исцелении. Не могла просто сказать: «Славка, что-то я давно с тобой не спала! Хотелось бы…» Тогда и денег бы платить не пришлось. Но она скрупулезно перечисляла болячки, и сердце каждый раз неприятно сжималось – вдруг он скажет: «Прости, Верка, я больше не лечу». Ответ будет означать, что он влюбился, – это нормально; или нашел получше и помоложе Веры – это досадно до слез!.. На прошлой неделе она позвонила Славе и пожаловалась на… на… что-то там она нашла у себя в очередной раз. Сеанс прошел восхитительно…

Так же чудесно она прежде чувствовала себя только с Гошей. Может, оттого, что не была еще достаточно искушена. Давно-давно, когда они еще женихались, а потом были влюбленными друг в друга молодоженами, счастливыми молодыми родителями…

Тоска все сильнее щемила сердце.

В ее жизни неописуемо давно не было любви. А на дворе весна; просто неприлично и стыдно оставаться одной. В юности, бывало, каждую весну – новая любовь. Молодежь не стесняется в выражении чувств и нежно обжимается в самых неподходящих местах. Сегодня во время утренней лекции двое на задней парте были столь откровенны! Вера долго не решалась прервать их занятие, чтобы не прослыть ханжой, но настал момент, когда ей показалось, что они сейчас перейдут под партой к самому главному. «Или я озабоченная?» – размышляла Вера, произнося вслух с веселой вежливостью: «Может, нам всем стоит выйти, чтобы не мешать вам?» Подумала: «Теперь они все решат, что старая грымза просто завидует, и это правда!» Сквозь белые жалюзи на огромных окнах пробивались широкие горячие полосы яркого весеннего солнца. Парочка, вопреки ожиданиям, смутилась: им в голову не приходило, что преподу с высокой кафедры задние ряды видны лучше, чем передние! Что могло бы заставить Веру вести себя так же весело и безрассудно? Одно-единственное! Захотелось хныкать с подвыванием и причитаниями.

Однако посещение дамской комнаты избавило ее от дальнейшей ревизии собственной душевной и телесной жизни. Сразу стало ясно, почему слезы близко и почему организм предпочел взять тайм-аут от занятий любовью. Вера вздохнула с облегчением: она не обманула кавалера, можно не чувствовать за собой вины!

Посидела с Андреем еще пять минут, выпила целый бокал в надежде хоть немного поднять себе настроение и слизнула с трех кусков хлеба всю икру. Дружинин заметил ее бледный вид и усталую складку между безупречных бровей. Поэтому сообщение Веры о том, что она поедет домой, не стало для него новостью.

– Я отвезу тебя, Верочка!

Она с приятным раскаянием вспомнила, что с самого начала застолья Дружинин почти не пил: отказывал себе в удовольствии, чтобы доставить свою даму домой на авто! Неужели эти отношения для него – нечто большее, чем простая игра? Неужели он серьезно влюблен?! Впрочем, галантность, как талант, не пропьешь!

Вера не стала отнекиваться. Тепло поблагодарила за заботу.

Через двадцать минут она уже входила в подъезд собственной хрущевки. Тучи плотно заволокли небо, и Москва досрочно погрузилась в темноту. Гоша, конечно, еще не вернулся с работы. У Юры сегодня подготовительные курсы. Вера с наслаждением избавилась от тяжелых серег и тугих для полнеющих пальцев колец, накинула халат и смыла косметику. Оттого ли, что форточки целый день оставались закрытыми, или от надвигающегося атмосферного фронта – в квартире было душно. Вера отодвинула тугие щеколды балконной двери и решительно распахнула ее, с треском раздирая полосы клейкой бумаги. Давно пора: май на носу!

Вера шагнула на балкон. Косые полосы дождя стремительно поглощали высокие новостройки и размывали очертания близлежащих хрущевок. Вскоре первые крупные капли упали на перила и на бетонный пол под ее ногами.

«Хорошо бы дождь перестал к тому времени, когда Юрке возвращаться! Он же наверняка зонта не взял, а куртка у него короткая и без капюшона», – подумала Вера с легкой тревогой.

Дождь хлынул на руки, лицо и грудь. Вера отступила в глубь балкона, к кирпичной стене. Восхитительный шум плотных струй, брызги и ручьи по бетону, запах свежести.

Счастье, что не стала играть в благородство, не поехала на метро, а позволила Андрею себя отвезти! Забавно! Неделю назад – Славик, позавчера – занятия в танцклассе со взрывным и притягательным Федором, сегодня – Андрей. А завтра, кстати сказать, Алексей Анатольевич с географического факультета зовет в консерваторию. Почему бы не пойти? Получается довольно насыщенная личная жизнь! А дома, между прочим, хороший, работящий, все правильно понимающий муж и любимый сын. Плохо ли? Слепой закат навеял тоску – и только!

К потокам дождя добавился град: нечто тяжело ударялось о бетон, отскакивало, снова шлепалось в воду, стучало по стене. Когда Вера выходила на балкон, было еще довольно светло, и она не зажигала люстру. Сейчас сумерки сгустились так сильно, что она не могла толком разглядеть градины. Наклонилась, протянула руку к полу – туда, где сверкала белая искра. Искра погасла. Еще и еще раз Вера повторяла попытки – ничего. Видно, градины быстро таяли. Охваченная азартом, Вера отбросила страх перед потоками холодной воды. Подумаешь! Она же дома! Через минуту сбросит мокрую одежду, согреется под душем. Женщина подскочила к самым перилам. Не так уж сильно сюда заливало: должно быть, ветер поменял направление. Здесь дождевые потоки блестели в свете уличного фонаря.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.