На бабушку, госпожу Хорват, они смотрели как на свою благодетельницу. Если у кого-то случался пожар, она помогала погорельцу построиться, снабжала селян топливом. Участью своей крестьяне были вполне довольны. В услужении у бабушки еще оставались отдельные селяне, которые некогда были крепостными нашей семьи. В старину было принято оставлять за невестой в качестве приданого известное количество крепостных. Десять крестьян, которым пришлось сопровождать мою бабушку в Ревовку, обожали свою барыню. «Твердят, будто мы были несчастными рабами, – говорили они. – А ведь о нас заботились. И помещик был для нас все равно что отец родной».

Зато, оказавшись в привилегированном положении, крестьянин или крестьянка, как правило, превращались в тиранов. Я слышала про одну красивую крестьянскую девушку, ставшую возлюбленной одного очень знатного помещика, которая перещеголяла любого самодура. Она заставляла своих родичей стирать на нее белье и требовала, чтобы полоскали его только в проточной воде. Если же оказывалось, что нижние юбки недостаточно подкрахмалены, то всю ее родню секли розгами. Сами мы даже не думали настаивать на том, чтобы белье стояло колом от крахмала. Полагаю, что подобная жестокость – характерная черта всех, кто из грязи да вылез в князи.

Бабушка моя, урожденная баронесса Пилар², ставшая госпожой Хорват, была милейшей души человек, и я любила ее всем своим детским сердцем. Она обожала рассказывать мне сказки, примеру ее следовала и наша старая няня. Когда мы проходили по берегу реки и я восхищалась нежной красотой лилий, я в который раз слышала предание о том, что, когда орды татар нападали на село, женщины и дети бросались к реке и прятались под широкими листьями водяных лилий до тех пор, пока налетчики не покидали деревню.

Жители Ревовки были очень суеверны и искренно верили в ведьм и колдунов. Никто не сомневался, что у некоторых женщин бывают хвосты и что они наводят порчу на коров. Горе той женщине, которая чересчур уж убивалась по умершему мужу! Ведь он в таком случае превратится в огромную змею и через трубу проникнет в хату, наводя страх на ее обитателей. Некоторые из этих историй производили на меня жуткое впечатление. По душе мне были милые обычаи и обряды, приуроченные к отдельным временам года. Обряды эти, увы, остались в прошлом, при большевиках уступив место иным, кровавым обрядам, составляющим сущность ленинского учения.

Запомнились мне своеобразные способы гадания. В новогоднюю ночь деревенские девушки подходили к дверям какой-нибудь хаты и внимательно слушали. Та из них, до слуха которой доносилось мужское имя, должна была непременно выйти замуж в этом же году. Существовали и другие способы узнать свою судьбу. К примеру, девушка бросала через голову сапожок и по той форме, которую он принимал, упав наземь, узнавала, с какой буквы начинается имя ее суженого. Другие девушки пытались поймать лунный свет в полотенце. Были и другие милые и наивные поверья. К примеру, в день св. Екатерины ставили в воду вишневые ветки. Если к Рождеству голые ветки зацветут, то жди сватов.

Празднества в день Ивана Купалы происходили у реки. День этот наверняка восходит к древним временам. Ведь языческие обычаи искоренить не так-то просто. На берегу реки разводили огромный костер. Сельские девушки с венками на голове прыгали через огонь, а затем бросали венки в воду, как бы в дар божеству речных струй. Наутро они отправлялись искать свои венки. Те из девушек, которым посчастливилось отыскать свой венок на берегу, узнавали, где живет их суженый.

По поверью, аисты приносят счастье. Чтобы привлечь внимание птиц, крестьяне помещали на крышу колесо от телеги. На них-то и вили аисты свои гнезда. К величественным этим птицам селяне относились, как к своим друзьям. Стоило аистенку выпасть из гнезда, его тотчас подбирали и, не считаясь ни с какими трудностями, вновь водружали на крышу хаты.

Бабушка моя обожала вышитые работы. У нее постоянно трудилось десять – пятнадцать мастериц. Она не жалела ни труда, ни средств на то, чтобы возродить это старинное искусство на юге России. Ей удалось убедительным образом доказать, что Великое переселение народов с востока на запад оставило свой след даже в узорах вышивок: она нередко видела похожие узоры на античных коврах и изделиях венецианцев.

Ни одна из вышивок не была продана моей бабушкой. Едва работа над ней завершалась, к изделию прикрепляли бирку, на которой указывался срок начала и завершения работы. Затем его убирали в сундук, в котором уже хранились вышитые изделия изысканной работы. Большое количество таких изделий бабушка преподнесла Великой княгине Елизавете Федоровне, старшей сестре Государыни Императрицы, после того как она приняла Православие. Бабушка моя была удостоена чести стать крестной матерью Великой княгини. Полагаю, что крестница по достоинству оценила бабушкин подарок. Вышивки действительно были чудные. Узор вышивки заранее никогда не рисовали, лишь считали количество стежков. Вот каким кропотливым способом создавалось вышитое изделие. Некоторые излюбленные узоры моей бабушки заимствовались из рисунков на пасхальных яйцах, которые сначала покрывались воском, а затем раскрашивались. Другим источником вдохновения художниц были узоры снежинок.

Бабушка повсюду и беспрестанно искала все, что носит декоративный характер, и поиски ее неизменно увенчивались успехом. Я люблю вспоминать то славное время, тех прилежных девушек-вышивальщиц, те добрые отношения, которые существовали между мастерицами и их хозяйкой. Как тяжело сознавать, что после революции все это погибло, что огромные сундуки с вышитыми изделиями были взломаны, а их содержимое растащили все кому не лень, что нынче считают великим грехом призвать крестьянина потратить свой досуг с пользой.

При всей ее покладистости бабушка могла проявить свой характер и указать на дверь. Моя старая няня не раз рассказывала о том, как один из наших соседей, некий князь, предлагал бабушке руку и сердце. Этот господин, в уверенности, что произведет впечатление своей знатностью и богатством, приехал в усадьбу в карете, запряженной шестеркой лошадей. Бабушка чрезвычайно учтиво встретила его... и отказала. После того как незадачливый жених уехал восвояси, по какой-то неведомой причине его лошади по дороге потеряли подковы. Оказалось, что подковы из чистого серебра и как бы свидетельствовали об огромном состоянии владельца лошадей. Проезжая по селу, князь и его форейторы проявили неслыханную щедрость. Князь был высокомерен и заносчив. Жил он в роскошном особняке, в котором насчитывалось с полсотни комнат. Дважды в год он устраивал бал, для чего приглашал оркестр из Петербурга, до которого было четверо суток пути. Однако, по мнению князя, никто, кроме моей бабушки и членов нашей семьи, не был достоин общения (даже в качестве партнерши или партнера в танцах) с ним самим и его родственниками, поэтому балы были весьма немноголюдны. В танцевальном зале кружилось всего несколько пар. Зато происхождение тех, кто удостаивался приглашения, не вызывало сомнений.

Серебряные подковы, дорогостоящие музыканты и прочие пустяки стоили денег, а поскольку все мужчины из этой сверхаристократической семьи служили в гусарских полках, то разорение семейства стало неизбежным. Двери особняка закрылись, звуков столичных оркестров в нем не было больше слышно, а представительницы нежного пола нашли приют в институте для благородных девиц из разорившихся семейств.

Моя двоюродная тетя, баронесса Нина Пилар, в моих детских воспоминаниях предстает как романтическая фигура. Имя ее было овеяно своеобразным ореолом, подобно всем, кто причастен к жизни Двора. Она была фрейлиной Императрицы Марии Александровны, супруги Императора Александра II. Она появилась при Дворе, когда ей минуло шестнадцать. Опекала ее графиня Тизенгаузен³ (тоже моя двоюродная тетя), Обер-гофмейстерина Двора, воспитавшая Феликса Сумарокова, деда князя Феликса Юсупова. Ходило много сплетен относительно родителей старика Сумарокова⁴, которого младенцем передала графине Тизенгаузен одна из ее ближайших подруг. Но никто не мог сказать ничего определенного, и тайна рождения Сумарокова так и осталась нераскрытой.

Императрица Мария Александровна любила мою тетю Нину, да и Государь был добр к ней до тех пор, пока бедная девушка не стала невинной жертвой случая и костюмерши. Император был давно увлечен некоей княжной Долгорукой. Однажды, когда моя юная тетушка, выглядевшая особенно привлекательной в новом костюме, прогуливалась по набережной Невы, она неожиданно услышала чей-то голос. Слова, с которыми к ней обратились, звучали очень ласково и интимно. Она резко обернулась и, на свою беду, увидела Императора! Началось объяснение. Оказалось, что у княжны Долгорукой⁵ точь-в-точь такой же, как у моей тетушки, костюм, а поскольку ростом и сложением обе девушки походили друг на друга, то произошла досадная ошибка.

Императрица постоянно недомогала⁶, но ее Двор отличался утонченной элегантностью, и моя юная тетушка была одной из признанных законодательниц моды.

Как у большинства хорошеньких женщин, у тетушки Нины был роман, однако замуж она так и не вышла. Ее волшебным принцем стал Великий князь Николай, с которым она была тайно обручена⁷. Однако когда Великий князь обратился к Александру II с просьбой разрешить ему жениться на своей избраннице, император, так и не простивший юную фрейлину, по чьей вине он совершил промах, такого согласия ему не дал.

Бедные влюбленные встретились в Швейцарии во время поездки туда Императрицы, за которой ухаживала тетя Нина. Там оба сказали друг другу последнее «прости» и бросили обручальные кольца в озеро. Великий князь не смог забыть своей возлюбленной, и – хотя со временем женился на другой, – когда моя тетушка скончалась, он пришел проводить ее в последний путь. Молча стоял он, печально глядя на гроб, в котором покоились останки той, с которой были связаны его юношеские мечты и надежды.

По существу, тетушка Нина пожертвовала собственной жизнью во имя спасения жизни Государыни. Случилось так, что когда Императрица в сопровождении моей тетушки ехала в Швейцарии в экипаже, на них налетела крестьянская повозка. Защищая Императрицу, тетя Нина встала с места и получила сильный удар оглоблей в грудь. Спустя некоторое время образовалась раковая опухоль, однако моя тетушка пережила свою Августейшую повелительницу, которая несколько лет спустя скончалась в Петербурге. Говорят, что в день ее смерти над Зимним Дворцом в небе возник светящийся Крест – как бы символ физических и нравственных страданий Императрицы.

Впоследствии тетя Нина стала фрейлиной императрицы Марии Федоровны, а затем Обер-гофмейстериной двора Великой княгини Елизаветы Федоровны. Великая княгиня очень привязалась к моей тетушке, а после ее кончины обратилась к моей матушке с просьбой занять место покойной сестры. По семейным обстоятельствам матушка отказалась от этой чести, но нередко навещала Великую княгиню и ее супруга, Великого князя Сергея Александровича. Помню мамин рассказ о том, до чего же убивалась Великая княгиня после трагической смерти мужа и как, отрешившись от мирских радостей, стала настоятельницей основанной ею Марфо-Мариинской обители в Москве.

Детство мое прошло главным образом в поместье бабушки. В Ревовке мы жили довольно патриархальной жизнью – простой и размеренной, – которой – увы! – не суждено вернуться. Мне, русской, очень больно сравнивать тогдашних крестьян с нынешними. Обычно крестьянин был добр по природе и совершенно невежествен. Дать ему образование оказывалось делом чрезвычайно сложным. Всякий раз, как бабушка пыталась уговорить крестьян, арендовавших у нее землю, отдать своих детей учиться, она получала неизменный ответ: «Грамота мужика не накормит. Наши родители прожили без грамоты, проживут и наши сыновья». Вера в аристократию была у них безграничной, во всем крестьяне полагались на своих помещиков. Но, на свою беду, русский крестьянин подвержен воздействию разных краснобаев и бумагомарак. Этим-то и объясняется невероятный успех революционной пропаганды и лживых обвинений, распространявшихся в обществе с целью подорвать престиж царской семьи в глазах простого народа. Не могу не признать и нашей вины в том, что мы не попытались бороться с этой опасностью, хотя и знали о ее существовании.

Единственной прослойкой общества, которая пыталась с помощью контрпропаганды устранить источник опасности, были так называемые «черные сотни». Попытки этих людей оказались безуспешными, они не получали никакой поддержки по той простой причине, что никто не верил, что масса народа может восстать. Русские аристократы, будучи не в состоянии преодолеть классовые предрассудки, исполненные граничащей с самоуверенностью веры в самих себя, подобно французским аристократам 1789 года отказывались признавать и даже допускать, что их положение может оказаться шатким!

Крестьянин юга России, каким я его знала, обладал поэтической, бесхитростной душой. Мы часто наблюдали после ужина, как селяне выгоняли своих лошадей на наши пастбища, как сковывали им ноги цепями, чтобы те не убежали. Все эти работы неизменно сопровождались пением, потом крестьяне плясали под лунным светом, заливавшим окрестные луга и леса. Жителям Ревовки были присущи многие своеобразные обычаи, о которых будет любопытно узнать английским читателям, которые видят в России нынешнего дня нелепое, ядовитое образование, а не орхидею, выросшую среди вечных снегов, – сравнение необычное, но, на мой взгляд, верное. Во многих отношениях наша страна представляла собой экзотическое явление: сверхутонченность уживалась с невежеством, а чуть ли не восточная роскошь соседствовала с бедностью. Это была страна крайностей, где эмоции и страсти или же не знали предела, или же подавлялись с неслыханной жестокостью.

Было время, когда невозможно было представить себе, чтобы наш семейный кучер, который всякий раз поворачивал лошадей назад, домой, лишь потому, что на дороге ему встретилась белая собака, мог стать большевиком, которому ничего не стоило зверски убить своих хозяев, вместо того чтобы уберечь от несчастья, которое приносит встреча с предвестником беды!

Должна признаться, что моя бабушка была не в меньшей мере суеверна, чем ее кучер. Она твердо верила в сны, и всякий раз, когда ей привидится особенно необычный сон, она посылала в село за старухой, умевшей разгадывать сны. Помню, что одно из ее сновидений привело к драматическому исходу: бабушка уволила со службы одного очень преданного слугу, который, как ей причудилось во сне, пытался ее убить. Она решительно потребовала, чтобы он больше не попадался ей на глаза, и беднягу отправили в другое имение. Я полагаю, произошло это потому, что несколько раз сны ее оказывались вещими.

Наши крестьяне поверяли бабушке все свои радости и печали. Когда кто-нибудь из них вступал в брак, нас неизменно приглашали на свадьбу. Ритуал приглашения был всегда одинаков. Невеста, одетая в национальный костюм, украшенная цветами и лентами, приходила вместе со своей подругой в людскую, где ее встречала бабушка. Девушка опускалась на колени и трижды кланялась, чтобы тут же засвидетельствовать, какую честь мы окажем ее семейству своим присутствием. Получив заверение со стороны бабушки, что мы придем на свадьбу, невеста, радостно улыбаясь, удалялась. После свадьбы, которую обычно играли в воскресный день, все гости шли к нашему дому и собирались на террасе. Оркестр из деревенских музыкантов исполнял своеобразные, но очень красивые мелодии. Гости пели, танцевали без устали. Неизменным подарком молодым была корова. Когда я выходила замуж, то получила от наших служащих, которые превзошли самих себя, – не корову, а целых двух волов!

В сочельник мы постились до первой звезды. Когда звезда появлялась, нам подавали плотный ужин из пятнадцати блюд, причем непременно из рыбы. На стол под скатерть клали сено, чтобы напомнить трапезующим о скромности помещения, в котором родился Богомладенец. Было заведено, чтобы дети относили рождественский ужин своим друзьям и близким. Все окна в барском особняке были закрыты шторами, но одно окно оставляли открытым, и когда в безмятежном небе появлялась первая звезда, в честь рождения младенца Иисуса окно освещалось. Тотчас в имение гурьбой приходили дети, несшие в руках бумажные фонарики с изображением Христа. Процессия походила на огненный поток. Более красивого зрелища, чем эта вереница ребятишек, я в жизни больше не видела.

Наступал Новый год – событие, радостное для всех. Собравшиеся на террасе селяне поздравляли нас с праздником, бросая нам под ноги пригоршни пшеницы как символ благополучия. Затем мы наблюдали за процессией наших работников, проходивших мимо нас вместе со своими подопечными. Сначала выступали конюхи, которые вели под уздцы лошадей – вычищенных, ухоженных и к тому же украшенных золочеными коронами и множеством лент. Потом шагали скотники вместе с волами, глядевшими на нас серьезными глазами, рога их в честь Нового года были позолочены; овец сопровождали пастухи. Замыкала кортеж птичница, которая шла следом за индюком, утопающим в лентах.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.