Глава 4

Артем Георгиевич Сокольский сидел в своем кабинете. Был понедельник, время близилось к обеду, за окном сыпал тоскливый мелкий дождь. Делать ничего не хотелось, а хотелось поехать на дачу, растопить камин и отключить телефон. Чувствовал себя Артем Георгиевич этим ноябрьским днем столетним старцем. С тех пор как три года назад они с Татьяной разошлись, у него как-то потерялся интерес к окружающему. Была семья – были и стремления, а нет семьи, и стремиться вроде как незачем и некуда. Хотя Сокольский по привычке полностью отдавался работе, по привычке проявлял признаки честолюбия и служебного рвения, поскольку любил свою работу, но вот глубинного энтузиазма во всем этом не было. Он достроил дачу и вдруг полюбил ездить туда. Зато разлюбил встречаться с друзьями. Глупость, конечно. Но почему-то интерес к жизни у Артема угас.

Сокольский иногда задумывался, почему так произошло, и в начале даже боялся, что все еще любит жену и тоскует по ней. Но потом понял, что давно уже ничего к Татьяне не чувствует. Просто его прежние мечты и планы на жизнь вдруг рухнули, новыми же он до сих пор не обзавелся. А если не знаешь цели, то к чему стремиться? Вот он и не стремился.

В молодости Артем хотел жениться на любимой девушке, обустроить дом, что называется, полную чашу, завести детей. Женился, обустроил, а вот завести не успел. Жена опередила – завела любовника. Сокольский об этом узнал, и они развелись. Предпринимать вторую попытку желания не возникло. Может, потому что женщина, которую бы смог полюбить, как-то не встречалась. Или разочаровался в прежних своих идеалах? Кто знает.

Но вот сейчас сидел он у себя в кабинете, смотрел в серое от дождя окно и чувствовал себя пустым, одиноким и ни к чему не способным. Последнее было скверно, потому что именно сейчас перед ним стояла непростая задача. Ему требовалось вычислить, причем в одиночку, несостоявшегося убийцу шефа. Подключать к расследованию подчиненных было нельзя, поскольку в деле фигурировали самые близкие боссу люди – его старшая дочь, зять, бывшая жена, первый заместитель со своим семейством, еще недавно пользовавшийся неограниченным доверием, и, возможно, компаньон. С последним все было особенно сложно.

Артем Георгиевич крутанулся в кресле и, повернувшись спиной к окну, а лицом к рабочему столу и двери, взял в руки мелко исписанный резким угловатым почерком лист.

Шел второй день, как Сокольский пытался решить сей ребус. Пока, надо признать, не очень успешно. Задавать в открытую вопросы заинтересованным лицам он не мог. А сведения, которые сумел раздобыть окольными путями, мало что ему давали. Очевидные мотивы убийства имелись не у всех. Вот, например, у Ирины Александровны такового вроде не было, но это не значило, что его не имелось вовсе. Просто сам Артем Георгиевич пока еще недостаточно хорошо изучил эту даму и обстоятельства ее нынешней жизни.

Хорошо все же, что нынешняя жена Начинкина и его младшая дочь имеют твердое алиби. Раскручивать их Сокольскому было бы опасно. Привычку, так сказать, убивать гонца, принесшего плохие вести, еще никто не отменял. А Артем прекрасно знал, как сильно привязан шеф к своей нынешней жене, и если бы разочаровался в ней, такое ни для кого бесследно не прошло бы.

Глава департамента охраны холдинга задумчиво потер лоб.

А вот у старшей дочери шефа, Анжелы, и ее мужа мотивы налицо – у Валерия Коробицкого с треском провалился очередной проект. Деньги инвесторов потрачены, работы по возведению коттеджного поселка не закончены. Покупателей на недостроенные дома не найти днем с огнем. Тем более что Валерий со свойственным ему легкомыслием заранее не уточнил некоторые детали, а именно – открытие в ближайшее время в непосредственной близости от задуманного им элитного коттеджного поселка класса «люкс» большого складского терминала со всеми вытекающими отсюда «прелестями», как то – поток большегрузных фур и выхлопные газы.

Это был уже не первый провальный проект начинкинского зятя, и прежде Вольдемар Сигизмундович брал ликвидацию последствий его предпринимательской деятельности на себя. Но в этот раз категорически отказался. То ли решил проучить дорогого зятя, то ли просто надоело. Решающий разговор между родственниками состоялся непосредственно перед началом праздника и закончился конфликтом. Стороны вышли из себя, наговорили лишнего. Валерий покинул хозяйский кабинет в состоянии крайнего раздражения, не сказать, что бешенства. Сокольский столкнулся с ним в коридоре и мог оценить обстановку на основании собственных выводов. Потом Коробицкий загадочным образом исчез из поля его зрения. И никаких вразумительных объяснений по поводу своего отсутствия не предоставил. Сказал лишь, что должен был успокоиться, поэтому прошелся немного по саду, а когда раздались крики, тут же вернулся к террасе. Может, да, а может, и нет, заключил Артем, постучав ручкой по листу.

Далее – его супруга Анжела. У той интерес прямой. Собственных денег у дамочки нет, живет на подачки отца и матери. Но мать тоже без личных средств, все время тянет денежки из мужа. Так что особо не разгуляешься. К тому же Валерий своими выходками портит ее отношения с отцом. Смерть Вольдемара Сигизмундовича позволила бы Анжеле обрести свободу и независимость. Наверняка он оставил бы и ей, и внуку Феликсу достаточно. Новый провал Валерия мог ее напугать. Вдруг отец рассердится и изменит завещание, решив наказать их обоих? Да и отношения с мужем, насколько смог выяснить Артем, у Анжелы в последнее время испортились. Возможно, женщина рассчитывала на развод после получения наследства. Одним словом, мотивы есть, и весомые. Свое отсутствие Анжела Вольдемаровна объясняла просто – искала мужа. Что ж, возможно.

Теперь Тиховлизы. С этими все более-менее понятно. Пофистал Тарасович имел более чем весомый повод для ликвидации своего благодетеля. Некоторое время назад их холдинг понес большие финансовые потери, которые связаны с присоединением к холдингу одного крупного перерабатывающего комбината. На подготовку этого присоединения были потрачены крупные суммы, разработаны определенные проекты, затрачено время и задействованы связи, и вот когда все уже было на мази, сделка сорвалась. Вмешались конкуренты и, изыскав неожиданно необходимые ресурсы, подобрали комбинат под себя. Это могло у них получиться лишь в том случае, если среди близких Вольдемару Сигизмундовичу людей нашелся предатель, снабдивший их нужными сведениями за хорошие деньги. Артем Георгиевич провел расследование и выяснил, что утечка информации происходила не от кого иного, как от Пофистала Тарасовича, который вопросом приобретения комбината и занимался. Известно это стало накануне злополучного дня рождения.

Дальнейшая судьба Пофистала Тарасовича была неопределенна и тревожна. Сам господин Тиховлиз не понимать своего положения не мог. И его мотивы для устранения главы холдинга особенно весомы. А жене его, даме решительной и волевой, полностью держащей мужа под каблуком, мужества и напористости не занимать, и не исключено, что на подобный кардинальный шаг могла отважиться именно она. То есть Тиховлиз, как и говорил, тихо напивался в своей комнате, а его дражайшая половина орудовала на крыше. Дом Начинкиных семейство Тиховлизов знало как свой собственный гораздо лучше, чем Ирина Александровна и Валерий Коробицкий. Но доказательств опять-таки не было.

Как назло, ни одного из них в момент преступления никто не видел. Прислуга была занята на первом этаже, лестница на чердак находится на третьем, как и апартаменты гостей.

Совсем непонятно, где находилась и что делала во время убийства Екатерина Тиховлиз. Ее также нигде на виду не было. О месте своего пребывания она сообщить отказалась. Имеются ли у нее мотивы?

Артем Георгиевич прикрыл глаза, вспоминая дочку Тиховлизов. Любопытная девица… Смазливая, среднего роста, средней комплекции, но с формами. Внешне похожа на отца, но характером, безусловно, пошла в мать. Екатерина недавно окончила филфак и сейчас ничем конкретным не занималась, если не считать ловли жениха. Не пропускает ни одной тусовки. Однако никаких скандалов или громких романов за ней не числится.

Больше ничего о ней Сокольский не знал. Надо будет подсобрать сведения. Хотя мотив у нее, возможно, имеется. Если барышня в курсе отцовских неприятностей, то вполне могла озаботиться собственным, неотъемлемым от родителя благополучием и на свой страх и риск отважиться на убийство. С этой семейки станется.

Вопрос в другом – откуда красотка могла узнать о сценарии вечера? Подробности праздничного действа держались Еленой Сергеевной в строжайшей тайне. Помимо прислуги, с которой он, безусловно, побеседует с пристрастием, о деталях маскарада, кроме Елены Сергеевны, знали сам Начинкин, его мать и, вероятно, Агриппина. Ни хозяйка, ни Вольдемар Сигизмундович никому ничего не сообщали. Остаются Галина Станиславовна и младшая дочь хозяина. Придется с ними побеседовать.

В Петергоф Артем Георгиевич отравился во вторник с утра. Встреча с дочерью Вольдемара Сигизмундовича ничего приятного не сулила, а такие дела Артем не любил откладывать на потом. Разговор предстоял чисто деловой, и он решил, что подобный лучше вести на работе, где атмосфера располагает.

Агриппина Начинкина училась в аспирантуре математико-механического факультета. Господи, нормальному человеку и не выговорить! Девушка ведет на факультете какие-то семинары с непроизносимыми названиями у студентов-первокурсников. По мнению Сокольского, Гриппа точно особа с тараканами в голове. При папенькиных-то деньгах предпочитает жить в обычной квартире, не бегает по тусовкам и шопингам, не встречается с себе подобной золотой молодежью, а с гордым презрением к простым смертным изучает никому не нужные формулы, одевается, как серая мышь, и подавляет окружающих интеллектом. Чего только стоили эти ее аттракторы в субботу за завтраком! Кто как, а Артем во время объяснений Аргиппины почувствовал себя полным убожеством с мозгом мокрицы. А если барышня не рассуждает о материях, никому, кроме нее, не ясных, то большей частью молчит, не снисходя до общества. Временами Сокольскому казалось, что она просто жутко стесняется и не знает, куда себя деть. Но в редких случаях, когда Агриппина поднимала на кого-то глаза (еще одна ее неприятная особенность – не смотреть на собеседника), так вот, когда это случалось, взгляд ее выражал скорее презрение к ближнему, нежели стеснение.

А роман Гриппы с Ильей Тиховлизом… Вот уж парочка курам на смех! Сколько лет парень возле нее вьется, а она хоть бы знак какой подала или уж отшила, коль немил. Так нет, держит, как раскидай на резиночке. Надо – подтянет, не надо – отпустит. Хотя и сам Илья то еще сокровище. Находясь на зыбкой позиции запасного жениха, он не упускает случая гульнуть на стороне. Например, по сведениям Артема, последний отпуск Тиховлиз-младший провел на Мальдивах в обществе длинноногой, смазливой блондинки с огромной грудью. Интересно, Агриппина в курсе, или ей все равно?

Сокольскому подобные отношения казались нечистоплотными и вызывали у него искреннюю брезгливость. Какой смысл при таких деньгах разводить вокруг себя это моральное свинство, ему было непонятно.

Джип Сокольского остановился возле длинного серого здания с помпезным, украшенным мозаикой панно на тему «Наука – это сила» над входом.

Агриппина ждала в вестибюле. До начала семинара был еще час, и она пообещала ответить на его вопросы. По телефону Гриппа постеснялась спросить, что именно нужно от нее главе отцовской безопасности, и теперь сожалела о собственной бесхребетности. Возможно, если бы сделала над собой усилие, им не пришлось бы встречаться лично, обошлись бы и телефонным разговором.

Сокольского девушка недолюбливала и побаивалась. Вернее, не то чтобы побаивалась, а чувствовала себя в его присутствии неуверенно. Они были знакомы уже лет пять или больше, но Агриппина до сих пор его стеснялась совершенно по-детски. Сокольский был старше ее лет на семь-десять, уже разведен и – хорош собой. Даже очень хорош. Помнится, когда Гриппе было лет шестнадцать, а Сокольский еще был женат на красавице Татьяне с густой копной каштановых кудрей и безупречными манерами, она даже влюбилась в него. С тех пор, наверное, и осталось это ощущение неловкости, хотя мужчина, разумеется, даже не догадывался о ее детских чувствах. Именно детских, потому что в отличие от своих сверстниц Гриппа была невероятно романтична, наивна и в сексуальном смысле совершенно неразвита.

Потом увлечение прошло, а неловкость осталась. Агриппина в принципе тяжело сходилась с людьми, а Сокольский всегда был с ней сух, сдержан, молчалив. Она не помнила, чтобы Артем хоть раз улыбнулся ей. Чаще всего главный секьюрити просто ее не замечал. Что и неудивительно. И вот теперь ему понадобилось спросить у нее что-то важное, ради чего он даже не поленился прокатиться в Петергоф…

Гриппа нервно поправила русый завиток за ухом и взглянула на мобильник. Часы показывали без трех десять, вот-вот должен появиться. Гриппа была уверена, что Сокольский никогда не опаздывает, и оказалась права. Стеклянные двери распахнулись, и в гулкое пространство мраморного вестибюля вошел Артем Георгиевич – высокий, подтянутый, в темном коротком пальто нараспашку, в бледно-розовой элегантной рубашке с чуть более темным галстуком. Смотрелся он шикарно. Если бы ее приятельницы сейчас увидели, какой красавец идет навстречу Гриппе, точно бы от зависти полопались. Но, к счастью, их здесь не было, а то потом вопросами замучили бы.

Глядя на Сокольского, Агриппина вдруг подумала: хорошо, что встреча с ним назначена на факультете. Здесь она чувствует себя увереннее. Здесь она взрослая, независимая, уважаемая коллегами, полноценная личность, а не богатенькая неудачница из особняка с горгульями, вызывающая вечную жалость и недоумение окружающих. И девушка расправила плечи.

Глава 5

В университетском вестибюле было просторно и немноголюдно, наверное, поэтому Сокольский сразу же ее увидел. Агриппина стояла на лестнице и от этого, вероятно, казалась выше и значительнее. Черная длинная юбка и вязаный кардиган с простой, почти мужского покроя, белой блузкой очень ей шли.

Артем поднялся по лестнице и попытался улыбнуться девушке в знак приветствия. Не вышло. Почему-то ему было сложно улыбаться Агриппине, все равно что заигрывать с кладбищенским ангелом. И он просто кивнул.

– Мы можем побеседовать у нас на кафедре. Все сейчас на лекции, а секретарь наверняка отправится пить кофе, если поймет, что у нас важный разговор, – предложила после приветствия Гриппа.

Сокольский согласно кивнул, и она повела его по лабиринту коридоров и лестниц.

Как ни странно, но здесь, в стенах университета, Гриппа не смотрелась ни чопорной, ни заносчивой. Даже двигалась она как-то грациознее, легче, увереннее, чем дома. Артему вдруг вспомнилась ее яркая, изысканная мать. Пожалуй, Елена Сергеевна, так гармонично смотревшаяся в своем особняке, в этом интерьере выглядела бы, как выкрашенная под павлина курица. В то время как ее дочь преобразилась здесь из щипаной вороны в ясного сокола. То есть в соколицу. Вот что значит человек на своем месте!

Орнитологические размышления Артема были прерваны прибытием на место. Агриппина распахнула типовую деревянную дверь с названием кафедры и пропустила гостя вперед.

В помещении не было никого, кроме стоявшей у стеллажа барышни в узеньких брючках и длинной яркой пашмине на плечах.

– Марина, ко мне тут по делу зашли. Мы побеседуем здесь, если не возражаешь… – обратилась к ней Агриппина, попутно указывая гостю на вешалку в углу.

– Конечно, Агриппина Владимировна, я пойду пока кофейку попью, – согласно кивнула барышня и, прихватив со своего стола сигареты и зажигалку, быстренько удалилась.

– Агриппина Владимировна? – приподняв брови, спросил Сокольский, усаживаясь за длинный стол.

– Так проще, – пояснила Гриппа.

Она уселась во главе стола, словно начальник на приеме, и Сокольский, пристроившись сбоку, неожиданно почувствовал себя просителем.

– Я вас слушаю, – добавила Агриппина официоза, в то же время давая понять, что она человек занятой и целый день ему посвящать не намерена.

Вот и славненько, решил Сокольский. И перешел к делу.

– Агриппина Вольдемаровна, у меня к вам важный разговор, и мне бы хотелось, чтобы он остался между нами. Единственный человек, с кем вы можете его обсудить, это ваш отец, – строго глядя ей в глаза, проговорил Артем.

– Вот как? Слушаю. – Кажется, Гриппе его секретность была до лампочки.

– Агриппина Вольдемаровна, в настоящее время я по поручению вашего отца занимаюсь расследованием обстоятельств покушения на его жизнь и гибели Никиты Окаемова.

– А разве этим не полиция занимается?

– Полиция вряд ли сможет что-либо сделать. Когда речь идет о преступлении в столь высокой сфере, она оказывается фактически бессильна. Да и Вольдемару Сигизмундовичу не хотелось бы выносить сор из избы.

– Хорошо. Ну а я-то чем могу помочь?

– У меня к вам совсем простые вопросы, но очень важно, чтобы, прежде чем отвечать, вы хорошо подумали.

– Разумеется, я всегда думаю, прежде чем отвечать, – сухо произнесла Агриппина.

– Прекрасно.

«Самодовольная, самоуверенная, заносчивая зануда», – мысленно прокомментировал Артем. А вслух спросил:

– Вам был заранее известен сценарий праздничного вечера?

– Нет.

– Вы не знали, что именно планирует ваша мать?

– Нет.

– Не были в курсе, в какой костюм будет одет именинник?

– Я даже не знала, в каком костюме буду я.

– Как это возможно?

– Костюм заказывала мать. Со мной она не советовалась, а я ни о чем ее не спрашивала.

– И когда же вы его увидели?

– Когда начала переодеваться. Его принесли, достали из чехла, и я увидела.

– А если бы он вам не понравился? – не скрывая недоверчивой усмешки, спросил Артем.

– Кого это волнует? – пожала плечами Гриппа.

«Сумасшедшая! – мелькнуло у мужчины. – Остается удивляться, почему Начинкины ее специалистам не покажут. Женщина, которой все равно, что она наденет на праздничную вечеринку, точно сумасшедшая».

Сокольский молча смотрел на собеседницу, как на редкое насекомое. Отчего Агриппина испытала еще более острый приступ неприязни.

– Я ответила на все ваши вопросы. Тогда, думаю, вам пора, – поднимаясь, проговорила она холодным, как ноябрьский дождь, голосом.

– О простите! – встрепенулся, приходя в себя, Сокольский и встал. – Собственно, это был не сам тот вопрос, который я хотел прояснить, но если вы ничего не знали о празднике, то…

– Я сказала, что не знала о нем заранее.

– И что это значит? – не понял ее уточнения глава департамента охраны.

– Когда я приехала в дом родителей, мамочка тут же взялась за меня на пару со своим стилистом, которому помогала горничная, а они втроем только и делали, что, не закрывая рта, обсуждали готовящийся праздник. Но вряд ли это можно назвать «заранее».

– Так… – опускаясь обратно на стул, сказал Артем. Беседа начинала его сильно раздражать. – Значит, вы узнали сценарий праздника за… За сколько часов до его начала?

– Думаю за три или три с половиной.

– Вы обсуждали с кем-нибудь, кроме перечисленных лиц, подробности предстоящего маскарада?

– Нет. Я спустилась вниз, когда гости уже собрались, и почти ни с кем не разговаривала. И уж конечно, не раскрывала никому маминой «страшной тайны».

– Даже Илье Пофисталовичу? – неизвестно зачем задал бессмысленный и бестактный вопрос Артем и тут же неожиданно для себя покраснел.

– А при чем здесь Илья? – искренне удивилась Гриппа.

– Простите, я полагал, раз он ваш жених…

– Жених? Откуда такие сведения? У нас с Ильей отношения не более близкие, чем с прочими прибывшими на праздник гостями, – несколько раздраженно возразила Гриппа.

До нее только сейчас дошло: похоже, этот юркий тип, Илюша Тиховлиз, усердно распускает в обществе слухи об их несуществующей помолвке. Такое положение вещей просто оскорбительно! И ведь хоть бы раз она дала ему какой-то повод так полагать… Агриппина сидела, нахмурившись, и сверлила тяжелым взглядом стол.

«М-да, – подумал Артем Георгиевич, – кажется, я крайне мало знаю о фигурантах расследуемого дела».

Действительно, если он столь поверхностно судил о хозяйской дочери и ее мнимом женихе, возможно, ошибся и в отношении других участников истории. А вот это уже скверно. Ибо точный психологический портрет действующих лиц гарантирует правильное понимание мотивов их возможных поступков. Что ж, надо перейти от собственных предположений и предвзятых мнений к изучению этой компании Начинкины – Коробицкие – Тиховлизы. А возможно, и Сидоренко. У самого-то Алексея Николаевича алиби твердое, но его водитель не имеет такового вовсе. А это может говорить о многом.

Так рассудил Артем Георгиевич, после чего набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул через рот. А затем обратился к своей все еще угрюмой собеседнице:

– Агриппина Вольдемаровна…

Артем улыбался Гриппе легкой, вполне дружеской улыбкой. Девушка вскинула голову и замерла от удивления. Это было что-то для нее новенькое.

– Я знаю, как искренне и глубоко вы любите отца, – продолжил Сокольский, – а потому буду с вами предельно откровенен. Падение статуи было не случайным. Ее сбросили. Имела место умышленная попытка убить вашего отца. Поскольку никто из находившихся в доме не знал о том, что Вольдемар Сигизмундович временно отдал свой костюм водителю, попросив того заменить себя на открытии праздника, смерть Окаемова можно считать роковой случайностью, спасшей жизнь вашему отцу. Его хотели убить, – еще раз повторил Артем, стараясь донести до собеседницы всю серьезность произошедшего. – И возможно, попытка повторится. Поэтому нужно срочно вычислить человека, покушавшегося на жизнь Вольдемара Сигизмундовича. К счастью, круг подозреваемых достаточно узок, но вычислить злоумышленника мне пока не удалось. Не хватает информации. Вы мне поможете?

Агриппина кивнула.

– Пожалуйста, вспомните, кому вы могли сообщить хоть какие-то подробности о празднике. Любые! Костюм отца, как ваша мать украсила залы, каких музыкантов пригласили. Что угодно!

Гриппа покачала головой, но Сокольский ее остановил.

– Не торопитесь. Подумайте. Может, это был ваш маленький племянник или его няня, ваша горничная. Бабушка, с которой вы просто хотели поделиться своим мнением…

Агриппина взглянула на сидящего рядом мужчину. Сейчас Сокольский выглядел взволнованным, даже возбужденным. Его глаза с надеждой и ожиданием смотрели на нее. Девушка вздохнула.

– Мне жаль вас разочаровывать, Артем Георгиевич, но я действительно ни с кем не говорила в тот вечер. Дело в том, что у меня нет друзей в окружении родителей. Я всегда неуютно себя чувствую на подобных сборищах и, как правило, ни с кем не общаюсь. Просто отбываю повинность. Я несколько раз отвечала людям, которые меня узнавали, но они в основном спрашивали, как мои дела, и тут же отходили.

– Никто не задавал вопросов об отце и готовящемся празднике? – с тающей надеждой повторил Артем.

– Нет.

– Что ж. – Поднимаясь, Сокольский взглянул мельком на часы. Сколько времени коту под хвост! – Если что-нибудь вспомните, мой телефон у вас есть. Рад был встрече.

Артем Георгиевич уже был в дверях, когда Гриппа вспомнила одну сценку, которую случайно наблюдала еще до приезда гостей.

– Постойте! – воскликнула девушка, вскакивая с места. – Анжела!

– Она спрашивала о празднике?

– Да. Но не меня. Было это часа за полтора до начала карнавала. Я сидела у себя полуодетая. Стилист Владик убежал за украшениями, мама вышла на минутку отдать какие-то распоряжения и пропала, со мной осталась только Лиза, мамина горничная.

Потом ей кто-то позвонил, она извинилась и вышла. Мне жутко захотелось пить, а все куда-то пропали. Однако Владик запретил мне двигаться, лицо у меня было чем-то намазано, то ли перепелиными какашками, то ли соловьиной мочой.

Увидев выражение лица своего визави, Гриппа рассмеялась.

– Да, да, это ноу-хау нашего Владика. Знаете, иногда лучше не знать, какова цена женской неотразимости, – не очень ловко пошутила девушка. – В общем, все меня бросили. Пить хотелось ужасно, но показываться на глаза людям в таком виде мне не хотелось, и тут я услышала за дверью тихие голоса. Мне показалось, там Лиза, и я решила выглянуть за дверь. Но чтобы не напороться на кого-нибудь другого, едва приоткрыла щелочку и заглянула в нее. В коридоре, недалеко от комнаты Анжелы, действительно была Лиза. И она что-то прятала в тот момент в нагрудный кармашек. А в дверях своих апартаментов стояла Анжела и спрашивала ее громким шепотом: «Ты уверена?» – «Да, хозяйка сто раз при мне об этом говорила, – ответила ей Лиза. И, оглядевшись по сторонам этак воровато, добавила: – Только уж вы не проговоритесь никому, а то меня хозяйка за болтовню живьем поджарит». Мне их секреты были до лампочки, я прикрыла дверь и громко позвала Лизу. Та прибежала, и я послала ее за водой, – закончила рассказ Гриппа.

– Вот лиса! – от досады стукнул кулаком по косяку Сокольский. – Я разговаривал с горничной вчера вечером, как и со всей прислугой. Вела себя, как ангел безвинный. Ну, держись, красавица… – Главный секьюрити с плотоядной ухмылкой покачал головой. – Спасибо, Агриппина Вольдемаровна, за помощь, извините, что отнял ваше время.

Вежливо попрощавшись, Сокольский шагнул за порог.

– Постойте! – на этот раз уже более требовательно и твердо воскликнула Гриппа. – Я поеду с вами.

– Что? – растерялся Артем. – Зачем?

– Вы ничего из Лизы не вытянете, если только не собираетесь применить раскаленный утюг.

– С чего вы взяли?

– Лиза тертый калач. Она работает у моей матери уже три года, и за это время не было ни одного скандала. Девушка не получила ни одного выговора, только похвалы, премии и подарки. А это значит очень многое, можете мне поверить. А до того Лиза работала у госпожи Скумбриевской. Та еще стерва, почище мамочки! Ей бы и святой не угодил, но Лиза умудрялась. К маме горничная перешла, когда мадам Скумбриевская развелась с мужем и вышла замуж за молодого серфингиста где-то в Мексике, а после этого уволила всю прислугу моложе сорока пяти лет. Лиза вам не по зубам, вы ничего из нее не выжмете. Ее не запугать, не запутать, не обмануть.

– Тогда, простите, как вы действовать собираетесь?

– Вы забыли о простом классическом приеме, испокон веков используемом при допросах. Называется он очная ставка, – снисходительно улыбнулась Гриппа. – К тому же я знаю о Лизе достаточно, чтобы мамочка прибила ее в собственном будуаре. Хозяйка – единственный человек, кого Лиза боится по-настоящему.

– Почему? – искренне удивился Артем, вспоминая миниатюрную, хрупкую, немного инфантильную и капризную Елену Сергеевну, которая всегда казалась ему не опаснее кузнечика.

Гриппа усмехнулась.

– Потому, что моя мамуля наделена бурным темпераментом, вспыльчива, обладает буйной фантазией, совершенно не умеет держать себя в руках, временами страдает детским максимализмом, непредсказуема, нелогична, ей наплевать на доказательства, объяснения и слезы. Она безжалостна к представительницам своего пола и всех их, без исключения, считает законченными, завистливыми, жадными стервами, мечтающими занять ее место. Мама в порыве страсти может схватиться и за утюг. А ее хрупкость – чистой воды иллюзия. При желании она и вас на обе лопатки положит, причем раньше, чем вы моргнуть успеете.