Страх. Он хочет видеть мой страх. Взгляд профессионального душеловца, подмечающий малейшее замешательство собеседника, неуверенность, таящуюся в складке губ, покорный наклон головы. Его отлично выдрессировали в школе Службы, этого маленького человечка, тонкого, как хлыст, и острого, как бритвенное лезвие. Но он выбрал неудачное место для рандеву. Это там, в правительственном зиккурате, с уходящими бог весть на сколько километров вглубь подземельями, там он может стращать подозреваемых. А здесь все его мастерство пропадает втуне. Здесь набросившийся на нас ветер одинаково растрепал и мою нечесаную шевелюру, и его – аккуратную, волосок к волоску. Ревут двигатели, воет сирена штормового предупреждения, техники сматывают тросы, и всем плевать на его щегольскую форму и новенькие полоски полковничьих погон. А я чувствую его страх. Он боится ветра, боится высоты, но более всего он боится того, что грядет. Боится Волны.

Поэтому я раздвигаю губы в широкой, дружеской улыбке, и ору, перекрывая рев «Ястребов»:

– А может, полетите со мной, полковник? Взглянете на свой объект вплотную.

Он щурит глаза и улыбается мне в ответ, как будто я отмочил знатную шутку.

Сегодня утром Родрик спустился к пруду. Не было еще и пяти, что-то брезжило на горизонте – то ли заря, то ли отсветы столичных огней. Наверху, в доме, спала уставшая после вчерашней ссоры Хилина.