8 сентября 1380 года, утром русские полки перешли Дон и смело ударили на татар.

– Княже, дозволь слово вымолвить! – обратился к Дмитрию Ивановичу любимец его, боярин Михаил Андреевич Бренко.

– Говори, Михайло Андреевич! – ласково ответил великий князь.

– Разреши, княже, мне твои доспехи княжеские на себя надеть и стяг твой великокняжеский на свои рамена принять!

Дмитрий с изумлением взглянул на говорившего.

– Татары знают хорошо твои бранные доспехи, – будут пытаться тебя в полон взять или убить… Горе великое для всея Руси будет, коли то случится! Погибнет пастырь – разбегутся и все овцы его, и снова святая Русь попадет под ярмо татарское!

– Верный ты раб, Михайло, – растроганно произнес Дмитрий Иванович, – говоришь правду!

И, сойдя с коней, князь и боярин поменялись доспехами и конями. Бренко взял благоговейно черный великокняжеский стяг и поставил его в особый поставец у правого стремени… Белый конь прядал ушами.

– Да хранит тебя Бог, Михайло Андреевич! – сказал великий князь, приложился к иконе Пресвятой Богородицы, помещенной на своих бывших доспехах, перекрестился истово широким крестом и поскакал в самую сечу.

На невысоком кургане остался с несколькими дружинниками боярин Бренко, твердо держа в стремени великокняжеский стяг.

Запели, завизжали над его головою татарские стрелы; заметили зоркие вражеские очи на холме доспехи Дмитрия Ивановича и стяг. Так и рвутся поганые до кургана добраться. Но держатся дружинники и разят врагов длинными своими копьями.

Все больше и больше разгорается бой, все сильнее наседают на русских татарские полчища!

«Посечены многие князья, бояре и воеводы русские, мечами булатными о шеломы хановские!»

Побеждены князья Белозерские, Федор Семенович да Семен Михайлович. Разметаны по степной пыли русые кудри Тимофея Валуевича. Раскинувши руки могучие, лежит навзничь Андрей Серкасович рядом с Михаилом Ивановичем.

«И иная многая дружина! Пересвета чернеца, брянского боярина, на суженое место привели!»

Дрогнули русские полки и побежали; татары с гиком за ними погнались.

Увидел из засады князь Владимир Андреевич, как побежала рать православная, заплакал он горько и сказал боярину Волынскому-Боброку:

– Пропала русская земля! Пойдем с нашими полками, хоть честь свою сохраним, костьми ляжем!

– Не время, князь, – ответил спокойно воевода, – ветер прямо на нас дует, подождем!

«По сих же 9 часа дни призре Господь милостивыми очами на великого князя Дмитрия Ивановича и на все князи русские, и на крепкие воеводы, и на все християны и не устрашиша християне, дерзнуша яко велиции ратницы, – говорит летописец. – Видеша вернии; яко в 9 час бьющеся ангели помогающе християнам и свв. мученики полкы и воина великаго Христова Георгия и славного Димитрия и великих князей тезоименитых Бориса и Глеба, в них же б воевода священного полка небесных сил великий Архистратиг Михаил; видеша погании полцы двои воевод тресолнечные полки и пламенныя их стрелы яже идут на них, безбожный же татары от страха божия и от оружия християнского падаху.

Вознесе Бог десницею великою князя Димитрия Ивановича на победу иноплеменника. Безбожный же Мамай со страхом встрепета!» – кончает летописец.

Ждать долго не пришлось; ветер переменился, и воевода Боброк вместе с князем Владимиром Андреевичем бросились на татар. Последние, не ожидая встретить нового неприятеля, дрогнули и, в свою очередь, побежали. Русские, видя беспорядок в татарских полчищах, дружно надвинулись на них и погнались за врагом.

Гнали до самой реки Мечи; человеческая кровь разливалась на десять верст, лошади ступали по трупам, много людей полегло в этом бою.

Поединок на Куликовом поле. Художник Михаил Авилов. 1943

Победа русских была полная. Князь Владимир Андреевич, возвратившись с поля, стал на костях и велел трубить в трубы. Медленно собирались на звуки труб измученные бойцы. Много их полегло на поле брани.

– Где же Ольгердовичи? – спросил Владимир Андреевич.

– Посечены! – был ответ дружинников.

– А брат, а великий князь Дмитрий Иванович? – снова спросил князь Владимир, с тревогой посматривая на ратников.

– Видел я, как на него насели четыре татарина, – ответил седой дружинник, весь залитый кровью. – Я не мог ему помочь, но видел, что он бежал от них.

– Великий князь ранен, – заметил другой ратник, – у него на лице была кровь.

– Ступайте, ищите великого князя! – обезумевши от горести, приказал Владимир Андреевич. – Живого или мертвого – найдите мне брата.

Все бросились на поиски.

– Убит великий князь! – с ужасом воскликнул воевода Боброк, заметив на кургане доспехи князя с иконой Богоматери на груди.

Белый конь, пораженный вражеской стрелой, лежал тут же.

Убитый лежал лицом к земле. Упавший стяг закрывал его голову.

Дружинники осторожно перевернули труп.

– Это не брат Дмитрий, – обрадованно вскричал Владимир Андреевич, – это боярин Бренко! Ищите, ищите, бояре, и вы, дружинные люди!

Долго искали тело великого князя и наконец наткнулись на Дмитрия Ивановича. Он лежал, весь израненный, без чувств, под ветвями срубленного дерева.

– Жив! – плача от радости, сказал Владимир Андреевич.

– Жив великий князь! – как эхо, пронеслось между полками.

Скоро Дмитрий пришел в себя и тихо спросил:

– Где я?

Ему было передано известие о победе и о потере русских. Услышав о смерти боярина Бренко, Дмитрий Иванович перекрестился и прошептал:

– Помяни, Господи, раба твоего болярина Михаила, положившего душу ради моего спасения!

Г. Северцев

Бракосочетание Евдокии с великим князем Дмитрием Ивановичем совершено было в 1366 году, января месяца в 18-й день, когда князю исполнилось восемнадцать лет, и он княжил уже шестой год. Брачное торжество праздновалось в Коломне со всем великолепием и пышными обрядами того времени. По словам летописца, это событие преисполнило невыразимой радостью сердца всех русских, и тем более виновников торжества. Но недолго суждено было молодой княгине наслаждаться безмятежной жизнью счастливого супружества. По собственным словам ее, не много испытала она радостей в супружестве. В самый год бракосочетания ужасная моровая язва поразила Москву. Затем следовали городские пожары, нашествие Ольгерда, поездка Дмитрия в Орду. Все эти бедствия, не относясь к Евдокии лично, само собой, разумеется, подвергали опасностям мужа, столицу, а затем уж и ее саму, как супругу великого князя. Она ствердостью переносила бедствия, являясь, сколько было в ее силах, помощницей своего супруга.

Узнав о Мамаевом нашествии, Дмитрий Иванович, по благочестивому обычаю своих предков, прежде всего поспешил в Успенский собор с молитвой о подании небесной помощи против врагов и потом уже разослал гонцов для сбора воинства. Тогда все вдруг пришло в движение, каждый горел желанием принять участие в предстоящей борьбе. Кто не мог служить Отечеству оружием, тот ревновал служить ему молитвами и делами христианского благочестия.

В этом последнем деле Евдокия подавала первый и лучший пример. Забывая о предстоящей опасности для своего супруга, она полностью посвятила себя делам благочестия. По словам летописцев, она непрестанно ходила в церковь и раздавала бедным богатые милостыни.

Великий князь между тем, устроив полки, отправился в Троицкий монастырь, чтобы принять благословение преподобного Сергия и просить его молитв. Возвратившись в Москву, он велел войскам выходить, а сам пошел в Архангельский собор. Укрепившись там молитвой и поклонившись праху своих предков, Дмитрий Иванович вышел из церкви. Тут встретила его Евдокия, окруженная женами князей и воевод, и множеством народа, собравшегося провожать великого князя. Последовало трогательное прощание Дмитрия со своею супругой. Он подошел к плачущей Евдокии и стал утешать ее.

– Оставь слезы, – сказал он. – Бог нам будет заступником, и мы не убоимся врагов.

Он обнял на прощание супругу и отправился в путь. Княгиня вошла с воеводскими женами в терем, села под южными окнами лицом к набережной и грустно смотрела вслед удалявшемуся супругу. Она горько и тихо плакала.

– Господи Боже великий! – глубоко вздохнув, воскликнула она. – Презри [посмотри] на меня, смиренную, удостой меня еще увидеть славного между людьми великого князя Дмитрия Ивановича! Крепкой рукою Твоею дай ему победу на супостатов! Да не постигнет христиан та же участь, какая постигла их на реке Калке! Не дай погибнуть остатку христиан, да славят они святое имя Твое! Уныла земля Русская, только на Тебя уповаем, Око Всевидящее! У меня осталось три сына, но все они еще в детских летах. Кто защитит их от ветра буйного и от зноя палящего? Возврати им отца и не дай им осиротеть!

Не в одной Москве, но и во всех других городах, по словам летописца, раздавались сильные стоны, плач и рыдания. Всех безутешней были женщины. И среди них более всех было причин для скорби у княгини Евдокии.

Но поход имел благоприятный исход, ярко блеснула заря свободы от татарского ига в русских душах.

Но скоро снова земля покрылась темным облаком – на Москву нахлынул Тохтамыш. Евдокии пришлось покинуть Москву, и по дороге в Переславль она чуть не попала в плен к татарам. Обложив Московское государство тяжкой данью, подозрительный Тохтамыш задержал в Орде в качестве заложника ее старшего сына Василия. Еще более жестокий удар поразил великую княгиню 22 мая 1389 года, когда, не достигнув еще сорока лет, умер ее муж.

– Зачем умер ты, дорогой мой, жизнь моя, зачем оставил меня одну вдовою?! – восклицала она. – Зачем я не умерла прежде тебя? Куда зашел свет очей моих? Куда скрылось сокровище жизни моей? Почто не ответствуешь мне, супруге твоей? Цвет мой прекрасный, зачем так рано увял ты? Господин Мой, что же не смотришь на меня, не отвечаешь мне? Ужели ты забыл меня? Вот мы – я, жена твоя, и дети твои!

Что же не даешь нам никакого ответа? На кого оставляешь меня и детей своих? Рано заходишь, солнце мое, рано скрываешься, прекрасный месяц мой, рано идешь к западу, звезда моя восточная! Где честь твоя, где слава и власть твоя? Был государем всей русской земли, а ныне мертв и ничего не имеешь в своем владении! Много примирил стран, много одержал побед, а ныне сам побежден смертью!.. Как оплакать и как выразить мне свое горе?… Боже великий, Царю царей, будь моим заступником! Пресвятая Богородица! Не оставь меня и не забудь меня во время печали моей!

Этой жалобой оканчивается плач Евдокии над гробом. Потеря супруга была для нее несчастьем, последним испытанием, разорвавшим все связи с земным миром. Евдокия отреклась от мира, изнуряя тело свое постом и молитвой и посвятив себя всецело на дела благочестия и благотворения.

И. Кондратьев

В пище русских людей XIV века преобладали разного рода мучные и крупяные продукты. Муку обычно делали сами. При археологических раскопках в Москве и других старых городах часто находят ручные мельницы из двух небольших круглых жерновов – нижнего неподвижного и верхнего, вращающегося вокруг оси. Из зерен пшеницы варили кашу, а зерна ржи, ячменя, овса, проса использовали для приготовления хмельных напитков – браги или пива.

Главным мучным кушаньем Руси, употреблявшимся всеми – богатыми и бедными, старыми и молодыми, духовными и светскими, – ежедневно и при каждой трапезе был, конечно, хлеб. Он был настолько распространенным и необходимым кушаньем, что название его стало синонимом понятия еды вообще. Он всегда изготовлялся из «кислого», то есть заквашенного теста. Хлеб был, как и в наши дни, двух видов – «черный», или ржаной, и «белый», или пшеничный. Лучшим считался «крупичатый» белый хлеб из хорошо обработанной пшеничной муки.

Различали «решетный» хлеб из муки, просеянный через сито с очень частой сеткой. Хлеб из плохо очищенного зерна назывался «пушным» или «мякинным».

Замешанному с водой и закваской тесту давали «подойти» в теплом месте, после чего еще раз тщательно перемешивали, и лишь тогда формовали изделия, которые часто специально подрезывали сверху, чтобы получилась хрустящая корка. Большой круглый хлеб назывался «каравай», а также «коврига». Другим видом лучшего хлеба был «калач», имевший фигурную форму. Из текста пекли и пироги с разнообразной начинкой – капустой, кашей, садовыми и дикими ягодами, мясом, птицей, рыбой, – а также блины.

Овес, ячмень, гречиха, просо, горох употреблялись в пищу преимущественно в виде каши. Для подготовки зерна к приготовлению каши обычно служили деревянные ступы с пестами. Из семян льна и конопли получали широко употреблявшееся в пищу растительное льняное и конопляное масло.

Одним из главных пищевых продуктов того времени была репа. Ее ели сырой, а также готовили из нее разнообразные кушанья. Не меньшее значение для стола того времени имели капуста, огурцы, свекла, редька, морковь. Капуста была распространена, наверное, больше, чем любой другой из названных продуктов. Об этом говорит хотя бы тот факт, что огород часто называли капустником. Капусту варили, жарили, квасили впрок.

Огурцы ели свежими и солили на зиму. Известны были и приправы – лук, чеснок, хрен.

Репа, капуста и свекла использовались в основном для приготовления жидких блюд – «хлебова» (супов, в современном понимании этого слова), «репицы», щей и борща. Также из капусты, моркови, гороха, редьки готовили и разнообразные густые кушанья – репу пареную и печеную, капусту вареную с маслом и крошеную с рассолом, морковь пареную под чесноком, горох с перцем, редьку в соку.

Кроме овощей, на столе постоянно находились различным образом приготовленные фрукты – яблоки, вишня, малина (редкий сад того времени бывал без малинника) и, в меньшей степени, сливы и груши. Немаловажное место в пище занимали и продукты, собранные в лесу: грибы, ягоды, орехи. Окрестные леса были полны малины, земляники, черники и брусники.

Безусловно, основой обеденного стола была мясная и молочная пища. Из мяса чаще всего употребляли баранину или свинину, в то время как говядину и телятину ели реже. Конина считалась у русских нечистой, поэтому ее не ели совсем, кроме особых случаев, когда нельзя было достать не только другого мяса, но вообще никакой другой еды и грозила голодная смерть. Охотились рядовые граждане не часто, и добыча в подмосковных лесах крупного зверя и различной птицы, дававшей значительное количество мяса, была привилегией зажиточных людей – бояр и князей. Поэтому мясо кабанов, оленей, лебедей, рябчиков и даже зайцев появлялось почти исключительно на столе богатых горожан.

Туша животного использовалась полностью, вплоть до внутренностей: кишки начиняли ячневой, гречневой или овсяной кашей, из губ, ушей и голеностопной части ног делали студень и т. д. Кушанья из мяса готовили вареные и жареные. Мясо жарили на вертелах и сковородах, из него изготовляли начинку для пирогов.

В целом пища русских горожан того времени была довольно бедна мясом, хотя и несколько обильнее, чем крестьянская. Определенную роль в этом играли и православные посты, когда запрещалось употреблять в пищу мясо и молоко в любом виде. Что касается рыбы, то она считалась едой полупостной, и поэтому очень широко употреблялась в пищу, тем более, что реки изобиловали самой различной рыбой, вплоть до осетров. Поэтому не редкость на столе была и икра.

Молоко пили преимущественно коровье. Козье и овечье молоко существенного значения в питании не имело, а кобылье молоко не пили вообще. Молоко пили натуральным и квашеным, а, кроме того, из него изготавливали сметану, сыр, масло.

Очень большое место в еде населения Древней Руси играл мед. Добывать сахар из свеклы тогда на Руси не умели, поэтому мед был единственным продуктом, которым можно было «подсластить» стол. На меду изготавливали все сладкие блюда и напитки. Его добывали в лесу из «бортей» – ульев диких пчел (это занятие называлось бортничеством), а также разводили и домашних пчел. Сладких блюд (в основном из фруктов на меду и патоки) умели готовить великое множество – в меду варили арбузы, дыни, яблоки, груши, вишни, а также «взвары» – нечто вроде компота.

Кроме местных продуктов, в пищу (преимущественно у богатых) шли привозные плоды (например, лимоны), а также острые приправы – перец и горчица, доставлявшиеся на Русь с Востока.

Из напитков наибольшее распространение имел хлебный квас, который употребляли все сословия общества того времени. Его готовили из сухарей, замешанных на воде с солодом, отрубями и мукой. Замесив, парили в печи, а затем процеживали и заквашивали, после чего ставили в погреб. Из кваса готовили и разные блюда, например окрошку. Напитки для питья приготовлялись также из зерна или меда. Богатые горожане употребляли в больших количествах и привозное вино – в основном византийские виноградные вина.

Хранить продукты в то время было сложно, и держали их обычно в клети (хозяйственном помещении) и погребе. В клети хранились продукты, которые могли долго лежать, а в погребе – скоропортящиеся. Так зерно хранилось в клети в бочках, бочонках, кадках или плетеной таре – коробьях. Мясо обычно замораживали (скот забивали преимущественно поздней осенью, чтобы не расходоваться на корм зимой), либо солили, коптили, вялили, а сало – перетапливали. Соленую говядину так и называли «солониной», соленую и копченую свинину – «ветчиной». Коптили, солили и варили также и рыбу. Для хранения сушеных и вяленых мяса и рыбы в городских дворах существовали специальные постройки – «сушила». Овощи, как уже говорилось, также солили и квасили впрок, в соленом виде сохраняли грибы, которые были основной пищей в Великий пост, в моченом – ягоды и фрукты.

Молитва Александра Пересвята перед битвой. Художник Павел Рыженко

Царь Иван IV Васильевич Грозный

1530–1584

Сын великого князя Василия Ивановича от второй супруги, Елены Васильевны Глинской. Родился 25 августа 1530 года. Трехлетним ребенком в 1533 году, по кончине отца своего, он был провозглашен великим князем. Регентшей государя сделалась, по завещанию Василия III, его мать. Дяди мальчика-государя, князья Юрий и Андрей, были заточены ею в каземат, как недовольные ее управлением. Второй из них прибег и к вооруженному восстанию. Дядя Елены, князь Михаил Глинский, не одобрявший ее также, тоже был заключен под стражу.

Между боярами многие не любили правительницу; частью потому, что великий князь развелся со своей первою женой и женился на иноземке, частью же за предпочтение, которое она оказывала князю И.Ф. Овчине-Телепневу-Оболенскому.

Со смертью Елены в 1538 году открылось поприще боярским смутам. Власть захватил известный своей энергией князь В.В. Шуйский. Через шесть дней после кончины Елены Глинской схвачены были князь Овчина-Оболенский и сестра его, мамка великого князя, Челяд-нина. Выпущенный из тюрьмы князь Вельский, по подозрению в желании подчинить себе великого князя, был снова посажен в тюрьму. После смерти князя В.В. Шуйского брат его, князь Иван, низложил митрополита Даниила, расположенного к Вельскому.

Тяжело было правление Шуйских при малолетнем государе для Русской земли. Сам великий князь позднее в письме к Курбскому не добром поминает свое детство. Он рассказывает, что князь Иван Шуйский клал при нем ноги на постель отца, не давал ему вовремя еды, расхитил из казны сосуды и деньги. Князь Курбский рассказывает, что правители пренебрегали воспитанием великого князя, приучили его к жестокости. Позднее, когда Ивану Васильевичу было 15 лет (уже во время влияния Глинских), он скакал по улицам, давил людей, а «пестуны» дивились его мужеству. Заняться его воспитанием им было некогда: Шуйские, как потом и Глинские, думали только о своей корысти. Это развило в великом князе недоверие и даже презрение к людям, лишило его умения сдерживать свои порывы.

В 1540 году князь Иван Вельский был освобожден из тюрьмы и занял место Шуйского. При нем отдохнула земля: псковичам дана губная грамота, выпущен был из заточения двоюродный брат великого князя – Владимир Андреевич.

Власть Вельского была непродолжительна: в 1542 году Шуйский, вызванный своими приверженцами из Владимира (говорят, что в заговоре участвовало 300 человек), заточил Вельского, который вскоре был убит. Митрополита свергли и едва не убили. Митрополитом был поставлен знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на великого князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии Иван IV Грозный.

Недолго правил князь Иван Шуйский. Скоро место его заняли его родственники, князья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские и Федор Иванович Скопин. Прежние насилия продолжались: из государевых хором вытащили Воронцова, которого государь очень любил, били его по щекам и не умертвили только по просьбе великого князя, но сослали в Кострому. Один из клевретов Шуйских дошел до того, что, наступив на мантию митрополита, изодрал ее.