Пока профессор Левин занимался ранеными, мы сосредоточили всю мощь нашего огня на противнике, пытаясь помочь спасательной команде пробиться к нам. Парни отчаянно старались выбраться из этого пекла. Ирония судьбы – мы спасали людей, пришедших нам на помощь.

Надо было торопиться. Враги, увязшие тут, могли в любую секунду применить более мощное оружие.

– Быстрее! – закричал Советник. – Все в проход! Поторапливайтесь!

Гвардейцы из группы спасения бежали к нам, отстреливаясь на ходу. Некоторым не везло, и они падали с простреленными спинами. Раненым мы помочь не могли, как бы это жестоко ни звучало. Вытаскивать их было самоубийством. И беднягу не спасешь, и сам погибнешь.

Справа от меня стрелял Вольфганг – одиночными, тщательно выбирая цели. Слева нещадно палил из автомата Айра Хоскис. Рот у него был перекошен, глаза горели исступленной яростью. Видимо, чужаки так допекли лаборанта, что на смену его страху пришла дикая ненависть. Мне уже доводилось наблюдать такие перемены с людьми на фронте. Главное, чтобы злость не взяла верх над разумом, уберегла от рискованных поступков. Я надеялся, что Айра в душе все равно оставался трусоватым, от этого не избавишься в несколько минут, и со временем мозги у него встанут на место.

Я ошибся.

Наши люди по приказу Броуди уже начинали входить в пещеру, когда на поле боя между нами и чужаками появился гвардеец, тащивший на спине парня с оторванной голенью. Несколько тварей гнались за ними по пятам, стараясь оставаться на одной линии огня с ними, тем самым не давая нам возможности стрелять. Скорее всего, они хотели ворваться на наши позиции с помощью столь нехитрого маневра. Самое поганое, что у них это вполне могло получиться.

Вот тут Айра Хоскис и выскочил из укрытия, словно чертик из табакерки. Он двигался зигзагами, постоянно стреляя короткими очередями.

– Стой! – заорал я. – Не смей!

Но было поздно. Айра отбежал влево и начал автоматными очередями отсекать тварей от упрямого гвардейца. Двое чужаков упали, искромсанные пулями. Другие бросились врассыпную и сразу попали в наши прицелы. Айра дал еще одну очередь, но на этот раз промахнулся. Парень без должной подготовки и боевого опыта едва ли мог долго продержаться, но удивительным образом ему пока везло.

– Назад! – снова закричал я ему. – Беги!

Но молодой ученый не послушал, а может, и не услышал в запале боя, в непрекращающемся грохоте. Сбоку от него черными тенями проскользнуло несколько чужаков. Айра заметил их. Он был чертовски спокоен. Развернул автомат в сторону приближающихся врагов, полоснул очередью.

Теперь чужаки перенесли огонь на Хоскиса. Мы из всех стволов палили по врагам, отстреливая нападавших, но было поздно. Айра уже не мог спастись. Мне кажется, он знал, что время его сочтено, и не боялся смерти. Удивительно, как меняет нас война! В одну секунду, в один короткий миг ты становишься совсем другим человеком…

Плотность огня была чудовищной. Айру Хоскиса, прожившего всю жизнь трусом, но погибшего храбрецом, изрешетили вражеские пули. Колени его подогнулись, и он упал на землю, которую защищал. Оружия он не выпустил. Умер, как подобает настоящему солдату.

Гвардеец с раненым товарищем на спине заскочил за камни. Оказалось, что парень с оторванной голенью был уже мертв, в его затылке зияла огромная, обожженная по краям рана. Получалось, что из большой группы гвардейцев-спасателей живыми из боя вышли лишь несколько человек, из которых у двоих были легкие ранения.

Превосходящие силы противника напирали. Медлить дальше было нельзя, и мы отступили к лазу в пещеру. Гвардейцы включили закрепленные на касках маленькие, но достаточно мощные фонари, осветив ее.

Я оказался единственным обладателем гранаты, да и заходил одним из последних. Так что взрывать проход выпало именно мне. Достал гранату, под руководством Советника и по его настоянию задал время взрыва – две минуты. Затем аккуратно спрятал ее под обломок камня.

– Уходим! – нервно прокричал Броуди. – Расчетное время – минута пятьдесят секунд!

Зная страшную разрушительную силу гранаты, я бы взял фору побольше, но твари не оставляли нам выбора. Они готовы кинуться за нами в любую дыру, их не остановит даже автоматная очередь. Они будут дохнуть под пулями, но лезть напролом.

Мы побежали. Слышно было лишь тяжелое дыхание запыхавшихся гвардейцев. Время тянулось чертовски медленно. Казалось, уже давно должен был раздаться оглушительный взрыв, но ничего не происходило. Каждый из нас думал только об одном – не обрушит ли взрыв на наши головы своды пещеры, не раздавит ли падающими камнями?

Отойдя метров на сорок в глубь пещеры, мы остановились и залегли. Советник приказал гвардейцам погасить фонари. Мы ждали тварей, которые должны были последовать за нами.

Лаз в пещеру ярким пятном солнечного света горел в кромешной темноте. Стараясь отвлечься от дурных мыслей, я напряженно всматривался в него. Мне нестерпимо хотелось броситься прочь, подальше от входа.

И тут мы увидели, как в лаз полезли твари. Они двигались крадучись, опасливо. Сначала один чужак прошмыгнул в темноту. Остановился, озираясь. За ним последовали другие. Я начал опасаться, что граната не взорвется, крепче сжал автомат, нацелился на маленькие фигуры инопланетных солдат. И в этот момент адский грохот разорвал тишину пещеры, оглушив нас. Земля под ногами содрогнулась, сверху посыпались мелкие камни. Горячая, обжигающая волна обдала лицо. Пространство пещеры заполонил едкий дым, стало тяжело дышать, кто-то рядом со мной закашлялся.

Несколько гвардейцев ринулись вперед. Лучи фонарей на их касках резали темноту. Раздались редкие выстрелы – бойцы добивали раненых чужаков.

– Посветите кто-нибудь! – надсадно захрипел я, не узнавая своего голоса.

– Сюда! – повторил Советник.

На этот раз несколько лучей осветили пещеру, пробиваясь сквозь постепенно рассеивающуюся пелену дыма. Пещера была громадной. Люди поднимались, отряхивали пыль с одежды. Кто-то надсадно кашлял, кто-то ругался, не стесняясь в выражениях.

Затея нам удалась. Граната рванула в нужный момент, проход наглухо завалило тоннами скальной породы. После жаркого боя и оглушительного взрыва в пещере стало тихо, словно в склепе. Было неприятное ощущение, что замурованы мы навеки. А вот чувства безопасности так и не появилось. Я искренне надеялся, что у чужаков не возникнет идеи раскапывать нас. Как бы то ни было, задерживаться здесь мы не могли, следовало скорее убраться отсюда подальше, а потому наш небольшой отряд продолжил путь в глубь подземелья по одному из многочисленных ходов. Советник шел впереди, то и дело сверяясь со своей картой.

Когда мы удалились метров на сто от входа, позади раздалась серия взрывов и последовавший за ней оглушительный грохот, эхом прокатившийся по туннелю. Обозленные чужаки массированно обстреливали одиноко торчащую среди леса скалу тяжелой артиллерией, чтобы уничтожить ее и добить тех, кто спрятался внутри пещеры. Земля под ногами задрожала, по стенам поползли трещины, и в поднявшейся пыли на нас обрушился настоящий дождь песка и мелких камешков. Дышать стало чрезвычайно трудно, пришлось воспользоваться имевшимися на касках масками-противогазами. Но в целом ничего страшного не произошло. Чужакам было невдомек, что от расположенной под скалой пещеры тянется лабиринт подземных ходов. Засыпав пещеру, они рассчитывали покончить с нами, но просчитались. Нас там уже не было.

– Надеюсь, ваш план сработает, – сказал я Советнику.

– Должен, – ответил Броуди, отвлекаясь от карты. – Когда мы выберемся наружу, передадим на базу наши координаты, и они постараются вызволить нас. – Советник вновь сверился с картой, оглянулся на понуро бредущих гвардейцев: – Пожалуй, опасность миновала. Можно передохнуть и уделить внимание раненым.

Его слова были восприняты с энтузиазмом. Бегать и стрелять всем надоело до чертиков, люди измотались до предела.

Мы дошли до очередного расширения тоннеля, маленькой пещерки, и расположились в ней. Благодаря мощным фонарям на касках гвардейцев, снятых и положенных вдоль стен, освещение получилось великолепным.

Левин колдовал над ранеными. Сперва он сделал уколы, прикладывая к коже «спичечные коробочки» из аптечки, с которыми я уже познакомился на собственном опыте. Затем чем-то смазывал ранки, светил на них лучом какого-то прибора, склеивал их.

Не знаю, как у остальных, но у меня появился зверский аппетит. Я попытался вспомнить, когда ел последний раз. Вроде бы вчера вечером, перед сном. Утром, конечно, был завтрак, но перед полетами всплесками аппетита, как правило, никто не страдал. Не до того в такие моменты, сказывается нервное напряжение. Ведь неизвестно, вернешься ты с задания домой или сгоришь в подбитом штурмовике. Пытаешься отогнать подобные мысли перед вылетом, да только получается с трудом. Мало кому еда в рот полезет. Так, если выпить чаю стакан, да и то с неохотой.

И тут я аж вздрогнул! Мое «вчера» было в сорок третьем году, а сейчас, как сказал в катере Броуди, – две тысячи сто двенадцатый! Че-е-ерт… Получалось, что я не ел сто шестьдесят девять лет! От этой мысли мороз пробежал по спине. Последние часы мы куда-то бежали, летели, сражались с нечистью, и подумать о сложившейся ситуации просто не было времени. Но сейчас я попытался охватить разумом ту пропасть, через которую нас протащил профессор Левин.

Сто шестьдесят девять лет! Давным-давно умерли все мои друзья и знакомые. Весь мой мир рухнул, превратившись в пепел и пыль, и на его останках возник новый. Страшно было оказаться в полном одиночестве в чужом мире. Нам сказали, что мы находимся в районе Уральских гор, но это уже были не мои горы.

И пусть я не обзавелся детьми, а маму убили немцы, но у меня оставались там друзья, боевые товарищи, девушки, которых я любил. Даже враг, которого я должен был стереть с лица земли. Все они были там!

Простое слово «там», но, если вдуматься, насколько оно может быть страшным! Время ушло вперед, сминая своим громадным мельничным колесом все то, чем я дорожил. Оно не церемонилось, ему не было никакого дела ни до меня, ни до других людей. Мы были мелкими песчинками, скрипевшими, перемалываясь в жерновах вечности.

И я тоже должен был остаться там. Но вместо этого бегаю от четырехглазых полутораметровых чудовищ в компании немецкого летчика, которого должен был убить. И этот блондинистый ариец прикрывает меня огнем, спасая от мерзких инопланетных тварей.

Я с силой потер виски. От всей этой хреноты можно было сойти с ума. Мне необходимо было отвлечься, передохнуть. Наверное, было бы проще, если бы мама оказалась права и я очутился в аду.

– Советник! – окликнул я Броуди. – Можем мы, пока есть время, немного перекусить?

– Да, конечно, – меланхолично пробормотал он. – Ребята этим уже занимаются. Хотя лично у меня аппетита совсем нет.

– Ну-у, – протянул я и потом громко добавил: – У вас просто не было голодовки сроком в сто шестьдесят девять лет. А нам с Вольфом пора бы и подкрепиться.

Броуди, нахмурив лоб, задумался, не поняв сразу моей шутки, а потом, наконец сообразив, захохотал. Причем так, что я всерьез испугался, не случится ли обрушение свода пещеры. Его дикий гогот разнесся по подземелью гулким эхом. Через минуту к нему присоединились все. Хохотал Левин, взъерошивая свои волосы; закидывал белобрысую голову Вольфганг Шульц; постанывал от смеха, морщась и хватаясь за сломанные ребра, наш пилот; ржали, как кони, гвардейцы. Я в конце концов тоже не выдержал.

Это была разрядка. Тяжелый бой вымотал нас, истощил душевные и физические силы. И теперь мы восполняли эту нехватку. Со смехом к нам возвращалась жизнь, мы снова были полны сил и энергии. Мы знали, что можем бить врага и будем крушить его, пока не победим или не погибнем. Именно тогда я понял, что человеческую расу можно истребить, но сломить невозможно.

– Думаю, действительно надо перекусить, – отсмеявшись и глубоко выдохнув, сказал Броуди. – Ребята, доставайте пайки.

К нам подошел профессор Левин:

– Советник, с ранеными все в порядке. Тяжелых, к счастью, нет, а легких я подлатал. Двигаться могут все, включая пилота.

Со стороны обрушенного входа в пещеру до нас вдруг донесся странный, едва слышный рокочущий звук. Как будто кто-то пытался разобрать завал. Сверху посыпались мелкие камушки.

– Что это?! – спросил, поднимая голову, Шульц.

– Не знаю. Может, подмога подоспела и пытается нас вызволить? – Советник неуверенно оглянулся. – Но нас бы предупредили. Сигнал в этом месте хорошо ловится.

– Значит, твари хотят убедиться, что никто из нас не выжил, – сухо проговорил я. – Они разбирают завал.

– Что будем делать? – Вольфганг поднял лежавший рядом автомат.

– Уходим вглубь, – встревоженно пояснил Советник. – К другому выходу.

Броуди задумчиво сверился со своей пластиной. Рокот вдали нарастал, звук стал резче.

– Вы уверены, что там нас найдут другие спасательные группы? – поколебавшись, задал волнующий всех вопрос Левин.

– Уверен, – кивнул Броуди.

– А если и там нас будут ждать чужаки?

– Это возможно, – согласился Советник. – Мы не знаем, что происходит на поверхности, но наша первостепенная задача – сохранить оставшихся людей, выбраться отсюда. А сидеть здесь и ждать нет смысла. Каждая минута промедления чревата для нас.

Несмотря на решительные нотки в голосе, Советник все еще медлил, пытаясь принять решение. Я подумал, что люди будущего действительно сильно изменились. Нет, они не стали глупее нас. Они просто потеряли умение быстро реагировать на чрезвычайные ситуации. Тому было рациональное объяснение, ведь мир, в котором они существовали до нашествия чудовищ, давал им возможность жить расслабленно.

Я же успел повидать многое. Рано стал сиротой, пережил страшный голод. Антонина Семеновна, ставшая для меня матерью, приютила меня, спасла от голодной смерти. Все детство, сколько я помнил, мы перебивались кое-как. Жили бедно, но жили. Успевали при этом радоваться, веселиться. И когда пришла война, тоже не унывали. Нас звал долг, и мы шли добровольцами на фронт. Многие мальчишки приписывали к своему возрасту год-два, чтобы отправиться воевать наравне со взрослыми.

Не скрою, чувство растерянности овладело нами, когда мы услышали о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Но мы быстро поняли, что нельзя распускать нюни и надо сражаться. Бывали, конечно, моменты, когда человек падал духом, но рядом были его товарищи, с которыми он воевал бок о бок, и они помогали ему.

В этом новом для меня мире все было по-другому. Я уже успел повидать здесь смертей, гвардейцы погибали один за другим, пытаясь спасти нас. Бойцы беспрекословно выполняли приказы командиров, хотя знали, какая участь многим из них уготована. Но теперь мне стали видны детали, на которые прежде в суматохе я не обращал внимания. Бравых гвардейцев, несмотря на великолепное обмундирование, экипировку и отличное вооружение, объединяла полнейшая растерянность, явно читавшаяся на их лицах. В них я увидел необстрелянных желторотых мальчишек, брошенных в гущу сражения и оставленных там погибать. Да, они до конца выполняли свой долг, сражались храбро, но… неумело. И в них не было той непоколебимой, злой веры в Победу, которая пронзала все наше существо, каждую клеточку, которая вела нас. Они были скорее мучениками, чем солдатами.

Глупо было бы думать, что мы, солдаты Великой Отечественной, лишены страха. Это естественное состояние любого человека на войне. Я с первого дня боялся, но успел сродниться с этим чувством, научился управлять им. У нас была главная цель – победить любой ценой. Мы тоже постоянно были в напряжении. А как иначе? Иногда за день у меня выходило до трех боевых вылетов. Больше просто физически невозможно осилить. Страх всегда был рядом. Положенные к ужину сто граммов, конечно, сглаживали это состояние, но не убивали его совсем.

И все же мои сослуживцы и друзья разительно отличались от этих мальчишек. Даже немецкий ас выглядел иначе. Страх придавал нам сил. Он становился внутренним врагом, которому мы ежеминутно доказывали, что нас не сломить. Это была злость, желание уничтожить врага, стереть его с лица земли навсегда и безвозвратно. Это была любовь, любовь к Родине, отчаянное желание защитить Отчизну от вероломного зверя.

Теперь я понимал, зачем такие, как я и Вольфганг Шульц, нужны профессору и его современникам. Даже Советник, который, несомненно, был человеком мужественным, вылеплен из совсем иного теста, нежели мы. Не знаю, о чем думал Шульц, но я почувствовал громадную ответственность, возложенную на мои плечи изобретательным профессором, давшим нам второй шанс. В нас, в отличие от них, была способность в критический момент контролировать свои эмоции, обратить свои страхи в мужество, не становясь при этом пушечным мясом, как гвардейцы. Ведь эти люди еще недавно жили счастливо. Может, они и не подозревали об этом, но это так. Жизнь без войн, что может быть прекраснее? Но, видно, такая судьба уготована человечеству, что никуда не деться ему от разрушительной всепожирающей войны. Люди будущего сумели обуздать в себе звериные инстинкты, они нашли возможность мирно сосуществовать друг с другом, но им снова не дали. Теперь враг появился извне. И этот враг оказался самым жестоким и кровожадным в истории человечества. И напал он в тот момент, когда люди оказались совсем не готовы защищать себя. Ведь самое лучшее вооружение не стоит и гроша, если им управляет изнеженный, неспособный быстро принимать верные решения человек. Бросать гранаты можно научить даже обезьяну, но вере в Победу ее не научишь, как ни старайся.

Конечно, мной руководили опытные командиры, имевшие солидный боевой опыт – Финская война, Халхин-Гол, Испания. Но и мы с товарищами были не промах. Дух защитника Отечества был впитан нами с молоком матери. Поэтому я теперь понимал, отчего медлит с решением Советник. Эти люди – другие, и командиры у них другие.

– Надо уходить в глубь пещер, – не выдержал, наконец, я.

– Так будет правильнее, – поддержал меня Вольфганг.

Советник внимательно оглядел нас и, помедлив, пояснил:

– К другому выходу ведет несколько проходов. Но сканер не показывает, насколько они широки. Если выберем неверный путь, уткнемся в щель, через которую будет невозможно пробраться дальше. Попадем в ловушку.

– Так вышлите разведчиков по этим проходам, – порекомендовал я.

Броуди последовал моему совету, отправив четырех гвардейцев в разных направлениях.

Пока мы ждали их возвращения, я не утерпел и обратился к профессору Левину с вопросом, который меня волновал больше всего, но не было удачного момента его задать. К тому же я надеялся отвлечь Левина, очень переживавшего смерть Айры Хоскиса.

– Простите, профессор, не могу не задать вопроса. Вы сказали, что мир был освобожден от фашизма? Так?

– Да. – Он обернулся ко мне, посмотрел странно, вроде как с сожалением.

– Но в таком случае в конечном итоге победил коммунизм, не так ли? – спросил я и почувствовал, что голос мой предательски дрожит.

– Как бы вам сказать… – протянул Левин, и мне стало не по себе. Я вспомнил выражение лица Вольфа, когда тому сообщили о поражении Германии во Второй мировой войне.

Профессор почесал подбородок и продолжил, аккуратно подбирая слова:

– Коммунистическая идея продержалась чуть дольше, но тоже не была воплощена в жизнь. Социалистический строй Сталина в Советском Союзе тоже зиждился на крови. Простите меня, Егор, но правление Сталина во многом было схоже с правлением Гитлера. Один убивал другие народы, другой мучил собственный. Вторая мировая война была плодом борьбы двух в чем-то схожих идеологий, пытающихся главенствовать, навязать свою идею остальному миру. Война была неизбежна, и кто-то должен был проиграть. Проиграл Гитлер. Но и Советский Союз через полвека распался. После было много всего перепробовано. Довольно долго Россия была демократическим обществом, но испытание свободой тоже не пошло ей на пользу. Оказывавшиеся во власти правители один за другим разворовывали страну, уничтожали ее изнутри.

– Но к чему все-таки пришел мир?!

– Прогрессивный мир пришел к единению. Это было главным шагом после Третьей мировой войны. А до этого была борьба за ресурсы, за власть над миром. Самым тяжелым и поворотным моментом в истории была борьба мусульманской и христианской религий. Мы дошли до того, что люди были готовы рвать глотки иноверцам и, поверьте, успешно делали это. Кровь ни в чем не повинных людей заливала планету. Самое ужасное, что и те и другие, по их же утверждениям, служили одному Богу. К счастью, разум в итоге восторжествовал. Потом была Третья мировая война, после которой приняли решение о необходимости всеобщего единства. На это потребовалось время, силы, средства. Но мы все-таки создали утопический мир, мечту человечества. И этот мир теперь падает к ногам инопланетных тварей.

Профессор вздохнул. Моя радость от того, что Советский Союз выиграл войну, рассеялась, словно папиросный дым. Если Левин не врал, да и какой ему был в этом смысл, наша победа, о которой мы так мечтали, впоследствии оказалась поражением. Я отказывался верить Левину, но понимал, что это глупо. Вольфганг, слышавший весь наш разговор, подошел ко мне и ободряюще похлопал по плечу. Я кивнул.

Вспомнил, как говорила мама: «Будешь вечно гореть в адском пламени со своим бесом усатым». Она воистину оказалась права. Сейчас я находился именно в аду. Подтверждением тому был нарастающий рокот со стороны заваленного входа в пещеру. Он становился громче с каждой минутой. Чужаки не желали оставлять нас в покое.

– Пора! – хлопнул в ладоши Советник. – Парни нашли проход. Он узковат, но потом расширяется. Выдвигаемся.

Сборы были недолгими. Судя по всему, у чужаков имелись в наличии некие приборы, показывающие подземные пустоты, и все мы понимали, что рано или поздно они разгребут камни, пророют дыру в подземные ходы и начнут нас вылавливать. Нам с ними не справиться.

По одному мы полезли в узкий проход. Протискиваться приходилось боком, и сквозь ткань комбинезона я чувствовал холодные влажные камни. Лучи бегали по стенам, создавая причудливые тени. Воздух тут был сырым и затхлым. Возможно, где-то рядом протекала подземная речка.

– Давайте сюда, – раздался голос идущего впереди гвардейца. – Дальше гораздо свободнее.

Мы последовали за ним. В этом месте действительно оказалось шире, но невозможно было идти в полный рост. Если мне потолок нависал над самой макушкой, то высокий Советник двигался согнувшись, втянув голову в плечи. Мы походили на шахтеров, выбирающихся из забоя. Лица наши были перемазаны, отчего в свете фонарей казались исхудавшими, изможденными. Хотя, наверное, именно такими мы и были.

– Жалко, больше гранат нет, – вдруг проронил Вольфганг Шульц. – Ох, пригодились бы сейчас!

– Зачем? – поинтересовался Советник.

– Установили бы большую задержку времени и спрятали в щели тварям гостинец.

– А если там дальше тупик? Мы и так себя почти замуровали.

– Все равно умирать, – невозмутимо парировал Шульц.

– Пустой разговор, – вмешался я. – Последняя граната у меня была. Ею проход и подорвали.

– Так у меня есть, – раздалось тихое бормотание за нашими спинами.

– Эй! – воскликнул Советник, оборачиваясь на голос. – Кто сказал?

– Я, – ответил сухощавый низкорослый гвардеец. – У меня есть. Забыл про нее совсем в суматохе. Одну я кинул, а эта осталась.

– Ох уж эти солдаты! – пробурчал Броуди. Кто-то из гвардейцев хмыкнул, но Советник повысил голос: – Прекратить смех! Дай-ка мне ее, мальчик. Пусть она у меня побудет.

Парень протиснулся к Броуди и с виноватым видом передал гранату.

– Ну что? – спросил у Советника Вольфганг. – Заложим подарочек?

– Нет. Прибережем на крайний случай.

Я был с ним полностью согласен. Впереди ждала полнейшая неизвестность, и граната могла оказаться нелишней.

Гвардеец-разведчик оповестил нас, что дальше туннель сужается. Перед нами вырисовывалась неширокая щель на уровне колен. По виду если в нее и мог протиснуться взрослый человек, то с великим трудом. Советник подошел к щели, нагнулся, послюнявил тыльную сторону ладони и поднес к проходу.

– Есть тяга, – удовлетворенно сообщил он. – Ветерком обдувает.

– Что делаем? – спросил я, подавляя в себе приступ клаустрофобии и вспоминая рассказы о застрявших в горах спелеологах.

– Снимаем все лишнее, оставляем тут и лезем, – приказал Броуди, стаскивая с себя китель.

Лишнего у нас, по счастью, было немного, но гвардейцам пришлось снять с себя каски и защитные куртки. На вид мягкие, хотя и плотные, они не сковывали движений солдат, но при этом я сам видел, как заряд, пущенный чужаком гвардейцу в грудь с небольшого расстояния, не причинил ему вреда. Ясно, что расставались с такой защитой солдаты с сожалением, но тут уж ничего не поделаешь. Оружие и отсоединенные от касок фонари, конечно, взяли с собой.

Первыми в проход полезли двое разведчиков. Пока они по одному аккуратно протискивались в щель, мы замерли в ожидании. Я до этого момента и не подозревал, что замкнутое пространство так тяжело подействует на меня.

Видимо, нам, летчикам, привыкшим к свободе небесного простора, подземные норы противопоказаны. А что еще можно ожидать от людей, в распоряжении которых было целое небо, и они купались в нем, словно в море? Высоты я никогда не боялся и даже в первом полете с инструктором не испытал ничего, кроме жгучего любопытства и восторга. Я наблюдал, как самолет набирал скорость, как взлетная полоса неожиданно оказалась далеко внизу, словно земля выпустила нас из своих объятий. Я испытал сладостное ощущение победы человека над природой. Упоительное чувство! Я не боялся рухнуть вниз. Знал, что если суждено упасть, то это произойдет быстро. А здесь стало по-настоящему страшно. Камни давили на меня, словно грозили сомкнуться, сжать и размазать, воздуху не хватало. На секунду представил, что застрял среди этих страшных холодных камней, что грудная клетка сдавлена, переломана и никто не может уже мне помочь. Страшно умирать медленно от жажды и недостатка воздуха, умирать долго и мучительно.

Дыхание мое участилось, на лбу выступила испарина. Я с трудом подавил желание отступить и украдкой посмотрел на немца. Тому тоже явно было не по себе.

Кто-то хлопнул меня по спине. Резко вздрогнув, я затравленно обернулся. Советник жестом указал мне на щель, давая понять, что настала моя очередь. Ничего не поделаешь, надо лезть. Где-то слышал, что, если плечи прошли, значит, не застрянешь. Проверять придется на собственной шкуре. Просунув голову в щель, спросил разведчиков:

– Как вы там?

– Ползите, – раздался глухой голос. – Дальше будет попроще.

Снова стало не по себе, но, переборов страх, я протиснулся в дыру. Шершавые камни через комбинезон царапали спину и грудь. Полз я медленно, с трудом перебирая ногами и руками. Слишком узко. Единственной радостью в этой могиле был свет, струившийся от снятых с касок фонарей.

Мы ползли и ползли. Иногда мы делали небольшие передышки, а потом снова двигались в путь. Казалось, что прошла целая вечность. Лаз иногда расширялся, потом снова сужался, и так до бесконечности.

Я гнал от себя мысль о том, что, если этот проход тупиковый, назад выползать будет еще тяжелее. Да и что тогда? Возвращаться в лапы четырехглазых монстров? А если твари пророют лаз и погонятся за нами? С их маленьким ростом они быстро настигнут нас и перебьют поодиночке. Мы даже не сможем защищаться – воспользоваться в такой тесноте оружием невозможно. Эти мысли давили посильнее стен.

Парень, двигавшийся впереди меня, неожиданно остановился.

– Что там? – тихо спросил я. Шептать не было никакого смысла, но, видимо, сама атмосфера подземелья действовала на нас так.

– Там что-то впереди, – был ответ.

– Что? – зашипел я.

– Говорят, вода шумит.

Я напряг слух и действительно услышал всплеск воды. Или показалось? А вдруг мы нашли выход? Хотя это мог быть обыкновенный горный ручей, сочившийся в скале между каменных плит и уходящий дальше в недра земли.

Все затихли, прислушиваясь. Судя по звуку, где-то там протекал мощный поток. Затем передовой разведчик пополз поглядеть, что ожидает нашу группу впереди. Вскоре мы услышали его голос:

– Здесь спуск в большую пещеру, заполненную водой.

Последовал громкий всплеск. Парень явно рисковал, прыгая в воду, и мы затаили дыхание. Но тут снова раздался голос разведчика:

– Я в порядке. Тут не высоко прыгать, и воды по пояс.

Он смолк на несколько секунд и вдруг радостно воскликнул:

– Я чувствую ветерок, и дышать стало намного легче!

В сердце вновь затеплилась надежда на спасение, и я ткнул в пятку ползущего передо мной гвардейца:

– Давай, не задерживайся.

Но никого не было надобности подгонять. Каждый хотел поскорее освежиться, вдохнуть полной грудью. Мы по одному подползали к краю обрыва и спускались вниз.

Несмотря на слова разведчика о «большой пещере», она таковой не являлась. Ясное дело, что после узких нор, по которым мы ползали несколько часов, любое пространство, где можно было встать прямо и не удариться макушкой в потолок, могло показаться царскими хоромами.

К тому времени, как вся наша группа, озираясь, стояла по пояс в ледяной воде, разведчик уже скрылся в одном из дальних проходов. Лучи фонарей освещали мокрые, потрескавшиеся стены, торчащие из воды сталагмиты и свешивающиеся сверху сталактиты. Они переливались всеми цветами радуги, мерцали вспыхивающими на свету хрусталиками, и оттого пещера напоминала теперь сказочное царство. Самое место для доброй феи, которая выведет нас наружу.

И фея явилась нам в лице разведчика. Он высунулся совсем из другой дыры и прокричал звучно и торжествующе. Его голос эхом пронесся под сводами пещеры: