В. Сорокина
      Начало августа — член Европарламента Й.Доннер, посетивший с инспекцией Эстонию — кандидата на вступление в ЕС, заявил, что страну можно сделать двуязычной.
      2 августа — На конференции “Балтийский транзитный путь-97” в Риге российские представители заявили о создании Балтийской трубопроводной системы в обход прибалтийских республик.
      5-6 сентября — В Вильнюсе прошла конференция “Содружество народов и добрососедские отношения — гарант безопасности и стабильности в Европе”.
      8-11 сентября — В Латвии прошли международные военные учения “Cooperative Best Effort-97” с участием 14 стран.
      После мадридского саммита стало очевидно, что Запад страны Балтии “кинул”. Кинул в объятия России.
      Вначале вашингтонский либеральный мозговой центр КАТО предлагает: “Страны Центральной и Восточной Европы должны осознать, что нельзя верить западным гарантиям, признать свою врожденную геополитическую слабость и изучить вариант финляндизации региона. То есть принять нейтральный статус и предоставить России доступ к определенным военным объектам, равно как и права на транзит и облет во время кризисов в обмен на согласие России уважать их независимость в мирное время и их права на сохранение своих собственных политических, социальных и экономических систем”.
      Это, конечно же, вовсе не рекомендация к сближению стран Восточной Европы с Россией, вплоть до военного, а отказ Запада от включения в себя столь любимой им ранее Прибалтики, готовность иметь ее лишь в качестве особой, низкостатусной части европейского целого. В чем выражается низкостатусность? Откуда проистекает подобное “опускание” ранее любимой дочери “свободного мира”? Все это заслуживает самого пристального внимания.
      Итак, сначала американский намек о бросающей своих прибалтийских котят кошке “Великого Запада”. Затем Черномырдин в Литве на конференции 12 глав государств Восточной Европы предлагает странам Балтии следование нейтралитету Швеции и Финляндии (та же финляндизация) и гарантии безопасности, призывает к общему контролю за воздушным пространством, совместным военным учениям. Что это значит? Как бы поделикатнее выразиться… В одном детском садике советской эпохи девчурка, разучивая “Хотят ли русские войны”, сказала маме, что они учили песню о русских котятках, которые вольны. То есть Виктор Степанович предложил брошенным балтийским котяткам стать русскими. Но — теми, которые, мол, “вольны”. А затем командующий силами НАТО в Северной и Западной Европе Д.Чешир (вот улыбка чеширского кота!) рекомендует Литве укреплять оборонное сотрудничество с Россией.
      Вряд ли это цепочка случайностей. США как бы самоустранились от решения проблем Балтии, более года назад предложив функции координатора по безопасности в регионе сначала Швеции, а затем Дании. Долгожданная для Балтии хартия с США будет подписана в конце года, но без гарантий безопасности. Как уже сообщил президент Латвии Улманис, это лишь акт поддержки и доброй воли.
      Дело вовсе не в том, что США вдруг полюбили Россию. Просто высший приоритет в их политике уже отдан не деструкции сильно ослабленной “царицы Севера”, а строительству выгодных европейских отношений. Что немыслимо без введения в политический оборот новой категории европейских “брошенных котяток”, которые, мол, пусть развлекаются как хотят. Кроме того, США сейчас незачем усугублять трения с Россией, ибо и так под угрозой нератификации находятся договор СНВ-2, конвенция по химоружию и другие соглашения в области контроля над вооружениями. Далее — задача ремилитаризации Восточной Европы, которую поставил перед собой американский ВПК (естественно, в основном американскими вооружениями), предвещает такие “драки” с европейскими военно-промышленными гигантами, что там не до безденежных прибалтов с их карликовыми армиями.
      И, наконец, очевидно и то, что Балтии как политической “горячей зоне”, от инициации которой США в свое время получили навар в виде процесса распада СССР, американцы сегодня предпочитают экономические “горячие зоны” на Кавказе и Каспии, от поддержки которых можно получить навар в виде нефти и крупных геополитических приобретений. Вот котятам и говорят “Как хотите, мол…”. Прекрасно зная, что русскими они никогда не захотят стать, но пищать начнут. Что вообще-то и нужно “архитекторам новой Европы”.
      Несомненно, балтийские государства прекрасно понимают сущность новой политической игры Запада. Но понимание пониманием, а проклятая сила политической инерции, несмотря на осознание реальности, постоянно играет с ними злые шутки. Инерция эта основана на многовековой ставке балтийских стран на единственный козырь, который был всегда любезен для Запада — ненависть к России. Именно ненависть к России всегда была (или казалась) карликовым балтийским анклавам, обуреваемым непомерными амбициями, лучшим билетом в “царство Запада”. Но эта карта антироссийскости, с которой всегда “ходили” в трудных случаях все три республики Прибалтики, сейчас для Запада уже не является козырной. Западу пока нужно “спокойствие” (относительное и специфическое) в этом околороссийском регионе. Во-первых, “мавр сделал свое дело” (разрушил СССР). Во-вторых, безопасность Балтии вряд ли кого интересует. В-третьих, “балтозаврам” пора приспосабливаться к постледниковой эпохе и как минимум учиться самообеспечению.
      А как максимум — еще и понимать, что в “цивилизованном” мире делать определенные вещи все-таки неприлично. Неприлично слишком рьяно и открыто поддерживать преступную (уже и для Запада) Чечню, или “не замечать” проблемы русскоязычного населения, которого в иных республиках более трети. В качестве особо кричащих парадоксов укажем на то, что в Прибалтике есть города, в которых русскоязычных “неграждан” до 95%.
      Между тем, остывающая от прибалтийских страстей Большая Евро-американская Кошка ставит испуганным прибалтийским котятам условие за условием. Для Эстонии при вступлении в ЕС оказывается обязательным решение ряда внутренних проблем — равномерного развития столицы и провинции, вопроса о государственной границе и… РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ РУССКОЯЗЫЧНОГО НАСЕЛЕНИЯ, ВПЛОТЬ ДО ВВЕДЕНИЯ ВТОРОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ЯЗЫКА! Это рекомендует эстонцам не кто-нибудь, а эксперт Еврокомиссии Й.Доннер. Его предложение восторгов в Эстонии, понятно, не вызвало. Но видя, что при старых “козырях” в рай (ЕС) не попадешь, — Л.Мери, наступая на горло собственной песне, заявляет в Дании, что Эстония решит “проблему гражданства так, что это сделает нас примером для всей Европы”.
      Но главное, конечно, не в этом, а в том, что только теперь восточно-европейцы, “балтийцы” и “прочие разные” поняли, что единая Европа — это не рай для всех, не “белая зона на черной карте мира”. Что “белой” будет лишь часть Европы, другая часть будет, так сказать, “серой” (с существенными градациями оттенков внутри), но будет, видимо, и Европа… если не “черная”, то, как минимум, “совсем-совсем темно-серая”. Поняли “балтийцы” и то, что за место в “белой Европе” им и драться-то нечего. А вот за оттенок “серого”, в который попадешь, драться как раз придется. Да еще как!
      Более того — эта “серая Европа” становится предметом борьбы разных членов Европы “белой”. Борьбы в духе того самого раздела колоний, который привел, как мы помним, к Первой мировой войне. И эта борьба за собирание под свою эгиду брошенных, опущенных и оставивших упования серых котят Европы, или, что то же самое, за обладание тем или иным куском новых евроколоний, уже идет, что называется, полным ходом.
      Теперь объявлена новая конкуренция — в части иерархии “серости”. И чтоб шевелились! А не то, мол, русским вновь отдадим! Поняли… Шевелятся. Да еще как! Литва и Польша, главные клиенты Германии, видимо, по согласованию с ней, договорились не ворошить прошлое, не колоть друг другу глаза нерешенными межгосударственными проблемами и принялись дружить, чтобы выполнить задание по собиранию стран “серой зоны” в немецкую пользу и за счет этого стать самим “почти белыми”. Именно частью такого проекта собирания “серой зоны” стала конференция “Содружество народов и добрососедские отношения — гарант безопасности и стабильности”, прошедшая 5-6 сентября в Вильнюсе по инициативе литовского и польского президентов. Среди руководителей 12 стран был и Черномырдин, который, видимо, не понял, “кто, как, зачем и под кого ложится”, и стал предлагать российские гарантии безопасности странам Балтии. Они, конечно, были “с омерзением отвергнуты”.
      Тем самым Черномырдин (то ли случайно, то ли по согласованному плану) стал страшным волком, призванным перепугать и приручить к новой “серой” роли как бы отпущенных на свободу котят вольной Балтии. Ведь собравшихся, “вольных на 100%”, интересовала вовсе не возможность заползти в ухудшенный старый советский дом в новой редакции, а шансы выторговать светлый оттенок “европейской серости” для себя в обмен на пришвартовывание к одной из борющихся “белых сил”. К германской — в данном конкретном случае.
      А нашему ЧВС как бы и невдомек, что и США, и Западная Европа равно заинтересованы не в патронаже России над Восточной Европой, а в запугивании капризных “серых” европейцев какой-либо русскостью. Но в остальном задачи США и Европы диаметрально противоположны. Западно-европейцам, и главным образом архитекторам “европейского дома” Германии и Франции, необходимо воссоздание хоть в каком-то виде модели автономного и самодостаточного объединения серой (то бишь Восточной) Европы, находящейся на гибкой связке с “белой Европой” и под ее патронажем. Необходимо далее, чтобы этот “новый СЭВ без России” поменьше досаждал своими заботами Западной Европе. Одновременно он должен быть для “белой Европы” (как призналась бывшая премьер-министр Литвы К.Прунскене) барьером, противостоящим потоку эмигрантов с Востока — иначе западные соседи “могут отреагировать нежелательным образом”. А США, напротив, надо буквально вбить Восточную Европу в Западную, и как можно плотнее. Ведь это (и только это) неминуемо ослабит “белый европейский дом”, а то и вовсе не даст ему состояться, что и является главной целью.
      Литва, в отличие от Эстонии и Латвии, не является “неразумным дитятей” в сфере государственности (у нее есть вековой исторический опыт государственности и налаживания международных связей) и хотя бы осознает сложность ситуации. Правда, политическая инерция антироссийскости не исчезает и у нее.
      Но она выглядит умеренной по сравнению с поведением Латвии. Вскормленное Россией латвийское “котя”, чувствуя сомнительную, но все-таки поддержку США (приз Ассоциации американских адвокатов Улманису за значительные достижения в строительстве правового государства — подумаешь, всего 700 тыс. неграждан, — и хартию-отписку США-Балтия), а также безальтернативность для РФ своих путей транзита, изображает свирепого антирусского тигра.
      Чрезвычайно “бескомпромиссное” поведение Риги по отношению к России и русскоязычным соотечественникам, которых на территории Латвии более 40%, демонстрирует обновленный и гиперконцетрированный заряд антирусской ненависти. И это при том, что в стране почти нет бытового национализма, что “латвоисключительность” полностью зависит от директивного “напряга” власть предержащих. Очередное правительство возглавил представитель крайне националистических сил, член партии “Отечеству и свободе” Г.Кратс. Латвийские законодатели в первом чтении приняли закон “О государственном языке”, полностью запрещающий использование негосударственных языков в сфере труда, публичной информации, в госучреждениях. Даже надписи на могильных плитах должны выполняться на латышском, хотя он родной только для половины населения и государство практически не оказывает помощи в его освоении. А зачем стараться? Все равно ЕС не светит, а Россия… Эта, видимо, готова и в подобной ситуации “отстегивать” латвийским портам свои нефтедоллары.
      Именно через созданные СССР терминалы Латвии, орущей на весь мир о ненависти к России, и сейчас идет основной нефтяной российский грузопоток! Только Вентспилский порт перерабатывает 30% российского нефтяного экспорта. Во времена СССР восемь балтийских портов пропускали 90 млн. тонн грузов в год. Из них сейчас у России осталось три, способные пропустить лишь 18 млн. тонн. Остальное же сливается щедрой рукой того же Черномырдина и его нефтяных коллег основным и наиболее злобным носителям антироссийской активности на всем северо-западном направлении.
      В интернациональную бытность СССР Россию называли “старшим братом”, и она действительно была таковой в семье народов советской империи. Империи нет. Старшинство продано Западу. Братья отказались от родства. А “старший брат” все не откажется от странной заботы и потакания уже и небратьям? По-прежнему из России текут грузопотоки через страны Балтии, но не бесплатно (не брат же): транзит тонны нефти через Прибалтику обходится порой в 20 долларов. В результате доля транспортных расходов в себестоимости российского нефтеэкспорта через балтийские порты превышает 20%, а балтийским республикам российский транзит только в прошлом году дал 60% национального дохода. Так может, часть этой непомерной “маржи” застревает в карманах российских “паханов” и их политических приспешников, орущих на каждом углу о своем патриотизме?
      Западная кошка хочет приручить балтийских котят и демонстрирует им цену брошенности. А мы облизываем все нами вскормленное и нас ненавидящее и остаемся столь же ненавидимыми… Да еще с физиономией, искарябанной до крови кошачьими коготками обласканных прибалтов… Это и называется “учиться у Запада”?!
      Но отбросим полезные “зоологические” метафоры и вернемся в мир собственно человеческой дури. Не кажется ли вам, что и Прибалтика, и Россия существуют все в том же проклятом поле политической инерции! “А ведь это, господа, уже не жизнь, а начало смерти”, — писал Достоевский о жизни в инерции. В этом смысле неважно, о какой инерции идет речь — инерции “старшего брата” или инерции русоненавистничества в обмен на западные “коврижки”.
      И, напротив, стоит лишь преодолеть инерционность, и многие проблемы решаются сами собой. Например, достаточно было Белоруссии углубить железнодорожное сотрудничество с Калининградской областью, как Литва и Латвия тут же сбросили тариф на рефрижераторные перевозки на …44%! С готовностью инвестировать и расчетом на отнюдь не грабительские проценты ждут транзитного сотрудничества страны Скандинавии. На Финляндию делают ставку губернаторы северных российских провинций: речь идет о строительстве железной дороги через Пермскую, Архангельскую области, Карелию и Финляндию. Вся Сибирь может получить дорогу в Европу, минуя Прибалтику и Украину! Шведские компании готовы прокладывать газопровод Россия-Финляндия-Швеция-Западная Европа. Губернатор Ленинградской области В.Густов предлагает построить в Приморске порт только под нефть Тимано-Печорского региона. А в августе российские представители заявили на конференции “Балтийский транзитный путь — 97” о проекте Балтийской трубопроводной системы, включающей три порта для перевалки нефти и сухих грузов на побережье Финского залива.
      Конечно, проще делить криминальную “маржу” сверхвысоких транзитных тарифов и ссылаться на то, что у России “нет денег”. Конечно, проще ссылаться на подкормленных за счет этой же “маржи” экспертов, компрометирующих новые проекты как неэффективные. Но ведь это — не просто новые порты и железные дороги, господа. Это, опять же по классику, путь из нынешнего инерционного небытия России к ее очень непростой, но ведь все же “живой жизни”.
      В. СОРОКИНА

      А.Батурин
      8 сентября — Зампред ЦБ Алексашенко объявил, что с 1 января все отделения Федерального Казначейства в Москве будут обслуживаться в ЦБ. Туда же перейдут основные счета Таможенного комитета.
      9 сентября — По данным Ассоциации промстройбанков “Россия”, в первой половине 1997 г. суммарная кредиторская задолженность предприятий перед промстройбанками превысила ВВП.
      12 сентябре — Правительство представило инвестиционную программу на период до 2000 года. Программа включает и “бюджет развития” в объеме 16 трлн.р. на 1998 г.
      Призрак бродит по России, призрак экономического роста. Бродит уже два года. Два года он маячит перед правительственными экспертами, и те, неизменно принимая его абсолютно всерьез, включают в годовые бюджетные и производственные планы. Увы, до сих пор это ему не помогло материализоваться. А недавно его видел г-н председатель Госкомстата, который поспешил поделиться открытием с министром экономики, — пока на всякий случай решено отнести это видение на погрешности отечественной статистики. Но тем не менее, в Бюджет-98 снова заложили двухпроцентный рост. Многие серьезные эксперты и на этот раз не верят. Но тема экономического роста обсуждается уже так долго и страстно, что, не став еще экономическим фактом, уже оказалась вполне ощутимой политической реальностью. Во всяком случае политический дележ ожидаемого роста идет уже полным ходом.
      Политика начинается там, где можно обозначить различие позиций по вопросу, который договорились считать важным. Политическое противостояние по критерию “наличие роста или его отсутствие” сегодня стало слишком призрачным и неперспективным. А это нехорошо, ибо сейчас закладываются основы для политического размежевания на несколько лет вперед — до президентских выборов. Поэтому политическая риторика начинает развертываться вокруг вопроса о качестве роста, о его типе.
      По сути, речь идет о двух вариантах роста — условно говоря, “бразильском” и “южнокорейском”. И там, и там в середине 60-х годов военные сменили коррумпированный гражданский режим, потерявший способность контролировать социальную обстановку. Они начали жесткую фискальную политику, ограничили заработную плату, разогнали профсоюзы, и на этом добились международной конкурентоспособности экспорта и соответственного быстрого роста экспортоспособных производств.
      В Бразилии был сделан упор на иностранные инвестиции в сырьевые отрасли. Рост начался, но социальные издержки были предельными: 40% населения оказалось охвачено безработицей, при росте производительности труда в промышленности в 9 раз заработная плата выросла лишь в 4 раза. Но самое главное, на этом пути так и не удалось избежать жесточайшего кризиса внешней задолженности, который до сих пор не преодолен.
      Корейский путь, путь “азиатских тигров”, тоже пролег через военную диктатуру и жесткий антирабочий прессинг. Но, в отличие от Бразилии, в основу роста была положена активная промышленная политика. Социальные издержки были сравнимы с бразильскими, но результат диаметрально противоположен: неудержимая экспортная экспансия, положительное сальдо внешней торговли и высокая инвестиционная привлекательность — в кратчайшие сроки в этих бедных странах выросли, по выражению известного исследователя, “финансовые баобабы”. На этом пути есть свои рифы, что стало ясно, в частности, в свете последних событий на финансовых рынках стран Юго-Восточной Азии, и тем не менее нам, по крайней мере, есть из чего выбирать. (Как известно, главный правительственный теоретик Е.Ясин еще в 1995 г., в бытность министром экономики, сделал выбор в пользу латино-американского варианта, и позиция эта, судя по всему, осталась неизменной).
      Очевидно, в предстоящие три года будет идти политическая и социальная обкатка названных вариантов, а президентские выборы подведут черту. Впрочем, не исключено, что демократические институты не протянут три года, что они успеют “протухнуть” в обстановке коррупции и криминализации властных структур. Тогда все завершится диктатурой, “как в нормальной слаборазвитой стране”. Но это будет завтра, а сегодня идет разведение политических линий и фигур относительно будущего гипотетического выбора.
      Первыми в этой ведомости отметились Чубайс и Черномырдин.
      Чубайс публично объявил, что промышленная политика пока правительству не по карману, и посоветовал не рассчитывать на рост прямых инвестиций в реальный сектор экономики в 1998 г. Ему должно предшествовать стимулирование платежеспособного спроса через увеличение денежной массы и ограничение импорта. Инвестиции пойдут на рубеже 1998-99 гг., вслед за началом экономического роста.
      Черномырдин в ответ встал в позицию государственного романтизма, заявив, что инвестиции должны идти впереди или параллельно с экономическим ростом (“экономический рост и инвестиции — близнецы-братья”), пробивая для него перспективное русло.
      Что ж, Чубайс играет наверняка. Он выступает как прагматик, предпочитающий эволюционный, “естественный” ход событий. Иной сценарий при нынешнем правительстве и в самом деле трудно представить. Вопрос в другом: куда заведет этот “естественный ход событий”, и так ли уж он естественен в России, где половина хозяйства живет в “зазеркалье” безденежья и неплатежей. Е.Ясин, представляя правительственную инвестиционную программу, признал, что неплатежи до сих пор остаются самой тревожной проблемой, ставящей под вопрос эффективность денежного стимулирования производства.
      А кому вообще может быть адресована эта “прагматическая” эволюционная политика? Адресат известен — это финансовые группы крупных банков, занятые сегодня приватизацией и коммерческими проектами в экспортно-ориентированном и потребительском секторах хозяйства. Активность их растет, они концентрируются, разбирают остатки госсобственности, создают монополии. Беда в том, что банки по определению не являются эффективными инвесторами. Они способны оседлывать товарно-финансовые потоки, в лучшем случае создавать условия для роста котировок приватизированных пакетов акций, чтобы в перспективе продать их стратегическому инвестору. Но чтобы акции росли, нужны не столько прямые инвестиции, сколько стабильность, низкие риски. Стремление же к низким рискам, как правило, несовместимо с прямыми инвестициями, которые как раз и являют собой риск в чистом виде — в нынешних-то условиях тотальных неплатежей!
      Эти финансовые группы с энтузиазмом воспримут грядущие внеинвестиционные эмиссионные вливания Центробанка, которые в конечном счете все равно придут к ним. Препятствия для таких вливаний сняты: с переводом бюджетных счетов в ЦБ Минфин становится его исключительным клиентом, а денежная реформа сделает невозможным эффективный внешний контроль за эмиссией. Эмиссия даст в руки Чубайса удобный инструмент для решения бюджетных проблем, а расширение платежеспособного спроса и впрямь сделает вполне вероятным некоторый экономический рост в будущем году. Вот только каким будет качество этого роста и каковы будут его перспективы?
      Теперь зададимся вопросом: кому может быть адресована промышленная политика “государственного романтизма”, которую пытается декларировать Черномырдин? Ответ на этот вопрос, к сожалению, не так прост и однозначен. Частные промышленные корпорации пока не готовы к инвестиционной активности, у них нет для этого денег. Они погружены в неплатежи и находятся в глубокой тени. Естественным проводником инвестиций могли бы стать крупные госкорпорации, способные работать на перспективу, задавая высокое структурное качество экономическому росту. Но где они, эти корпорации?
      Госкомимущество уже не первый год разрабатывает концепцию управления госимуществом. На этот раз оно намерено рекомендовать правительству объединить госпредприятия в вертикально-интегрированные промышленные структуры, использующие госимущество на правах доверительного управления. В них, очевидно, придется задействовать остатки отраслевых министерств. Станет ли эта структура эффективным проводником промышленной политики — это, слава Богу, зависит не только от ГКИ, но и от самой технократической элиты и от эффективности ее думского прикрытия.
      Вопрос в том, какую политику выберет левое большинство Думы в борьбе за бюджет развития, сумеет ли заложить достаточные организационные опоры для промышленной политики будущего правительства (нынешнее правительство вообще не рассчитано на такую деятельность). Сумеет ли оно найти адекватное применение Черномырдину, который вновь, как и в прошлом году, предлагает себя в качестве локомотива идеи развития? Теперь-то есть все основания критически оценить надежность этого “локомотива”, чтобы вновь не остаться на запасном пути, глядя вслед уходящему поезду.
      А. БАТУРИН

      Дмитрий Язов:
      
      Начиная с 85-го года, когда пришел на должность генерального секретаря Горбачев, начала надвигаться идея необходимости реформирования армии. Но Горбачев не понимал и не знал отличия реформирования от сокращения. Для него реформирование — это просто сокращение армии с целью уменьшения расходов на содержание. Если в 85-м году и в последующие годы речь шла о том, что ни мы не собираемся ни на кого нападать, и на нас не собирается никто нападать, то, следовательно, надо было проводить в армии реформу. К примеру, у нас на тот момент были войска, предназначенные только для наступления — воздушно-десантные. Но если ни на кого не собирались нападать, не собирались проводить крупномасштабные наступательные операции, логично, что в таком количестве, воздушно-десантные войска были не нужны. И видимо, Игорь Николаевич Родионов совершенно правильно поступил, приняв решение о сокращении значительного количества воздушно-десантных войск. Я бы тоже так сделал, потому что содержание одной воздушно-десантной дивизии обходится стране намного дороже, чем содержание танковой дивизии. Для того, чтобы перебросить одну воздушно-десантную дивизию — нужно четыре военно-транспортных авиационных дивизий. А у нас их было аж целых восемь. Вот и посчитайте, во что это обходится? Защитники ВДВ говорят, что армия должна быть мобильной. А разве танковая дивизия или мотострелковая дивизия не мобильные? И если мы никуда не собираемся лететь, то где мы эту мобильность воздушно-десантных войск будем использовать? Это как один из примеров реформирования армии.
      Другой пример. Нам было крайне невыгодно, чтобы на наших границах стояли такие ракеты, как “Першенги”, которые за две, три, пять минут могли долетать до главных целей Советского Союза. И мы пошли на то, чтобы Советский Союз и США сократили ракеты меньшей и средней дальности.
      А попытка поставить свои ракеты на Кубе сыграла свою роль, но вместе с тем она не являлась необходимой. И это сняло огромное политическое и военное напряжение. Изменило ситуацию. Такое “сокращение” и называется реформой. Не подрыв боеспособности Ракетных войск стратегического назначения, а именно — реформа.
      Другой пример военной реформы — это реформа Фрунзе после гражданской войны. Тогда в 10 раз сократили количество войск, но была продумана система подготовки личного состава на случай войны. Были созданы территориальные полки, куда на период месяц-два призывали граждан, и те там проходили необходимую подготовку.
      На базе этой мини-армии легко было потом разворачивать новую регулярную Красную армию.
      Армия — такой атрибут государственного аппарата, который выделяет народ для своей защиты. И раз рухнуло государство, вместе с ним начала трещать по всем швам армия.
      За счет чего жила Советская Армия? Армия жила за счет того, что социалистическая система хозяйствования давала возможность и содержать армию, и обновлять технику, и в конце концов оплачивать жизнь военнослужащих, начиная с генералов и кончая солдатами. И когда я был министром, с этим не было больших проблем. Но тогда нефть и газ нам продавало государство, а не Рем Вяхирев, алюминий производило государство и использовало на строительство самолетов. Лес продавало государство, и все это шло в доход государству. А когда стали создавать класс собственников, все пошло в доход собственников, а они не привыкли платить налоги, на которые, собственно, и содержалась армия. А нет налогов, — нет достойного бюджета. А значит, нет новой боевой техники, новых самолетов, новой формы. В конце концов, нет масла на солдатском столе.
      А. П. Предположим, что мы поверили Чубайсу, который сказал, что бюджет 98-го года будет бюджетом экономического роста. В его бюджете предусмотрено аж на целых 4 процента увеличить расходы на оборону. Предположим, что так и будет. Предположим, что будет военный заказ. Предположим. Как ими распорядиться в этих условиях, с чего начать? В чем алгоритм этого нового (в третий раз за этот век) строительства армии? Если бы вы были министром, как начать это строительство? Каковы его краеугольные камни?
      Д. Я. Я, как и вы, не верю в чубайсовскую реформу и в его “бюджет развития”. Это пшик. Фикция. А вот о путях восстановления армии с удовольствием скажу. Конечно, первое, что надо делать — это работать над более совершенными видами оружия и над формами и методами перспективы использования этого оружия в интересах обороны. Просто делать танки или самолеты — сейчас бессмысленно. Не это главное сейчас, а главное — работать на перспективу и часть средств использовать на оживление именно военной экономики. Но более всего надо работать над тем, как изменить в обществе отношение к человеку в погонах, человеку с винтовкой. И часть средств надо выделить на восстановление авторитета военнослужащего. По Версальскому договору немцам разрешили держать армию всего-навсего в 100 тысяч человек, и они содержали армию практически из 100 тысяч офицеров. А потом за 2-3 года развернули такие Вооруженные Силы, что Австрию подчинили, а через 6-7 лет и всю Европу. А суть в чем? В том, что они смогли сохранить престиж и авторитет офицерского звания, военной службы. И у них офицеры тогда не стеснялись служить даже рядовыми, лишь бы не расставаться со службой, с армией. У нас же сейчас офицер — самая непочитаемая профессия в обществе и государстве.