Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История рода Пардальянов (№3) - Принцесса из рода Борджиа

ModernLib.Net / Исторические приключения / Зевако Мишель / Принцесса из рода Борджиа - Чтение (стр. 27)
Автор: Зевако Мишель
Жанр: Исторические приключения
Серия: История рода Пардальянов

 

 


— Объяснитесь, сестра! — воскликнул кардинал де Гиз.

— Это очень просто, — ответила Мария де Монпансье, — я знаю человека, который хочет убить Валуа! Хочет! Это значит, что все его мысли направлены на это. Его рука не ошибется. Его сердце не дрогнет.

— Так он ненавидит Валуа? — спросил Меченый.

— Он? Нет! Он просто любит! Любит женщину, которая ненавидит Валуа. Поэтому он преуспеет там, где был бы бессилен враг короля. Среди стольких рук, в которые мы могли бы вложить оружие, только его окажется верной, поскольку любовь делает его способным смотреть без страха в лицо самому Господу! Да что я говорю? Как раз Господь и вложил оружие в эту руку! Ангел Божий дал этому человеку кинжал, призванный убить Валуа!

Эти странные слова столь сильно поразили мужчин, что они казались объятыми ужасом. Одна только мать Гизов оставалась спокойной. Она произнесла:

— Продолжай, дочь моя!

— Этот человек, — по-прежнему улыбаясь продолжала Мария, — этот человек, которому Сам Господь вложил кинжал в руки, человек, который видел ангела, человек, которого пожирает огонь страсти, молится и ждет в одном монастыре. Он ждет, что к нему вновь вернется ангел и скажет: «Порази! Время пришло! Порази!»

Мария де Монпансье расхохоталась и добавила:

— К тому же, братья, у меня было достаточно времени, чтобы близко узнать этого ангела. Я могу позвать его, когда захочу. По моему знаку ангел найдет Жака Клемана, монаха-мстителя, и скажет ему: «Порази!», и Жак Клеман возьмется за кинжал.

— Жак Клеман! Монах! — глухо прошептал Генрих де Гиз. — А! Понимаю! Это тот человек, который однажды вечером, на Ситэ, в гостинице «Железный пресс»…

— Тсс, брат! — прошептала Мария, которая даже не дала себе труда покраснеть при воспоминании о той оргии. — Тсс! Не будем воскрешать эти тайны!

— И вы говорите, что этот человек готов на все?

— Священный кинжал, который доверил ему ангел, не покидает более его пояса.

— И вы говорите, что он не станет колебаться?

— Не более чем молния!

Меченый на мгновение задумался. Не то чтобы он все еще испытывал какие-то сомнения, но, может быть, он предпочел бы сделать все сам. Может быть, его гордость возмущалась при мысли, что ему будет помогать некий безвестный монах.

— Так что? — спросила Мария де Монпансье, — должна ли я призвать ангела?

— Да, — решился, наконец, Генрих де Гиз. — В конце концов, неважно, чья рука сразит его. Лишь бы оружие было смертельным!

И он вновь вернулся к своему обычному повелительному тону:

— Итак, братья мои, решено! Мы отправляемся в Шартр. И пусть с завтрашнего дня по Парижу распространится слух, что король Франции в конце концов внял мольбам… нет, повеленьям своих подданных. Он смещает д'Эпернона, принимает новых старшин, выбранных парижанами, признает Святую Лигу, обязуется вести войну с гугенотами и, наконец, обещает созыв Генеральных Штатов. Вот что нужно знать жителям Парижа. Пусть им также скажут, что Генрих Лотарингский решил отправиться в Шартр, чтобы заставить Валуа сдержать свои обещания, и что он позвал с собой верных лигистов. Их будет много, и все они въедут в Шартр, чтобы поразить воображение короля. Вы, кардинал, и вы, Майенн, собирайте свои отряды под Парижем, вы, сестра, призывайте своего ангела… А вы, матушка, молитесь Богу…

— За Генриха Лотарингского, короля Франции! — произнесла старая герцогиня, благословляя своего сына.

— Пора ужинать, — прошептал толстый Шарль, который только что посмотрел на часы и наконец-то понял, отчего так сосет у него под ложечкой.

Глава 45

ВЛЮБЛЕННЫЙ ТИГР

Было около одиннадцати вечера. Все стихло в огромном дворце Гиза.

Меченый мерил медленными, тяжелыми шагами комнату, где происходил семейный совет и было решено убить Генриха III, а также отправиться в Шартр. После ухода братьев, сестры и матери он погрузился в размышления, и вот каковы были его грустные мысли:

«Быть королем!.. Да, без сомнения, это прекрасно. Я наверняка буду королем. Матушка сказала, что мне осталось сделать лишь один шаг. Может быть. Но этот шаг уведет меня из Парижа и отдалит от маленькой цыганочки, на которую заглядывается столько дворян. Вот почему мое сердце не переполняется гордостью, когда я думаю о скором восхождении на престол, а, напротив, сжимается от тоски! Ах! Как обидно, что приближение к трону отдаляет меня от Виолетты!»

В этот поздний час подле Гиза оставались только два человека. Они стояли в углу комнаты и ждали, пока герцог позволит им удалиться. Это были Менвиль и Бюсси-Леклерк.

«Где она? — думал Генрих. — Спасенная от ужасной смерти, которая готовилась ей на Гревской площади, она теперь, без сомнения, потеряна для меня. Почему она не умерла? Я бы больше не мечтал о ней! Какая невыносимая пытка эта ревность! Когда я думаю о человеке, который принял ее в свои объятия и увез, я, тот, кто собирается стать королем, чувствую себя несчастным».

— Он думает о короне, наш король! — прошептал Бюсси-Леклерк.

— Да, но уже одиннадцать! — тихо ответил Менвиль и взглядом указал на часы, которые как раз мерно били.

— Черт! Моревер просил нас о помощи и уже наверняка ждет! Мы не можем покинуть нашего доброго приятеля в столь трудную минуту!

Бюсси-Леклерк явно насмехался, произнося это. Менвиль решительно подошел к герцогу де Гизу:

— Монсеньор…

Гиз вздрогнул. Казалось, он был удивлен, увидев своих преданных слуг.

— Я и забыл о вас, — сказал он, проводя рукой по лбу.

— Мы так и решили, — ответил Менвиль, — но не осмеливались прервать ваши… королевские мысли.

Гиз улыбнулся, и его верхняя губа искривилась, словно улыбка стоила ему усилий.

— А между тем, — продолжил Бюсси-Леклерк, — уже пробило одиннадцать. Мы просим монсеньора отпустить нас.

— Да, день выдался трудный, и вы устали.

— Устали? — переспросил Менвиль. — Мы никогда не устаем на вашей службе. Но в полночь у нас свидание…

— Любовное? Ах, как же вы счастливы, вы можете любить, кого вам заблагорассудится!

— Монсеньор, вы ошибаетесь, хотя это действительно любовное свидание, но речь идет не о нас, а о… Ах, право же, приключение столь забавно, что, несмотря на предупреждение Моревера, нужно, чтобы вы о нем узнали!

— Так речь идет о женщине? — спросил Гиз.

— Да, монсеньор, — засмеялся Бюсси-Леклерк.

— И Моревер просил вас сохранить тайну?

— Он заставил нас поклясться, что мы будем немы как могила!

— Тогда, господа, вам ничего не следует говорить. Если бы мы не уважали любовные тайны, то по Парижу метались бы полчища обманутых мужей, узнавших о своем позоре!

— Вот именно, монсеньор, поэтому-то мы и вправе открыть вам тайну, несмотря на все данные нами клятвы. Дело в том, что Моревер не причиняет зла чьему-либо мужу. Нет-нет, монсеньор, все это куда забавнее! И особенно забавно то, что таится он именно от вас.

— Именно от меня?

— Да, монсеньор. Почему? Ах, эти узы Гименея!

— Узы Гименея?

— Вот у меня и сорвалось с языка. Моревер женится! Моревер вступает в брак! А мы будет присутствовать при этом событии, как мы присутствовали на всех его дуэлях.

— Моревер женится? Ничего не сказав мне?

— Он не хотел посвящать вас в свои сердечные дела, Ваше Высочество!

— Но вы-то знали! Почему же вы меня не предупредили? Мне не нравится, что дворяне, служащие мне, женятся без моего одобрения!

— Мы ничего не знали, — ответил Менвиль. — Вечером, в то время, когда вы держали совет с госпожой де Немур, к нам подошел Моревер, и лицо у него было загадочное. Заставив нас поклясться хранить тайну, он сообщил о своей свадьбе, которая состоится нынче ночью, и просил нас присутствовать на ней, добавив, что дело ему самому кажется настолько странным, что он нуждается в двух хороших друзьях вроде нас, чтобы быть уверенным, что с ним не произойдет никакого несчастья.

— Вот уж и впрямь странная история. А на ком он женится?

— Мы не имеем об этом ни малейшего представления. Мы узнаем, кто невеста, только увидев ее. Так что, монсеньор, с вашего позволения, мы уходим, чтобы успеть в церковь Сен-Поль к половине двенадцатого.

— А так это в Сен-Поль?

— Да, монсеньор.

— Что ж, — внезапно сказал Гиз, — я не только позволю вам пойти на это загадочное свидание, но и сам отправлюсь с вами! Черт возьми! Я тоже хочу видеть невесту Моревера.

С этими словами герцог прикрепил к поясу шпагу и набросил на плечи плащ. Менвиль и Бюсси-Леклерк переглянулись. Им уже было не до смеха. Только что они совершили нечто вроде предательства, и не суть важно, сохранит ли герцог тайну. Если Моревер увидит Меченого, они окажутся в весьма неловком положении.

— Монсеньор, — после некоторого колебания сказал Бюсси-Леклерк, — мы обещали Мореверу никому ничего не говорить, и прежде всего вам…

— Не волнуйтесь… Я устроюсь так, чтобы все видеть, оставаясь незамеченным. В дорогу, господа!

Успокоенные словами своего господина, Менвиль и Леклерк, которые, впрочем, были не из тех, кто долго терзается угрызениями совести, последовали за герцогом де Гизом. А он, не подумав об усилении эскорта, вышел из дворца в восторге от предстоящей ночной прогулки и счастливый оттого, что хоть на час сможет позабыть о собственных тревогах.

Трое мужчин быстро подошли к церкви Сен-Поль. Бюсси-Леклерк и Менвиль вошли внутрь, оставив герцога у портала, как и было условлено по дороге. Меченый замер на крыльце. Помимо воли им овладела какая-то тревога.

Рядом с ним замаячили тени: какие-то люди бесшумно заходили в церковь; затем у главных дверей остановилась темная карета, а чуть поодаль Гиз заметил портшез…

«Что все это значит? — подумал герцог. — А что если это заговор? Хм! Физиономия Моревера всегда казалась мне подозрительной. По ней невозможно узнать правду… Эта история со свадьбой в полночь, это настоятельное желание держать меня в неведении… люди, так таинственно проникшие в церковь…»

И Гиз, храбрый на поле битвы среди шума, дыма, опьянения кровью, стоя здесь ночью в одиночестве пожалел, что вмешался в это дело, и быстро пощупал кольчугу, которую всегда носил под бархатным камзолом. Затем любопытство пересилило, он сделал шаг, чтобы войти в церковь. В эту секунду из глубины храма до него донесся крик отчаяния, а затем шум жестокой схватки.

— Это не заговор, — успокоенно прошептал Гиз, — это убийство, но вот кого же убивают?

Он вошел. В церкви раздавались сдавленные крики и звяканье оружия. Вдали, у хоров, во мраке метались какие-то тени… Вдруг он увидел, как кого-то потащили к выходу… Группа людей прошла в трех шагах от него. Через несколько мгновений он услышал шум отъехавшей кареты и понял, что пленника куда-то увезли.

Невыразимое изумление охватило Гиза. Он уже было подумал, что все закончилось, но тут до него донесся крик. Кричала женщина. Устремив взгляд к алтарю, герцог увидел священника, который совершал обряд бракосочетания. Перед ним стояли на коленях жених и невеста, « мужчина и девушка в белом одеянии. Мужчина поддерживал девушку под руку. С того места, где находился Гиз, ему показалось, что она нежно приникла к Мореверу — ведь мужчина был именно Моревер.

Множество мыслей пронеслось в голове Гиза. Странность этой сцены, человек, которого только что увели, священник, совершающий обряд в полночь в полутемном храме, эти двое, которые, казалось, так сильно любят друг друга, эта свадьба, которую Моревер держал в таком секрете, — все это чрезвычайно возбуждало его любопытство.

Кто был тот, кого увезли в карете? Ревнивец? Соперник? Кто эта новобрачная, которая столь доверчиво опирается на руку Моревера?

Вдруг герцог вздрогнул от ощущения суеверного страха. Церемония закончилась. Священник произнес последнюю формулу, соединяющую жениха с невестой, и удалился. Супруг, Моревер, поднялся с колен. И тут Гиз увидел, что супруга его — без чувств, а может быть — мертва. То, что он принял за проявление нежности, на самом деле было обмороком. В это время из ризницы вышли две женщины. И тут раздался голос:

— Отведите ее к портшезу и ждите меня.

— Голос Фаусты! — прошептал герцог с удивлением, к которому примешался ужас. Моревер, счастливый новобрачный, не собирался сопровождать свою жену! Две женщины подхватили одетую в белое незнакомку и повели, вернее, поволокли ее за собой. Они прошли совсем рядом с Гизом. Он бросил жадный взгляд на бесчувственную госпожу Моревер и в тусклом сиянии свечей узнал ту, кого любил до безумия! Глухое, с трудом подавленное рычание заклокотало у него в горле.

Это была маленькая певица, это была Виолетта!

В несколько секунд церковь опустела. Гиз, очнувшись от оцепенения, вскрикнул со злобной радостью:

— Я ее нашел! Она моя!

Он уже собрался уходить, когда увидел, что с хоров спускаются двое мужчин. Одного он узнал: Моревер! Муж Виолетты!

Что значила эта странная свадьба? Почему Моревер женился на цыганке? Может, он давно любил ее? Вопросы роились в голове Гиза. Он хотел знать правду! Вернувшись на прежнее место, герцог обратился в слух, и до него донеслась негромкая беседа Моревера и его спутника.

Поскольку молодой супруг все еще находился здесь, Виолетта тоже, без сомнения, была где-то рядом! Две женщины, которые увели ее, наверняка сидели сейчас с нею в портшезе, который Гиз заметил неподалеку. Герцог задыхался, лоб его покрылся потом от волнения и страха. Гиз слегка наклонился вперед и принялся жадно слушать. Он сразу же узнал голос незнакомца. Это был голос, приказавший, чтобы девушка ждала в портшезе, голос Фаусты!

— А теперь, — говорила принцесса, — вы пойдете во дворец Ситэ и получите там причитающиеся вам сто тысяч ливров. Положитесь на меня… Герцог через месяц станет королем и забудет маленькую цыганку. Но даже если он узнает о том, что произошло, я вам гарантирую прощение. Все обещанное остается в силе: вы будете капитаном охраны Его Величества Генриха Четвертого, короля Лотарингии и Франции.

— Ах, сударыня, — проговорил Моревер, — день, когда я вас встретил, навсегда останется самым счастливым в моей жизни! Смогу ли я отблагодарить вас?

— Не забывайте о нашем уговоре! — мрачно ответила Фауста.

— О! Будьте покойны, все, о чем мы условились относительно этой малышки, остается в силе.

— Значит, вы едете!

— Да! Но вы знаете, сударыня, что прежде чем покинуть Париж, мне нужно повидаться кое с кем.

Фауста мгновение колебалась. Затем ответила с легкой дрожью в голосе:

— Что ж, повидайтесь с этим человеком, если хотите…

— Ах, я скорее отказался бы от ста тысяч ливров, которые вы так любезно даруете мне, и от блестящей должности при будущем французском дворе, которую вы мне предлагаете, чем от радости увидеть его закованным в кандалы по моей милости!.. Бюсси-Леклерк ждет меня на улице. Он проводит меня в Бастилию.

— Хорошо. А пока я буду охранять для вас вашу… жену.

— Спасибо, сударыня! — усмехнулся Моревер. — И где я смогу ее найти?

— После того как выйдете из Бастилии, побывайте в моем дворце на Ситэ, а потом уезжайте из Парижа и отыщите аббатису Монмартрских бенедиктинок. Она вручит вам вашу супругу и мои последние наставления. Ступайте.

Гиз увидел, как Моревер низко поклонился Фаусте, поцеловал ей руку и вышел. Он знал теперь, где искать Виолетту. У него было два или три часа. Он стал ждать. Несколько мгновений Фауста стояла неподвижная, задумчивая. Гиз услышал, как она прошептала:

— Должна ли я тоже ехать в Бастилию?

Храм опустел. Плясавшие по стенам тени исчезли. Долгий вздох вырвался из груди Фаусты. Она, несомненно полагала, будто осталась одна. Наконец она тоже вышла из церкви. Меченый последовал за ней на некотором расстоянии. Фауста подошла к портшезу, который окружали двенадцать всадников. Один из них держал факел. На улице не было ни души.

— В Монмартрское аббатство! — приказала Фауста, не садясь в портшез.

Носилки тронулись в путь вместе с эскортом и вскоре исчезли в глубине улицы Сен-Антуан. Фауста осталась в одиночестве. Она сделала несколько нерешительных шагов по направлению к Бастилии, но потом внезапно остановилась, словно сомневалась, правильно ли поступает. В этот момент герцог подошел к ней.

Фауста, услышав шум шагов, быстро положила руку на рукоять кинжала и наполовину вытащила его из ножен, но сразу же вложила обратно. Она узнала Гиза. Герцог держал шляпу в руках, в голосе его звучало едва сдерживаемое раздражение:

— Сударыня и возлюбленная принцесса, в такое время улицы города небезопасны. Вы еще слишком недавно в Париже, чтобы знать это. В противном случае вы не отважились бы выйти одна. Но я это знаю, и моя обязанность — предложить вам опереться на мою руку и принять защиту моей шпаги.

Фауста не удивилась.

— Герцог, — серьезно ответила она, — вы знаете, что я неуязвима. Эти улицы, полные проходимцев, не представляют для меня никакой опасности. Временная защита вашей шпаги, которую вы мне предлагаете, — ничто по сравнению с духовной защитой, которой я располагаю.

— Сударыня… — прошептал герцог в суеверном страхе.

— Герцог, вы вышли из этой церкви, — продолжала она, указывая на Сен-Поль.

Это не было вопросом. Фауста утверждала, однако знать наверняка она не могла.

— Да, сударыня, — ответил Гиз, — и именно потому, что я вышел из этой церкви, я…

— Что ж, вернемся туда, — перебила его Фауста. — Для того, что мы собираемся сказать друг другу, видимо, нужно найти более подходящее место, чем эта неуютная улица. Пусть же нашу беседу слышит Господь.

Фауста решительно направилась к церкви Сен-Поль и вошла туда. Гиз, раздосадованный и испуганный одновременно, покоренный этим властным тоном, последовал за ней до самых хоров, где принцесса, наконец, остановилась.

Две свечи, зажженные для странной церемонии, были потушены. Хоры освещались только небольшим светильником, свисавшим со свода на длинной цепи. Фауста взяла Гиза за руку и резко и угрожающе произнесла:

«Во имя Святой Троицы…

Клянусь на Евангелии Богом-Отцом под страхом предания анафеме и вечному проклятию, что вхожу в Святое Каталическое Сообщество. Я произношу клятву, которой буду со всей искренностью хранить верность, и приказывая, и повинуясь.

Клянусь своей жизнью и вечным спасением оставаться в сообществе, пока во мне есть хоть одна капля крови, не нарушая клятвы ни по чьему-либо повелению, ни под каким-либо предлогом, невзирая на любые обстоятельства…»

Это была клятва Лиги, главой которой являлся Гиз.

Фауста, продолжая удерживать руку герцога в своей, внезапно резко воздела ее к алтарю и продолжала:

— «Во имя Святой Троицы…

Сообщество католиков, объединившее представителей королевской крови и дворян, создано для того, чтобы устанавливать закон Господа во всей его полноте, поддерживать чистоту служения Господу, как того требуют каноны Святой Католической Апостольской Церкви, отвергая все заблуждения и низвергая ересь».

Фауста отпустила руку Гиза.

— Вот в чем вы клялись, — сказала она.

— И в чем готов поклясться еще раз, — глухо ответил герцог, — если моя первая клятва подвергается сомнению.

— Хорошо, — произнесла Фауста. — Теперь, герцог, позвольте вопрос: знаете ли вы, какое наказание налагает наша Лига на всякого католика, женившегося на еретичке?

— Смерть! — вздрогнув, ответил Гиз.

Какое-то мгновение Фауста хранила молчание. Казалось, она размышляла.

Мрачный, раздираемый противоречивыми мыслями Лотарингец тоже погрузился в раздумья. Он решил найти Виолетту. И понимал, что папесса… принцесса хотела отнять ее у него.

Что же предпринять? Решительно порвать с Фаустой? Но Фауста была источником его могущества. С помощью невидимых нитей она своими маленькими изящными ручками управляла Лигой. Это она подняла провинции, она взбунтовала Париж, она устроила день Баррикад и изгнала Генриха III. С ней он был королем, без нее же он был почти никем…

Но отказаться от Виолетты… От одной этой мысли в нем закипало бешенство и кровь приливала к голове. Фауста продолжала:

— Смерть! Да, смерть — это наказание не только для того, кто женится на еретичке, но и для того, кто в общении с еретиком сам становится слугой дьявола. Так ли это?

— Законы нашего сообщества, — хрипло проговорил Гиз, — неумолимы и жестоки. Вы хорошо знаете, сударыня, что мы приняли их, чтобы держать лигистов в абсолютном повиновении. Вы знаете, что мы, те, кто стоит во главе, не обязаны подвергать себя таким ограничениям!

— Герцог! И это говорите вы! — глухо произнесла Фауста. — Вы — предводитель! Вы — будущий король! Вы поклялись, герцог! Если ваша клятва — ложь, скажите об этом! Если слово Гиза не стоит слова последнего из лигистов, скажите об этом! Пусть все это знают! Вам не следует таиться!.. Ну же, герцог, говорите! Одно только слово! Вы клятвопреступник? Или нет? Если вы нарушили торжественную клятву, которая сделала вас хозяином Парижа и вот-вот сделает хозяином всей Франции, то нам придется расстаться. Идите своей дорогой, я пойду своей…

Гиз задрожал. В одну секунду он увидел Париж, взбунтовавшийся против него. Он услышал приветствия, превращающиеся в крики ненависти. Он увидел себя убегающим, как убегал из своей столицы Генрих III… Но будет ли у него время, чтобы скрыться?! Он выпрямился, пытаясь скрыть свое замешательство под маской гордости.

— Клянусь Господом, — воскликнул он, — никто никогда не сможет сказать, что Генрих Лотарингский не исполняет свой долг! Но та, которую я люблю, вовсе не еретичка!

— Та, которую вы любите?! Вы говорите о цыганке Виолетте, не так ли?

— Да, именно о ней.

— Что ж, тогда слушайте!.. Вечером накануне дня Святого Варфоломея, шестнадцать лет назад, герцог, около одиннадцати часов, группа истинных католиков захватила особняк, который находился на Ситэ, перед Собором Парижской Богоматери…

Гиз вздрогнул при воспоминании об этом.

— В этом особняке, — продолжала Фауста, — жил барон де Монтегю. Вы знали этого человека, Генрих де Гиз? Не был ли он ярым гугенотом? Не был ли он одним из самых опасных врагов истинной веры? Не был ли одним из тех еретиков, которых вы обещали уничтожить? Да, вне всякого сомнения! Ведь этот отряд добрых католиков, которые захватили его дом, возглавляли вы… Помните, герцог?

— Помню, — ответил Меченый, помрачнев при воспоминании об ужасных сценах, воскрешенных Фаустой.

— Прекрасно… Тогда вы прошли по Парижу, как ангел смерти. И повсюду, где вы проходили, лилась кровь, занимались пожары, множились трупы.

— Довольно! — прошептал Гиз и провел рукой по лбу, словно желая отогнать от себя видения.

— Как! — удивилась Фауста, и в ее голосе зазвучала издевательски-ироничная мягкость, — великий Генрих боится мертвецов? Соберитесь же с силами, герцог!

Герцог, мертвенно бледный, уронил голову на грудь и прошептал:

— Колиньи! Роан! Конде! Монтегю…

— Монтегю! — повторила Фауста. — Этот, конечно, казался вам опаснее прочих! Его преступление, возможно, было наиболее ужасным! Ересь в нем укоренилась сильнее, чем в других! Ведь даже смерть не показалась вам достаточным искуплением его грехов! Вы нашли для Монтегю более подходящую кару! Поскольку его душа блуждала в сумерках сектантства, вы решили, что он должен окончить свою жизнь во мраке… И Монтегю по вашему приказанию выкололи оба глаза! Так ли это?

— Так! — со вздохом ответил Гиз, почувствовав укор совести.

— Прекрасно… Вы знаете, как умер Монтегю. Вы знаете, что он осквернил душу дочери всей той ересью, которая переполняла его мысли. Вам известно, на какое отвратительное преступление он толкнул Леонору… Эта девушка осмелилась обвинить епископа в том, что он был ее любовником! Вы знаете, что Леонора де Монтегю родила ребенка, трижды проклятую дочь, которая появилась на свет у подножья виселицы…

— Зачем вы говорите мне это? — задыхаясь, пробормотал Гиз.

— Вы все уже поняли, — резко ответила Фауста. — Виолетта — дитя преступницы! Та, кого вы любите, герцог, — внучка того, кого вы ослепили! Дьявольская порода! Я бы не удивилась, узнав, что ее миссией было разрушить фундамент, который мы с таким трудом возвели, чтобы восстановить Веру! Что же странного в том, что она покушается на вас, зодчего французской Истинной Церкви?!

— Дочь Леоноры де Монтегю? — пробормотал герцог.

— Да! Теперь вы все знаете. К счастью, я наблюдала за ней! Мне даже удалось отправить это дьявольское семя на костер…

— Сжальтесь над ней! Не убивайте ее!

— Она спасена! — ответила, пожав плечами, Фауста. — Вы видели собственными глазами, как наглец Пардальян вырвал ее из рук палачей.

— Да! Да! Она спасена. Не нужно, чтобы она умирала, а то я тоже умру!

— Мне вас жаль, герцог! Да, мне вас жаль! На Гревской площади я вас видела таким трепещущим, таким бледным, что осознала все могущество чар этой девушки. Хорошо, сначала мы найдем способ справиться со злыми духами, угнездившимися в Виолетте, и лишь потом я прикажу казнить ее. Я спасу вас, герцог. Поблагодарите же меня за то, что я снисходительна к вашей слабости.

— Но зачем эта свадьба? — спросил Меченый. — Почему Моревер стал супругом Виолетты? Или то, что верно для меня, не является таковым для него? Если любовь к цыганке осквернит ересью меня, то будет ли чист Моревер? Проклятье! Пусть остережется!

— Оставьте в покое ваш кинжал, — сказал Фауста. — Он должен служить вам, чтобы разить врагов, а не для того, чтобы грозить им лучшему, преданнейшему из ваших слуг. Моревер принес себя в жертву, он согласился на эту видимость брака, чтобы удалить от вас цыганку-еретичку. Но Моревер не будет ее супругом…

— А кем же он будет?

— Он будет ее тюремщиком! Генрих Лотарингский, вы любите внучку человека, которого ослепили по вашему приказу! Вы не замечаете, насколько нечисты ваши помыслы, которые парализуют вас, не дают подняться на трон, делают слабейшим среди всех лигистов?!

Гиз думал. Из всего того, что сказала ему Фауста, его взволновало лишь одно, но зато взволновало поистине до глубины души.

Да, это правда! Это он приговорил Монтегю к ужасной казни: ослеплению. И внучку этого человека он любил!.. Ослепление за ослепление! Он, Гиз, выколол глаза деду Виолетты, а она, в свою очередь, ослепила его разум, чтобы помешать завоевать трон.

Угрызения совести, суеверие? Честолюбие, возобладавшее над любовью? Фауста поставила гордого Лотарингца перед выбором: отказаться от Виолетты или отказаться от короны. Но Гиз не привык отказывать себе ни в чем! Нужно было выиграть время. Нужно было убедить Фаусту и сохранить ее поддержку до того дня, когда…

Он конвульсивным движением сжал кулаки. Фауста не спускала с него пронзительного взгляда.

— Вы напомнили мне о моих клятвах, — произнес он, наконец, — и я хочу попросить вас кое в чем поклясться мне. Я считаю Виолетту еретичкой. Я готов подвергнуться процедуре изгнания дьявола. Я надеюсь при помощи вашего могущественного заступничества излечиться от этой любви и от своих нечистых помыслов! Но вы, в свою очередь, поклянитесь, что Моревер не будет супругом этой девушки!

Если Фауста и колебалась, то лишь какое-то мгновение. Гиз не заметил этого. Ему показалось, она ответила сразу же:

— Клянусь, герцог. Виолетта не будет супругой ни Моревера, ни кого-либо другого. Когда же вы излечитесь, вы сами прикажете казнить ее…

— Это еще не все. Певица в плену, и я хочу знать, где ее будут держать.

— В Монмартрском аббатстве, — без колебаний ответила Фауста.

— Вы мне клянетесь, сударыня, что она останется там до тех пор, пока я, как вы говорите, не излечусь от своей страсти и сам не отдам приказ о ее казни?

— Клянусь! — ответила Фауста.

Несколько минут прошло в молчании. Гиз размышлял о том влиянии, которое загадочная Фауста имела на него. Он положил на чаши весов свою любовь и свои честолюбивые планы. Он не желал отказываться ни от того, ни от другого… Итак, у герцога созрел план… Виолетта — пленница. Он сможет найти ее, когда только пожелает. Она находится в Монмартрском аббатстве, под охраной Моревера, и не сможет ускользнуть от него. Значит, сначала он воспользуется помощью Фаусты, чтобы завоевать корону Франции. А став королем, он сумеет образумить принцессу.

— Прощайте, сударыня и принцесса, — сказал он с поклоном. — Я полагаюсь на ваше нерушимое слово: цыганка не достанется никому и до поры до времени будет содержаться в монастыре бенедиктинок.

— Ложь никогда не слетала с моих уст, — величественно ответила Фауста. — Но вы — всего лишь человек, носящий в себе все человеческие слабости. Мне нет необходимости говорить вам, что я полагаюсь на ваше слово: я сумею заставить вас сдержать его. Прощайте, герцог!

— Я провожу вас до вашего дома, — дрогнувшим голосом сказал Меченый.

— Мой дом везде. Я везде в безопасности. И если, после того как я возведу вас на трон Франции, вы решитесь бросить меня в Бастилию, знайте, что ее стены рухнут по первому же моему приказанию.

Фауста ушла, оставив Гиза в оцепенении от изумления и ужаса: ведь все его неясные замыслы были так четко высказаны принцессой! Она удалялась от него своей плавной поступью, с тем несравненным достоинством, которое придавало ей облик не королевы даже, но — богини.

— Может, действительно, ею движет Божественный разум! — прошептал Гиз.

Священный ужас, о котором пишут поэты, овладел герцогом. На поле брани он всегда был неустрашим, но здесь, один в темной церкви, да еще после беседы с посланницей Господа… Гиз затрепетал и бросился вон.

Глава 46

МЕСТЬ БЮССИ-ЛЕКЛЕРКА

Как сказал Моревер, на улице его ждал Бюсси-Леклерк. Приятели немедля направились в Бастилию.

— Все прошло хорошо? — спросил Бюсси-Леклерк и улыбнулся, вспомнив о присутствии при этой сцене герцога де Гиза.

— Конечно! — с некоторым удивлением ответил Моревер. — А что?

— Ничего! Пошли.

— Да. идем. Я очень тороплюсь его увидеть. Он закован в кандалы?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36