– Как ты думаешь, мы сможем улететь на Марс или за пояс планет? – почему-то спросил я.

Гарри взглянул вслед уходящей женщине. Девица шагала размашисто, словно солдат.

– Для этого нужно слишком много кредитов и связи, чтобы выпустили из космопорта.

– Это не ответ. Можно сбежать нелегально.

Священник прищурился, вертя зажигалку в замерзших пальцах.

– Мне кажется, я все уже здесь видел. Возможно, познакомился не с каждой из стадий разложения, но представление составить успел. Я сыт этим, – я начал говорить из противоречия, но в процессе понял, что действительно был бы не прочь улететь.

Гарри потер лицо руками, стряхивая воду, натянул капюшон.

– По-моему, ты – жертва мифа об идеальной стране, которая находится где-то и когда-то. А опыт человеческой цивилизации показывает, что все места, где оставил свой след человек, стремительно становятся одинаковыми. Стоит только ему опуститься на землю какой-нибудь занюханной планеты, как вместе с вырвавшимся из шлюза воздухом атмосферу заражают высадившиеся с ним стереотипы. К тому же в других местах нам придется крутиться в десятки раз сильнее, чтобы потом оказаться в шахтах на астероидах.

Он уставился на меня щелочками глаз, ожидая ответа.

– Тогда мы могли бы отправиться туда, где людей еще нет, – не спешил соглашаться я.

– Ты забываешь, что как только мы вылезем из звездолета, люди там появятся.

Дождь постепенно утихал, но небо оставалось таким же серым. Со стороны верфи доносился отдаленный стук, девица уже скрылась.

– Проклятые спидеры. – Гарри встал, держась за трубу.

Я хотел только одного – выспаться. Добраться до своего матраса, содрать мокрые, прилипшие к телу штаны, воняющие грязью и химией, натянуть одеяло до самого подбородка и вырубиться. Лифт скрипел, медленно подползая к последнему этажу. Гарри сел на пол, облокотился на стену; вокруг него сразу же натекла лужа воды.

– Как-то нужно будет к этому привыкнуть, – пожаловался священник сам себе.

Снять мокрые шмотки он уже не мог, поэтому просто рухнул в углу, около батареи, подложив под голову комок нестиранной одежды. Я пнул его, но Гарри только ворчал, отпихиваясь, когда я предлагал поднапрячься и переодеться. За порядок я не волновался – все равно в каморке не было ничего, кроме нескольких старых матрасов, рабочей станции, ящика с электроникой, гитары и пакетов с синтетической едой. Глотнув выдохшегося пива, я стащил ботинки, в которых хлюпала жижа, штаны, куртку, налипший ком рубашки и упал на матрас.

Когда я проснулся, Гарри спал в той же самой позе, только вытянул ногу, с которой сполз ботинок. Балахон упал на лицо, из-под темной ткани раздавался храп. Я отключил будильник на рабочей станции, посмотрев на время. По часам выходило, что я проспал весь день, так что стоило поторопиться, – Мэй не любила, когда я опаздывал, всегда устраивала скандал. Оставлять Гарри одного мне не хотелось, но он никак не реагировал на попытки его разбудить, сворачиваясь в клубок и злобно мыча.

– Свинья, – тряхнул головой я и вытащил кейс с электроникой, переступая через развалившегося священника.

После этого я оделся, зашнуровал ботинки, засунул за высокое голенище шокер, за пазуху куртки – пистолет и сразу почувствовал себя намного лучше. Хотя в этом районе редко можно встретить людей, мне не хотелось попасть в руки каким-нибудь торчкам. Мало ли, решили сменить маршрут. Я набросил на Гарри одеяло и вышел прочь.

Нездоровое розоватое небо посветлело, дождь прекратился, но складывалось ощущение, что его кто-то сдерживает из последних сил, а потом ливень вырвется на волю и хлынет вниз. Напряжение, жаждущее прорвать клетку облаков. Из порта доносились гудки и стук: роботы продолжали строить грандиозное судно, ползая по остову. Я пошел к ближайшей станции подземки, стараясь не особенно светиться, по переулкам и известным только местному народу переходам. Скоро появились инфоэкраны, на которых изящно зависала в воздухе Реи и фирменным жестом проклинал врагов D-Jesus. По всему Тиа-Сити стоят камеры, так что, выбираясь ближе к цивилизации, я чувствовал, как мне в спину таращатся невидимые глаза, хотя, конечно, ничего конкретного, что я мог бы назвать оком, не замечал. Солнце собралось исчезнуть в тягучих, темных облаках, скопившихся у самого горизонта, и я припустил, огибая бронированные тачки.

– Эй, чувак! Устали глаза? Иди сюда, импланты не болят и не портятся, никаких проблем, даже если кто-нибудь засадит в тебя нож. Всего лишь небольшой ремонт – и ты снова можешь таращиться на сиськи Реи сколько влезет – мелкий, похоже, меня не узнал, пытаясь всучить товар. – А, это ты, Грайнд. Что-то ты на себя не похож. Никакой катаракты, никаких трат на дорогостоящие фильтры! Вы продадите свои несовершенные гляделки за круглую сумму, а взамен получите вечность!

Мелкий торговал тут с незапамятных времен. Еще с тех, когда искусственные глаза казались диковинкой. Он был прав: Тиа-Сити загнивал, пытаясь спорить с природой и проигрывая, а уж для геймеров, которые часто теряли глаза из-за постоянного погружения в Сеть, неудачного удара на дуэли или сотни других причин, имплантанты были отличным выходом. Но юркий Мартин продавал собранную на коленках подделку, и это сразу выяснялось на визите к хирургу, который должен был их поставить. Я видел обанкротившихся дураков с дырами вместо глаз, которые бродили и пытались восстановить справедливость, пока не успокаивались в заброшенном переулке.

Около подземки накидывалась реклама – экраны, строки, голографические образы, каждый из которых манил что-нибудь купить. Большая часть звала подключиться к Среде, раскошелиться на лицензионный ключ, усовершенствованные датчики и, конечно, новую «вилку» для геймеров, выпущенную корпорацией. Сложная электроника, работающая с импульсами в мозгу. Я не доверял таким штучкам – наверняка умники из корпорации вставили туда гипнокод, как это уже было с несколькими играми. Рядом с колоннами, поддерживающими козырек станции, крутилась шушера, торгующая с рук. Неформалы собирали на крэк, гордо демонстрируя хитро шрамированные тела или проколотые железными штырями руки туристам, которые выходили из провала подземки, желая потаращиться на жизнь трущоб. Их сразу можно было отличать от других, как бы те ни одевались.

Ларьки с жирными сосисками, кабинки доступа в Сеть, проститутки, дилеры, несколько охранников с ног до головы в броне. Здесь же сновали вездесущие сектанты всех мастей – члены церкви Реи, несколько худощавых шэо – пророков сетевых событий, Дети Икара, блестящие металлом психи из Кибернетического Единства, сидящие на игле последователи «Дороги в нирвану», а еще – байкеры и просто издыхающие нищие, пришедшие сюда в надежде на чье-то милосердие. Байкеры наряду с ретродвижением презирали все, что давала Среда, но поступали более радикально и селились за городом, в развалинах. Правительство часто совершало на них рейды, но байкеры все равно не переводились, красуясь шипастыми мотоциклами, мало чем отличавшимися от аналогов в «Motorhead: Steel Demons»; среди них было много талантливых техников, поэтому они умели скрываться от правосудия. Раньше здесь же ошивались клоуны-поджигатели, но после последнего происшествия около центра, когда они пытались сжечь самый крупный гипермаркет, чтобы заставить жителей «питаться пищей духовной», по их следам пустили Гончих. Кровь и кишки на ровных улицах центра вытерли, а от банды осталось одно название.

Официально станция подземки называлась «Тарео», последняя на этой ветке, но стоило бы проявить побольше честности и назвать ее «Дыра». Местные восстановили справедливость, называя ее только так и не иначе. Я спустился в «Дыру», погружаясь глубже и глубже в рекламный звук, в мелькание коллажей, предлагающих мне не одно, так другое, в голоса – звонкие, убедительные, увесистые, будто шлепки, и с каждой секундой у меня портилось настроение. Депрессия от эс-пи усугублялась мельканием картин с турнира, бородкой D-Jesus’а, которую мне хотелось выдернуть под корень, и неспешным движением эскалатора, превращающим поездку в туннеле, облицованном рекламными инфо-экранами, в пытку. У меня не было денег на фильтры, которые носили с собой преуспевающие шишки из центра, поэтому все это дерьмо заливали и заливали мне в уши.

Я опустился на сиденье, держа кейс поближе, и прикрыл веки, чтобы хотя бы не видеть мелькание. На стеклах танцевали гибкие девицы, зазывающие в заведение «Мягкий рот», эффектно улыбался Рейдер, предлагая сыграть за меня, если я сделаю на него хорошую ставку (игроки получали 10 % от общего выигрыша по ставке), размахивала руками счастливая семья, высаживающаяся на неведомой планете [ «Хочешь открытий? Хочешь настоящих путешествий и новых горизонтов?»], разваливалась на более мелкие баннеры бездарная рекламная масса.

«Лучше сдохну, чем буду крутым».

Я вытянул ноги, пытаясь влиться в мерное покачивание стремительно несущегося вагона. Поезд опускался все ниже и ниже, чтобы пробраться под уходящими в глубину этажами промышленных районов, а потом резко вынырнуть над рекой и промчаться по жесткой дуге железнодорожного моста. Вагон тряхнуло, я открыл глаза и увидел закат. Днем Тиа-Сити напоминал железный скелет, живущий однообразной механической жизнью, ночью – смертельную язву, но в такие часы, как сейчас, он мне нравился. Небо серое, словно поверхность жемчужины, будто отрихтованное умелым художником, который добавил серебра, убрал лишнее. Матовое, похожее на пепел или теплый асфальт. Провода сплетались в небе, порождая новый ярус. Кибернетическая мечта. Искусственный рай. Бесконечные возможности для экскапизма. Сюда съезжались отовсюду, чтобы погрузиться в мир технократов, выбравших жизнь в Сети.

Девчонка в углу вагона уже подключилась, натянув очки и улыбаясь чему-то. Стандартный комплект для наблюдения, ничего особенного. Ногти на ее пальцах выглядели нелепо – словно кто-то воткнул в резиновые муляжи по осколку ярко-фиолетового пластика. Я вышел сразу за мостом, преодолев очередной приступ депрессии, прошипел ругательство, увидев время, и побежал. Слабость после эс-пи двукратно увеличила вес кейса, так что это была не самая приятная пробежка.

– Где ты шлялся? – Мэй ткнула тонким пальцем в инфоэкран, в углу которого мерцали цифры, недвусмысленно показывающие, что я опоздал. – Если выступление задержится хотя бы на минуту, ты уволен.

Я промычал что-то, протиснулся в заднюю дверь клуба «Хайвэй», кинул куртку в подсобке и пошел к пульту. Бесконтрольный танцевальный бит с басами, от которых тряслись стены, уже нес публику на своих волнах. Всюду извивались тоненькие японки с футуристическими прическами, полуголые гомо, куча психованных фетишистов, другие поклонники синтетической музыки. Между ними сновали дилеры, предлагая «кислоту», ллир, возбуждающие порошки. «Хайвэй» был одним из самых модных заведений этого района, в котором крутились японцы, делавшие под прикрытием танцевального клуба множество других дел.

– Хочешь инъекцию в мозг?

– Пошел ты. – Я отпихнул узкоглазого, оставив отпечаток потной ладони на его виниловом костюме.

Все японцы – психопаты, у них что-то повернуто в мозгах. Они одержимы идеей создать бога из микросхем и сетевых соединений, усовершенствовать усовершенствованное, создать синтетические заменители для всего, что попадается им под руку, как будто само существование натурального – вызов для них. Именно японцы организовали Кибернетическое Единство: ты платил, садился в кресло, они вскрывали тебе череп, пихали туда сенсоры, передатчики, миниатюрные, едва ли с одну десятую зерна, антенны, что-то еще, а потом ты был подключен к Сети постоянно. Всегда. Картинка города проецировалась прямо на сетчатку, копия настоящей. Люди из Кибернетического Единства видели не тебя, а переданную через видеокамеры многократно обработанную копию. Они работали с потоками информации круглосуточно, жили в вирте, периодически делая питательные инъекции, чтобы не сдохнуть. Есть, как обычные люди, они считали недостойным существ, сливающихся с Сетью. Если у них был лицензионный ключ, они могли и в Среду выходить, блуждая в созданных тысячами программистов мирах. На этом члены Кибернетического Единства не останавливались – они жили с роботами, женились на виртуальных образах, раздражая центры удовольствий, заменяли органы на искусственные, ставили себе имплантанты, стремясь к механическому совершенству. Думаю, их идеалом была микросхема. Если бы они могли, они бы превратились в набор микросхем, пахнущих подгоревшей пылью.

Не могу сказать, что я их осуждал. Периодически я сам думал скопить денег и подключиться навечно, но это была одна и та же тягомотина, вытягивание последнего на одно усовершенствование, на доступ туда, доступ сюда… Возможность для богатых, а я еле собирал на оплату квартиры. Танцоры беспечно агонизировали в лучах софитов, двигаясь так, как в обычном состоянии даже не придет в голову. Всем в зале транслировались фирменные заставки «Хайвэя» – видеоклипы в вирте, с полным эффектом присутствия. Секс, насилие, извращения, погони нон-стоп, падения, взлеты, какофония шизофренических видений. Басы рвали помещение на части, волны низких частот были ощутимы, подталкивали, щекотали, заставляя сердце гулко гнать кровь по венам. «Хайвэй» больше напоминал огромный цех по производству какого-нибудь допотопного барахла, громоздких железных корыт или мясорубок, по черным, мерцающим искрами стенам которого неслись превосходно оцифрованные машины.

Около похожего на пыточное кресло аппарата пританцовывал Кейс; свет то превращал его в черное изваяние, то окрашивал в алый. Еще одно изобретение японцев – нч-инъектор, подведение вибраций прямо к черепной коробке. Что уж они там наколдовали, я не знаю, да и название мне не нравилось, но смысл в следующем: специальная контактная игла вставлялась в приготовленный предварительно разъем прямо на черепе, потом начинался беспредел. Это сложно описать – вибрация заполняет тебя до предела, все эмоции, которые может внушить или вызвать музыка, становятся такими сильными, что ты просто взрываешься. После голова разламывается, но хочется еще и еще, а затем человек становится овощем – мозг выжигает. Некоторые, правда, считают, что оно того стоит. Один раз я попробовал; отверстие, окантованное специальной сталью, осталось до сих пор, присоединившись к двум разъемам для «вилки». Многих женщин это заводит.

– Мэй очень зла, – одними губами сказал Кейс, потому что звука все равно не было бы слышно, а потом отвернулся к клиенту, который пускал слюни от секса с низкими частотами.

Около пульта копошились Дейт и Масахико, контролируя мощность, скорость передачи вирт-клипов и музыку.

«Попытай удачи, мертвец».

Огромный, на всю стену, инфоэкран расплылся, передавая буквы, собранные из картин разложения, грязного секса, раздирающего тела на части. Чернуха, нарушающая законодательство, возбуждала народ, именно этим «Хайвэй» и прославился. Шеренга голых андроидов с пятнами сажи вместо глаз неточно, но неизбежно приближалась к гигантскому бассейну с кислотой. Движения слепых, неотрепетированные и отрешенные, тем не менее безупречно вписывались в звукоряд.

Я перепрыгнул через увитый проводами пульт и открыл кейс.

– Давно пора, – Масахико отошел, краем глаза глядя на то, как кислота размывает заменяющее кожу покрытие.

«Попытай удачи, мертвец», – смеялся инфоэкран и стремительно падал с горы в выгребную яму, до краев заполненную трупами. Я подключал нужные мне устройства, настраивал пульт, пытаясь успеть за оставшиеся пару минут. Шепот вкрадчиво ввинчивался в подкорку. Уже пошли кадры с видами на старые заводы, – те самые, за которые на «Хайвэй» хотели подать в суд поборники морали, но, как это водится, проиграли. Связанная женщина без лица, лежащая на допотопном, заржавевшем станке, шелестела одну и ту же фразу, все громче и громче, требовательнее и требовательнее, а группа фриков разрезала ее на части.

«Играй в меня».

Кого-то в толпе вывернуло, но в «Хайвэе» такое случается. Несколько особенно внушаемых уже впились в друг друга ногтями; отдельные люди, пришедшие поглазеть на сумасшествие «Хайвэя», один за другим сливались, ловя капли пота, прижимаясь жесткими основами очков к чужой плоти, не переставая двигаться. Две туристки в ужасе содрали очки и начали проталкиваться к выходу – зрелище пришлось им не по вкусу, но на входе висит предупреждение. Полиция сюда не совалась, потому что ответственность за посещение «Хайвэя» лежала на самих туристах. Не знаю, получится ли у них выбраться, если они не захватили с собой шокеры.

Я надел наладонники и очки, колдуя над виртуальной панелью, пот лился в глаза. У женщины появилось лицо. Это было очень красивое лицо – я собрал ее из того, что мне нравилось. Синтезированная из девушек мечты ведьма, по мертвенно-бледному лбу которой сейчас медленно стекала струйка крови. Стоп-тайм в бите нагнетался виляющей вдали мелодией, она зловеще присвистывала, обещая скорый накат. Напряжение можно нагнетать до бесконечности, но многие тогда рехнутся прямо в зале, если не ослабят контакт с Сетью, а эти пижоны редко его ослабляли.

«Попытай удачи, мертвец…»

Успел! Губы раскрылись:

«Сдохни».

Я дернул ручку усилителя; нефильтрованный, бездонный гитарный бас ворвался в зал, наполняя его вибрирующим гулом. Черный латекс, впившийся в формы стократно убитой, живой-мертвой Некро, хотелось содрать вместе с кожей. Она смеялась, откидываясь назад и зачерпывая руками острые звездочки. Смешанный с гитарным звуком голос заставлял покрываться мурашками, делать стойку, визжать от восторга и умолять о том, чтобы она приказала хоть что-нибудь. Дева «Хайвэя», созданная мной для того, чтобы не умереть без денег. Некро, сотканная из вожделения, кровавых фантазий, цитат давно умерших музыкантов и гитарного воя.

«Играй в меня».

Откуда-то нахлынула такая ненависть, что я дернул ручку до упора, желая, чтобы головы тех, кто стремился сюда, закипели и взорвались, как в микроволновой печи. Жужжащие сэмплы, стрекочущие удары, пучки опасных вибраций – полный контакт, full. Некро шептала, перевернувшись и кусая губы под очередным любовником, лица которого не было видно. Голос рвал мелкие сосуды, вокруг нее струились остатки вирт-клипа, в которых мертвецы выбирались из могилы и двигались на город плотной волной. Смерть, от которой невозможно отказаться, – засунутое в распахнутый рот дуло револьвера, секс до агонии. Стрелки зашкаливали, показывая критический уровень. Они дергались в ритме ударных – в том же, в котором сокращались сотни тел внутри «Хайвэя».

«Сдохни».

Длинные пальцы с черными ровными ногтями скребли землю крупным планом. По тому, как они слегка подергивались, можно было ощущать ритм фрикций.

«Сдохни».

Кто-то врезал мне по лицу, отодрав очки. Я увидел Масахико, у него из носа шла кровь, а глаза светились бешенством. Техник убавил мощность, развернулся – и ударил еще раз. В зале царила неразбериха, половина народа в бессилии попадала на пол, пытаясь выбраться из трансовой грезы, другая половина изнемогала, трахаясь и танцуя, танцуя и трахаясь, трахаясь и танцуя…

– Ты спятил, ты ненормальный! – Мэй бушевала, размахивая руками и борясь с желанием мне врезать. – Ты же едва не убил всех клиентов!

Она бы ударила, если бы не боялась. Не знаю, в чем тут дело, – в спидерах или в чем-нибудь еще, но я чувствовал, что если она поднимет руку или прикажет вышвырнуть меня своим громилам, я ее уничтожу. Мэй тоже это чувствовала, поэтому не подходила ближе. Мелкие колечки проволоки, из которой было сделано ее платье, тихо позванивали.

– Ты уволен! Уволен, мать твою! – взвизгнула она, бросила жиденькую пачку кредитов, которую я тут же подобрал, и указала на дверь. – Забирай кейс и катись к дьяволу!

– Дьявол с изобретением Сети потерял актуальность.

Я вышел из клуба, крепко сжимая в руках кейс с составляющими мертвой девы «Хайвэя», и зашагал к подземке. В голове стояло видение лысой инопланетянки, вырывающей из головы антенны, на основаниях которых оставались маленькие кусочки кожи; я никак не мог понять, откуда оно взялось и как выкинуть его из головы. Перемахнув через ограду, я поймал тачку и попросил отвезти прямо к «Дыре», нигде не останавливаясь. Сейчас Мэй придет в себя и пошлет за мной отряд япошек, чтобы вернуть ставшую их визитной карточкой кибернетическую Некро. Когда она сердится, плохо соображает. Я откинулся на сиденье и вдохнул воздух свободы, пялясь в затылок механического водителя. Думать о последствиях не хотелось.

«Сдохни».