Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Парадокс Великого Пта. Фантастический роман

ModernLib.Net / Научная фантастика / Жаренов Анатолий / Парадокс Великого Пта. Фантастический роман - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Жаренов Анатолий
Жанр: Научная фантастика
Серия: Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия)

 

 


      — Ты бы, Петя, поаккуратнее, — попросила жена. — Он человек московский, с образованием. Мало ли…
      — Сорок лет мне, — побагровел от подступившего возмущения капитан. — Поздно в академию. В пользу бедных разговорчики, — употребил он свою любимую фразу и, успокаиваясь, уже мягче спросил:
      — К Дарье ходила?
      — Была.
      — Ну и что?
      — От Васяткиных дачник съезжать собрался.
      — Писатель? Черт с ним, пусть съезжает. За этими тянется, за беклемишевской родней.
      — В магазин, говорят, три холодильника привезли. Два продали, а один продавщица в кладовку затащила.
      — Ишь ты, — сказал капитан. — Неужто интерес имеет?
      — И рыбу, — заметила жена.
      — Что рыбу?
      — С завода сто кило рыбы доставили. А продала, говорят, восемьдесят.
      — Чепуха, — отрубил капитан. — Это Дарья со злости брешет. Ее тоже понимать надо. Старуха склизкая. Ну а еще что?
      — Все будто. Да, чуть не забыла. Из дома этого, ну из того, где покойник, ночью сияние было.
      — Какое еще сияние? — хмыкнул капитан.
      — Обыкновенное. Свет, значит, — стала объяснять жена. — Как раз в ту ночь, когда убийство…
      — Самоубийство, — поправил капитан.
      — А какая разница? — отмахнулась жена. — Человека-то все равно нет.
      — Есть разница, — наставительно сказал капитан и похлопал себя ладонью по шее. — Вот она где, эта разница, сидит. Ну-ну?
      — Свет, значит, был, — снова начала жена. — В аккурат из сада. Столбом. Постоял недолго. И пропал.
      — Кто же его видел?
      — А Дарья же. Говорит мне: «Шепни своему, я там человека видела. Метнулся он от дома…»
      — Ты что? — насторожился капитан и даже привстал. — Ты думаешь, что говоришь?
      — А потом Дарья смотрит и видит: пьяный Бухвостов качается. Прет прямо на нее и руками машет. Она и убежала.
      — Что ж ты раньше-то? Где ты вчера была? — засуетился Семушкин. — Хотя… Хотя…
      Произнеся эти слова, капитан Семушкин задумался. Сообщение о пьяном Бухвостове, шатающемся по ночам по улицам Сосенска, на него особенного впечатления не произвело. Странный свет, который видела Дарья, его заинтересовал. Но ведь с этим светом никуда не сунешься. Скажи он, допустим, тому же Ромашову, начнет допытываться: от кого услышал? Узнает про Дарью, хлопот и смеху не оберешься. Да и брешет, поди, карга…
      Капитан считал себя антирелигиозно подкованным. Свет над домом самоубийцы припахивал чем-то кладбищенским. В голове капитана этот свет ассоциировался с огоньками на могилах. А огоньки на могилах — религиозный дурман и поповское шарлатанство. Вурдалаки — тоже из этой оперы. Ишь куда может потянуть, только зацепись. Нет уж. Пусть Дарья треплется, а капитана на эту удочку не возьмешь. Не такой человек капитан Семушкин, чтобы его простым вурдалаком купить можно было.
      — Так, — сказал он жене. — Я сейчас пойду. В отделение пойду. Как, что, чего… Сама понимаешь. А про свет ты забудь. Врет Дарья. Не может над покойником светить. Ненаучно это. А ежели что и бывает, так это все в книжках объяснено. Молнии там или электричество. Теперь вот я про плазму читал. Ее магнитом ловят.
      Тут он почувствовал, что залез слишком далеко, и пошел в спальню. Снял со спинки стула отглаженный китель, надел его, потрогал усики и двинулся к выходу. Дорогой он еще раз продумал вопрос о Дарьиной информации и еще раз твердо решил никому об этом не болтать. Дарья новости не копит, в чулок не складывает. Не сегодня-завтра об этом свете будет знать половина Сосенска. Дойдет до аптекаря. А у того тоже не задержится. Так что товарищ Ромашов получит еще тепленькое известие. Интересно бы знать, как он на это посмотрит.
      Приняв окончательное решение, капитан тут же выбросил из головы старухины бредни и стал соображать, как бы похитрее подкопаться под продавщицу. В том, что она нечиста на руку, Семушкин не сомневался. Тут Дарья маху не даст. В этих вопросах капитан ей верил безраздельно.
      На этом месте мысли капитана приняли другое направление. Впереди блестела лужа, которую надо было обойти, не запачкав ботинок. Капитан, стрельнув глазами по сторонам, выбрал кратчайший путь и вскоре стоял уже перед крыльцом отделения. Ботинки блестели. На них не попало ни одной капли воды, ни одного комочка грязи.

Глава 4
ЯМА В ЛЕСУ

      В то утро, когда в Сосенске старик Бухвостов сжег яичницу, в Москве ничего из ряда вон выходящего не произошло. Яма в подмосковном лесу появилась позднее. Полковник Диомидов узнать о возникновении ямы раньше, чем она возникла, безусловно, не мог. В это сентябрьское утро он еще не думал о свойствах пространства и времени, о парадоксах сверхсветовых скоростей и о всех других загадочных явлениях, с которыми столкнулся позднее. Думал он в это утро о более прозаических вещах. Впрочем, лучше всего сейчас познакомиться с самим полковником.
      В школе он любил математику. Это, правда, не мешало ему увлекаться дзюдо и успевать читать все, что попадалось под руку. Разрозненные подшивки «Всемирного следопыта» сменялись на его столике романами Жулавского и Жиффара. Эдгар По ему нравился больше, чем Конан Дойл. «Робинзон Крузо» восторга не вызвал. К «Анне Карениной» он проявил интерес, когда учился уже в десятом классе.
      Потом пришла война. Младший лейтенант Диомидов встретил ее в Ломже. А в 1945 году в Москву вернулся подполковник Диомидов и стал следователем управления МГБ.
      Через год его послали учиться. Через пять порог управления МГБ переступил полковник Федор Петрович Диомидов. Вскоре он втянулся в водовороты больших и малых дел. Два раза в него стреляли. Три раза стрелял он. Это вызывалось особой необходимостью. Вспоминать, впрочем, Диомидов не любил. Он по-прежнему много читал. И по-прежнему без разбора, все подряд. Счастливая особенность его ума отбрасывать ненужное и наносное хорошо ему служила. Он мог прочитать книгу и тут же забыть о ней. Или запомнить на всю жизнь.
      К обезьяньему буму он отнесся спокойно, хотя с интересом следил за сообщениями печати. Некоторые из них настораживали, большинство же вызывало улыбку. Диомидов, почти не читая, отбрасывал в сторону газеты с пространными рассуждениями об инопланетном происхождении обезьян. А вот словосочетание «биологическая бомба» заставляло задумываться. Диомидов был уверен, что за этой «фиолетовой чумой» стоят люди, возможно очень опасные. Может быть, опаснее, чем сами обезьяны, сеявшие смерть и опустошение.
      Полковник знал, что в стране уже предприняты меры на случай внезапных осложнений. Кроме того, правительство предложило помощь заинтересованным государствам. Знал Диомидов и об отказе последних. Это обстоятельство заставляло думать о том, что кому-то на руку обезьянья истерия, что нужно ждать дальнейших эксцессов. Западные газеты на все лады кричали о предстоящем конце света. В разглагольствованиях барахтавшихся на поверхности событий проповедников, в шумной рекламе новых напитков и патентованных средств, в воплях о гибели человечества тонули крупицы правдивой информации о действительном положении. Было необычайно трудно вылавливать их и отделять от рассуждений теософов и телекинетиков.
      Но заниматься этим было необходимо. И Диомидов со свойственной ему дотошностью ежедневно изучал все материалы, прошедшие предварительный отбор в отделе. Одна из таких заметок в «Глоб» привлекла его внимание. Какой-то юркий корреспондент ухитрился заметить некоего худощавого джентльмена в момент приезда к командующему объединенными силами по борьбе с «фиолетовой чумой». Корреспонденту удалось проследить даже за отправкой вертолета в сельву, на котором худощавый джентльмен улетел выполнять свою таинственную миссию. Фамилия джентльмена в газете не называлась. Но предположений на этот счет было высказано немало. Диомидов внимательно перечитал корреспонденцию, пожал плечами и отнес ее к генералу.
      — Занятно, однако, — задумчиво произнес генерал. — Что понадобилось этому «знатному иностранцу»?
      Вопрос был явно риторическим, и Диомидов не стал на него отвечать. Генерал усмехнулся.
      — Пожалуй, верно, — сказал он. — Разговор праздный. А глядеть надо в оба. У меня ощущение, что вот-вот из всей этой грязи вынырнет некая фигура и замахнется на мир чем-нибудь похлеще атомной бомбы…
      И фигура вынырнула. Только она не была похожа на ту, о которой говорил генерал. Худой кадыкастый немец, назвавшийся Куртом Мейером, туристом из ФРГ, неожиданно явился в управление и попросил кого-нибудь из «чиновников безопасности» принять его. Немец плохо говорил по-русски, а дежурный не понимал по-немецки. После взаимных недопониманий выяснилось, что турист желает сообщить нечто об обезьянах.
      Его проводили к Диомидову.
      Курт Мейер замешкался на крыльце Исторического музея, когда их группа входила в здание. Бергсон в это время садился в машину с флажком посольства одной латиноамериканской страны. Курт сразу узнал знакомый прищур равнодушных бесцветных глаз, хотя ему довелось видеть Бергсона только однажды. Тогда, немало лет назад, эти глаза так же щурились на заключенных, грузивших на танки клетки с обезьянами.
      Курт вздрогнул и невольно замедлил шаг. Потом, повинуясь внезапному порыву, сбежал вниз. Хлопнула дверца. Бесцветные глаза окинули через стекло тощую фигуру, нелепо махавшую руками. Машина мягко взяла с места. И только тогда Мейер опомнился, понял, что он ничего не может сделать, даже если ему удастся задержать автомобиль. И он бросился догонять туристов.
      — Что ты там потерял? — покосился на него толстый Вайнцихер.
      — Уронил бленду, — соврал Курт и понял: Вайнцихер ему не верит. Он ощупал Мейера глубоко посаженными глазками и процедил:
      — Не понимаю, зачем тебе бленда? Ведь солнца нет.
      Курт промолчал. Отошел в сторону и сделал вид, что внимательно слушает экскурсовода. Бергсон не выходил у него из головы.
      Тогда Мейеру здорово повезло. Две пули только расцарапали кожу под мышкой. Было много крови. Может, это его и спасло. И еще аптечка рыжего Вилли. Как хорошо, что этот Вилли из зондеркоманды таскал за собой аптечку. Он, наверное, сильно удивился, бедняга, когда увидел, что Бергсон, прошив двумя очередями заключенных, повернул турель пулемета й полоснул по зондеркоманде. А Курт знал, что будет так. Ибо случайно подслушал обрывок разговора.
      Он задержался тогда на трапе. Клетка с огромным шимпанзе зацепилась за леер. Пока с ней возились, он услышал, как высокий эсэсовец с лошадиным лицом сказал Бергсону:
      — Помните о связи.
      — Все будет в порядке, профессор, — ответил Бергсон.
      — И давайте скорее тех.
      — Они уже в пути. Скоро вы начнете опыты.
      Эсэсовец-профессор довольно осклабился. Засмеялся и тот, кого он называл Бергсоном. В этот момент Мейер понял, что здесь пахнет тайной. И не ошибся.
      Когда он пришел в себя, была ночь. От реки тянуло вонючей сыростью. Где-то в лесу кричала неизвестная птица. А кругом лежали трупы. Раны саднило. Он вспомнил про аптечку. Стал искать Вилли. Достал пластырь и унял кровотечение. Пока он это проделывал, его два раза стошнило. Может, от слабости, а может, от вида трупов. Но он нашел силы, чтобы снять с груди Вилли автомат. Бергсон не потрудился собрать оружие зондеркоманды.
      Ни тогда, ни позже Курт Мейер никому не рассказывал об этом. И не рассказал бы, не начнись газетная шумиха вокруг странных событий в Южной Америке. Курт в это время был в России. Фиолетовые обезьяны, о которых он читал ежедневно, ассоциировались почему-то в его голове с эсэсовцем-профессором, забравшимся двадцать лет назад на Амазонку Для проведения каких-то опытов. Мейер много думал, прежде чем решиться.
      Вот при каких обстоятельствах турист из ФРГ оказался в кабинете у Диомидова. Он долго мялся, подыскивая нужные слова, и наконец произнес, путая немецкие фразы с русскими:
      — Я хочу сделать заявление. Мне понравилось у вас в страна. Во хорошо решай коммунальпроблема. И это… — Он ткнул пальцем в лацкан диомидовского пиджака, на котором синел университетский ромбик. Диомидов помог ему.
      — Образование, — сказал он по-немецки.
      — О, — обрадовался Курт, услышав родной язык. — Да, да, я видел у вас много таких значков. — И тихо добавил: — Я тоже мог бы….
      Он вздохнул и, отвернувшись к окну, сказал:
      — Гейдельберг. Это были лучшие годы. И немного потом. Обсерватория стояла на холме у реки. Я любил ходить туда. Думать. Потом я забыл, как это делается. А сейчас мне снова пришлось задуматься. Уже о другом. Не удивляйтесь, если я скажу вам одну странную вещь. Я не пришел бы к вам. Но вчера в ресторане Вайнцихер пролил вино. На скатерти расплылось мокрое пятно. Вайнцихер расхохотался. Увидев его улыбку, я решился. Мокрое пятно напомнило мне о крови расстрелянных. И еще одна встреча. Скажите, вы верите в привидения?
      Диомидов пожал плечами. Немец сказал:
      — Вы меня поймете. Это, наверное, судьба. Я буду говорить с вами как с представителем страны, которую уважаю. Моей стране, — он усмехнулся, — это не нужно.
      Диомидов вежливо кивнул. Он еще ничего не понял из сбивчивого рассказа немца, кроме того, что тот хочет сделать какое-то заявление. Решив не мешать Курту, Диомидов закурил и откинулся в кресле, ожидая продолжения рассказа.
      — Я не люблю послевоенный мир, — говорил Курт. — Газеты кричат о заговорах и убийствах. Как мыльные пузыри, лопаются правительства. Из сельвы ползет фиолетовая зараза. Об этом я и хочу сказать. И еще об одной встрече у вас в стране. Бергсон. Его звали Бергсоном тогда.
      Диомидов подбодрил замолчавшего было немца кивком головы. Курт пошарил в карманах, нашел сигареты, попросил разрешения закурить. Сделав несколько затяжек, притушил сигарету. И полковник услышал рассказ о судьбе человека, который мог бы стать ученым, но не стал им.
      Курт Мейер, закончив университет, устроился на работу в маленькую астрономическую обсерваторию. Это было тогда, когда лавочники, нашпигованные идеями национал-социализма, с барабанным боем двинулись на Европу. Молодому астроному до этого не было дела. Великая Германия с оседлавшим ее Гитлером неслась мимо Курта.
      Проблема «жизненного пространства» его не волновала. Его вполне устраивала тихая комнатка в доме фрау Марты, сухонькой старушки, любившей подолгу сидеть за утренним кофе и занимать своего постояльца рассказами о давно умершем муже.
      Старушка не мешала думать. А думал Курт тогда о многом. Например, о рождении сверхновых звезд. Он считал, что сверхновые несут в себе главную загадку мироздания. Тогда он изучал китайские источники, просиживал ночами у телескопа, ждал вспышки таинственной звезды.
      Но сверхновая не загоралась. А в обсерваторию как-то заглянули эсэсовцы.
      — О, — уважительно сказал рослый и пухлый, как подушка, ротенфюрер, увидев телескоп. — Я никогда не видел небо близко. Как это делается?
      Астроном не выдержал и засмеялся. Ротенфюрер крякнул и заорал:
      — Почему не на фронте?
      Это и решило судьбу Курта. Он плохо запомнил, что было дальше. Очнулся уже в концентрационном лагере. Перед ним стоял, осклабившись, рыжий Вилли.
      — Коммунист? — спросил Вилли, грозно выпучив глаза.
      Мейер покачал головой. Говорить он не мог: кулак ротенфюрера сделал что-то с языком.
      — Значит, еврей, — брезгливо резюмировал Вилли и повел Курта в глубь двора, где группа изможденных людей чистила большой сарай — нужник.
      Ученому всунули в руки ведро. Этим способом Вилли переключил его внимание с судеб Вселенной на судьбы рейха. Фрау Марта, не дождавшись тихого квартиранта, сожгла листки с тензорными уравнениями. Сверхновая не вспыхнула. А на земном шаре количество ученых уменьшилось еще на единицу.
      В один далеко не прекрасный день группу заключенных отвезли в Гамбург и посадили на пароход, отплывавший к берегам Амазонки. Рыжий Вилли в припадке неожиданной откровенности сообщил Курту, что получит за рейс кругленькую сумму. Он целыми днями сидел на палубе, пиликал на губной гармошке или вынимал толстую записную книжку и что-то считал, морща лоб. Может, подсчитывал будущие доходы. Но итога ему подвести не удалось. Точку поставил Бергсон. А танки, к башням которых были привязаны клетки с обезьянами, вспороли лес и исчезли вместе с загадочным профессором-эсэсовцем.
      Курт все-таки выбрался. Работал на оловянных рудниках, грузил бананы. А когда кончилась война, решил вернуться на родину. Здесь его ждал сюрприз. В Бонне умер его двоюродный дядя, державший небольшую зубопротезную мастерскую. Курт стал наследником маленького капитала. После войны спрос на зубы скакнул вверх. Нужно ли говорить о том, что было дальше. Кто знает, думал ли Вилли о домашних туфлях, теплых кальсонах и туристских поездках. Во всяком случае, жизнь кинула к ногам Курта счастье рыжего Вилли, и он от него не стал отказываться. И звезды его больше уже не тревожили. Ночное небо перестало манить Курта в мерцающую глубину. Теперь на звезды безмолвно скалит зубы череп рыжего Вилли, нашедшего свой конец на берегах Амазонки.
      …Человека, которого Курт Мейер знал как Бергсона, звали Фернандесом. В посольстве той страны, которую оно представляло, Фернандес-Бергсон был мелкой сошкой. В Москве он вел себя вполне прилично. Ли с кем не встречался, хотя часто посещал выставки и музеи. И только два раза позвонил кому-то по телефону-автомату. Это обстоятельство и заставило Диомидова усилить наблюдение.
      Полковник не связывал рассказ Курта с событиями, взволновавшими весь мир. Четверть века — слишком большой срок. За это время профессор-эсэсовец мог свободно умереть, а Бергсон сменить покровителей. Кроме того, Курт мог и напутать. Ведь встречаются люди, похожие друг на друга. Правда, Бергсон кому-то звонил. Тот факт, что звонил он из автомата, настораживал. Вероятно, он ищет встречи и не хочет, чтобы о ней знали в посольстве. И полковник не снимал наблюдения, ежедневно интересовался поведением «подшефного». Вчера тот снова заходил в будку автомата.
      Разговор был, видимо, коротким и неприятным, потому что у Бергсона не сходило с лица кислое выражение.
      Диомидов доложил обо всем генералу.
      — Так, — сказал генерал, ломая сигарету пополам и засовывая половинку в мундштук. — Так, значит, — генерал чиркнул спичкой, — значит, туман?
      Полковник промолчал. Генерал задумчиво произнес:
      — Меня в этой истории занимает одно слово — «Амазонка». Во время войны Курт видел Бергсона на Амазонке. Фиолетовые обезьяны, или как их там, тоже на Амазонке. А теперь вот еще… Полюбуйтесь, — и генерал вынул из ящика стола телеграмму Ромашова.
      — Что это? — спросил Диомидов.
      — Донесение о несостоятельности, — усмехнулся генерал. — Телеграмма скупа, но я выяснил: Ромашов в Сосенске с ног сбился. Загадочное самоубийство какого-то Беклемишева. И ко всему еще мистика. Свет над домом самоубийцы, который когда-то, во времена туманной юности, путешествовал по Амазонке. Ну и вообще все атрибуты. Несостоявшаяся любовь плюс мистика.
      — То есть?.. — поднял брови Диомидов.
      — То и есть, — буркнул генерал. — Чего вы не понимаете? Любовь и мистика. Нонсенс какой-то. Потом дневники.
      — Какие дневники?
      — Дневники этого Беклемишева о путешествии по Амазонке.
      Диомидов покрутил головой. Генерал рассказал о последних событиях в Сосенске. Федор Петрович слушал его рассказ как сказку.
      Закончив, генерал заметил:
      — Учтите вот что. Около старика лежал «вальтер».
      — Хорошо, — кивнул Диомидов. — Когда ехать?
      — Да завтра и поезжайте.
      Но выехать Диомидову не пришлось. Не удалось даже как следует позавтракать, хотя встал он рано.
      Город еще спал. Под окном скреб лопатой дворник.
      Выключив бритву, Диомидов взял тюбик с кремом и выдавил на ладонь маленькую белую колбаску. Растирая по щекам пахнущую яблоками массу, бросил взгляд на часы и подумал, что встал он, пожалуй, рановато. Старость, что ли? Или устал?
      Он приблизил лицо к зеркалу. Как будто нет причин для недовольства. Конечно, припухлые губы и широкий, плоский нос не давали повода величать себя красавцем, но грустить об отсутствии античного профиля можно в двадцать лет. В сорок человека одолевают другие заботы. В сорок человек начинает считать морщины на лбу и выдергивать по утрам седые волоски с висков. Диомидову считать ничего не пришлось. И он довольно ухмыльнулся своему отражению.
      На подоконнике забулькал кофейник. Мордатый рыжий кот, севший погреться около него, подозрительно покосился на шумного соседа и мягко спрыгнул на колени к Диомидову. Тот щелкнул кота по лбу. Зверь обиделся. Перешел на кровать и уставился оттуда на Диомидова немигающими желтыми глазами.
      Полковник стал нарезать сыр. Кот замурлыкал. Диомидов засмеялся. Кота он приютил с год назад. Возвращаясь как-то поздно вечером из управления, увидел под дверью мокрого котенка. Диомидову стало жаль зверя, и он впустил его. Котенок быстро привел себя в порядок, освоился. Уезжая в командировку, полковник поручал котенка старушке, жившей через площадку. Та добродушно ворчала, что Диомидову надо жениться, раз он так любит животных. Диомидов хохотал и отмахивался. Котенок вырос и превратился в большого ленивого кота. За меланхоличный нрав и брезгливое отношение к мышам Диомидов нарек его доном Педро.
      Отхлебнув кофе, Диомидов придвинул поближе вчерашнюю газету со статьей, которая его заинтересовала. Неведомый ему кандидат биологических наук Тужилин громил своего коллегу Лагутина за антинаучные взгляды на проблемы наследственности.
      «Наследственная память, — писал Тужилин, — есть не что иное, как зашифрованная в молекуле ДНК информация о развитии организма. Носителем этой информации является молекула ДНК в особой структуре тимина, гуанина, аденина и цитозина. Приписывать «наследственной памяти» какие бы то ни было другие посторонние функции — значит уводить науку в туманную область, из которой только один выход — к мистицизму, к признанию Бога…»
      Диомидова заинтересовали «посторонние функции», но дочитать статью не пришлось. Зазвонил телефон. Диомидов снял трубку и услышал голос майора Беркутова.
      — Товарищ полковник, — взволнованно кричал Беркутов. — Федор Петрович! Такое дело!
      — Какое? — осведомился Диомидов.
      Он не любил Беркутова за излишнюю суетливость, за присущую ему способность громоздить из пустяков видимость сложных и запутанных дел.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3