- Приготовились! - скомандовал я, делая незаметно шаг к двери, чтобы выскочить первым. - За мной!
      Я сделал стремительный рывок, сильно толкнул дверь и на легких парусах покинул коридор первоклашек.
      А они, эти несчастные, неумелые дети, рванули к дверям все одновременно. Ну, конечно, застряли, и получилась классическая пробка.
      Ловко я от них отделался. Хотя, если совсем честно, мне было немного не по себе. Неинтересно их обманывать, они всему верят. Я представил себе, как они придут домой и будут рассказывать про меня и про то, что я собираюсь их вести в автоматическую фотографию... А я-то совсем не собирался.
      Нет, пожалуй, надо. Свожу их в фотографию, раз обещал. Это было последнее, что я подумал о первоклассниках, ибо я увидел впереди Настю и она застила для меня весь мир.
      Где-то рядом с ней, в полутумане, прыгал и корчился Сашка.
      ...Мы играли в футбол. Шестой "В" на шестой "А". Я стоял в воротах, а Сашка был в нападении. Это была принципиальная игра, но дело не только в этом. Среди зрителей сидела Настя. Понимаете?
      И вдруг слышу чей-то писклявенький зовущий голосок:
      - Бо-ря!
      Скосил глаза. О боже, возле меня появилось милое видение: та самая первоклашка, у которой глаза как пятаки!
      Я сделал вид, что не слышу. Нечего сказать, нашла подходящее время для задушевной беседы!
      Она снова окликнула меня:
      - Бо-ря!
      Я оглянулся, посмотрел на нее с диким удивлением, точно вижу впервые:
      - Ты меня?
      Она кивнула, представьте!
      Я снова отвернулся. А она не уходит и говорит мне в спину:
      - Я Наташа Морозова из первого "А".
      - Ну и что? - спросил я.
      - Там собака, - ответила она. - Я боюсь, а мне надо домой.
      - Ты же видишь, я занят, - возмутился я.
      - А я думала, - сказала девчонка, - ты меня проводишь.
      От этих ее слов я чуть не упал, даже перестал следить за игрой и едва поймал мяч.
      Нет, вы видели? У всех ребят детство - лучшая беззаботная пора жизни, а у меня каторга! В футбол не дают поиграть. Нет, нет, нет, меня на жалость не возьмешь! Я не буду жалостливым. Она испугалась собаки! Подумаешь! И если даже та ее немного покусает, ничего страшного.
      Через пять минут мне стало ясно: она без меня никуда не уйдет.
      В общем, я вынужден был попросить замену.
      Не оглядываясь, я побежал к школьным воротам. За мной, еле поспевая, бежала Наташка.
      Ну, уж тут я высказался. Я ее пригвоздил, растер в порошок! Я сказал ей:
      - Если ты боишься, пусть тебя мамочка встречает. Или папаша. Я в няньки не нанимался.
      - У меня папа в Африку уехал, - ответила Наташка.
      - Куда? Куда?
      - В Африку.
      - А ты хоть знаешь, где находится Африка? - спросил я.
      - Конечно! - Она рассмеялась: - Я даже стихи про Африку знаю. "В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы..."
      - И все? Больше ты ничего не знаешь про Африку? Ну, и нечего врать.
      Она вдруг остановилась:
      - Я никогда не вру.
      - Совсем? - выскочило у меня.
      - Совсем, - ответила Наташка. - Я не умею.
      - Не горюй! - Я похлопал ее по спине. - Этому я тебя научу.
      - Зачем? - спросила Наташка, и ее глаза-пятаки превратились в воздушные шары.
      Я засмеялся, не зная, что ответить. Действительно, глупо получилось.
      - Я пошутил. Я сам никогда не вру, - сказал я.
      И тут меня затрясло от смеха, потому что мы подошли к школьным воротам, а там прыгала привязанная на ремешке к изгороди собачонка на тонких ножках, с оттопыренными ушами.
      - И ты ее испугалась? - возмутился я.
      Протянул руку, чтобы погладить собачонку, но она неожиданно ощетинилась, зло залаяла и рванула поводок. Я еле успел отскочить.
      - Вот видишь! - сказала Наташка. - Она кусается. - Взяла меня за руку и крепко прижалась.
      - Ну ладно, африканка, - сказал я, - до свиданья.
      - Спасибо! - крикнула девочка.
      Я посмотрел ей в спину. До чего смешная! Ноги - как у африканского страусенка.
      В это время подошел хозяин собачонки и стал отвязывать ее от изгороди.
      - Между прочим, - сказал я громко, - здесь ходят маленькие дети.
      - Учтем, - ответил хозяин собачонки.
      Подошел троллейбус, Наташка села в него. Водитель поторопился закрыть двери, и ее портфель прищемило.
      Я бросился на выручку: застучал кулаком по двери. Водитель снова открыл двери, и портфель плюхнулся на тротуар.
      Я подхватил портфель, впрыгнул в троллейбус и позвал:
      - Наташка, ты где?
      - Я здесь, - ответила Наташка.
      Водитель закрыл двери, и троллейбус тронулся.
      - Все из-за тебя! - угрожающе прошипел я и сунул ей портфель.
      Вскоре троллейбус остановился, я сошел, и она тоже сошла.
      - А ты чего? - удивился я.
      - Здесь мой дом, - сказала она.
      - И ты пешком не можешь пройти одну остановку?
      - На троллейбусе интересней.
      - "Интересней"! - передразнил я ее.
      Я здорово обозлился.
      Я стал стягивать наколенники, а то на меня все оглядывались: они были натянуты поверх брюк.
      - А твой дом где? - не унималась Наташка.
      - Там... - Я неопределенно махнул рукой и пошел.
      - Можно, теперь я тебя провожу? - Она догнала меня.
      - Нельзя, - ответил я. - Я возвращаюсь на футбол.
      Конечно, когда я прибежал в школу, никакого футбола не было и все разошлись. Я уже собирался уходить, как вдруг вижу, ко мне подбегает Наташка.
      - Ты чего вернулась? - спросил я.
      - Я хотела узнать, чем кончилась игра, - сказала она. - Кто победил?
      - Тоже мне болельщица! - возмутился я.
      - Боря, а теперь можно, я тебя провожу?
      - Провожай, провожай! - От нее нельзя было отделаться.
      Домой мы возвращались вместе. Она оказалась смешной и симпатичной. С ней легко было разговаривать. Ее отец действительно уехал работать в Африку. Он врач. А матери у Наташки нет. Она умерла, когда Наташка была маленькой. И теперь они живут вдвоем с бабушкой, пенсионеркой:
      Ну, тут я, чтобы поддержать разговор, сказал, что у меня тоже есть знакомая пенсионерка - тетя Оля.
      - Пенсионерка! - повторила радостно Наташка и засмеялась.
      Почему ей было смешно, я не понял. Не всегда ведь так сразу поймешь этих маленьких.
      - Все пенсионерки смешные, объяснила она. - В тот день, когда им разносят пенсию, они не выходят на улицу, боятся прозевать почтальона.
      Правда она веселая. Она мне так поправилась, что я разменял еще один рубль из папиной десятки и угостил ее мороженым. Она его лизала медленно, чтобы растянуть удовольствие.
      - Боря, - спросила Наташка (она все время поддерживала разговор), - а твой отец куда уехал в командировку? - Улыбнулась и добавила: - Тоже в Африку?
      Шутница!
      - Нет. В Сибирь. Он живет среди тофаларов.
      - А кто такие тофалары? - спросила Наташка.
      - Это маленькая народность в Сибири.
      - Так это люди, - догадалась Наташка. - А я про них ничего не слышала. А что он там делает?
      - Ищет метеорит в тайге. - Мне нравилась эта игра.
      Она была неиссякаема на вопросы.
      - А что такое метеорит? - спросила Наташка.
      - Это небесное тело. Может быть, осколок далекой звезды.
      - Осколок звезды! - восхищенно прошептала Наташка.
      - Он летит к Земле со сверхзвуковой скоростью и так разогревается, что превращается в огненный шар.
      - В огненный шар, - повторила она.
      Все-таки я ее потряс.
      Наташка подняла глаза к небу, надеясь увидеть в нем этот огненный шар, но увидела только солнце. Сощурилась, глаза у нее превратились в щелки, и она спросила:
      - Как солнце?
      - Нет, - ответил я. - Он маленький. Я вижу, вас надо учить еще да учить.
      - Конечно, - согласилась Наташка. - Боря, а ты не знаешь, как спят африканские жирафы?
      Ну и девица, что придумала! Я бы мог соврать ей или отшутиться, сказать: "Они спят, задрав кверху копыта", или: "Они спят на земле". Но я честно признался, что не знаю. И самое удивительное - мне самому понравилось то, что я сказал правду. Это было что-то новое во мне и подозрительное. Уж не заболел ли я?
      В это время я заметил Сашку, стоящего возле нашего дома. В руках у него был мяч, он небрежно постукивал им об асфальт. Рядом, около стены, лежали наши портфели.
      Я остановился и стал перевязывать шнурки в ботинках, а сам соображал, как отделаться от Наташки. Не хотелось бы, чтобы они сталкивались.
      - Иди, - прошипел я, - тебе пора домой.
      - Ничего, - успокоила меня Наташка, - я не спешу.
      Тогда, все еще завязывая шнурки, я медленно повернулся к Сашке спиной, чтобы уйти.
      Я даже прополз несколько шагов на четвереньках, и так, может быть, я бы полз через весь двор, но неожиданно передо мной выросла стена в виде Сашки.
      - Ну что? - спросил я беззаботным тоном, делая вид, что Наташка вроде бы не со мной. - Зайдем ко мне?
      Собственно, если бы он ответил мне сразу, ничего и не произошло бы, но он так долго обсасывал свой леденец, как будто это было самое важное занятие в мире.
      Он сосал леденец и презирал меня. Щеки у него были пунцово-малиновые, и поэтому особенно контрастно выделялся синяк под глазом, который кто-то ему поставил во время игры.
      И вот тут-то нетерпеливая Наташка вполне дружески ворвалась в нашу беседу.
      - Какой у вас синяк! - сказала она и заботливо добавила: - Вам надо к врачу.
      Сашка ей ничего не ответил и стал кричать, что они продули игру из-за меня, потому что я поставил в ворота размазню, что я совсем в последнее время ошалел, что ему противно со мной разговаривать, что я предатель.
      - Так вы проиграли, - разочарованно сказала Наташка.
      Сашка секунду помолчал и, не поворачиваясь к ней, не вытаскивая изо рта леденца, едва разжимая губы, процедил:
      - А ну валяй отсюда, шмокодавка!
      Наташка посмотрела на меня, ждала, видно, что я за нее заступлюсь.
      А я сказал:
      - Иди, иди! Тебе пора.
      Она повернулась и пошла, медленно так пошла, - может, думала, что я все же ее окликну.
      Глупо, конечно. И со стороны может показаться смешным. Подумаешь, проиграли в футбол! Но я-то знал, что этот проигрыш для Сашки большое несчастье. И чтобы как-то его успокоить, кивнул в спину удаляющейся Наташки и сказал: "Вот привязалась!" - но не рассчитал и произнес эти слова слишком громко.
      Наташка услышала и, не веря своим ушам, оглянулась. Глаза у нее снова из пятаков превратились в воздушные шары. Два голубых воздушных шара.
      Может быть, она с таким предательством никогда не сталкивалась. Только что были верными друзьями, рассказывали друг другу биографии, ели мороженое, смеялись, и на тебе!
      И тут я увидел, что на Наташку движется какая-то гигантская собака. Не собака, а буйвол! Я догнал ее и сказал:
      - Спокойно. Я здесь.
      Она радостно схватила меня за руку, прижалась и ответила:
      - А я с тобой, Боря, даже собак не боюсь.
      Вот здорово! Значит, она не обиделась. Действительно, чего на меня обижаться? Подумаешь, что-то не так сказал. Важно, что сделал.
      - Портфель забыл! - крикнул Сашка.
      Я вернулся и побежал за портфелем. Когда я подбежал, он расшнуровывал мяч. Я ждал, что он мне еще скажет, а он нахально выпустил воздух из камеры мне в лицо и сказал:
      - Воспитатель! - взял портфель и удалился.
      - Да ты не волнуйся, - жалким голосом крикнул я ему вслед, - мы их обыграем!
      Он не откликнулся.
      - Спасибо за портфель, - не сдавался я.
      Вот что меня губит, так это жалость, и то, что я эмоциональный человек: не раздумывая совершаю разные поступки. Мне бы сейчас надо было перетерпеть, не бросаться Наташке на помощь, а я не выдержал.
      А ведь мне Сашка дороже, чем она. У нас одна жизнь, одни идеалы. Нам вместе жить да жить. А эта пигалица уже стояла опять около меня. Треснуть ее, что ли, по макушке, чтобы отделаться раз и навсегда? Я поднял руку для щелчка, но снова натолкнулся на ее доверчивые, прямодушные глаза и, вместо того чтобы ударить, обнял за плечи.
      В этот день я прибежал в школу раньше обычного. В портфеле у меня лежало заявление о том, что я ухожу в отставку с высокого поста вожатого, поскольку это мешает моей личной жизни.
      И действительно, эти первоклассники одолели меня окончательно. Они мне не дают ни вздохнуть, ни охнуть. Вчера, например, притащился Толя. Лицо серьезное, глаза жалостные. А мы в классе были вдвоем с Сашкой. Сидели на парте и тихо обсуждали проблему Насти.
      Дело в том, что накануне Настя и я совершили незабываемую прогулку. Мы бродили по улицам, сидели на скамейке на бульваре, плевали с Крымского моста в воду, за что были обруганы прохожим "верблюдами", выпили две бутылки лимонада и съели по три эскимо.
      Правда, мне это дорого обошлось, я истратил еще один папин рубль, но зато было весело.
      Теперь придется купить маме подарок поскромнее. В конце концов, дело не в дорогом подарке, а во внимании.
      А Сашка, когда узнал о нашей прогулке, покрылся страшной бледностью мертвеца. Эта бледность так долго держалась у него на лице, что я испугался за его здоровье. Вот ревнивец!
      Но я открытый человек и не стал скрывать от Сашки свои истинные намерения, а предложил ему начать генеральную битву за Настю. Мы решили оба за ней ухаживать под покровом полнейшей тайны - это было непременное Сашкино условие, - пока она не полюбит кого-нибудь из нас. Побежденный гордо удалится.
      Ну вот, сидим мы, значит, и шепчемся о Насте, и вдруг входит Толя. А Сашка как раз расспрашивал меня во всех подробностях о нашей прогулке, ему интересно. И поэтому он когда увидел Толю, то закричал на него. А я вскочил на подоконник и стал открывать форточку, будто бы чтобы проветрить класс.
      Я подумал: может быть, Сашка его выгонит, но уже через секунду почувствовал, как кто-то тянет мою штанину. Ах, так? Ну пожалуйста! Я спрыгнул с подоконника, вытащил заявление и поднес к Толиному носу. Он мне ответил, что такие буквы читать не умеет. Тогда я ему объяснил, что не буду больше у них вожатым, потому что это мешает моей личной жизни.
      Он это выслушал, но не ушел. Стоял, как-то странно сжавшись, засунув руки глубоко в карманы.
      - Ну, что тебе? - спросил я.
      - По секрету, тихо ответил Толя.
      Я нагнулся к нему, меня опять подвела жалость, и он прижав губы к моему уху, прошептал свой секрет. Оказалось, он не умеет сам застегивать брюки. Я же говорю, с ума сойти можно от этих младенцев! Хотел ему тут же застегнуть брюки, но он кивнул на Сашку.
      - Сашка, - попросил я, - выйди на минуту.
      Сашка долго кривлялся и не хотел выходить, а потом вышел и, видно, рассказал нашим ребятам, потому что именно в тот момент, когда я застегивал Толе брюки, появилась Настя.
      - Боже, - пропела она, - какая трогательная картина! Збандуто, ты просто создан для работы в яслях.
      Я вскочил и стал подталкивать Толю к выходу, а он, наивная душа, решил мне помочь и сказал Насте:
      - Там петельки маленькие. У меня ничего не получается.
      Вот тут уж начался хохот.
      Между прочим, во время нашей прогулки с Настей выяснилось, что она, как и Сашка, считает, что нет в мире более скучного занятия, чем возиться с первоклассниками. Мне это показалось странным: ведь когда меня назначали вожатым, она говорила противоположное. Оказалось, тогда она шутила! А я на эту шутку клюнул и теперь жестоко расплачивался.
      В общем, только я отделался от Толи и показал Насте свое заявление и она меня похвалила и сказала, что я решительный человек, как прибежала Зина Стрельцова, тоже, естественно, первоклассница, с криком, что Гена Костиков убивает Гогу Бунятова и вот-вот выбросит его в окно.
      Ну, конечно, я понимал, что ничего страшного в этом нет, когда мальчишки дерутся, и даже если какой-то Генка выбросит какого-то Гогу из окна, тоже ничего не случится они ведь учатся на первом этаже.
      Но потом я почему-то не вытерпел и незаметно выскользнул из класса, чтобы Сашка и Настя не догадались.
      И представьте, не зря. Когда я прибежал в первый "А", то Генка Костиков на виду у всех продолжал дубасить неуклюжего толстяка Гогу Бунятова. Тот, видите ли, обозвал Генку "дворником", потому что он помогал матери подметать улицу.
      По-моему, Генка лупил его за дело, и поэтому я растащил их не сразу, а когда Гога стал уж очень вопить.
      - Что же ты? - сказал я Гоге. - Разве не знаешь, что все люди равны?
      - Знаю, ответил Гога. - Он первый начал дразниться "толстяком" и хлопнул меня по животу. А я крикнул на него без злобы, а он стал меня дубасить.
      Тут мои воспоминания были прерваны, потому что в пионерскую комнату, в которой я сидел и ждал Нину, чтобы вручить ей заявление об отставке, вошла Наташка.
      Я подскочил на стуле и сказал себе: "Осторожно, преследование продолжается". Тем более, что за Наташкой бочком протиснулись Толя и Гога.
      - Привет! - изображая радость, сказал я.
      Они недружно ответили. Конечно, они пришли из-за меня к Нине, а тут я, собственной персоной.
      - Ты Нину ждешь? - спросила находчивая Наташка.
      - Нину, - ответил я. - А что?
      - Ничего, - ответила Наташка. А у самой голос задрожал, но она все же нашла в себе мужество сознаться: - И мы к Нине.
      Они стояли рядком, напротив меня, и не знали, что делать.
      - Садись, - сказал я. - Будем ждать вместе.
      - Конечно, - сказал Толя. - Вместе всегда веселей. - И взгромоздился на стул.
      Наташка с Гогой тоже сели.
      Помолчали.
      Они за мной следили исподтишка, но я все прекрасно видел: как они переглядывались, как ободряли друг друга, как подталкивали для беседы.
      - А у меня зуб больше не болит, - сказал Гога.
      Дело в том, что я его вчера водил к зубному врачу. У них там дома все были заняты. Я хотел спросить у Гоги, отчего это он так вопил у врача, потом решил, что при всех не стоит.
      - Боря, а как ты думаешь, Нина скоро придет? - спросила Наташка. - А то я сегодня дежурная.
      - Не знаю, - ответил я.
      Я стал их рассматривать, и под моим взглядом они перестали подталкивать друг друга - сидели не шевелясь. До чего же у них были смешные лица! Нет, правда. Вы когда-нибудь попробуйте, всмотритесь в первоклассников. Это совершенно особенные люди. На их лица можно смотреть без конца. Они всегда живые: что на сердце, то и на лице.
      - Боря, а может быть, ты передумал? - спросила Наташка.
      - Ничего я не передумал, - ответил я.
      А сам действительно испугался, что могу передумать, и стал себя растравлять и вспоминать, как я из-за них был неоднократно унижен. Они из меня сделали няньку: и брюки я им застегивал, и к зубному врачу водил. А вчера еще в добавление ко всему пришлось зашивать Наташке платье: она его разодрала на одном месте, села на гвоздь.
      Тут я почувствовал, что погибаю, ибо все эти воспоминания не вызывали во мне ни протеста, ни негодования. Я вскочил, чтобы обратиться в бегство, но Наташка, хитрая душа, все поняла и тоже вскочила.
      - Ты куда? - спросила она и загородила мне дорогу.
      В это время, на мое счастье, в комнату вошла Нина, и я протянул ей заявление. Все произошло в одну секунду, никто не успел опомниться, а Нина уже держала заявление в руке и читала.
      - Так, - сказала она. - А вы чего, ребята?
      Они промолчали.
      - Ах, да, - сказала Нина, она их узнала. - Идите, идите. Я сама разберусь. - Проводила до дверей и вернулась ко мне: - Так. Значит, работа вожатого мешает твоей личной жизни?
      - Интересы у меня совсем другие, - ответил я.
      - Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.
      - Неправда, - возразил я. - Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.
      - Они сюда пришли из-за тебя, - сказала она, - а ты "всякое прочее", "мешают личной жизни"! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.
      - Почему? - возразил я. - Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.
      - Зачем? - Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
      - Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, - великодушно предложил я, - пусть он их отведет.
      - А зачем? - снова спросила Нина.
      Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.
      - Фотография ведь автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.
      - Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, - сказала Нина. Нет в тебе гармонии. И выдумка твои нелепые.
      - Так ведь они люди двадцать первого века, - сказал я. - Им технику и автоматику подавай.
      Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.
      - Так я пойду, - сказал я.
      - А, это ты, - спохватилась она. - Ну ладно, найдем тебе замену.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.