Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Этот бессмертный

ModernLib.Net / Научная фантастика / Желязны Роджер, Желязны Роджер / Этот бессмертный - Чтение (стр. 5)
Авторы: Желязны Роджер,
Желязны Роджер
Жанр: Научная фантастика

 

 


Я освободил его шею, схватил его за правую кисть и локоть и потянул так, чтобы он оказался как можно ниже. Как только равновесие моего противника оказалось нарушенным, он отпустил меня, но я удвоил усилия и стал выкручивать ему руку, ожидая, что в конце концов сломается его локтевой сустав.

Но ничего не произошло. Ничего не хрустнуло. Рука робота просто неестественно скривилась.

Я отпустил его запястье, и он упал на одно колено, а рука его сама по себе раскрутилась и опять приняла нормальный вид.

Если бы я мог читать мысли Хасана, то я узнал бы, что робот включен на максимальный срок, максимально возможную длительность непрерывного действия — на два часа! Это было очень много.

Единственное, что я знал, так это то, кто я и что делаю. Кроме того, я знал, что моим противником является робот-борец. А это означало, что боксировать он не станет.

Я бросил мимолетный взгляд через плечо на то место, где я стоял, когда это все началось — на палатку с рацией. Теперь она была метрах в пятнадцати отсюда.

За эту секундную паузу робот-борец едва не прикончил меня, рванувшись ко мне и схватив меня одной рукой за шею сзади, а другой обхватив меня ниже подбородка. Он мог бы сломать мне шею, если бы успел швырнуть меня назад, но в это мгновение земля снова задрожала. Подземный толчок был настолько силен, что нас обоих швырнуло на землю и мы невольно отпустили друг друга.

А через несколько секунд я был уже на ногах. Земля все еще дрожала. Но робот тоже поднялся и снова двинулся на меня. Мы были как два пьяных моряка, затеявших драку на корабле, который трепал страшный шторм.

Робот сделал выпад, но я успел отойти. Через мгновение я ударил его прямой левой и, пока он пытался схватить меня за левую руку, я нанес ему сильный удар правой рукой. И снова отступил.

Он опять бросился на меня, но я удерживал его на дистанции короткими ударами. Бокс был для него тем же самым, чем четвертое измерение для меня

— он был просто не в состоянии постичь его. Но робот продолжал наступать, отражая и пропуская мои удары, я же пятился назад к стоящей позади меня палатке.

Земля все еще дрожала. Где-то далеко кричала женщина. Я нанес удар правой ниже пояса, надеясь выбить ему мозги. И вот я увидел то, что хотел увидеть — здоровенный камень, которым я хотел разбить рацию. Я сделал ложный выпад левой, затем, схватив робота за плечо и бедро, поднял его высоко над головой, отклонился назад и швырнул его прямо на камень.

Робот ударился животом. Затем он вновь стал подниматься, но теперь уже медленнее, чем прежде. Поэтому я успел ударить его ногой в живот, после чего робот грузно опустился на песок. Странное жужжание послышалось из его туловища.

Земля затряслась снова. Робот сник, вытянувшись, и единственным признаком того, что он еще функционирует, было то, что пальцы его левой руки продолжали шевелиться. Они продолжали сгибаться и разгибаться, делая причудливые движения.

Я медленно повернулся и увидел, что все они стоят здесь — Миштиго, Эллен, Дос Сантос, Рамзес, Диана, Хасан, Джордж и три облепленных пластырями египтянина.

Я сделал шаг в их направлении, и они снова разбежались в стороны. Лица их были искажены ужасом. Но я покачал головой.

— Нет, теперь я уже пришел в себя, — сказал я. — Только оставьте меня в покое. Я хочу спуститься к реке, чтобы выкупаться…

Сделав несколько шагов вперед, я почувствовал, что земля вокруг меня завертелась и внезапно наступила темнота…

* * *

Все последующие ночи были одной сплошной пыткой огнем и каленым железом. Дух, который был вырван из моей души, оказался погребен глубже, чем любая из мумий, лежащих под этими песками. Говорят, что мертвецы забывают других мертвецов в царстве Аида. Но я надеялся, что Кассандра меня не забудет!

Время лечит, и по истечении нескольких дней я снова возглавил экспедицию. Правда, Лорел предложил мне передать руководство кому-нибудь другому, а самому отправиться в отпуск. Но я не мог так поступить. Что бы я стал делать, предоставленный самому себе? Сидеть и думать о каком-нибудь из древних мест? Нет! В таких случаях всегда очень важно продолжать что-то делать, чтобы хоть чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Поэтому я остался гидом и все время свои мысли переключал на те маленькие тайны, к которым мы прикасались во время путешествия.

Я разобрал робота и осмотрел регулятор. Он был, как я и предполагал, сломан — это означало, что это сделал я на ранней стадии единоборства, либо Хасан, чтобы охладить мой разрушительный пыл. Если это сделал Хасан, то значит, он хотел, чтобы я был не просто избит, а забит до смерти. Однако в этом случае возникает вопрос: зачем? Интересно, известно ли его работодателю, что когда-то я был Карагиозисом? Если это так, то для чего ему хотелось убить основателя и Первого секретаря его собственной партии, человека, который поклялся, что он не потерпит, чтобы при его жизни Земля была распродана и превращена в место для развлечения банды синих пришельцев. Человека, который поклялся бороться за освобождение Земли до последнего. Человека, который организовал вокруг себя ядро единомышленников, систематически снижавшего до нуля стоимость собственности на Земле, принадлежащей веганцам, и даже пошел на то, чтобы уничтожить процветающее агентство таллеритов по покупке недвижимости, обосновавшееся на Мадагаскаре.

Человека, идеалам которого он был сам предан, хотя в настоящее время и старался направить свою деятельность в более мирное законное русло.

Почему ему вдруг захотелось, чтобы этот человек погиб?

Следовательно, он либо изменил делу партии, либо не знает, кем я являюсь на самом деле, и на уме у него что-то другое, если он поручил Хасану прикончить меня.

Или, может быть, Хасан подчиняется приказу кого-то еще?

Но кто же мог быть этим его таинственным хозяином? И опять же, для чего ему моя смерть?

Ответа у меня не было. И я решил, что его надо найти немедленно!

* * *

Первым меня стал угощать Джордж.

— Очень жаль, Конрад, — сказал он, стараясь не смотреть на меня.

Говорить что-нибудь человеческое всегда было для него трудно. Он расстраивается и старается побыстрей покончить с этим. Вряд ли моя с Эллен выходка прошлым летом привлекла его внимание. Все его страсти прекращаются за пределами биологической лаборатории. Я помню, как он делал вскрытие последней собаки на Земле. После того, как он в течение четырех часов чесал за ухом, вычесывал блох из хвоста и умилялся ее лаем, он повел Вольфа к себе в лабораторию. Вольф медленно плелся, волоча в зубах кухонное полотенце, с которым он очень любил забавляться. В лаборатории Джордж сделал животному укол и произвел вскрытие. Ему, как он потом говорил, было очень интересно сделать вскрытие, пока Вольф был еще здоров.

Скелет любимца Джорджа до сих пор стоит у него в лаборатории. Поэтому вряд ли у этого человека было особое желание снять с меня мерку для деревянного спального мешка подземного пpименения.

Если бы он и желал моей смерти, то это должна быть утонченная, быстрая и экзотическая смерть. Однако к подобной экзотике — с помощью робота — он не питал особого пристрастия.

В этом я был уверен.

Эллен же, хотя и способна на сильные чувства, по сути ведет себя, как неисправная кукла с автоматическим взводом. Что-то всегда заскакивает в ее механизме как раз перед тем, как ее чувства должны вырваться, а уж на следующий день ее столь же страстно влечет к чему-нибудь другому.

Ее соболезнование звучало, насколько я помню, приблизительно так:

— Конрад, вы даже не представляете себе, как я удручена! В самом деле! Хотя я даже не встречалась с вашей женой, но я так понимаю ваши чувства!

Ее голос то поднимался, то опускался, принимая всевозможные оттенки, и я знал, что она свято верит во все, о чем сейчас говорит. И за это я был ей благодарен.

— Нет вашей женщины, и у вас на сердце тяжесть. Словами не облегчить эту тяжесть. Что на роду написано, то нельзя зачеркнуть. Я скорблю вместе с вами, Конpад.

Ее слова не удивили меня. Этим человеком никогда не владела злоба или ненависть. У нее не было личных мотивов убить меня. Поэтому я был уверен, что ее соболезнование было самым искренним.

Миштиго не сказал ни слова в мое утешение. Это чуждо самой природе веганцев. Для синеоких смерть — событие радостное. В соответствии с их этическими воззрениями, она означает акт завершения — рассеивание духов мира человека на мельчайшие частицы, воспринимающие наслаждение в огромном всеобщем организме. Материально смерть — это торжественная ревизия всего того, чем обладал покойник. Это торжественный раздел его состояния, сопровождаемый пиршеством в глобальной пьянке.

— Печально, что так получилось, друг мой, — сказал Дос Сантос. — Утрата женщины — все равно, что потеря собственной крови. Печаль ваша велика и безутешна. Она подобна тающему огню, который никак не может потухнуть. Все это прискорбно и ужасно. Смерть — жестокая и темная штука, — заключил он и его глаза стали влажными. — Кем бы вы ни были — веганцем, евреем, мавром — для испанца Сантоса жертва есть жертва, нечто воспринимаемое на недоступном для меня туманном мистическом уровне.

Затем ко мне подошла Диана и сказала:

— Ужасно… Очень жаль. Что тут говорить еще.

Я кивнул:

— Спасибо.

— Есть кое что, о чем я должна вас спросить. Но не сейчас, позднее.

— Как хотите, — сказал я, когда все ушли, и стал снова глядеть на реку и размышлять об этих последних днях.

Она, казалось, была опечалена не меньше других, но у меня было ощущение, что эта пара — Дос Сантос и Диана — в чем-то причастны к тому, что связано с роботом. Хотя я сам уверен, что именно Диана кричала Хасану, когда робот душил меня, чтобы он его оставил. Значит, остальные молчали. Но я почти уверен, что прежде, чем что-либо предпринять, Дос всегда советуется с ней.

В результате не осталось никого, кого я мог бы подозревать. И не было каких-либо очевидных мотивов. Все это могло быть чистой случайностью. Однако…

Однако, чувство того, что кто-то хотел меня убить, не покидало меня. Я знал, что Хасан вовсе не прочь заняться двумя поручениями сразу от различных заказчиков, если только интересы их не пересекаются. И от этого я почувствовал себя счастливым.

Это давало мне какую-то цель, с этим уже можно было что-то делать. На самом деле, ничто так не вызывает желание жить, как уверенность в том, что кто-то хочет тебя убить. Я должен был определить, кто это! Выяснить причину. И остановить убийцу!..

ГЛАВА 6

Второй выпад со стороны смерти произошел очень скоро, и как бы мне ни хотелось увязывать его с деятельностью кого-либо из людей, этого я не мог сделать. На этот раз это был просто один из капризов слепой судьбы, который иногда сваливается на голову, подобно незваному гостю к обеду.

Финал же этого случая, тем не менее, совершенно ошеломил меня и придал ходу моих мыслей новый поворот, спутав прежние догадки.

Вот как это было.

Веганец сидел у самой реки, делая зарисовки противоположного берега. Я полагаю, что, окажись он на том берегу, то он делал бы зарисовки этого берега, на котором сидел сейчас. Это предположение весьма цинично, но меня обеспокоил сам факт того, что он ушел один в это душное болотистое место, не сказав никому о том, что он уходит, и не взяв с собой ничего более существенного, чем карандаш.

И это случилось.

Старое замшелое бревно, которое несло по течению рядом с берегом, внезапно перестало быть бревном. Длинный змеиный хвост взметнулся вверх, на другом конце появилась огромная пасть, полная зубов, и множество крохотных ножек коснулись твердой почвы и понесли чудовище вперед так быстро, как будто оно катилось на колесах.

Я завопил что было мочи и рванулся вперед, схватившись за свой пояс. Миштиго выронил блокнот и стал удирать. Однако боадил был уже в непосредственной близости к нему, и я не мог стрелять. Я стремительно бросился к нему, но к тому времени, когда я оказался возле веганца, чудовище уже дважды обвило его… и пришелец стал в два раза более синим.

Теперь оставался только один способ заставить чудовище разжать свои объятия, по крайней мере в этот момент.

Я схватил боадила за голову как раз в тот момент, когда в его крохотном мозгу мысли о завтраке приняли законченную форму. Мне удалось просунуть свои пальцы под чешуйчатые наросты, расположенные по бокам головы чудовища. Затем я стал изо всех сил сдавливать своими большими пальцами его глаза. Боадил, будто гигантской плетью, хлестнул меня хвостом.

На ноги я поднялся метрах в трех от того места, где находился прежде. Миштиго был отброшен еще дальше. К тому времени, когда чудовище напало снова, он был уже на ногах.

Однако боадил напал не на веганца, а на меня. Он встал на дыбы, приподнявшись над землей метра на три, и обрушился на меня сверху. Я бросился в сторону, и огромная плоская голова промахнулась всего на несколько дюймов, обдав меня фонтаном камешков и грязи.

Я попытался подняться, но на этот раз был сбит с ног ударом хвоста. Я встал на карачки и стал отползать назад, но было уже слишком поздно. Я оказался внутри петли, обхватившей меня вокруг бедер.

Две синие руки вцепились в тело боадила, но они не смогли сдержать дьявольские объятия дольше двух-трех секунд. Теперь мы оба были завязаны узлами.

Я сопротивлялся, как мог, но что можно сделать толстому бронированному кабелю, снабженному множеством рвущих кожу ног?

Мою правую руку могучее объятие пригвоздило к туловищу, а левую я даже не мог вытянуть, чтобы как-то воздействовать на глаза чудовища. Кольца сжимались все сильнее. Я стал отбиваться и царапаться, пока мне в конце концов не удалось, страшно ободрав руку, освободить ее. Этой рукой я закрылся, чтобы схватить нижнюю часть туловища боадила, и огромным усилием отодвинул голову чудовища немного в сторону. Гигантское кольцо обвилось вокруг моей талии, оно сжимало меня все сильнее, даже сильнее, чем несколько дней назад робот-борец.

Затем боадил рванул свою голову от меня, вырвался из моей руки и, широко распахнув пасть, мотнул головой вниз.

Сопротивление, которое оказывал Миштиго, в какой-то степени отвлекало чудовище и замедляло его расправу со мной. Это дало мне возможность приготовиться к защите.

Я погpузил свои руки в его пасть и стал раздвигать челюсти в разные стороны. Н

бо боадила было покрыто слизью, и моя ладонь через мгновение начала медленно соскальзывать вниз. Я изо всех сил старался давить на нижнюю челюсть. Пасть приоткрылась еще сантиметров на двадцать и застыла в таком положении.

Боадил решил немного отодвинуться, чтобы освободить свою пасть, и хватка его колец немного ослабела. Мне удалось встать на колени. Миштиго так и остался придавленным к земле. Моя правая рука соскользнула, и голова чудовища вот-вот могла вырваться. В следующее мгновение я услышал громкий крик, и почти сразу же по телу боадила пробежала дрожь. Я рванул руки, почувствовав, как на секунду сила этой твари резко уменьшилась. Раздалось ужасное щелканье зубов и последнее напряжение тела. На мгновение я потерял сознание.

Затем я стал освобождаться из объятий обмякшего тела боадила, пронзенного острием деревянного копья. Жизнь стала покидать чудовище, и движения его стали скорее судорожными, чем агрессивными.

Еще дважды его удары повергали меня наземь, но мне удалось высвободить Миштиго, после чего мы отбежали метров на пятнадцать и стали наблюдать за его агонией. Смерть наступила далеко не сразу.

Рядом с чудовищем невозмутимо стоял Хасан. Асегай, на упражнения с которым он потратил столько времени, сделал свое дело.

Когда Джордж произвел вскрытие этой твари, мы узнали, что острие пронзило тело в двух дюймах от сердца, перебив главную артерию.

Кстати, у него оказалось две дюжины ног, которые, как и можно было ожидать, были поровну распределены по обеим сторонам тела.

Рядом с Хасаном стоял Дос Сантос, а рядом с испанцем, как всегда, находилась Диана. Здесь же были и все остальные из нашего лагеря.

— Прекрасный спектакль, — сказал я, тяжело дыша. — Отличный удар. Спасибо.

— Не за что, Карачи, — пожал плечами Хасан.

* * *

«Не за что», — сказал он. Если тогда он хотел убить меня, то для чего ему понадобилось спасать меня сейчас от боадила? Если только не было на самом деле правдой то, что он сказал еще тогда, в Порт-о-Пренсе — то, что его наняли охраны веганца. Если это у него главное задание, а убить меня лишь побочное, то ему нужно было спасать меня в качестве еще одного средства сохранения жизни Миштиго.

Но тогда…

Пожалуй, лучше, черт возьми, забыть это.

Наш скиммер должен был прилететь к нам в лагерь на следующий день, и мы планиpовали отправиться в Афины, сделав одну промежуточную остановку для того, чтобы посадить Рамзеса и его товарищей в Новом Каире.

Я был рад тому, что покидаю эту страну с ее плесенью, пылью, мертвыми божествами, наполовину являющимися животными. Я уже по горло быт сыт этими местами.

Из Порт-о-Пренса на связь вышел Фил, и Рамзес позвал меня в рубку.

— Да, — произнес я в микрофон.

— Конрад, это Фил. Я только что написал элегию в ее честь, и мне хотелось бы прочесть ее вам. Даже несмотря на то, что я никогда с ней не встречался, я старался изо всех сил, и, как я полагаю, поработал довольно-таки неплохо…

— Фил, пожалуйста, как раз именно сейчас мне совсем не до поэтических соболезнований. Может быть, как-нибудь в другое время…

— Но это вовсе не что-нибудь, напоминающее анкету. Я знаю, что вы недолюбливали такого рода поэзию и в некоторой мере я не могу порицать вас за это.

Моя рука потянулась к выключателю, но через мгновение я остановился и вместо того, чтобы отключить связь, взял одну из сигарет Рамзеса.

— Ну что ж, валяйте. Я слушаю.

И он начал декламировать. Работа была совсем неплохая. Я многое позабыл, помню только то, что почти через всю планету неслись четкие и ясные слова, а я стоя слушал их, весь покрытый ранами. Он расписывал добродетели нимфы, за которой охотился Посейдон, но был вынужден уступить ее своему брату Аиду. Поэт оплакивал ее судьбу. И пока он читал свою поэму, мой рассудок совершал путешествия во времени, в те два счастливых месяца на острове Кос. И не было в нем ничего такого, что случилось позже.

Мы стояли на палубе моей лодки, купались и загорали вместе, держась за руки, ничего не говоря друг другу, здесь, на бесконечном пляже, который навсегда остался в наших сердцах.

Мы стояли на палубе моей лодки — он кончил этим. Затем он несколько раз прокашлялся, и мой остров растаял, унося частицу моего «я», именно ту частицу, которая была связана с островом Кос.

— Спасибо, Фил, — очнулся я. — Это было прекрасно.

— Я польщен твоей оценкой, — сказал он. — Сегодня днем я вылетаю в Афины. Мне захотелось присоединиться к вам в этой части путешествия. Если только на это будет ваше согласие…

— Пожалуйста, — ответил я. — Только позволь, Фил, один вопрос: почему? Откуда такое желание?

— Я решил, что мне надо еще раз увидеть Грецию. Так как вы собираетесь быть там, то это, возможно, напомнит мне старые времена. Мне бы хотелось бросить последний взгляд на некоторые древности.

— Что-то фатальное в ваших словах, Фил.

— Я чувствую, что дни мои клонятся к закату. И поэтому мне хочется еще раз побывать там. У меня предчувствие, что это моя последняя возможность.

— Я уверен, что вы ошибаетесь. Однако все мы будем обедать в «Саду у Алтаря» завтра вечером, около восьми.

— Отлично. Тогда и увидимся.

— До свидания.

— До свидания, Конрад.

— Не опаздывайте.

Я принял душ, смазал целебными мазями раны и переоделся в чистую одежду. Затем я разыскал веганца, который только что закончил такую же процедуру. Я окинул его зловещим взглядом.

— Поправьте меня, если я ошибусь, — заявил я. — Есть одна причина, по которой вы захотели, чтобы я был ведущим этого спектакля, а именно — у меня высокий потенциал выживания. Правильно?

— Да, это так.

— Пока я старался изо всех сил, чтобы мой потенциал способствовал общему благосостоянию.

— Вы так расцениваете то, что в одиночку, без всякого оружия, набросились на всю группу в целом?

Мне захотелось вцепиться ногтями в его горло, но я сумел сдержаться и опустил руки. Наградой мне была искра страха, промелькнувшая в его расширившихся глазах и заставившая слегка вздрогнуть уголки рта. Он сделал шаг назад.

— Я больше не буду оправдывать ваши надежды на это, — сказал я ему. — Я здесь только для того, чтобы переправить вас в любое место, куда вы захотите отправиться, и доставить вас назад в целости и сохранности. Сегодня утром вы меня поставили перед проблемой, заделавшись легко доступной приманкой для боадила. Я вас предупреждаю, что не собираюсь для вас таскать каштаны из огня или спускаться в ад только для того, чтобы взять огонь для раскуривания вашей сигареты. Если теперь пожелаете пойти куда-нибудь один, то сначала проверьте, насколько безопасно данное место, куда вы идете.

Он смущенно отвел глаза в сторону.

— Если же вы не проверили этого, — продолжал я, — то берите с собой вооруженный эскорт, поскольку сами вы оказываетесь без оружия. Вот все, что я должен вам сказать. Если же вы не пожелаете прислушаться к этому совету, то скажите мне это сейчас же, и я оставлю вас и найду вам другого проводника. Между прочим, Лорел уже предложил мне поступить подобным образом. Так каково же будет ваше слово?

— Лорел на самом деле так сказал?

— Да…

— Как это все странно. Я подчиняюсь вашему требованию. Я понимаю, что оно очень благоразумно.

— Великолепно. Вы говорили, что хотите посетить Долину Царей. Может быть, сегодня? Вас мог бы свести туда Рамзес. Мне не очень-то хочется делать это самому. Что-то я устал. И к завтрашнему отлету, который, кстати, намечен на десять утра, я хотел бы немного отдохнуть. Так что?

Веганец промолчал.

Так и не дождавшись от него ответа, я пошел прочь.

К счастью для тех, кто спасся, так и для еще ненародившихся, Шотландия не очень сильно пострадала в течение Трех Дней.

Я достал из холодильника ведерко со льдом и бутылку содовой, включил охлаждающий змеевик рядом со своей койкой, открыл виски из своих запасов и провел весь остаток дня, размышляя о тщетностях всех людских устремлений…

Позже, когда я протрезвел до допустимого уровня и слегка покачивался, я взял себя в руки и пошел подышать свежим воздухом.

Приближаясь к восточному краю предупредительного ограждения, я услышал голоса и сел, облокотившись о крупную скалу и стараясь подслушать, о чем говорят. Я различил монотонный голос Миштиго, и мне очень захотелось узнать, с кем он говорит.

Но это мне не удалось.

Собеседники были довольно далеко от меня, а акустика в пустыне не всегда наилучшая. И все же я сидел, напряженно прислушиваясь, и как уже не раз бывало, это произошло.

Я сижу на одеяле рядом с Эллен. Моя рука обнимает ее плечи. Моя синяя рука…

Картина немного затуманилась, как только я внутренне отпрянул от отождествления себя с веганцем. Но я преодолел это и вновь прислонился к скале.

Мне было одиноко: Эллен казалась все-таки помягче, чем скала, и, кроме того, меня распирало любопытство. Поэтому я превозмог свое отвращение и снова очутился там…

—…Нельзя увидеть отсюда, — говорил я, — но если вы хотите знать, то могу сказать, что наша звезда, вы называете ее Вегой, является звездой первой величины на вашем бедном небосводе и находится в созвездии, которое вы, люди, называете Лирой.

— А каков из себя Таллер? — спросила Эллен.

Наступила длительная пауза. Затем:

— Самое важное, как это часто бывает, передать труднее всего. Проблемой при общении является то, что у собеседника нет понятий, эквивалентных тем, о которых приходится говорить. Таллер совсем не похож на планету. Там нет пустынь. Вся планета имеет упорядоченный ландшафт. Но… позвольте взять из ваших волос этот цветок. Взгляните на него. Что вы видите?

— Прелестный белый цветок. Вот почему я его выбрала и приколола к своим волосам…

— Но это вовсе не так. Это не цветок. Во всяком случае для меня. Ваши глаза восприимчивы к свету с длиной волны от четырех тысяч до семи тысяч двухсот ангстрем. Глаза же веганцев восприимчивы к ультрафиолетовым частям почти до трех тысяч ангстрем — с одной стороны. С другой стороны, мы не различаем цвета, который вы называете «красным», а в этом «белом» цветке я различаю два цвета, которых нет в вашем диапазоне зрения. Мое тело покрыто узором, который вы не видите, но он очень похож на узор на коже других представителей моей семьи, и поэтому другой веганец, знакомый с родом Штиго, при первой же нашей встрече может назвать мою фамилию и местность, откуда я родом. Некоторые наши картинки вам, землянам, кажутся кричащими или даже одноцветными, обычно синими, так как земной глаз не различает тех оттенков, которые различаем мы. Почти вся наша музыка покажется вам заполненной довольно длительными промежутками тишины. На самом же деле эти пробелы заполнены мелодиями, неразличимыми вашими ушами. У нас чистые города, логически распланированные. Они улавливают дневной свет и долго удерживают его ночью. Эти места, заполненные замедленными движениями, очень приятны для уха. Все это очень много значит и для нас, но я не знаю, как все это описать… человеку.

— Однако люди… я имею в виду людей Земли, живущих на ваших планетах…

— Но на самом деле они не видят их. Они не слышат или не чувствуют так же, как мы! Существует пропасть, которую мы можем оценить и понять, но не можем переступить. Вот почему я не в состоянии рассказать вам, каков на самом деле Таллер. Для вас это совершенно другой мир, чем для меня.

— И все же мне хотелось бы увидеть его. Очень сильно. Я думаю, что мне даже понравилось бы там жить.

— Я не уверен в этом. В том, что вы были бы там счастливы.

— Но почему?

— Потому, что эмигранты на Веге — это эмигранты не с Веги. Вы здесь не являетесь представителем низшей касты или расы. Я знаю, что вы не пользуетесь этим термином, но именно он наиболее подходящий. Персонал вашего Управления и его семьи является наивысшей кастой на этой планете. Затем идут состоятельные люди, не входящие в штат Управления, затем те, кто работает на этих состоятельных людей. Еще ниже те, кто зарабатывает себе на жизнь, обрабатывая землю. Затем, у самого подножия пирамиды, те неудачники, которые обитают в старых местах. Здесь, на этой планете, вы на вершине пирамиды. На Таллере же вы будете на самом дне общества.

— Почему же?

— Да потому, что вы цветок видите именно белым…

И он вернул ей цветок.

Наступило долгое молчание, прерываемое шелестом прохладного ветерка.

— И все-таки я счастлива, что вы сюда приехали, — сказала она.

— Да, здесь очень интересно.

— Рада, что вам здесь нравится.

— Человек, которого зовут Конрад, был вашим любовником?

Я был ошарашен таким неожиданным вопросом.

— Я понимаю, почему, — сказал он, и мне стало не по себе, будто я попал в положение человека, подглядывающего физическую близость мужчины и женщины (или еще хуже — наблюдающего за тем, кто подглядывал).

— И почему же?

— Потому что вы стремитесь к необычному, полному сил, экзотическому. Потому что вы никогда не испытываете счастья, где бы то ни было. Просто вы такая, какая есть.

— Неправда… А может быть, так оно и есть. Да, однажды он сказал мне нечто подобное.

В этот момент мне было даже жаль ее. Затем, не сознавая того, поскольку я хоть как-то хотел утешить ее, я протянул руку и взял ее руку в свою. Только рука эта была рукой Миштиго, а он вовсе не думал действовать ею. А я заставил его!

Неожиданно мне стало страшно. Хотя скорее это чувство возникло у него, и я почувствовал это. Я ощутил, что в его мозгу все поплыло, как после мертвецкой пьянки, как только он почувствовал чье-то присутствие в своем разуме.

Я быстро отпрянул назад и снова оказался спиной к стене, но только после того, как она уронила цветок и я услышал, как она прошептала:

— Держите меня…

«Ох уж эта чертова псевдотелепатия! Это исполнение желаний! — подумал я. — Когда-нибудь я перестану верить в то, что это свойство мне присуще…»

И тем не менее я все-таки на самом деле видел два цвета на том цветке… цвета, для которых у меня не было слов.

Я побрел назад в лагерь. Пройдя через него, я двинулся дальше. Добрался до противоположного конца нашего незримого, но охраняемого периметра, сел на землю и закурил.

Ночь была прохладной и черной.

После того, как я выкурил две сигареты, я услышал позади себя голос, но не обернулся.

— В огромном здании, Здании Огня, в тот далекий день, когда все дни и годы получат свой номер, о, пусть тогда мое имя будет возвращено мне, — произнес голос.

— Очень для вас неплохо, — сказал я. — Цитата вполне подходящая. Только вы зря здесь цитируете «Книгу мертвых».

— Почему зря? В этот великий день, когда все дни и годы получат свой номер, если и вам вернут ваше имя, то каково же оно будет?

— Не вернут! Я намерен опоздать на эту церемонию. Да и что толку в имени?

— Ну, это зависит от того…

— Предположим, оно…"Карагиозис».

— Извольте сесть так, чтобы я мог вас видеть. Я не люблю, когда кто-нибудь стоит у меня за спиной.

— Хорошо. Ну так как?

— Что «как»?

— Как вы относитесь к имени «Карагиозис»?

— Почему оно должно меня волновать?

— Потому что оно кое-что значит для вас. По крайней мере, некогда значило.

— Карагиозис был одним из персонажей греческого театра теней, нечто вроде Петрушки средневекового театра Европы. Он был неряхой и шутом.

— Он был греком и пpитом очень умным.

— Ха! Он наполовину был трусом, слюнтяем и вообще каким-то скользким типом.

— Но также был наполовину героем. Коварным. В чем-то необузданным. С чувством юмора. Он сорвал с места пирамиду. И, кроме того, когда ему хотелось быть сильным, он был сильным!

— И где же он теперь?

— Мне самому хотелось бы это знать. Но почему же об этом вы спрашиваете у меня?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11