Микрокомпьютер

Евгений Викторович отнял от уха телефонную трубку, поставил галочку напротив названия крупной оптовой фирмы и написал слово “НАШИ”. На трубке остался влажный след. В шестнадцатилетнем возрасте он переболел сильнейшей ангиной, которая дала осложнение на сердце. С тех пор Евгений Викторович начал толстеть, сделался рыхлым, обрюзгшим и всегда задыхался, поднимаясь по лестнице выше третьего этажа. Но самое неприятное для него и для окружающих заключалось в том, что он непрерывно и обильно потел. Потел Евгений Викторович в любую погоду и в любом месте: и в мороз, и в жару, во время весенней грозы и осеннего ненастья, в своем “Мерседесе” и в водах Средиземного моря, где обычно проводил неделю-другую отпуска, и в офисе, и на улице, и в постели, и во время важных совещаний. И ведь ни пил, ни курил, всегда придерживался довольно строгой диеты, постоянно занимался на тренажерах! Евгений Викторович плавился, истекая потом, как горящая свеча — парафином. Соленые капли, то и дело скатывающиеся по лицу, темные пятна под мышками на рубахах и пиджаках — все это привлекало внимание окружающих, вызывало у них сочувствие, раздражение, брезгливость, неприязнь, и, конечно, не добавляло заместителю директора мужского обаяния. Иногда, поймав фальшиво-сочувственный взгляд своих подчиненных, Евгений Викторович начинал их ненавидеть. Впрочем, был он отходчив, любил женщин и собак.

В дверь постучали.

— Давайте! — сказал Евгений Викторович.

На пороге возник длинноволосый парень с полиэтиленовым пакетом в руке. Было ему не больше двадцати. Он нервно дергал головой и теребил пуговицы своей летней длиннополой рубашки на выпуск.

— Здрасьте, — робко кивнул парень.

— Ну, коробейник, что ли? — недовольно поинтересовался Евгений Викторович. — Как тебя сюда охрана пустила?

— Я сказал, что к вам, — парень прошел вперед, присел на стул. — Я вам компьютерную штучку принес.

— Не надо! — грубо сказал Евгений Викторович, чувствуя, как по шее стекает крупная соленая капля. — Детей у меня нет, а сам я в эти штучки не играю. Так что давай отсюда!

В это мгновение пискнул селектор.

— Евгений Викторович, зайди ко мне, пожалуйста, — раздался голос директора.

— Сейчас, — Евгений Викторович выпроводил парня и закрыл дверь кабинета на ключ. “Ходят тут, оболтусы!”— раздраженно думал он, идя по коридору и потея.

Владимир Генрихович поднялся из кресла, рукой показал заму на кожаный диван, перед которым стоял журнальный столик с закусками.

— Коньячок будешь?

— Давай, — согласился Евгений Викторович, подумав про себя, что коньяк его хоть немного взбодрит.

Директор достал из бара бутылку, рюмки, плеснул в них коньяку.

— Женя, я сегодня в Грецию лечу.

— За шубами? — догадался Евгений Викторович.

— Да, на фабрику. С Ксандополо договорился на тридцатипроцентную скидку.

— Не сезон, Володя. До декабря висеть будут. Деньги из оборота уйдут. Моль поест.

— Пусть висят. Мы их лавандой пересыпем — ни одна тварь не тронет. Ты хоть знаешь, сколько у нас за прошлый сезон шуб и жакетов ушло?

Евгений Викторович пожал плечами.

— Двадцать семь. Это мало?

— Немало, — согласился Евгений Викторович.

— Из-за разницы в закупочной цене мы пятнадцать процентов прибыли потеряли. Район у нас престижный, сам знаешь. Люди состоятельные, и мы должны соответствовать. Чтобы пришла какая-нибудь там толстая сучка в бриллиантах, а у нас, как в Греции, все есть. Кстати, насчет оборотных средств можешь не беспокоиться — у меня заначка “левая”.

— Ты директор — тебе виднее, — сказал Евгений Викторович, вытирая платком пот со лба. Он подумал, что Генрихович, конечно, не просто так в Грецию намылился. Ждет его там зазнобушка. Молодая, красивая и, наверняка, рыжая. Директор у них рыжих любит. Даже сорокалетняя Анастасия Андреевна в каштановый цвет перекрасилась, чтобы директор на нее внимание обратил. Да только не в коня корм. Уж он его вкусы знает.

— Магазин на тебе. Персонал дрючь, чтоб жизнь медом не казалась. За бухгалтерией следи. Впрочем, не маленький, сам знаешь.

— Знаю, — кивнул Евгений Викторович, поднял рюмку. — Ну, семь футов под килем!

— Седина в бороду — бес в ребро, — пошутил Владимир Генрихович и выпил коньяк.

Рядом с кабинетом зама все еще ошивался нескладный нервный парень с пакетом в руке.

— Ты меня не понял, что ли?! — удивился Евгений Викторович.

— Извините, пожалуйста, не с того начал, — сказал парень. — Вам Моргун привет передавал.

— Черт, что ж ты мне вместо привета всякие компьютерные штучки суешь! — Евгений Викторович мгновенно вспотел. — Заходи, — он открыл кабинет, пропустил парня вперед. — Чай, кофе? Есть хочешь?

— Я из дому, — парень опустился на стул. — Показать?

— Давай.

Парень полез в пакет и вынул из него небольшую жестяную коробку из-под печенья.

— Моргун говорил, у вас с кассовыми аппаратами проблемы. Умные больно — все помнят.

— Есть такое дело, — кивнул Евгений Викторович.

— Тогда вам эта штука очень даже пригодится, — парень открыл жестянку и извлек из нее небольшую черную коробочку, от которой отходили разноцветные проводки со штекером. — Это микрокопьютер, подсоединяется к порту кассы. После чего ваш аппарат перестает что-либо помнить, но при этом работает исправно, выбивает чеки, высвечивает сумму покупки на мониторе, пищит, трещит — в общем, все как положено. Снимаете кассу, а там денежки совсем другие. Понятно объясняю?

— Не очень, — покачал головой Евгений Викторович. На самом деле он “врубился” еще до того, как парень начал свои объяснения. — Я в ваших компьютерных делах — полный “лох”. — Тебя как зовут?

Парень вздохнул, посмотрел на влажный лоб Евгения Викторовича.

— Меня Досом зовут. По имени операционной системы.

— Ты хакер?

— Стопроцентный.

— А лет тебе сколько?

— Девятнадцать. Вот смотрите, есть у вас “левый” товар, который через кассу не надо проводить, подключаете к аппарату мою штуку…

— Дос, ты сам-то понял, что сказал? Нет у меня никакого “левого” товара и не будет никогда. Мы фирма солидная, с законом в ладах, и такой ерундой заниматься не будем.

— Я говорю — допустим. Виртуально, так сказать.

— Ну ладно, допустим, — согласился Евгений Викторович. — Ну и что? Это значит, что мне не только товар левый иметь надо, но и кассиров, потом что в конце смены они должны всю выручку поделить. На законную, для отчетности, и “левую”. Бабы, они знаешь, какие болтливые? Знают двое — знает и свинья.

— Свинья разговаривать не умеет, только хрюкает, — Дос потер переносицу, задумался. — А бабы — это да. Впрочем… А если весь “левый” товар под другим штрих-кодом пойдет? Как только касса такой штрих-код “считала”, мой компьютер получает сигнал и автоматически включается, как только подотчетный — вырубается. И кассирша ни сном, ни духом. Деньги сдала, а потом бухгалтер или вы, допустим, их красиво поделили.

— Слушай, Дос, а ты, я смотрю, соображаешь, — усмехнулся Евгений Викторович. — Хорошо, допустим, у меня есть “левый” товар. Времени на разработку и внедрение?

— Максимум неделя.

— Хорошо. И сколько это твоя штучка будет стоить?

— Пятьсот баксов, — не задумываясь, сказал Дос.

— Однако, — покачал головой зам. Он взял коробочку, повертел ее в руках. — Вот эта финтифлюшка по цене большого компьютера?

— Евгений Викторович, она ста больших компьютеров стоит. На “машине” в игрушки играть, да в “Интернете” лазить, а эта… Кроме того, я гарантирую безотказную работу в течение трех лет.

— У тебя трудовая книжка есть? — поинтересовался Евгений Викторович.

— Откуда? — пожал плечами Дос. — Я пока еще студент.

— Прохладной жизни. Иди купи себе чистую, — Евгений Викторович полез а карман пиджака, достал из него бумажник, выкинул на стол пятидесятирублевую купюру. — Устрою тебя рабочим в мясной цех. Для отчетности. Врубился? А коробочку свою сюда давай, — зам сунул коробочку в ящик стола.

— А деньги? — спросил Дос.

— Утром стулья — вечером деньги, — пошутил Евгений Викторович. — Я сначала должен увидеть, как она работает.

Дос взял со стола купюру и, не попрощавшись, вышел. Зазвонил телефон, Евгений Викторович снял трубку и приложил ее к вспотевшему уху.

Был второй час ночи. Охранник за стеклянной перегородкой пил крепкий кофе, курил и всматривался в крохотный экран переносного телевизора, который стоял сверху на одном из мониторов. Шла двадцать третья минута второго тайма — матч “Реал”— “Манчестер”. Вообще-то по инструкции держать в охранном помещении телевизор было строжайше запрещено. За нарушение начальство могло наказать деньгами и даже уволить. Все равно держали. Днем прятали в стенной шкаф с одеждой, а поздно вечером, когда супермаркет пустел и все начальство разъезжалось по домам на своих блестящих иномарках, доставали и смотрели все подряд: матчи, клипы, эротические фильмы, новости. И так из смены в смену, из ночи в ночь. При пересменке сдавали не только пост, но и телевизор, который был куплен охранниками вскладчину. “Работают шесть каналов: ОРТ, НТВ, ТВ-6, ТВЦ, РТР и “Культура”. Как ни крути антенну, на втором канале рябь, а по нему сегодня крутой боевик с Чаком Норисом в главной роли.” А что еще делать? Тупо уставиться в мониторы, на которых всегда одна и та же картинка — ярко освещенный забор с изредка появляющимися бродячими собаками и пьяными мужиками, — читать газеты, до одурения надуваться кофе? Особенно было тоскливо после трех, когда все каналы заканчивали свою работу, а в глаза хоть спички вставляй… Кулаков смотрел на нарушение сквозь пальцы, хорошо понимая своих людей.

Послышался шум мотора. Охранник оторвался от экрана телевизора и посмотрел в зарешеченное, покрытое специальной серебристой защитой небольшое окно — благодаря защите снаружи охранника видно не было, зато он мог спокойно наблюдать за всем происходящим около ворот.

К воротам, урча и фыркая, подкатил “Камаз” — длинномерная тентованная “фура”. Охранник посмотрел на лежащую под плексигласом на столе записку. “КАМАЗ — С 537 АЯ. Около 2.00. Без документов.” Глянул на пыльный номер на мятом бампере, на водителя. Водитель кивнул невидимому охраннику. Охранник нажал на кнопку. Ворота со скрежетом отъехали в сторону. “Камаз” вполз во двор. Развернулся и стал медленно пятиться к пандусу. Двери склада открылись, и из них показались грузчики с тележками. “Камаз” замер. Громыхнул задний борт, потом машина сдала еще немного. Началась разгрузка. Водитель выбрался из кабины машины, усталой походкой направился к дверям склада. В руке у него были какие-то бумаги, свернутые трубочкой.

— Начальство-то где? — поинтересовался он.

— На склад зайди, — посоветовал ему один из грузчиков.

Евгений Викторович сидел на пластиковом стуле внутри склада, на коленях у него лежал кожаный “кейс”, на “кейсе” — несколько листков, в которых он делал пометку, когда очередная тележка с товаром проезжала мимо него. “Фасоль красная в банках — 24 упаковки…”

— Здрасьте! — поздоровался водитель, протягивая бумаги.

Евгений Викторович окинул водителя взглядом, кивнул ему в ответ, взял бумаги, стал их внимательно изучать. С его лба на лист капнула крупная капля пота.

— Ты своим передай, что ста процентов “нала” у меня нет, пускай они там не заморачиваются. Пятьдесят на пятьдесят.

— Я ваших дел не знаю, — пожал плечами водитель. — Мое дело — привезти. Вы лучше моему начальнику записку напишите

— Никаких записок я писать не буду! Еще не хватало!…— тут же рассердился Евгений Викторович. — Пятьдесят на пятьдесят запомни — и все! На вот, — он открыл “кейс” и вынул из него полиэтиленовый пакет, протянул его водителю.

— Спасибо, — кивнул водитель.

Мимо прогремела очередная тележка.

— Сколько там? — крикнул Евгений Викторович грузчику.

— Семнадцать, — отозвался грузчик.

Евгений Викторович сделал в своем листке пометку: “Соус “Хайнс” в ассортименте — 17 упаковок…”

— Как добрались, без приключений? — неожиданно смягчился Евгений Викторович.

— В городе дважды тормозили, — вздохнул водитель.

— Ну и?

— Ну и…, как обычно, — усмехнулся водитель и потер грязными средним и указательным пальцами о большой, показывая, что пришлось раскошелиться.

— Сколько?

— Пятьсот, — вздохнул водитель.

— Дерьмо! — Евгений Викторович полез в карман пиджака и вынул из него бумажник. Протянул водителю новенькую пятисотрублевую купюру.

— Значит, пятьдесят на пятьдесят? — уточнил водитель, складывая купюру вдвое и пряча ее в нагрудный карман.

— Именно так, а иначе сейчас с вами никто работать не будет.

— Ну, я потопал, — водитель дождался кивка Евгения Викторовича, развернулся и вышел со склада.

Он забрался в кабину и заглянул в пакет. В пакете были банковские упаковки с деньгами. Водитель достал одну из них, повертел в руке, бросил назад в пакет.

— Тут корячишься-корячишься, как кобыла в ярме, а они… — вздохнул водитель.

Через час разгрузка была закончена. “Камаз” выехал со двора, грузчики закрыли двери склада, и Евгений Викторович с ними рассчитался из своего толстого кошелька.

Серафима Дмитриевна возвращалась по вечернему Арбату к себе домой. Жила она на Смоленке, на первом этаже, в двухкомнатной запущенной квартире. Полгода назад у нее умерла мама, и она осталась совсем одна. Муж ушел от нее к молодой двадцатилетней девчонке — длинноногой крашеной продавщице из магазина письменных принадлежностей. Теперь у них уже было двое детей — мальчик и девочка. Серафима иногда встречала разлучницу в сквере у Сенной. Пятилетний пацан, пыхтя, катил коляску со спящей сестрой, а сзади вышагивала ярко накрашенная мамаша. Она потолстела, подурнела и ноги у нее стали теперь вроде бы покороче. “Ничего, придет время, и тебя бросит”, — злорадно думала Серафима, обходя продавщицу с детьми стороной.

Под арбатскими фонарями гуляли парочки и шумные компании. Серафима вдруг вспомнила, что забыла на работе пакет с продуктами, а в холодильнике у нее шаром покати — взглянула на часы. Гастроном закрылся пятнадцать минут назад. “Придется в ночной идти, — подумала Серафима, останавливаясь перед яркой вывеской “Пиццерия”. Из открытых дверей “Пиццерии” доносилась романтическая волнующая музыка. — Черт возьми, а почему бы нет? И ничего готовить не буду! Кому готовить-то?” Она вдруг испугалась, что вместе с пакетом оставила на работе и кошелек, открыла сумку, порылась в ней, извлекла кошелек и раскрыла его. Денег было полно. Серафима шагнул к дверям “Пиццерии”.

Услужливый официант пододвинул стул, помогая ей сесть, подал меню.

— Прекрасная пицца со свежими анчоусами, — сказал он, широко улыбнувшись. — Советую.

— Анчоусы — это?…

— Рыбки, — снова улыбнулся официант. — Маленькие. Вот такие, — он на пальцах показал размер рыбок.

— Давайте лучше что-нибудь традиционное, — покачала головой Серафима Дмитриевна. — Вот эту, с ветчиной и помидорами. И салат “Цезарь” с креветками.

— Пить что-нибудь будете?

Серафима глянула в карту вин. Цены, конечно, были запредельные, но в нее вдруг вселился бес мотовства, и она заказала себе целую бутылку красного итальянского вина.

Салат “Цезарь” ей не понравился, потому что был приправлен острым виноградным уксусом, а вино пришлось по душе, и Серафима тремя глотками осушила целый бокал.

— Извините, можно нарушить ваше одиночество? — раздался мужской голос.

Серафима Дмитриевна подняла взгляд и увидела седоволосого мужчину средних лет в хорошем костюме.

— Просто свободных столиков больше нет, — виновато улыбнулся мужчина. Серафима оглянулась — действительно, все столики были заняты компаниями и парочками.

— Конечно, присаживайтесь, — Серафима перехватила его любопытный взгляд и с ужасом подумала о том, что ее черный парик сидит не так, как положено. Она прикоснулась к вискам — нет, челка на месте.

Мужчина сел напротив нее, тут же появился официант и подал ему меню.

— У нас прекрасная пицца с анчоусами…, — начал свою “песню” официант.

— Я рыбы не ем, — сухо оборвал его мужчина. — Принесите лучше бутылку вина и оливки. Они у вас не очень соленые?

— Прекраснейшие, высший сорт. Какого вина?

— Такого же, как у моей очаровательной соседки, — улыбнулся Серафиме седоволосый.

Серафима Дмитриевна засмущалась и покраснела. Официант исчез.

— Как вино? — поинтересовался мужчина, доставая из кармана пиджака сигареты.

— Мне нравится, — сказала Серафима. — Терпкое.

— Обычно женщины предпочитают что-нибудь сладенькое. Ничего, если я закурю? — мужчина посмотрел на Серафиму так, что у нее по спине пробежали мурашки.

“Удав, удав! Сожрет сейчас и не подавится! Черт, я уже хочу его!”— подумала она, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. — Конечно, курите. Я и сама… А женщина я — очень необычная.

Появился официант с пиццей и второй бутылкой вина.

— Приятного аппетита!

— Спасибо. В каком смысле? — удивился седоволосый, глядя на Серафиму.

— Я не люблю сладкого, не боюсь щекотки, не соблюдаю диет, не хожу на шейпинг и курю, как лошадь.

— Ну, зачем же так пренебрежительно? — покачал головой мужчина. — Себя любить надо. По-моему, вы очень милая и приятная, э-м… женщина.

“Интересно, баба хотел сказать или девушка?”— подумала Серафима Дмитриевна.

— Меня, кстати, зовут Евгением Викторовичем, — улыбнулся мужчина, наполняя свой бокал. — Позвольте вас угостить?

Серафима Дмитриевна хихикнула.

— Смешное имя или предложение?

— Мой начальник тоже Евгений Викторович, но на вас совершенно не похож. Спасибо, вино у меня еще есть.

— Ну что же, не всем быть похожими на начальников, — седоволосый поднял бокал. — За вас, очаровательная незнакомка!

Из пиццерии они вышли через час с небольшим, и Серафима вдруг поняла, что сильно опьянела — ноги почему-то подворачивались, а арбатские фонари раскачивались, будто со Смоленки дул сильный ветер.

— Вы позволите вас проводить? — вежливо спросил Евгений Викторович.

— Пожалуй, придется, — криво усмехнулась Серафима. Она взяла кавалера под руку. — Тут недалеко.

Они шли медленно, и Евгений Викторович читал ей Заболоцкого.

“И не пошлый вроде бы”, — все думала о мужчине Серафима Дмитриевна, глядя на его классический профиль. Евгений Викторович был доцентом МГУ и работал на кафедре русской литературы. По его словам, он овдовел три года назад — жена умерла от рака — и с головой погрузился в работу: писал статьи, делал докторскую, занимался с абитуриентами. “Совсем как я, — думала Серафима. — С утра до ночи бухгалтерия, бухгалантерея, бухгарнитур… Господи, какая же я пьяная!”

Они подошли к Серафиминому подъезду.

— Все, спасибо вам за проводы, — Серафима Дмитриевна набрала код замка.

— Сима, можно я зайду к тебе на минуту? — тихо спросил Евгений Викторович.

— Нет, ну что вы, поздно уже! Мне завтра рано вставать, — Серафима Дмитриевна оглянулась и увидела его одухотворенный нежный взгляд. Она вздохнула и вошла в подъезд, оставив дверь открытой.

— Семь часов тридцать девять минут, — металлическим женским голосом сказал будильник на прикроватной тумбочке. Потом раздался победный крик петуха. Серафима открыла глаза и с ненавистью посмотрела на будильник. Она повернула голову. Подушка рядом была пуста. Она все еще пахла его дорогим одеколоном.

— Женя, — позвала Серафима Дмитриевна. Она спустила ноги с кровати, поискала тапочки. Тапочек не было. У кровати валялись ее туфли, парик, одежда, белье. Она вспомнила, как все было, и тихонько застонала. — Женя, — позвала она громче.

Никто не отозвался. Серафима соскочила с кровати и бросилась в коридор. Она заглянула на кухню, в ванную, в туалет, в комнату матери. Здесь стоял затхлый запах засушенных цветов, полуистлевших покрывал и подушек. Сквозь пыльные шторы пробивался солнечный свет. Взгляд Серафимы упал на комод. Ящики были выдвинуты. Она похолодела. В нижнем ящике, под постельным бельем, у нее была спрятана приличная “заначка” — в бархатный сезон Серафима Дмитриевна собиралась в круиз по Средиземноморью. Она бросилась к комоду, сунула руки под белье — нету! Вытряхнула белье из ящика, стала его перебирать, полезла в другой ящик, все еще не веря в случившееся и полагая, что по рассеянности могла сунуть деньги куда-нибудь еще. Денег не было. Она опустилась на кровать и закрыла лицо руками.

— Боже мой, какая же я дура! — сказала она, стараясь не разрыдаться. “Прежде чем реветь, надо все проверить”, — подумала Серафима. Она прошла в свою комнату и только теперь обнаружила, что исчезла ее любимая магнитола с компакт-дисками классической музыки. Серафима обожала классическую музыку, особенно Шопена. Это было выше ее сил, и слезы сами брызнули из глаз. “Шопен-то тебе зачем, суке приблудной?” — бормотала Серафима, глотая слезы и шаря в шифоньере. Конечно, ни норкового жакета, ни нового полупальто. Даже черное дорогое белье забрал, которое она в своем супермаркете со скидкой купила!

Теперь оставалось проверить только сумку. Ее она оставила в прихожей на тумбочке у зеркала. Серафима Дмитриевна намеренно медленно направилась в прихожую, оттягивая момент последнего разочарования, не заглядывая в сумку, перевернула ее. Звонко упала мелочь и раскатилась по полу, косметичка, массажная щетка, и все! Конечно… Хоть бы на хлеб, поганец, оставил!

Серафима в сердцах швырнула сумку об пол и пошла к телефону. Теперь надо отпрашиваться с работы на полдня, звонить в милицию. Потом приедут оперативники, им придется все объяснять, они, конечно, будут переглядываться и про себя посмеиваться над незадачливой, сексуально озабоченной дамочкой, составят протокол и уедут, оставив ее ни с чем.

Неожиданно Серафима замерла на полпути к телефону и тут же почувствовала, как с ног до головы покрывается противным холодным потом, словно при болезни после питья антибиотиков. “Фак ю! — совсем как в американских фильмах выругалась Серафима. — Там же вся “черная” бухгалтерия была!”

Она вернулась в коридор, подняла с полу сумку и еще раз осмотрела. Нет, ну бумаги-то ему зачем? Солить он их будет, что ли? Или продавать кому? В бумагах этих сам черт ногу сломит. Серафима бросилась к телефону.

— Евгений Викторович, у меня “ЧП”! — закричала Серафима в трубку, услыхав холодное “алло”.

— Что там у тебя стряслось? — Евгений Викторович с утра был не в духе — лег он под утро и еще с полчаса мучался бессонницей, чувствуя, как мокнет под спиной простыня.