- Ну? - заинтересовался воин.
      - С двухсот саженей по сосне из десяти стрел ни разу не промахнулась.
      - Не может быть!
      - А ты залежись, Сергей Михайлович, - улыбка боярина Батова стала ехидной. - Может, у нее и еще какие желания есть?
      - Перекрестись! - На этот раз витязь оглянулся на всадницу с уважением.
      - Вот те крест, - небрежно обмахнулся Батов. - Да ты сам посмотри. Видишь, окромя лука да косаря, никакого орудия не носит? Потому как, хоть и баба, а понимает, что в рукопашной ей мужика не одолеть. Только издалека разить может.
      Вот тут новоиспеченный боярин Григорий Батов глубоко ошибался. Как раз в рукопашной схватке Юленька очень даже могла преподнести самонадеянному мужику немало неприятных сюрпризов, потому как, мастер спорта по стрельбе из лука, член сборной Союза, на спортивных сборах походила она и на занятия по самбо. И хотя ни на какие разряды претендовать не пыталась - на практике кое-какие приемы применять умела. Увы, в шестнадцатом веке, в который ее угораздило провалиться на Неве вместе со всем военно-историческим фестивалем, воины предпочитали пользоваться не ножами и кулаками, а кистенями и длинноклинковым оружием. А против остро отточенного меча не существует приемов ни в карате, ни в айкидо, ни даже в рожденном двадцатым веком самбо.
      Глава 3
      Девлет-Гирей
      Александр Тирц дважды обошел вокруг подведенной ему кобылы и задумчиво потер нос. С одной стороны, он прекрасно понимал, что в дальние походы все равно понадобится ходить верхом, а значит, рано или поздно на коня садиться придется. С другой - этот момент ему хотелось оттянуть. С третьей - он никак не ожидал, что хваленые татарские кони, наводящие ужас на окружающие народы, больше всего напоминают пони. При своем добротном росте в метр девяносто четыре, как намерили в армии перед демобилизацией, кандидат физических наук подозревал, что пешком сможет идти ненамного медленнее этакого скакуна.
      - Тебя долго ждать, неверный?! - повелительно рыкнул Алги-мурза, покачиваясь в седле.
      - Заткнись, шею сверну, - не оборачиваясь, но четко и внятно ответил русский.
      - Да как ты смеешь! - Татарин, одетый в толстый ватный, многократно простеганный, коричневый халат, схватился за саблю и двинулся вперед.
      Русский не дрогнул, с полным презрением к воину продолжая интересоваться только кобылой,
      - Да я тебя! - Алги-мурза обнажил клинок.
      Русский задумчиво потрогал переднюю луку седла, заднюю, погладил тебеньки, недоверчиво попробовал на прочность стремена.
      -- В куски изрублю, собакам скормлю!
      - И долго мне этого ждать? - Тирц внезапно выпрямился и повернулся к мурзе. - Ну?
      В этот момент Алги-мурза в полной мере осознал, что голова русского находится на том же уровне, что и у него, сидящего верхом. Что взгляд темных глаз мало отличается по холоду и глубине от взгляда отрубленной палачом головы. Одного этого взгляда вполне хватало, чтобы понять: убить такого человека невозможно. Он либо заговорен от смерти, либо уже мертв, но еще не знает об этом. Помнится, аравийские дервиши рассказывали истории про бродящих мертвецов...
      Вдобавок, русский закован в изрядно помятую кирасу, явно побывавшую не в одной переделке, а на поясе у него болтается меч, длиной превышающий половину его роста. И Алги-мурза всем своим нутром чувствовал желание неверного кого-нибудь этим мечом проткнуть.
      Татарин осторожно покосился на Кароки-мурзу, надеясь, что тот наконец-то остановит ссору, но бей Кара-Сова словно ничего и не замечал.
      - Если бы мой господин не приказал доставить тебя к хану Девлету в целости и сохранности...
      - О себе побеспокойся. - Русский моментально потерял интерес к воину, и тот облегченно перевел дух: кажется, никто его испуга не заметил, своего достоинства он не потерял, и в трусости его никто попрекать не станет. Хорошо, взятые с собой десять нукеров стоят у выезда на дорогу и не видели происходящего.
      - И охранять его, пока я не отзову, - уже убирая саблю в ножны, услышал он сиплый голос мучимого одышкой Кароки-мурзы.
      Надеясь, что он ослышался, татарин повернулся к господину, но тот упрямо повторил:
      - И ты будешь охранять его, пока я тебя не отзову.
      Наместник Балык-Каи вовсе не собирался поиздеваться над своим слугой, заставляя его находиться подле странного русского неизвестно сколько времени. Он просто понял, что Магистр и вправду постоянно норовит ввязаться в резню, и не хотел, чтобы тот погиб раньше, чем станет ясно, насколько осуществим его план.
      - Его зовут Менги-стр, - на всякий случай добавил чиновник. Он достаточно ясно представлял, чем закончится дело, если Алги-мурза назовет охраняемого неверного "русским".
      Александр Тирц по прозвищу Магистр - которое, впрочем, уже начало меняться на турецкий манер, - закончил свой осмотр и поднял глаза на Кароки-мурзу:
      - Если я встану в стремя, оно меня выдержит?
      -Да.
      - Может, мне лучше просто запрыгнуть в седло?
      - Прыгай.
      - А спина у лошади не сломается?
      - Сделай хоть что-нибудь, и тогда мы узнаем.
      Русский положил ладони на луки седла, вставил ногу в стремя, потом с силой оттолкнулся другой и полузапрыгнул, полуподтянулся, полуподнялся наверх, тут же схватившись за повод. Лошадь немного потопталась на месте, но не упала и не сломалась под тяжелым всадником.
      - Так, - попытался вспомнить он невнятную инструкцию. - Пятками в бока - это "газ", оба повода на себя - "тормоз". Потянуть левый повод и сразу отпустить: поворот налево. Потянуть правый: направо.
      Он тут же потянул правый повод, едва не свернув кобыле шею, и та, болезненно всхрапнув, повернула вниз по тропе. Русский оглянулся на Кароки-мурзу, кивнул:
      - Спасибо, мы поехали. - Потом пнул пятками лошадь, и та торопливо потрусила к дороге. - Эх, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
      Алги-мурза мгновенно понял, что русский не умеет держаться в седле, и сразу перевел небольшой отряд в галоп, напоминающий поездку на телеге по каменистой дороге. Менги-стр - как отложилось имя охраняемого в его голове, ерзал из стороны в сторону, качался, подпрыгивал в седле, ударяясь о натертую кожу своей широкой задницей, пытался удержать равновесие, дергая поводья, но о пощаде так ни разу и не взмолился. Промчав так несколько верст, татарин пожалел коней и перешел на широкую походную рысь.
      - Почему мы затормозили? - немедленно забеспокоился русский, которого перестало мотать из стороны в сторону.
      - Чего сделали? - не понял татарин.
      - Снизили скорость передвижения гужевых транспортных средств, - дернул верхней губой русский. - Теперь дошло?
      - Лошади устали, - угрюмо ответил Алги-мурза, понимая, что так и не смог отомстить за недавнее унижение. - Раньше, чем через четыре дня, до кочевья все равно не успеть.
      Успокоился он только после того, как они пересекли узкие в этой части Крыма горы, миновали леса и вырвались на простор широкой горячей степи, которую в преддверии наступающей осени солнце превратило в белесый ковер из пересохшей травы.
      Второй неожиданностью, которую приготовил Алги-мурза русскому, была необходимость спать без шатра, на одной войлочной подстилке. Пусть пообломает свои нежные, привыкшие к перинам, косточки о жесткую степную землю!
      Однако и здесь татарина ждало разочарование: услышав, что придется ложиться спать прямо здесь, где застала их темнота, Менги-стр просто лег там, где стоял, не спросив не то что про кров и постель - даже про ужин.
      - Расседлайте его кобылу, - приказал Алги нукерам и улегся неподалеку от навязанного Кароки-мурзой спутника, пытаясь придумать очередную пакость неверному. Увы, в голову ничего не шло. Тем более, что вечером следующего дня они должны были миновать кочевье самого Алги-мурзы, и он собирался немного отпраздновать эту маленькую радость, а не превращать ее в тягостную обязанность. Русские, русские... Внезапно в его голову пришла коварная мысль, и он, сладко улыбнувшись, провалился в глубокий спокойный сон.
      ***
      К кочевью рода Алги они вышли вскоре после полудня. Поначалу они встретили несколько овечьих отар, стригущих траву не хуже триммера - большое белое пятно с неровными краями медленно наползало на высокую пересохшую траву с редкими проблесками зелени, оставляя после себя травяные пеньки от силы миллиметровой высоты. Пастухи при виде всадников низко кланялись, а когда навстречу попался табун - разразились приветственными криками, после чего молодой паренек вскочил верхом на неоседланного жеребца и радостно умчался вперед.
      Само стойбище показалось часа через два - полтора десятка укрытых шкурами шатров со стенками, до высоты человеческого роста выпирающими наружу, а потом круто изгибающимися и сходящимися на конус, с отверстием на самой макушке. Самый крупный из таких походных домов составлял около десяти, а самый маленький - порядка трех метров в диаметре. От стойбища далеко вокруг пахло дымом, мясным варевом, человеческим потом - даже ночью не заблудишься.
      - Да живет мурза Алги! Да здравствует Алги-мурза! Долгие лета! высыпая из шаров, либо подбегая со стороны степи, с искренней радостью вопили кочевники.
      - Мой род, - с нарочитой небрежностью пояснил татарин. - Коли через мои земли проезжаем, сегодня праздновать станем.
      Он спешился перед самым крупным шатром, небрежно постукивая себя плетью по ноге, шагнул внутрь, откинув полог. В стороны поползли на карачках, тыкаясь лбами в ковры и пятясь задом наперед, какие-то старики в замызганных, просаленных халатах, цвет которых было уже невозможно определить. Посреди шатра тускло, но жарко тлели угли небольшого очага, за ним, возле небольшого возвышения, почтительно склонилась девушка в широких шароварах и короткой войлочной курточке, прикрывающей только плечи и грудь, оставляя на всеобщее обозрение бархатистый животик с какой-то блесткой и низ спины. Перед возвышением стоял большой серебряный поднос с тонконосым медным кувшином и полупрозрачной фарфоровой пиалой.
      - Еще одну принеси, - небрежно бросил Алги-мурза.
      Девушка стремглав убежала, а татарин принялся неспешно усаживаться на возвышении; подогнул ноги, опустился, сдвинул ножны назад, чтобы не мешали, покачался из стороны в сторону, как бы проверяя - все ли удобно, все ли кости и мышцы на своих местах. Потом с таким же тщанием подоткнул под колени полы халата. Приглашающим жестом указал русскому! на ковер возле левого угла возвышения.
      Тирц бухнулся туда небрежно, озаботившись лишь о том, чтобы не сбить ногами поднос. Алги-мурза взялся за рукоять кувшина и, придерживая крышку, наклонил носик в сторону гостя.
      Подбежавшая девушка еле успела подставить под прозрачную коричневую струйку драгоценную китайскую пиалу.
      Хозяин невозмутимо наполнил ее примерно до половины, потом налил столько же себе, опять же жестом предложил угоститься.
      Русский отпил пару глотков, облизнулся, одобрительно крякнул:
      - Хороший чаек, ароматный. Индийский, небось?
      - Китайские купцы привозили, - кивнул Алги-мурза и повернул голову к девушке: - Пусть на улице дастархан накроют, молодого барашка зарежьте. Гость у нас от Кароки-мурзы. Праздник будет. Пусть русских полонянок соберут. Они нас развлекать станут.
      - Полдня пути потеряем с праздником, - хмуро отметил Тирц.
      - Ну, что ты, Менги-стр, - развел руками. - После сытного и хорошего отдыха в родном кочевье и дорога становится короче, и кони быстрее бегут, и усталость позже наступает.
      - Наплел-то, наплел, - хмыкнув, покачал головой гость, допил чай, пожал плечами. - Впрочем, все одно сентябрь... До жатвы не успеем, а посевная не скоро. Черт с тобой, празднуйте.
      Алги-мурза предпочел не заметить ничего обидного в его словах, снова взялся за кувшин и аккуратно, ровно наполовину наполнил пиалу гостя ароматным напитком. Ничего, дорогой Менги-стр, сейчас ты увидишь очень приятное зрелище.
      Чаепитие растянулось надолго - невольница меняла кувшин на горячий четыре раза. И хотя русский оказался никудышным собеседником - все больше молчал, бессмысленно уставясь прямо перед собой, и лишь изредка похваливал крепко заваренный чай, - предвкушение мести превратило для Алги-мурзы ожидание в немалое удовольствие.
      Наконец, полог шатра откинулся, за ним появился почтительно склонившийся старик, и хозяин поднялся:
      - Вот и угощение готово. В нашем кочевье всегда рады дорогому гостю.
      Накрытый на улице дастархан мало отличался от убранства шатра: те же выстеленные на землю ковры, небольшое возвышение для хозяина стойбища. Разве только вместо медных кувшинов стояли глиняные крынки, да пиалы были не фарфоровые, а деревянные. Воины стойбища толпились у шатров, не смея приблизиться к скудному угощению до разрешения господина. Таковыми, впрочем, являлись все мужчины, начиная с тех, у кого только пробился на верхней губе нежный пушок, и заканчивая стариками, что вот-вот начнут ронять потяжелевшую саблю из рук. Детей и татарских женщин видно не было, а вот сбившиеся в кучку юные полонянки, одетые кто в еще сарафаны или платья со множеством юбок, в высоких убрусах или платках, а кто уже в шаровары и мужские полотняные рубахи или короткие курточки, с испугом смотрели по сторонам, пытаясь угадать, что ждет их на этот раз.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.