Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Империя (№2) - Армагеддон

ModernLib.Net / Научная фантастика / Злотников Роман Валерьевич / Армагеддон - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Злотников Роман Валерьевич
Жанр: Научная фантастика
Серия: Империя

 

 


Через месяц после того, как на завод прибыл первый товарняк, народ собрали на митинг. Все пришли нарядные, с цветами, с детьми, по привычке ожидая долгих речей и громогласных заявлений, но «налетчики», которых уже все постепенно привыкли считать своими, и тут не отказались от своих принципов. На трибуну взошла только одна невысокая, хрупкая дама, о которой никто ничего не знал, кроме того, что она у «налетчиков» главная и сразу по приезде заняла директорский кабинет. Ни с кем из местных, включая мэра и прокурора, она до сих пор лично не встречалась. Зато когда мэр в разговоре с одним из ее то ли помощников, то ли замов посетовал, что у города всего пятнадцать автобусов, да и те больше напоминают стянутый проволокой набор донельзя износившихся деталей, чем средство передвижения, тот мило улыбнулся и сказал:

– Что ж, я думаю, с этим делом Дарья Александровна вам поможет. Она как раз просила меня узнать, как в городе дела с общественным транспортом.

Мэр загорелся:

– Вот это здорово! А сколько она может выделить на это дело?

Молодой человек отрицательно качнул головой:

– Нет, денег не будет. Будут автобусы. И только в том случае, если у вас есть необходимая база для обслуживания. Покупать технику, не имея возможности содержать ее в приличном состоянии, – абсурд.

Мэр нервно хмыкнул. Значит, никакого тендера, а значит, и возможности положить кое-что себе в карман, не будет. Но буквально тем же вечером ему домой вдруг позвонил вице-губернатор, курирующий вопросы коммунального хозяйства (вот уже третий месяц мэр безуспешно пытался попасть к нему на прием), и пророкотал в трубку:

– Слушай, как у тебя там в ПАТПе (ПАТП – пассажирское автотранспортное предприятие) с мастерскими? Мы тут собираемся выделить тебе полста мазовских автобусов, так ты как, сможешь их обслуживать?

Мэр, которого и сам факт звонка, и содержание разговора привели в состояние, близкое к шоку, что-то промямлил в трубку, и вице-губернатор недовольно проворчал:

– Ладно, пришлю тебе еще и начальника отдела закупок. Определитесь там, что надо, чтобы мастерские в божеский вид привести. Поможем…

И вот эта женщина вышла на трибуну. Она окинула взглядом повернутые к ней лица и, наклонившись к микрофону, произнесла:

– Друзья, сегодня мы запускаем нулевой цикл. Через три месяца наш завод должен выдать первое изделие… первый генератор. В прошлом наш завод не раз первым осваивал промышленное производство уникальных изделий, аналогов которым не было в мире. И сегодня я хочу сообщить вам… – Она мгновение помедлила и закончила, возвысив голос: – что эти времена вернулись!

Народ восторженно завопил. Дождавшись, пока крики умолкнут, женщина вновь наклонилась к микрофону:

– Я не говорю вам, что мы будем изготавливать продукцию на уровне лучших мировых образцов или что она будет не хуже зарубежных аналогов. Потому что это неправда. Аналогов тому, что будем производить мы, нигде в мире не существует!

Это заявление было встречено еще более громкими криками.

– Но для того, чтобы это стало истинной правдой, мы с вами должны сделать одно. Мы должны научиться работать так, как еще никто в мире не работал. Никто, никогда и нигде! Если для нас это слабо, то не стоит и браться. – Она замолчала, и на этот раз никаких приветственных криков не было. Все смотрели на женщину, замершую на трибуне, и ждали, что она скажет дальше. А она обвела стоящих перед ней людей долгим, внимательным взглядом (каждому показалось, что она смотрит именно на него) и продолжала: – Мы должны научиться работать аккуратно и… красиво. Я хочу, чтобы каждый из вас был готов скорее отрубить себе руку, чем сделать некрасивый сварной шов, чтобы каждый болт был не только затянут с тем моментом, который стоит в паспорте сборки но и трижды проверен, чтобы сорванный шлиц на шурупе был бы для вас чудовищной трагедией сродни смерти ребенка. Только тогда мы сможем сказать, что мы – первые, что мы – номер один в этом мире. А те, кто этого не поймет, будут вышвырнуты за ворота, как нашкодившие щенки. И я забуду о том, что на этом свете есть такие люди. На этом заводе не будет ни пьяниц, ни семейных скандалистов. Каждый из мужчин, чья жена сделает шаг за проходную, чтобы пожаловаться на непотребное поведение мужа, может считать себя уволенным. Каждый, кто не сумеет понять, что если он хочет трудиться на этом заводе, то должен прилагать усилия постоянно, круглые сутки, а не только с начала и до конца рабочей смены, может немедленно повернуться и идти сдавать пропуск. – Она снова сделала паузу и, коротко поклонившись, закончила свою речь: – А сейчас я поздравляю вас с тем, что мы начали двигаться по этому пути. И я сделаю все, чтобы мы прошли его до конца. Поэтому… за работу, друзья. – Женщина тихо спустилась с трибуны. Люди еще несколько минут постояли, то ли размышляя над сказанным, то ли ожидая, что на трибуне появится кто-то еще, а затем так же тихо разошлись…

И вот сегодня Данилкин опять пришел на смену навеселе. В третий раз за последнюю неделю. И пока ему это сходило с рук. Начальник цеха приходился ему двоюродным дядей, да и Данилкин обычно первые два часа ныкался в раздевалке, пока не приходил в форму, и только потом выползал на свет божий, но сегодня он что-то осмелел и, усевшись на верстаке, начал докапываться до Митрича.

– Эй, старый, все так и ковыряешься… Всю жизнь проковырялся, на перекур не отрывался, а че наковырял? Шиш, да еще без масла.

– А ты-то че, шиш с маслом наковырял? – ворчливо отозвался Данилыч.

– А я и не напрягаюсь. На скока мне платят, на стока я и пашу. А как ты, надрываться мне никакого резону нет…

Беседа у них завязалась довольно оживленная, но тут произошло неожиданное. Откуда появился этот шустрый парень из числа «налетчиков», со значком-бляхой «Менеджер по организации производства», никто так и не понял. Только что вроде как никого не было – и вот он уже протолкался сквозь кучку зевак. Завидев его, все замерли, а парень, подойдя к Данилкину и поведя носом, повернулся и окинул присутствующих ледяным взглядом.

– Позовите начальника цеха.

Народ тихонько рассосался, но далеко уходить не стал. Всем было интересно, чем это закончится. Поэтому когда на сцене появился дядя Данилкина, все навострили уши.

– Что тут произошло? – Голос у начальника цеха был солидный, да и сам он был мужчина серьезный. Однако парень не стушевался:

– Валерий Дмитриевич, в вашем цехе на рабочем месте находится пьяный рабочий. Я останавливаю производство в этом цехе. Распустите рабочих по домам.

– Что-о-о? Да ты что, сопляк! Ты понимаешь, что ты творишь? Ты имеешь представление о том, что такое производственный цикл? Да ты знаешь…

Парень вскинул руку:

– Валерий Дмитриевич, решение принято. Люди, лояльно относящиеся к тому, что их коллега пришел на работу пьяным, не готовы выполнять свою собственную работу с требуемым качеством Я даю вам всем время подумать над своими моральными установками. На сегодня работа вашего цеха закончена.

– Да какого цеха!.. – Валерий Дмитриевич даже охрип от возмущения. – Да ты понимаешь, сопляк, что ты парализуешь работу всего завода!

– Значит, вы отказываетесь выполнить мое распоряжение?

– Да пошел ты…

Парень окинул начальника цеха задумчивым взглядом и спокойно произнес:

– Что ж, в таком случае решение этого вопроса уже выходит за уровень моей компетенции, – повернулся и так же спокойно покинул цех.

Начальник цеха проводил его тяжелым взглядом (перед оформлением контракта его под роспись ознакомили с целой кипой документов, одним из которых и было как раз положение о «Менеджерах по организации производства», согласно которому этим самым менеджерам давались огромные права; впрочем, с этим документом был ознакомлен каждый) и повернулся к Данилкину. Тот сидел притихший.

– Еще раз придешь с запахом – уволю. – Он повернулся, собравшись идти к своему кабинету. На душе было муторно, но особых проблем он не предвидел. Из-за одного выпившего мужика останавливать работу целого завода… до такого могут додуматься только такие вот амбициозные сопляки. А он старый производственник и знает, что почем в этой жизни.

Но попасть в кабинет ему было не суждено. У дальнего пролета звонко застучали женские каблучки. Начальник цеха повернулся и… опешил. По цеху стремительно шла директорша.

Подойдя, она с интересом посмотрела на съежившегося Данилкина, потом перевела взгляд на начальника цеха.

– Пожалуйста, соберите рабочих.

Через пять минут сто сорок человек окружили ее плотным кольцом. Директорша вскинула руку, призывая всех к молчанию, а затем мягко заговорила:

– Господа, все мы совершаем ошибки. Вы совершили ошибку, когда решили, что пьяный на соседнем рабочем месте – это не ваша проблема, начальник цеха – когда не понял, до какой степени его цех погряз в подобных проблемах, ибо я не верю, что сегодняшний случай первый или что все ограничивается только выпивкой, а я… когда приняла вас на работу. – Она на мгновение прервала свою речь, прежде чем заговорить снова все тем же мягким тоном: – Однако у меня, в отличие от вас, еще есть шанс исправить эту ошибку. – Тут директорша повернулась и негромко приказала: – Всеволод Пантелеевич (как за ее левым плечом появился зам. по кадрам, из местных, нормальный мужик, в прежние времена руководивший производственным отделом, никто и не заметил), подготовьте приказ. Цех номер семнадцать – с завтрашнего числа расформирован. Все работавшие в этом цехе – уволены. А поскольку завод без продукции этого цеха работать не может, с завтрашнего дня для всех производственных цехов – оплачиваемый дополнительный отпуск. До тех пор, пока мы не сформируем новые штаты этого цеха.

Народ несколько мгновений переваривал ее слова, а затем взорвался возмущенными воплями:

– За что?!

– Произвол!!

– Мы будем жаловаться… прокурору! И в Москву!

– Чего она из себя корчит?

– Да мы забастовку!

– Да весь завод поднимется!

Директорша несколько минут молча слушала этот возмущенный вой, затем вскинула руку. Все замолчали.

– Господа, я слышала тут призывы к забастовке. Что ж, согласно международной конвенции о труде – ваше право. Но должна вас предупредить, что, если хотя бы один человек на всем заводе присоединится к вашей забастовке, я отдам приказ немедленно остановить производство и мы покинем город.

Крики оборвались. Все понимали, ЧТО означает это заявление. А директорша покачала головой и тихо произнесла:

– Вы, как я вижу, не поняли, что в том, о чем я говорила тогда на митинге, не было ни слова преувеличения. У других есть шанс научиться на вашей ошибке. Если они откажутся от этого шанса, то никто – ни я, ни Император, ни Господь Бог не дадут им второго. – Она круто повернулась и, звонко стуча каблучками, покинула цех.

2

Сегодня решили оттянуться по полной. Денег не было (ну не считать же деньгами ту мелочь, которую предки, как обычно, дали Баблу, ее только и хватило, что на пузырь и пять бутылок пива), так что оттягиваться решили в отруб. Сначала была идея прошвырнуться по скверам у ВВЦ (который все по-прежнему звали, как в старые времена, ВДНХ), но после девяти там было не так-то много народу, зато довольно много собачников. А собачники народ сплоченный, друг друга знают, так что если и прижмешь какую-нибудь фифу с болонкой, тут же откуда ни возьмись налетят придурки с овчарками и боксерами и сломают весь кайф. Так что после обсуждения было решено ехать в центр, на Бульварное кольцо.

Из метро выбрались на Китай-городе. Гроб еще на эскалаторе отмочил свою фирменную примочку: зубами сорвал крышку с бутылки пива, сделал большой глоток и рыгнул прямо в нос симпатичной соседке по эскалатору. Та испуганно отшатнулась, и все легли Вечерок обещал быть классным…

Бутылку «Гжелки» уговорили тут же, сразу за павильоном, а затем двинулись по бульвару, отмякая пивком и слушая разглагольствования Бабла по поводу чурок, черных, евреев и другой мрази, от которой русскому человеку житья не стало. Все, что Бабл нес, было давно знакомо и понятно, и все готовы были, долго не рассусоливая, показать всем этим чуркам направление, в котором им следует из России убираться, да еще хорошенько пнуть под зад для скорости, но Бабл как-никак сегодня опять раскошелился на водку и пиво, так что пусть его говорит. Тем более что пока никакого интересного объекта (в смысле приложения кулаков) на горизонте видно не было. Наконец Гробу надоели Бабловы разглагольствования, и он прервал их затрещиной и сиплым рыком:

– Заткнись.

Все оттянулись слегка назад, поскольку Гроб, коли начал массировать кулаки, то быстро уже не остановится. Так что если в самое ближайшее время на горизонте не появится какой-нибудь нацмен, отвечать за плохое настроение Гроба придется Баблу. Бабл все это знал и сам, поэтому закрутил головой и истошно завопил:

– Смотри, Гроб, желтожопый!

Гроб, уже занесший свой лапоть пятьдесят последнего размера, чтобы отвесить Баблу здоровенного пендаля, замер и медленно повернул голову. Все уставились в ту же сторону. Бабл был прав. Впереди по аллее неспешно прогуливалась парочка – высокая, длинноногая, белокурая девчонка в мини-юбочке и рядом с ней щуплый парень, возраст которого из-за дано восточного происхождения определить было затруднительно. Гроб обрадовано взвыл – такое сочетание было как раз по его вкусу (впрочем, больше он любил, когда попадались белые бабы с неграми) – и рванул вперед. Стая с улюлюканьем помчалась следом за ним. Не отреагировать на такой топот преследуемые не могли. Девушка обернулась, заметила летящих на них парней и судорожно вцепилась в руку своего низкорослого кавалера. Тот остановился и как-то подчеркнуто неторопливо обернулся. Гроб занес кулак, чтобы с налета звездануть этому желтожопому по его наглому хайлу, но… неожиданно промазал. Мчавшийся сразу за Гробом Баклан попытался исправить эту промашку, наддав желтому уроду пендаля, но его щегольской берц тоже пролетел мимо, отчего Баклан едва не навернулся. Тут налетели и все остальные. Сразу бить они не стали, а просто окружили жертвы плотным кольцом. Право первого удара как всегда принадлежало лидерам или тем, кому они дозволят, а их промахи со стороны выглядели как нелепая, но совершенно ничего не значащая случайность. Впрочем, во всей сцене была еще одна непонятка – девушка-то отреагировала совершенно привычно, испуганно сверкая глазенками и вцепившись в своего кавалера, а вот сам желтожопый (наверное, китаец или кореец) отчего-то являл собой образец абсолютного и даже, можно сказать, демонстративного спокойствия.

Тут вперед вывернулся Бабл (он всегда лез вперед, если надо было потрепать языком, но, когда нужно было поработать кулаками, отчего-то всегда оказывался сзади).

– Ну ты, желтожопый, ты чего это с нашими бабами гуляешь?

Все замерли, как будто от ответа этого желтожопого что-то зависело, но тот все так же спокойно и как-то мягко и добродушно улыбнулся. Этого Гроб, вновь протолкавшийся в первые ряды, уже выдержать не мог. Он взревел и со всего маха засветил этому уроду по морде… вернее, попытался. Что сделал этот желтожопый, никто не заметил, но только вдруг раздался какой-то странный сухой треск, и Гроб, отчаянно визжа, рухнул на землю. Стая ошалела. Гроб лежал на земле и выл, а его левая голень была вывернута из сустава и торчала под невероятным углом.

– Вам нравится делать больно (голос по-прежнему был совершенно спокоен)? Вот как…

Желтожопый… (о черт, всем как-то сразу расхотелось называть его так даже в мыслях) шагнул вперед и наступил на вывернутую ногу Гроба, тот снова завизжал, да так, что тучи ворон, оккупировавших верхушки деревьев, со страшным гамом взметнулись в воздух. А жел… парень или, вернее, мужчина (когда они разглядели его вот так, вплотную, всем стало ясно, что, принимая его за студента, они несколько обманулись с возрастом) слегка пошевелил ногой, отчего Гроб вновь взвыл на два тона выше и на пяток децибел громче. Несколько мгновений кореец поигрывал ступней, как бы регулируя громкость воплей, а затем убрал ногу. За редким частоколом деревьев все так же пролетали машины, над головами носились суматошные вороны, но всем показалось, что в скверике наступила оглушительная тишина. Мужчина обвел всех каким-то спокойно-равнодушным взглядом, а затем так же негромко проговорил:

– А если больно будет вам? – Он вновь поставил ногу на сломанную конечность Гроба, да еще и перенес на нее вес своего тела. На этот раз вой Гроба почти перешел в ультразвуковую область…

– Как это сладко – видеть страх в глазах других. – Голос звучал негромко и даже, пожалуй, немного печально… – Вот только что они шли навстречу, такие чистенькие, независимые, или наоборот, испуганно отводящие взгляд и страстно желающие, чтобы Господь пронес… а сейчас валяются перед вами в пыли. Они могут быть умнее вас, богаче, образованнее, талантливее, но это уже ничего не значит. Потому что в этот момент они – дерьмо, а вы – боги. Не так ли? – Кореец (китаец?) замолчал и вновь воткнул в них испытующий взгляд. Но все стояли словно в оцепенении, потупив глаза в землю. Гроб уже не мог визжать, а только хрипел, мелко дрожа красным лицом, покрытым бисеринками пота. Но азиат никак на это не реагировал. И это было самое страшное… Парни в стае все как один были крепкими (ну, может быть, кроме Бабла) и не раз ходили стенка на стенку, так что боли никто из них не боялся. Если ты любишь бить – будь готов, что однажды отметелят и тебя самого. Никто не мог стать полноправным членом стаи, не пройдя через «посвящение», когда стая испытывает тебя на прочность. Да и этот кореец, какой бы он там ни был мастер кунфу или еще чего там такого, ни за что бы не устоял против полутора десятков крепких парней… Так что это охватившее всех оцепенение могло кому-то показаться несколько странным. Если не брать в расчет вот это неестественное спокойствие… Человек – суть коллоидный раствор. Для того чтобы вершить то или иное продолжительное действие, ему требуется изменить свою химическую структуру, существенно повысить концентрацию того или иного химического вещества в своей крови. Например, в преддверии драки мозг дает команду на резкое повышение в крови концентрации адреналина и некоторых других гормонов. Кровь тут же разносит эту адскую смесь по всем клеткам, и это резко повышает энергоотдачу мышц, увеличивает скорость реакции, выносливость, повышает болевой порог, и все для того, чтобы человек мог выдержать напряжение и боль схватки, выдать пик своих возможностей, устоять и выжить. Но… этого мало! Самая совершенная гоночная машина, самый эффективный боевой самолет – ничто без великолепного пилота. Поэтому та же кровь, донося этот задуманный природой коктейль до мозга, заставляет мозг возбуждаться, что приводит человеческую психику в неустойчивое, пограничное состояние, убирая запреты и заслоны, выработанные цивилизацией, гражданскими законами, моральными нормами, и оставляя только то, что помогает выжить… Не раз матери вполне воспитанных и обеспеченных детишек, узнав о том, ЧТО натворили их любимые чада, потерянно восклицали: «О, боже, как он мог?! Он всегда был таким воспитанным, таким послушным…». То есть он всегда внешне соблюдал общепринятые моральные нормы. Но именно внешне. Скорее всего так, как их соблюдали его родители, которые учили его: «Будь умнее, будь хитрее», которые дома «при своих» ядовито обсуждали тупость начальников, неудачливость родственников, провинциальность соседей и назойливость «друзей семьи», а на людях демонстрировали нарочитую доброжелательность, обменивались слюнявыми поцелуями, сюсюкали и манерно поддакивали. И потому первая же более-менее сильная гормональная волна вымывала из мозгов этих послушных мальчиков все моральные запреты, которые достаточно было только демонстрировать…

Так что и терпеть, и причинять боль человек лучше всего умеет именно в состоянии гормонального взрыва. Но в глазах этого не было никаких признаков такого гормонального взрыва. Он был спокоен. И это пугало больше всего. Этот страх был подспудным, неосознанным. Все инстинктивно понимали, что если этот кореец вот в таком своем обычном спокойном состоянии может так причинять боль, то на что же он способен, если рассвирепеет?

– Запомните, сопляки, – убивать можно. И превращать людей в хнычущих от животного страха уродов – тоже. Можно убить любого: мужчину, женщину, ребенка, старика, но только если ты сам готов разменяться баш на баш, да еще и взять за это убийство достойную плату – спасение друга, ребенка, матери, города, победу в сражении, выигранную войну, спасенный мир. Иначе смерть или унижение других сродни блевотине, которая марает тебя самого. А какую плату хотите вы? И чем готовы заплатить сами? – Он снова обвел их своим неестественно равнодушным взглядом и, убрав ступню с вывернутой ноги Гроба, подчеркнуто неторопливо подхватил свою девушку под локоток и степенным прогулочным шагом двинулся в том же направлении, в котором они шли в ТОТ момент, когда их нагнала стая.

Когда парочка отошла шагов на пятьдесят, первым опомнился Баклан. Он издал какой-то горловой звук, затем взревел:

– Пацаны, вы че, они ж уйдут! Айдате!

Но в ответ на его возглас остальные лишь втянули головы в плечи. Только Бабл (вот балаболка, не может не подложить язык) глухо проворчал:

– Ага, щас! Он Гробу ногу сломал – никто и не заметил как. Да и вообще… у него глаза убийцы.

А из задних рядов кто-то глухо пробормотал:

– Надо это… Гробу «скорую» вызвать.

И в этот момент все поняли, что стая умерла…

Когда толпа ошарашенных юнцов осталась за поворотом бульвара, Таня выпустила рукав своего кавалера и резко отшатнулась, как будто этот рукав жег ей пальцы. Ким остановился и повернулся к своей спутнице. Пару мгновений они молча смотрели друг на друга, она – испуганно, а он все так же спокойно, а затем Таня опустила взгляд и зябко обхватила плечи руками. Губы Кима дрогнули в едва заметной усмешке, но, когда он заговорил, его голос звучал отнюдь не иронично, а заботливо:

– Вы испугались, Таня?

Девушка кивнула.

– Да… – сказала она и зябко передернула плечами. – Никогда не думала, что средь бела дня в центре Москвы можно наткнуться на такое.

– На такое можно наткнуться и в центре Лондона, и в центре Нью-Йорка. Весь вопрос в том, насколько ты к этому готов. – С этими словами Ким снова двинулся вперед. Девушка последовала за ним. Некоторое время они молча шли по бульвару. Таня посмотрела на спутника:

– А насколько вы к этому готовы?

Ким чуть оттопырил нижнюю губу, отчего его узкие глаза стали как будто еще уже, и неторопливо ответил:

– Я – офицер, Таня, и мне хотелось бы думать, что я готов к этому достаточно хорошо.

– К чему? Убивать?

Ким кивнул:

– И это тоже. Но понимаете, какая штука. Ни один из тех, кого принято относить к нормальным людям, не может быть в достаточной мере готовым убивать, если он при этом не готов к тому, что в процессе этого действа может умереть сам. Каждый из нас, тех, кому доверена честь владеть оружием, принимая присягу, априори принимает на себя обязанность умереть гораздо раньше, чем ему предписано природой. Потребуется это от него или нет – другой вопрос. И вот эта готовность умереть как раз и делает нас сильными. А все остальное – муть. И эти ребятки как раз и почувствовали во мне вот эту готовность не только убивать, но делать это, не очень-то зацикливаясь на собственном выживании. И хотя они не трусы, их это… испугало.

Они помолчали еще пару минут, потом Таня глухо произнесла:

– Знаете, на четвертом курсе я сильно интересовалась патологиями поведения, но то, что я буду вот так идти по Москве рядом с готовым убийцей…

– Это не так, Таня, – мягко произнес ее спутник. – Я и убийцы – это две большие разницы. И дело совершенно не в том, что я готов убивать по приказу или по велению долга. Все это тавтология. Лишение человека жизни есть акт убийства, и господу богу абсолютно наплевать, идет ли в тот момент война или нет, и был ли умерщвленный мужчиной или ребенком, и одет ли он был в униформу противоборствующей армии или носил джинсы и футболку. Дело в том, что убийства в большинстве своем совершенно бессмысленны. И совершают их люди, абсолютно не готовые к этому бремени. Я же, так сказать, убийца тренированный, обученный… в том числе и психологически. И, поскольку я достаточно хорошо представляю себе, какое это бремя – чужая смерть, я убиваю только тогда, когда это необходимо сделать.

– А я никакой разницы не вижу. Что значит необходимо убить? Любой человек – это целый мир со своими маленькими тайнами, мечтами, воспоминаниями… Не говоря уж о том, что у каждого из людей есть родители, братья, сестры, любимые, наконец… И лишить его жизни – это наказать десятки других, совершенно невинных. Разве это справедливо? Я вообще считаю, что оружие надо запретить. И войну тоже. Любые вопросы можно научиться решать мирным путем. Вон посмотрите, что творится на Ближнем Востоке. И у евреев, и у палестинцев своя правда. И каждый считал, что сумеет добиться своего силой оружия. И что? Все равно пришлось договариваться. А если бы с этого начали?

– Ну, положим, результат есть. Все-таки, несмотря на столь дикие нравы, царящие там, государство Израиль продолжает существовать. А оружие… – Ким усмехнулся. – Если почитать милицейскую статистику, то окажется, что самый смертоносный предмет, придуманный человечеством за всю его тысячелетнюю историю, – это кухонный нож. Что же касается ценности каждого человека, то все эти рассуждения, конечно, интересны и, более того, необходимы, но, как мне представляется, только в качестве эталона, с которым нелишне сверять свои поступки, чтобы затем, с радостью или огорчением, определить, насколько ты сегодня приблизился к этому эталону или отдалился от него… А хотите тест?

– Какой?

– Исторический. На человеколюбие.

Таня бросила на спутника заинтересованный взгляд.

– То есть?

– А вот слушайте. Время – 17-й год правления Тиберия, 25-й день мартовских ид. Вы – прокуратор Иудеи. Вам дано право не отправлять на казнь одного из приговоренных. Толпа только что выкрикнула имя разбойника Варравы, второй из приговоренных вам известен. Ваше решение?

Татьяна остановилась, изумленно глядя на Кима:

– Ну, знаете… от вас я такого не ожидала.

– Чего такого?

Таня нервно рассмеялась:

– Мне казалось, что военные не очень-то интересуются Библией.

Ким пожал плечами:

– У меня все-таки университетское образование. Так каково ваше решение?

– Вы его прекрасно знаете. Конечно, я отпущу Иисуса.

Ким усмехнулся:

– То есть вы своим решением убьете Варраву? Человека, которому хочет подарить жизнь многотысячная толпа внизу?

Таня нахмурилась:

– Ну-у… нет, я, наверное, прикажу пощадить обоих.

– Невозможно. Тысячи людей собрались посмотреть на казнь. Если лишить их этого зрелища, начнутся беспорядки и в этом случае погибнут сотни, возможно, даже тысячи тех, кто, в отличие от того же Варравы, разбойника, грабителя и убийцы, не совершил ничего плохого и у кого, как вы говорили, есть родители, братья, сестры, любимые, наконец…

– Тогда я попытаюсь убедить людей…

– Вот так сразу, на месте, причем тех, кто собрался, как раз чтобы насладиться казнью? В таком случае Вы, должно быть, способны легко убедить и тех, кто встретился нам полчаса назад, и мое геройство, значит, было совершенно не нужно…

Глаза Тани сердито сверкнули.

– Но если я прокуратор Иудеи, то у меня есть римский легион и я могу…

Ким кивнул:

– Что и требовалось доказать.

– Что… доказать?

– Легион – это те же самые тренированные убийцы, что и ваш покорный слуга. Так что даже самые благие дела иногда требуют использования не слишком приятного для тебя инструмента. И если его нет… Кстати, мы пришли.

Они остановились. Таня покачала головой:

– Да уж, интересная у меня прогулочка сегодня случилась…

Ким улыбнулся:

– А разве не так? Спокойной ее назвать, конечно, трудно, но вот неинтересной уж точно не назовешь. Ну да ладно, спасибо за экскурсию, а мне еще надо заскочить в управление кадров. Так что передавайте привет папе, и… я думаю, не стоит нагружать его излишними подробностями нашей сегодняшней прогулки. В конце концов, все окончилось благополучно.

– Для нас – да, а вот тому парню придется походить в гипсе. Кстати, ВАС я сначала испугалась не меньше, чем их. Вы были какой-то… безжалостный.

Ким развел руками:

– Ну извините. Ситуация требовала. Не мог же я одновременно казаться безжалостным им и добрым и приятным – вам. А так все закончилось достаточно благополучно, ни одного трупа и всего лишь одна сломанная нога. К тому же не у нас. Так что на этот раз обошлись минимумом потерь с обеих сторон. В отличие от обычных, тренированные убийцы, как правило, стараются ограничиваться минимумом потерь.

– А что, бывало иначе?

Но сослуживец ее отца майор Ким, который вчера остановился у них проездом к новому месту службы и которого она сегодня повела посмотреть памятник Булгакову у Патриарших, только улыбнулся в ответ.

3

– Ку-у-урс! К торжественному маршу!

По этой команде командиры, четко печатая шаг, вышли из строя и заняли свое место во главе вверенных им подразделений.

– Поротно! На одного линейного дистанции!

С правого фланга, дробно топоча каблуками по древней брусчатке, двинулись линейные.

– Равнение направо! – Начальник курса набрал в легкие побольше воздуха и надсадно рявкнул: – Шаго-ом марш!

От тяжкого удара почти пяти сотен кованых каблуков в воздух взвились тучи местных галок и ворон, оккупировавших деревья близлежащих дворов и бульваров. Но тут оркестр грянул марш, мгновенно заглушив птичий гомон. Первый выпуск сержантского факультета Его Величества Московского высшего военного командного института двинулся по брусчатке во главе войск Московского гарнизона. Его Величество, стоявший на легкой переносной трибуне, устроенной метров на пятьдесят ближе к Спасским воротам, чем когда-то был мавзолей, удовлетворенно кивнул и повернулся к министру обороны.

– Ну как вам ваши орлы?

Тот кивнул, довольно улыбнулся и, наклонившись к уху Его Величества, зашептал:

– А знаете, я не очень-то верил, что нам это удастся. Убедить несколько тысяч уже отслуживших молодых людей вновь вернуться в казарму еще на пять лет… тем более в нашу армию…

Его Величество усмехнулся. В министре обороны сразу чувствовался гражданский. Ну какой генерал мог бы себе позволить так говорить об армии…

– Они возвращаются в нашу армию именно для того, чтобы она вновь стала полностью нашей. Причем не только для тех, кто носит погоны, а для всего общества. А то ведь, несмотря на все потуги вашего министерства, для существенной части общества она остается пока чем-то вроде пугала. Я очень надеюсь, что большинство молодых людей, которые маршируют сейчас перед нами по этой древней брусчатке или проходят в этот момент торжественным маршем по центральным площадям других городов, понимают это и готовы выполнить свою задачу.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5