Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Игры богов (№2) - Молчание бога

ModernLib.Net / Героическая фантастика / Золотько Александр / Молчание бога - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Золотько Александр
Жанр: Героическая фантастика
Серия: Игры богов

 

 


– Извини, – без всякого раскаяния в голосе сказал Громовержец. – Забыл тебя предупредить. Очень торопился. Знаешь, выполнение условий Договора отнимает много сил и времени. Нам ведь нужно, как ты понимаешь, следить за океаном, отслеживать, чтобы никто из людей... кроме тех, кто имеет Разрешение, не смог проникнуть в Западный мир. Мир дикарей и богов, имевших глупость согласиться на условия Договора.

Громовержец махнул рукой, и волны вокруг него взорвались стеклянной пылью, больно хлестнув Хозяина по лицу. Из рассеченной брови потекла кровь.

– Больно? – спросил Громовержец и сам себе ответил: – Больно.

Идеальный ровный круг среди хаоса мертвых волн. Хозяин провел рукой по лицу и стряхнул кровь на искрящуюся пыль под ногами. Здесь, над океаном, солнце еще не село.

– Красиво, – сказал Хозяин. – Ты мне только это хотел показать? Спасибо.

– Не за что, – развел руками Громовержец. – Я хотел поговорить с тобой без свидетелей. И без той вони, которой ты себя окружил. Ты когда мылся последний раз? У проклятых язычников был такой глупый обычай – смывать с себя грязь. Так, чтобы не воняло. А вы, просвещенные христиане...

– Это не ко мне, – сказал Хозяин. – Я не крещен.

– Что? – изумился Громовержец. – Не крещен? Защитник и опекун этих самых христиан...

– Я не защитник, – спокойно возразил Хозяин. – И Ловчий...

– Его теперь зовут Ловчий! – восхитился Громовержец.

– И ты это прекрасно знаешь. И так же прекрасно ты знаешь, что актер из тебя – никудышний. И что твое гримасничанье означает только одно – ты хочешь мне что-то сообщить. Нечто неприятное.

Гулкие удары пронеслись по кругу, свернулись в тугую спираль и взлетели к небу. Хозяин не сразу понял, что Громовержец аплодирует.

– Отлично сказано. Гениально, – Громовержец перестал хлопать в ладони. – Ты, как всегда, все верно увидел и понял. В этом с тобой может соревноваться только Ловчий. Вы – парочка блюстителей Договора, умные, честные, неподкупные...

– Что-то случилось? – спросил тихо Хозяин.

– Случилось? Случилось... – Громовержец сел, поджав под себя ноги. – Посмотри на меня... Посмотри. Ты помнишь, каким я был раньше? Я был богом. Богом. Одним из богов... Мне не приходилось каждый день и каждое мгновение думать о Силе, не приходилось выпрашивать и выменивать ее крупицы...

– Это делали за тебя твои ипостаси. Аватары. Конечно, легче собирать...

– Да не в этом дело, – устало махнул рукой Громовержец. – Вовсе не в этом дело. Каждый день я прихожу к людям. Каждый день я должен следить, чтобы мне приносились жертвы и чтобы никто вдруг не додумался до Кровавой жертвы. А эти людишки поклоняются мне как богу плодородия, одновременно приносят жертвы своим предкам и деревянным истуканам. И камням... А я – не истукан. И не их предок. И у меня поперек горла становится это их жертвоприношение. Мне и Псу-защитнику. Я не пес! Я – бог. И я...

Громовержец вскочил на ноги.

– Эти земли – они не подходят для богов. Это земли, в которых далее боги могут умереть. Это земли сумасшедших богов. Не Безумных, пораженных Кровавой жертвой, а сумасшедших. Это тюрьма. Тюрьма. И мы в ней заперты уже почти тысячу лет. Тысячу бесконечных лет мы носимся от стойбища к деревне, от деревни к городу и обратно. Успеть заработать немного Силы. Там чуть-чуть, там чуть-чуть. Но зачем она нам? Волны превращать в стекло? Возводить гигантские статуи на островах? Расчерчивать горные долины? – Громовержец засмеялся, и в смехе его Хозяину вдруг почудилось безумие.

Громовержец присел на корточки, провел руками по щекам, смазывая узоры, превращая лицо в маску, покрытую потеками красок.

– Поначалу все казалось не таким страшным... И вы с... да, с Ловчим, умеете уговаривать. Дескать, там – делайте, что хотите. А за эту линию – нельзя. Только с разрешения Смотрящих за Договором. Действительно – что там этот кусок земли, если богам отдается два материка. И еще Южный материк, и тот, что покрыт льдами. И острова... Люди не смеют заплывать к ним, а боги не смеют...

– Боги не смеют! – закричал Громовержец. – Боги! Не смеют? Да, конечно. Мы поклялись Камнем, Рекой и Бездной, и эта клятва сильнее каждого из нас. Поклялись и люди... Люди – поклялись. Только... Только боги свою клятву нарушить не могут, а люди... Для них любая клятва – только слово. Сегодня дал, завтра – забыл. Взял назад.

– Они его держат, – сказал Хозяин.

Он помнил тот день. Помнил, будто все произошло только вчера.

Боги, принесшие клятву им двоим. И люди... Один человек, от имени всех. Боги не могли нарушить договор, а за людьми должны были следить Смотрящие. Люди, христиане, могли обращаться к богам только через Смотрящих, а те могли действовать среди людей только с разрешения Церкви.

– Ради чего? – спросил Громовержец. – Ради того, чтобы найти этого... Этого...

Громовержец снова махнул рукой.

– Мы тихо сходим с ума, – сказал Громовержец, – один за другим. Это не безумие, Кровавая жертва. Это просто медленное угасание разума. Ум засыпает, и никто не знает, каких чудовищ он породит во сне... Мы не можем нанести вред людям Восточного полушария. Мы. Мы, боги. Но Договором не предусмотрено нанесение вреда руками самих людей. Или животных. Или еще чего... Это не я придумал, и не Дева. И далее не Охотница с Воином. Это придумал Певец. Наш милый Певец, мягкий, словно воск под солнцем. Добрый и улыбчивый, любящий выпить и не дурак по бабам. Ему не повезло. Он не нашел себе место по способностям. Обитатели этих земель не склонны отдавать своих баб богам. Разве что на нескольких островах... И наш Певец подрабатывает на свадьбах и похоронах. Он еще может заставить людей смеяться и плакать. Но не более того. И вот он однажды пришел ко мне... Такой радостный. Я придумал, говорит. Придумал. Нужно просто очистить земли от людей. Не огнем, не потопом... Не нужно... А просто болезнь. Неизлечимая болезнь, которая будет переходить от одного человека к другому. А понесут эту болезнь полчища маленьких убийц... Крысы. Они могут плодиться. И их трудно убить. И только он, Певец, сможет остановить крыс. Он уже придумал, как ими управлять. Музыка. Простенькая мелодия, которую можно будет сыграть на любом, самом вульгарном инструменте. И когда девять десятых людей вымрут от болезней, тогда оставшиеся в живых станут приносить жертвы не придуманному нами Спасителю, а тому, кто их действительно спасет.

– Ты отговорил его? – спросил Хозяин.

Такая мысль приходила ему в голову. Одно могло остановить Певца – он сможет вернуться только с разрешения Смотрящих. А такого разрешения они не дадут. Тем более, после эпидемии.

Громовержец на вопрос не ответил. Он смотрел в одну точку, не мигая, словно неподвижность волн передалась и ему. Хозяин оглянулся, проследил за взглядом.

Прямая тропинка, прорезающая волны.

– Только один Мастер чувствует себя прекрасно... Ему всегда нравилось возиться с людьми. Он их учит строить, писать, ковать и вырезать....

Громовержец оборвал фразу и посмотрел в глаза Хозяину.

– Мы хотим вернуться, – сказал Громовержец. Прошептал.

– Мы отдадим все что угодно. Все, что вы с Ловчим попросите. Становитесь верховными богами... Спасителем и Переспасителем... Мы будем отдавать вам всю Силу... Почти всю... Ведь сейчас все создано так, что очень просто, ничего не меняя, получить прежнюю власть. Нет богов, есть только один Бог. Займите его место. И отдайте нам места святых и ангелов... Люди будут молиться... Будут... Да они даже счастливы будут, эти люди. Они не будут молиться впустую, пытаясь достучаться до небес, которых нет. Они будут получать по делам своим. По своим молитвам, не дожидаясь страшного суда и загробной жизни. Мы даже сможем давать им бессмертие. И сможем создать Царство Божие на земле... Ты же знаешь... Это просто. А вы будете следить, чтобы мы не нарушили этого, Нового Договора. Ты же знаешь, что люди переполнены Силой, которую впитывают в себя из земли и воздуха, от звезд и Солнца... И ты знаешь, что если они не будут отдавать эту Силу, то просто погибнут, перестанут быть людьми, превратятся в чудовищ... Ты же это знаешь!

– Я – знаю, – кивнул Хозяин. – А откуда это знаешь ты? Ты ведь не бываешь в том мире. Тебе и остальным это запрещено Договором... Откуда?

– Значит – нет? – спросил Громовержец.

– Значит – нет, – сказал Хозяин.

– Значит – чистенький? – спросил Громовержец. – Значит – оставишь нас здесь только ради того, чтобы искать несуществующего? Искать того, кого мы сами придумали?

– Думай как хочешь, – сказал Хозяин. Громовержец сжал виски руками. Выпрямился.

– А люди это оценят? – спросил он. – Они хотят, чтобы было по-твоему? Ты у них спрашивал? А если людям нужен не бог и святые, которые... от имени которых им обещают счастье, а бог и святые, которые могут дать это счастье. Сейчас. Сегодня. Немедленно. Каждому – по деяниям его.

Хозяин молчал.

– А ты не думаешь, что и люди ломают голову над тем, как отменить Договор? Что они уже начали...

– Ты мне что-то хочешь сказать? – спросил Хозяин. – Ты что-то знаешь?

Громовержец двинулся по кругу, обходя Хозяина и глядя себе под ноги. На пыли, оставшейся от рассыпавшихся волн, оставались его следы. Следы босых ног.

– Я сказал то, что сказал. А что услышал ты... У людей есть то, что они могут предложить богам. У богов есть то, что нужно людям. И что они уже начали получать...

– Ты имеешь в виду серебро?

– Ерунда. Серебро из Западного мира, которое ваши бородачи на кораблях перевозят в Восточный мир... Это только символ. Дырочка в занавесе, который вы повесили между этими мирами. Красный крест на белом поле – забавный символ. Красное противостоит белому. Белое – Бог. Ваш Бог. Что же тогда красное? Из чего тогда состоит крест? Эти парни в плащах прекрасно понимают, что находятся в исключительном положении. И с ними можно договариваться.

– Богам запрещено разговаривать с посланцами, – сказал Хозяин.

– Но посланцам не запрещено оставлять послания на берегу, на том месте, где они забирают серебро...

Под ноги Хозяина упал свиток пергамента.

– Прочитаешь на досуге, – сказал Громовержец. – В этом письме они уже благодарят.

– За что?

– Корабль амброзии. Сомы. Пищи богов. Целый корабль. Много?

Хозяин сжал кулаки.

– Целый корабль бессмертия – неплохо? И кто-то сможет противостоять вам, нашим великим Смотрящим. И сможет купить любого. Ты же знаешь, как ценилась даже капля амброзии, – Громовержец продолжал идти по кругу.

Его следы сливались в сплошную полосу, кольцо, в центре которого стоял Хозяин.

– У тебя осталось не так много времени, – сказал Громовержец. – Тебе придется выбирать. Так или иначе, все изменится. Всё. Люди не любят ждать. Мы, старые боги, знаем это лучше, чем кто бы то ни было. Дашь на дашь. За все нужно платить. Либо ты пустишь нас... либо они найдут способ разорвать Договор только для себя. Со своей стороны. Полагаешь, у них это не получится?

Хозяин отвел взгляд.

– Считалось, что никто, а тем более человек, не сможет победить Верховного бога – помнишь Ясноглазого? – и все-таки нашелся человечек по прозвище Ловец, который умудрился отправить Верховного в Бездну. Тебе ли этого не знать.

– Ты мне все сказал, что хотел? – спросил Хозяин.

– А я тебе ничего и не собирался говорить, – рассмеялся вдруг Громовержец. – Я позвал тебя, чтобы спросить – все с тем кораблем получилось нормально?

– Да, спасибо. Точно в назначенное время. И очень аккуратно. Спасибо.

– Ну что ты... Я ведь когда-то в тех местах был морским богом. Еще помню все течения и ветры. Берется корабль, обрывается у него руль к свиньям собачьим, затем ветер и течение. И корабль мчит себе в волнах на раздутых парусах. Может еще что нужно? Флот утопить или остров? Мне, знаешь, как остальные завидовали? Предлагали меняться... Много чего предлагали... За мгновение на старых землях.

– Пока ничего не нужно, – холодно ответил Хозяин. – И если я тебе тоже уже не нужен...

– Как это не нужен? Ты один из символов равновесия и нового порядка. Ты нам нужен всегда... И сегодня в частности. Есть один пункт в Договоре...

Хозяин чуть приподнял бровь. Боги пытаются трактовать Договор. Искать прореху. Первый пункт Договора гласит, что любое возможное разночтение трактуется в пользу людей и окончательное решение по нему принимается Смотрящими.

– По поводу того, что боги должны останавливать корабли, идущие по Океану на Запад, – лицо Громовержца не выражало ничего, но Хозяин понимал, каких усилий это богу стоит. – Мы их должны останавливать?

– Да, – подтвердил Хозяин.

– Жаль, – покачал головой бог. – А мы их раньше убивали. Только сегодня сообразил – останавливать.

Громовержец обвел руками вокруг себя.

– Много Силы требует, долго не удержать... Два корабля дошли почти до самого восточного побережья. На одном полсотни смертных и на другом три с половиной десятка. Сейчас бедняги мечутся между мачтами, а некоторые так даже молятся своему Богу. Спаси, говорят, Спаситель. А у нас тут заковыка образовалась. Ну остановил их я. Дальше? Рано или поздно Сила у меня закончится, сколько там у меня ее сейчас... И корабли поплывут дальше с обгадившимися от испуга людьми» И доберутся до побережья при таком ветре через пару дней. Что делать, Смотрящий?

Хозяин молчал.

– Ты должен принять решение при разночтениях. Что будет на пользу людям? – Громовержец указал рукой на прорубленную в волнах тропу. – Вон там кораблики, может, посмотришь?

Тропа из нефрита. Почти сотня жизней. Ухмылка на лице бога. И краска, размазанная по коже, уже не была остатками рисунка. Лицо смерти.

– Их нужно убить... – сказал Хозяин.

– Не слышу! – поднес ладонь к уху Громовержец. Глуховатая смерть.

– Их! Нужно! Убить! – выкрикнул Хозяин.

– И кто это должен сделать? – смерть улыбнулась. -Ты.

– Я?

– Пожалуйста, – попросил Хозяин. Громовержец подошел вплотную к Хозяину, заглянул ему в глаза.

– Что так? Ведь раньше вы вместе с Ловчим легко выжигали целые города. Даже в Книге это запечатлено. Карающей десницей Господа вы были, милые мои. А сейчас нужно только оправить на дно две скорлупки... Что так?

Слабо?

Хозяин молча пошел по тропе.

Громовержец шел следом.

– Останься здесь, – не оборачиваясь, отмахнулся Хозяин.


– А ты – останься, – сказал Егерь, когда все командиры двинулись к выходу из дома.

Ловчий вопросительно указал на себя пальцем.

– Не прикидывайся, – Егерь аккуратно собрал кресты со стола и ссыпал их в мешочек. – Присядь к столу.

Барон в дверях оглянулся и с ухмылкой подмигнул Ловчему.

Ничем хорошим такие разговоры наедине с Егерем не заканчивались – это прекрасно знали все командиры охотников. Тем более – после таких новостей и распоряжений, как в эту ночь.

Новости делились на плохие и страшные. Были еще и странные, но мало. Плохие новости. Отряды погибали один за другим. Таких потерь не было никогда. И получалось так, что на будущий год может не остаться ни одного отряда. Из этого следовало, что некому будет гонять нечисть по лесам и весям. Это – не говоря о том, что никто не хотел умирать. Одно дело – случайно, в бою, по пьянке или по невезению. Но идти в бой, чтобы с гарантией подохнуть за правое дело...

Какое оно, на хрен, правое, если победят враги Господа? Эту философскую базу под общее негодование подвел Трубадур, и каждый получил возможность отстаивать свои интересы исходя из всеобщего блага и победы добра над злом.

Егерь переждал общий крик. Егерь не отреагировал на въедливость Трубадура и откровенную грубость Барона. На молчание Ловчего он тоже не отреагировал. Просто в какой-то момент ладонь Егеря опустилась на стол – и все замолчали. Потом Егерь заговорил, а командиры отводили глаза, хмыкали и откашливались. Егерь умел говорить доходчиво и убедительно.

Очень скоро все поняли, что война продолжится. Но условия будут другие.

– Это какие? – поинтересовался Кабан. Егерь замолчал, а на Кабана зашикали. Кабан втянул голову в плечи и пробормотал что-то вроде: «Ну чего там, и спросить нельзя, я ведь как лучше, говори, Егерь, чего там...»

Все отряды расформировываются. Тишина. Кто-то из командиров уронил на пол кинжал, который крутил в руках перед этим, да так оружие и не поднял. Командиры потрясенно смотрели на Егеря, Егерь смотрел на кресты, лежащие перед ним, а Ловчий с трудом сдерживался, чтобы не вздохнуть.

Всё как всегда. Все снова идет в задницу. Самую грязную и смердящую задницу. Почему все всегда делается наоборот. Наоборот, блин. И непонятно только одно – это сам Егерь придумал, или его просветили из Рима? И тот, кто это придумал, – понимал, что делает? Глупость или ошибка. Или подлость, успел подумать Ловчий, прежде чем Егерь продолжил.

Нет, сказал Егерь, Отряды не упраздняются, Черный крест будет продолжать борьбу даже теперь, когда Те – Егерь называл врагов всегда именно так – Те, кажется, переходят в наступление. У них нет времени на создание новых отрядов. И придется привлекать наемников. Командиры заворчали. Охотники не любили наемников. Наемники отвечали им взаимностью. Да, охотники получали за свою работу деньги. Но то, что наемники, отработав плату, могли перейти на сторону бывшего врага, а потом, выполнив заказ, снова вернуться, – вызывало отвращение. Может быть оттого, что у охотников был враг, перейти на сторону которого было вообще немыслимо?

Воевать на стороне оборотней и упырей? Охранять ведьм и колдунов? А наемники... Все помнили историю того же Черного, который, прежде чем добрался до колдуна с Озера, был вынужден разобраться с двумя десятками наемных лучников. Колдун потрошил детей для своих снадобий, а наемники следили, чтобы ему не помешали.

Черный тогда, вырвав у колдуна язык и обрубив ему руки, чтобы пресечь попытки колдовства, прежде чем разжечь костер, рядком выложил на площади городка и тех наемников. Вначале живые и мертвые лежали вперемежку, потом все стали мертвые.

Не за что было любить наемников.

– Из Рима прислали деньги, – пояснил Егерь. – Много. Достаточно для того, чтобы каждый из ваших людей получил под свое начало Охотничий отряд.

Ловчий закрыл глаза. Командиры снова зашумели.

– Я сказал, – Егерь снова хлопнул ладонью по столу. – А вы, господа командиры, будете командовать десятью отрядами. Каждый из вас получит сейчас от моего помощника бумагу, в которой указано, куда и к кому надлежит всем вам отбыть. Жалованье, соответственно, увеличивается. Можете порадовать своих людей.

Свободны, сказал Егерь. И потом, когда все двинулись на выход, Егерь приказал Ловчему остаться.

– Недоволен? – спросил Егерь, когда они остались вдвоем.

– А это что-то изменит? – поинтересовался Ловчий.

– Нет.

– Тогда – доволен. До тошноты. Сами придумали, или в письме приказ пришел?

– А это что-то изменит? – спросил Егерь.

– Да, – сказал Ловчий. – Тебе в морду плюнуть или кому другому?

Егерь положил высохшие пальцы на мешочек с крестами.

– Старику в лицо? – спросил Егерь, помолчав.

– Сколько тебе было от роду, когда мы познакомились? – спросил Ловчий.

– Пятнадцать.

– А мне? – спросил Ловчий.

Егерь чуть улыбнулся. Потом покачал головой:

– Нечестно.

– Честно-нечестно, – проворчал Ловчий. – Я тебе предлагал снадобье?

– Предлагал, – кивнул Егерь.

– И куда ты меня послал?

– Повторить?

Ловчий стукнул кулаком по столу.

– Вот всегда так – и я не могу понять, отчего. Сволочь разная, узнав о возможности вернуть молодость и не стареть, на коленях ползает, норовит в задницу поцеловать, а нормальный... – Ловчий вздохнул.

– Мне некогда ползать на коленях, – сказал Егерь, – Мне воздастся после смерти. И я не хочу упустить свой шанс, заключая договор с дьяволом.

Свеча, стоявшая на столе начала чадить. Ловчий протянул руку и аккуратно снял нагар пальцами. Огонь потерся о его пальцы щекой.

– А на упыря, значит, дьявола можно посылать, с крестом серебряным на шее? Можно? – Хотя – да, – кивнул Ловчий. – Ты прав. Лучше не рисковать. С другой стороны... Ты помнишь историю о том, как Иисус спускался в Ад и освободил всех, кроме святых и праведников? Не помнишь? Ну да, ее автора назвали еретиком. Чуть ли даже не ересиархом...

Ловчий посмотрел в глаза Егерю.

– Не испугаешься?

– Я знаю тебя уже сорок лет, – еле заметно улыбнулся Егерь. – Ты – мое наказание. И мое испытание.

– Вот-вот, – подхватил Ловчий. – Когда Иисус вошел в Ад и сообщил всем, что дорога свободна и можно всем валить прямо на небо, грешники, слабые духом и податливые на соблазны, ломанулись дружною толпою. А хлебать жидкий огонь гордо остались праведники и святые, ибо заподозрили тут еще один соблазн лукавого, подлую провокацию и испытание. Конец истории.

– Святых в аду не было, – сказал Егерь. – И праведников...

– Не богохульствуй, – поднял указательный палец Ловчий. – Не нужно. Забыл, что ли, что до искупления все были обречены? Праведный, не праведный – будь добр за Стикс.

Егерь тяжело вздохнул. Ловчий кашлянул:

– Извини, увлекся. Зачем меня оставил? О молодости поговорить? Я ведь свой отряд распускать не буду. Должен же хоть один нормальный отряд остаться.

– Я знаю. Я даже знаю, где бы ты сейчас хотел оказаться, – Егерь взял мешочек со стола и повесил его себе на пояс.

– Ну-ка, ну-ка? – поинтересовался Ловчий.

– Если угадаю – просьбу мою выполнишь, личную?

– Чем поклясться?

– Просто согласись.

– Просто согласен.

Егерь встал, держась за поясницу, со стоном выпрямился. Его тень уперлась головой в потолок.

– Ты хочешь поехать к своему старому... старинному приятелю. На побережье.

– Твою мать, – лаконично выразил свое изумление Ловчий. – Пророческий дар открылся?

– Да ты, сколько помню, всегда к нему уезжал. Когда шкуру нужно было сменить – лет двадцать назад? – уезжал. Он тогда жил в горах. После того турнира, помнишь?

Ловчий улыбнулся. Турнир тогда получился знатный. Незабываемый получился турнир. После этого действительно пришлось исчезнуть, чтобы не вызывать расспросов и подозрений. И чтобы иметь возможность вернуться к Охотникам снова, когда старые командиры уйдут.

А в Отрядах его подменил Хозяин. Чтобы через несколько лет уйти, оставив по себе славу счастливчика и гуляки.

– Хорошо, – сказал Ловчий. – Давай личную просьбу.

– И приказ из Рима, – Егерь открыл сундук, стоящий у стены, достал шкатулку и со стуком поставил ее на стол перед Ловчим.

– Все-таки приказ из Рима, – Ловчий подвинул к себе шкатулку.

– Запечатано. Приказано – вскрыть только в замке Хозяина. Кстати, он что – теперь отхватил себе замок?

– Запечатано... Мама дорогая! Личная печать! Вскрыть только в замке! – щелкнул, обрываясь, шнурок. – Красиво написано! Умеют же люди!

Егерь ждал с каменным лицом. Вообще-то, Ловчего уже можно было забивать в колодки за нарушение приказа, но, во-первых, Ловчего уже один раз пытались заковать на глазах Егеря, во-вторых, Егерь прекрасно помнил, чем это закончилось, в-третьих, Егерь не любил повторять чужие ошибки. Ну а в-четвертых взаимоотношения Ловчего и его приятеля со Святой Церковью были отношениями сугубо личными и, на взгляд Егеря, странными. Но кого интересуют взгляды старого охотника на нечисть? Разве что самого охотника, да и то не всегда.

– Ладно, – сказал Ловчий, пряча свиток за пазуху, – это мы обсудим уже в замке. Ты чего хотел?

Егерь вздохнул, на лице вздулись желваки.

– Ты помнишь мою дочь? – спросил Егерь.

– Дочь? – задумался Ловчий. – Дочь... Конечно, помню!

Он действительно помнил девчонку. Охотники редко обзаводятся семьей. И некогда, и не хочется, чтобы какая-нибудь тварь отомстила детям за папину работу. Был такой случай.

О том, что у немолодого уже Егеря родилась дочь, Ловчий узнал одним из немногих. Милая такая девчушка. Они с Егерем проезжали через ту деревню, когда дочке было что-то около пяти лет. А сейчас ей уже должно быть... Что-то около шестнадцати лет. Взрослая уже. Не исключено, что уже года три как замужем.

– Я... – сказал Егерь и откашлялся. – Понимаешь... Это было совсем не похоже на всегда уверенного предводителя Отрядов. Таким Ловчий не видел его никогда. Разве что в тот день, когда они вошли в мертвый город, вычистили его от кровососов и обнаружили среди заброшенных домов две сотни детей. Дети копошились в закрытой церкви, а когда Охотники стали выводить их на улицу, девочка постарше, лет семи, попросила вдруг, чтобы ее не убивали, что она еще может давать кровь. И чтобы братика ее... тоже.

Как они тогда пожалели, что упыри уже мертвы!

– Моя дочь, – сказал Егерь. – Моя дочь... Понимаешь, я сам хотел. Понимал, что нельзя тянуть... И... Честно, ждал тебя. Твой отряд. Хотел попросить, чтобы вы помогли.

Левая щека Егеря дернулась. Казалось – это было невероятно – казалось, что он вот-вот заплачет. Огонек свечи отразился в его глазах. Егерь отвернулся.

– Я не знаю, как это получилось, – сказал Егерь дрожащим голосом. – Как... Она стала... стала оборотнем. Не знаю как... Укус... Сглаз... Колдовство... Не знаю. Год назад. Целый год назад, почти сразу после того, как я к ним приезжал. И моя жена... Она пыталась это скрывать. Пыталась прятать дочь. И мне ничего не написала, не передала... На что она надеялась?

Егерь ударил кулаком в бревенчатую стену. С силой ударил, будто это могло что-то изменить.

– Ты знаешь, как оно бывает с молодыми оборотнями... Сила, сила бродит по жилам, кажется, что это награда, что можно легко заглушить зов крови, можно оставаться человеком даже в шкуре. Даже в шкуре...

Ловчий это знал. Некоторое время они брали оборотней живыми, но не передавали епископу – раньше епископу такое требование и в голову не могло прийти, – а допрашивали. У них здесь, в Черном кресте, была серебряная клетка. И, прежде чем вымолить смерть, оборотни подробно рассказывали о своих ощущениях. О том, как пытались жить среди людей, как пытались утолять жажду крови зверьем, как потом понимали, что от них почти ничего не зависит... Оборотни очень выносливые твари, и приходилось становиться очень изощренным, чтобы заставить их разговориться.

– А потом все вдруг сразу и всплыло. Я даже не знаю, что было бы лучше. Проходил отряд местного барона... И ведь, черт, знали же все, что мои – свободные. Что никто, даже барон не может им ничего приказать... Они пришли на постой, барон, оруженосец и паж. И потребовали... Жена попыталась уговорить... Все происходило во дворе, слышали люди. Дальше... Только когда послышались крики, люди бросились к дому. Она настигла оруженосца у самого забора. Наш сельский священник мне написал в письме. Большой черный зверь. Никто ничего и сделать не успел. Голова полетела в сторону, кровь вокруг... Люди шарахнулись, а она, дочка, бросилась в лес. Подбежавшие люди барона нашли в доме то, что от барона и от пажа осталось... И жену мою, живую. Она кричала, что дочь не виновата, что барон хотел сильничать...

Люди барона ее сожгли, в доме. И ушли. А дочь... Дочь осталась возле деревни. Священник пишет, что людей она не трогает, нападает на скот. Пока не трогает. Но для тамошних жителей корова – бесценный клад. Даже овца... Они собираются устроить охоту. Решили вызвать Отряд. Они не знают, кто я. Знает сельский священник. И он просит...

Снова удар кулака в стену. И снова. И опять. Удар. Капля крови ударила по столу перед лицом сидящего Ловчего.

– Они были готовы терпеть еще месяца два, не больше. Письмо долго везти ко мне. Вначале в город, потом епископу, потом пережидали распутицу... остался месяц.

Ты успеешь съездить в замок, решить там всё и добраться в мою деревню... Я уже написал письмо, тебя будут ждать.

– Ты хочешь, чтобы я ее вывез? – глядя перед собой на сучок в стене, спросил ровным голосом Ловчий.

– Я хочу, чтобы ты ее убил, – сказал Егерь. – Быстро, кик ты умеешь.

– Хорошо, – сказал Ловчий и встал из-за стола. – Я сделаю. Выеду прямо сейчас.

– Переночуйте, – неуверенно предложил Егерь.

– Дорога на побережье, там немного, а потом дорога туда... Не хочу попасть под февральские дожди. И так морозы что-то слишком долго. Снега такого я не видал в этих местах уже давно, – Ловчий попытался улыбнуться старику.

Тот стоял лицом к стене, будто рассматривал кровавое пятно на стене.

Левша будет ворчать, подумал Ловчий. И Гвоздь. Плечи Егеря вздрагивали.

– А как ее звали... зовут? – спросил Ловчий.


– Как тебя зовут? – спросил ее аббат.

Она теперь знала, что его нужно так называть. Ей сказала сестра. Всех женщин в монастыре, узнала она, нужно называть сестрами. Мужчин – братьями. А его – аббатом.

Зачем ему мое имя, подумала она. Мое имя осталось там, за воротами, от одного воспоминания о которых боль сводила тело.

В первые дни, когда луна все еще продолжала пытать ее по ночам, казалось, что серебро на воротах – чтобы не позволить им отсюда уйти. Им. Она не одна здесь такая. Не одна. Не одна она сжимает голову руками, когда звучит колокол.

Но потом она увидела, что изнутри ворота серебром не покрыты. Просто дерево. И обычное железо. Каждый может уйти, поняла она. Просто отодвинуть дубовый засов и уйти. Когда не останется сил терпеть боль... Когда колокольный звон... Когда пропитанная серебром вода... Когда крест... Когда кровь, которую выливают в бадью у тебя на глазах...

Начинало казаться, что, как бы там, за воротами, ни было плохо, здесь еще хуже. Начинало казаться, что лучше вернуться туда.

Она видела, как бьется, закатив глаза и брызжа пеной, монашка. Монашка шла из коровника с деревянным ведром, когда ударил колокол. Монашка вскрикнула, запрокинулась и упала на мощенный гранитными плитами двор. Потекло молоко из отброшенного ведра.

И никто не заметил. Двое монахов продолжали чинить дверь в столовую, другая монашка, несколько мгновений назад разговаривавшая с несчастной, прошла мимо, осторожно переступив белый ручеек.

Как зовут тебя, спросил аббат в то утро. Уже после того, как она стояла на коленях, пытаясь зажать уши, и смотрела на изгибающееся тело монашки. Так обнаруживают ведьм, вспомнилось тогда. Находят – и на костер.

Там, за воротами. Не здесь. Здесь никто не замечает этого. Здесь все это знают.

Ведьмы и оборотни. И упыри, которые выходят во двор, только надвинув капюшон. И надевают перчатки, когда выполняют работы по хозяйству. На четвертый день своего пребывания в монастыре она видела, как сучок разорвал такую перчатку. Прямо под лучами скупого зимнего солнца. Монах вздрогнул, топор выпал из руки, звякнув на камнях. Из дыры на перчатке показался дымок. Запах... Словно кислота, которой обрабатывают кожу в дубильнях. Еще пахло разлагающейся плотью. И дымом. Болью пахло и ужасом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5