— После исполнения первого эпизода в затяжной бой не ввязывайтесь, капитан. Отрывайтесь сразу и выводите преследователей на джип, а потом петляйте, петляйте, капитан, сбивайте их со следа.

— Есть вывести на джип и сбить со следа! — чеканит капитан, в темноте мелькает тень козырнувшей руки.

— И еще... — уверенно и очень спокойно продолжает Сарматов, холодно и неприязненно. — Если десятого нас на точке рандеву не будет — сразу уходите на запасную точку и ждите там. Ни под каким предлогом не выходите в эфир, капитан. Вопросы есть?

— Вопросов нет, задание понятно, товарищ майор! — отвечает Савелов. — Удачи вам! — вдруг прибавляет он, смазав последнее слово, будто испугавшись чего-то.

— Удачи и вам, Савелов! — отвечает майор, и на сей раз в голосе его слышится вполне искреннее сочувствие и обеспокоенность.

Под шакалий вой, неумолчно несущийся из расщелины, Савелов под прикрытием одного из «кустов» растворяется во мраке «зеленки».

Вслушиваясь в вой и лай, доносящиеся со стороны «зеленки», часовые перед дувалом сонно переговариваются на фарси:

— В джихад — скота мало, хлеба мало, детей мало, женщин много, могил моджахедам много... О Аллах, милостивый и милосердный, покарай гяуров урус-шурави, принесших правоверным разорение!..

Где-то близко через шакалий вой прорезается собачий визг.

— Вах, вах, вах!.. Совсем осмелели шайтаны — на собак уже нападают! Вах, вах!

Часовые горестно трясут тюрбанами и погружаются в дремоту под отдаленный шакалий вой и стрекот цикад. Они не успевают даже вскрикнуть, когда на них наваливаются возникшие из ночного мрака люди-тени в черных масках на лицах. Они срывают с часовых халаты и тюрбаны, а тела уносят под мрак «зеленки». Там, под прикрытием деревьев, их трупы обнаружат не скоро. Двое из ночных призраков облачаются в тюрбаны и халаты и остаются сидеть на корточках у стены дувала, вот только на фарси больше никто не говорит. Трое, перебросив через дувал рюкзаки, скрываются во дворе дома.

Под платаном тревожно храпят кони, чувствуя, что вокруг происходит что-то неладное. Часовые у входа в дом настороженно оглядывают двор, но, не заметив ничего подозрительного, успокаиваются и, сунув под язык очередную порцию терьяка, снова засыпают с открытыми глазами. Возле одной из стен дома возникает фигура Силина. Оставив под стеной рюкзак, он мгновенно скрывается в кустах. Сарматов тем временем подбирается к храпящим лошадям и успокаивает их, потом с ловкостью кошки взбирается на развесистый платан и скрывается в его густой листве. Прямо под веткой, на которой он затаился, чернеет джип, за баранкой которого спит «зеленый берет». Дождавшись, пока из «зеленки» вновь раздастся шакалий вой, Сарматов бросает в шофера десантный нож. Тут же рядом с машиной материализуется человек-тень и, сдернув с сиденья тело «берета», оттаскивает его в кусты. Скоро он возвращается, уже переодетый в униформу американца, и занимает место за баранкой. Сарматов, по-прежнему сливающийся с веткой платана, облегченно утирает пот с лица.

На востоке занимается розовая полоска утренней зари, выявляя силуэт ближайшего хребта. Из «зеленки» на кишлак начинают наплывать рваные клочья тумана. Внезапно, как по команде, из конца в конец кишлака прокатывается надрывная петушиная перекличка, и под ее сопровождение на одной из улочек появляется фигура муэдзина, направляющегося к старинному покосившемуся минарету, с которого он ежедневно на протяжении многих лет призывает правоверных к утреннему намазу.

Стрелки на часах Сарматова движутся невыносимо медленно. Иногда майору кажется, что они вообще стоят на месте. Тогда он подносит часы к уху, вслушивается в размеренное тиканье и, успокоившись, переводит взгляд на горы, которые рассвет уже начинает окрашивать пастельным розовым светом, гася перевернутый серп месяца, зависшего над «зеленкой».

Проходит еще какое-то время, и вот уже несется с минарета неестественно пронзительный для непривычного уха крик муэдзина. Кишлак оживает, начинается новый день.

За плотными шторами, надежно закрывающими окна дома от любопытных глаз, также начинает угадываться неясное движение. Не сводя взгляда с дверей, Сарматов весь напрягается и нажимает кнопку миниатюрного радиопередатчика у себя на поясе. Едва он успевает это сделать, как дверь дома распахивается. Оглашая двор гортанными голосами, во двор вываливается толпа вооруженных, по-восточному одетых людей. Всего их человек тридцать, не менее. Через несколько секунд в дверях показывается высокий европеец в форме «зеленых беретов» армии США, сопровождаемый седобородым, почтенным эфенди и красивой белокурой женщиной, будто сошедшей с картинки рекламного журнала.

Сарматов достает из нагрудного кармана фотографию, ту самую, которой снабдил его генерал. Майор всматривается в улыбающееся полковничье лицо на карточке, затем переводит взгляд на офицера. Нет никаких сомнений в том, что человек, изображенный на фотографии, ныне прогуливается по двору. Сарматов снова нажимает кнопку радиопередатчика. Тем временем офицер по-восточному церемонно жмет руку эфенди и что-то говорит ему. Красотка переводит его слова. Эфенди склоняется в поклоне. Разговор закончен, офицер галантно раскрывает перед женщиной дверцу джипа и помогает ей устроиться на заднем сиденье. Толкнув крепко спящего водителя, офицер начинает устраиваться рядом с ним, и в тот же миг с ветки платана на него обрушивается Сарматов, с помощью «проснувшегося» водителя защелкивает на запястьях янки наручники. Трое людей в черных масках появляются из кустов, забираются в джип и выбрасывают из него зашедшуюся в крике красотку. Ее крик тонет в грохоте пулеметных и автоматных очередей, прорезавших утреннюю тишину. Под этот грохот джип, протаранив ворота, вылетает из двора, в котором ржанье сорвавшихся с привязи лошадей, крики, стоны и взрывы гранат сплетаются в одну страшную мелодию смерти. Стреляя из башенной пушки, из-за мечети выползает БМП, но залп из двух гранатометов заваливает машину набок и разметывает по сторонам бегущих за ней людей.

За джипом, мчащимся по узким улочкам кишлака, с яростным лаем несутся огромные псы. Преследуют какое-то время его и люди, но их беспорядочная стрельба не причиняет пассажирам вездехода никакого вреда. Алан с Бурлаком отвечают преследователям с заднего сиденья скупыми, убористыми очередями, а Силин деловито разбрасывает за дувалы дымовые шашки.

Опомнившийся американец приходит в себя и пытается выбраться из-под навалившегося на него всем телом Сарматова. Однако выскочить из джипа ему не удается — ударом ребра ладони под основание черепа Сарматов успокаивает янки, и тот оседает, уткнувшись лбом в панель.

— Силин, твоя сольная партия! — кричит Сарматов.

— Есть сольная партия! — отвечает тот и нажимает кнопку радиопередатчика. Через мгновение небо над кишлаком будто раскалывается — огромной мощности взрыв поднимает в воздух богатый дом на его окраине...

...На крутой, жмущейся к скале тропе джип мотает из стороны в сторону. От обрыва к скале, от скалы к обрыву. Порой колеса зависают над пропастью, но сидящего за рулем лейтенанта Шальнова это нисколько не смущает — к его мужественному лицу будто приклеилась снисходительная улыбка, а руки уверенно крутят руль. Снизу, из затянутого дымом кишлака, доносятся нарастающие звуки боя: дробные очереди, разрывы мин и гранат, грозный рев ДШК.

— Мужики не смогли оторваться! — кричит Бурлак, оглядываясь назад.

Алан связывает два пулеметных магазина изолентой и, открывая дверцу джипа, кричит, обращаясь к Сарматову:

— Командир, я вернусь — мало-мало пошумлю, отвлеку от ребят «духов».

— Работаем строго по сценарию, старлей! Сидеть!!! — В голосе Сарматова металл, и Алан недовольно плюхается обратно на сиденье.

Повисает тягостное молчание, и в нем все слышней становятся звуки боя в долине, отраженные скалами, зажимающими верблюжью тропу.

Сарматов смотрит на часы и хмурится.

— Далеко еще? — спрашивает он Шальнова.

— Почти приехали!..

— Вниз спускался?

— Спускался. Все нормально. Высота — пятьдесят два метра.

— Лишь бы из графика не выбиться! — размышляет вслух Сарматов.

На повороте тропы вырастает скала с вцепившимся в нее развесистым карагачом. Шальнов тормозит возле него и бросает:

— Мы на месте, командир! До пакистанской границы отсюда три километра и шестьсот метров. Сведения проверены.

Силин с Бурлаком вылезают из джипа и тянут за собой американца. Тот вскрикивает, и лицо его бледнеет и покрывается бисеринами пота.

— Сармат, у него весь рукав в крови! Видать, зацепило! — кричит Силин и сплевывает со злостью. — Блин, нахлебаемся теперь дерьма, мужики!..

— Внизу посмотрим, что с ним!.. — после минутного замешательства отвечает майор. — Быстрей, быстрей, мужики, пока Савелов там его дружков держит!..

Приковав американца браслетом наручника к ветке карагача, заклеив ему пластырем рот, мужики вчетвером поднимают джип и разворачивают мордой в ту сторону, откуда только что приехали. Шальнов прыгает за баранку. Подняв руку в «но пасаране», он гонит джип обратно в сторону кишлака.

— Не прозевай развилку! — кричит ему вслед Сарматов и, повернувшись к остальным, произносит, неожиданно расплывшись в улыбке: — Это надо же — двойня! Рехнуться можно! По такому случаю его можно было и освободить от такой прогулки. Чего не сказали-то?..

— Сами узнали лишь в Кабуле! — оправдывается за всех Бурлак. — Андрюху, ведь ты знаешь, пока не спросишь, не скажет... Сияет только как ясно солнышко, а в чем дело, не говорит...

— А в Кабуле не выдержал и сказал: один девочка, один малчик! — встревает в разговор Алан и улыбается во все тридцать два белоснежных зуба.

Тем временем Бурлак альпинистским узлом крепит к стволу карагача репшнур, отдает его конец Сарматову, и тот опутывает им американца. К другому концу шнура Алан с Силиным привязывают рюкзаки и опускают их в пропасть. После этого Силин укрепляет на том узле, что на стволе карагача, небольшой цилиндрик взрывателя.

— Быстрей, быстрей, мужики! — торопит Сарматов. — С минуты на минуту здесь пакистанцы будут!

— Ничего, командир! — недобро усмехается Бурлак. — Стежка тут узкая, яма глубокая, а шайтан-труба, — показывает он на гранатомет, — как всегда, в полном порядке!

Алан, а вслед за ним и Силин, держась за репшнур, по очереди спускаются в пропасть. Когда опадает натяжение шнура, Сарматов отстегивает американца от дерева. Тот что-то мычит заклеенным ртом, извернувшись, делает попытку ударить Сарматова головой в живот, и тому снова приходится успокоить его тем же манером, что и в первый раз.

Американца привязывают к веревке, и он, похожий на большую беспомощную куклу, скользит вниз, ударяясь о выступы скалы, мимо черной базальтовой стены, туда, где на дне пропасти бурлит и клокочет горный поток... Наконец американец внизу. Там его отвязывают и кладут на землю. Пришла очередь спускаться майору и в нетерпении переминающемуся с ноги на ногу Бурлаку. Ноги Сарматова и Бурлака упираются в валун на краю бездны. Медленно, рывками скользит репшнур по их спинам и рукам, на которых вот-вот лопнут вздувшиеся от напряжения вены.

Небо над виднеющимся впереди кишлаком затянуто дымом. Джип мчится на предельной скорости. Уже видны языки пламени, пожирающие дома. Звуки боя доносятся из глубины «зеленки». На развилке Шальнов бросает джип вправо, под сень раскидистых деревьев. Едва просматриваемая из-за дыма тропа петляет между корнями деревьев и какими-то широколистными кустарниками. Заканчивается очередная петля. На тропе — трое. Трое в чалмах, опоясанные пулеметными лентами, со стволами, направленными на приближающийся джип.

— О, е-мое!.. Забыл, как янки здороваются! — вслух произносит Шальнов и натягивает на физиономию американскую улыбку.

Джип останавливается шагах в пятнадцати от душманов. Шальнов трясет руками в воздухе, показывая, что у него нет оружия, и вылезает из машины.

Не убирая стволов, «духи» внимательно следят за его действиями. Смотрят настороженно и враждебно.

— Хеллоу! — весело кричит Шальнов и продвигается вперед на три шага.

— Сытоять! Луки ввелх! — кричат те на ломаном русском.

Не переставая улыбаться, Шальнов делает еще несколько шагов и кричит:

— Ай эм солджер оф юнайтед стейт арми! Америкен!

— Сытоять! — упрямо повторяет один из «духов».

Шальнов показывает американского орла на зеленом берете и такого же на армейской рубашке.

— Ай эм фром Америка! — кричит он, продолжая щериться в идиотской улыбке. — Ду ю спик инглиш?

Трое на дороге переглядываются, и один из них недоверчиво переспрашивает, водя перед собой дулом:

— Америка?

— Нес, йес! — радостно кивает Шальнов. — Ай эм фром Пакистан. Вот'с хэппинг?

Душманы снова переглядываются, но уже без прежней напряженности. Один из них, по-видимому, старший, показывает двоим на машину, а сам, не отводя от Шальнова пулеметного ствола, спрашивает, тщательно, с видимыми усилиями подбирая английские слова:

— Хэв ю эни документ?

— Йес, йес! — отвечает Шальнов и достает из нагрудного кармана водительское удостоверение и солдатскую книжку покойного «зеленого берета».

Моджахед ставит пулемет к ноге и, взяв документы, принимается их разглядывать. Шальнов бросает взгляд на джип — те двое, оставив оружие у заднего колеса, шарят в салоне машины. Старший внимательно вглядывается в фотографию на солдатской книжке. Он поднимает настороженные глаза на Шальнова, потом снова опускает их на фотографию, и в этот миг Шальнов бьет его ногой по голове. «Дух», толком не успев понять, что произошло, падает. Подхватив его пулемет, Шальнов стреляет длинными очередями по двоим в джипе. Один из них, переломившись пополам, картинно выпадает из машины, а второй выпрыгивает и бежит к кустам со скоростью, которой мог бы позавидовать олимпийский чемпион. Но очередь все равно настигает его. Она распарывает его спину, и «дух» валится в кусты. В несколько прыжков Шальнов подлетает к нему — молодой афганец лежит на спине, из уголка скривленного в презрительной усмешке рта на его черную бороду течет струйка крови. Гремит еще одна очередь, и на землю падает старший.

То приближаясь, то удаляясь, качается отвесная черная скала. Капроновый реп-шнур скользит рывками по башмакам и ладоням Сарматова. Еще несколько усилий — и его подхватывают руки Алана и Бурлака, помогают нащупать ногами опору. Майор оглядывается по сторонам. Все они стоят на камнях, о которые бьется бурный поток. Сарматов опускает в него запаленное лицо и с наслаждением пьет прозрачную холодную воду. Утолив жажду, он отыскивает глазами Силина:

— Чего ждешь?!

Силин спохватывается и, достав радиопередатчик, берется за концы репшнура.

Укрепленный на карагаче шнур натягивается; вспышка, легкий хлопок, напоминающий пистолетный выстрел, и концы реп-шнура исчезают в пропасти. И в самое время, потому что в тот же миг на тропе показываются два грузовика, набитые «духами». Громыхая разбитыми рессорами, грузовики проносятся мимо карагача в сторону кишлака.

Наконец грохот от промчавшихся машин, несколько раз откликнувшийся эхом в ущелье, стихает. Сарматов утирает пот с лица, смотрит на часы.

— Быстро они очухались... и получаса не прошло! — озабоченно говорит он.

— Еще бы! — подхватывает Бурлак. — Американского полковника у них сперли!

Силин в упор, с нескрываемым интересом, разглядывает американца.

— А бугаина — ништяк! Кило на сто потянет! — говорит он и добавляет: — «Духи» из-за него землю носом рыть будут!..

— Это уж точно! — соглашается Сарматов, расстегивая на американце рубашку.

Тот дергается, что-то мычит заклеенным пластырем ртом.

Сарматов, зачерпнув котелком воду, промывает рану и мрачнеет:

— Да-а, повезло нам, как утопленникам!..

— Чего, Сармат? — спрашивает Алан. — Плохая дырка?..

— Хуже некуда! «Бур» плечо разворотил, пуля не вышла. Как пить, полыхнет дед Антоха!

— Кто полыхнет? — недоуменно тараща глаза, переспрашивает Силин. — Дед Антоха?

— Так казаки гангрену зовут, — отвечает Сарматов, перебинтовывая рану американца.

— Де-е-ед Анто-ха-а! — произносит нараспев Силин и заходится в утробном, булькающем смехе. — Антоха-а!.. Ха-ха-ха-ха!!!

Силин пытается задавить смех, но тот прорывается через стиснутые зубы и буквально сотрясает его.

Алан косится на Силина, оценивающе оглядывает его с головы до ног и произносит, обращаясь к Сарматову:

— Вроде как у малого крыша перекосилась!

— Да брось ты. Обыкновенная истерика, — возражает тот. — От перенапряга нервишки сдают. Начальство и слышать ничего не хотело о том, что ребята вконец вымотались. Как же — им ведь за Кремлевской стеной виднее!..

Бурлак заглядывает Силину в лицо и, обернувшись, успокаивающе произносит:

— Ниче, покорчится малость и отойдет!.. Вообще-то после такого в бутылку, а то и в петлю тянет...

— Антоха-а!.. Ха-ха-ха-ха-ха! Антоха-а! — вырывается из горла Силина.

— Успокойся, Саша! На, выпей воды... Ну, возьми себя в руки, Сашок, — просит Сарматов. Силин выбивает из его руки котелок с водой и, захлебываясь смехом, катается по камням.

Шальнов гонит джип по накатанной тропе к просвету в «зеленке», в котором мечутся заснеженные розовые вершины. Слева, из глубины зарослей, несутся звуки боя и злобный лай собак. Тропа выводит к мосту, перекинутому через бурную реку. Шальнов тормозит перед ним, забирает оружие душманов и пробивает ножом бак, из которого начинает хлестать бензин. Добежав до середины моста, Шальнов сует под его опору продолговатый предмет и бегом возвращается к джипу. Бросив в лужу бензина горящую спичку, он стремглав бросается в «зеленку». Два взрыва за его спиной грохочут почти одновременно — в воздух взлетают обломки деревянного моста и куски горящего джипа.