После мореходки в 1904 году он целый год ходил по Балтийскому морю. В 1905 году Альбанов переехал в Красноярск и поступил помощником капитана на пароход «Обь», где занимался перевозкой грузов из Европы на Енисей. В летние навигации 1905–1906 годов Валериан Иванович получил неординарную морскую и лоцмейстерскую практику. А в 1908 году наконец-то сбылась его заветная мечта – Альбанов получает диплом штурмана дальнего плавания. К 1912 году Валериан Иванович считался уже опытным полярным штурманом и, познакомившись в том же году с Г. Л. Брусиловым, сразу же принял его предложение участвовать в экспедиции на «Св. Анне». Справедливости ради нужно сказать, что Георгий Львович никогда не планировал Альбанова в качестве своего заместителя. Изначально эта должность предназначалась лейтенанту Н. С. Андрееву, однако обстоятельства сложились иначе…

Ерминия Александровна Жданко – единственная женщина в экспедиции Г. Л. Брусилова, которой впоследствии вменялась вина чуть ли не во всех бедах экипажа «Св. Анны», якобы из-за нее на судне и произошел конфликт между капитаном и штурманом. Ерминия была дочерью генерал-лейтенанта Александра Ефимовича Жданко и племянницей знаменитого географа-геодезиста генерал-лейтенанта Михаила Ефимовича Жданко, в 1913–1917 годах начальника Главного Гидрографического управления и члена Конференции Николаевской морской академии. Родилась в 1891 году, на момент выхода экспедиции в море ей едва исполнился двадцать один год. Оставшись без матери, когда ей было всего пять лет, девочка росла с явно мальчишескими наклонностями: однажды, еще совсем подростком, она попыталась убежать к отцу на русско-японскую войну защищать Порт-Артур. На «Св. Анну» девушка попала случайно – доктора прописали ей для лечения свежий морской воздух, и она решила совершить прогулку на корабле до Александровска, а оттуда вернуться домой по железной дороге. Но когда на «Св. Анну» вовремя не явился доктор и стало очевидно, что другого медика в экспедицию искать уже слишком поздно, юная Ерминия, окончившая самаритянские курсы сестер милосердия, не колебалась и минуты. Семьи Брусиловых и Жданко приходились друг другу дальними родственниками и были дружны, к тому же Ерминия ссудила Георгию Львовичу имеющиеся у нее деньги, чтобы рассчитаться с последними закупками, поэтому он после недолгих колебаний разрешил ей остаться. По словам оставшихся в живых, «ни разу потом на терпящем бедствие судне она не пожалела об этом своем порыве».

Итак, окончательно сформированный экипаж состоял из двадцати четырех человек, из которых только семь были профессиональными моряками, включая капитана и штурмана. «Остальные не моряки и не промышленники» – так выразился о них Г. Л. Брусилов. Запас продовольствия имелся только на восемнадцать месяцев, правда, из расчета на тридцать человек команды. Остальное предполагалось добывать охотой.

Из-за тяжелейшей ледовой обстановки ни одно судно, стоявшее на якоре к началу осени 1912 года у входа в Югорский Шар, так и не решилось выйти в море. Это не остановило капитана «Св. Анны», и 3 сентября шхуна все-таки преодолела этот пролив. Запись Брусилова в судовом журнале гласит: «В 6 ч утра 4-го сентября я снялся с якоря и ушел в Карское море». Вскоре шхуна оказалась зажатой тяжелыми льдами у западного побережья полуострова Ямал, всего в нескольких милях от берега на широте 71°45?. Особого беспокойства капитана и команды это событие тоже не вызвало: зимовка так зимовка! Когда возобновится навигация, спокойно продолжим свой путь во Владивосток. Брусилов посылает партию матросов на берег, где планирует построить избу, чтобы более комфортно пережить долгую полярную зиму. Тут же начали заготавливать на дрова плавник[8]. Однако вскоре от затеи пришлось отказаться: 28 октября 1912 года под сильным южным ветром оторвавшееся от берега ледяное поле начинает свой дрейф вместе с вмерзшим в него судном. С этого момента, несмотря на все усилия команды, вместо намеченного пути на восток, шхуна неуклонно продвигается на север. Белоснежная красавица «Св. Анна», еще совсем недавно так помпезно покинувшая Санкт-Петербург, превращается для своих обитателей в дрейфующую тюрьму. Неумолимый маховик трагедии, пока еще медленно, начинает набирать обороты.

Уже во время первой зимовки 1912–1913 года многие члены экипажа переболели цингой. Не минула чаша сия и руководителя экспедиции. Лейтенант Брусилов недужил тяжелее и дольше других. Долгое время он находился в критическом состоянии, сон сменялся бредом и галлюцинациями. Страх неизвестности, пугающий экипаж, усиливался неадекватными командами больного капитана. Бесконечная полярная ночь и вынужденное безделье все больше угнетали личный состав экспедиции:

«31 декабря, канун Нового года, но как печален он. Капитан, штурман, стюард, повар, я, Шпаковский – больны. Капитан уже два дня в бреду и жизнь его в большой опасности. В 12 часов остальная команда салютовала из ружей, а потом все собрались в большом салоне за чашкой пунша и шоколада. Хотя все они собрались, чтобы весело отпраздновать Новый год, но веселья нет. У всех какие-то натянутые физиономии. Все угрюмы и печальны. Перед всеми носится далекая Родина»[9]. И еще: «…настала глубокая, длинная, полярная ночь. Как угрюмы стали дни. Просто невыносима стала темнота. Душа таки рвется к свету, но напрасно»[10].

В течение нескольких месяцев штурман Валериан Иванович Альбанов фактически выполнял функции капитана судна. К весне, когда наладилась охота и в рационе появилось свежее мясо, Георгий Львович быстро пошел на поправку. Все это время при нем неотлучно находилась сестра милосердия Ерминия Жданко, терпеливо и самоотверженно исполняя обязанности сиделки:

«Трудно ей приходилось в это время: Георгий Львович здоровый – обыкновенно изысканно-вежливый, деликатный, будучи больным, становился грубым до крайности. Частенько в сиделку летели и чашки и тарелки, когда она слишком настойчиво уговаривала больного покушать бульона или кашки. При этом слышалась такая отборная ругань, которую Георгий Львович только слышал, но вряд ли когда-нибудь употреблял, будучи здоровым»[11].

К июню 1913 года «Святую Анну» вынесло уже севернее Новой Земли. В течение всего лета ценой неимоверных усилий команда пыталась выбраться из сковавшего судно ледового капкана. В нескольких сотнях метров от судна виднелись полыньи, пробираясь по которым можно было дойти до свободной воды, но все попытки пропилить в ледяном поле канал до ближайшей из них были тщетны. Пробовали подрывать лед черным порохом (динамита на «Св. Анне» не было), но он лишь оставлял незначительные воронки. Делать нечего, команде пришлось готовиться ко второй зимовке.

В первый год была еще надежда: вот наступит весна, море откроется, взрывая своей неукротимой мощью пленившие судно льды. Но море не открылось: слишком уж далеко на север ушло судно за эту зимовку, а ледяные оковы все сильнее сжимали вокруг кучки людей свои беспощадные объятья. Альбанов видит, что надежды на благополучный исход экспедиции остается все меньше. Видит, но молчит. Пока молчит. А тем временем на фоне череды трудностей и невзгод, выпавших на долю экипажа, отношения между участниками экспедиции стали обостряться. В команде наметился раскол, но самым трагичным было то, что капитан и штурман шхуны уже больше не могли находить друг с другом общего языка. Мелкие разногласия между ними постепенно перерастали во взаимную неприязнь.

«По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжкой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжелом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я попросил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов, после некоторого размышления, и согласился, за что я ему очень благодарен»[12].

Матросы внимательно наблюдают за противостоянием капитана и штурмана, которое не могло не вызывать у них беспокойства. В выписке из судового журнала шхуны «Св. Анна», который Альбанов по возвращении доставил на материк, Г. Л. Брусиловым была сделана запись:

«9 сентября. Временами туман. Полыньи несколько сжало, и на них начали появляться забереги[13]. За день убито 5 тюленей и 1 медведь. Одна собака не вернулась. Отстранен от исполнения своих обязанностей штурман».

Вот так и не иначе, сухим тоном судового документа описано событие, значение которого трудно переоценить даже в условиях обычного плавания. Судовой журнал – это не личный дневник капитана, а официальный документ, куда заносятся только наиболее важные события, происходящие на судне, имеющие непосредственное отношение к судьбе экспедиции и самого судна. Неужели факт отставки штурмана, фактически, в данном случае, заместителя капитана, заслуживает быть записанным через запятую после пропажи собаки? Насколько враждебными стали отношения двух интеллигентных и воспитанных людей всего за год арктического плавания!

С этого момента штурману ничего другого не оставалось, как, уединившись в своей каюте, занять место обычного пассажира на судне. Ровно через четыре месяца Г. Л. Брусилов делает следующую запись в судовом журнале:

«9 января 1914 года. Надставляли самодельным проволочным линем лот Томсона[14], т. к. имеемых 400 сажен не хватает. Отставленный мною от исполнения своих обязанностей штурман Альбанов просил дать ему возможность и материал построить каяк, чтобы весной уйти с судна; понимая его тяжелое положение на судне, я разрешил. Вечером – сияние».

И вновь, обратите внимание: «разрешил уйти, вечером – сияние». Невольно складывается ощущение, что Георгий Львович не придает этому событию существенного значения. Но тут невольно возникает вопрос: не придает или просто не хочет об этом откровенно писать?

Как бы там ни было, штурман Альбанов принимает твердое решение покинуть судно. Если предположить, что он собирался уходить в одиночку, то это равносильно тому, чтобы пойти на верную смерть! Капитан все это прекрасно понимал, но хладнокровно разрешил. После всех перенесенных штурманом невзгод и обид, можно допустить, что он действительно принял решение уходить один:

«В этой каюте, в последнее время в особенности, я жил совершенно отдельной жизнью. «Там», за стеной, жили «они» своей жизнью, и оттуда временами долетали до меня отголоски «их» жизни, а «здесь» жил «я» своей жизнью, и отсюда к «ним» ничто не долетало. Последнее время моя каюта крепко держала в своих стенах все мои планы, опасения и надежды».

Конечно, Валериан Иванович имел некоторые основания предполагать, что какая-то часть команды уйдет вместе с ним. Но положение штурмана на судне было таково, что его не остановило бы даже отсутствие спутников.

К началу 1914 года «Св. Анну» выносит уже севернее Земли Франца-Иосифа, спасительный берег все более отдаляется. Медлить нельзя! Удачная охота во время первого года плавания (одних только медведей было убито сорок семь штук) позволила несколько пополнить запасы продовольствия. Но корабль слишком далеко ушел на север, и во второй год охоты уже практически не было. Запасов провизии еще на один год для всей команды очевидно не хватит. Ожидается голод, топливо на исходе, и пополнить его запасы негде. Действительно, узнав о решении штурмана, уже через несколько дней с Альбановым решила уходить и часть экспедиции. Люди пришли потолковать в каюту капитана. Как доподлинно происходил разговор, мы уже никогда не узнаем, но матрос Александр Конрад, в числе первых решивший уходить со штурманом, записал в своем дневнике:

«Капитан долго не соглашался, но в конце концов дал согласие на постройку каяков тем, кто хочет уйти. Сколько человек останется – неизвестно. Нам предоставлено право выбора».

А что, собственно, мог сделать в этой ситуации капитан? Запретить всем покидать судно и ожидать открытого бунта команды? Напомню, что экипаж набирался на скорую руку, люди были разные, и, если кто решил уходить с судна, то остановить его вряд ли уже было возможно простыми увещаниями и взыванием к дисциплине:

«Видя, что они не убеждены этими доводами и что перспектива весной покинуть судно и летом достигнуть культурных стран, избавившись от всем наскучившего здесь сидения, я объявил, что они могут готовиться и отправляться хоть все»[15].

Конечно, Брусилов понимал, что оставаться на судне огромный риск[16], но, в отличие от штурмана и команды, он-то был связан материальными обязательствами перед родственниками и честью офицера! Чтобы не доводить до греха, капитан вынужден был уступить.

На судне решили остаться, включая капитана, всего десять членов экипажа. Это были преданные капитану люди и те, кто не находил в себе сил или смелости рискнуть отправиться в длительный ледовый поход в неизвестность. 22 января Г. Л. Брусилов записывает в судовом журнале:

«Это то количество, которое необходимо для управления судном и которое я смогу прокормить оставшейся провизией еще на 1 год. Уходящие люди не представляются необходимыми на судне, так что я теперь очень рад, что обстоятельства так сложились».

Таким образом, с января и до самого выхода группы Альбанова в апреле 1914 года, на корабле ведется активная подготовка к походу на Большую Землю, не затихающая даже в самые лютые зимние морозы.

10 апреля 1914 года на 82°55?05?? с. ш. и 60°45? в. д. штурман Валериан Альбанов оставляет шхуну вместе с тринадцатью членами команды, решившимися покинуть корабль, чтобы пешком достичь обитаемой земли:

«Накануне нашего выступления в поход Георгий Львович позвал меня к себе и прочитал мне черновик составленного им предписания мне. Вот это предписание, сохранившееся у меня и посейчас:

10 апреля 1914 года.

Штурману Альбанову.

Предлагаю Вам и всем нижепоименованным, согласно Вашего и их желания покинуть судно, с целью достижения обитаемой земли, сделать это 10 сего апреля, следуя пешком по льду, везя за собой нарты с каяками и провизией, взяв таковой с расчетом на два месяца. Покинув судно, следовать на юг до тех пор, пока не увидите земли. Увидев же землю, действовать сообразно с обстоятельствами, но предпочтительно стараться достигнуть Британского канала, между островами Земли Франца-Иосифа, следовать им, как наиболее известным, к мысу «Флора», где, я предполагаю, можно найти провизию и постройки. Далее, если время и обстоятельства позволят, направиться к Шпицбергену, не удаляясь из виду берегов Земли Франца-Иосифа. Достигнув Шпицбергена, представится Вам чрезвычайно трудная задача найти там людей, о месте пребывания которых мы не знаем, но надеюсь на южной части его – это Вам удастся, если не живущих на берегу, то застать где-нибудь промысловое судно. С Вами пойдут, согласно их желания, следующие тринадцать человек команды – старший рулевой Петр Максимов, матросы Александр Конрад, Евгений Шпаковский, Ольгерд Нильсен, Иван Луняев, Иван Пономарев, Прохор Баев, Александр Шахнин, Павел Смиренников, Гавриил Анисимов, Александр Архиреев, машинист Владимир Губанов, кочегар Максим Шабатура.

Капитан судна «Св. Анна» лейтенант Брусилов

10 апреля 1914 г., в Северном Ледовитом океане

(?=82°55? N-ая, ?=60°45? O-ая)»[17].

Поскольку план экспедиции Брусилова не предполагал длительных пеших походов, то все снаряжение уходящей группы – каяки, нарты, меховая одежда, обувь, походная печь и многое другое – было самодельным, изготовленным людьми без опыта полярных переходов по дрейфующим льдам, в кустарных условиях на борту «Св. Анны». Питание, состоявшее в основном из сухарей, было явно недостаточным для длительного ледового перехода, полозья нарт слишком узки для перемещения по глубокому снегу.

Чистый вес каждой нарты с каяком составлял сорок-пятьдесят килограммов. Продовольствие и снаряжение, грузившиеся на каждые нарты, достигали ста двадцати килограммов. Везти такой груз вдвоем люди, изнуренные болезнями и двумя тяжелыми зимовками, были не в состоянии чисто физически. Поэтому нередко им приходилось перетаскивать нарты по очереди, впрягаясь в одну вчетвером, а затем возвращаться за следующей. Такой способ передвижения не только страшно утомлял путников, но и значительно замедлял скорость передвижения. На третий день самый старший участник похода матрос Гавриил Анисимов (ему было уже 54 года) занемог, и его решено было отправить обратно на судно. Вместо него 13 апреля неожиданно пришел стюард Ян Регальд. А 19 апреля 1914 года М. Шабатура, И. Пономарев и А. Шахнин, пройдя по льду около сорока километров и поняв, что им не выдержать такой сумасшедшей нагрузки, также попросились обратно на судно. Альбанов возражать не стал. Теперь мы можем только предполагать, смогли ли они найти дорогу, чтобы вернуться на «Св. Анну»…

Вместо карты у направлявшихся к островам людей был рисунок Земли Франца-Иосифа, сделанный еще Пайером[18] и напечатанный в книге Ф. Нансена «Среди льдов во мраке ночи», которая имелась в судовой библиотеке. Некоторые выдержки из этой книги штурман специально выучил наизусть. Нанесенный на сетку с координатами рисунок и был той самой «картой», по которой должны были идти путники. Штурманский план был «прост», как Ледовитый океан. Альбанов рассчитывал добраться до архипелага Земля Франца-Иосифа и выйти к мысу Флора на острове Нортбрук, где, как он знал опять же из книги Нансена, почти двадцать лет назад находилась база экспедиции Ф. Джексона. Возможно, что там могли сохраниться какие-то постройки и продуктовое депо. Всего Альбанов предполагал преодолеть около ста шестидесяти километров, но и это еще не было спасением. Отдохнув и набравшись сил, отсюда группе предстояло пробиваться либо на Шпицберген, либо на Новую Землю, где гораздо вероятнее можно было встретить проходящее судно. В случае крайней нужды, если сразу по каким-то причинам не удастся двигаться дальше, планировалось провести на мысе Флора еще одну зимовку.

3 мая 1914 года в отряде Альбанова первая потеря: матрос Прохор Баев ушел на разведку более ровной дороги и не вернулся. Поиски, продолжавшиеся вплоть до 6 мая, результата не принесли, следы моряка обрывались у края свежей майны[19]. Вокруг полуголодных, замерзающих людей начинает свою полярную пляску жестокая и беспощадная смерть.

Проводимые штурманом в пути астрономические наблюдения и вычисления координат показывали, что полярников в результате встречного дрейфа льдов постоянно сносит на северо-запад, в сторону от намеченной цели. Происходило это за счет неизвестного ранее Восточно-Шпицбергенского течения. Таким образом, проходя за день по четыре-пять миль на юг, нередко путники оказывались гораздо севернее, чем были с утра. Это невообразимо изматывало физически и удручало эмоционально. Полозья нарт то и дело ломались, чинили их, как могли, буквально на коленках. Очень часто, когда не везло с охотой, питаться приходилось лишь горьким хлебом надежды, а ее оставалось все меньше и меньше. Не всегда было время и возможность хотя бы просто растопить снег, чтобы утолить мучившую их жажду. Отряд изматывала снежная слепота. Самодельные солнцезащитные очки, изготовленные еще на судне из затемненного бутылочного стекла, почти не спасали. Люди шли практически с закрытыми глазами, поминутно спотыкаясь и падая друг на друга. Одежда кишела вшами так, что «вязаная рубашка по ровному месту могла бы далеко уйти самостоятельно». Вновь заговорила о себе цинга, ноги пухли и синели, снег обагрялся кровью из легких. Народ начал роптать. Поступали предложения побросать все вещи и налегке добираться до земли. Нервы были взвинчены до предела, ситуация грозила выйти из-под контроля. Альбанов запишет в своем дневнике:

«Как ни горько, но должен сознаться, что есть у меня в партии три или четыре человека, с которыми мне ничего не хотелось бы иметь общего».

Бывали случаи воровства из без того стремительно тающего запаса сухарей. Угрозы штурмана пристрелить пойманного с поличным уже мало чем помогали. Кто-то вообще отказывался идти дальше. Но Альбанов железной волей, угрозами бросить на снегу, а иногда и просто не гнушаясь физической расправой, заставлял своих сломленных спутников двигаться вперед с полным снаряжением. В конце концов оставить пришлось лишь тяжелую истрепанную ветрами палатку. Благо начиналась полярная весна, и можно было обходиться уже без нее.

Наконец, 29 июня, больные и изможденные, потерявшие уже всякую надежду на спасение, путники вышли на ледник Уорчестер, а оттуда на южный берег мыса Мэри Хармсворт острова Земля Александры. Здесь они впервые за два долгих года почувствовали под ногами долгожданную землю. Отсюда их путь лежал через пролив Кембридж к следующему острову архипелага – Земле Георга. Спасение уже было совсем близко, если бы не одна существенная проблема: к этому времени на десять человек сохранилось лишь два каяка. Остальные по разным причинам были брошены по пути через торосы. Отряд вынужденно разделился на две партии по пять человек, одна из которых с гружеными походным скарбом и нартами пошла на каяках по морю, а другая – налегке – на лыжах по льду. Воссоединились обе группы 1 июля на мысе Ниля острова Земля Георга. Альбанов, ушедший с каячной группой, достиг берега раньше. К удивлению штурмана, вместо пятерых человек из пешей группы к месту назначенной встречи пришло только четверо: резко ухудшившееся здоровье матроса Архиреева не позволило ему двигаться дальше, и он был оставлен своими спутниками, лежащим на льду еще живым! Альбанов приказал им немедленно вернуться за брошенным товарищем. Однако отправившаяся назад группа возвратилась ни с чем – к их приходу заболевший уже был мертв. Надо сразу оговориться, что эти сведения почерпнуты из дневниковых записей Валериана Альбанова. А вот матрос Александр Конрад в своем дневнике на эту же дату описал это событие несколько иначе:

«…они поели и взяли пару лыж, чтобы вернуться к Архирееву и втащить его на высокий ледник[20]. Придя туда, где остался Архиреев, они его не нашли. Лед, на котором он лежал, ветром оторвало от берега и унесло в море вместе с ним».

Следующей точкой встречи двух групп был назначен мыс Гранта на том же острове. Пешком по берегу пошли четверо, старшим был назначен Петр Максимов. Пять человек во главе с Альбановым на каяках прибыли в условленное место 3 июля 1914 года:

«Только к пяти часам утра удалось нам подойти к береговому припаю, около мыса Гранта. Дорогой нам посчастливилось убить 16 нырков…»[21].

Путь на каяках занял у Альбанова семнадцать часов. Ни в этот день, ни на следующий ожидаемая пешая группа в условленное место так и не вышла.

«Суббота 5 июля. В 2 часа ночи, пользуясь прояснившейся погодой, мы снялись и пошли к острову Белль, придерживаясь кромки невзломанного льда»[22].

Таким образом, основываясь на записях штурмана нетрудно подсчитать, что «пешеходов» ждали сорок пять часов. Много это или мало? Об этом позже. Но с этого момента никого из оставшихся на берегу людей никто больше не видел[23].

5 июля каяки достигли небольшого соседнего с Землей Георга острова Белл, где на следующий день умирает от цинги матрос Нильсен. Гражданин Дании, он был настоящим старожилом «Св. Анны», так как плавал на ней еще с британским экипажем, когда судно еще носило название «Бленкатра». Команда похоронила его здесь же[24].

7 июля четверо оставшихся моряков на двух каяках направились к конечной цели своего похода – мысу Флора на острове Нортбрук. Внезапно разыгравшийся в проливе Мирса шторм, на глазах у Альбанова и Конрада унес в море каяк с матросами Луняевым и Шпаковским, к тому времени уже совершенно больными и не способными сопротивляться взбесившейся стихии. Об их дальнейшей судьбе также по сей день ничего неизвестно. Спасаясь от шторма, Конраду и Альбанову удалось вылезти на небольшой айсберг и затащить на него свой каяк. Подняв на вершине айсберга мачту с флагом для потерявшихся товарищей, они, обессиленные, рухнули спать. Но всего через несколько часов ледяной монолит раскололся надвое, и спящие на нем люди с ужасом оказались в стылой воде:

«Мы проснулись от страшного треска, почувствовали, что стремглав летим куда-то вниз, а в следующий момент наш «двуспальный мешок» был полон воды. Мы погружались в воду и, делая отчаянные усилия выбраться из этого мешка, отчаянно отбивались ногами друг от друга»[25].

Позволю себе напомнить, что температура воды в Баренцевом море даже в этот период времени часто держится на отметке ниже нуля. Если в первые секунды сердце человека и выдерживает подобный стресс, то смерть неминуемо наступает в течение десяти-пятнадцати минут от запредельного переохлаждения организма. С невероятными усилиями забравшись на свалившийся с айсберга каяк, Альбанов и Конрад вынуждены были повернуть обратно к острову Белл:

«Боже мой, с каким остервенением мы гребли! Не так заботясь о быстроте хода, как о том, чтобы хотя немного согреться, мы гребли до изнеможения, и только это, я думаю, спасло нас»[26].

Наконец, 9 июля Альбанов и Конрад добрались до заветного мыса Флора, где в 1895–1897 годах находилась база экспедиции Фредерика Джексона. Казавшиеся такими призрачными надежды штурмана сбылись. Англичане действительно оставили после себя целый поселок с амбаром, кузницей, жилыми помещениями и продуктовым депо. Здания требовали, конечно, некоторого ремонта, но главное, что большая часть продуктов – галеты, мясные и рыбные консервы, соления, чай, кофе оказались съедобны. Это было настоящее спасение! В таких условиях вполне можно было надеяться на еще одну благополучную зимовку, не боясь погибнуть голодной смертью или замерзнуть. Из-за сноса льдов Восточно-Шпицбергенским течением, с момента оставления «Св. Анны» они прошли более четырехсот километров почти за три месяца! Наконец-то изнуряющий ледовый рейд остался позади! В походе умерло и пропало без вести девять человек команды.

В результате тяжелейшего перехода по дрейфующим льдам здоровье «железного штурмана» было окончательно подорвано, и на несколько дней он слег в забытьи.

15 июля Александр Конрад в одиночку отправился к мысу Гранта на поиски пропавшей береговой партии:

«С трудом мне удалось добраться до острова Белл, где я остался отдохнуть. Поев, поплыл дальше к мысу Гранта. Скоро я достиг его, но подойти к берегу, ближе чем на три версты было невозможно. Кругом нагнанный ветром лед. Я простоял здесь несколько часов, все время кричал, свистел и стрелял из ружья, но ответа не получил и никого не заметил на берегу. Вернулся обратно на остров Белл и, поужинав, пришвартовал свой каяк и лег спать. 16 июля утром проснулся и смотрю, что я унесен в море. Оказывается, каяк во время сна оторвало и унесло в море. Я тут же вернулся к берегу. 17 июля я опять поплыл к мысу Гранта. Оказалось, такая же штука. Кругом лед. Я опять кричал, свистел, стрелял, но ответа не было. Значит, их нет. Если бы они были, то могли бы ответить ружейным выстрелом. У них осталось пятизарядное ружье, магазинка. Я вернулся на остров Белл и, посмотрев на могилу своего товарища Нильсена, в последний раз заплакал над ним. Тут же я поплыл обратно на мыс Флора. Прибыв, рассказал все штурману и лег спать»[27].

О том, чтобы в этом же году на одном каяке отправляться на Шпицберген или Новую Землю, не могло быть и речи, поэтому спасшиеся моряки уже начали активные приготовления к третьей полярной зимовке. Но, неожиданно, 20 июля 1914 года к мысу Флора подошла шхуна «Св. Фока» экспедиции лейтенанта Георгия Яковлевича Седова[28], которая и забрала на борт штурмана Валериана Альбанова и матроса Александра Конрада, вероятно единственных выживших из всей экспедиции Брусилова[29]. Эту встречу описал в своей книге «В ледяных просторах» художник и фотограф экспедиции лейтенанта Г. Я. Седова Николай Васильевич Пинегин:

«Человек что-то делал у камней. Минуту спустя – как мы отдали якорь – неизвестный столкнул на воду каяк, ловко сел и поплыл к «Фоке», широко размахивая веслом, – хороший каячный гребец.

Каяк подошел к борту, сидящий в нем заговорил на чистейшем русском языке. Слабо звучал голос. Первые слова, кажется – приветствие, затем донеслось:

– Я штурман парохода «Святая Анна»… Я пришел с 83 градуса северной широты. Со мной один человек, четверо на мысе Гранта. Мы пришли по плавучему льду…».

Шхуна «Св. Фока» подошла к мысу Флора в весьма потрепанном состоянии. Топливо в трюмах закончилось давно, в топках паровых машин уже исчезли многие деревянные конструкции судна, а также канаты, запасные паруса, судовая библиотека, десятки убитых тюленей и медвежьих шкур. Идти в условиях полярных льдов только на одних парусах – мероприятие, близкое к самоубийству. Поэтому все постройки Ф. Джексона, за исключением небольшой дощатой корабельной рубки[30], были разобраны на дрова[31]. Собственно для этого «Св. Фока» и бросил здесь якорь.

По просьбе Альбанова судно взяло курс на мыс Гранта, куда к тому времени должна была дойти береговая группа Петра Максимова. Однако сложнейшая ледовая обстановка не позволила приблизиться к берегу ближе чем на четыре мили. Стрельба и свистки с палубы результата не дали:

«Ни одной похожей на человека фигуры мы не могли рассмотреть ни на мысе, ни на льду, отделяющем его от нас»[32]. «К самому мысу[33] подойти нельзя: у берега стоял припай из невообразимо нагроможденных торосов – нужно отправлять сухопутную партию. На берегу же – насколько можно рассмотреть в сильные бинокли и подзорную трубу – одни мертвые камни. Пушечные выстрелы и гудки будили только стада моржей. Очевидно, искать людей на мысе Гранта бесполезно; нужно обойти, тщательно осматривая, все берега, – такие поиски займут не меньше трех дней. Мы не могли стоять так долго под парами. Было решено поиски прекратить»[34].