Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Проект «Военная литература» - Катастрофа на Волге

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Адам Вильгельм / Катастрофа на Волге - Чтение (стр. 4)
Автор: Адам Вильгельм
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Проект «Военная литература»

 

 


В ставке Гитлера считают, что можно пренебречь проверенными на опыте основными законами стратегии и тактики. Верховное командование слишком часто преследует политические и военно-экономические цели, полагая, что осуществить их можно силами наших, бесспорно, испытанных войск. Но всему есть предел. Армия выбилась из сил, измотана и очень ослаблена потерями. Ей будет трудно, когда дело дойдет до решающего сражения. В начале наступления у группы армий было в резерве две немецкие пехотные дивизии. Союзники, которые идут следом за нами, должны сменить наши дивизии на северном фланге. Их боеспособность чуть ли не вдвое меньше нашей. Поэтому они непригодны для наступления. Нам придется одним нести на себе всю тяжесть битвы за город на Волге.

— Но как же это будет происходить? — спросил я. — Наш танковый корпус находится в ста пятидесяти километрах от дивизий, достигших Дона. Мы должны как можно скорее навести переправу. Кроме того, фронт, который нам нужно обеспечить с севера, все время растягивается. Для дальнейшего наступления не останется и полдесятка дивизий.

— Завтра к нам присоединяется XXIV танковый корпус, который раньше входил в 4-ю танковую армию, — ответил Паулюс. — Но что получается? Одну дыру залатали, в другом месте — прореха{24}.

Критически мыслящий генштабист, Паулюс не мог не заметить слабости и авантюризма гитлеровской стратегии. Его это тревожило, терзало. Но он был солдат с головы до ног, верил в свой опыт и полагался на свои войска. Он надеялся исправить упущения и просчеты верховного командования.

Я ушел в свою палатку, чтобы оформить списки представленных к награждению Рыцарским крестом и золотым Немецким крестом. Разговор с Паулюсом не выходил у меня из головы. Только бы не сдал физически — выглядел он больным. Глубоко задумавшись, я остановился перед географической картой, натянутой на плотный картон, которая всегда висела рядом с моим рабочим столом.

Красная Армия отступала дальше на восток. Все больше и больше отдалялись мы от наших баз снабжения, все неблагоприятнее становились для наших дивизий условия боевых действий. Одноколейная железная дорога, имевшаяся в нашем распоряжении, — вот единственная наша транспортная артерия. Снабжать войска становилось все труднее. Пойдут дожди, и, как это было уже не раз, машины с тяжелым грузом застрянут в грязи.

Транспортных средств армии едва хватало для того, чтобы по этим большим перегонам доставлять войскам боеприпасы, горючее, продовольствие и прочее. Застопорится доставка горючего — задержится наступление, зачастую на многие дни. Начальник штаба бушевал, но ответственный за снабжение квартирмейстер был бессилен. Не раз бывало, что транспорт с горючим, предназначенный для нас, забирали и отправляли группе армий "А". Протесты квартирмейстера и даже командующего армией во внимание не принимались.

Меня вызвали к Паулюсу. Его квартира находилась в маленьком домике с сенями и состояла из двух комнат — одной более вместительной, другой поменьше. В большой комнате Паулюс работал за прямоугольным столом, у которого иногда стоял стул. За рабочим местом Паулюса была установлена доска, к которой кнопками прикалывалась карта обстановки. Личный адъютант главнокомандующего был обязан следить за тем, чтобы на карту наносились последние данные. Перед этой картой и стоял Паулюс, когда я вошел в комнату.

— Несколько минут назад мне звонил начальник штаба группы армий генерал пехоты фон Зоденштерн. Примерно через полчаса сюда вылетит генерал-полковник фон Вейхс. Он собирается нас навестить. Начштаба уже приказал, чтобы на нашем полевом аэродроме выложили сигнал для посадки. Доставите генерал-полковника сюда на моей машине. Выезжайте сейчас же и проследите, чтобы на аэродроме все было в порядке. Мой водитель подъедет на машине к вашей палатке.

Этот временный аэродром — кусок степной земли, на котором были только самые необходимые указатели, — находился неподалеку от деревни, где расположился командный пункт армии. На краю его стоял один «юнкерс-52» да еще несколько самолетов связи и «шторхов», которыми пользовался наш штаб. Я ждал вместе с командиром нашей авиационной эскадрильи на поле возле сигнала для посадки, который был выложен в форме буквы "Т" белыми полотнищами. Показался самолет. Он летел очень низко, описал круг над аэродромом и пошел на посадку. Из самолета вышел высокий худощавый генерал в роговых очках, похожий скорей на ученого, чем на военного. Я представился ему: 1-й адъютант 6-й армии. Хотя мы никогда прежде не виделись, он поздоровался со мной как со старым знакомым, кивнул присутствовавшим на аэродроме и сел в машину.

На командном пункте состоялась длительная беседа между ним, Паулюсом и Шмидтом. Позднее я узнал от нашего командующего, что речь шла о тяжелом положении 6-й армии, в котором она оказалась, когда 4-я танковая армия изменила направление удара. Генерал-полковник проявил полное понимание и обещал оказывать со своей стороны всяческую поддержку.

Паулюс сказал мне:

— Он, конечно, не может дать нам новых дивизий. Но он постарается, чтобы наши части, которые используются для обеспечения северного фланга на Дону, были как можно скорее заменены следующими за ними союзными армиями. А штаб XVII армейского корпуса пусть там и остается.

Я позволил себе возразить:

— Но тогда нам будет не хватать одного штаба корпуса. VIII армейский корпус никак ведь не может руководить всеми пехотными дивизиями нашей северной группы.

— Вместо штаба, который мы отдадим, мы получим управление XI армейского корпуса во главе с генералом пехоты Штрекером, — ответил Паулюс. — Штрекера я знаю очень хорошо. Он командовал раньше 79-й пехотной дивизией, которая была в нашем подчинении под Харьковом. Это человек надежный.

Роковая директива N 45

В директиве №45 от 23 июля 1942 года были заново сформулированы задачи групп армий "А" и "Б".

Из каких предпосылок исходило при этом Верховное главнокомандование вермахта? Первый раздел директивы гласил: «Лишь весьма незначительным силам противника из армии Тимошенко удалось избежать окружения и достичь южного берега Дона».

Это была совершенно ошибочная оценка достигнутых к этому времени результатов летнего наступления 1942 года.

Небольшое количество пленных, почти пустые поля сражений, мало убитых — таковы факты, решительно опровергающие утверждения директивы №45.

Далее директива определяла цели будущих операций. Группа армий "А" должна была частью своих сил наступать на западный Кавказ и вдоль Черноморского побережья, а другой частью своих сил — захватить Майкоп и Грозный, перекрыть дороги через горные перевалы Центрального Кавказа и затем прорваться к Баку.

"Перед группой армий "Б", — сказано в соответствующем разделе директивы, — поставлена задача, как было приказано ранее, наряду с созданием линии обороны по реке Дон нанести удар по Сталинграду и разгромить формируемую там вражескую группировку, занять сам город и перерезать междуречье Дона и Волги в его наиболее узком месте, а также прервать движение судов на Волге.

Вслед за тем направить подвижные соединения вдоль Волги с задачей выйти к Астрахани и там также перекрыть главное русло Волги".

Если директива №41 предписывала достичь сперва Сталинграда силами обеих групп армий и затем проводить дальнейшие операции, то директива №45 требовала решить все эти задачи одновременно, иначе говоря, растянуть фронт от 800 километров в начале летнего наступления до 4100 километров после окончания планируемых операций. Это значило распылить силы обеих групп армий, хотя, как уже отмечено, наши собственные потери далеко не были восполнены{25}.

Директива ничего не изменила в задаче, поставленной перед 6-й армией уже после того, как 4-я танковая армия двинулась на юг; овладеть большой излучиной Дона — такова была наша ближайшая цель.

Наука в степном селе

Мы перенесли свой командный пост еще дальше в глубь страны. Пока мой отдел следовал за ним на автомашинах, я вылетел вперед на «физелер-шторхе». Мы уже приближались к цели.

Под нами лежало одно из тех обычных здесь степных сел, что отстоят друг от друга на большом расстоянии, — с одноэтажными деревянными домиками, с цветущими палисадниками, с дворами, огороженными заборами, и с широкой и прямой главной улицей. На посадочной площадке меня ждал комендант штаба армии. Он коротко информировал меня об этом селе и обратил мое внимание на низенькое, довольно приятного вида кирпичное здание, которое стояло неподалеку. Вот туда-то он и собирался меня повести.

— Вы хотите поместить там мой отдел? Он покачал головой.

— Нет, я хотел вам кое-что показать. Да вы только зайдите туда!

Через открытую дверь я увидел какую-то лабораторию. На экспериментальных столах стояли штативы, колбы, спиртовки, пробирки, микроскопы. В белом застекленном шкафу лежали ножницы, пинцеты, шприцы, скальпели. Я огляделся и заметил стеклянные банки, в которых, очевидно, хранились химикалии, и разные бутылки с жидкостями. В довершение всего я обнаружил клетки с целой уймой белых мышей и морских свинок.

Как попала эта лаборатория в степное село? Для какой цели она предназначалась? Этого наш комендант не знал, как и я.

По дороге к дому, где помещался оперативный отдел, мы встретили начальника отдела. Я рассказал ему о нашем открытии. Он не нашел этому объяснения и решил поручить старшему переводчику заняться разгадкой сельской лаборатории. Переводчик узнал от одного старика, что основным занятием жителей этого села было животноводство. Лабораторию создало для них государство. Заведовала ею женщина, ветеринарный врач; когда подступали немецкие войска, она вместе со своими ассистентками скрылась и увела с собой скот в безопасное место. Я не раз потом проходил мимо этой маленькой зоотехнической опытной станции. Подле нее всегда находился местный житель — старик, оставшийся в селе. Очевидно, здесь была организована охрана лаборатории — доказательство того, как дорожили ею крестьяне.

Но у кого было сейчас время задуматься над тем, что коммунизм, по-видимому, принес пользу! В скором времени нас ждали сюрпризы совсем иного сорта, уготованные нам Советской Россией.

Опасное положение у Каменского

25 июля несколько офицеров штаба сидели после обеда в большой палатке, которая служила нам столовой. Начштаба только что ушел к себе. И тут явился вестовой с радиограммой, которую он вручил начальнику оперативного отдела. Тот сквозь зубы выругался, вскочил и бросился вдогонку за начальником штаба. Что же случилось?

XIV танковый корпус, продолжая наступление вниз по Дону, столкнулся к юго-западу от Каменского с превосходящими советскими танковыми соединениями. Уже несколько часов шел ожесточенный бой. Здесь русские не отступали. Вечером это подтвердил и XXIV танковый корпус, который был накануне снова подчинен армии и поддерживал наш 1-й армейский корпус, двигаясь в его авангарде к нижнему течению Чира. Однако при этом он наткнулся у Нижне-Чирской на мощный фронт обороны советских войск. Пехотные дивизии сообщали о сопротивлении, оказанном противником к западу от реки Лиски. После того как на оперативную карту были нанесены различные новые данные, стало очевидно, что Красная Армия закрепилась к югу от Калача на обширном плацдарме, простиравшемся от Каменского до устья Чира{26}.

Наши корпуса сделали попытку с ходу прорвать советский фронт обороны и отбросить Красную Армию за Дон. Но они натолкнулись на непреодолимое препятствие. Мало того, советские дивизии, использовав известные им наши слабые места, перешли 31 июля, в контрнаступление и отбросили за реку Лиска уже крайне измотанные немецкие дивизии.

Несколько дней 6-я армия была в опасном положении. Вдобавок русским удалось переправиться через Дон у Кременской на юг и закрепиться в тылу XIV танкового корпуса. Ему пришлось выделить несколько полков для обеспечения тыла с севера. Теперь XIV танковый корпус стоял, широко растянувшись, у Дона — к северу от Каменского. Западнее Клетской к 6-й армии присоединились пехотные дивизии, которые должна была сменить весьма медленно следовавшая за нами 8-я итальянская армия. VIII армейский корпус блокировал своими дивизиями советский плацдарм с северо-запада; на своем правом фланге он сохранял связь с LI армейским корпусом. Южный участок от нижнего Чира до этого пункта оборонял XXIV танковый корпус. В этом месте 6-я армия сперва отбивала атаки противника и одновременно готовила ликвидацию советского плацдарма{27}.

С конца июля до начала августа 8-я итальянская армия продвинулась настолько, что смогла уже сменить западнее Клетской выделенные для обеспечения северного фланга дивизии 6-й армии. Некоторые полки XIV танкового корпуса, направленные ранее для охраны тыла, высвободились благодаря пехотным дивизиям XI армейского корпуса: они оттеснили противника и оборудовали оборонительные позиции.

Наплыв высоких гостей

Пока шла подготовка к наступлению, оперативный отдел 6-й армии на нашем командном пункте посещали различные высокие гости. Самой интересной была для меня встреча с начальником службы связи вермахта генералом Фельгибелем. Познакомил нас начальник армейской службы связи полковник Арнольд. Как-то вечером мы гуляли втроем по деревенской улице. Генерал заговорил о положении на фронтах. Высказывался он довольно скептически, почти что пессимистично. Нам тоже приходилось испытывать тревогу, но чаще всего по поводу отдельных случаев, того или иного эпизода из нашей армейской действительности. Фельгибель же сомневался во всем.

— На западе наши войска стоят, растянувшись от Нордкапа до Пиренеев. Роммель сражается в Северной Африке. В Югославии и Греции наши дивизии ведут изматывающую малую войну против партизан. А что было в прошлом году под Москвой, вы и сами знаете. Будем надеяться, что у вашей армии все сойдет благополучно. Но я могу понять недовольство Паулюса тем, что его северный фланг так растянут. Только бы мы не надорвались на этом наступлении.

Несколько раз я ловил на себе взгляд Арнольда. Он, как и я, внимательно слушал генерала, который ровным, спокойным голосом продолжал:

— Германия опять ведет войну на два фронта. Мы с вами были очевидцами этого с 1914 по 1918 год и по собственному опыту знаем, сколько крови это нам тогда стоило. А разве обстоятельства сложились для нас более благоприятно после 1918 года? Я позволяю себе в этом весьма сомневаться.

Я насторожился. Да ведь это почти нескрываемое недоверие к военным планам верховного главнокомандования, критика Гитлера, неверие в победный конец. Стало быть, Фельгибель не согласен с гитлеровской стратегией? Он возражал против войны на два фронта. А разве у нас есть другая возможность?

Генерал обратился ко мне:

— Каковы понесенные нами потери?

— Убыль в результате действий противника сравнительно умеренная. Число выбывших из строя по болезни, напротив, очень велико — явно вследствие непривычных для нас климатических условий. Боевая численность некоторых рот уменьшилась на треть и больше. А впереди самые тяжелые бои.

— Перспективы далеко не радужные, — этими словами генерал заключил нашу беседу.

Был чудесный летний вечер. Вдали на темнеющем небе мелькнула зарница. Полной грудью вдыхал я свежий ночной воздух. Вдруг мне стало холодно. Тут я заметил, что на мне тонкий летний китель, и поспешил в свою палатку. Мой денщик уже расставил походную кровать и затемнил маленькие окошки. Я включил электрический свет, который получал энергию от движка, и сел за свой рабочий стол.

Но работа не клеилась. Слова генерала Фельгибеля властно оттеснили все на задний план, проникали в мое сознание, мешали думать о чем-либо другом. А ведь Фельгибель, в сущности, сказал лишь то, что, трезво все обдумав, должен был бы сказать каждый.

На другой день генерал Фельгибель улетел. Никто из нас тогда не подозревал, что впоследствии он будет участником заговора против Гитлера 20 июля 1944 года.

Быть может, он искал в нашем штабе себе союзников и был разочарован, не найдя отклика. Но нам пришлось пройти через много страшных и горьких испытаний, прежде чем мы поняли военную обстановку, а также бесчеловечность и политическую преступность этой войны. В то время мы были как в чаду, занятые подготовкой наступления на советский плацдарм к западу от Калача. За недосугом генерал Паулюс почти не имел возможности видеться со своим приятелем Фельгибелем. Если командующий не должен был непременно присутствовать на армейском командном пункте, он выезжал на передовую, в дивизии и полки. Паулюс всегда старался составить свое собственное мнение об обстановке и настроении солдат. Большей частью, вернувшись оттуда, он бывал довольно неразговорчив. Его очень удручали растущие потери войск перед решительным сражением.

Предстоящие операции, угрожаемое положение северного фланга 6-й армии и падающая боевая численность рот были главной темой и в разговорах с генерал-майором Шмундтом, старшим адъютантом Гитлера. Он прибыл на наш военный аэродром на «физелер-шторхе». Иногда Паулюс и Шмидт привлекали меня к участию в беседах с нашим гостем. Я описывал без прикрас ухудшившееся положение с личным составом. Но Шмундту следовало получить непосредственное впечатление от таких участков фронта, которые были для 6-й армии предметом наибольших опасений. Поэтому Паулюс выехал вместе со Шмундтом в дивизии на северном участке излучины Дона, восточнее Клетской. Здесь нам не удалось отбросить русских за Дон. Для экономии сил и средств наши дивизии заняли отсечную позицию.

На командном пункте 161-го пехотного полка 376-й дивизии его командир, полковник Штейдле, характеризовал обстановку. Своим левым флангом полк примыкал к 8-й итальянской армии, которая только что заняла свои позиции. Штейдле был одним из наших лучших командиров, отличался мужеством, осторожностью, пользовался уважением солдат. Паулюс был знаком с ним еще с Первой мировой войны. Он знал, что полковник не сробеет и перед начальством. Штейдле действительно не побоялся выступить в присутствии адъютанта ставки фюрера с критической оценкой угрожаемого положения на северном фланге армии. За последние дни потери дивизий снова увеличились. В большинстве рот было в среднем всего 25-35 боеспособных солдат. Позднее Паулюс рассказывал мне, что Штейдле настойчиво требовал пополнения.

Еще во время пребывания у нас генерал-майора Шмундта авиация донесла, что русские подтянули к Дону у Калача подкрепления, главным образом танки. Еще один аргумент, убеждавший адъютанта Гитлера в необходимости скорейшей присылки подкрепления. Подстегиваемый настойчивыми требованиями 6-й армии, Шмундт вылетел в группу армий, а оттуда — обратно в ставку Гитлера. Паулюс провожал его на наш временный аэродром и, прощаясь, еще раз просил добиться у Главного командования сухопутных сил эффективной поддержки северного фланга.

Другим высокопоставленным гостем, посетившим нас в те дни, был генерал Окснер, начальник химических войск. Для наступления на Сталинград 6-й армии должны были придать бригаду специальных минометов. До сих пор это оружие применялось редко. Впервые я увидел его в действии в 1941 году во время атаки на Великие Луки. Снаряды взлетали в воздух, как кометы с огненным хвостом, издавая невообразимый вой. Даже наши пехотинцы, которые были незадолго до этого подготовлены командирами, в страхе пригибались, когда ракетоподобные снаряды перелетали через них. Они оказывали огромное психическое воздействие на застигнутого врасплох противника.

Генерал Окснер пробыл у нас очень недолго, всего один-два дня. Он совещался с начальником штаба о тактическом применении этого грозного оружия. Прощаясь с ним, Паулюс сказал:

— Надеюсь, это не останется пустым обещанием. Вы видели, какие здесь были беспощадные бои. Противник не отступает под нашим натиском. Он упорно сопротивляется и отвечает ударом на удар, где только может. Нам во что бы то ни стало нужно получить вашу наводящую ужас минометную бригаду.

— Вы можете на меня положиться, я не оставлю вас без поддержки.

Затем Окснер уехал.

Мало-помалу мы начали уставать от подобных посетителей. Ведь на то, чтобы информировать приезжее начальство, всякий раз требовалось много времени и сил. Теперь вышестоящие инстанции имели достаточно материала и сведений, подтверждающих наши тревожные донесения. Начальник нашего оперативного отдела полковник Фельтер сказал:

— Шмундт вернулся из своей поездки на фронт явно потрясенный. Его все-таки пробрало то, что он увидел воочию, услышал собственными ушами. Надо надеяться, он не утаит правду от фюрера, а тогда наконец рассеются басни об уничтожении Красной Армии и к противнику начнут относиться серьезно.

— По-моему, — заметил я, — прозорливей всех оказался генерал Фельгибель. В беседе со мною и Арнольдом он характеризовал общую обстановку на фронтах куда глубже и трезвее, чем я сам даже наедине с собою. Не знаю, как настроен генерал Окснер, мы с ним почти не разговаривали. Можно только пожелать, чтобы все это дошло наконец и до верховного командования.

Армии союзников

Как уже говорилось, 6-я армия должна была прикрывать северный фланг продвигающихся к Волге танковых армий. Директива №45 от 23 июля 1942 года ставила перед ней новую задачу: взять Сталинград во взаимодействии с 4-й танковой армией. Для защиты флангов на участке от Клетской до района к северу от Коротояка были введены в действие союзные армии, а именно с запада на восток 2-я венгерская, 8-я итальянская и 3-я румынская армия.

Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что их незадолго до наступления летом 1942 года начали формировать в отдельные армейские объединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий «Юг» (с 7 июля 1942 г. — группа армий "Б"). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия частично от германской военной промышленности.

Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так, например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников составляла только 50-60 процентов. В сущности, даже профану было ясно, эти армии никогда не будут способны устоять перед противником, располагавшим танками Т-34, прежде всего потому, что союзники плохо вооружены.

Но дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. С 1941 года румынские дивизии действовали в наступательных боях на южном фронте; солдаты были храбры, выносливы. Большинство солдат были крестьяне. Пока они сражались вблизи границ своей родины, война для некоторых румынских солдат, вероятно, имела известный смысл. Кое-кого из них, надо полагать, соблазняла земля в Бессарабии или на территории между Днестром и Бугом, которую Гитлер посулил маршалу Антонеску, окрестив ее Транснистрией. Быть может, они надеялись, что хоть там когда-нибудь станут «свободными» крестьянами. В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание. Мой друг Отто Рюле рассказывал мне, что он сам еще в Сталинградском котле с глубоким возмущением, не имея возможности вмешаться, видел однажды, как румынский офицер избивал и пинал ногами солдата. Такие явления отнюдь не поднимали боевой дух румын. Особенно это сказывалось, когда им приходилось вести борьбу не на жизнь, а на смерть.

Генерал Паулюс высоко ценил румын, с доверием он относился и к венграм. С итальянцами он дрался во время Первой мировой войны. Узнал он их ближе и в Северной Африке, когда проводил инспекцию, будучи обер-квартирмейстером в генеральном штабе сухопутных сил. Он считал, что итальянскую армию крайне необходимо, так сказать, затянуть в жесткий корсет, роль которого играли бы немецкие дивизии. На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500, а от Будапешта до нее — 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя «великой Германии»? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.

Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало. Зато директива №41 указывала:

«Для занятия все более удлиняющейся в ходе этих операций линии фронта по реке Дон надлежит привлекать в первую очередь соединения союзников, с тем чтобы германские войска использовались в качестве мощного барьера между Орлом и рекой Дон, а также в междуречье Дона и Волги в районе Сталинграда; но отдельные германские дивизии останутся позади фронта по реке Дон в качестве подвижного резерва».

Все это, возможно, и было причиной того, что союзники, прямо сказать, не спешили занять свои позиции. 2-я венгерская армия, которая участвовала в наступлении на Воронеж, с 10 июля обеспечивала наш стык со 2-й армией на участке от Новой Калитвы и вниз по Дону.

В конце июля и в начале августа 8-я итальянская армия сменила дивизии 6-й армии на рубеже от Богучара до Клетской. Они были крайне необходимы для наступления на плацдарм в районе Калача. Наш XVII армейский корпус был придан 8-й итальянской армии.

3-я румынская армия все еще была на подходе. Предназначенный ей участок пришлось временно занять итальянскими войсками.

Плохо вооруженные и недостаточно оснащенные войска союзников были к тому же растянуты, отстояли далеко друг от друга на Дону. Для надежного оборудования позиций у них не хватало сил.

Это был не фронт обороны, а тонкая цепочка прикрытия. Этого не мог не заметить очень активный противник. Удивительно ли, что командование армии с тревогой поглядывало на север.

— Если русские используют слабость нашего глубокого фланга, мы, Адам, окажемся в более чем неприятном положении. Приглядитесь к очертаниям фронта. Он похож на выдвинутый кулак.

— Это действительно чертовски неприятно, господин генерал. Стоит только противнику провести скальпелем по запястью, и кулак будет отрезан.

— Будем надеяться, что Шмундт правдиво опишет в ставке фюрера наше положение. Ведь мы достаточно ясно сказали ему, как обстоят дела. Будем также надеяться, что наши союзники получат недостающее им тяжелое оружие.

Но вскоре нас постигло самое горькое разочарование.

Сражение под Калачом

Уже несколько дней из донесений авиаразведки было известно, что русские укрепляют свой плацдарм к западу от Калача. Первым испытал на себе результаты этого наш LI армейский корпус. Его полки получили жестокий отпор, когда атаковали советские позиции восточнее Суровикина. Тем временем 8-я итальянская армия сменила все же некоторые наши дивизии. Они отошли на свои исходные позиции. Пехотные дивизии передвинулись на участок фронта в северной излучине Дона от Островского до Клетской, который прежде занимали соединения XIV танкового корпуса, дав ему возможность перегруппироваться для наступления к северу от Каменского.

В первые дни августа 76-я и 295-я пехотные дивизии, которые раньше входили в 17-ю армию, были переброшены для укрепления правого фланга 6-й армии.

6 августа была закончена подготовка для нанесения мощного удара по советскому плацдарму. Наши соединения заняли свои исходные рубежи, достаточно обеспеченные боеприпасами и горючим. Согласно полученным нами донесениям, русские располагали 12 стрелковыми дивизиями и 5 танковыми бригадами{28}. Нужно было отрезать им путь к отступлению через Дон. Их надлежало окружить и уничтожить. Оперативный план предусматривал для обоих танковых корпусов задачу создать плацдарм на Дону, XTV танковый корпус должен был наступать вниз по Дону из района Каменского, а XXIV танковый корпус — вверх по Дону из района Нижне-Чирской.

Рано утром 7 августа земля застонала под тяжестью помчавшихся с грохотом танков. Утреннюю тишину сразу нарушили взрывы снарядов и стрекотанье пулеметов. Нашим танкам удалось прорвать советскую полосу обороны. Головные подразделения обоих наступавших навстречу друг другу корпусов сошлись уже через несколько часов. Только тогда и начался настоящий бой. Наши атакующие пехотные дивизии столкнулись с искусно и ожесточенно сражающимся противником. Он сразу понял, какой опасностью грозили ему немецкие танки, и организовал ожесточенные контратаки против танковых корпусов, которые сражались, имея в тылу Дон. А те отстреливались, используя всю свою огневую мощь. Однако частям Красной Армии удалось прорвать окружение и переправиться на восточный берег Дона. После четырехдневных тяжелых боев сражение кончилось. Экстренное сообщение с фронта, трубя в фанфары, объявило, что немцы одержали крупную победу. Оно умалчивало о том, что нам пришлось дорого заплатить за нее как людьми, так и техникой. Потери противника были больше. Однако кое-где на поле сражения под Калачом стояли и немецкие сгоревшие или выведенные из строя танки. А это было для нас особенно плохо. Ведь мы находились на расстоянии 2000 километров от тыла, и замену можно было получить очень нескоро. А главное — Красная Армия выиграла драгоценное время для создания фронта обороны между Волгой и Доном, на подступах к Сталинграду. Ей удалось задержать 4-ю танковую армию, которая уже 1 августа прорвалась из района Цимлянской через Калмыцкую степь к южным подступам Сталинграда. По приказу Главного командования сухопутных сил 6-я армия вынуждена была 12 августа передать на усиление 4-й танковой армии 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Оба соединения перешли Дон по наведенному мосту у Потемкинской. Для закрепления достигнутого под Калачом успеха от 6-й армии требовалось немедленно продолжать наступление по ту сторону Дона. Но она была не в состоянии это сделать. Мы снова потеряли драгоценное время. Приходилось перегруппировывать соединения, восполнять потери в оружии и боевой технике, получать боеприпасы и горючее.

Потери растут, настроение падает

Я просматривал донесения о потерях, поступившие из дивизий.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31