3

Я взлетела по западной лестнице. Первой моей мыслью было разбудить отца, но что-то – какое-то невидимое препятствие – остановило меня на полпути. От Даффи и Фели не было проку в экстремальных ситуациях, лучше их не тревожить. Как можно тише и быстрее я помчалась в заднюю часть дома, к маленькой комнатке, расположенной на верху лестницы, ведущей от кухни, и легко постучала в дверь.

– Доггер, – прошептала я. – Это я, Флавия.

Из-за двери не доносилось ни звука, и я снова постучала.

Спустя две с половиной вечности я услышала шарканье шлепанцев Доггера по полу. Отодвигаемый засов громко стукнул, и дверь осторожно приоткрылась на пару дюймов. Я увидела, что лицо Доггера осунулось, словно он не ложился спать.

– В огороде труп, – сказала я. – Думаю, тебе лучше пойти и посмотреть.

Пока я топталась на пороге и грызла ногти, Доггер бросил на меня взгляд, который можно было определить только как упрекающий, и скрылся во мраке комнаты, чтобы одеться. Через пять минут мы стояли на дорожке в огороде.

Было очевидно, что Доггеру трупы не в новинку. Как будто занимаясь этим всю жизнь, он опустился на колени, прижал два пальца к шее трупа, проверяя пульс.

Медленно поднявшись на ноги, Доггер вытер руки, словно от грязи.

– Я сообщу полковнику, – сказал он.

– Разве нам не надо позвонить в полицию? – спросила я.

Доггер провел длинными пальцами по небритому подбородку, словно размышляя над вопросом вселенского значения. На пользование телефоном в Букшоу были наложены строгие ограничения.

– Да, – наконец ответил он, – полагаю, надо.

Мы вместе медленно направились в дом.

Доггер поднял телефонную трубку, прижал к уху, но я видела, что он крепко держит палец на рычаге. Его рот открылся и закрылся несколько раз, и лицо побледнело. Рука начала дрожать, и я испугалась, что он сейчас уронит трубку. Он беспомощно взглянул на меня.

– Ладно, – сказала я, забирая у него телефон, – я сделаю.

– Бишоп-Лейси 211, – произнесла я в трубку. Ожидая соединения, я думала, что Шерлок улыбнулся бы такому совпадению.

– Полиция, – отозвался официальный голос на том конце линии.

– Констебль Линнет? – уточнила я. – Говорит Флавия де Люс из Букшоу.

Я никогда этого раньше не делала и была вынуждена полагаться на то, что слышала по радио и видела в кино.

– Хочу сообщить о смерти, – продолжила я. – Возможно, вы могли бы прислать инспектора?

– Может быть, вам требуется «скорая», мисс Флавия? – поинтересовался он. – Обычно мы не отправляем инспектора, если обстоятельства смерти не подозрительны. Подождите, я найду карандаш…

Повисла сводящая с ума пауза, пока я слушала, как он копается в канцелярских принадлежностях.

– Теперь назовите мне имя умершего, медленно, сначала фамилию.

– Я не знаю, как его зовут, – ответила я. – Это незнакомец.

Это была правда: я не знала его имени. Но я опознала – слишком хорошо опознала – тело в огороде. Тело с рыжими волосами, тело в сером костюме – это тот самый мужчина, за которым я шпионила через замочную скважину. Человек, которого отец…

Но я вряд ли могла сказать об этом полиции.

– Я не знаю его имени, – повторила я. – Никогда прежде его не видела.

Я переступила черту.

Миссис Мюллет и полиция прибыли одновременно, она пешком из деревни и они на синем «воксхолле». Под колесами затормозившего автомобиля захрустел гравий, передняя дверца распахнулась, и на дорогу вышел человек.

– Мисс де Люс, – сказал он так, словно произнося мое имя вслух, получал надо мной власть. – Можно называть вас Флавией?

Я согласно кивнула.

– Я инспектор Хьюитт. Ваш отец дома?

Инспектор оказался человеком довольно приятной наружности, с вьющимися волосами, серыми глазами и несколько бульдожьим видом, напомнившим мне Дугласа Бэйдера, аса-истребителя, чьи фото я видела в выпусках «Иллюстрированной войны», лежавших в гостиной.

– Да, – ответила я, – но он недоступен. – Это слово я позаимствовала у Офелии. – Я отведу вас к трупу сама.

Миссис Мюллет уронила челюсть и вытаращила глаза.

– Боже мой! Прошу прощения, мисс Флавия, но как можно!

Если бы на ней был надет передник, она бы закрыла им лицо и убежала, но вместо этого она вкатилась в открытую дверь.

Двое мужчин в синих костюмах, которые до этого, словно в ожидании указаний, сидели на заднем сиденье машины, начали выбираться наружу.

– Детектив-сержант Вулмер и детектив-сержант Грейвс, – представил их инспектор Хьюитт. Сержант Вулмер был неповоротлив и коренаст, со сломанным носом профессионального боксера; сержант Грейвс – маленький живой блондин с ямочками на щеках, он улыбнулся, пожимая мне руку.

– А теперь будьте добры… – сказал инспектор Хьюитт.

Детективы-сержанты достали чемоданы из багажника «воксхолла», и я провела торжественную процессию через дом в огород.

Показав, где тело, я зачарованно наблюдала, как сержант Вулмер распаковал и установил на штатив камеру, его толстые, как сосиски, пальцы совершали неожиданно тонкие, едва заметные движения, настраивая аппарат. Пока он делал общие снимки огорода, особенное внимание уделяя грядке с огурцами, сержант Грейвс открыл потертый кожаный чемодан, в котором ряд за рядом аккуратно выстроились бутылочки и в котором я углядела упаковку прозрачных конвертов.

Я жадно, чуть ли не истекая слюной, придвинулась поближе, чтобы рассмотреть все подробности.

– Скажи, Флавия, – попросил инспектор Хьюитт, осторожно углубляясь в огурцы, – не могла бы ты попросить кого-нибудь сделать нам чаю?

Видел бы он выражение моего лица.

– Мы с раннего утра на ногах. Возможно, ты могла бы быстренько что-нибудь сообразить для нас?

Вот так всегда. С рождения и до смерти. Без единого доброго слова единственную особу женского пола в поле зрения сослали кипятить воду. Сообразить что-нибудь, в самом деле! За кого он меня принимает… За служанку?

– Я посмотрю, что можно сделать, – ответила я. Надеюсь, холодно.

– Благодарю, – сказал инспектор Хьюитт. Потом, когда я двинулась в сторону кухни, он крикнул вдогонку: – Да, Флавия!

Я ожидающе обернулась.

– Мы зайдем в дом. Не возвращайся сюда.

Ну не нахальство, а? Чертов наглец!

Офелия и Дафна уже сидели за столом и завтракали. Миссис Мюллет проговорилась, и у них было достаточно времени, чтобы изобразить равнодушие.

На губах Офелии все еще не было ни единого признака действия моего препарата, и я сделала себе мысленно заметку записать попозже время и результаты наблюдения.

– Я нашла труп на огуречной грядке, – поведала я им.

– Как это на тебя похоже, – заметила Офелия, продолжая приводить в порядок брови.

Дафна дочитала «Замок Отранто» и погрузилась в «Николаса Никльби». Но я заметила, что она покусывает губу – верный знак недовольства.

Повисло напряженное молчание.

– Там было много крови? – наконец поинтересовалась Офелия.

– Нет, – ответила я, – ни капли.

– Чье это тело?

– Не знаю, – сказала я, радуясь возможности одновременно сказать правду и умолчать.

– Смерть совершенного незнакомца, – продекламировала Дафна на манер диктора Би-би-си, отвлекшись от Диккенса, однако заложив пальцем страницу, которую читала.

– Откуда ты знаешь, что это незнакомец? – поинтересовалась я.

– Элементарно, – ответила Дафна. – Это не ты, не я и не Фели. Миссис Мюллет на кухне, Доггер в саду с полицейскими, а отец еще пару минут назад был наверху и плескался в ванной.

Я чуть не сказала ей, что это меня она слышала в ванной, но решила не делать этого: любое упоминание ванной неизбежно вызывало колкости в адрес моих гигиенических привычек. Но после утренних событий в огороде я почувствовала внезапную необходимость помыться.

– Судя по всему, его отравили, – сказала я. – Имею в виду незнакомца.

– Дело всегда в яде, да? – заметила Фели, играя с прядью волос. – Во всяком случае, в жутких низкопробных детективных романах. В таком случае он совершил роковую ошибку, попробовав стряпню миссис Мюллет.

Когда она отодвинула липкие остатки вареного яйца, что-то заискрилось в моей памяти, словно вспыхнули дрова в камине, но до того, как я успела понять, в чем дело, мысль исчезла.

– Послушайте, – сказала Дафна, зачитывая вслух. – Фанни Сквирс пишет письмо: «…мой папаша – одна сплошная маска из синяков синих и зеленых, а также две парты поломаны. Нам пришлось отнести его вниз в кухню, где он теперь лежит…

После того как ваш племянник, которого вы рекомендовали в учителя, учинил это моему папаше и прыгнул на него с ногами и выражался так, что мое перо не выдержит, он с ужасным неистовством напал на мою мамашу, швырнул ее на землю и на несколько дюймов вогнал ей в голову задний гребень. Еще бы немножко, и он вошел бы ей в череп. У нас есть медицинское свидетельство, что если бы это случилось, черепаший гребень повредил бы мозги». Теперь послушайте вот этот отрывок: «После этого я и мой брат стали жертвами его бешенства, от которого мы очень сильно пострадали, что приводит нас к терзающей мысли, что какие-то повреждения нанесены нашему нутру, в особенности раз никаких знаков снаружи не видно. Я испускаю громкие вопли все время, пока пишу[11]…»

С моей точки зрения, это классический случай отравления цианидом, но я была не в настроении делиться своими прозрениями с этими двумя невежами.

– «…испускаю громкие вопли все время, пока пишу…», – повторила Дафна. – Подумать только!

– Могу себе представить, – сказала я, отодвигая тарелку и, оставив завтрак нетронутым, медленно начала подниматься по восточной лестнице в лабораторию.

Когда я бывала не в духе, я направлялась в мою святая святых. Здесь, среди реторт и мензурок, я отдавала себя на волю того, что именовалось Духом химии. Здесь шаг за шагом я повторяла открытия великих химиков. Или с трепетом снимала с полки томик из бесценной коллекции Тара де Люса, например, английский перевод «Химических элементов» Антуана де Лавуазье. Эта книга была опубликована в 1790 году, но ее страницы, даже спустя сто шестьдесят лет, оставались хрустящими, как оберточная бумага. Как я упивалась старинными названиями, которые только и ждали, когда я обнаружу их на страницах… Сурьмяное масло… Мышьяковые цветы[12]…

Мерзкие яды – называл их Лавуазье, но я наслаждалась, произнося их названия, словно музыку.

– Королевский желтый! – сказала я вслух, перекатывая слова во рту, наслаждаясь их ядовитым содержанием. – Кристаллы Венеры! Дымящаяся жидкость Бойла! Тараканье масло!

Но на этот раз излюбленный способ не сработал: мои мысли продолжали возвращаться к отцу, крутясь вокруг того, что я видела и слышала. Кто такой этот Твайнинг – «старик Каппа» – человек, о котором отец сказал, что они его убили? И почему отец не вышел к завтраку? Это меня серьезно беспокоило. Отец всегда утверждал, что завтрак – это «пиршество тела», и, насколько я знала, на свете не существовало ничего, способного заставить отца пропустить его.

Кроме того, я думала об абзаце, зачитанном Дафной, – «синяки синие и зеленые». Может быть, отец дрался с незнакомцем и получил ушибы, которые нельзя было скрыть? Или он получил внутренние повреждения вроде тех, что описывала Фанни Сквиз, – повреждения, не оставлявшие видимых признаков насилия? Возможно, именно это произошло с рыжеволосым мужчиной. Это объясняет, почему я не увидела крови. Мог ли отец оказаться убийцей? Опять?

Моя голова шла кругом. Я не смогла придумать ничего лучше, кроме как успокоиться с помощью Оксфордского английского словаря. Я пролистала томик до буквы V. Какое слово незнакомец выдохнул мне в лицо? Vale – вот что это было.

Странно, что умирающий обратился к человеку, которого совершенно не знал.

Внезапно ход моих мыслей нарушил грохот из холла. Кто-то бил в обеденный гонг. Этот огромный диск, выглядевший пережитком из заставок к фильмам Дж. Артура Ранка, не использовался много лет, вот почему меня так удивил его мощный звук.

Я выбежала из лаборатории и спустилась по лестнице, обнаружив около гонга огромного человека, стоявшего с молоточком в руке.

– Коронер, – произнес он, и я решила, что он имеет в виду себя. Хотя он не потрудился представиться, я признала в нем доктора Дарби, одного из двух совладельцев медицинской практики в Бишоп-Лейси.

Доктор Дарби являл собой типичного представителя английской нации: красное лицо, несколько подбородков и живот, колыхавшийся, словно парус на ветру. Он был одет в коричневый костюм и клетчатую желтую жилетку и имел при себе традиционный докторский черный чемоданчик. Если он узнал во мне девочку, которой зашивал руку год назад, после происшествия c разбившейся ретортой, он не подал виду и стоял выжидательно, как гончая в охотничьей стойке.

Отец все еще не появлялся, равно как и Доггер. Я знала, что Фели и Даффи отродясь не снизойдут до того, чтобы ответить на звонок («Я что, собака Павлова?» – скажет Фели), а миссис Мюллет не выходит из кухни.

– Полиция в огороде, – сказала ему я. – Я вас провожу.

Когда мы вышли на солнечный свет, инспектор Хьюитт оторвался от изучения шнурков черных туфель, довольно неприятно выглядывавших из огурцов.

– Доброе утро, Фред, – приветствовал инспектор. – Я подумал, что тебе лучше прийти и взглянуть самому.

– Умм, – промычал доктор Дарби.

Он открыл чемоданчик, покопался внутри и извлек белый бумажный пакет. Засунул в него два пальца и достал одну мятную конфетку, которую положил в рот и начал c удовольствием посасывать.

Через секунду он забрался в траву и встал на колени над трупом.

– Известно, кто это? – спросил он, перекатывая во рту конфету.

– Кажется, нет, – ответил инспектор Хьюитт. – Карманы пусты… Документов нет… Единственно, есть причины полагать, что он недавно прибыл из Норвегии.

Недавно прибыл из Норвегии? Наверняка это дедукция, достойная самого великого Холмса, – и я слышала ее своими собственными ушами! Я была почти готова простить инспектора за его прежнюю грубость… Почти, но не вполне.

– Мы начали расследование, выясняем порт захода судна и так далее.

– Чертовы норвежцы! – выругался доктор Дарби, поднимаясь с колен и закрывая чемоданчик. – Летят сюда, как мотыльки на огонь, тут погибают, а нам приходится подчищать за ними. Это несправедливо, не так ли?

– Какое время смерти мне указать? – спросил инспектор Хьюитт.

– Трудно сказать. Как всегда. Ладно, не как всегда, но часто.

– Хотя бы примерно?

– С цианидом сложно определить. От восьми до двенадцати часов назад, полагаю. Я смогу сказать точнее, после того как этот парень окажется у нас на столе.

– И это получается…

Доктор Дарби отвернул манжету и взглянул на часы.

– Так, посмотрим… Сейчас 8:22, значит, это произошло не раньше чем в 8:22 вечера и не позже, скажем, полуночи.

Полночь! Наверное, я слишком шумно втянула воздух, потому что инспектор Хьюитт и доктор Дарби оба повернулись ко мне. Как я могла им сказать, что считаные часы назад незнакомец из Норвегии выдохнул мне в лицо свой последний вздох?

Оставалось единственное решение. Я развернулась на каблуках и убежала.

Я нашла Доггера под окном библиотеки, он подстригал розы на клумбе. Воздух был густо напоен их ароматом – нежным запахом коробок с чаем с Востока.

– Отец еще не спускался, Доггер? – спросила я.

– Сорт «Леди Хиллингдон» особенно хорош в этом году, мисс Флавия, – сказал он с таким видом, будто у него лед во рту; как будто не было нашего с ним ночного столкновения. Очень хорошо, подумала я, я сыграю в его игру.

– Очень хорош, – согласилась я. – А где отец?

– Не думаю, что он хорошо спал. Полагаю, он решил еще вздремнуть.

Вздремнуть? Как он мог оставаться в постели, когда дом полон представителей закона?

– Как он отнесся к тому, что ты ему сказал? Ты знаешь – я имею в виду то, что в огороде.

Доггер повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

– Я ему не говорил, мисс.

Он потянулся и резким щелчком секатора обрезал не совсем идеальный цветок. Тот тихо упал на землю и остался лежать там в тени, обратив желтое лицо к нам.

Мы оба неотрывно смотрели на обезглавленную розу, думая, что делать дальше, когда инспектор Хьюитт вышел из-за угла дома.

– Флавия, – позвал он. – Я бы хотел поговорить с тобой. – И добавил: – В доме.

4

– Это этот человек, с которым ты разговаривала в огороде? – поинтересовался инспектор Хьюитт.

– Доггер, – ответила я.

– Имя?

– Флавия, – сказала я. Не смогла удержаться.

Мы сидели на диване эпохи Регентства в Розовой комнате. Инспектор со стуком положил ручку и повернулся посмотреть мне в лицо.

– Если вы еще не осознали это, мисс де Люс, – а я подозреваю, так оно и есть, – это расследование убийства. Я не потерплю легкомыслия. Человек мертв, и мой долг – выяснить, почему, когда, как и кто. И когда я сделаю это, моим долгом будет объяснить все Короне. Я имею в виду короля Георга VI, и король Георг VI – не легкомысленный человек. Я ясно выражаюсь?

– Да, сэр, – ответила я. – Его имя Артур. Артур Доггер.

– И он работает садовником здесь, в Букшоу?

– Сейчас да.

Открыв черную записную книжку, инспектор микроскопическим почерком делал заметки.

– Он не всегда был садовником?

– Он мастер на все руки, – сказала я. – Работал у нас шофером, пока нервы не начали сдавать…

Хотя я смотрела в другую сторону, я все равно ощущала его настойчивый взгляд детектива.

– Война, – объяснила я. – Он был военнопленным. Отец считал, что… он пытался…

– Я понимаю, – сказал инспектор Хьюитт неожиданно мягким голосом. – Доггеру лучше всего в огороде.

– Да, Доггеру лучше всего в огороде.

– Знаешь, ты необыкновенная девочка, – сказал он. – В подобных ситуациях следует разговаривать со взрослыми, но с учетом того, что твой отец нездоров…

Нездоров? Ах да, конечно же. Я почти забыла мою маленькую ложь.

Не обратив внимания на выражение замешательства, промелькнувшее на моем лице, инспектор продолжил:

– Ты упомянула, что Доггер работал шофером. У твоего отца есть автомобиль?

На самом деле, да, у отца был старый «роллс-ройс фантом II», стоявший в каретном сарае. В действительности машина принадлежала Харриет, и с тех пор, как в Букшоу пришло известие о ее смерти, машиной ни разу не пользовались. Более того, хотя отец сам не умел водить, он никому бы не позволил притронуться к «роллс-ройсу». И этот великолепный породистый шедевр автомобилестроения, с длинным черным капотом, высоким никелированным радиатором со статуэткой и переплетающимися буквами «R», был отдан на откуп полевым мышам, давно нашедшим лазейки внутрь салона и обосновавшимся в бардачке из красного дерева. Даже невзирая на обветшалость, его до сих пор иногда называли «тот самый “ройс”», как представители высшего общества часто именуют такие автомобили.