10

Через день, придя в себя после транспортировки кабана, я сказал, что поплыву на рыбалку, но на другое место, вернусь не скоро. На самом деле решил провести разведку. Небо было в тучах, изредка западный ветер приносил дождевую морось. Задувал он хорошо. Мой ял ходко шел по невысоким волнам на северо-восток. У меня с собой был плед, закутавшись в который я сидел на кормовой банке и рулил веслом. Второй рукой держал шкот, пропустив его одним шлагом через банку, чтобы рука не сильно уставала. Если налетит шквал, надо быстро потравить шкот, иначе ял может перевернуться.

На северном углу полуострова располагалась небольшая валлийская деревня под названием Брайтан. Почему-то жители моей деревни старались не общаться с жителями Брайтана. Кузнец о ней сказал мне вскользь, как о чем-то не достойном внимания. Брайтан принадлежит графу Честерскому. Я миновал устье реки Мерси. Как мне сказал Йоро, на нашем берегу устья находится большая и богатая деревня Беркенхед, тоже принадлежащая Ранульфу де Жернону. Название, наверное, получила от протекающей возле нашей деревни реки Беркет, потому что расположена в устье ее. Через залив от Беркенхеда и немного восточнее есть валлийская рыбацкая деревушка под названием Темные Воды, на месте которой, наверное, и возникнет Ливерпуль. Кстати, темными водами валлийцы называют Атлантический океан. В двадцать первом веке движение здесь будет очень оживленное, а пока не видать ни судна, ни рыбацкой лодки.

Я развернул ял и пошел в обратном направлении. По пути сделал остановку на банке и натаскал трески. Я люблю рыбалку, как процесс. Однако наполнение лодки треской приносит удовольствие только первые минут пятнадцать. Потом азарт проходит, остается тупая добыча пропитания. Трескоед – это, конечно, звучит, но не сказал бы, что гордо.

На берегу, кроме моих женщин, меня встречал Гетен. Лица у всех были озабоченные. Валлиец подождал, пока я дам женщинам указания, наполню рыбой одну корзину, вынесу ее на берег, а потом заберу с лодки парус и весла. Я собирался нести корзину с Фион, но она сразу отошла, а за вторую ручку взялся левой рукой Гетен.

– Что случилось? – спросил я по пути к деревне.

– Вилли убили, – ответил он.

– Кто? – спросил я.

– Разбойники, – ответил валлиец. – Он с младшим сыном поехал на волах в Беркенхед продать рыбу, а после перепутья на него напали пять человек. Мальчишка убежал, а Вилли убили. Арбу с рыбой увели в лес. Там остались следы от колес, можно по ним найти.

Дорога от нашей деревни идет сперва на юго-восток. Километрах в четырех, на той стороне реки, есть развилка. Пойдешь направо – окажешься на дороге в Честер, идущей вдоль берега устья реки Ди. На этой дороге располагаются несколько валлийских рыбачьих деревень. Пойдешь прямо – попадешь в деревню Лесная, такую же нищую, как наша, и из мужчин только три старика. Они так же сеют овес и разводят овец, но, поскольку находятся далеко от моря, подрабатывают производством древесного угля, смолы, дегтя. Пойдешь налево – доберешься до богатой деревни Беркенхед. Она наполовину валлийская, наполовину англосакская. Туда и направлялся Вилли. О нем в нашей деревне сильно горевать не будут. Как догадываюсь, недолюбливали его. И не только по национальному признаку. А вот потеря волов грозит деревне голодной смертью.

– Четыре дня назад пропал купец из Беркенхеда, – продолжил Гетен. – Помнишь, приезжал к нам за шерстью?

Я проспал этот визит, но заметил, что из дома исчез ворох вычесанной овечьей шерсти.

– Поехал домой – и как воду канул, – ответил он сам себе.

– Разве его свои не искали? – спросил я.

– Думали, он у нас заночевал. Кинулись только на третий день, когда следы дождь смыл. И скот у них начал пропадать. Вчера к нам приходили, спрашивали, – рассказал Гетен.

Я помнил двух вооруженных мужчин. Как раз занимался с подростками, когда они вышли из ворот. Постояли, посмотрели на нас и ушли.

– Кто это? – спросил я тогда ребят.

– Из Беркенхеда, – ответили мне.

Поскольку к визиту этих двоих деревенские отнеслись, как к чему-то обычному, я тоже сразу забыл о них.

Мы занесли ко мне во двор рыбу, весла и парус, а затем пошли в дом Вилли.

Он лежал на столе, облаченный в новую рубаху и штаны. Голова закрыта куском материи. Наверное, разрублена. В доме сидели и стояли несколько женщин и детей, в том числе старшие сыновья-близнецы. Никто не плакал. В эту эпоху насильственная смерть – дело обычное. Гетен говорил, что завтра утром Вилли похоронят. Собравшиеся в доме ждали от меня чего-то.

Ни их обрядов, ни валлийских слов утешения я не знал, поэтому спросил:

– Кто с ним ездил?

– Я, – ответил мальчик дет двенадцати, белобрысый и конопатый.

Он старался бодриться, но было видно, что еще в шоке.

– Сколько их было? – задал я следующий вопрос.

Мальчик показал мне пять пальцев.

– Какие они из себя? Во что одеты? Какое оружие? – продолжил я допрос.

Сын Вилли начал с последнего вопроса:

– У них топоры, большие. А у одного копье. Они все взрослые, с бородами. И в пледах.

– Один был рыжий? – спросил я и показал на своей левой щеке, хотя делать это не рекомендуют народные приметы: – И свежий шрам вот здесь.

– Да, – подтвердил мальчик.

Поскольку все уставились на меня, рассказал:

– Видел его в лесу. Думал, охотник.

Я вышел из дома. Следом за мной – Гетен и сыновья-близнецы.

– Я пометил то место, где они заехали в лес. Возьмем ребят, которые хорошо стреляют из лука, и, если поспешим, до темноты найдем их, – предложил Гетен.

– Они наверняка будут нас ждать, нападут из засады. От луков в лесу мало проку, так что порубят пацанов зазря, – отклонил я его предложение.

– Тогда пойдем вдвоем, – решил Гетен.

– Нет, – отрезал я.

– Тогда мы сами пойдем, – заявил один из близнецов.

– Нет, – повторил я и напомнил то, что вбивал в их головы на тренировках: – Мои приказы не обсуждаются, а выполняются.

Во дворе моего дома Дона, Фион и Краген, пересыпая солью, складывали треску в бочку. Они хотели о многом расспросить меня, но не осмелились. Теперь буду знать, что женщины способны справиться с любопытством. В двадцать первом веке у меня таких примеров не было. Фион зашла со мной в дом, чтобы накрыть на стол. На обед было мясо с душком, пока не сильным. Кабанятина и так имеет специфический привкус. Чтобы его не было, самца надо кастрировать до убоя, причем, не меньше, чем за два месяца. С диким такой номер не проскочит.

– Раздай мясо соседям, пока не протухло, – сказал я.

– Хорошо, – согласилась она.

Фион прямо распирало от желания спросить о чем-то или что-то рассказать. Наверное, как должен вести себя вождь деревни в такой ситуации. А то я не знаю!

– Два куска вареного мяса положи мне в сумку. И кусок сыра, пару лепешек и кувшинчик для воды, – приказал я.

У Фион сразу пропало желание что-то мне объяснять. Но все-таки не удержалась от вопроса:

– А кто с тобой пойдет?

Я сделал вид, что не слышал его, потому что у меня возникло впечатление, что именно так и должен вести себя вождь валлийской деревни. Это сработало, как классическая фраза двадцать первого века «заткнись, дура».

В лес было еще рано идти, но я понимал, что спокойно отдохнуть здесь не дадут. К ремню присоединил сшитую Фион из кожи портупею, надеваемую через правое плечо, прицепил к нему слева меч, справа кинжал. Одеяло, свернув, положил на плечи. Красный плед решил не брать. На левое плечо – арбалет, а через левое плечо на правый бок, немного назад, сумку и колчан с болтами.

Возле ворот меня поджидали Гетен с копьем и мечом и близнецы с луками и мечами. Упреждая их просьбы, приказал:

– Гетен, закроешь за мной ворота и проследишь, чтобы все были на тренировке.

Он молча кивнул головой, прислонил копье к столбу и взялся за створку ворот, закрывая ее за мной.

11

Я сидел в засаде у реки рядом с тем местом, где видел рыжего, но теперь на одном с ним берегу. Я прошел вдоль реки ниже метров на триста, там переплыл ее. Плыть пришлось всего метра два, в остальных местах глубина была меньше. Потом вернулся назад, к холму высотой метров десять-пятнадцать, на каменистой макушке которого торчали всего две невысокие сосны. На склонах кое-где росли кусты и только ближе к воде – еще и несколько лиственных деревьев. Там я и устроил логово. Отсюда до тропы было метров пятьдесят, и я находился немного сзади того, кто будет набирать воду. Если будет. Уже рассвело, а к реке никто не выходил. Может, они перебрались в другое место? Решил подождать до полудня, а затем пойти на поиски. Я жевал вареную кабанятину с лепешкой и запивал водой, набранной в кувшинчик из реки. Сыр решил съесть позже. Он не протухнет в отличие от мяса, которое к утру стало еще хуже. Так и не доев кусок, выбросил протухшее мясо. Решил сыр разделить на две части. Когда разрезал его, услышал негромкий свист. Кто-то шел по тропе, насвистывая задорную мелодию, которая напоминала мне слышанную в двадцать первом веке, только никак не мог вспомнить, что это была за песня.

К реке вышел с котлом в руке рослый парень лет двадцати с небольшим. Волосы у него были темно-каштановые. Они обрамляли симпатичное лицо. Наверное, девки по нему сохнут. Одет в короткий панцирь из толстой кожи поверх рубахи и короткие штаны. Разбойник зашел в реку почти по колено, зачерпнул котлом воду. Когда он распрямился и начал разворачиваться, я выстрелил. Болт угодил в правую часть груди, в район сердца, прошил тело насквозь. Панцирь не помог. Дальше у меня было два плана действий, в зависимости от того, закричит пришедший за водой или нет. Парень выронил котел, прижал обе руки к ране и безмолвно упал навзничь. Всплеск был громкий, но разбойник не закричал.

Зарядив арбалет и оставив в засаде одеяло и сумку, я быстро и, стараясь быть бесшумным, начал менять позицию. Уходил от берега реки в лес, в ту сторону, где по моим предположениям должен быть лагерь разбойников. Помог мне человеческий голос: кто-то окликнул, как догадываюсь, убитого мною парня один раз, потом второй. Ответа он не услышал. Зато я теперь точно знал, куда мне надо идти.

Они вырыли, точнее, расширили пещеру в склоне невысокого холма. Была она метра три шириной, полтора высотой и два глубиной. Дно выслали еловыми ветками и накрыли воловьей шкурой. Рядом стоял возок с бортами, сплетенными из ивовых прутьев. Возок был нагружен шестью, которую, как догадываюсь, раньше накрывала воловья шкура. Вряд ли ее принесли с собой. Возле возка расположили арбу покойного Вилли. Ни лошади, ни волов не было видно. Неподалеку от пещеры человек с головой в форме огурца, покрытой черными редкими волосами, завернутый в темно-коричневый плед, стоя на коленях, раздувал огонь в сложенном из сухих веток костре. Я попал ему в переносицу. Разбойник, громко захрипев, ткнулся головой в костер, над которым начал подниматься тонкий синеватый дымок. Я зарядило арбалет и сместился ближе к пещере. От реки послышалась громкая брань. Судя по топоту, все трое побежали по тропе к своему лагерю. Первым, как ни странно, бежал мужчина с длинным телом и короткими, непропорционально мускулистыми ногами. На нем была кольчуга с длинными рукавами и капюшоном, изнутри подбитым материей. В руках держал двуручный топор с длинным, сантиметров сорок, лезвием. Коротконогий увидел меня в момент выстрела. Я целил в шею, но он начал наклонять голову, поэтому болт попал в нижнюю челюсть и пригвоздил ее к шее. Разбойник сделал три шага, потом выронил топор, шагнул еще раз и упал ниц.

За ним бежали двое – рыжий с таким же двуручным топором и тщедушный мужичонка с двухметровым копьем. Оба в толстых коротких кожаных доспехах под пледами. Разбойники остановились было, но, поняв, что арбалет зарядить не успею, бросились на меня. Я прислонил арбалет к толстому стволу сосны, от которого сильно пахло живицей, достал из ножен меч. Рыжий на бегу замахнулся топором. Видимо, шрам на щеке ничему не научил его. Я отшагнул влево, за его правую руку, ударом меча по рукоятке отбивая топор вправо, а затем рубанул рыжего по шее. По инерции он пролетел вперед, упав где-то позади меня. Мое внимание было сосредоточено на мужичонке. Несмотря на тщедушность, копьем он орудовал умело. Бил сверху, из-за плеча, целил в грудь. Три раза пугнул и только на четвертый ударил. Я успел отскочить и рубануть по древку. Копье было простенькое, с коротким наконечником в форме лепестка, тонким древком. Тонким, но крепким, разрубить его до конца я не смог. Мужичонка отскочил и быстро перехватил копье двумя руками, чтобы наносить удары от пояса снизу вверх. Так любил биться Сафрак. Он говорил, что удары в грудь копьем, мечом или ножом лучше наносить снизу вверх: ребра не помешают. Во второй раз мужичонка ударил после десятка ложных выпадов. Я чуть поспешил, рванувшись вперед, чтобы приблизиться на дистанцию удара мечом. Спасло меня то, что копье сломалось во время удара. Острие только скользнуло по моему боку. Зато я со злости на свою поспешность снес мужичонке верхнюю половину черепа, обнажив серовато-розовые мозги.

Рана оказалась пустяшной, всего лишь кожу содрало. Острие копья пробило шерстяную рубаху, но шелковая выдержала удар. Правда, кровь текла, как из серьезной раны. Пусть течет, меньше шансов заразиться. Я вытер меч о рубаху мужичонки, зарядил на всякий случай арбалет и начал собирать и укладывать на арбу трофеи. Забирал всё до последней окровавленной тряпки. На арбе, кстати, стояли две бочки с рыбой. Предполагаю, что в них есть треска, пойманная мною. Парня, упавшего в реку, я раздел и отбуксировал на глубину. Болт, убивший его, не нашел. Мокрую одежду сложил в котелок и закинул на арбу. Остальные трупы затолкал в пещеру, из которой предварительно забрал воловью шкуру.

Волов и игреневую – рыжую с белыми гривой и хвостом – кобылу в компании серой с белыми животом коровы я нашел по другую сторону холма. Там была большая поляна, на которой они паслись со спутанными ногами. Я впряг волов в арбу. Воловья упряжь с шестого века не изменилась. Лошадиная тоже, хотя вроде бы должны уже хомут изобрести. Наверное, новинка не добралась еще до этой глухомани. Надо будет ускорить здесь прогресс. Я впряг лошадь в возок и привязал вожжи к задку арбы. Еще одну веревку привязал одним концом к рогам коровы, а другим – к задку возка. Будем перемещаться «паровозиком», потому что у меня нет желания возвращаться сюда.

Я сходил за одеялом и сумкой. Заодно решил посмотреть, нельзя ли срезать путь? За что мне нравятся сосны – у них в нижней части ствола много сучков остается. По ним, как по лестнице, легко забираешься наверх, к живым веткам, толстым и упругим. Обзор сверху был великолепен. Увидел сразу все четыре деревни: свою, Лесную, Беркенхед и Брайтан. До моей и Лесной по прямой было километра три-четыре, до Беркенхеда – около пяти, а до Брайтана – шесть или больше. Лучше выехать на дорогу, и по ней добраться до своей деревни. Так путь будет длиннее, зато легче. Одно из правил судовождения гласит: кратчайший путь не всегда самый быстрый и безопасный.

12

Волы, лошадь, корова, арба, возок и груз на них теперь принадлежали мне. Пришли из Беркенхеда хозяева лошади и коровы, опознали, но выкупать отказались, не по карману стало. Боевые топоры отдал Йоро на перековку в двуручную пилу, рабочий топор нормального размера, подковы для лошади, кое-какие детали для телеги и наконечник для копья, длинный, трехгранный, с защитными полосками полуметровой длины, чтобы трудно было перерубить древко, новое, ясеневое, два с половиной метра длинной, которое сделал Гетен. Заодно он приделал деревянные борта и задок, превратив возок в телегу. Кольчуга оказалась коротковата, особенно рукава. Разрезов внизу спереди и сзади или по бокам не было, видимо, предназначена для пешего бойца. Но это лучше, чем ничего. Я настолько привык в шестом веке носить кольчугу, что без нее чувствовал себя раздетым. Кожаные доспехи решил продать. Фион сообщила, что в конце следующей недели из Беркенхеда пойдет обоз в Честер. Можно к нему присоединиться. Решил отвезти туда еще и трофейную шерсть, и одну свою и две Виллины бочки с соленой рыбой. В городе надо будет много чего купить. Моих золотых монет явно не хватит. На боевого коня уж точно.

Сидя у Йоро в кузнице, когда он ковал для меня пилы, спросил:

– Чей это баркас лежит на берегу?

Йоро теперь деревенский премьер-министр, поскольку у Гетена полностью отсутствуют административные способности и желание решать вопросы. Эти два качества редко сочетаются в одном человеке. Те, кто любит решать вопросы, не умеет это делать и наоборот.

– Общий, – ответил Йоро. – Раньше на нем плавали за добычей.

– Куда? – поинтересовался я.

– Когда как, – ответил кузнец. – Самую богатую добычу брали или в южных графствах, или в Ирландии.

– Я хочу купить его, – сказал я.

– Можешь даром забрать, – сказал Йоро. – Все равно им некому пользоваться.

– Нет, я заплачу за него по две трески на каждый дом, – предложил я. – Хватит?

– Люди не откажутся, – произнес кузнец и предупредил: – Баркасом давно не пользовались, ремонтировать надо.

– Заметил, – произнес я.

Дни до отъезда в Честер я потратил на лов рыбы, чтобы расплатиться за баркас, изготовление пилы, топора, копья, а также хомута, дуги и оглобель, сделанных по моим чертежам Гетеном. Хомутину сделали из шкуры косули. Я собирался пошить из нее плащ, но придется отложить до лучших времен. Я объяснил Гетену, что, где и как надо закрепить на телеге, чтобы оглобли легко поворачивались. Потом надели на лошадь хомут, запрягли ее. Как учил меня мой сосед Шинкоренко, хомут должен плотно прилегать к шее, но при этом между хомутиной и горлом должен быть зазор, чтоб пролезала ладонь плашмя, а между хомутом и гребнем – два пальца. Сделали пробную поездку, подправили недостатки. Гетен с присущей крестьянину сметкой лучше меня понимал, что и как должно быть. Исполнитель он был превосходный.

– С такой упряжью она сможет намного больше груза везти! – восхитился валлиец.

– Раза в три-четыре, – сообщил я.

– Значит, ее можно и в плуг запрячь? – сразу сообразил он.

– Конечно, – ответил я. – Две лошади легко потянут тяжелый плуг. И намного быстрее волов.

– Эх, нам бы еще одну лошадь! – с намеком произнес Гетен.

– Чем скорее отремонтируем баркас, тем раньше появится вторая лошадь, – пообещал я.

Сказал это к тому, что попросил Гетена, чтобы, пока я буду в городе, вместе с пацанами срубил и привез на берег к баркасу несколько деревьев: помеченные мною дуб, ель и несколько сосен. На баркасе надо поменять несколько досок обшивки. Еще я решил нарастить киль, борта, сделать палубу, чтобы трюм был закрытый, и румпельный руль и установить мачту. В результате баркас превратится в шлюп. Осталось найти людей, которые способны претворить мои планы в жизнь. Гетен такое не потянет, даже с помощью пацанов.

Моя армия теперь разве что в рот мне не смотрит. Поэтому я немного увеличил время тренировок и видоизменил их. Теперь учу не только на мечах биться, но и работать копьем, а также ходить в ногу, строиться и перестраиваться. В мореходке я под любым предлогом увиливал от строевых занятий. Мальчишки не ропщут. Если я сказал, что это надо знать и уметь, значит, так оно и есть. Иначе я бы не смог один справиться с пятерыми разбойниками в броне, отделавшись одной раной. Она, кстати, выглядит впечатляюще, да и крови из нее натекло порядочно. Рубашка на боку была вся в крови, когда добрался до деревни. Отказавшись от помощи деревенской знахарки, я искупался в море. Морская вода – лучший антисептик и «заживитель» ран. Вечером я, как ни в чем ни бывало, провел тренировку. У меня уже есть на примете десяток парней, с которыми можно поискать счастья в чужих краях.

В конце следующей недели я запряг в телегу лошадь, получившую кличку Скотт, что значит Шотландка. Это здесь самая распространенное имя рабочих кобыл. В телегу были погружены три бочки соленой трески, щиты, кожаные доспехи и овечья шерсть. Всё это было накрыто воловьей шкурой и обтянуто веревками. В итоге телега с грузом была выше человеческого роста, но не тяжелая. Лошадь, не особо напрягаясь, везла ее, даже когда мы с Фион подсаживались на телегу. Я по большей части шел, вновь привыкая к тяжести кольчуги. А вот капюшон не накидывал на голову, потому что не привык к нему, мешал он мне, хотя Фион сшила кожаную шапочку под него. Меч висел у меня на поясе, а арбалет с натянутой тетивой и вставленной стрелой лежал за сиденьем.

До Беркенхеда добрались без происшествий. Лежал он в стороне от пути на Честер, но в одиночку путешествовать в двенадцатом веке так же опасно, как и в шестом. Деревня была большая, с пристанью на реке. Правда, самое большое судно – баркас метров десять длиной. С одной стороны деревню защищает река, а с трех – ров шириной метров пять. Далее окружена валом с частоколом поверху. Трое ворот. Главная улица вымощена камнем. В центре деревянная церковь. Следовательно, по русской классификации это уже не деревня, а село. Англичане называют такие таун, что можно перевести, как местечко или городок. В двадцать первом веке Беркенхед будет соединен тоннелем с Ливерпулем, но у меня тогда не было времени да и желания навещать его.

Переночевали у младшей сестры Доны, неунывающей женщины по имени Шусан, больше похожей по характеру на племянницу Фион, чем на старшую сестру, вечно хмурую. Ее муж тоже погиб, успев наплодить пятерых детей, двух дочек и трех сыновей. Мальчишки были четырнадцати, тринадцати и десяти лет. Старшего звали Нудд, среднего – Рис, а младшего – Ллейшон. Мы привезли им в подарок три больших трески, которых я поймал утром. Две тут же были приготовлены на ужин. Как догадался, семья впервые за долгое время наелась досыта.

– Мне нужны помощники по хозяйству. Не отдашь нам на время своих старших сыновей? – спросил я Шусан.

– Конечно, отдам! – согласилась она с радостью.

– Мы будем тебе за это рыбу присылать, – пообещал я.

– Можете ничего не присылать. Троих детей мне будет легче прокормить, чем пятерых, – призналась она.

– У нас с едой проблем нет, – заверил я.

– Когда муж был жив, и у нас не было, – печально призналась Шусан и сразу опять заулыбалась. – Вы меня здорово выручите, если возьмете их!

– На обратном пути заберем, – пообещал я.

Утром тронулись в путь. Мне предложили возглавить колонну, но я отказался, сославшись на незнание дороги. Я помнил, что больше всего в обозе при нападении достается первой и последней телеге. Всего набралось четыре арбы, запряженные парами волов, и три телеги, включая нашу, запряженные лошадьми. Беркенхедцы везли в город рыбу, шкуры, древесный уголь, смолу, деготь, пеньку. Их телеги тащили по две лошади, но справлялись намного хуже моей кобылы. Двигались мы очень медленно, поэтому до ночи не успели добраться до Честера. Когда остановились на ночевку возле большой англосакской деревни, хозяева двух этих телег подошли ко мне, чтобы рассмотреть хомут и упряжь. Я показал и рассказал им, как сделать хомут и дышло, чтобы впрягать сразу две лошади. На холме возле этой деревни я увидел первый замок, хотя у меня язык не поворачивался так назвать. Это был окруженный рвом холм с деревянным частоколом. На маковке холма располагался донжон, который был метра четыре на три и высотой в шесть-семь. Снизу пару метров из камня, а все остальное деревянное. Раньше нам попадались только маноры – жилища рыцарей – двухэтажные дома с глухим, без дверей, первым этажом, и жилым вторым, на который вела узкая деревянная лестница. Второй этаж был раза в полтора выше первого. По бокам двор ограждали примыкающие к дому, одноэтажные, хозяйственные постройки, а с четвертой стороны был высокий забор с воротами. Видимо, на полуострове, особенно дальше от моря, жизнь была спокойнее. Не имело смысла тратить деньги на замок. Или денег было маловато. Деревни около маноров не походили на богатые.

13

Честер расположился у излучины реки. Четырехугольной формы, с закругленными углами – в виде игральной карты, как любили строить римляне, которые его основали. Там, где его не защищала река, был ров шириной метров десять. По всему периметру города был вал высотой метров шесть-семь с четырехметровым деревянным частоколом поверху и двумя десятками деревянных башен, которые были на пару метров выше. Внутрь вели четверо ворот. В общем, типичная для этих мест система защитных укреплений. До каменных стен и башен они еще не доросли, хотя уже побывали в Византии, Азии, увидели, какие укрепления можно построить при желании. Честер по меркам Византии – большая деревня. С одной стороны к городу примыкало предместье, где жили и работали ремесленники, а с другой – луг, на котором проводились ярмарки. Как мне сказали, они проходят еженедельно по субботам и воскресеньям, но мы приехали на ежегодную, которая продлится целую неделю. Арбы, телеги, тележки и вьючные лошади с товаром занимали почти все пространство луга, мы с трудом нашли свободные места. У берега реки стояло несколько торговых судов, с которых выгружали на берег бочки с вином, тюки с тканями, мешки со специи, связки оружия и доспехов.

Пока я развязывал веревки и готовил товар к продаже, Фион прошлась по рядам и узнала цены. Покупателей было мало, поэтому оставил ее торговать, а сам отвел лошадь на пастбище, где за небольшую плату она будет до нашего отъезда пастись под присмотром местных пастухов.